Текст книги "Синдикат киллеров"

Автор книги: Фридрих Незнанский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 30 страниц)

– Нет, Вась, честно. Это, как мы полагаем, конкурент очень способный у нас объявился. Пусть пока... Мы скоро определим инициатора. Поглядим, может, наш человек... Ну ладно, думай, Василий Петрович, шевели шариками. Предлагаю тебе моим замом. Чистыми – два «лимона», спецжилье, транспорт и прочее, – он улыбнулся и подмигнул, как заговорщик соратнику, – все остальное, без чего обходиться трудно. У нас дисциплина, но не монастырь. А на Арсеньича ты не кати бочку, не надо, Вась, он мне нужен будет. Ну как? Или разбежались? – Он исподлобья поглядел на Кузьмина.

– Ты обещал дать подумать. Сколько терпит и почему спешка? И потом, ты сам понимаешь, я ж не могу прийти к Сучкову и заявить: все, надоело, ухожу.

– Ладно, в последний раз объясняю, – жестко заговорил Подгорный и поднялся, встал и Василий. – Я хочу, чтобы на тебе ничего не висело, чтоб ты был чист как стеклышко и никому ничем не обязан. Знаю, звучит плохо. Но в данном случае цель действительно оправдывает. Понял? Я лично не хочу, чтоб ты видел, как твоего дырявят, и ничем не мог помочь ему.

– Стоп, Ванюша! Кто тебе сказал, что я, к примеру, не успею его прикрыть?

– Не успеешь.

Значит, вы что же?.. – Кузьмин вспомнил стоящего возле окна со стаканом чая, в котором плавал кружок лимона, сутулого и какого-то поблекшего Сучкова, и у него тоскливо сжалось сердце. – А может, это ошибка, Ваня? – без всякой надежды спросил он.

– Приговоры выносит «Совет». Я, как начальник службы, имею лишь один голос. Все, к сожалению, справедливо, Вася.

– Справедливо? – едва не закричал Кузьмин, но Подгорный несильно, но достаточно впечатляюще взял его за локоть:

– Спокойно, Вася. Я поначалу, скажу тебе, тоже, как вот ты сейчас, – все о законе да справедливости. А вот для таких, как мы с тобой, имеется в «Совете» специальная подшивка: только официально опубликованные во всех наших российских газетах материалы о том, как государство пробует бороться со всей этой сволочью и как у него ни черта не получается. Прочитаешь – волосы на голове дыбом. Правда, нам с тобой это уже не очень грозит, – улыбнулся он для разрядки напряжения. – Ну разве так только, сделать вид, что они есть и еще стоять могут. Ты придешь, прочитаешь, и все сомнения у тебя отпадут. Потому что ты знаешь только внешнюю сторону, а мы – изнутри... Когда от тебя ждать звонка? Впрочем, на-ка вот этот номер. – Подгорный вынул из кармана странную визитку: на ней был написан только телефонный номер и ничего больше, а картонка приятная на ощупь, лакированная. – В любое время после полуночи – по этому номеру.

Василий Петрович медленно и как-то потерянно брел на работу. Хотелось оттянуть момент, когда увидит взгляд Сучкова, еще не представляя себе, какими глазами будет смотреть на хозяина, живого и невредимого, но уже покойного. Нет, Ванюша слов на ветер не бросает. И не станет обманывать для какой-то собственной пользы. Он бывал в таких переделках, в таких конфликтах, что знает и цену жизни, и то, что она может не стоить и гроша ломаного. Значит, судьба уже предрешена... Условия Подгорного – жесткие. Не знаешь – поступай по своему разумению, узнал – рот на замок... Служба ликвидаторов. Придумают же такое!

