Текст книги "Синдикат киллеров"

Автор книги: Фридрих Незнанский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 30 страниц)

Фотоэлемент, – как нечто само собой разумеющееся, сказал Арсеньич. – Кушать подано. Прошу, мадам, блюда на стол – и можно начинать.

– Ловко у вас получается! – восхитилась Татьяна. – Вот уж и не знаю, удастся ли когда осилить вашу технику.

– То ли еще будет, – многозначительно заметил Никольский. Ели с большим аппетитом, особенно Арсеньич, который практически весь вчерашний день и сегодня утром питался всухомятку.

Тем же путем была доставлена в столовую большая супница, а за ней – безумно вкусно пахнущие бараньи котлеты.

– Ох, молодец у нас Наташка! – всякий раз, отведывая новое блюдо, повторял Никольский.

Арсеньич только кивал, как китайский болванчик: рот его был занят едой.

Татьяна ела мало. Наверное, ей была непривычна столь плотная и обильная мужская трапеза.

– Ты ешь что хочешь, – посоветовал ей Никольский. – Можешь вон в ту трубку, – он показал на небольшое переговорное устройство, вмонтированное сбоку люка, – спросить у Наташки, что у нее еще есть. Что-нибудь полегче. Слушай, а куда Алена девалась? В чем дело? Все за столом!

– Не обращай внимания, я забыла тебе сказать, она уже с ребятами пообедала, ну там, в домике. И ей очень понравилось. Конечно, чего ей со стариками-то сидеть, когда там столько молодежи.

– Как скажете, девушки, – вздохнул Никольский и с усмешкой поглядел на Арсеньича. – А ты почему молчишь? Где твой незыблемый порядок?

Эх, начальник! – безнадежно махнул ладонью Арсеньич. – Ты бы уж не высовывался, что ли... Не подрывал своего авторитета. Когда в нашем военном заведении... Было время, и я проходил некоторое количество необходимых мужчине наук. Так вот, когда у нас в сугубо морской компании вдруг однажды появилась жена командира, мы не стали лучше или хуже, нет, мы просто все встали на уши. Понимаете, о чем я? Вот и там, мне уже доложили, вся смена стояла на ушах. Я и не предполагал, сколько у этих моих охламонов... рыцарства, джентльменства...

– Выпендрежа, – подсказал Никольский.

– И этого тоже, не отрицаю. Но положительное влияние – несомненно.

– А женщина всегда действует на мужчину или опьяняюще, или отрезвляюще, – нравоучительно заметил Никольский. – Закон противодействия, где при равных скоростях значения плюса и минуса имеют тенденцию...

– Остановись! – взмолился Арсеньич. – Не забивай мозги ерундой красивой женщине. Мне это все равно, я, кроме как бить в десятку, ничего не умею, а ей-то за что? За какие прегрешения? Нет, я всегда говорил и повторю, слушайте меня, Татьяна Ивановна, он очень жестокий человек. Он готов замучить любого, кто не разделяет выдуманного им самим честное слово, не вру – этого самого закона противодействия. Я даже орать устал: нет такого закона в физике, а он стоит на своем: есть! Хоть кол на башке теши! Не верьте ему, очень опасный фрукт!

– Все? – спокойно и глядя чуть-чуть исподлобья спросил Никольский.

– Все, – устало выдохнул Арсеньич.

– Ну тогда, может быть, позволите и мне?

– Позволяем, – отмахнулся Арсеньич и взглянул на Татьяну. – А вы ешьте, теперь это надолго.

Но Никольский, видимо, передумал и сказал коротко:

– Есть такой закон.

– Нет! – взвился Арсеньич.

А вот и есть, – улыбнулся Никольский. – Танюша, я тебе потом совершенно элементарно докажу, что есть. У нас тут многое сотворено в соответствии с этим законом. И ведь что обидно, знаешь? А то, что этот, который сам тот еще фрукт, – он ткнул пальцем в Арсеньича, – согласен, но всегда возражает, лишь бы поспорить и сделать вид, что он разбирается в физике. А на самом деле нет, не разбирается, но всегда спорит. Я тебя как друга прошу, как товарища, как...

– Все, договорился! – злорадно отметил Арсеньич. – Зациклился. Ох и беда мне с этим несчастным физматом! Ну что, выяснил наконец, кто тебе Татьяна Ивановна? Или нам общими усилиями помочь?

