355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Фридрих Незнанский » Первая версия » Текст книги (страница 4)
Первая версия
  • Текст добавлен: 8 октября 2016, 09:53

Текст книги "Первая версия"


Автор книги: Фридрих Незнанский



сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 25 страниц)

Есть, возможно, одна зацепка. Житель третьего подъезда, того самого, в котором есть выход на чердак, Поливанов Евгений Геральдович, в это время возился с двигателем своей машины. Его «пятерка» стояла ровно напротив подъезда. Было уже темно, но над подъездом горела яркая лампа. Поливанов заметил невысокого худого человека лет 25 – 30, который вышел из подъезда с большим плотным полиэтиленовым пакетом желтого цвета в руке.

Поливанов обратил внимание на этого человека, на мгновение оторвавшись от любимой машины, потому что «опознал» пакет с надписью «SEE. BUY. FLY». Такие пакеты даются всем покупателям фришопа в амстердамском аэропорту Шифол, а Евгений Геральдович по долгу службы там регулярно бывает.

– Как раз сейчас он у Толика, они там фоторобот делают. – Грязнов опять попробовал причесаться, но похоже было на то, что ему давно пора не причесываться, а стричься.

Но я ему про это не сказал. Сам не маленький – разберется. Как-то Слава Грязнов совершил необдуманный поступок – отрастил бороду. Чего не сделаешь, чтобы завоевать капризное женское сердце! Хорошо, что борода Грязнова существовала на его лице недолго – это было зрелище не для слабонервных. Верблюды в зоопарке и те на Грязнова оборачивались. Принимали, видно, его рыжие колючие кусты на подбородке за родную растительность пустыни...

– А что у тебя, Сережа?

– Я проверил все телефоны с автоматическим выходом на абонента. Их десять. Шесть из них – официальные телефоны посольства, МИДа, администрации Президента. – Ломанов пасьянсом раскладывает на столе листы бумаги. – А вот четыре телефончика – более интересные. Номер раз – вдова бывшего американского посла Рути Спир, распорядительница Фонда Спира. Номер два – телефон московской квартиры Нормана Кларка. – Здесь Ломанов смотрит на меня многозначительно, я согласно киваю, что зафиксировал, он продолжает: – Второго распорядителя вышеназванного фонда. Номер три – телефон Буцкова Андрея Леонидовича, председателя Фонда воинов-интернационалистов. Судя по разным документам, которые я выудил из компьютера Ричмонда, Фонд Спира делал мощные вливания в фонд «афганцев». Сам Буцков, насколько я выяснил, бывший майор, воевавший в Афганистане, но сейчас он и его организация занимаются явно не одной благотворительностью ...

– Да, я помню, этот Буцков проходил по делу о торговле наркотиками. То ли им прикрывались, то ли он прикрывал. Хитрый лис. Сухим из воды вылез. Хорошенькие связи у американского экономического советника. А четвертый?

Четвертый принадлежит, видимо, той самой таинственной незнакомке, следы присутствия которой мы обнаружили в квартире Ричмонда. Лебедева Ольга Афанасьевна, двадцати пяти лет, не замужем, артистка балетной труппы Большого театра. – Пасьянс, похоже, удался. Ломанов смотрит на него с горделивым выражением опытной гадалки. Будет, мол, вам и женишок, будет и дальняя дорога.

– Хорошо, с балерины и начнем. Я сам с ней встречусь. Что там сегодня в Большом?

– «Жизель», – тоном бывалого балетомана ответил Ломанов. – Лебедева как раз танцует.

Театр был полон, ложи блистали. Мы с Ломановым немного опоздали, директор посадил нас в министерскую ложу, откуда сцена была видна как на ладони. Я чувствовал себя как минимум министром культуры в окружении иноземных дам в вечерних туалетах с настоящими бриллиантами на шеях и в ушах. Такие камешки я предпочел бы хранить в служебном сейфе.

Ломанов шепотом объяснял мне содержание балета. На нас стали оборачиваться, очевидно, в надежде узнать о судьбе его героев. На всякий случай я приложил палец к губам, чтобы Ломанов не раскрывал все секреты раньше времени.