Никак не мог он сейчас идти в свой кабинетик, садиться на телефоны, выполнять мелкие и более-менее ответственные поручения хозяина и постоянно оглядываться. Что это, неожиданно навалившаяся усталость? Перегрузки последних месяцев сказались? Вся эта совершенно выбившая его из колеи история с Наташкой, которая вот-вот уже родить должна. Влетел же на старости лет! Впрочем, в последнем он лукавил перед собой. Наташка вызывала в нем только положительные эмоции: ее незатейливая болтовня с успехом компенсировалась роскошными телесными достоинствами, и уж тут чувствовал себя Василий богом. Ну, может, не совсем богом, но Гераклом – это точно. И даже прокол с Арсеньичем, договор с Никольским, о котором, видно, не известно никому, даже Ванюшке Подгорному, не сильно волновали Кузьмина. Делал он что мог, пупок не надрывал, сведения давал точные – все же остальное его не касалось. И Кузьмин, и Никольский жестко соблюдали договор – «о взаимной помощи и ненападении». Ну а когда в сентябре прошлого года пришлось – хочешь не хочешь – выполнять указание Сучкова, им, Василием, были они заранее предупреждены. И никто не виноват, что Никольский с Арсеньичем оказались тогда не на высоте. Но ведь худо-бедно в конце концов обошлось...

Побродив по улицам и обдумав свое положение, Василий, наконец, поднялся к себе. Серафима Григорьевна, секретарша, бледная и испуганная, бросилась к нему с вопросом:

Где вы были так долго, Василий Петрович? Тут такое! Сергей Поликарпович рвет и мечет! Ищет вас!

Кузьмин вошел в кабинет Сучкова и не узнал хозяина. Это был разъяренный тигр, а не человек, какой-то час назад переминавшийся у окна с вяло опущенными плечами. Он с ходу накинулся на Василия:

– Ты где бродишь, твою мать?! Чем ты занимаешься, дерьмо собачье?! Почему тебя никогда нет на месте? Сколько я должен терпеть твое самоуправство? – и все с грязной, площадной руганью.

Кузьмин даже опешил.

– Ну что ты все смотришь бараньими своими зенками? Отвечай! Почему молчишь, сукин сын?

Так он еще никогда не позволял себе кричать на Кузьмина.

– Я же вам сказал... – Растерянно хлопая глазами, Василий уставился на Сучкова, совершенно не понимая, чем вызван такой безобразный приступ гнева.

– Что ты сказал! Кому нужны твои слова! Эти же бляди Генку Суханова ухлопали! Ты понимаешь? Почему?.. Почему я знаю, а ты ни хера никогда не знаешь?!

Эта новость окончательно огорошила Кузьмина. Он попробовал объяснить хозяину, что к охране президента «Станкоинструмента» Суханова не имеет никакого отношения. У того есть собственная служба безопасности. Но его оправдания вызвали только новый прилив ярости. Сучков, брызжа слюной и топая ногами, похоже, едва сдерживался, чтобы не убить, не растерзать этого тупого осла, который гребет огромные деньги и ни черта не делает...

Все, – выдохнул, наконец, Василий, – не могу больше! Устал от всех вас. Увольняйте к... матери! Надоели вы мне все – во! – Он резким движением большого пальца чиркнул себя по горлу. – Не хочу больше видеть вас всех! – Василий чувствовал, что и к его горлу подкатывает истерика.

Но Сучков ничего не замечал вокруг. Услышав возражения, да еще выданные тоже в матерной форме, он зарычал неистовым голосом:

– Убирайся ко всем чертям, сукин сын, мудак! – И когда Василий решительно шагнул к двери, крикнул вдогонку: – Пришли Сорокина! И чтоб духу твоего здесь не было!

Выйдя в приемную, Василий локтем вытер обильный пот со лба, увидел испуганные глаза Серафимы и прохрипел:

– Бумагу давай! Чего смотришь?

Та, находясь в совершенной прострации, протянула ему лист бумаги, он выхватил из ее письменного прибора ручку, быстро написал: «В кадры. Прошу меня уволить с сегодняшнего числа, потому что вы все надоели мне до...» – передохнул и, не став писать дальше, поставил свою подпись и число.

Ручка хрустнула в его пальцах, и он отшвырнул ее в сторону. Припечатал ладонью свое заявление, развернул его на столе на сто восемьдесят градусов и быстро вышел из приемной.

У парадного подъезда, где стояла любимая «Вольво» Сучкова, он наклонился к водителю и сказал:

– Найди Сорокина и пошли к самому. Все. Привет. Меня здесь больше нет!

И крупными, размашистыми шагами, не замечая, что задевает прохожих, которые стали шарахаться от него в стороны, пошел к Каменному мосту и дальше по Димитрова на Ленинский, к себе на Шаболовку, в ту квартиру, о которой знали лишь те, кому нужно было это знать.