– Сдаюсь.

– А что ж вы меня-то спросить забыли? – почти пропела Татьяна, чувствуя себя именно в своей, как говорится, тарелке. Ибо ей очень понравились эти петухи с их дуракавалянием, с их серьезным видом и мальчишескими глупостями.

– А что спрашивать... – с заметным разочарованием в голосе заметил Арсеньич. – У вас же в глазах ответ был написан. Я-то думал: женщина – тайна! Женщина – загадка! Под пытками не вырвешь! Ладно, друзья мои, разрешите пока откланяться, приятного вам продолжения, а я, с вашего разрешения, займусь некоторыми проблемами, где вот уж действительно вовсю разгулялся этот мифический закон Никольского.

– Ага! – злорадно вскричал и даже подскочил на стуле Евгений Николаевич. – Сознался-таки! Есть закон!

– Ну есть, есть, – почти взмолился Арсеньич, – только успокойся. Все, Женя, я ушел, жду тебя через часок, как договорились. Я там кого надо придержу.

—Договорились, – серьезно сказал Никольский. Арсеньич быстрой и легкой походкой прошел через столовую, открыл уже дверь, но обернулся и взглянул на Татьяну.

– Да, совсем забыл, у меня лично к вам, Татьяна Ивановна, одна совсем незначительная просьба. Когда я уже уйду, напомните, пожалуйста, Евгению Николаевичу: нет такого закона. – И тихо притворил дверь.

Никольский заревел, как раненый зверь, и откинул голову на спинку стула, а Татьяна буквально зарыдала от хохота.

Наконец, устав, с трудом выдавила из себя:

– И часто у вас... так?..

– Каждый день, – мечтательно покачиваясь на стуле, ответил Никольский. И после долгой паузы добавил: – Пойдем, я покажу тебе кое-что из наших секретов, чтоб ты могла и дома, и во дворе чувствовать себя в безопасности. А потом я тебе дам вот такую штучку и научу ею пользоваться. – Он вынул из кармана миниатюрный, размером с зажигалку, пульт и показал, покрутив его в пальцах. – Ну вот, к примеру. – Он направил пульт в стенной проем между окон и нажал на одну из миниатюрных кнопок. И сейчас же сверху на окна скользнули металлические щиты, и, едва они коснулись подоконников, в столовой вспыхнул свет. Еще одна легкая манипуляция с пультом, и щиты исчезли на потолке, а свет погас.

Татьяна открыла рот от изумления.

– Это все пустяки, Танюша, есть вещи покруче. Пойдем прогуляемся.

– А... стол?

Это делается просто. Берем посуду, ставим на подносы, подносы на конвейер, делаем ладонью вот так – вертикально, потому что луч фотоэлемента проходит вот тут, понятно? Дальше – оп! Нажимаем на клавишу. Через минуту все будет уже в том домике, на кухне, а еще через минуту – в автоматической мойке. Понятно, как все просто? Ну, пойдем гулять.

Арсеньич увидел возвращающихся с прогулки Никольского и Татьяну и вышел из служебки им навстречу.

– Ну как, – спросил с интересом, – понравилось?

– Арсеньич, милый, – округлив в восторге глаза, развела руками Татьяна, – этот дом, все вокруг – это какое-то чудо, так просто не бывает, понимаете? Ну это просто противоречит законам... я не знаю каким!

– Но ведь есть же! – улыбнулся Арсеньич. – Вы ж, поди, все руками щупали, не веря глазам, верно?

– Щупала, а все равно не могу поверить.

– Вот это все и есть тот самый закон Никольского, иначе говоря, закон противодействия, который этот тупой майор отрицает! – с апломбом сказал, почти продекламировал Никольский. – Ну скажи хоть ты, как с такими людьми дело иметь?

– Чудо есть, а закона нет, – упрямо возразил Арсеньич. – А ты все показал, что надо? – спросил, как нерадивого ученика.

– Все показать можешь только ты. Вручи, пожалуйста, даме ключ.

Арсеньич вынул из кармана пульт, висящий на цепочке, как изящный брелок, и протянул Татьяне.

– Можете пока вот этим замочком прицепить к часовому браслету. Это крепкая штучка, не оторвется, разве что вместе с рукой, не приведи Господи.