Среди исполнителей в роли второй подруги Жизели значилась О. Лебедева. На сцене переодетый простолюдином Альберт обхаживал не подозревающую о его коварстве, доверчивую деревенскую девушку. Они изящно прыгали, крутились, Жизель обрывала лепестки ромашки: «любит – не любит», укоризненно качала головой соблазнителю.

Я было увлекся нехитрой историей, но – вот проклятая служба! – Ломанов пребольно ткнул меня локтем в бок.

Партия второй подруги Жизели на второй акт не распространялась, и потому мне не удалось досмотреть спектакль из своей роскошной ложи. Вместо танца девушки, умершей до свадьбы от несчастной любви, я должен был увидеть девушку, у которой совсем недавно погиб любимый человек. Ломанова я решил оставить досматривать пляски коварных вилисс.

Я не рассчитывал на слишком любезный прием, понимая состояние Ольги, но она, увидев мое удостоверение и, пристально посмотрев мне в глаза, кажется, едва ли не обрадовалась. Единственное, она попросила не задавать ей вопросов в театре, а проводить ее немного.

Мы вышли из служебного выхода. Пока мы были в театре, прошел небольшой дождь. Дышать стало легко.

Мы шли вверх к «Детскому миру», и Ольга рассказывала мне о Дэвиде, какой он был замечательный. Как он был не похож на практичных американцев, с которыми ей приходилось прежде общаться. Но не похож и на наших, не умеющих подать даме пальто и забывающих дарить цветы.

Про себя я подумал, что и сам, наверное, принадлежу к этим «нашим».

Через месяц они должны были пожениться и отправиться в свадебное путешествие в Египет. Египет, пирамиды, Каир, Александрия были мечтой ее детства. После травмы, полученной как-то на занятиях в училище, она даже хотела стать историком. Но травма оказалась не столь опасной, и она все же стала балериной.

Я слушал ее не перебивая. Я понимал, что ей необходимо выговориться, а я вдруг оказался рядом и, видимо, чем-то был ей симпатичен.

Ее родители сумели перебраться в Подмосковье лишь несколько лет назад. Все школьные годы она прожила в интернате, а потом – в общежитии Большого театра. Самое тяжелое в интернатской жизни было постоянное ощущение голода. То есть кормили, конечно, нормально, но все же, когда появлялся липший рубль, они с подружками мчались в ближайший гастроном, покупали кусок докторской колбасы и съедали его прямо у прилавка. Только на каникулах отъедались понастоящему.

После каждого лета преподаватели гоняли их до изнеможения, заставляя сбрасывать вес, грозя всяческими карами, вплоть до исключения из училища. Об этом страшно было подумать, потому что все были помешаны на высоком искусстве, к тому же Ольга всегда понимала, что с общим образованием, полученным в училище, даже в приличный техникум не возьмут, не говоря об институте.

Квартиру она себе «вытанцевала» изнурительными левыми гастролями во время отпусков. Ну и конечно, родители помогли с первым взносом. Она едва успела получить свой кооператив до немыслимых новых цен.

Мы прошли мимо огромного здания бывшего КГБ, на площади перед которым торчал пустой постамент. Ольга взяла меня под руку и ускорила шаги.

Пойдемте к памятнику героям Плевны, там есть скверик, где можно присесть. Только давайте купим где-нибудь по банке пива, очень пить хочется.

Я купил пива, и мы нашли свободную скамейку. Сидели мы прямо лицом к бывшему ЦК КПСС.

– Извините, что я отнимаю ваше время...

Я пожал плечами, этим жестом давая понять, что это и есть отчасти моя работа.

– Я не хотела говорить ни в театре, ни около этих ужасных зданий на Лубянке. Я очень боюсь. После того как... погиб Дэвид, я думала, что мне уже ничего не страшно. Когда Рути мне сказала об этом... Я думала, я тоже умру. Хотя я даже не плакала. Я сидела и тупо смотрела на письменный стол. Потом как-то автоматически выдвинула ящик и увидела, что пропали письма Дэвида и пакет с какими-то его бумагами.

