Текст книги "Синдикат киллеров"

Автор книги: Фридрих Незнанский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 30 страниц)

На улице снова стал накрапывать дождик, и по дороге Кузьмину никто не встретился. Будто вымерла улица. Он подошел к воротам дачи, навстречу, как положено, вышел сторож Саня, так сказала Наташа, почему-то не ответил на приветливый взмах руки Василия, только качнул головой в сторону открытой калитки: проходи, мол. Что-то тут произошло, насторожился Василий. Вошел во двор, огляделся, увидел своих ребят, сидевших на лавочке под навесом, возле стоянки машин. Ну да, бродить под дождиком кому охота. Подошел, отдал Диме его «Столичные», сел с краешку, закурил, спросил небрежно:

– Ну как тут, чего слышно? Когда поедем?

Дима пожал плечами, тоже закурил и сказал после паузы:

– Пойти, что ли, машину поглядеть...

– Пойдем, – лениво процедил Василий и поднялся следом.

Дима открыл багажник, взял тряпку, потом поднял капот и стал протирать двигатель.

– Как ты ушел, – пробормотал он, почти не разжимая губ, – чего-то они вдруг забеспокоились. Смурные стали. Может, где прокололись?

– Не думаю, – так же тихо отозвался Василий.

– Не нравится мне эта компания...

– Терпи, казак, – усмехнулся Кузьмин. – Мне тоже не все нравится.

– Повариха у них тут есть... Ничего бабенка, если сзаду глядеть...

– Ну поглядел?

– А то! – ухмыльнулся шофер.

– Вот и молодец. – Василий прищурил один глаз и двумя пальцами сжал свои губы.

– Понял, – качнул головой Дима. – Все понял, шеф. Минут десять назад Арсеньич выходил, сказал: получасовая готовность.

Ну вот, а ты говоришь... – Василий выпрямился, лениво потянулся всем телом и вдруг почувствовал наяву, как держат его, не хотят отпустить горячие руки Наташи. Наваждение какое-то...

9

Обед подходил к концу. Никольский и Сучков сидели возле торца огромного обеденного стола друг против друга и вели внешне неторопливый разговор. Тон его был мирный, спокойный, но за этой умиротворенностью, вызванной расслабляющим действием баньки, каждый чувствовал нарастающее скрытое напряжение, словно соединяла хозяина и гостя не прямая линия общих намерений, а все более сжимающаяся пружиной стальная полоса отчуждения. Впрочем, и само напряжение и его причины на каждом конце этой полосы были разными. И это понимали оба, хотя старались сохранить максимум доброжелательности друг к другу. Внешне, разумеется.

Закончив сеанс массажа, Арсеньич накрыл Сучкова махровой простыней и посоветовал полежать минут пятнадцать, после того принять теплый душ, обсушиться и одеваться. Сам же вышел в кафельный предбанник, снял трубку внутренней связи и выслушал сообщение Витюши Степанова. Затем он заглянул в парилку, где яростно размахивал вениками Никольский.

– Степанов знает Кузьмина, – коротко доложил он, увидев вопросительный взгляд Никольского. – «Альфа». Тренер по спецподготовке. Два года назад уволился и стал работать у Сучкова.

Никольский многозначительно хмыкнул.

– После стола, – продолжил Арсеньич, – команда стала аккуратно обследовать территорию. Шеф, так они его зовут, шел по системе сигнализации, обнаружил «подвеску», проследил до дома.

– Нашел? – усмехнулся Никольский.

– Конечно, – с улыбкой подтвердил Арсеньич. – Четко работает, молодец. Даже каплю понюхал.

– Это ты молодец, – подмигнул Никольский. – Ну?

– Из пионерлагеря наблюдал за «подвеской», засекли бинокль. Потом ушел. Сане сказал, что на станцию, по лавкам прошвырнуться. Наблюдение сняли.

– А вот это зря, – покачал головой Никольский.

– Народу сейчас нет, Евгений Николаевич, у ребят тренировка.

– Ну ладно, – подумав, махнул рукой Никольский. – Давай-ка переходить к обеду. Как он там?

– Как в лучших домах...