– Танюш, мы сейчас с Арсеньичем должны решить одну весьма деликатную проблему. Ты нам позволишь? А сама пока или погуляй, потренируйся. Если хочешь, пусть вас Степанов поднатаскает с Аленой, ладно? Мы ненадолго, максимум полчаса.

Наталья рыдала в голос. Конечно, никто не сомневался, что она была чистая, бесхитростная и добрая девушка. Хотя теперь-то какая уж тут девица! После двух-трех поставленных прямо в лоб вопросов она не смогла сохранить слова, данного Васе, и все до копеечки выложила, рассказала, ничего не утаивая. И как впервые встретила Васю, и как сама, дура, домой его к себе завела, и как ни в чем отказать не сумела – такой он был с ней сильный да ласковый. А уж настойчивый! И как сильно он любил ее, а потом слово взял с нее, что она молчать об этой их крепкой любви будет и только ему одному говорить, что здесь, в доме то есть, происходит, и все это исключительно ради пользы и безопасности Евгения Николаевича, у которого с Васиным хозяином, Сергеем Поликарповичем, самые добрые и товарищеские отношения.

Полностью расколовшись, иначе эту ее исповедь и назвать-то было трудно, Наталья заревела.

Никольский с Арсеньичем усвоили полученную информацию, подождали, пока она малость успокоится, и начали все по порядку. С самого начала. Когда к нему ездила, сколько раз, о чем рассказывала, что он просил разузнать. В общем, они скоро поняли, что информатор из Натальи, прямо надо сказать, липовый. Она все больше на эмоции упирала, а не на факты. Ну, к примеру, на вопрос, кто приезжал, могла ответить так: здоровый такой, голос громкий, противный, все сморкается, как простуженный, ел много и молчал. А как зовут – не знаю. О чем говорил – не знаю. На чем приехал – не видела, когда уехал – не помню. Клад, конечно, для шпиона. Джеймс Бонд в юбке.

Другой тут вставал вопрос. Наталья уже больше месяца регулярно навещала Васю своего разлюбезного, и разумеется, на той самой Шаболовке, в квартире, ему не принадлежащей. Впрочем, возможно, это была его собственная явка. Пылкая его страсть, как утверждала Наталья, кажется, уже дала свои плоды. Она сказала, что забеременела, но Васе пока об этом не сообщала. Вот тебе и новый фактор!

Они оставили Наталью одну, чтоб утерла нос свой сопливый, любовница, вишь ты. Мата Хари, а сами вышли на улицу – перекурить и подумать, что делать дальше.

Положеньице, однако!

– Делать-то что? Делать... – Арсеньич был явно растерян.

– Я тебя не узнаю, – вдруг философски изрек Никольский. – Что с тобой, Ваня? А мы тебя всегда за стратега держали!

– Да при чем здесь?..

– При том самом. Подумай, не стесняйся и ты. Зачем нам сейчас трогать и травмировать молодую и счастливую женщину, которая вовсю стремится стать матерью? Она же теперь в нашей колоде – козырная дама. Если карты не крапленые, сам понимаешь... Мы ее пуще собственного глаза беречь должны. Чем ты, кстати, и займешься. И чтоб ни единый волос с ее головы не упал!

– А надо ли затевать такую игру? Не усложняем ли нарочно?

– Что ж, я готов выслушать твои, как всегда, дельные предложения. Ты хочешь чего? Взять Кузьмина? А зачем он нам нужен? Что мы ему можем предъявить? Кроме того, что он, извини, трахнул нашу повариху? Она что, хуже после этого готовить стала? Отравила кого? А чего ж, скажет, вы тогда сами ее не того, а? Как собаки мы, выходит, на сене – ни себе, ни другим, а девушке охота было...

Арсеньич хмыкнул и покрутил головой.

Да, есть логика. А то у меня, честно скажу, даже ладони зачесались. Ну ладно, прав ты сейчас, прав. А делать-то все равно что-то надо, а? Ну что молчишь?

– Знаешь, как однажды, рассказывают, доложили Сталину, холуи, разумеется, что генерал Рокоссовский живет с двумя женщинами. Генерал! С двумя! Непорядок! Надо наказать. А Сталин спрашивает: «А что они, дамы эти, жалуются на товарища Рокоссовского?» – «Нет, – растерялся доносчик, – не жалуются». Молчит Сталин. Тогда тот, не зная, как поступить, решил спросить, вот как ты сейчас: «Так что же будем делать, товарищ Сталин?» Знаешь, что вождь ответил?