Дома он был уже через полчаса. Захлопнул дверь, достал с холодильника бутылку водки, одним движением ладони сорвал с нее винтовую пробку и налил себе полный стакан.

Поднял его, зачем-то посмотрел на свет и в два глотка осушил, как в добрые старые времена. Огнем опалило грудь, потом жар опустился в желудок. Василий ушел в комнату и завалился спиной на диван. Зажмурил глаза, чувствуя странное облегчение во всем теле.

– Вот и все, – сказал вслух. Хотел он этого? Видит Бог, еще не хотел. Ну а все же? Коварная мысль продолжала точить мозг, и Василий вдруг понял, что это Судьба. Это не он, это она им так распорядилась. А он – лишь ее оружие. Тогда он вынул из кармана визитку Ванюшкину, посмотрел и положил рядом с диваном на пол. А сам повернулся на бок и приказал себе: «Спать!»

2

Вопрос с переездом со Старой площади на время отпал. То ли лидеры новоявленных партий не смогли договориться с государственными службами, то ли обнаружили для себя более удобное помещение, но, когда Турецкий вернулся из Иркутска, все оставалось на своих местах и можно было работать спокойно.

Костя зверел от газетных публикаций. Даже сам генеральный, вопреки логике и установленному порядку, выступил со статьей, в которой, опережая следствие, давал свое толкование этого весьма теперь запутанного дела. Зачем было торопиться, какая конъюнктура дергает человека за язык? Ведь по делу ГКЧП арестована большая группа людей. Особенно это показательно было на местах, где горячие головы среди активистов различных общественных движений и депутатов потребовали немедленно возбуждать дела, арестовывать и тому подобное. Но ведь нельзя проводить аналогий: у организаторов переворота и бездумных исполнителей директив в провинции все-таки разная мера ответственности. Меркулов хотел тщательного расследования, без излишней спешки и забегания вперед. Но общественное мнение уже давно обогнало всякую законность и требовало, вопило, издевалось, иронизировало и ерничало. Работать в таких условиях становилось просто невозможно. А тут еще, как цунами, захлестнула страну волна невиданных доселе разборок и заказных убийств.

Каждый день, открывая свежий номер газеты, сразу натыкаешься глазами на очередные сообщения: взорвана бомба, отчего крышу автомобиля отбросило на семьдесят метров, водителя разорвало на куски, а пассажира вышвырнуло взрывной волной и размазало о стену дома. Или вот – в гараже обнаружен труп генерального директора фирмы со связанными руками и черепно-мозговой травмой. Ужас, куда страна катится! Снайпер стрелял через окно больницы и убил отца прямо на глазах парализованного сына. В груди жертвы зияла огромная дыра, а в кустах возле дома удалось отыскать орудие убийства – винтовку «Винчестер» с оптическим прицелом... И так изо дня в день. И все это становится привычным, без чего даже и газетная полоса как-то пусто смотрится. Костя хандрил.

Отличный материал привез из Иркутска Саша. Но пока он распутывал одно, грянуло другое: еще один из компании мирзоевских гостей приказал долго жить. Дергунова расстреляли в упор в подъезде дома. И опять никаких явных следов убийцы, впрочем, консьержка утверждает, что их было двое. А сегодня – нате вам, новый подарок. Еще один генеральный взорван в собственном автомобиле. Почерки и методы расправы – разные, по выбор жертвы – совершенно определенный. Лихо кто-то действует.

Пока Турецкий мчится в гостиницу «Россия» выяснять некоторые любопытные детали по поводу покушения на Молчанова, как настойчиво утверждает этот свидетель гибели своего помощника, пока Залесский – вместо желанного Лондона – копается на Кунцевской улице, в доме, где жил Дергунов, а старый и опытный прокурор-криминалист Семен Семенович Моисеев занимается взрывом в Останкино, где мощный заряд вдребезги разнес «мерседес» Суханова вместе с хозяином, шофером и охранником, Меркулов, чтобы немного отвлечься от этого кошмара, начал внимательно читать показания Молчанова. Было в них такое, что, кажется, указывало на отправную точку всех этих последних дел.