– А вы не знаете, что это были за бумаги?

– Он однажды оставил у меня пакет и пошутил, что в нем важные документы и дискеты жутко секретные. «Ты же знаешь, все американцы агенты ЦРУ. Теперь я в твоих руках». После этого я просмотрела другие ящики. – Ольга открыла пивную банку, недовольно зашипевшую и плюнувшую пеной.

– Теплое, – сказал я. Ольга кивнула.

– В других ящиках, похоже, ничего не взяли, а там лежали кое-какие драгоценности. Но явно рылись. Причем поначалу, видимо, аккуратно, а когда взяли бумаги Дэвида, поняли, что обыск будет скрыть трудно, и рылись уже бесцеремонно. Я словно ощущала отпечатки этих жирных противных пальцев и на интернатских фотографиях, и на газетных рецензиях, и на своих платьях в шкафу...

– У вас были еще какие-нибудь вещи Дэвида?

– Что-то незначительное, костюм, кое-что еще из одежды. Кажется, ничего не пропало... Но... – Ольга замолчала. Чуть поколебавшись, она вдруг спросила: – У вас нет сигареты?

Я протянул ей пачку и поднес огонь. Ольга курила неумело. Скорее всего, она попросила закурить просто потому, что хотела перевести дух. Не докурив, она выбросила сигарету в урну.

– То, что я вам сейчас расскажу, рассказывать, наверное, не имею права. Я не разбираюсь во взаимоотношениях между всякими вашими органами, но мне больше не с кем поделиться. Визит этого человека напугал меня гораздо больше, чем обыск в моем доме. – Ольга заметно нервничала. Я обратил внимание, что у нее дрожат пальцы... – Он позвонил мне утром, назвался полковником Фотиевым из Службы разведки и сказал, что у него ко мне важный разговор. Он появился буквально через несколько минут после звонка. Вряд ли он звонил из автомата – скорее всего, из машины.

– Почему вы так решили? – спросил я.

Знаете, женщины существа наблюдательные. Он не похож на человека, который звонит из телефона-автомата. Этакий респектабельный господин из голливудских фильмов. – Ольга состроила презрительную гримасу. – В дорогом костюме, галстук заколот тонкой золотой булавкой. И запах от него исходил такой богатый. Я не знаю, как лучше объяснить... Ну в общем, эти люди живут, как правило, в четырехзвездочных гостиницах, не меньше. Если среди западных людей их довольно много, то все наши подобные типы словно несут на себе особый отпечаток. К тому же эти волчьи уши...

– Волчьи уши? – переспросил я.

– Ну да, такие острые сверху. Раз увидишь – навсегда запомнишь. Особенно в сочетании с вальяжностью и этаким напускным барством.

– И что он хотел узнать? Или рассказать?

Он вел себя очень вежливо, даже как-то чрезмерно вежливо. Но в его глазах я видела презрение к себе. Он явно считал меня шлюхой. Американец, балерина... Нет, он не говорил, что Дэвид американский шпион. Наоборот, всячески расхваливал Дэвида, с которым якобы был хорошо знаком, его деловые качества. Хорошее отношение к нашей стране – в общем, какие-то банальности... – Ольга слегка поморщилась: – Я никак не могла понять, чего же он хочет от меня. Он был не из тех людей, с кем я могла бы позволить себе откровенничать. В конце концов все стало потихоньку проясняться, когда он заговорил о Рути. Его интересовали дела Фонда Спира. Он пытался узнать у меня, встречался ли Дэвид с Норманом Кларком в последний приезд того в Москву. Я ему сказала, что встречался, потом пожалела об этом. Но было уже поздно, мне пришлось рассказать ему правду. – Ольга вздохнула, чуть помолчала и продолжала немного замедленно, словно припоминая: – Дело в том, что та встреча была действительно очень странно обставлена. Кларка, который в Москву приезжал часто, Дэвид обычно принимал у себя дома. Во время одного из таких приездов Дэвид меня с ним познакомил. Кларк называл меня деточкой и усиленно пичкал пирожными. Его образ как-то совсем не вязался с образом миллионера. Пиджаки Дэвида, по-моему, покупались в гораздо более дорогих магазинах. Но Дэвид говорил, что Кларк многолик и человек очень опасный. Но об этом я полковнику не рассказала. Зато с перепугу рассказала об их последней встрече. Наверное, зря.

