Текст книги "Синдикат киллеров"

Автор книги: Фридрих Незнанский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 30 страниц)

Однако что же у нас входит в сферу интересов этой многопрофильной фирмы? А входят туда нефть, лес, автомобили, строительство домов и индивидуальных коттеджей, а также – что не исключено – валютные операции, ибо все предыдущее без последнего в наш век не имеет никакого смысла. Другими словами, какая все-таки власть была сосредоточена в руках покойного ныне генерального директора, каким титулом он себя ни именуй, по сути, одному Богу известно. Ну хоть в этом вопросе наметилась ясность.

С другой же стороны, выступает некий убийца, за спиной которого стоят весьма заинтересованные лица. Откуда такой вывод? Элементарно. Следователь райпрокуратуры уже выяснил: убийство было тщательно подготовлено. Наемному убийце был известен распорядок дня жертвы, его привычки, пристрастия, обычаи, возможно, даже передвижения в течение дня. Если бы это убийство было местью какого-то обиженного лица, каковых наверняка у Мирзоева имелось немало – послужной его список тому прямой свидетель, – то и убить его могли бы в любом месте, включая улицу, двор, одно из общественных мест, где он постоянно бывал.

Нет, убийца твердо знал, что ровно в час дня, что бы ни случилось, – и это подтвердили все домашние, включая охрану, – хозяин дома отправится на второй этаж, чтобы принять ванну. Странная, конечно, привычка, но у этих сумасшедших богатых, копирующих свою жизнь с «видиков» про богачей, живущих в Эдеме, или детективов Стаута, Чейза, Чандлера, появляются тоже, оказывается, свои пристрастия и причуды. Тем не менее если вся охрана, что видно из свидетельских показаний, это знала, то отчего же не мог знать и сильно заинтересованный посторонний? Недаром немцы говорят: где знают двое, знает и свинья.

Следующая деталь: должен ли был знать убийца, что жертва откроет окно? Что это – привычка Мир– зоева или счастливая случайность для убийцы? Стоп! Это надо проверять. Вывод у Свиридова скороспелый.

Дальше пойдем. Спустя, вероятно, полчаса после убийства, никак не раньше, раздался телефонный звонок. Кто звонил, исполнитель или тот, кто его нанял, пока определить трудно. Звонок был из автомата. Грубо спросили хозяина. Голос мужской, хамский. Это показания секретарши Мирзоева Нины. Она ответила, что Мирзоев на сегодня закончил работу и больше в офис не вернется. Ответила как обычно в таких случаях.

«Тогда поищите вашего хозяина в ванной!» – заявил звонивший и по-мефистофельски – именно так определила голос звонившего Нина – захохотал. Сама Нина, по ее словам, тут же впала в транс, и единственное, на что оказалась способной, немедленно ринулась к Карине.

Жена Мирзоева, увидев лицо Нины, побежала в ванную и дико, истошно, на весь дом закричала. Тело мужа лежало на светло-зеленом кафельном полу в луже крови. Вода перехлестывала через борт ванны и, окрашенная кровью, растекалась из-под головы Мирзоева алыми ручьями. Ветер вздымал занавески на распахнутой раме окна.

На крики женщин примчались начальник охраны и два телохранителя, постоянно дежуривших в квартире. Увы, такова обратная сторона медали бытия российского бизнеса.

Сперва, по словам Деревянко, начальника охраны, подумали, что Мирзоев поскользнулся на мокром полу и, падая, разбил голову о край ванны. Он был грузным человеком, и потому удар мог оказаться очень сильным, если не смертельным. Но потом Деревянко, как военный в недавнем прошлом человек, заметил во лбу хозяина пулевое отверстие. Он так и сказал: Наиль Абгарович умер раньше, чем ударился затылком. Это снайпер. И он сразу же ринулся к распахнутому настежь окну, и первое, что ему бросилось в глаза, было открытое чердачное окно на крыше дома напротив. Он же прекрасно помнил и даже несколько раз обращал внимание на то, что оно было заколочено досками крест-накрест.