Меркулов истребовал из Московской областной прокуратуры дело Никольского и ждал его с часу на час. Молчанов, во всяком случае, утверждал, что заказчиком убийств является именно он. Вот видишь, и гонца прислал с предупреждением. Все это отдавало какой-то непонятной фантазией, если бы описание внешности этого гонца не совпадало с обликом покойного Фиксатого. Но у него самого теперь не спросишь. И зачем нужно было тому же Никольскому так рисковать? Ну хорошо, одно убийство из мести – куда ни шло. Дрянное дело, но объяснить можно. Но целая серия? Надо быть ненормальным, чтобы таким вот образом готовить свою жертву к расплате. Нет, что-то тут не то.

От Старой площади до «России» два шага. Турецкий, с папкой под мышкой, дошел так быстро, что даже не вспотел. Стал выяснять, где найти Моргунову Валентину Петровну. Сказали, что она сегодня выходная, и, пока он не сунул им свое удостоверение, ни за что не хотели давать ее адрес и домашний телефон.

Позвонив, Саша убедился, что администраторша дома, но, к сожалению, приболела и выйти из дому не сможет, чертыхнулся и решил сам ехать на Комсомольский проспект. Она жила неподалеку от его дома, там, где магазин «Азербайджан». Заодно, решил Саша, и домой забегу, хоть раз вдвоем с Иркой пообедаем.

Дверь ему открыла полная, даже рыхловатая женщина – типичный образец гостиничных важных дам. Было ей, наверное, немного за сорок, если вспомнить мнение на ее счет Молчанова. Без всякого макияжа лицо ее казалось совсем простым и не очень привлекательным. Но вот волосы! Огромная копна золотистой соломы, довольно хитро уложенной на небольшой сравнительно голове, сверкала, как царская корона.

Она пригласила Турецкого в комнату, вероятно столовую, потому что здесь стояли стол под вишневой скатертью, стулья вокруг и сверкающая бронзой стенка, заставленная фарфором и хрусталем. Отодвинув стул, пригласила сесть. Сама же пошла к выключателю и зажгла свет, потому что в комнате, выходящей окнами на север, из-за прикрытых тяжелых портьер было сумрачно. Вспыхнул свет, и все сразу будто засияло, засветилось вокруг – лаком, золотом, зеркальным блеском, и сама хозяйка, облаченная в длинный до пят не то халат, не то пеньюар – не знал Турецкий, как этот предмет женской одежды называется, – тоже заблестела своей короной. Смягчились черты лица, и Турецкий подумал, вспомнив снова неожиданную игривую интонацию Молчанова, о том, что были времена, когда она с удовольствием являлась к нему – слово он сказал хорошее, – ну да, на «рандевулечки». Ишь ты, старый козел – а туда же! Что ж, время никого особо не красит. Наверное, и она была красивой женщиной и бегала на тайные свидания к приезжему миллионеру. И до сей поры думает о нем только хорошо. Но к делу.

Саша открыл папку, объяснил Валентине Петровне цель своего прихода, рассказал обо всех формальностях, сопровождающих их беседу, которая называется дачей свидетельских показаний, и так далее.

Собственно, его интересовал лишь один главный вопрос: приходил ли кто, интересовался, когда приедет Молчанов? Какова была у Владимира Ивановича с администраторшей договоренность на сей счет, предупреждал ли он заранее или падал как снег на голову? Словом, все мельчайшие подробности на эту тему.

Как он понял, дома она была одна, в противном случае очень возможно, что отвечать ей на подобные вопросы при домашних было бы не очень ловко, прямо скажем. Но сейчас можно было обойтись без околичностей, и Саша так ей и сказал.

Было между ними что или не было – теперь это не представляло интереса. Молчанов намекал, что было, она говорила о нем во множественном числе – «Владимир Иванович сказали, звонили, заходили». Ну и пес с ними.

Как бывало обычно? Очень просто. Из Самары следовал звонок с указанием рейса самолета – он предпочитал летать – и времени прибытия в Москву. Затем добавлялся час с небольшим на автомобиль. К этому времени его номер был уже готов. Это ж гостиница, объяснила Моргунова, мы не имеем права держать номера пустыми, значит, требуется и определенное время, чтобы освободить его, перевести постояльца в другой номер. Молчанов был старым и уважаемым клиентом «России», к таким людям администрация всегда относится с особым почтением.