Поднимая за столом первую рюмку чистейшего «Абсолюта», явственно отдающего свежим листом смородины, Сучков сказал нарочито растроганным тоном:

– Вот мы с вами, можно сказать, впервые встретились как нормальные мужики. Очень вы мне симпатичны, Евгений Николаевич, искренне говорю. И это не только пагубное, – он рассмеялся, – влияние вашей несравненной бани. Я действительно глубоко уважаю вас, как и старика Туполева, которого очень хорошо знал. Помню, какими делами вы у него ворочали. Поэтому без всяких экивоков – за ваше здоровье!

Но после минутного молчания, отведенного на закуску, Сучков, как бы между прочим, поинтересовался:

– А чего вы, скажите на милость, все в одночасье бросили и на какие-то акции перекинулись? Нужда, что ли, заставила?

Никольский весело, откинув голову, расхохотался. И на непонимающий взгляд гостя только не очень вежливо отмахнулся ладонью.

И вы тоже, уважаемый Сергей Поликарпович! – стал объяснять он причину своего смеха. – Да не я это! Клянусь вам самым святым, никакого отношения к тем акциям не имел, не имею и иметь не собираюсь. Может, это какой-то однофамилец, не знаю. Но все, заметьте, буквально все почему-то задают мне этот вопрос, и, кстати, тоном осуждения. А я – ни сном ни духом. У нас в КБ другая ситуация сложилась. Появилась возможность создать кооператив по разработке и внедрению новейших технологий. Сперва связанный с конверсией, а потом взяли пошире. Всем было выгодно – и нам, и государству. Но оказалось, что у государства, в лице совершенно конкретных товарищей, на этот счет в корне противоположное мнение. И связано оно было, в первую очередь, с уровнем зарплаты. Вот и вся диалектика. Почему, к примеру, тот же Артем Тарасов или аз грешный заработали в месяц по три миллиона и под сотню тысяч одних партвзносов заплатили? Помните убойные статьи в газетах? Вот и врубили нам по тормозам.

«Идиоты, – думал между тем Сучков, и шея его помимо воли багровела, что не преминул отметить хозяин, – ничего нельзя им поручить... Один конфуз».

– Но ведь, – поспешил он загладить собственную неловкость, – вы, конечно, помните атмосферу, сложившуюся в обществе, и знаете, что первым всегда нелегко, отсюда и реакция...

– Разумеется, это все азы. Но вы также прекрасно представляете себе, что ноу-хау – это миллиардная экономия. И весь мир, к счастью, нельзя уподобить нашим баранам. Вот и отправилась наша родная, отечественная, уникальная технология за бугор. По очень высокой цене, честно говорю. Очень высокой, Сергей Поликарпович. А кто опоздал – тот потерял, как вы любите повторять.

– Ну а нефтяная эпопея? – с наивным интересом спросил Сучков.

Никольский правильно понял вопрос Сучкова. Следом за любым ответом будет предложена альтернатива: ты с нами или против. Против, значит, окончательно отвергнуть ультиматумы недавних партнеров: Дергунова – Молчанова – Мирзоева, тех, которые нормальный, честный бизнес превратили в грязную игру, связанную с откровенной и циничной распродажей сырьевых источников России. И это, кстати, также значит, что Сучков – либо из той же поганой компании, либо, что еще хуже, возглавляет ее. Но неужели он – тот самый пахан, на котором замыкаются все связи этой сволочи?.. А ведь, к сожалению, не исключено.

Что знал о Сучкове Никольский? Бывший секретарь обкома, в свое время добился в ЦК, чтобы в его лишенном нефти регионе построили гигантский нефтеперерабатывающий комплекс. По старым понятиям – вполне очередная стройка коммунизма. Но нефти-то не было, а амбиций – более чем достаточно. Плюс миллиардные капитальные вложения. Вот он, тот первоначальный капитал, который сам пришел в нечистые руки. Оставалось лишь грамотно распорядиться им. И они распорядились по мере сил и возможностей. Строительство в конце концов было заморожено как нерентабельное, но куда ушли деньги, ни один госпартконтроль так и не выяснил. А может, и не собирался выяснять? Дураки демократы ищут партийные деньги, а они давно уже переведены на счета иностранных банков, откуда их теперь никак не достать...