Тогда он вызвал милицию, позвонив дежурному по городу, а своим ребятам приказал немедленно перекрыть выходы из соседних дворов в Климентовский переулок, чтоб ни одна мышь не пробежала. Конечно, сделано это было поздно, но вдруг?..

Нина, странно поблескивая глазами, будто в наркотическом опьянении, тем временем рассказала ему о страшном звонке.

Вот с этой минуты, собственно, и появляется некая ясность. Звонок был проверкой качества исполнения, если отбросить всю эту мистическую мишуру. Значит, где-то неподалеку, в пределах видимости во всяком случае, и находился наблюдатель, который по истошным крикам в ванной – окно ведь было открыто, – по ответной реакции на свой звонок должен был убедиться, что акт совершен. Ближайшая будка-автомат была довольно далеко за углом, на Пятницкой, поэтому звонить оттуда и видеть, что происходит хотя бы во дворе дома Мирзоева, невозможно. Если преступник не пользовался радиотелефоном, что совсем не исключено. Но в любом случае, так подсказывала Турецкому интуиция, на месте преступления исполнителей было как минимум двое.

Теперь о гостях. Прием намечался на семь вечера. Домашний же обед, по показаниям жены Мирзоева, всегда начинался в два и завершался не позднее половины четвертого. Помимо домашних за стол всегда приглашались начальник охраны и секретарша. О приеме в доме знали все. Но хозяин, уходя наверх, все-таки еще раз напомнил об этом Деревянко, поскольку и тот, и свободные от дежурства охранники постоянно принимали участие во встречах и проводах гостей, а также их обслуживании. Таков был установленный Мирзоевым порядок, стимулируемый и соответствующей оплатой.

Сибиряк по своим пристрастиям, Мирзоев отдавал предпочтение сибирской кухне, которой особо славится ресторан « Архангельское». Обычно оттуда приезжал повар с двумя подручными и старший официант, свободный в этот день от основной работы.

Угощение, естественно, готовилось загодя. И поварская команда приступала к работе на кухне у Мирзоева где-то в районе пяти вечера.

Таким образом, пока приехавшая оперативно-следственная группа из пяти человек с собакой занималась осмотром места происшествия, пока дежурный следователь писал протокол, а судмедэксперт диктовал ему свою часть, покуда эксперт-криминалист фотографировал, а оперуполномоченный искал пулю и, найдя ее, наконец, вместе с проводником и его собакой бегал в дом напротив, как раз и появился этот новый фактор.

Свиридов смикитил верно: тут же перекрыл все телефоны, приказал – никому никаких звонков. Гостей встречать и допрашивать. Около семи вечера все и началось.

Турецкий на минуту поставил себя на место этого Свиридова и сказал себе словами Остапа Бендера насчет того, что даже у сильно завистливого человека есть в жизни моменты, когда завидовать, прямо скажем, нечему. Стоило только представить, кому был вынужден задавать нелепые, с точки зрения высокопоставленных гостей, вопросы этот разнесчастный районный какой-то следователь. Это же звезды первой величины, физиономии которых ежедневно показывают по всем программам телевидения, чьи голоса звучат с утра до поздней ночи по всем программам радио, чьи портреты – артистов, эстрадных певцов, депутатов – печатают все газеты страны. И чтобы они оказались замешанными, впрочем, конечно же не замешанными – заподозренными в чем-то эдаком! Да кто вам дал такое право? Да как вы смеете вопросы задавать? Да как... Все это, наверняка, с лихвой скушал бедный Свиридов. Хотя, впрочем, позже, надо отдать ему должное, сумел справиться с ситуацией, и народ остыл, стал отвечать внятно на прямые вопросы. Их ведь было, в сущности, немного. Кто вы? Какие отношения поддерживали с хозяином? Что можете сказать о нем? Кого можете подозревать в совершении преступления? Или в желании его совершить? Какова может быть причина, так сказать, мотивы убийства?.. Ну еще десяток наводящих – все.