Вот и в этот раз, кажется накануне, ну да, в субботу он позвонил и сказал, что прилетит в воскресенье на какое-то важное совещание. Просил приготовить номер еще и своему помощнику. Обычно он сразу приходил сам. Валентина Петровна не сдержала на губах легкой таинственной улыбки – да, понял Турецкий, ох уж эти женские воспоминания! А тут, впервые за долгие годы, так можно с уверенностью сказать, явился не он, а его помощник, которому она сама и вручала ключи от номера. Обычно они хранятся на этаже, у горничной. Но с Молчановым, в порядке, так сказать, исключения, было иначе. Моргунова сама вручила ему ключи.

Красиво, подумал Турецкий: распростершаяся у ног победителя столица вручает ему ключи... от чего? Ах вы, грешные мысли!

– Ну хорошо, – уточнил он, – а кто еще знал или интересовался, когда приедет Молчанов?

Моргунова задумалась. Ей и в голову не приходило, что появление в гостинице Молчанова может быть связано с какими-то тайнами, а тем более – с убийством. Буквально снег на голову!

– В тот же день, раньше? – настаивал Турецкий.

– Постойте, постойте! – Моргунова кокетливо приложила кончик мизинца к губам. – Я, кажется, вспоминаю. Да-да, был у меня один гражданин, он интересовался...

– Кто такой, как выглядит?

—Как выглядит? Что я могу сказать – представительный такой, с залысиной, стрижен коротко, но... по-современному, даже симпатичный. Средних лет. Высокий. Одет – обычно, как сейчас мужики-то днем одеваются? В куртках в основном. А вот кто он? Это можно проверить. У нас ведь запросто так сведения о жильцах не выдаются. Значит, если я сказала, то, он должен был представиться, документ предъявить. Сейчас...

Она грузновато поднялась, опираясь обеими руками на стол, и ушла в прихожую к телефону. Долго дозванивалась на работу, попросила какую-то Катю посмотреть в ее столе блокнот с записями. Найти страницу за воскресенье, ну да, то самое. Там фамилия должна быть... Как? Спасибо...

– Нашли, конечно, я такие вещи обязательно записываю. Кузьмин – фамилия того гражданина. Он интересовался. Я вспомнила, он говорил, что его шеф... нет, хозяин, он так и сказал: хозяин интересуется, когда ждать Владимира Ивановича.

Вот и снова появился этот Кузьмин. Начальник охраны Сучкова. Ничего не понятно. Неужто заказчик работает на таком уровне?

Саша перебежал через Комсомольский проспект и дворами прошел к своему дому. Ирина была не удивлена, нет, она была поражена тем, что Турецкий впервые за всю их совместную жизнь в рабочее время пришел домой обедать. Если бы она только знала! Она бы уж постаралась, наготовила! Но в самом деле, что сделать на обед? Бульонные кубики или что-нибудь поплотнее?

– Сейчас разберемся, – успокоил ее Саша, – только сначала мне нужно выдать один звонок.

Он набрал номер приемной Сучкова и, услышав женский голос, снова заглянул в свою записную книжку.

– Это, простите, Серафима Григорьевна? Здравствуйте. Вас побеспокоил из российской прокуратуры следователь по особо важным делам Турецкий Александр Борисович, если помните. Могу ли я срочно переговорить с Сергеем Поликарповичем? Повторяю, дело безотлагательное. Благодарю.

Отстранив трубку от уха, шепнул Ирине:

– Ба-альшая птица!

Соединяю, – только что не пропела секретарша. И тут же раздался резкий и властный голос Сучкова:

– Сучков у аппарата. Слушаю.

– Сергей Поликарпович, – в противовес ему, неторопливо начал Турецкий, – у нас возникла одна немаловажная деталь в связи с покушением на известного вам Молчанова.

– Слушайте! – загремел в трубке голос Сучкова. Что вы в самом деле с чепухой-то возитесь? Не убили ж его! А вот Дергунова – убили! И Генку Суханова взорвали! Вот чем вам надо заниматься, понимаешь!