Эта «великая троица», как называл Дергунова и компанию Никольский, охотно пошла на партнерство с ним, когда он предложил им контракт на поставку немцам отходов от нефтепереработки. Еще бы, при соответствующей технологии, разработанной в начале восьмидесятых годов куйбышевскими нефтехимиками и за ненадобностью положенной под сукно по вечному российскому разгильдяйству, тут было поистине золотое дно. Только никто не хотел этого видеть. А он, Никольский, вынул работу из-под сукна, заплатил авторам идеи хорошие деньги и в следующем квартале имел четкую программу действий. Свои отказались категорически: тут, понимаешь, не до твоих прожектов, государство по швам трещит, а ты... Короче, немцы сразу оценили предложение по самому высокому курсу. Пользуясь старыми связями, Никольский сумел выйти на самого Рыжкова и получил лицензию. Однако партнеры решили переиграть его. Помимо лицензионных отходов, пользуясь уже своими каналами, погнали нефть в Грозный на переработку, а там нефтяная мафия творила свои законы. Пошла нефть и через Прибалтику, где у эстонцев и латышей концы вообще пропадали. Проданная в Скандинавию по демпинговым ценам, она принесла баснословные доходы.

И тогда он вышел из игры. Вышел официально. Но после этого на железных дорогах было задержано одновременно несколько составов с нефтью, идущих по подложным документам. Возникло уголовное дело, оно переметнулось в Верховный Совет, вмешались газеты, и вскоре полетели головы. Стрелочников, разумеется, тех, кто оформлял документы, не заглядывая в цистерны. Партнеры же затаились. Или чья-то сильная рука отвела их в сторону. Так, скорее всего, и было, понимал Никольский. Сам он тоже, кстати, побывал у следователя, предъявил соответствующие документы, после которых вопросы к нему иссякли.

Свою бывшую «Технологию» он зарегистрировал в новом качестве, теперь это было акционерное общество «Нара» с основной базой в Подмосковье. И для инвестиционных вложений открыл «Нара»-банк. Понимая, что на первых порах самое главное – это настойчивая и умная реклама, Никольский придумал себе в качестве символа милого русского журавлика, композитор Женя Куницын написал по его просьбе соответствующую мелодию, и закурлыкал журавлик по радио и телевидению, привлекая частные сбережения хоть и под не очень большие, но устойчивые дивиденды. Вот, собственно, и вся история, какую он мог бы сейчас рассказать Сучкову. Но тут и другой вопрос встал: именно Сучков, так называемый сибирский губернатор, первым держал в руках дело партнеров. И когда те недавно, сперва порознь, потом все вместе предложили Никольскому практически в ультимативной форме сделать весьма крупные инвестиции в нефтегазовую отрасль, где они были хозяевами положения, а он категорически отказался, ведь именно эта старая сибирская лиса появилась здесь, и появилась неспроста. Недаром и этот полковник Кузьмин так нагло, почти в открытую, взялся высматривать систему охраны и сигнализации. Давят, это ясно. Вопрос в другом, до какого момента можно вести с ними игру. Насколько распространится их доверие к нему? Им же самим верить нельзя. Не та публика. Но поиграть еще какое-то время можно.