Гораздо сложнее проследить деловые связи. Всякие там любовные, интимные – это пока, вероятно, не может повлиять на дело существенно. Хотя тоже нельзя исключать. Но, похоже, у людей этой новой породы такие чувства, как ревность, измена и месть, по сути своей должны бы отсутствовать. Преступление совершается, если следовать вечной Марксовой формуле, из-за прибавочной стоимости. Из-за прибыли. Иными словами: кто у кого сколько украл и почему не поделился.

Сегодня, если исходить из конкретного и реального положения вещей, заказные убийства совершаются главным образом из-за денег. Вот их-то и надо теперь искать.

3

Среди нескольких женщин, бывших в доме, хозяйку Турецкий вычислил сразу. Очень милая, полнеющая женщина в черном, немного вызывающе обтягивающем ее плотное тело платье и легкой черной косынке на голове, она отнеслась к его приходу без всякого предубеждения. И когда Александр Борисович, вошедший в дом вместе с начальником охраны Деревянко, представился следователем по особо важным, который и будет теперь вести дело, отреагировала на это без всякого раздражения.

– Олег вам поможет, – сказала она. – Поможешь?

Деревянко жестом показал, что иначе и быть не может.

Лет хозяйке было где-то под сорок. Богатая вдова. Лицо ухоженное – следит за собой. Румянец естественный, губы слегка подкрашены. Каких-то явных следов горя на лице не просматривалось. Хотя кто знает, что у нее в душе делается, человеческая душа – потемки.

В доме уже вовсю шла подготовка к похоронам и поминкам. Мирзоев, полагал Турецкий, фамилия восточного происхождения, вероятно, и родственников много, да и обычаи требуют. Карина – так она попросила ее называть – сказала, что готова предложить любую помощь, пока еще есть время. Но скоро начнут съезжаться родственники – и ее, и мужа, – и тогда уже времени у нее не останется.

Сказано это было тоже просто, без особых эмоций – как необходимая констатация факта. Да, конечно, жизнь есть жизнь, что бы ни произошло, а живому – живое.

Вместе с Деревянко поднялись на второй этаж, и Карина провела их в ванную. Турецкий достал из кейса пакет с фотографиями, прикинул, как стоял у окна Мирзоев, как падал после выстрела. А как он уже лежал – было зафиксировано.

Раздвинув занавески, выглянул в окно.

– Вон из того, слухового, – показал рукой Деревянко. – Я ведь помню, что оно всегда было заколочено – и когда дом этот наш строили, и позже. А тут вдруг темное отверстие. Я его сразу увидел. И доски оторванные внутри валяются. Значит, стрелок заранее готовился.

За спиной Турецкий услыхал сдержанный всхлип, быстро обернулся: Карина концом косынки промокала глаза. Подумал: сильная женщина, и как, наверное, нелегко ей сдерживать горе свое.

– Скажите, Карина, у вашего супруга... это была привычка – открывать окно, когда он принимал ванну?

– Да... – помедлив, сказала она вполне твердым голосом. – Воду он делал прохладную, с экстрактом... И свежий воздух. Он был закаленный человек. – Карина отвернулась и снова поднесла уголок косынки к глазам.

– То есть вы хотите сказать... – Турецкий дал ей прийти в себя и вернулся к делу: – Понимаете, меня интересует последовательность его действий.

– Да зачем это теперь? – жалобно спросила она.

– Объясню. Либо тот человек, который в него стрелял, твердо знал, что за чем последует, и просто сидел там и ожидал, когда настанет нужный момент, причем, возможно, заранее обусловленный...

– Кем обусловленный! – Рыданья, казалось, готовы были хлынуть из ее горла. – Кому это понадобилось?!