– Все, к сожалению, взаимосвязано, Сергей Поликарпович, – так же спокойно и примирительно продолжал Турецкий. – Именно поэтому я вынужден оторвать вас от дел и задать вопрос. Вы слушаете меня?

– Ну, – уже потише отозвался Сучков.

– Вспомните, вы давали задание начальнику вашей охраны Кузьмину узнать, когда прилетает и приезжает в гостиницу Молчанов. Поверьте мне, это очень важно.

– Откуда ж я могу вспомнить? Когда это было! Да и спросить сейчас не могу – выгнал я его. Ко всем чертям!

– Быть того не может! – сыграл удивление Турецкий. – И за что же, если не секрет? Объясню свой вопрос: он мне будет нужен для уточнения ряда фактов. Так в чем же причина?

– А черт его знает, – возможно пожалев уже о сказанном, ответил Сучков. – Разве я обязан перед вами отчитываться в своих поступках?

– Ни в коем случае, – заторопился Турецкий. – Но я думаю, вашим подчиненным известно, где его найти теперь. Я бы попросил вас дать им такое указание.

– Серафима даст его адрес и телефон. Это все?

Нет, вы не ответили о вашем указании по поводу Молчанова. Вот вспомните, у нас уже была подобная ситуация. Вы подтвердили, что интересовались распорядком дня Мирзоева. Было? Кузьмин интересовался и сказал, что делал это по вашей просьбе. Причина сейчас не очень важна, личные мотивы и так далее. Как форму спортивную сохраняет, да? А вот почему вас Молчанов интересовал? Ваш помощник Кузьмин заявил в гостинице, и это было записано администратором, что он выполнял ваше поручение. Было?

– Не знаю, зачем мне был нужен Молчанов... А Василий что, специально ездил в «Россию» и интересовался этой чепухой, что ли? Он трубку не мог снять? Чушь!

– Не чушь. Гостиница по телефону таких сведений не дает.

– Да? Вообще-то он хоть и наглец и... ладно, что теперь, но, сколько помню, самостоятельности не проявлял. Если справлялся о Молчанове, значит, я давал такое указание. А зачем – не помню.

– Подтверждаете?

– Подтверждаю.

Не смею больше вас отвлекать от дел. Пожалуйста, распорядитесь, чтоб мне представили его адрес и телефон. Всего доброго. – Турецкий повесил трубку и повторил: – «Распорядитесь!» Поняла, Ирка, не «скажите», «попросите», а именно «распорядитесь». Иначе эта серьезная публика выражаться не умеет. Ладно, сделаем короткую паузу. Перестань суетиться и слушай меня. Сейчас я буду учить тебя есть расколотку по-байкальски. Поняла? Ты этого никогда не пробовала, а следовательно, можешь загадать любое желание, и оно обязательно исполнится. Только мне пока не говори, а морозилку отчиняй!

3

Романова сама приехала в следственный изолятор допросить Ахмета Каримова. Ввели худощавого, сутулого парня. Иссиня-черные волосы падали на лоб. Взгляд диковатый, напряженный. Оттопыренные уши краснели, будто их натерли. Скулы и подбородок заросли – не брился, наверное, ни разу за все время, что провел в изоляторах.

Александра Ивановна показала конвойному, чтоб тот снял с парня наручники.

– Садись, Каримов. – И уставилась на него тяжелым, неподвижным взглядом, как она это умела. – Ну давай, все рассказывай по порядку.

Ахмет посмотрел на женщину-полковника, крупную, с такими колючими глазами, и понял, что перед ней дурочку валять будет непросто, но на всякий случай решил попробовать.

Он заговорил быстро, почти без остановки, нарочно коверкая слова, будто он – башкир – плохо говорит по-русски. Романова слушала его, слушала, да вдруг как рявкнет, он аж в стул от неожиданности вжался.

– Это перед кем ты здесь комедию ломаешь, а, сукин сын! Ты думаешь, я не знаю, кто ты? Да мне про тебя твой друг Фиксатый уже все давно выложил. Так что сядь прямо и отвечай на вопросы. Где взял оружие – знаю. Откуда стрелял, тоже известно. Спирин рассказал, как ты у него жил, что делал. Говори, где оружие готовили для дела? Кто его тебе принес?