20 июня 1994

Вместо того чтобы позвонить, как обычно, Кларк в тот раз прислал к Дэвиду накануне своего шофера с запиской, в которой назначал встречу на вечер двадцатого в загородном ресторане «Самовар» на Киевском шоссе. Непонятно, зачем было ехать так далеко, если в Москве и так полно приличных ресторанов.

Дэвид попросил Ольгу поехать с ним, так как через несколько дней она уезжала на гастроли.

– Хочу, чтобы ты была все время со мной, – сказал он.

Ресторан оказался очень симпатичным, оформленным в виде русской избы. Кларк ждал их за сервированным столиком на открытой веранде. Он, как всегда, был любезен и улыбчив. За закусками шел общий вежливый разговор. Кларк хорошо говорил по-русски, но с заметным акцентом, более резким, чем у Дэвида. Потом Кларк по-английски что– то сказал Дэвиду, и Дэвид попросил у Ольги разрешения поговорить с Кларком на родном языке.

– У нас сугубо деловой разговор, тебе будет скучно, – сказал он.

Ольга совсем не поняла, о чем они говорили. В училище был французский. Дэвид пытался с ней немножко заниматься английским, но, видимо, ее способности к языкам были не столь велики.

Они говорили довольно долго, иногда переходя на повышенные тона. В такие моменты Дэвид, как бы извиняясь, смотрел на Ольгу и пытался улыбаться. У Ольги сложилось впечатление, точнее, два впечатления. Первое то, что Кларк пытается убедить в чем-то Дэвида, а тот не соглашается с ним. А второе, что Кларк, кажется, ждал кого-то еще. Во всяком случае, монументальный Кларк время от времени оглядывался по сторонам.

Подали горячее, что-то дымящееся в расписных горшочках. Неожиданно к Ольге подошел метрдотель и, нарочито вежливо попросив прощения, сказал, что ее просят к телефону. Ольга не слишком удивилась – балетных актеров вызывают порой прямо на спектакль, если требуется срочная замена.

Только позже она сообразила, что сегодня в Большом оперный спектакль. К тому же она не предупреждала администрацию, куда едет.

К телефону пришлось идти какими-то длинными коридорами, потом еще ждать: «Сейчас должны перезвонить», – сказал метрдотель. Но никто не перезвонил.

Какое-то время метрдотель, кудрявый толстый человек лет сорока с повадками записного ловеласа, пытался занять ее разговором, выспрашивая о театральных сплетнях и выдавая попутно свои версии, довольно неприятные, хотя порой точные. В конце концов Ольге это надоело и она потребовала проводить ее обратно. Когда они подходили к выходу на веранду, метрдотель сделал еще одну попытку задержать ее. Он обратил ее «благосклонное» внимание на огромный аквариум, где плавали разноцветные рыбы и белые лягушки, что как-то не вязалось с русской обстановкой ресторана. «Еще бы крокодила завели», – подумала Ольга.

На пороге веранды она остановилась сама. Около стола, за которым сидели Кларк и Дэвид, стоял и что-то говорил крупный, ростом почти с Кларка, плотный человек в голубой рубашке с короткими рукавами.

Он будто бы сошел с экрана гангстерского фильма. Широкое загорелое лицо, еле заметный издалека розовый шрам над левой бровью. Он прямо-таки излучал опасность, как и два молодых человека по бокам: несмотря на жару, одетых в темные пиджаки, которые не могли скрыть их накачанных фигур и широких плеч, над которыми возвышались почти наголо обритые головы.

Один из темнопиджачников увидел Ольгу и тут же что-то шепнул шефу на ухо. Тот кинул пронзительный мгновенный взгляд в ее сторону. Их глаза встретились. Человек криво улыбнулся, и вся троица покинула веранду.