– Ну?

– «Завидовать будем товарищу Рокоссовскому».

Арсеньич рассмеялся:

– Ну что ж, тоже дельный ответ. Тогда давай и мы станем до поры до времени завидовать. Товарищу Кузьмину.

– Вот именно, тут ты прав: до поры до времени. А говоришь, нет закона. Сам и подтвердил сейчас, – засмеялся Никольский.

– Да ну тебя к черту! Не академик, а босяк какой-то! – поддержал его веселье и Арсеньич.

– А что это вам тут так весело? – услышали они звонкий голос Татьяны и увидели ее, выходящую из-за кустов сирени с букетиком колокольчиков.

– Да мы все закон обсуждаем, – едва не давясь от смеха, заявил Никольский.

– Ну да, – подтвердил и Арсеньич.

– Послушайте, это даже нехорошо. Я себя чувствую полной идиоткой. Какой-то важный закон! Вы о нем все время толкуете, даже ссоритесь, я замечаю, но ничего не могу понять. Это что, серьезно?

Она переводила взгляд с одного на другого, а они молчали, покусывая губы. Наконец не выдержал Арсеньич:

Ну чего молчишь? Тебя спрашивают. Ты – академик, умный, закон открыл, вот и отвечай! – Видно было, что Арсеньич едва сдерживается, глаза его прямо-таки слезились.

– А! Была– не была. Придется, видно, – решительно заявил Никольский. – Понимаешь, Танюша, не я, конечно, придумал этот закон. Он всегда существовал. Просто я назвал его для себя, для обихода так сказать, законом противодействия и построил его математическую модель.

Арсеньич тихо прислонился к стене и отвернулся от них. Спина его стала мелко дрожать.

– Ну так вот, математическая модель при определенном векторном анализе... Арсеньич, прекрати! – Никольский показал орлу кулак. – Ты мне лекцию срываешь!

– Нет, я больше не могу, – застонал Арсеньич. – Господи, ну неужели не найдется на всем белом свете добрая душа, чтоб застрелила меня сейчас же!..

– Вы что, разыгрываете меня? – насторожилась Татьяна.

– У-у-у... – тоненько затянул Арсеньич.

– Ну, в общем, так, – решительно и серьезно заявил Никольский, – хочешь знать – слушай, не хочешь...

– Слушаю.

– Повторяю: формула, математической модели закона в обиходе звучит так – давай свое ухо поближе! – Никольский наклонился к ее уху и сказал: – Нас... – шепнул ей короткое слово, – а мы крепчаем. Противодействие, понятно?

Это была оглушительная пауза. Татьяна медленно открыла рот, при этом глаза ее расширились до невозможности. Мужчины замерли, в восторге глядя на нее. Наконец она справилась со своим изумлением и буквально взвизгнула:

Ах вы, жалкие негодяи! Ах вы, босяки! Я, дура, им поверила, думала, серьезные люди, а это что же такое делается?!

Никольский разочарованно пожал плечами и сделал наивную мину вконец расстроенного человека:

– Но ведь закон-то есть, скажи, Арсеньич. И между прочим, на нем вся наша жизнь держится. Начиная с этого дома. Ладно, закрыли и этот вопрос.

Он обнял Татьяну за плечи, прижал к себе.

– Ты не расстраивайся. Мы с Арсеньичем специально для тебя другой какой-нибудь закон откроем. Все теперь в наших руках. Было бы время, ребята вы мои дорогие...

Они медленно пошли по дорожке к веранде. На полдороге Никольский остановился и обернулся к стоящему на пороге служебки Арсеньичу.

– Значит, как договорились, пока завидовать будем. Но ты глаз не спускай... Вот, Арсеньич, еще одно веское доказательство существования закона.

По всем телевизионным каналам целый день шла передача только одного общесоюзного канала, газеты отдали свои первые полосы обращению ГКЧП и указам. Никакой объясняющей положение информации получить было неоткуда. Через спутниковую антенну Никольский поискал по зарубежным программам, но и там, похоже, царило недоумение. Комментировались лишь главные два вопроса: где президент Горбачев, что с ним сделали, куда дели, жив ли он вообще? – и выступление российского руководства на митинге у «Белого дома» – теперь этот торт со сливками получил, наконец, официальное подхалимское название. И снова – съемки массовых митингов, демонстраций, и флаги, флаги – новые, полосатые, трехцветные. Комментарии не содержали особо мрачных прогнозов – это Никольский легко переводил прямо с экрана.