Насчет нефтяной, говорите? – задумчиво переспросил он и, взяв бутылку «Абсолюта», потянулся к рюмке первого заместителя нынешнего премьер-министра. – Охотно расскажу, только вряд ли эта мелкая, почти анекдотическая история представит для вас интерес. Поверьте мне, Сергей Поликарпович, кабы не жулики, присосавшиеся к доброму делу, можно было хотя бы малую пользу принести отечеству. Увы. Узнав о махинациях, я закрыл кормушку. Скандал, конечно, да вы должны помнить. Правда, некоторые уши все-таки вылезли наружу... Хотите знать чьи? – спросил вдруг, глядя прямо в глаза, и увидел, как окаменел подбородок Сучкова. Отвел взгляд, усмехнулся и добавил: – То-то и оно. Действительно, вам лучше не знать... А теперь некоторые из тех бандитов, извините за грубость, хотят, чтобы я принял участие в их заведомо нечестной игре! Ну как вам это нравится? Вот вы вспомнили старика нашего, Андрея Николаевича, величайшего конструктора. А я вас вспоминаю, когда вы в нашем бюро были, уже в ЦК работая. Мы ж вас – поймите, у меня нет ни причин, ни повода для лести, – мы вас глубоко уважали. За ваши принципы. За то, что вы дело знали. И всегда нас ученых-практиков, поддерживали. Это в те-то годы!.. А теперь как на духу, идет? – улыбнулся Никольский и, чокнувшись с Сучковым, выпил. Тут же взял сигарету и закурил. – Лично вы, не как зам премьера, или будь вы хоть самим премьером, кто знает, как завтра сложится жизнь, мне глубоко симпатичны. Я возвращаю ваши же слова. Скажу больше, если вам нужна какая-то моя помощь, вы можете и имеете полное право на нее рассчитывать. Но я больше не хочу иметь дело с жульем... А почему вы не желаете попробовать лососинку? Это, знаете ли, свой собственный, домашний посол. Я такую рыбку только у вас в Сибири благословенной едал. Попробуйте. – И он положил тонкую розовую пластинку рыбы на тарелку гостя. – Поверьте, я очень рад принять вас у себя, так сказать, без чинов, по-домашнему, и буду вам еще больше обязан, если наши чувства окажутся взаимными.

«Вот так тебе, старая лиса! Что ты теперь скажешь?»

Сучков намазал кусочек бородинского хлеба маслом, положил сверху лососину, разрезал бутерброд ножом и, отправив в рот, пожевал задумчиво.

Прекрасно... Откровенность за откровенность. Вы, Евгений Николаевич, как я понял, уловили мой намек и оценили его верно. Я доволен. Мы ведь люди дела? Так? А в деле случаются разные нюансы, в том числе не очень желательные. Будем же надеяться, что не все наши желания – неисполнимы. А теперь я хотел бы вам чисто по-дружески прояснить некоторые ситуации, которые складываются в стране. Как говорится, не для печати...

10

Своеобразная, мягко выражаясь, жизнь в российском бизнесе, в котором Никольский варился с самого начала перестройки, провозглашенной Горбачевым, научила его практически ничему не удивляться. Или, в конечном счете, не показывать своего изумления открыто. Однако то, что он услышал, а точнее понял из доверительного монолога Сучкова, ввергло его, без преувеличения, в оторопь.

Неужели Сучков, партийный функционер со стажем, прошедший огни и воды на всех этапах жестко-поступательной карьеры, сточивший зубы на перемалывании соперников – это ведь искусственные, фарфоровой белизны резцы, обнажаемые в редкой для его лица улыбке, никого не введут в заблуждение, – неужели он в самом деле поверил своему собеседнику до такой степени, что позволил себе подобную откровенность?.. Или это у него точно разработанный план, в котором ему, Никольскому, отводится какая-то особая роль? Могло быть и так: сперва ошеломить своей якобы предельной откровенностью, искренностью, а затем повязать как прямого соучастника. Сперва идеи, а после – действия. Известно же: пока не знаешь – легче жить. А что же теперь?

Определенные силы, округло рассуждал Сучков, больше не намерены терпеть того бардака, в который превращают страну перестройщики-демократы, чьи убеждения и разрушительная деятельность уже открыто и без всякого стеснения финансируются западными спецслужбами.

Поэтому определенные силы, озабоченные трагической судьбой отечества, намерены преградить дорогу распаду, поставить плотину на пути этого почти неуправляемого потока.

– Никто из нас не вечен, – философски, с хмурой усмешкой бросит Сучков. И, помолчав, добавил: – К счастью. А государство не может жить без головы. Пусть для начала и коллективной.

Никольскому не требовалось объяснения по поводу «определенных сил». КГБ, милиция, армия – вот эти строители плотины. Но в первую голову, конечно, партаппарат, партийно-государственная бюрократия, что, в сущности, одно и то же, в чьих руках, несмотря ни на какие перестройки, по-прежнему сосредоточены финансы, промышленность, сельское хозяйство и топливо, иными словами, деньги, заводы и земля с ее недрами, а также силы устрашения и подчинения – следовательно, власть.