Ольгу эта сцена очень напугала. Она чувствовала, что для Дэвида случившееся также было неприятным. Уже не спрашивая разрешения, они с Кларком говорили по-английски. Точнее, не говорили, а ругались, почти не стесняясь ее присутствия.

Мы так и не попробовали горячее, – сказала Ольга и как бы перебила сама себя: – Александр Борисович! А вам можно доверять?

Я кивнул.

– Мне и правда очень страшно. Мне кажется, именно тогда произошло что-то такое, что могло иметь отношение к смерти Дэвида. Тогда, что-то резко сказав Кларку, который аж покраснел, Дэвид за руку буквально вытащил меня из-за стола. И мы покинули ресторан. На стоянке около красного «форда» Дэвида стояли те двое в темных пиджаках. Они ничего не делали, они просто стояли и нагло смотрели на нас. Особенно на меня. Я была в короткой юбке, их липкие взгляды будто приклеились к моим ногам. – Ольга, словно вновь ощутив на себе те взгляды, машинально одернула юбку. – Так, наверное, глазеют на шлюх. Дэвид было ринулся к ним, но я удержала его, буквально повиснув на его руке. Парни отошли, и мы уехали. Дэвид просил ни о чем его не расспрашивать. Только в какой-то момент он повторил несколько раз: «Какой подлец! Какой подлец!»

– Понятно, – сказал я, на самом деле не слишком-то понимая, что все это значит.

Но я должен был выглядеть уверенным, потому что Ольга смотрела на меня с надеждой.

В сквере, где мы сидели, уже почти не осталось детей. В детском городке обосновалась компания подростков с гитарой. Они что-то негромко пели. Попробовали бы они спеть в этом месте несколько лет назад, напротив самого могущественного ведомства нашей страны, когда в этом сквере на каждой скамейке сидели агенты наружки.

Погода была замечательная, совсем не под стать настроению. Ольга как-то осунулась и даже постарела прямо на глазах. Наверное, сейчас она думала о Дэвиде. Все-таки собачья у нас работа. Вместо того, чтобы отвлечь человека от черных мыслей, мы все время его к ним возвращаем и на них провоцируем. Каждую ранку по отдельности расковыриваем. Но что поделаешь!

– Ольга, а что вы можете сказать о Рути Спир?

Ольга задумалась, как бы решая, с чего начать.

– Рути... Она такая разная... Иногда она меня жутко раздражает своей надменностью. А иногда ее становится жалко. Она мне рассказывала, что после смерти мужа Кларк очень помог ей. И с делами фонда, и морально. Мне кажется, что их связывали не только дружеские отношения...

– Кажется или вы уверены?

– Это всего лишь мое предположение – по взглядам, жестам. И только. Но я их всего-то пару раз видела вместе, оба раза в квартире Рути. Она живет в высотном доме на Котельниках, там же, где живут Уланова, Зыкина, в общем наша элита. Раньше она эту квартиру снимала, а сейчас вроде бы купила. Она говорила мне несколько раз, что ей так нравится в Москве, что она никуда отсюда не уедет. Здесь она всем нужна, она знатная иностранка. А кто она в Америке? Просто богатая стареющая вдовушка. Да, вот еще одну вещь я вспомнила, может быть, вам это пригодится. Сейчас в Москве учит русский язык ее молоденькая родственница по мужу. Не то его внучка, не то племянница.

Я вновь кивнул. Это целая наука – вовремя кивать, поддерживая рассказчика. Наука, необходимая в профессии следователя. Вторая после умения задавать точные вопросы. Ну, киванием я владею, можно сказать, в совершенстве. Если понадобится, могу кивать двое суток кряду без перерыва. А уж насчет вопросов – тут еще тренироваться и тренироваться.

– Они с Кларком сделали действительно очень много с этим фондом. Правда, стипендии распределяют не они сами, а специальный совет. Но это, насколько я понимаю, мелочи. Основными делами они, похоже, распоряжаются сами.

– А какое отношение к фонду имел Дэвид?

– Дэвид был при нем кем-то вроде независимого куратора. Может быть, посредника, я так толком и не поняла. Во всяком случае, он был очень порядочным человеком. Я думаю, что именно из-за денег фонда и возник тот конфликт между ним и Кларком. А Рути... Она пытается делать вид, что мало в этих делах разбирается. Но мне она кажется очень практичной и умной женщиной. Кстати, внешне она похожа на Майю...

– На какую Майю? – переспросил я, не поняв.

– Как это на какую? – изумилась Ольга. – На Плисецкую, естественно. И даже характером они чем-то похожи.

– Ольга, у меня будет к вам одна просьба. Как бы это сказать... Мне бы хотелось, чтобы вы представили меня Рути Спир. Но не официально, а как своего... родственника, что ли. Или лучше вот как: как частного детектива, к которому вы обратились конфиденциально, не веря в способности российской милиции распутать дело о смерти Дэвида.

– Хорошо, Александр Борисович, я как раз завтра вечером собиралась ехать к Рути. Обычно я не должна предупреждать, если кого-нибудь привожу к ней. Так, однажды я пришла к ней со своей подругой Любой. Люба хотела проверить свой английский на натуральных американцах. Вообще, Рути держит как бы открытый дом. Что-то вроде литературно-музыкального салона. У нее бывают известные писатели, журналисты, художники, политики, актеры...

Я написал на бумажке телефон и протянул ей.

– Вы в любое время можете позвонить по этому телефону. Если меня нет, то всегда передадут. Но мы, кажется, совсем забыли о полковнике... Фотиеве, если не ошибаюсь?

– Да, точно, полковник Фотиев. Я про него теперь долго не забуду. В общем-то ничего особенного он не сказал. После того, как я ему рассказала о встрече в «Самоваре», кстати, совсем не так подробно, как вам, он почти сразу ушел. Тоже оставил телефончик, – Ольга грустно улыбнулась. – Вы тоже скажете, что меня постигнет страшная кара, если я кому-нибудь проболтаюсь о нашей встрече?

– А что, полковник Фотиев так говорил?

– За смысл и серьезность его предупреждения я ручаюсь. Он явно не был расположен шутить. Как вспомню про него, так на душе тошно становится... Можно вас попросить об одном одолжении? Поймайте мне, пожалуйста, такси.

В этот момент я больше всего пожалел, что моя «пятерка» забарахлила. Утром я оставил ее на попечение Василия Петровича со станции техобслуживания на Миклухо-Маклая. К завтрашнему дню он обещал привести ее в надлежащий вид.

Я поймал такси, посадил в него Ольгу и сам сел рядом с ней. Она явно была мне за это благодарна.

Договорившись назавтра встретиться на той же скамейке, мы расстались у дверей ее квартиры. Она приглашала меня выпить кофе, но явно из вежливости. Я отказался, понимая, что сейчас ей больше всего хочется побыть одной.

Я шел к метро «Чертановская» по вечернему Балаклавскому проспекту, застроенному новыми домами. Я поймал себя на том, что всматриваюсь в каждое мужское лицо, попадающееся навстречу. Точнее, даже не в лица, а в уши. Казалось, что у всех встречных уши волчьи, узкие, заостренные кверху.

Глава пятая Я СТАНОВЛЮСЬ ДОНЖУАНОМ

27 июля 1994 года Андрей Леонидович Буцков, председатель Фонда воинов-интернационалистов, сидел в своем довольно скромном кабинете. Офис без вывески располагался в не слишком презентабельном здании в Селиверстовом переулке в двух шагах от редакции «Литературной газеты». Все переулки в округе потихоньку превращались в деловой центр современного бизнеса.

«Новые русские», как метко окрестили народившийся класс бизнесменов, не довольствовались, как правило, внешней реставрацией старинных зданий, от них оставались практически одни стены. Внутри делались совершенно новые перекрытия, в оконные проемы вставлялись новые импортные рамы, надстраивались мансарды. Интерьеры оформлялись по последнему слову западного дизайна. Большинство домов пока стояло в лесах, но строители работали необыкновенно быстро, доказывая, что когда хорошо платят, то и наши кое-что умеют.

Офис фонда выглядел попроще и перестройке не подвергался. В этом не было нужды. Тем более что основной, парадный офис фонда, возглавляемого Андреем Леонидовичем, не уступал в помпезности даже солидным банковским конторам и дорогим клубам.