Они с Татьяной ближе к вечеру спустились в учебный центр, и это «путешествие» снова привело ее в восторг. Там, в отсеке для отдыха, работал телевизор. Вокруг него собралась вся свободная от дежурства смена. Алена, напялившая на себя подходящий по размеру камуфляж и вообще чувствующая себя тут как рыба в воде, уже стала тут своей, запросто распоряжалась, и можно было отметить нескольких молодых людей, которые охотно и наперегонки кидались выполнять ее просьбы.

Оценив происходящее, Никольский попросил и Арсеньича поделиться своими соображениями, то есть теми мыслями, которые они уже обсуждали с ним перед обедом.

Надо было объяснить ребятам ситуацию, успокоить в какой-то степени некоторых из них, ибо гражданские чувства каждого требовали определенного выхода. Это было тем более важно, что готовилась к ночному дежурству в московском офисе очередная группа и она должна была понимать ситуацию, чтобы похлопать потом глазами. Алена тоже собиралась отправиться с нею, но ее попытка была сразу пресечена в корне. Причем не столько даже перепуганной Татьяной, сколько самими ребятами, понимавшими все-таки, что может произойти этой ночью. Войска находились еще в городе, радиоголоса пугали приближением к столице каких-то спецчастей, то есть шло нагнетание атмосферы, которое просто не могло не закончиться каким-нибудь локальным взрывом. Все шло к тому, о чем предупреждал Арсеньич. Единственным утешением могло служить лишь его глубокое убеждение, которое он снова и снова высказывал, что «точка» уже пройдена. Это, конечно, можно было понимать и так: глобальной войны не будет, гражданской – тоже, но морду кое-кто кое-кому набьет основательно, до крови. И к тому же эти бесконечные призывы о помощи: спасите, помогите, впереди решающая ночь! Так ведь и каждая в жизни ночь может стать решающей по воле дурных политиков. Кажется, к тому и шло.

Снова вернулись к вопросу, а что делать, если?.. Устав дискутировать, Арсеньич предложил себя в качестве командира очередной смены. Это был, разумеется, самый лучший вариант, но Никольский понимал, что вторая бессонная ночь будет уж слишком тяжела для майора. Значит, оставался Степанов со своими «ветеранами», как молодежь называла «стариков».

Наконец утрясли и этот обычный вопрос, ставший необычным из-за общей ситуации в стране. «Начальники» во главе с Никольским отправились наверх, чтобы связаться с Москвой. И когда они входили в кабинет, раздался телефонный звонок, который изменил многое, если не все, в жизни каждого из присутствующих. Но кому было дано предугадать свою судьбу?

Ведь вот не окажись Никольского в данный момент в кабинете или узнай он об этом звонке позже, может быть, и разговор пошел бы в другом ключе, когда немалую роль играет даже интонация, а не произнесенное слово. Возможно, все это отдает мистикой, но не раз потом, позже, вспомнят участники и присутствующие при этом телефонном разговоре и дождливый августовский вечер, и только что закончившуюся в учебном центре дискуссию о будущем России, и странные предчувствия, посетившие каждого.

А в общем, случилось так, что этим вечером, когда многие доверчивые головы томительно ожидали очередного и, естественно, решающего нападения на Свободу, вот так, с большой буквы, в сказочно таинственном доме Никольского начался как бы иной отсчет времени.

2

Никольский подошел к аппарату, взглянул на определитель номера, нажал соответствующую кнопку, и экран дисплея высветил всю нужную информацию о звонившем ему. После этого он жестом предложил всем сесть и нажал переговорную клавишу.

Кабинет наполнил сипловатый негромкий голос человека, о котором сегодня в этом доме было уже сказано немало слов. Разных.

—Добрый вечер, Евгений Николаевич. Это Кузьмин вас побеспокоил, если помните. Сергей Поликарпович очень просил соединить... его с вами...

«Все-таки его со мной, а не наоборот», – усмехнулся Никольский и перехватил понимающий взгляд Арсеньича.