Так что же, Сучков, словно бы между прочим, предупреждал Никольского о готовящемся государственном перевороте? Иначе какой иной смысл он вкладывает в свою «плотину»? Или во фразу, что придет пора разбираться, кто был с кем? Ведь только так, однозначно, и можно оценить откровения первого заместителя премьер-министра. И не считает ли уже этот Сучков, что надолго, если не навечно, привязал к себе собеседника? Неужели он абсолютно уверен, размышлял Никольский, что я не способен ударить во все колокола? Правда, кто ж этому поверит... Или у него припасено еще нечто этакое, что должно заставить меня запереть свой рот накрепко?..

...Никольский дождался. Уже возле камина, куда Арсеньич подкатил на сервировочном столике чашечки кофе по-варшавски, со взбитой пеной, за прощальной, так сказать, сигаретой. Сучков вдруг, словно не к месту, вспомнил забытый случай из прошлой своей практики, когда одного вполне приличного, даже видного человека в буквальном смысле затравили в прессе, а потом посадили в тюрьму, где отдали на потеху уголовникам. А вся вина его заключалась лишь в том, что он не разобрался в ситуации, попер против своих бывших коллег, разумеется не совсем чистых на руку, и попробовал устроить благовест областного масштаба. Даже он, Сучков, обладая в те годы огромной властью, ничего не смог поделать и ничем не сумел помочь. Против строптивца были выдвинуты такие обвинения, собран такой компромат, что, пока суд разбирался, отсеивая крупицы правды от гор лжи, несчастный не дождался справедливости и сгинул. Был потом оправдан, но посмертно. И ведь не в страшные сталинские времена произошла эта трагедия, а в наши годы, в брежневские...

Сучков докурил сигарету, ткнул ее небрежно в бронзовую раковину, допил свой кофе и, поднимаясь из кресла, по-отечески многозначительно потрепал Никольского по колену.

– Вот так-то, дорогой вы мой, – вздохнул он и огорченно пожал плечами. – Ну что ж, спасибо, как говорится, за чай и сахар, уважили вы старика...

– Да какой же вы старик, Сергей Поликарпович! – преувеличенно бодро отозвался Никольский. – На таких, как вы, наше государство еще долго будет, извините, воду возить... Нагружать сверх меры... – а сам подумал: о Господи, помоги, чтоб и вправду сбылось!

– Скажете тоже, – самодовольная улыбка озарила тяжелое лицо Сучкова. – Но мы еще в силе. В силе. Хоть выправка у меня не та, что у вас, не та... А знаете, Евгений Николаевич, черт с ним, в конце концов, с этим здоровьем! – и он, будто в сердцах, отмахнулся от неведомого запрета. – Так и быть, давайте стремянную! Есть у меня к вам одно личное предложение.

– С удовольствием, – стараясь не выдать своей некоторой растерянности, согласился Никольский.

Они вернулись в столовую, хозяин налил пару рюмок и одну протянул Сучкову. Тот зачем-то посмотрел ее на свет, повертел за ножку и сказал:

Давайте за наш хороший сегодняшний разговор. За доброе знакомство. И еще, поскольку я постарше буду, не сочтите за бесцеремонную навязчивость, ради Бога, просто у меня давний обычай: тех, которые мне душевно близки, предпочитаю называть на «ты». Может, от старых наших, еще комсомольских времен идет. Так вот, давайте, Евгений Николаевич, если не возражаете, на «ты» выпьем. Чтоб все у нас в дальнейшем по-простому было, по-свойски. И без околичностей.

Они чокнулись и выпили.

– Для тех, кого люблю и уважаю, – с несколько ненатуральным хвастовством продолжил, поставив рюмку, Сучков, – я всегда открыт. Как тот Чапаев, помнишь? Я чай пью – приходи и ты, садись и так далее. Потому и ты, Евгений, не стесняйся. Для тебя я всегда на связи. А дел у нас много... Ах, какие, брат, дела предстоят!.. – В тоне его мелькнули мечтательные нотки. – Будешь звонить?

– Как прикажете...

– Ну вот! – будто огорчился Сучков. – Мы ж договорились на «ты». В домашних, так сказать... Ладно, пойдем, проводи гостя. Я там тебе небольшой сувенирчик на память припас.