А вот для этого я и нахожусь здесь, – сухо ответил Турецкий, надеясь официальным своим тоном предотвратить возможную истерику. – Таким образом, я вижу тут пока два варианта: либо все было тщательно подготовлено и проведено – и это одно дело, либо ваш муж нечаянно подставился. Согласитесь, что в первом случае поиск преступника если не облегчается, то хотя бы ограничивается некоторыми рамками. Одно дело, повторяю, искать человека, который досконально изучил характер и привычки вашего мужа... Ведь невольно должны возникнуть вопросы: каким образом, когда, сам или был помощник? Да-да, и такое совсем не исключено. – Турецкий перевел взгляд на Деревянко и заметил, как окаменело его лицо. Или одеревенело? – Вспомните историю. От чьих рук чаще всего гибли сильные мира сего? От близких – друзей, родни, охраны, да мало ли! Ну и совсем другое дело, как вы понимаете, если это случайная подставка. Остается только, извините за столь нелепое предположение, позавидовать убийце, который мог бы сутками, неделями сидеть вон там, на чердаке, в ожидании, когда наконец жертва подойдет к окну, случайно отдернет занавеску, также случайно откроет настежь раму и станет в ней как портрет: нате, вот он я. Похоже это на правду?

Увидев глаза Карины, до которой, кажется, дошло, о чем ей говорил следователь, Турецкий быстро взглянул на Деревянко и поразился, как быстро расслабился человек. Лицо его теперь выражало лишь сочувствие.

Турецкий окинул взглядом ванную – светлую, будто прозрачную, облицованную какой-то невероятной, конечно импортной плиткой, которая придавала помещению мерцающий аквариумный вид.

– Кто в доме знал об этой привычке Мирзоева? Вот что мне необходимо у вас выяснить. Подумайте, Карина, вспомните.

Карина как-то растерянно посмотрела на Деревянко и утомленно пожала плечами.

– Я знал, – неожиданно сказал Деревянко. А Турецкому послышалось, что он всей кожей ощутил сдержанный, облегченный выдох Карины. – Наиль Абгарович не раз мне говорил, что эта дневная ванна для него – как в реке искупаться. Он ведь в Сибири вырос, на реке с рождения. Холодная вода и ветер... Зимой он, конечно, окна не открывал, только форточку. А сейчас весна ведь уже...

– А еще кому он об этом говорил? – спросил Турецкий. – Кроме жены, разумеется?

– Да разве так сразу упомнишь? – Деревянко вяло пожал плечами, показывая, какую безнадежную задачу поставил перед ним следователь.

Похоже, он расслабился окончательно. Или успокоился? Турецкий подумал, что только очень сильные физически люди могут мгновенно собраться пружиной и так же быстро разжаться, дать мускулам отдых. Так что ж он, сперва, выходит, чувствовал какую-то подспудную опасность, а теперь она пропала? Или он решил, что следователь только вид делает, что что-то соображает в деле, а сам дурак дураком?

– Ну хорошо, – охотно согласился Турецкий. – Тогда давайте проведем небольшой эксперимент. Пойдемте пока вниз, мне нужно позвонить. Где у вас телефон?

– Слава? Ну наконец-то! Где ты?..

– Стоп, начальник! Живо бери в руки список гостей твоего покойника и смотри, есть ли среди них Молчанов.

– Нету, – вскоре ответил Турецкий, пробежав глазами две страницы машинописного текста: фамилия, имя, отчество, должность.

– Внимательно смотри, – настаивал Грязное.

Да говорю же, нет, хотя подожди секунду. – Он опустил трубку и повернулся к Карине с Деревянко: – Вам фамилия «Молчанов» ничего не говорит?

Карина отрицательно покачала головой.

– Не Владимир Иванович? – после недолгого раздумья спросил Деревянко.

– Как его зовут? – переспросил Грязнова Турецкий и, выслушав ответ, кивнул: – Именно.

– Знаю. Генеральный директор из Самары. Здесь, в доме, по-моему, пару раз всего и бывал. Но с Наилем Абгаровичем они хорошо и, по-моему, давно знакомы... были, – поправился Деревянко. – А что?

– Ничего, – равнодушно ответил Турецкий. – Просто коллеги уточняют кое-какие детали по своей линии. А что, этот Владимир Иванович, если судить по списку, не имел чести быть приглашенным в прошлое воскресенье на... как это у вас называется?

– Обычный прием, – сухо сказала Карина, опустив глаза. – Муж сам рассылал приглашения. Может, этого вашего Молчанова не было в Москве, не знаю. Они с Олегом такие вещи обсуждали. Олег, скажи.