– Вы не будете возражать?

– Здравствуйте. Не буду, – суховато ответил Никольский, чувствуя подступающее неясное еще, но очень опасное раздражение. Только бы не сорваться. Никаких нервов.

– Здравствуйте, Евгений Николаевич, – полминуты спустя раздался грубоватый крепкий голос, который никак не мог принадлежать пожилому человеку.

– Мое почтение, – вежливо отозвался Никольский и отошел к ближнему окну, присел на подоконник.

– Вы не один? – поинтересовался Сучков.

– Один. Просто у меня слышимость отличная. А за окном дождь. Вот и получается эффект присутствия. Чем обязан, Сергей Поликарпович?

– Да есть о чем поговорить, если вы не возражаете. И располагаете временем.

– Вы хотите встретиться?

А разве у нас с вами есть какие-то вопросы, которые требуют длительного и секретного обсуждения? – словно бы удивился Сучков.

– Вы считаете, нет?

– Ну... что ж, давайте обсудим. Слушаю вас.

– Извините меня за несколько, может быть, странный вопрос: вы в окно смотрите?

– В каком смысле? – удивился Сучков.

– В самом прямом. Вы видите, что происходит на улицах? Ну конечно, странно, если бы это было не так. Ответьте мне прямо: как все это, в том числе и ваш звонок, соотнести с нашим недавним разговором, во время которого вы даже изволили намекнуть на некие силы, заинтересованные в нашем сотрудничестве?

– А разве нынешняя ситуация что-нибудь меняет? Евгений Николаевич, голуба, смотрите на вещи реально! На улице, как вы изволили заметить, – он рассмеялся – вынужденно, скорее даже наигранно, – идет очередная политическая разборка. Неужели вам это еще не ясно? Странно, я считал, что вы дальше видите...

– Дальше кого, простите?

– Толпы, Женя, толпы.

– А вы знаете, чего эта толпа сегодня хочет?

– Конечно, Женя. То и получит. Как там древние-то, а? Хлеба и зрелищ? Ну вот и будет у нее и то, и другое. Но к нам это все никакого отношения не имеет. Поэтому, понимая твои тревоги, могу ответить как на духу, Женя: не бери в голову. И давай поговорим о деле... У тебя никого нет, говоришь? Ну и чувствительность! Вот это аппарат! Подскажи потом Васе моему, где такой взять.

– Негде, Сергей Поликарпович, собственное изобретение. Только пришлось его немцам продать: своим оказалось не нужно.

Жаль, – искренне посочувствовал Сучков. – Видишь, все к тому же, порядок нужен, порядок, Женя. Ну так вот – к делу. То, о чем мы с тобой говорили в последнюю нашу встречу, надо форсировать. Причем хоть завтра.

– Напомните, – коротко сказал Никольский.

Возникла пауза. Чувствовалось, что Сучков был в крайнем недоумении.

– Ты что, серьезно? Мы ж по телефону беседуем.

– Считаете, вас снова подслушивают? Ну и пусть, вы же в тот раз не боялись. Так в чем же дело?

Никольский посмотрел на присутствующих и понял, что они не одобряют его неожиданно резкого тона. Татьяна приложила пальцы к губам, испуганно округлив глаза. Арсеньич укоризненно покачивал головой. Степанов же с Аленой сидели рядом на диванчике в углу, вытянув шеи и затаив дыхание.

– Что-то я не понимаю, Евгений Николаевич? – Голос Сучкова стал сухим и жестким. – Может, я ослышался?.. Тогда... бывает... – И закончил снисходительно: – Понимаю, нервы, то да се, «Белый дом» надо защищать, волонтеров подкармливать, да? Знаем, знаем... Но это, Женя, простительно. Вот доживешь до моих седин, научишься разбираться в людях. И ситуациях... Короче, ты не говорил, а я не слышал... Дождик, говоришь, за окном? И сосной пахнет? Ах, как хорошо у тебя на даче! Вольготно, никаких забот. Банька, рюмочка... да-а. Так вот, есть тут в одной недалекой стране несколько фирм, на чьи счета надо положить с твоей помощью определенные суммы для общей, так сказать, пользы. Куда к тебе людей-то подослать?