«Вольво» Сучкова уже стояла возле нижней ступеньки широкой лестницы. Спускаясь к машине, он пальцем молча показал Кузьмину, и тот, нырнув в бардачок, достал пакет с фотографиями, поднялся по лестнице навстречу и подал хозяину.

– Вот, Женя, – самодовольно поиграл густыми бровями Сучков, – уж, кажется, каждый Божий день в газетах снимки печатают, привык, притерпелся, а все равно иногда под сердцем что-то нет-нет да екнет. А? Не бывает у тебя? На-ка вот, владей! – И он протянул Никольскому россыпь прекрасно отпечатанных цветных фотографий, которые, как понял Евгений Николаевич, были сделаны на той недавней презентации с банкетом в Киноцентре.

На всех снимках, а их было около десятка, дружески улыбались друг другу, держа по фужеру с шампанским и дымящей сигарете, Сучков и Никольский.

«Неужели у меня было такое счастливое лицо идиота? Я ж не помню даже, чтобы нас фотографировали... Да-а, физиономии-то, честно говоря, не шибко фотогеничные», – без всякого уважения к запечатленным личностям подумал Никольский.

– Я тут тебе, если не будешь возражать, – с легкой, почти незаметной снисходительностью заметил Сучков, —дай-ка на минутку, – он поворошил снимки и нашел нужный, на котором по белому обрезу бумаги была сделана надпись лиловым фломастером: «Е. Н. Никольскому – с дружескими чувствами. С. Сучков». – На держи, а я ведь, как видишь, знал, что у нас с тобой все толком сложится. Что поймем друг друга. Спасибо за хороший прием. – И Сучков ободряюще подмигнул, после чего пожал крепкую ладонь Никольского и сел в машину.

Никольский захлопнул за ним дверцу. Нагнувшись, помахал ладонью и проследил, как «Вольво», а следом и машина охраны одновременно и плавно тронулись к открытым воротам.

И только когда автомобили исчезли за поворотом ограды и Саня стал закрывать ворота, Никольский обернулся к Арсеньичу, стоявшему за его спиной двумя ступеньками выше, и негромко распорядился:

Финансовую группу по первому списку вызывай сюда к девятнадцати. Сейчас три – время есть. А команду – к десяти вечера. Устал я с ним, Арсеньич... Но знаешь, что я тебе скажу? Ох, и дела, кажется, завариваются! И дай нам с тобой Бог головы наши сохранить...

ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ РАСКРЫТИЕ – НОЛЬ

Март, 1992

1

Нет, все-таки к герою телесериала он не имел никакого отношения. Обаяшка Тихонов если чего и не знал, то наверняка догадывался: сценарий-то, поди, прочитал от корки до корки! А вот советник юстиции Турецкий – не штандартенфюротбер, то есть полковник, а подполковник, – бодро поднимаясь по лестнице на четвертый этаж, действительно ничего не знал и даже ни о чем не догадывался.

Хотя что значит – не знал? Ведь Романова вчера весьма недвусмысленно заявила: «Сам себе, дурак, не хочет покоя». На что Грязнов добавил: «Заказные убийства...» А мудрый Костя заключил: «По заказным раскрытие – ноль». Чего уж тут догадываться!

Понятно теперь, почему никто про Турецкого не захочет снимать кино – не та фигура. А жаль, у него такая потенция, такие перспективы. У-у-у!

Клавдия Сергеевна сияла. Жаль, что в сете было мало предметов – только серьги, перстенек да брошь. Она бы вся увешалась. Но и эти выглядели как на выставке. Спокойно, Саня. Держи себя в руках. Особенно сейчас, когда на лице Клавы вспыхнула неподдельная радость. Нечаянная такая радость.

Турецкий на миг замер посреди приемной, ибо был совершенно неожиданно для себя сражен, ошарашен неуемной красотой и, вытянув в направлении секретарши руку, сделал утвердительный жест поднятым вверх большим пальцем. Ну как если бы Цезарь даровал жизнь поверженному гладиатору. Что еще можно было добавить сверх показанного? Только вопрос.

– У себя?