– Да, – подтвердил Деревянко. – Наиль Абгарович, как сказала Карина, все в основном сам... Мне потом передавал список, чтоб, значит, ну мы все-таки охрана, должны знать... Бывали иногда, конечно, изменения. Помню, как-то один из гостей то ли приятеля привез, то ли... ну не помню. Но это редко. И заранее с хозяином обговаривалось. А потом и я знал.

Слово «хозяин» прозвучало весьма уважительно и с каким-то особым значением. Видно, еще чтил его Деревянко, словно живым считал. Или имел свои надежды на будущее? Черт их разберет, всех этих, которые из грязи да сразу в князи...

Ну, словом, давай, Слава, подруливай сюда. И ребята из райотдела, что начинали тут, тоже пусть подскочат. Появились кое-какие мыслишки. И за одно организуй постановление на обыск в доме напротив. Ты меня понял? Молодец. Жду. – Турецкий опустил трубку на рычаг.

Конечно, по идее Карину вполне можно было заменить любой женщиной, находившейся в доме. Но Турецкий почему-то решил, что лучше, если будет она сама.

Грязное должен был организовать «подход» Деревянко, которому выпало изобразить Мирзоева, к окну. Остальным сыграть свои роли. Карина включает воду в ванной, потом, в нужный момент, врывается и видит лежащего мужа. Кричит. Понятно, тяжело, но ведь и крик ее повторить никто не сможет.

Когда Турецкий понял, что, кажется, зря включил в участницы следственного эксперимента и ее, она вдруг согласилась. Спросила:

– А что я должна крикнуть?

– То, что кричали.

– Но я не помню... – И Турецкий поверил ей. Действительно, а что она могла запомнить в тот момент?

– Ну закричите... Как вы мужа звали? Наиль? – И на ее согласный кивок сказал: – Крикните: Наиль! Только погромче. Впрочем, можете крикнуть: Олег. Я не возражаю. Что вам сейчас будет легче.

Сам Турецкий вместе с капитаном Нежным, краснолицым, пряно пахнущим недорогим одеколоном оперуполномоченным из райотдела, отправился в дом напротив. А участковый инспектор и двое понятых заняли указанные места во дворе усадьбы, возле противоположного дома и углу Климентовского.

Турецкий с Нежным, который уже был тут в воскресенье, облазил весь чердак, отыскал гильзу от автоматного патрона калибра 5,45 и опрашивал жильцов, поднялись на второй этаж и по железной лесенке через люк в потолке лестничной площадки выбрались на чердак.

Картина здесь была ясной. Напротив окна стояли деревянные козлы, оставленные тут, видно, в давние времена. На них лежали доски с торчащими кривыми гвоздями – наверняка те самые, которыми было заколочено окно.

Странно, зачем было произведено столько ненужных действий, подумал Турецкий. Отрывать доски – лишний шум. Волочить из угла козлы – не меньший, вон и след волочения остался. А вот необходимых – не сделано. Зачем он оружие с собой забрал? Что за странный такой киллер? Обычно они свое оружие бросают. Опасно же.

И снова вопрос: неужели никто внизу не слышал никакого шума? Ну предположим, если на автомат навинчен глушитель, грохота не будет. Нежный утверждает: при опросе никто ничего путного объяснить не мог. Не слышали, не видели, не знаем. Чудной до ой!

– А кто тут, под нами, живет?

– В квартирах второго этажа, – стал объяснять Нежный, – проживают следующие лица. Прямо вот здесь, под ногами, – некто Спирин, по словам участкового, пьянь и полное ничтожество, промышляющее сбором пустых бутылок. Ввиду того что стоимость их постоянно растет, дома практически отсутствует, в основном по паркам шастает. Вероятно, только ночевать является. Его и теперь нет дома. Сосед у него – старик-реставратор из Третьяковки. Этот уже который день болеет, лежит дома, но уверяет, что пол воскресного дня проспал. С другой стороны площадки проживают в двух комнатах старушки. Обе они глуховаты, да и время в основном проводят неподалеку, у церкви «Всех Скорбящих»... Там у них и компания своя, и работа нищенская. А соседями у них пара средних лет, коммерсанты. Ну привозят откуда-то из ближнего или дальнего зарубежья всякие шмотки и торгуют ими то на Рижском, то на Москворецком рынках. Дома, естественно, бывают только по вечерам. Что же касается первого этажа, то там две большие коммуналки и населяет их самый обычный московский люд – служивый, учащийся, торгующий – крикливый. И хотя было воскресенье и середина дня, никто ничего не заметил. Полнейшая пустота.