Боюсь, вы меня не поняли, Сергей Поликарпович. Вы должны помнить, что свои обещания я давал другому человеку и в иной ситуации. Боюсь оказаться провидцем, даже и в другой стране, ибо той, прежней, уже, по-моему, не существует. Поэтому заботы той страны меня не очень интересуют. Я не хочу и не буду спасать деньги Прокофьева или Полозкова, поскольку вышел из партии совершен но официально, не собираюсь и сам финансировать доживающий последние свои часы ГКЧП. Предложите что-нибудь новое, обещаю подумать.

Пауза длилась долго. Никольский, решив, что разговор окончен, вообще отвернулся к темному окну. Но вдруг Сучков отозвался – устало и как-то безразлично:

– Жаль, Евгений Николаевич, ни хрена вы не поняли. А я вам фотик на память надписал... Ладно, при случае заберу.

– А если не случится? – усмехнулся Никольский.

– Случится, – спокойно ответил Сучков. – До встречи.

В аппарате раздался щелчок, значит, там повесили трубку.

В кабинете воцарилось тягостное молчание.

– Мосты сожжены, – пробормотал Арсеньич. Подумал и добавил: – А слух у старого филина отменный. Он все понял. Теперь иду на вы? Так надо его понимать?

– Да, втравил я вас... – Никольский ожесточенно потер макушку. – Я, кажется, непозволительно сорвался?

Вопрос был обращен ко всем, но только двое – Арсеньич и Татьяна– понимали сейчас всю остроту угрозы, прозвучавшей в абсолютно спокойном завершающем «до встречи». Холодом неумолимой расплаты повеяло в кабинете. Поэтому они и молчали, не хотели усугублять скверного настроения.

– Но я же не мог иначе, – словно извиняясь, развел в стороны и снова сжал пальцы в замок Никольский. И этот похожий на отчаянье жест как бы разрядил атмосферу. Заговорили все, перебивая друг друга:

А что, в конце концов, случилось-то! Это ж не вы его, а он вас оскорбил!

– Плюньте, Евгений Николаевич, вы ему правильно врезали, времена изменились, а он еще ответит за свои угрозы!

– Женя, будь спокойней и рассудительней. Сказанного не вернешь, а если бы ты попробовал это сделать, я тебя, ей-богу, перестала бы уважать...

– Перебьемся. У нас тоже есть козырная карта. А если ею распорядиться с умом – у-у-у!..

– А я думаю, друзья мои, что за все мои грехи наказания, так или иначе, не избежать, но в наших силах сделать так, чтобы обойтись наименьшими потерями. Для этого мы должны четко распределить силы. Сучков слов на ветер не бросает. Значит, надо ждать серьезнейших демаршей.

Никольский вернулся к столу и сел в кресло. Включил свою рабочую аппаратуру, подождал, подумал, поманипулировал своей электронной записной книжкой, после чего на экране дисплея пошел текст. Внимательно прочитал его.

– Ну вот, – сказал наконец, – примерно такой план я вам предлагаю. Посмотрите, и давайте его обсудим. Витюша, возьми экземпляр. – Никольский нажал на одну из кнопок, и распечатывающее устройство немедленно выкинуло на лоток один за другим десяток листов с текстом. – И обсуди с товарищами. Но самое главное, о чем прошу вас всех до единого – строжайшая дисциплина и предельная осторожность и собранность. Иначе я не могу взять на себя ответственность за ваши жизни. Я хочу, чтобы вы поняли, насколько это серьезно... И насколько недальновидно я сегодня, сейчас, вероятно, поступил.

3

Когда судьба или некий сгусток отрицательной энергии, который постоянно болтается в пространстве где-то рядом с нами и сильно влияет на количество брошенных нам жизнью подлянок, или, наконец, сам Господь Бог, которому если уж «непонрависся», так и не жди добра, предполагают наказать человека, они дают ему знать об этом... звонком. Недаром же говорят, когда кого-то вдруг заденет микроинфаркт или толкнет не очень больно пролетающий автомобиль: «О! Первый звонок!» И к театру это никакого отношения не имеет. Там три звонка и – занавес пошел. В жизни звонков бывает больше. Или меньше. Как кому повезет.

Пошутив по этому поводу, Никольский и не предполагал, что уже ближайшей ночью получит два звонка сразу. Крепко он, видать, насолил, если за него взялись столь рьяно.

Первое известие пришло сразу после полуночи. Сработал радиосигнализатор, установленный в квартире Татьяны на Бескудниковском бульваре. Информационный блок вскоре выдал расшифровку: взрыв, задымление, пожар. Пока прибудут пожарные, должны сработать несколько противопожарных спецустройств, смонтированных в квартире.

Так, значит, решили ударить с этой стороны. Но промахнулись. Может, не знали, а может, и нарочно, с малого начинают.

Арсеньич тут же связался со Степановым, который уехал с усиленной группой, чтобы тот отрядил троих специалистов по указанному адресу, а потом доложил конкретно, по фактам. Тем самым Витюша как бы тоже получил предупреждение: началось.

Радио «Свобода» в это время сообщило, что, по заявлению Анатолия Лукьянова, Президент Горбачев впрямую причастен к заговору гекачепистов. А «Эхо Москвы» – о жертвах уличных столкновений армии с защитниками Свободы – возле кинотеатра «Ударник» и на Калининском проспекте.

Значит, они полагают, что сегодняшней ночью многое может сойти за результат столкновения политических сил, жертвы, так сказать, противоборства. А что, неплохо придумано.

А под утро раздался и второй звонок.

Степанов докладывал, а Арсеньич с Никольским, как полководцы у макета осажденной крепости, корректировали его действия.

Сперва напротив здания «Нары» собралась какая-то странная толпа, явно организованная, нечто вроде приснопамятной «черной сотни». Затем появились пьяные провокаторы, призывающие показать, наконец, всем этим жидам-банкирам, кто хозяин в России. Дежурный по городу на звонок Степанова вообще не отреагировал, сказав, что ему сейчас не до каких-то частных контор. Райотдел посоветовал обойтись собственными силами: ты – охрана, вот и действуй. И не забывай об ответственности. Словом, действуй, но лучше не надо.

– Ни в коем случае не стрелять! – приказал Арсеньич. – Они под вас потом пару десятков уложат век не оправдаемся. Уводи людей. Хорошо бы, конечно, взять кого-нибудь из наиболее ретивых. Но это если безо всяких эксцессов и очень тихо. Мы бы его потом порасспрашивали. В общем, как сочтешь нужным... А что в Бескудниках?

– Сообщили, наводят порядок. Пострадало сильно. Дверь – в щепки. Я им послал запасную, поскольку тут нам уже вряд ли что-нибудь пригодится, придется восстанавливать все заново, если так пойдет дальше. Все, началось. Выйду позже.

В паузе между сообщениями Никольский поднялся на второй этаж, чтобы проверить, все ли там в порядке. В его спальне устроились Татьяна с Аленой. Девушка спала, а мать читала при неярком свете ночника. Или делала вид, что читает, а сама изо всех сил сдерживала, поди, рвущееся из груди сердце. Беспутная Мата Хари дрыхла в гостевой комнате, весьма, видимо, недовольная «указом» Никольского о переходе на казарменное положение. Окна всего этажа были надежно прикрыты бронированными жалюзи. Усилена охрана ограды участка, включена вся хитрая прибористика и, на всякий случай, спущены с цепи овчарки.

Дождь шел всю ночь. Никольский с Арсеньичем подремывали по очереди, выходили покурить на веранду, опоясывающую дом, и эта прогулка, когда тебя со всех сторон окружает мокрая сосновая прохлада, напрочь отбивала сон.

Уже начало светать, когда вышел на связь Витюша. К счастью, обошлось без жертв, хотя погромили и поглумились основательно. В хорошие миллионы встанет ремонт. Искали деньги. Не нашли. Одну часть нападавших это охладило, других – раззадорило. Стали громить компьютеры. Организаторы провокации, видимо, они и составляли первую группу, сделали свое черное дело и отвалили. Остался счастливый люмпен. Вот тут Витюша и разрешил ребятам поработать неброско, но впечатляюще. Получилось, как в учебке с манекенами. Ребятки натянули масочки, ни дать ни взять – ОМОН или спецназ, поди разбери. В общем, сложили после рукопашной пару пирамидок, как на известной картине художника Верещагина, да нет, это шутка, хотя и немногим удалось уковылять на своих ногах. Теперь в округе тишина, проезжала милиция, посочувствовала, подивилась количеству пострадавших и уехала дальше. Никаких эмоций не проявила.