– Как всегда, Александр Борисович, – пропела Клавдия.

Меркулов был завален бумагами в буквальном смысле. Казавшееся таким ясным уголовное дело Янаева, Язова, Крючкова и прочих гекачепистов стараниями общественных движений активно переводилось в плоскость политических игр.

И это отчаянное по своему подтексту вчерашнее Костино интервью корреспонденту Гостелерадио было подтверждением бессилия и без того незрячей Фемиды сделать так, чтобы когда-нибудь, пусть даже к двухтысячелетию России, власть в ней действовала и передавалась из рук в руки законным путем.

– Александр Борисыч пришел? – сделал открытие Костя и, показав ладонью на стул, нажал на одну из клавиш селекторной связи. – Игорь Палыч, попрошу зайти. Вместе с делом этого вашего Мирзоева... Тут, понимаешь, такая штука, Саня. – Меркулов сморщил нос и почесал кончик указательным пальцем. – Убийство явно заказное. Нет вопросов. Но, к сожалению, не относится, такое можно сделать первоначальное предположение, к разряду обычных мафиозных разборок с примитивной предысторией. – Костя предостерегающе поднял руку, заметив, что Турецкого так и подмывало задать вопрос или высказать уже готовую собственную версию. – И если ты не будешь перебивать старшего по званию и по должности, я успею рассказать кое-что весьма любопытное.

Молчу, – покорно согласился Турецкий, хотя в глазах его так и прыгали чертики.

– Предполагалось, что это рутинное по нынешним временам дело, – нудно продолжал Меркулов. – Вычислили, откуда расстреляли и так далее, сам прочтешь. Главное же в том, что убийство произошло буквально за несколько часов до официального или неофициального, черт их всех разберет, приема, а может, презентации, как они это любят называть. Собственно, за два или три часа. А список гостей оказался весьма и весьма солидным. И когда районный прокурор уже занялся этом делом, нашему Гененальному отбили звонок от Силаева. Не сам звонил, а его первый заместитель, Сучков Сергей Поликарпович. И суть такова: я бы, говорит, попросил вас, уважаемый имярек, более подробно разобраться в этом деле и забрать его к своему производству. Просьбы подобного рода, все эти «бы», сам понимаешь, равносильны команде. А наш генеральный – нормальный человек, с тонкой психикой, как и все мы. Приказал райпрокурору: «Вместе с делом попрошу ко мне». Вызывает затем меня и говорит: «Меркулов, возьми под себя, поскольку это связано с твоим производством». Каким же таким боком, думаю? Однако позвонил Романовой и попросил нашу Шуру создать оперативную группу. А подчиним мы ее тебе.

– Вопрос спросить можно? – сделал сверхнаивные глаза Турецкий.

– Валяй, – вздохнул Меркулов.

– А все-таки каким же боком это дело связано с твоим производством, Костя?

– А вот это ты мне и объяснишь, когда закончишь его. У тебя же опыт есть. Сам вчера говорил и даже Америку в пример приводил. Вот и действуй теперь. Разве не ясно: наверху считают, что это дело особой важности. Значит, нашей подследственности. Советую особое внимание обратить на список гостей. Любопытная компания.

Вошел Игорь, неся под мышкой папку. Он подмигнул Турецкому, положил папку на стол перед Меркуловым, раскрыл и сел, закинув ногу на ногу.

– Ну? – спросил у Сани.

– Ага, – столь же подробно ответил Турецкий.

– Поговорили? – осведомился Меркулов.

– Так точно! – рявкнули оба хором.

– Дискуссия закончена. Игорь Палыч отправляется работать, а Александр Борисыч садится писать постановление о принятии дела к своему производству. При крайней необходимости первый включается в группу второго. Оба свободны. О новой информации и о возникших версиях попрошу докладывать незамедлительно.

Забрав папку, Турецкий отправился к себе, то есть к своему столу, который стоял как раз напротив точно такого же, где восседал Игорь.

– Ты хоть читал? – спросил Турецкий.

– Читал, начальник. Ехать туда надо самому.

– А когда это случилось?

– В воскресенье.

– Два дня уже, значит... Кто занимался?