Ахмет молчал. Он быстро соображал: кто такой Фиксатый, он не знал. У Коли была фикса золотая. Может, это его имела в виду полковница? Кто принес? Кто сделал, тот и принес. Но если они взяли Колю– они ж, оказывается, и Спирина, алкаша этого, уже знают, – тогда он им сам должен был про Барона сказать, а раз не сказал?.. А может, лажа это все? Им Спирин мог про Колю наговорить, мол, фиксатый был, вот они и лепят, будто взяли его. А если не взяли?

– Он и принес, – мрачно выдавил из себя Ахмет.

– Кто – он?

– Ну Коля.

– Николай Омелько? Ты его имеешь в виду? – снова рыкнула на Ахмета полковница.

Романова уже давно выяснила все, что касалось этого покойного Омелько: вор-рецидивист. Считался в законе. Информационно-поисковая система первого спецотдела МВД сразу выдала все сведения. По отпечаткам пальцев – формула. И уже по ней все сведения: кто таков, судимости, когда, за что, адреса и прочая необходимая информация. А у этого была еще наколка: роза с кинжалом, значит, на мокрое дело ходил.

Вон они все про него уже знают. Выходит, у них сидит? .

В общем, так тебе скажу, молодой да красивый, – с наигранной брезгливостью сказала Романова, – «вышка» тебе по всем параметрам светит. Смотри сам, что набрал: хищение и продажа оружия, заказное убийство. Это ты кому другому ври, что в карты выиграл. У нас нынче валюту так запросто в поездах дальнего следования не спускают. Значит, на круг у тебя где-нибудь полтора миллиона было? А оно так примерно и стоит – заказное– то. Видишь, и с этим ясно. Теперь– убил ты не простого мужичка, а крупного босса. Знаешь, что такое «мафия»? Слышал? Так вот, пришил ты серьезного дяденьку. И теперь прямой тебе смысл раскалываться побыстрей, поскольку чистосердечное признание – это всем известно, и рецидивистам, и новичкам вроде тебя, – может как-то на суд повлиять. А так нет, не поможет. Ты пока один был в камере? Ну и хватит, отдохнул. Переведем тебя в общую и забудем. А те бычки, хозяина которых ты пришил, они уже знают, где ты находишься. Везде у них уши. Поэтому не задержишься ты в тюрьме, они с тобой быстро разделаются. Вот и понесут тебя, болезного, в крематорий, а то куда ж еще? Нравится такая перспектива или ты придуряться дальше будешь? Ну давай, я еще маленько подожду да контролера вызову, чтобы забирал тебя к такой-то матери.

Ахмет притих, но мысли в его голове неслись с быстротой шпал, пролетающих под колесами поезда. А ведь не врет, если в общую сунут, да еще намекнут за что, да и намекать не станут, говорят, в тюрьме все и так известно становится, ведь зарежут. Выход нашелся неожиданно – еще маленько потянуть, вроде раскаиваться собираюсь и надо вспомнить, с мыслями собраться, решиться, может, поверят, эх, посоветоваться не с кем! А может, очной ставки с Колей потребовать? Мол, врет он все про меня...

– Деньги кто принес? – Неожиданный вопрос застал его врасплох, и он механически ответил:

– Ко... – и прикусил язык.

– А откуда ж у него лишние миллионы, если он сам недавно вылез после очередной отсидки? А ему кто их для тебя передал?

Чуть не проговорился Ахмет. Но вовремя опомнился. Надо еще подумать: говорить про Барона или молчать как рыба? Кто такой Барон, можно только догадываться. А знать – не дай тебе Боже. Вот Барону действительно наплевать на миллионы, у него их небось и не сочтешь. А квартиры по Москве, а тир какой! Барон – не фуфло какое-нибудь, на «мерседесах» раскатывает. Охрана вон какая! Куда до него Коле-то с его пятью отсидками, как он говорил... И если Барона заложишь, тут уж пиши завещание. А кому теперь писать-то его? Дурак, дурак, такие деньги были! Оружие зачем не бросил, как велели? Жадность сучья сгубила! Нет, надо просить, чтоб еще чуток подумать дали, поканючить, поклянчить – и думать, думать...