Он располагался неподалеку от Патриарших прудов, на улице Жолтовского. В нем устраивались презентации, торжественные вручения денежных вспомоществований семьям погибших в Афганистане и нуждающимся бывшим воинам-интернационалистам. Там же проходили встречи с разными официальными лицами, вечера, спектакли, благотворительные концерты. То есть все то, чем так славился фонд и что в большую заслугу ставили лично Буцкову средства массовой информации, по крайней мере те из них, у кого он размещал коммерческую рекламу своих фирм, созданных при фонде и успешно функционирующих благодаря льготным налогам.

Работать же Андрей Леонидович предпочитал в Селиверстовом переулке в своем маленьком кабинете на втором этаже. К тому же здесь было спокойнее. Продуманная и изощренная система охраны ограждала Буцкова от явных и скрытых недоброжелателей. При входе были установлены видеокамеры, а каждого входившего внимательно осматривали вымуштрованные ребята Буцкова, специальные металлоискатели. Порой вообще не церемонились и наиболее подозрительных, на их взгляд, посетителей просто обыскивали.

Настоящими хозяевами кабинета, точнее хозяйками, были две холеные, обожаемые Буцковым кошки. Рыжая коварная Клеопатра и черная вальяжная Луиза.

Железобетонный, пуленепробиваемый, суровый Буцков просто-напросто таял, когда Клеопатра прыгала ему на плечо и начинала тереться хитрой мордочкой о его щеку. Луиза же любила спать на деловых бумагах, безошибочным животным чутьем выбирая самые важные. Деловые партнеры, получавшие свой экземпляр контракта, потом очень удивлялись, сдувая с бумаг рыжие и черные волоски. Вся рать Буцкова усиленно и демонстративно изображала горячую любовь к животным. Но исподтишка, когда Буцкова не было поблизости, кошек слегка шпыняли.

Андрей Леонидович в ожидании важного телефонного звонка про себя матерился. Если Мурмедов не позвонит через полчаса, сорвется жирный нефтяной контракт.

Нефтью Буцков стал заниматься недавно, после того как его так подло прокатили эти америкашки. Ну да ладно, справедливость всегда торжествует. Одного, самого жирного, кто-то очень толково пришил. Со вторым разобрались сами. Хотя теперь Буцков и жалел об этом, о том, что поддался минутному порыву и не продумал всего хорошенько.

Во-первых, этот советник, похоже, ни в чем конкретно и не виноват. Во-вторых, как бы легавые снова на него не вышли.

Наконец залился трелью телефон.

...Слава Богу, жара наконец сбросила обороты. А то мозги плавились по такой погоде. Какие уж тут мысли. Вот-вот должен был появиться Грязнов, который отправился по многочисленным московским тирам с фотороботом на руках. Предполагаемый снайпер у нас получился на славу: худой, с жидкой бороденкой, острыми скулами и чуть припухшими веками – ни дать ни взять аспирант-гуманитарий.

Тиры, конечно, проверять толку мало.

Во-первых, заказные убийства осуществляют в основном приезжие. Пиф-паф – и на скорый поезд, в тину, к лягушкам отсиживаться.

Во-вторых, если убийца принадлежит к какой-то мощной группировке, то у них свои нелегальные тиры где-нибудь в подвале роскошной дачи на Никол иной Горе.

В-третьих, не исключено, что наш симпатичный гуманитарий давно закатан в бетон, – доморощенные мафиози в последнее время уж очень полюбили этот элегантный способ захоронения, заимствовав его из американских фильмов про тридцатые годы.

Но такого уровня профессионалов, как наш «подопечный», возможно, и не устраняют после каждой успешно проведенной операции, а используют многократно. Как космический аппарат «Буран». В свободное от основной работы время эти типы иногда любят повыпендриваться, щегольнуть в тире умением стрелять с обеих рук.

Ломанову, как самому умному и начитанному, особенно в иностранной прессе, я поручил заниматься биографиями Кларка, Спира и Рути Спир, а также их связями, а заодно этим афганским благодетелем Буцковым.