Между прочим, единственная дверь в подъезде – обшарпанная и грязная – имела английский замок. Но он ничего не запирал, поскольку был сломан сто лет назад, и в дом мог войти любой посторонний. И на чердак вела только одна дорога. Следовательно, преступник спокойно вошел сюда, подготовился, зная, что никто на него не станет обращать внимание, сделал свое дело и так же преспокойно покинул свое убежище. Заодно, возможно, и убедившись в том, что выстрел достиг цели.

Турецкий подошел к слуховому окну с выбитым стеклом и, вынув из кармана платок, высунул наружу руку и махнул им.

В ответ в окне ванной в особняке Мирзоева, который отсюда, из темноты, казался совсем близко, дернулась занавеска. И это вполне отчетливо увидел Турецкий. Он стоял, облокотившись на козлы посреди чердака, как стоял бы здесь, на его месте, тот, кто держал в воскресенье в руках автомат Калашникова. Тут экспертиза уже сказала свое слово.

Наконец у Мирзоева открылось окно и в проеме появился Деревянко. Наверное, неуютно себя чувствуешь под прицельным взглядом, зная, что через миг в тебя может угодить пуля.

Турецкий не различал выражения лица Олега, но внутренне без труда поставил себя на его место: бр-р-р!

Деревянко постоял несколько секунд в проеме окна и отступил на пару шагов в глубину ванной. Теперь уже Турецкий видел его с трудом – лишь силуэт. Значит, должен быть оптический прицел.

Автомат, прицел, глушитель – дорогая получается техника. Пожалуй, сплоховал киллер-то, зря пожадничал. А может, у этого оружия уже имеется и след, и адрес? Что ж, ему же хуже.

Так, теперь внимание! Турецкий дважды выкинул в слуховое окно руку с платком. И через мгновенье отчетливо услышал приглушенный крик женщины. Что она кричала, было непонятно, но крик ее был неприятен для слуха, а если знаешь причину – ужасен. Или эта Карина – великая актриса, или действительно снова пережила ситуацию.

Ну вот, собственно, и все пока. Теперь спросим, что скажут наблюдатели на улице.

Они с Нежным, нарочито громко переговариваясь, спустились по ржавой лесенке, с грохотом захлопнули за собой крышку чердачного люка, шумно протопали по стершимся каменным ступеням к выходу – ну хоть бы одна живая душа поинтересовалась, чего тут шумят посторонние? Или ко всему привыкли?

На дворе к ним подошли участковый и понятые. Крик они слышали. Да и как не услышать, если открытое окно было нацелено прямо на них. Вот те, кто находился с фасадной стороны дома и во дворе – ничего, естественно, не слышали.

А где, кстати, находился в тот момент Деревянко? Первой ведь получила намек секретарша. Она кинулась к Карине. Вместе – в ванную. Закричали. Деревянко утверждает, что прибежал на крик. А где же он был? Если сперва прибежал он, а после—двое охранников, находившихся в доме? Не клеится.

Во всяком случае, когда он послал своих ребят ловить убийцу, тот давно уже сделал свое дело и спокойно ушел. И лишь спустя, может быть, полчаса, – точное время зависит от того, с какой скоростью наливается ванна до краев и вода начинает перехлестывать через борт, – состоялся проверочный звонок. И естественная реакция на него могла быть зафиксирована либо с этого же чердака, что теперь маловероятно, либо с того угла, до которого еще добежать надо.

Просто, как в детской песенке. Однако должен был здесь же находиться и еще один человек: тот, кто досконально знал распорядок жизни Мирзоева. Или тот, кому это рассказали, иными словами, внимательный слушатель.

И второе: каковы мотивы покушения? Деньги деньгами. Кто может быть заинтересован в смерти этого Наиля?

Придется пройти весь путь до самой Голгофы, то есть, отметая увеселительную часть программы, вникнуть в деловую сторону этого несостоявшегося приема.

– Собака хоть чем-нибудь помогла? – поинтересовался на всякий случай у Нежного. – Поди, до угла довела?

Тот лишь отмахнулся, поморщившись. Ну ясно. Какой там может быть след? Наверняка химию использовал. Не дурак же, если так подготовился.

4

– Ты, сказывают, следственный эксперимент затеял? – кивнул, подмигивая, Грязнов.

– Ага, – всерьез согласился Турецкий. – Хотел, понимаешь, сам услышать.

– Ну услышал?

Только я, участковый и понятые. А больше никто. И во дворе никто не мог слышать. Спроси у Деревянко, где он был, когда мадам закричала?

Если во дворе – врет. Если в доме – придется проверять каждый его шаг. И последнее – не может ли он и быть тем информатором, которому точно был известен каждый шаг покойного? Это для начала. А этот Свиридов был не прав: проделано все элементарно просто, слишком даже элементарно. Я бы сказал, гениально просто. Но так, к сожалению, не бывает. И поэтому придется нам все-таки вот эту халупу потрошить. Ты смотрел показания?

– Смотрел. По-моему, пустой номер. Народ целиком вступил в эру капитализма и стал друг другу волком. Никто ничего не знает, не видел и не помнит. Пустышка, Саня.

– Но, – возразил Турецкий, – я и не надеюсь что-то вычислить с помощью этой публики. Я о другом. Прежде чем произвести свой единственный снайперский выстрел, наш киллер должен был отлично подготовиться. То есть выбрать позицию, причем заранее. Застраховаться от свидетелей. Чувствовать себя комфортно, ну условно говоря. Чтобы не волноваться, чтоб палец не дрогнул. Быть уверенным, что его уход тоже ни у кого не вызовет подозрения.

– Согласен. Но он даже таскал по чердаку эти чертовы козлы, и никому в башку не пришло выяснить, что там за шум и зачем. Местные сантехники, строители или те, кто под них играет?

– Все возможно. Но дома, совершенно определенно, был только один старик-реставратор. Как его?

Саня посмотрел в папку:

– Корженецкий Тимофей Григорьевич.

Видишь, как раньше людей называли? Пока произнесешь – уважение почувствуешь. Вот я и думаю, что с того деда мы с тобой сейчас и начнем. А поскольку его соседа-алкаша в ближайшее время не предвидится, как заявил мне капитан Нежный, придется нам с понятыми вскрыть его непорочное жилье.

– Ты тут начальник, как прикажешь. – Грязнов повернулся и рукой подозвал капитана Нежного. – Послушай, капитан, задержи пока здесь эту парочку понятых. А мы сходим к деду.

Тимофей Григорьевич, высоченный худой старик, облаченный в древнюю пижаму с кокетливыми гусарскими застежками из витых шнуров и с толстым шарфом, обмотанным вокруг шеи, открыл дверь и, сильно склонив голову набок, как все глуховатые люди, внимательно следил за движениями губ. При этом он держал в жилистом кулаке скомканный платок, который постоянно прижимал к носу и покрасневшим глазам.

Выслушал, помолчал и жестом ладони пригласил войти. Это была трехкомнатная квартира, где две комнаты занимал Корженецкий, а в третью, как он сообщил, усадив гостей за круглый допотопный стол, покрытый плюшевой коричневой скатертью, въехал несколько лет назад бывший поэт Спирин. Почему бывший? Он прежде подвизался в некоторых московских газетах, в последние годы подрабатывал рецензиями – от случая к случаю. А нынче и этот источник дохода иссяк: авторам перестали отвечать. Раньше-то хоть за этим делом чуть ли не сам ЦК следил и чуть где опоздал – по шапке, а сейчас, ну кому это нужно?