– Свиридов из районной. Пока не перекинули по высочайшему повелению к нам. Ты почитай, почитай, сразу много вопросов возникнет. А я эту папку только и успел, что в руках подержать. Как знал, для кого берег...

Вот теперь, наконец-то, Турецкий понял, что всякая там иная жизнь кончилась и пора возвращаться к повседневной рутине. Турецкий открыл папку, придвинул к себе стопку чистой бумаги и достал из кармана ручку...

Через час, ознакомившись с протоколами осмотра места происшествия и дома напротив, показаний домочадцев, охраны, других свидетелей, в частности, гостей покойного Мирзоева, Турецкий сочинил свое постановление. И со злорадством, тихим еще, ненаглым, подумал, что теперь каждый из этой сотни списочных гостей должен будет представить ему информацию о себе, прежде всего характеристики с места работы. Не сами, конечно, станут писать, замов заставят, но канцелярия эта противная, вонючая, поскольку – хочешь не хочешь – будет обрастать слухами и сплетнями.

После этого он уселся на телефон и стал названивать в МУР рыжему Грязнову. Но секретарь сказала, что тот на выезде. А узнав, кто говорит, добавила: да все там же, в Климентовском. А может, и в «России», там тоже покойник.

Надо ехать, решил Турецкий. Все осмотреть самому, поговорить с людьми. Что-то очень уж скупыми стали протоколы эти свидетельские. Формальные. Неужели и на них время стало оказывать влияние? Но поскольку дело – вольно или невольно – на контроле у генерального прокурора, жди вызова на ковер безо всякой очереди. И никакой уже Меркулов тебя не спасет, не прикроет. Так что нечего раскачиваться.

Турецкий вызвал машину – следователь по особо важным в данный момент мог себе это позволить – и отправился в Замоскворечье, очень надеясь застать там Славу Грязнова, который не позволит погибнуть другу во цвете лет.

2

Дурацкая погода, типичный март: вчера под вечер вдруг снег пошел, а сегодня с утра – десять градусов тепла. Ирина настояла, чтобы он пошел на работу в шапке. Пришлось там и оставить, выглядел бы сейчас полным психом.

Турецкий шел по Климентовскому переулку, озираясь по сторонам. Сперва решил пройтись тут в одиночестве, чтобы обозначить для себя, так сказать, диспозицию. А заодно посмотреть, кто здесь живет, кто ходит. Бабки старые – значит, живут в коммуналках, а это наши вездесущие глаза и уши. Неплохо. Дома тоже старые, как эти редкие бабки, которые медленно и в одиночестве бредут кто в магазин, кто в недалекий храм. Новые хозяева в этом районе Замоскворечья видны сразу и издалека – свежестью красок, тщательной, офисной отделкой стен и карнизов домов, пытаются подделаться под Европу, где такие строения восстанавливают якобы под старину. Но вкуса не хватает нашим юным российским капиталистам, вот что. Культурешки маловато, как недавно заметил в «Литературной газете» один писатель. Ладно, с этими ясно. И Турецкий стал обдумывать свидетельские показания, чтобы сложить для себя хотя бы приблизительную первоначальную картину.

Итак, что же мы имеем? С одной стороны – удачливый, вполне современный предприниматель. Недавний перспективный советский руководитель советского же предприятия. Послужной список должен впечатлить постороннего: «Северовостокзолото» – бригадир, начальник участка, заместитель директора обогатительной фабрики; тюменская фирма «Строитель» – управляющий; омская акционерная компания «Уют» – президент; многопрофильная фирма «Сибирь» – генеральный директор. Что это за многопрофильное заведение – знает, видимо, не очень большое число заинтересованных людей. Эта последняя организация, базирующаяся в Новосибирске и имеющая свои филиалы и представительства в двух десятках городов Союза, включая, естественно, Москву и Питер, а также в Мюнхене и Милане, должна и в самом деле иметь много профилей деятельности, где законные – пишутся в рекламных листовках, а об остальных знают исключительно те, заинтересованные. Впрочем, тут ты, брат Турецкий, пока перехлестываешь. Вперед забегаешь, предполагая, что убийство генерального есть результат той самой неизвестной широкой публике деятельности. Впрочем, кто скажет, насколько он сегодня далек от истины.