– Молчишь, значит, думаешь, что обманешь судьбу? Нет, не обманешь. Ну давай проси, уговаривай, что хочешь раскаяться, да еще не знаешь, как бы половчей. Чтоб и самому на плаву удержаться, и заказчика твоего не заложить. Да ведь разница невелика – или тебя мирзоевские ребятки, в камере достанут, или заказчик дотянется. Или суд тебе за несознанку «вышку» присудит. Видишь, парень, обложили тебя со всех сторон. Один у тебя выход– чистосердечно. Тогда хоть на малое снисхождение рассчитывать можешь, ну а в колонии – уж как поведешь себя...

– До утра дайте подумать, – прохрипел Ахмет, совсем потеряв голос.

– До утра просишь? Ну давай, но смотри мне, врать начнешь, не взыщи – как обещала, так и сделаю.

Романова вызвала контролера и сказала:

– Уведи его.

А сама отправилась к начальнику СИЗО Геннадию Орехову.

Полковник, увидев Романову, засиял. Он вообще был неплохой мужик, этот Генка, во всяком случае, при нем хоть беспредела в изоляторе не было.

– Просьба у меня к тебе, начальник, – подмигнула ему по-свойски Романова. – Ты можешь в камеру к моему Каримову сегодня «наседку» сунуть?

– Очень надо, Александра?

– Чего б просила?

Ты мой принцип знаешь: тюрьма живет по своим законам. Сделаю.

4

Игорь Залесский вместе со следователем районной прокуратуры тщательно осматривал место, где произошло нападение на Дергунова. Следователь, человек средних лет, усталый и скучный, поминутно ероша пятерней свои скудные белесые волосы на дынеобразном черепе, закатывал глаза, словно кисейная барышня, и живописал подробно и занудливо, как, по его мнению, развивались события. И при этом исподволь словно бы намекал, что, хотя ситуация, в общем, понятная, дело это тухлое и какого-либо положительного результата ожидать не стоит. Он откровенно злил Игоря и мешал сосредоточиться.

– Вы жильцов опросили? – теряя терпение и резче, чем хотелось бы, спросил Игорь.

– Опер опрашивал, – пожал плечами следователь. – Как я и предполагал: никто ничего... а, тухлятина! – махнул он рукой.

– Где здешняя консьержка? Ну, дежурная?

– Она-то? – Он снова пожал плечами, и казалось, это его единственная реакция на любые события – удачные, неудачные.

«Медуза какая-то!» – злился Игорь.

Лондон, который так отчетливо замаячил в связи со срочной командировкой Турецкого в Сибирь, вдруг растворился в мягкой своей дымке, ибо Скотленд-Ярд не высказал, по мнению начальника российского бюро Интерпола, никакого интереса к сотрудничеству с московскими сыщиками. Сами будут разбираться. У них уже немало набралось вопросов к чеченцам, проживающим в Лондоне и ведущим себя некоторым образом вызывающе. А что покушение дело рук чеченской мафии – вообще-то они считают, что мафия русская, только оттенок чеченской, – в том для них нет никаких сомнений. Ну что ж, в конце концов, их проблемы.

Но поскольку Залесский уже поневоле влез в дела, связанные с заказными убийствами российских бизнесменов, Меркулов поручил дергуновское тоже пока ему. А тут еще этот кисель, будь он неладен.

– Так где же консьержка? – повторил свой вопрос Залесский, не желая понимать неопределенных жестов районного следователя.

– Дома... или, возможно, в больнице. Если травма серьезная. Не знаю.

– А что вы вообще знаете? – все еще сдерживая себя, спросил Игорь.

– Судя по... Преступник, или преступники, я имею в виду нападавших, стоял, или стояли, вот здесь. – Следователь обогнул железные перила лестницы, обтянутые зеленым пластиком, и мимо блока почтовых ящиков прошел в глубину, под лестницу. Там, в торце лестничной площадки, было темно, ибо по обычаю большинства московских домов, даже таких престижных, как здесь, в «райском городке», где жили чиновники высокого партийного и правительственного аппарата, никогда не хватало люминесцентных ламп для освещения. Их били мальчишки, воровали электрики, вытаскивали жильцы, чтобы воткнуть на собственных лестничных площадках.