Старик был одиноким человеком и явно нуждался в слушателях.

На вопрос, что собой представляет этот Спирин, Корженецкий охотно ответил:

Совсем неразборчивый в знакомствах человек. Он меня постоянно удивляет, да. К нему приходят странные мужчины, выпивают спиртное, иногда даже остаются на ночь. Я всегда категорически против этого и не раз выговаривал ему. А если учесть все это, – он обвел худыми руками стены двух своих комнат, увешанные живописными этюдами, старинными литографиями под стеклом, фотографиями в темных рамках и иконами, среди которых несколько особо выделялись яркими праздничными красками и свежей позолотой – наверняка недавно реставрированные, – то вы же сами понимаете... Я же в конце концов вынужден беспокоиться не только за свой труд, да! Тут имеются вещи даже для меня поистине бесценные. И вдруг все это может пропасть, исчезнуть? Вряд ли переживу, да.

Турецкий прошелся вдоль стен и заметил, что работы эти хоть и не ахти какие, но явно старинные. А значит, и цена им должна быть немалая. Интересно, почему же до сих пор никто не покушался на сокровища старого реставратора?

А Корженецкий, словно нюхом почуяв сомнения этого хотя и молодого, но вполне приличного и, видимо, рассудительного человека, неожиданно сменил пластинку и заговорил о Спирине совсем в другом тоне. В том смысле, что он, конечно, все же поэт, в душе разумеется, поскольку стихов давно нигде не печатал. Но вот его внутренняя тактичность, прохладная такая вежливость, присущая закоренелым холостякам, – этого у него никак не отнимешь. И все-таки он интеллигентный человек. Опустившийся, но... Да, живет пустыми бутылками, но ведь не нищий! И комнату в порядке содержит.

Ну вот, подумал Турецкий, новое дело. А капитан говорил: алкаш, конченая личность.

Конечно, ничего путного Корженецкий вспомнить не мог. Но, помолчав, вдруг заявил, что Спирин в субботу вечером на кухне чай кипятил. И заваривал.

– Ну и что? – отмахнулся было Турецкий.

– Но ведь он же никогда не пьет чай по вечерам. По утрам – да. Но вечером, перед сном? А тут заваривал и травки в чайник кидал. Это он любит – с травками. Он и меня, старика, тоже всегда мятой, ромашкой от простуды пользует. Не жалеет своих летних сборов. Тут он щедр. И его участие весьма ценно. По-человечески.

– Значит, надо понимать, гостя принимал? – подсказал Грязнов.

– Получается, – согласился Саня. – А где же наш капитан?

Грязнов вышел.

– Простите, Тимофей Григорьевич, – наклонился к старику Турецкий, – я понимаю, вы больны, говорите, что весь воскресный день проспали, но, может быть... ну, если у вас над головой будут шкаф двигать, неужели не услышите?

– Шкаф? – серьезно переспросил Корженецкий.

– Ну это я так, фигурально выражаясь... А к примеру, если грубо ходить, топать... Люстра ваша наверняка качалась бы – дом-то старый.

– Люстра? – старик с интересом посмотрел на свою люстру, составленную из хрустальных дубовых листьев – такую же древнюю, как и он сам. – А вы знаете, она качается, даже когда машина во двор въезжает. И, кажется, ведь неблизко, а качается. Да, и в воскресенье качалась. Как же! – Он показал пальцем, как сильно раскачивалась люстра, и это уже было похоже на искомую правду.

– А в котором часу это было? – быстро спросил Турецкий.

Да вот проснулся я отчего-то... Неясное нечто. Томило как-то... Я вышел за чем-то на кухню, не помню... Бывает, знаете ли, мысль появится, озарение, так сказать, да. Вернулся в комнату и даже удивился – как раскачивается. Звона я, извините, не слышу, а глазами наблюдаю. Да.

– А сколько, по-вашему, тогда времени было?

– Считаю, около полудня. Ну да! Солнце же в окно светило! Здесь у меня юг. Поэтому когда солнце прямо в глаза, естественно, – он широко улыбнулся, как учитель недогадливому ученику, – полдень! Да!