Ох, как он мне не нравится, этот Буцков! Умеет, гад, чужими руками действовать. Сдается мне, что тот крутой тип в «Самоваре», о котором рассказывала Ольга, и есть сам господин Буцков.

По нашим оперативным данным он в последнее время переключился на нефтяной бизнес. То в нашем, ведомственном, который теперь тоже сдают за деньги, его и видели. Он бывает очень редко, ни с кем почти не общается, но виртуоз. Его потому-то и запомнили. Да еще по бородке и по очкам. У нас он без очков проходит, но это не важно. Может, он их только в определенных случаях надевает. Когда в американских советников стреляет, например. Ладно, во всяком случае, я договорился, что нам сразу звякнут.

– Хорошо, молодец, хвалю, – сказал я. – Скажи-ка мне теперь, как там поживает твоя начальница?

– Александра Ивановна? Хорошо поживает, еще изящней материться стала. Пациенты как орехи раскалываются. Сейчас она занимается делом об ограблении банка «Светоч», но просила тебе передать, что тебе поможет, как всегда. Так и сказала. Если антураж опустить.

– Слушай, Слава, а тебе Александра Ивановна, как представительница прекрасной половины человечества и как главная начальница, – я многозначительно поднял вверх указательный палец, – никогда не намекала, что даже рыжим майорам милиции следует иногда стричь свои лохмы?

Уф, наконец-то я осмелился поднять этот давно наболевший вопрос.

– А что, совсем уж никуда? – расстроенно сказал Грязнов и сделал бесполезную попытку расчесаться пятерней.

Слушай меня внимательно, дуй в парикмахерскую. Считай это прямым заданием начальника следственной бригады... А то вон Верочка тебя в нашем, ведомственном, который теперь тоже сдают за деньги, его и видели. Он бывает очень редко, ни с кем почти не общается, но виртуоз. Его потому-то и запомнили. Да еще по бородке и по очкам. У нас он без очков проходит, но это не важно. Может, он их только в определенных случаях надевает. Когда в американских советников стреляет, например. Ладно, во всяком случае, я договорился, что нам сразу звякнут.

– Хорошо, молодец, хвалю, – сказал я. – Скажи-ка мне теперь, как там поживает твоя начальница?

– Александра Ивановна? Хорошо поживает, еще изящней материться стала. Пациенты как орехи раскалываются. Сейчас она занимается делом об ограблении банка «Светоч», но просила тебе передать, что тебе поможет, как всегда. Так и сказала. Если антураж опустить.

– Слушай, Слава, а тебе Александра Ивановна, как представительница прекрасной половины человечества и как главная начальница, – я многозначительно поднял вверх указательный палец, – никогда не намекала, что даже рыжим майорам милиции следует иногда стричь свои лохмы?

Уф, наконец-то я осмелился поднять этот давно наболевший вопрос.

– А что, совсем уж никуда? – расстроенно сказал Грязнов и сделал бесполезную попытку расчесаться пятерней.

Слушай меня внимательно, дуй в парикмахерскую. Считай это прямым заданием начальника следственной бригады... А то вон Верочка тебя уже пугается. – Именно в этот момент в кабинет заглянула Верочка.

– Я? Я никого не пугаюсь, Александр Борисович, тем более товарища майора. Он меня, между прочим, мороженым угощает. В самую жару.

Грязнов смешно покраснел и поспешил ретироваться.

– Только что звонил Сережа. Он в библиотеке. Будет минут через двадцать.

– Хорошо. Запроси, пожалуйста, из картотеки все материалы на Буцкова.

– А Сережа, кажется, уже про Буцкова проштудировал, – со скрытой обидой в голосе сообщила мне верная Верочка.

– Ничего, ничего. Одна голова хорошо, а две лучше, – примирительно сказал я. – Как, квартиру-то еще с друзьями не разнесли в клочки?

– Ну вы скажете, Александр Борисович, я вообще-то очень аккуратная. Кстати, пироги хорошо пеку. Вот хочу вас с Сережей на пирог как-нибудь в ближайшее время позвать. Придете?


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю