355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Фридрих Незнанский » Первая версия » Текст книги (страница 19)
Первая версия
  • Текст добавлен: 8 октября 2016, 09:53

Текст книги "Первая версия"


Автор книги: Фридрих Незнанский



сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 25 страниц)

– Да-а-а-а, – протянул я, – не хило. Что ж, буду думать.

Объявили посадку на наш рейс.

– Ну, ребята, с Богом, – сказал Меркулов.

Когда самолет оторвался от земли, я уже знал, кто имел самое непосредственное отношение к смерти Баби.

Там было два силуэта, в моем бреду. Человек с хохолком и человек со странными заостряющимися кверху ушами... Я же вспомнил слова мертвой балерины, Ольги Лебедевой:

« – ...к тому же эти волчьи уши...

– Волчьи уши? – переспросил я.

– Ну да, такие острые сверху. Раз увидишь – навсегда запомнишь...»

А еще чуть раньше она сказала про этого же человека: «Он позвонил мне утром, сказал, что он полковник Фотиев из Службы разведки и что у него ко мне важный разговор...»

А теперь оказалось, что он еще связан и с украденной коллекцией Кларка.

Да, прямо-таки чудовищный злодей в собственном соку, словно сошедший со страниц заграничного детектива...

Теперь я знал его имя: Фотиев, Владимир Петрович.

Что ж, весьма своевременно, съехидничал мой внутренний Турецкий, знать это прямо-таки необходимо среди белых облаков, каждую минуту удаляясь на десятки километров от Москвы.

– Чай, кофе, минеральная вода, водка, вино?

Я поднял голову. Ломанов уже взял чашечку кофе, и ослепительная улыбка стюардессы, по-видимому, предназначалась именно мне.

Я выбрал минеральную воду.

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ ПОСЛЕДНЯЯ ТАЙНА ПОСЛЕДНЕГО ШПИОНА

Как был я прав! Я видел их насквозь!

О, лучше бы не понимать, не видеть,

Я проклинаю правоту мою!

Когда паук утонет в винной чаше,

Ее любой осушит, не поморщась,

Но лишь увидит гадину на дне —

Вмиг тошнота, и судорога в горле,

И вырвет все, что с наслажденьем пил, – Вот так лежал паук в моем бокале.

В. Шекспир. «Зимняя сказка» (Перевод В. Левака)

Глава первая КОЗЫРНАЯ КАРТА САМЮЭЛЯ СПИРА

августа 1994 года.

Штаб-квартира ЦРУ, Лэнгли (штат Виргиния)

Директорат по сбору разведсведений и тайным операциям занимал практически весь последний этаж штабквартиры Центрального разведывательного управления.

Миновав два поста охраны, Роберт Уэнтворд, сотрудник Русского отдела, свернул в коридор, в котором находился кабинет заместителя директора разведки, а также кабинеты начальников отделов. Там, в небольшом холле, был последний пост. Предъявив свою карточку, Уэнтворд вошел в секретарскую, из которой дверь уже вела в кабинет Уильяма Филдинга, шефа Русского отдела.

Но, конечно же, никакой смертный (а может быть, и бессмертный, если таковые еще встречаются) не мог бы попасть в кабинет Филдинга, не сообщив предварительно его секретарше мисс Вирджинии Лаке о том, кто он такой и с чем его едят. Это был на самом деле самый строгий пост во всем здании.

Но Роберта Уэнтворда мисс Вирджиния знала слишком хорошо, поэтому, едва завидев его высокую фигуру, она уже говорила в переговорное устройство:

– Шеф! К вам мистер Уэнтворд, – приветливо махнув рукой Роберту.

Нажав кнопку на пульте, она сказала, повернувшись к Уэнтворду:

– Он вас ждет. А когда освободитесь, вас будет ждать и настоящий кофе. Шеф по-прежнему слишком следит за своим здоровьем и кофе не пьет. Но уж вы-то составите, как всегда, мне компанию?

– Непременно, мисс Лаке! – Роберт расплылся в широчайшей улыбке, которая, как он знал, ему необычайно шла.

– Привет, Роберт! – заорал краснощекий и всегда довольный жизнью Филдинг.

Они работали вместе уже не первый год и хорошо знали как слабые, так и сильные стороны друг друга.

Несмотря на свою внешность прожигателя жизни, Уильям Филдинг был настоящим аскетом по части выпивки и еды. Курить он бросил еще пять лет тому назад, то есть задолго до того, как вся Америка в безумном подвижничестве загасила свои сигареты.

В этом смысле Филдинг не был типичным американцем, да и многолетняя служба в Русском отделе (начальником которого он стал четыре года назад) конечно же наложила на него свой отпечаток. Нетипичность его была и в том, что он придерживался устойчивого мнения, что Русский отдел призван не только координировать разведывательную деятельность в России и странах бывшего СССР, но и должен всячески налаживать контакты с родственными организациями России на почве совместной борьбы с международной преступностью и политическим терроризмом.

Роберт Уэнтворд был гораздо моложе и романтичней. Он никогда не отказывал себе в выпивке, но особо этим не злоупотреблял, даже когда бывал в Москве и общался с дюжими по части алкоголя русскими. Он окончил славянское отделение в Колумбийском университете, и ему светила в лучшем случае карьера преподавателя русского языка и литературы.

Это раньше слависты во многом формировали политику в отношении СССР, во всяком случае, ему так казалось. Когда же он заканчивал университет, в России вовсю шла перестройка, и политический аспект славистики и советологии стал утрачивать свою актуальность. На этой волне он и получил приглашение на работу в разведслужбу.

Предполагалось, что он будет заниматься анализом, долгосрочными прогнозами политической ситуации в России, а также контактами с новой формацией молодых, прогрессивных и активных деятелей новой России.

Но довольно быстро эйфория по поводу отношений с Кремлем прошла, и все вернулось как бы на круги своя. Только Президент стал больше доверять сообщениям из ЦРУ, чем этим самодовольным «советникам» из бывших советологов и советских эмигрантов. А Роберт Уэнтворд, которого Филдинг выдвинул на пост главного куратора отдела по связям с Россией, в конце концов вынужден был заниматься и обычной, рутинной шпионской работой.

– Есть для тебя дельце, которое подкинул твой старый приятель из Москвы. – Филдинг произнес это таким тоном, словно собирался сообщить о крупной денежной премии, которую должны были выдать к Рождеству, а преподнесли почему-то в августе.

– Никак Стивен Броуди активизировался? Что у него на сей раз? Очередные московские мафиози с визитом грядут? – не то спросил, не то утвердил Роберт.

Уэнтворд славился в отделе своими «кассандровскими» способностями по части угадывания сути предстоящих заданий.

Нет, в этот раз не угадал. Вполне официальные лица. Два сыщика из российской прокуратуры. – Филдинг подошел к окну и задумчиво стал рассматривать до боли знакомый пейзаж, представлявший собою живописно заросшую деревьями долину Потомака.

– А чем мы им можем помочь? – Уэнтворд уже понял, что речь идет о деле отнюдь не тривиальном.

– Знаешь ли, – как-то замялся Филдинг, – в данном случае нам предстоит скорее помешать. То есть не то чтобы уж очень помешать, скорее проследить за тем, чтобы они не лезли не в свое дело. Они, кажется, и так много разнюхали про Нормана Кларка.

– Нормана Кларка? Старик, похоже, и в могиле никому не дает покоя! – Роберт, казалось, был искренне возмущен такой вопиющей бесцеремонностью мертвого Кларка.

– Меня вызывал главный. Он мне слишком ясно дал понять, что нашему ведомству одного провала с Эймсом более чем достаточно. – Нельзя сказать, чтобы Уильям Филдинг уж очень закручинился, но что и не развеселился – это наверняка.

Уэнтворду не надо было лишний раз говорить о том, что руководство ЦРУ до сих пор трясло от одного воспоминания о деле Олдрича Эймса и его жены. В феврале кадровый сотрудник ЦРУ Эймс и его жена были арестованы по обвинению в шпионаже в пользу Москвы. Как писали газеты, разоблачение Эймса, приговоренного к пожизненному заключению, тяжело отразилось на ЦРУ. В этом смысле арест стал, наверное, самой успешной акцией шпиона во славу и процветание российской разведки.

Американцы тогда, в феврале, предложили Службе внешней разведки России «добровольно» отозвать сотрудников вашингтонской резидентуры, на что российская сторона ответила отказом. Недолго думая, американцы объявили персоной нон грата официального представителя СВР в Вашингтоне Александра Лысенко. В конце февраля в качестве ответной меры советнику посольства США в Москве Джеймсу Моррису было предложено покинуть Россию. Русским якобы было невдомек, что вовсе не Моррис был главным представителем ЦРУ в американском посольстве в Москве, а Стивен Броуди.

Но самое главное было то, что скандал совпал с отставкой директора Федеральной службы контрразведки Галушко. И это при том, что директора СВР Евгения Макова опала не коснулась. А уж кто-кто, как не он должен был отвечать за провал Эймса.

Все это было очень похоже на то, что русские затеяли какую-то сверхсложную игру.

Норман Кларк же, как это прекрасно знал Роберт Уэнтворд, был старейшим сотрудником Центрального разведывательного управления, осуществлявшим самые трудные контакты и реализовывавшим самые фантастические проекты.

А погиб он в российских территориальных водах при загадочных даже для ЦРУ обстоятельствах.

Русские, несомненно, тоже знали о связях Кларка с ЦРУ, но, скорее всего, они пытались что-то раскопать по поводу действий Кларка самого последнего времени. Если они всерьез что-нибудь узнают и смогут предъявить доказательства, то у них будет вполне законный повод шантажировать американцев возможностью высылки из Москвы чуть ли не половины американского посольства.

Конечно, американцы со своей стороны в долгу не останутся. Вышлют столько же русских. Но президент Клинтон директору ЦРУ Джеймсу Булей, карьера которого и так уже висела на волоске, второго скандала, который грозил стать еще более грандиозным, не простит. За головой Вулси полетят и другие, вполне симпатичные во всех отношениях. Например, голова Филдинга.

– Понимаешь, Роберт, здесь речь может пойти уже о крахе всего нашего управления. Ты же знаешь, какие силы в конгрессе на нас ополчились. А если нам урежут финансирование раз, второй, то... В общем, финита ля комедия. Эти идиоты в конгрессе не понимают, что разведка нужна всегда, независимо от состояния мира в этот конкретный момент. Вся наша резидентура создавалась десятилетиями!

Филдинг аж стукнул ладонью по столу, словно прихлопывая этим жестом наглецов и недоумков из конгресса.

– Ну да извини, это я расчувствовался. Наверное, старею. В общем, твоя задача, чтобы они разнюхали как можно меньше. Особенно в случае, если они будут пытаться выходить на контакт с действующими или отставными нашими сотрудниками. Или вдруг появятся в наших краях...

Когда за Уэнтвордом захлопнулась дверь, все же успев впустить в кабинет Филдинга запах свежее-сваренного кофе, Филдинг вздохнул. Не столько потому, что любил кофе, от которого вынужден был несколько лет отказываться, сколько потому, что не любил давать неточных заданий. Но он просто не имел права раскрыть даже Уэнтворду настоящее существо дела.

Но на самом-то деле даже Филдинг не был полностью в курсе того, что именно необходимо хранить в тайне от этих прилетающих сегодня в Нью-Йорк русских.

Нью-Йорк

Никакой Статуи Свободы я не увидел. Наверное, мы заходили на посадку как-то с другой стороны. А может быть, под конец полета я просто задремал, хотя до этого вроде бы и успел уже выспаться. Не иначе как все это от минералки. Надо было выпить водочки.

Нас встречал Сережин друг-филолог Илья Ларин, высоченный детина с густой русой бородой, больше похожий на лесоруба или охотника, чем на специалиста по русской литературе. Пожав мне руку и ударив Ломанова дружески по спине с такой силой, что неподготовленного могло бы просто свалить с ног, он усадил нас в свою огромную голубую машину, названия которой я не знал.

– Я живу в Квинсе. Мы можем сразу поехать ко мне, но я предлагаю, если есть время, прокатиться через Бруклин и Манхэттен. Это, конечно, круг, но Нью-Йорк хоть краем глаза посмотрите. Времени, как я понимаю, у вас не слишком много?

– Да, времени у нас в обрез. Но прокатиться по городу тоже стоит, – сказал я Илье и добавил, обращаясь уже к Ломанову: – Особенно если Сережа сейчас позвонит одной даме и она согласится с нами встретиться. Где лучше договариваться о встрече?

– Александр Борисович! Это я беру на себя, – сказал Ломанов, вылезая из машины, чтобы позвонить.– Где-нибудь в Манхэттене. А если ее нет дома? Все-таки надо было из Москвы позвонить.

– Не надо было, – жестко сказал я. – Нет дома – значит, не судьба. Мы и так знаем, куда нам двигаться дальше.

На наше счастье, Нэнси была дома. Она ждала нас через час. Жила она тоже в Квинсе, но ближе к Манхэттену, чем Илья, на Хантерс-пойнт-авеню.

Илья посмотрел на часы:

– Не расстраивайтесь, ребята, большого путешествия с осмотром достопримечательностей у нас не получится, но проскочить через Манхэттен мы успеем. Так что кусочек классического Нью-Йорка я вам преподнесу на блюдечке с голубой каемочкой.

Сначала мы ехали через Бруклин, в котором нам не встретилось так ожидаемых небоскребов. Дома, правда, были в основном высокие, из красного кирпича и с внешними пожарными лестницами, которые я помнил по американским фильмам. Конечно же все первые этажи были заняты магазинами, кафе, зеленными лавками.

От этого созерцания меня отвлек Ломанов, коснувшись моего плеча:

– Александр Борисович, может у меня, конечно, мания преследования, но, кажется, за нами хвост. Посмотрите на тот белый «понтиак». Я заметил его еще в аэропорту, он стоял через три машины от нашей. За рулем сидел негр в темных очках. А когда я звонил, поблизости крутился белый парень, который потом сел в эту же машину. Она рванула с места сразу же за нами.

Я осторожно оглянулся. За нами действительно ехала большая белая машина.

– Господа, нам надо оторваться? – с удовольствием поинтересовался Илья.

Похоже, он скучал здесь, в Америке, без приключений.

– Давай, старик, покажи, на что способен! – Ломанов сильно хлопнул друга по плечу.

Это у них, похоже, было что-то вроде первобытного ритуала – дубасить друг друга в знак настоящей мужской дружбы.

Наше дальнейшее путешествие походило на ускоренное прохождение лабиринта по маршруту, только Илье ведомому. Я понял только то, что мы бесконечно сворачиваем с номерных улиц на авеню, а с авеню на эти самые пронумерованные улицы. Все-таки Нью-Йорк, а именно Манхэттен, как нельзя лучше приспособлен для заметания следов – сетка его улиц позволяет бесконечно менять направление. Белый «понтиак» уже давно исчез из вида, а мы все петляли и петляли.

Наконец Илья остановился.

– Спасибо за доставленное удовольствие. – Он церемонно приложил руку к сердцу.

Он явно чувствовал себя героем крутого боевика – ловким, удачливым и неуловимым. Как большой ребенок с густой бородой.

– Времени у вас совсем в обрез, но Пятое авеню я вам все-таки покажу.

Даже из машины было видно, насколько роскошны магазины на этой улице, где, как говорят, живут самые богатые люди Америки.

Потом Илья показал нам рукой на Центральный парк, около которого возвышалось несколько самых дорогих жилых небоскребов, в одном из которых последние свои годы провел Джон Леннон.

– Теперь – под землю, – объявил Илья так, будто собирался завезти нас в саму преисподнюю.

Мы нырнули в огромный ярко освещенный туннель, который, как успел сообщить нам наш гид, проходит под Ист-ривер.

К дому Нэнси мы подъехали точно в назначенное время.

Илье не понадобились намеки на то, что у нас предстоит важный разговор. Он сказал, что до его дома отсюда ехать минут пятнадцать и что когда мы соберемся уходить, нам надо будет просто позвонить ему, и он за нами заскочит. Я с искренней благодарностью пожал ему руку.

Когда Нэнси открыла нам, я просто обомлел – так она была похожа на Баби. Но только гораздо печальней.

Ломанов сразу взял на себя роль переводчика, да так умело, что никаких проблем в нашем общении просто не возникало.

Я вынуждена вам верить, – сказала Нэнси, пригласив нас в просторную комнату, где на длинном столе у окон стояло сразу два компьютера и множество другой техники, на которую Ломанов, как я понимаю, старался не особо заглядываться. – В последние дни перед... своей смертью Баби звонила мне каждый день, она рассказывала мне о вас. Но я хочу, хотя это тяжело и мне, и вам, но все же я хочу знать, как это все произошло.

Я, как смог, смягчая подробности, рассказал ей о смерти сестры. Она печально кивнула, выслушав мой рассказ:

– Да, я так и думала, что Баби умерла от удушья. Знаете, ведь мы с ней близнецы. И, как это часто бывает у близнецов, чувствуем друг друга даже на расстоянии. В тот день, когда погибла Баби, у меня был страшный приступ. Что-то типа астматического, хотя у меня нет астмы... Значит, им нужен был дневник...

Нэнси вышла в соседнюю комнату и вернулась почти тотчас же, неся в руках папку для бумаг:

– Вот этот дневник. Точнее, его копия. Дед на всякий случай сделал еще две копии. Оригинал я переслала сестре, потому что она была уверена, что только через Москву можно расследовать обстоятельства смерти деда, потому что все это так или иначе связано с Кларком. Еще одна копия хранится в моем банковском сейфе.

– Мы можем взять это с собой? – спросил я.

Конечно, – кивнула Нэнси. – И еще я вам советую попробовать обратиться в сыскную контору «Смит энд Фрост». Они находятся на Тридцать третьей улице, 75. Именно им дед поручал расследование дел фонда. Обычно они посторонним никаких объяснений не дают, но я позвоню Джону Фросту. Возможно, он и пойдет вам навстречу...

Пока Илья готовил ужин, мы с Ломановым изучали дневник Самюэля Спира. Это несколько громко сказано, вроде как «мы пахали», – изучал дневник скорее Ломанов. Потому как для меня английские слова, написанные таким и вправду неразборчивым, хотя и по-своему красивым почерком с завитушками, были не более понятны, чем китайские иероглифы.

– Вот, похоже, то, о чем говорила Баби! – воскликнул Ломанов. – «Тайны могущественного Кларка похожи на тайну бессмертного злодея из русской народной сказки. Там жизнь злодея в виде иголки хранится в яйце, яйцо в утке, утка в сундуке, сундук под корнями дерева, дерево за много земель... Иголка же Кларка находится в Блу-Бей под Чикаго, на берегу Мичигана, где он родился». А дальше полузашифрованные записи: «Блу-Бей, Элмхерст-кладбшце, участок 19, захоронение 82», и дальше: «Блу-Бей, Эванстон-авеню, 199. Гарольд Локкман».

– Похоже, что это именно то, что нам надо, Сережа, – сказал я.

И тут Илья позвал нас в столовую. В конце концов, то, что в дневнике имело отношение к фонду, мы могли расшифровать и потом в Москве. И не своими скромными усилиями, а пользуясь услугами профессиональных дешифровальщиков – в этой части дневника даже Ломанов не смог разобраться.

– Как лучше добраться до Чикаго? – спросил я Илью.

– Очень легко, из аэропорта Ла-Гардиа. О билетах можете не беспокоиться, билеты есть всегда. Но я надеюсь, что вы не прямо сейчас туда двинетесь? – сказал он, широким жестом указывая на уставленный снедью и бутылками стол.

– Нет, не прямо сейчас, у нас еще с утра есть дельце в Нью-Йорке.

– Я завтра свободен, так что можете располагать мною и моей тачкой.

Мы позволили себе немного расслабиться и выпить за разговорами о судьбах России. О чем же еще могут говорить русские в Нью-Йорке?

Глава вторая КЛАДБИЩЕНСКИЙ СЮРПРИЗ

– августа 1994 года

Контора «Смит энд Фрост» располагалась на семнадцатом этаже огромного стеклянного здания. По случаю субботы в вестибюле и в коридорах было пусто.

Джон Фрост ждал нас – Нэнси Спир выполнила свое обещание и позвонила ему. Но, похоже, нашему визиту он все равно был не очень рад.

Его смуглое лицо с пушистыми усами, на уход за которыми явно уходила большая часть свободного времени Фроста, почему-то не сияло благорасположением. Хотя, безусловно, он вежливо, причем подчеркнуто вежливо, улыбался. Весь его холодный, соответственно фамилии, облик как бы говорил двум назойливым русским: «Вот видите, я в свой собственный выходной пришел ради вас в контору, так чего же еще вам от меня надобно? »

Но на самом деле он сказал нечто совсем другое:

Вообще-то в правилах нашей фирмы – не разглашать сведения, которые были нами собраны по заказам клиентов. Но этот наш клиент умер, и ко мне обратилась его внучка. Вы же, как она мне объяснила, занимаетесь как раз тем же делом, которое интересовало мистера Спира. Но в конце концов даже не только это послужило причиной того, что я вам все-таки кое-что расскажу. Я честно признаюсь, что собирался встретиться с вами и под благовидным предлогом отказать вам в предоставлении информации.

Это строгое официальное вступление вполне объясняло отстраненную вежливость Фроста, так же как дальнейшие слова объясняли его весьма своевременное решение все же заговорить.

– Но сегодня утром ко мне домой заявился один лощеный тип. Он был из ЦРУ. И почему-то считал, что он мне, Джону Фросту, имеет право приказывать! – Фрост возмущенно потрогал усы.

Было вполне очевидно, что утренний цэрэушник Фроста был никудышным физиономистом. На человека с таким украшением на лице явно не стоило давить.

– Ко всему прочему, – продолжил Фрост, – я помню, что мистер Спир имел свои причины связаться именно с нами, а не с ЦРУ или ФБР. Вы тоже, надеюсь, представляете здесь не КГБ, или как оно теперь там у вас называется, а органы прокурорского надзора? Ненавижу все эти шпионские конторы. Они все давно увязли в грязной политике и от них смердит. В общем, так. В этой папке собраны копии документов, раскрывающих каналы поступления и перевода денег через Фонд Спира.

Фрост ласково похлопал рукой по лежавшей на столе палке для бумаг.

– От кого в основном поступали деньги? – спросил я.

Фрост понял меня и без помощи Ломанова:

Частично это были собственные деньги Кларка. Но самые крупные суммы шли из разных «горячих» точек планеты. В последнее время – очень много из вашей страны. Практически все эти средства шли на закупку оружия. Причем прослеживается одна интересная деталь – торговые операции проводились Кларком явно не для получения барышей. Во всяком случае, не только для этого. Боюсь, что здесь опять была замешана грязная и мерзкая политика. А другие концы надо искать у вас, в России. Так же как у вас надо искать причину гибели мистера Спира.

– Почему вы так считаете, ведь он погиб здесь, в Америке?

На этот раз Джон Фрост меня, увы, не понял. Но Сережа быстро перевел. Фрост закивал головой, впрочем достаточно осторожно, по вполне понятным обстоятельствам, впрямую связанным с растительным покровом его лица:

– После смерти Самюэля Спира я по собственной инициативе постарался кое-что узнать. Он должен был встречаться с русским, который обещал ему предоставить какие-то сведения о Кларке. У меня есть два соображения на этот счет. Возможно, они вам пригодятся. Первое, что этот русский или должен был быть знаком со Спиром, или должен был ему сообщить нечто такое, что заставило Спира потерять остатки осторожности. Он и так уже понимал, что залез в осиное гнездо секретных служб, но остановиться не хотел. Вот его и остановили. И второе. Я абсолютно уверен, что с его смертью непосредственно связан Кларк. А кто такой Кларк – это еще большой вопрос. Желаю вам найти ответ и остаться при этом живыми. Пожалуй, это все, что я могу вам сказать.

Мы обменялись крепким рукопожатием и покинули контору, так и не узнав, кто такой Смит и существует ли он вообще. Зато у нас была папка, битком набитая документами. Разбираться с ними предстояло конечно же в Москве.

От здания на Тридцать третьей улице наш добровольный шофер помчал нас в аэропорт Ла-Гардиа. Мы уже подъезжали к аэропорту, Когда мне показалось, что позади нас мелькнул вчерашний белый «понтиак» с негром за рулем. Но, возможно, это мне только показалось. Времени отрываться от вероятных хвостов уже не было. «На самолете оторвемся», – подумал я.

В Чикаго мы купили машину. То есть сначала мы хотели взять ее напрокат, но буквально в нескольких шагах от аэропорта находилось две конторы – одна по прокату автомобилей, а вторая торговала подержанными, но на вид вполне еще крепкими тачками. Думаю, в Москве эти «старички» и «старушки» пользовались бы бешеным успехом, особенно по той цене, по которой они здесь продавались.

Мы выбрали зеленый «форд» тысяча девятьсот лохматого года выпуска. Ломанов проявил неподражаемое умение торговаться по-английски с хозяином-турком. Это вызвало искренний восторг турка, который, видимо, раньше торговал на стамбульском рынке, где торг – такой же неотъемлемый атрибут процесса продажи-покупки, как деньги. Артистически-экономические способности Ломанова привели к тому, что расчувствовавшийся турок в три приема сбросил нам цену с восьмисот до четырехсот.

На ближайшей бензоколонке мы заправили бак под завязку и купили автомобильную карту, на которой все дороги были аккуратно пронумерованы. Наша автострада номер 78 шла от Чикаго почти точно на север вдоль берега озера Мичиган.

Огромный город с высотными зданиями центра оставался слева, охватывая берег озера подобно гигантскому спруту. Было такое впечатление, что он никогда не кончится. Он просто становился все ниже и ниже, пока по обеим сторонам дороги не замелькали индивидуальные аккуратные коттеджи, большинство из которых, на мой взгляд, были довольно безвкусны.

Машину вел Ломанов, поэтому я мог вертеть головой во все стороны. Иногда между домами мелькала голубая вода Мичигана, одного из Великих озер, на берегах которых проходило действие столь любимых нами с детства романов Фенимора Купера. Наверное, тогда я знал о Мичигане больше, чем, допустим, о Байкале.

– Блу-Бей, – сказал Ломанов.

– Что? – не понял я.

– Блу-Бей. Приехали. Сначала куда, на кладбище?

– Помирать нам вроде еще рановато, – пошутил я, – поехали сначала к Гарольду Локкману. Эванстон-авеню, сто девяносто девять. Загляни-ка в свою карту.

Это была та самая одноэтажная Америка, о которой когда-то писали Ильф и Петров. Очень чисто, много зелени, домики под черепичными крышами, церковь, магазинчики, уличные кафе. Прямо-таки идиллия, а не городок. Наверное, здесь очень хорошо и спокойно жить людям в возрасте от одного до пятнадцати, а также от семидесяти и до бесконечности – неуловимый дух скуки, казалось, витал в самом воздухе. Что-то типа какого-нибудь российского Новохоперска, только поцивилизованней.

Дом сто девяносто девять на Эванстон-авеню оказался, к счастью, не моргом или крематорием, а всего лишь домом для престарелых, стоящим в глубине небольшого парка-сквера, обнесенного ажурной оградой и кустами акаций.

Похоже, мы выбрали для визита удачный день – среди посетителей нас трудно было выделить.

Ломанов мягко посоветовал мне играть роль немого, я не стал спорить. Хотя лично мне мое произношение не казалось столь уж ужасающим.

Строгая управляющая в строгом же, несмотря на жару, костюме на наш вопрос о Гарольде Локкмане сообщила, что он в саду, который находится позади дома, и что мы можем найти его на третьей скамейке правой аллеи.

– Вы знаете, наши подопечные так консервативны в своих привычках, что мы практически всегда знаем, где находится в данный момент каждый из них. – Строгая управляющая улыбнулась.

Она не спросила нас ни кто мы, ни зачем приехали. Очевидно, в этом заведении уважали права постояльцев.

– Слушай, Сережа, – тихо сказал я Ломанову, – а как мы ему представимся – кто мы такие? Как-то мы об этом не подумали.

– Почему не подумали? Я подумал. Мы родственники Нормана Кларка. Из Австралии. Далекой, загадочной Австралии.

– Почему из Австралии? – Я едва удержался от распиравшего меня совсем не вовремя смеха.

– Чем абсурднее ситуация, тем легче в нее верят люди. Если мы с вами из Америки, то почему раньше не приезжали? А Австралия – она, знаете ли, далеко, почти как луна. К тому же там есть кенгуру и всякие другие сумчатые. А это уже тема для разговора.


У Ломанова явно было хорошее настроение. Непонятно только с чего. И к чему.

Гарольда Локкмана мы нашли в точно указанном месте. Правда, сначала нам показалось, что на лавочке, третьей от начала, сидит Зиновий Гердт, прекрасный московский актер, более всего известный зрителям по роли Паниковского из «Золотого теленка».

Когда мы подошли к нему и объяснили, что мы приехали из Австралии и что мы родственники Нормана Кларка, Локкман приподнял лохматые брови, точь-в-точь как Гердт – Паниковский, когда его заставали за кражей очередного гуся. Мне приходилось напрягать все мои силы, чтобы понять, о чем шел разговор.

– Из Австралии? Раньше только из Америки приезжали, и что это всем через столько лет Норман Кларк понадобился? А заодно и Гарольд Локкман на старости лет...

По всему выходило, что старик не был в курсе гибели Кларка на яхте «Глория». Иначе бы он не задавал таких вопросов. Ну мало ли, родственники за наследством приехали, ищут подтверждения родственных связей.

– Мы редко выбираемся со своего континента, а моя бабушка перед смертью просила обязательно побывать на родине своего двоюродного брата, который был таким известным человеком в мире. – Светлые глаза Ломанова излучали трепетную и нежную любовь к незнакомому, но столь близкому двоюродному деду.

У меня аж слеза навернулась, так искренне и трогательно Ломанов рассказывал о предсмертных желаниях своей австралийской бабушки. Честное слово, если бы я не знал его анкетных данных, я бы поверил, что он и в самом деле родственник Кларка.

– Известен в мире? – изумился Локкман.

– Естественно, его знали не только в Америке

– Чем же таким он прославился? – язвительно поинтересовался старик.

– Как чем? – искренность Ломанова не знала границ. – Он мог бы стать даже президентом Америки, если бы очень захотел.

– Как? Вместо президента Гувера? – старик рассмеялся сухо и рассыпчато.

Тут уже мы удивились.

– А что, был такой президент? – спросил Ломанов.

Как не быть? В конце двадцатых – начале тридцатых... «Великая депрессия»... Но Норман бы все равно не успел обскакать Гувера. Чтобы стать президентом, юноши, нужно по меньшей мере быть совершеннолетним! – Старик назидательно поднял указательный палец.

– Нет, с этим-то все понятно. Он тогда был слишком молод, но позже... Уже после войны...

Старик рассмеялся еще более язвительно:

– К вашему сведению, Норман Кларк погиб в автомобильной катастрофе вместе со своими родителями. Кажется, это было в тридцатом году... Вашему родственнику и потенциальному президенту не было и четырнадцати.

Что ж, старик мог быть доволен произведенным эффектом. Увидев, что я настолько ошеломлен, что не совсем даже как бы и понял, Ломанов медленно повторил последние фразы старика, как бы переспрашивая того.

– Э-э, скажите, – чрезвычайно вежливо обратился Ломанов к Локкману, – а может быть, это был другой Кларк? Ну, другая семья...

Старик, похоже, рассердился не на шутку:

– Норман был моим школьным другом, и никаких других Кларков в нашем городке не наблюдалось! И вообще, не морочьте мне голову!

Он резко поднялся со скамейки и, прихрамывая, пошел в сторону дома. Мы посмотрели ему вслед, а потом друг на друга. Было уже понятно, какого рода сюрприз нас может ждать на кладбище...


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю