355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Фридрих Незнанский » Первая версия » Текст книги (страница 13)
Первая версия
  • Текст добавлен: 8 октября 2016, 09:53

Текст книги "Первая версия"


Автор книги: Фридрих Незнанский



сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 25 страниц)

Значит, защечные мешки отсутствуют, нос прямой. Узкий, скорее длинный, чем короткий. Невыразительный, в общем, нос. Глаза за стеклами очков в тонкой, похоже, настоящей золотой оправе, светлые, взгляд довольно холодный. Он бы вполне мог сниматься в кино, где играл бы самого себя – сотрудника американского посольства. А если точнее – Центрального разведывательного управления.

– А вот, Александр Борисович, попробуйте икорку. Очень свежая.

Я кивнул точно так же, как Броуди пятью минутами раньше, и подумал: а ведь он меня так же разглядывает, как и я его. Интересно, каким он меня видит? Наверное, я для него типичный московский следователь – высокий, сложен почти идеально, лицо мужественное, в меру загорелое... Женщины, сразу видно, любят. А противники – уважают. Я мужественно расправил плечи.

Или Броуди видел меня совсем иным: голодный советский следователишка, плохо выбритый, с бегающими глазами и непомерными амбициями...

– Я пригласил вас, уважаемый Александр Борисович, вовсе не для того, чтобы сказать, что к нам едет ревизор. Так, кажется, начинается знаменитая пьеса Гоголя?

– Примерно так, но смысл там противоположный. Ревизор-то как раз и едет.

– Ну да, я хотел сказать, что он уже приехал.

Броуди рассмеялся, а я поймал себя на мысли,

что абсолютно не понимаю американского юмора. Ну ладно, может быть, потом пойму смысл его шутки. Если в ней, конечно, был смысл.

– Я хотел спросить, как продвигается ваше расследование по делу Дэвида Ричмонда? То есть я, конечно, не претендую на то, чтобы вы раскрыли все тайны следствия, но, может быть, хоть что-то вы мне имеете сообщить? Кажется, как представитель посольства, я имею на это право? Или я ошибаюсь на этот счет?

Броуди на миг глянул мне прямо в глаза, сверкнув стеклами очков, и вновь углубился в изучение и уничтожение аппетитного салата с морковной розочкой на макушке, которую Броуди, секунду помедлив, все-таки тоже съел. Я давно заметил, что многие иностранцы неравнодушны к витаминам. Всякий съедобный предмет они как бы сначала взвешивают в уме, а потом уж признают за ним право на честь быть употребленными на благо здоровья или, напротив, в таком праве начисто отказывают аппетитному, но абсолютно бесполезному для организма блюду.

– К сожалению, такие заказные убийства практически нераскрываемы. С той точки зрения, что трудно найти непосредственного исполнителя. Поэтому приходится искать заказчика. В этом и больше смысла. Мы кое-что нащупали. Некоторые связи покойного...

Я внимательно следил за выражением лица Броуди. Как принято говорить в таких случаях, ни один мускул не дрогнул на его лице. Глаза смотрели прямо и жестко. Мне вообще показалось, что никакой Дэвид Ричмонд его на самом-то деле не интересует. Или это у них выучка такая, заокеанская?

– Благодарю, – сказал Броуди.

Но не мне, а официанту, который как раз принес горячее. Оказалось – фирменные котлеты по-киевски на косточке, обложенные в стиле традиционного ресторанного дизайна хрустящей картошкой, краснокочанной соленой капустой и зеленью сельдерея.

Принявшись за котлету, Броуди как бы между прочим поинтересовался:

– А что новенького выяснили о господине Кларке?

– О Кларке? – Я сделал большие глаза.

– Да-да, господин Турецкий. Я спрашиваю именно о том, о ком вы подумали. Об американском гражданине Нормане Кларке, известном издателе, убитом... или, скажем мягче, погибшем при загадочных обстоятельствах. У вас, кажется, крымский загар?

И что это всех так интересует мой загар? То он слишком незаметен, то он слишком крымский...

– Собственно говоря, эта смерть не входит в сферу моих интересов... – Я принялся за свою котлету.

Все-таки по-киевски, а не нечто усредненное из соседней кулинарии.

– Мне очень понятна и приятна в некотором смысле ваша профессиональная скромность. Но я позволю себе дать вам в этой связи один совет.

Он широко заулыбался. Я даже чуть не обернулся, подумав, что Броуди неожиданно увидел какого-то доброго давнего знакомого. Ну, к примеру, друга детства. Но он улыбался мне. Я стал усердно улыбаться в ответ, чуть не подавившись фирменной котлетой.

– Совет? Как это кстати. Мне сегодня все дают советы. Прямо-таки настоящий день советов.

Броуди уже просто расплывался от счастья общения со мной, я прямо-таки испугался, что он сейчас вот так на глазах и растает, как сахар на влажном блюдце:

Весьма лестно, что я вхожу в понятие «все». И все же... Мне кажется, что лучше и в самом деле не очень увлекаться этой загадочной историей. Кларк мертв, а мы с вами все-таки живы. И неплохо будет, если этот расклад сохранится. Хотя бы какое-то время.

Ну как было не согласиться с таким предложением? Тем более изложенным столь изысканно и ненавязчиво – прямолинейно. Похоже, что и у американцев какие-то странные отношения с этим покойником.

Ой, не зря мне так не нравится и он сам, и его сладкая биография... Чует мой милицейский нос – так в подобных случаях имеет обыкновение выражаться Вячеслав Грязнов. Именно так.

Остаток обеда протекал в дружеской беседе о загадочной стране России и еще более загадочной любви к ней некоторых иностранных граждан.

Считая, что, пригласив меня на обед, он должен и платить, Броуди и попытался это сделать. Но я, уже зная, что не смогу последовать его доброму совету, все же настоял, чтобы мы расплатились по-американски. Пополам. Броуди пожал плечами, но вынужден был согласиться. Расстались мы почти добрыми друзьями.

После официальных встреч на высоком уровне, прошедших в подобной тональности, когда ничего впрямую не говорится, но стороны прекрасно понимают друг друга, в официальном коммюнике обычно сообщается, что встреча прошла в теплой, дружественной обстановке, сторонами был обсужден широкий круг проблем.

Мы пожали друг другу руки и разошлись. В прямом смысле – Броуди направился к выходу на Поварскую, я же через Пестрый зал и холл – на Никитскую.

В Пестром зале народ вовсю гулял, похоже, что это были все-таки писатели. Уже на самом выходе из зала я чуть не столкнулся с элегантной дамой. Наши взгляды встретились. Мне показалось, мы друг друга где-то встречали. Она как-то чересчур поспешно отвела глаза. Именно взгляд-то и был мне знаком: очень светлые зеленые глаза, как бы подведенные более темным по абрису радужной оболочки... Такие глаза не часто встретишь. Но вспомнить, кто это, я так и не смог – дама уже прошла в ресторан.

Я присел в холле и закурил. Мне нужно было собраться с мыслями. Не то наступала пора решительных действий, не то продолжалась затянувшаяся пора выжидания.

Итак, что мы имеем на сегодняшний день? Что мы имеем с гуся? Жир, как говорилось в древнем анекдоте. Осталось определить, что считать гусем, а что – жиром.

В Москве убиты: Дэвид Ричмонд и его невеста Ольга Лебедева. Не удивлюсь, если к этому списку нам придется добавить еще кое-кого. Кого – пока покрыто мраком.

Исчезли документы Ричмонда. Среди самых нужных телефонов у Ричмонда фигурировали номера Нормана Кларка и Андрея Буцкова.

У Буцкова – Фонд воинов-интернационалистов. Среди его «боевых» товарищей – некий Волобуев, чей отпечаток пальца найден в квартире убитой балерины.

По рассказу балерины о ресторане «Самовар» можно предположить, что и Ричмонд и Кларк встречались с Буцковым по меньшей мере один раз. И встреча проходила не в самой теплой обстановке.

Кларк убит на своей яхте под Севастополем. За ним следуют на тот свет, не считая экипажа яхты, пострадавшего явно «за компанию», еще двое – лейтенант Сотников и некий Вася, предположительно убивший Сотникова. Приятный наборчик.

Представители спецслужб, причем и наши, и американцы, усердно советуют мне поберечь свое здоровье. У них иных забот, понимаете ли, нет, как о здоровье следователя Турецкого заботиться.

Завтра предстоит встреча с внучкой бывшего посла Спира. Тоже, кстати, очень странно погиб, хотя и давно, и не здесь... Что-то никак и ничего не желает выстраиваться в какую-нибудь стройную логичную версию.

А! Вот и еще одну загадочную личность чуть было не позабыл: Рути Спир, печальная вдовушка с ароматными сигаретами... А не позвонить ли мне этой вдовушке? А что я ей имею сказать? И что хочу услышать? Я этого не знал. Но решил все же прислушаться к внутреннему голосу, который настоятельно посылал меня к телефону.

Ну что ж, хорошо хоть ни куда подальше. А то ведь в жизни следователя, понимаете ли, всякое может приключиться. Всего и не предусмотришь.

– Госпожа Спир?

– Да, это я.

Вас беспокоит Турецкий. Следователь. Тот самый частный сыщик, что имел честь присутствовать недавно у вас на вечере.

– Как же, как же. Я помню. Вы ведь были с Ольгой... Какая ужасная и дикая история. Я до сих пор не могу прийти в себя от всех этих смертей.

Ее акцент был заметнее, потому что она говорила очень быстро и как бы автоматически. Похоже было на то, что она хотела поскорее завершить в общем-то еще не начавшийся разговор.

Проговорив фразу о смертях, она замолчала, ожидая продолжения с моей стороны. Я понял, что только прямая просьба о встрече может быть уместна в данной ситуации.

– Рути, мне необходимо с вами встретиться. Сегодня.

– Нет, нет. Именно сегодня никак не смогу. Уезжаю на дачу. Вы уже застали меня в дверях. Извините.

По ее тону я понял, что мне-таки настоятельно необходимо с ней поговорить. Именно сегодня. Сейчас. Или, в крайнем случае, увидеть. Ее. Или того, к кому она так спешит на дачу.

– Хорошо, давайте созвонимся завтра, – сказал я и как можно вежливее повесил трубку.

К высотному дому на Котельнической мы с дядей Степой прибыли почти одновременно. Правда, я уже успел предварительно припарковать машину на площадке перед кинотеатром «Иллюзион».

Подъезд Рути был во дворе, выехать она могла только через арку, выходящую к Яузе. Я сел в «вольво» дяди Степы, и мы остановились в полутора сотнях метров от этой самой арки.

Предусмотрительный дядя Степа протянул мне старомодные темные очки.

– Я в них как две капли воды – американский шпион, – сказал я, посмотревшись в зеркало.

– Шпион-то шпион. А все же – никак не Турецкий, – мудро рассудил дядя Степа. Я вынужден был с ним согласиться. Как я и предполагал, заявление Рути о том, что я застал ее уже в дверях, было сильным преувеличением. Женщины часто, считая, что они уже готовы к выходу из дома, потом еще минут сорок «приводят себя в порядок».

Как раз минут через тридцать – сорок после нашего разговора по телефону синий «мерседес» с желтыми иностранными номерами плавно выкатил из арки и повернул к набережной Москвы-реки. Мы пристроились на таком расстоянии, чтобы ни в коем случае ее не упустить, но в то же время чтобы не маячить в зеркале обзора «мерседеса» . С другой стороны, машин было вполне достаточно, чтобы наша «вольво» не привлекла к себе особого внимания. Да и вряд ли Рути могла подозревать меня в таком коварстве. В салоне «мерседеса» она была одна.

Проскочив Кремлевскую набережную, мы выехали к Манежу и свернули на Новый Арбат. Отсюда начиналась правительственная трасса почти без светофоров. Рути набрала солидную скорость. Мы медленно поспешали за ней. Дядя Степа мурлыкал какой-то современный навязчивый мотивчик. Очевидно, он щадил меня, заменив песней обязательную программу анекдотов.

Рублевское шоссе через эстакаду вынесло нас из города. Было такое впечатление, что мы находимся не в России, а по меньшей мере где-нибудь в Европе. Так как советские машины нам практически не встречались. Все больше – «мерседесы» последних моделей, громоздкие, помпезные «американцы», попался один «ягуар» и один «рокфеллер-лймузин», похожий на полированный броневик. От дороги в обе стороны стали ответвляться аккуратные дорожки с запретными знаками и постами ГАИ у каждого.

Этот район как при большевиках, так и при демократах использовался для спокойного проживания представителями правящего класса. В общем-то ничего принципиально в последние годы не изменилось. Разве что часть дач бывших ответственных работников ЦК и министерств теперь сдавалась в аренду иностранцам и коммерсантам.

А чуть дальше, на Николиной Горе, жил весь московский бомонд. Но до мест обитания бомонда мы не доехали. Рути свернула с шоссе у Жуковки.

Начинало смеркаться. Воздух был тих и прозрачен. Даже близость шоссе не могла заглушить аромата вечерних садов. Я посидел в машине еще минут двадцать, понимая, что «мерседес» не иголка даже в Жуковке, и темнота была мне сейчас важнее потерянного времени. «Темнота – друг молодежи» – так мудро говаривали мы в старших классах, вырубая свет на школьных вечерах. Девочки визжали тогда оглушительно, но, как показал дальнейший жизненный опыт, радовались темноте едва ли не больше мальчиков.

Быстро показав свое удостоверение молодому вахтеру в пятнистой форме, я прошел через проходную. Дядю Степу я решил оставить на страже около магазина.

«Мерседес» Рути я нашел быстро – около дачи под номером шестнадцать. Машина была видна сквозь кустарник. Для начала я прогулялся мимо с видом беззаботного дачника, даже сорвал какой-то цветок и понюхал его. Цветок пах ромашкой. Пройдя вдоль дачи, я заметил, что свет горит только в одном окне второго этажа. Посмотрев по сторонам и отбросив ненужную ромашку, я быстро перемахнул через живую изгородь.

Деревянная дача была явно казенной послевоенной постройки. Но, судя по всему, содержалась хорошо. Стены были свежевыкрашены, во всяком случае около крыльца, где горел фонарь. Дом был двухэтажным, с мансардой наверху. Участок вокруг зарос соснами и кустами. Прямо напротив светящегося окна уж очень соблазнительно росло невысокое, с раздваивающимся стволом дерево, словно специально предназначенное для того, чтобы следователь Турецкий ловко влез на него и поинтересовался, что же происходит в комнате с горящим окном.

Вспомнив вновь уроки юности, а особенно детства, я достаточно легко влез на дерево. Окно было наполовину задернуто занавеской, но сквозь открытую половину я довольно хорошо разглядел Рути

Спир, стоящую вполоборота к окну и энергично жестикулирующую.

Ее собеседника видно не было. Голоса практически были неразличимы. Можно было только с уверенностью сказать, что один голос принадлежит Рути, а второй – какому-то мужчине. Зато прекрасно просматривались картины. Холсты на подрамниках были составлены один к другому у дальней стены. Одна картина в простой раме была развернута лицом к окну. На ярко-синем фоне резвились какие-то странные существа, словно увиденные в микроскопе. Черепаха с круглым карим глазом и полосатым брюхом, не то комета, не то сперматозоид с розовыми ресницами, цветные шарики, пересеченные серыми полосами...

Я мало что смыслю в живописи, но эта картинка напоминала Кандинского.

Я увидел по тени, что собеседник Рути вышел из комнаты. Рути стала разворачиваться лицом к окну. Я с ужасом подумал, как сейчас встречусь с ней взглядом. Что мне тогда сделать? Кивнуть, шаркнуть ножкой или сделать вид, что я ее не узнал, а здесь, на дереве, оказался совершенно случайно. Просто мимо проходил. Ромашки собирал.

На мое счастье, Рути окно открывать не стала, а, наоборот, отошла куда-то в глубину комнаты. Через секунду погас свет.

Я поспешил слезть с дерева, чтобы не встретиться с жильцами прямо у освещенного крыльца. Мне было крайне любопытно, кто же этот таинственный собеседник Рути. Я присел за кустом крыжовника, откуда прекрасно был виден освещенный вход в дом.

Очнулся я в машине. Дядя Степа смачивал мне виски влажным носовым платком. Голова моя гудела, как тысячи паровозов во время похорон очередного народного вождя. Дядя Степа наконец увидел, что я очнулся:

– Ну слава Богу, Сан Борисыч!

– Что произошло? Ни хрена не помню!

– Еще бы ты помнил! Тебя так по башке звезданули, что ой-ей-ей. Радуйся, что жив остался. – Голос дяди Степы доносился как из глубокого подземелья, постепенно приближаясь и становясь все отчетливее. Я попытался ощупать голову:

– Кто звезданул-то?

– Спрашиваешь тоже! Знал бы – убил. Ишь чего задумали, на следователя нападать. Да еще при исполнении. Я тебя еле отыскал. Смотрю, тебя что-то долго нет. А потом смотрю, как ни в чем не бывало «мерседес» наш из ворот выезжает. За рулем американка, а рядом с ней боров такой в очках. Я к охране. Спрашиваю, откуда, мол, машина, в какой даче хозяйка живет? А они говорят, что это не хозяйка, а гостья. Хозяин сам рядом с ней сидел. Филин его фамилия. Известный, говорят, человек.

Дядя Степа изобразил на своем лице смешанные выражения почтительности и насмешки одновременно, тем самым изображая разом и себя и охранников.

А дача эта, значит, говорят, номер шестнадцать. Я тебя еще чуток подождал, а потом что-то мне подозрительно стало. Дачу, думаю, что ли Турецкий грабить собрался в отсутствие хозяев. Пойду, думаю, подсоблю.

– А дальше что? – Я уже почти пришел в себя, хотя головы еще как таковой не ощущал.

И даже время от времени притрагивался к месту нахождения предполагаемой головы, чтобы убедиться в ее хотя бы чисто физическом существовании.

– А что дальше? Обошел я всю эту дачу, шестнадцатую, вокруг. Гляжу, а под кустом крыжовенным Турецкий лежит, отдыхает. Ну, я тебя на закорки взвалил. Тяжелый ты, Сан Борисыч, как камень. Кирпич натуральный. Ребята из охраны предлагали милицию вызвать. Но мы ж тут инкогнито. Я решил, что и так обойдется. А, Саш?

– Правильно, дядя Степа. Все грамотно. Дураков надо учить. Это я про себя, конечно. – Я удрученно кивнул и тут же пожалел об этом своем столь несвоевременном действии.

По дороге в Москву, решив, что все действенные события уже позади, дядя Степа все-таки не удержался и рассказал анекдот из своего неистощимого запаса.

– Слышь, Саш? Старушка спрашивает, кто окно разбил? Внучка отвечает: мама. Но виноват папа – он присел, когда тарелка ему в голову летела. Слышь, Саш, он присел!

– Ну, глядишь, в следующий раз и я присяду.

Пожалуй, это был самый ценный совет за весь этот день: приседай, Турецкий, если в твою голову летит тарелка.

И уже около самого дома я вдруг вспомнил, кто же была эта дама около ресторана Дома литераторов. Старуха Дудина, сожительница коллекционера Кульчинского! Собственной, причем, персоной.

Я потому не смог сразу вспомнить, что на официальных наших встречах Дудина и вправду выглядела совсем старухой, вот только глаза она изменить не могла. В ЦДЛ она обернулась не то чтобы молодой, но уж сто процентов, что не старухой. Этакая холеная зрелая красотка постбальзаковского возраста.

Ничего себе метаморфозы! Глядишь, если меня еще чем-нибудь стукнут, то я такого навспоминаю! Всей прокуратурой не расхлебать.

Глава пятая «ДЕНЬ КИЛЛЕРА»

2 августа 1994 года

– Доброе утро, Александр Борисович. – Как всегда Верочка уже на месте.

Иногда мне казалось, что она вообще ночует в прокуратуре. Как бы рано я ни пришел, она практически всегда уже на месте.

– Доброе утро, Верочка! Ломанова, конечно, еще нет в наличии?

Верочка заулыбалась:

– Он только что звонил. Но не из дома, а из библиотеки. Сказал, что в библиотеках ради него летний режим работы изменили на зимний.

– Хорошо бы и ради меня хоть что-нибудь изменили, – сказал я и прошел в свой кабинет.

Там уже вовсю трезвонил телефон. Чуть ли не подпрыгивал от нетерпения, захлебываясь механической своей трелью. Кто бы это мог быть, такой деловой, да такой настойчивый, да в такую рань?

Это оказалась Рути Спир. Я машинально ощупал все еще болевшую голову.

– Господин Турецкий! Я, надеюсь, не слишком рано? Я очень извиняюсь, что не смогла вчера с вами, встретиться. Сегодня – выбирайте любое время.

Интересно, она имела в виду, чтобы я сам выбирал время, когда меня будут бить по голове?

– Меня больше устроит вечер. Часов восемь-девять, если для вас это не слишком поздно.

Прекрасно. Я буду вас ждать в своей квартире именно в это время. На сей раз никого лишних не будет. Только Семен Филин, с которым вы прекрасно знакомы. Какой-то у вас голос усталый, – добавила она с участием.

– Голова болит. После вчерашнего, – прямо и открыто ответил я. Честный я все-таки парень. Простой и без всяких там экивоков.

– Знаете, это, наверное, свежий воздух так действует. Когда я после города хоть несколько часов проведу на даче, у меня тоже голова побаливает. Аспирин хорошо помогает, вы аспирин не пробовали?

– Непременно попробую. В следующий раз.

– Вы все-таки берегите себя. – Голос Рути был предельно искренен и столь же сладок. Прямо как натуральный гречишный мед. Мед-то мед, а все же скорее не гречишный, а липовый. Во всех смыслах липовый.

– Обязательно, – столь же искренне пообещал я.

Удивительно трогательная забота. Сначала стучат по голове, а потом советуют принимать аспирин. Что ж, во всяком случае, она мне ясно дала понять, что о моем непрошеном визите на дачу Филина не только догадывается, но и точно знает.

Ну, а уж стукнуть по голове всегда охотника найти можно. Особенно такому доверчивому и простодушному клиенту, как следователь по особо важным делам. Не иначе, это был какой-нибудь охранник филинской дачи, выступающий в роли садовника.

Ну ладно, я им это тоже припомню, хотя и не злопамятный. Но ведь не бесконечно же, есть пределы и моему ангельскому терпению.

– Верочка!

Она появилась в кабинете тотчас же, будто только и ждала, когда я ее позову.

Найдите, пожалуйста, список картин, пропавших из коллекции Кульчинского. Помнится, там должны быть и фотографии.

«Чем черт не шутит», – подумал я.

Верочка принесла толстую папку с тесемочкой, кокетливо завязанной бантиком. Я углубился в изучение коллекции. В списке ни одной работы Кандинского не значилось. Но какой я искусствовед? Потому я и решил просмотреть все фотографии. Сразу отложил в сторону фотографии со скульптур, статуэток и прочего антиквариата. Зато фото картин честно и внимательно просмотрел все до одной.

Картины, которую я видел через окно на даче Филина, там не было.

Тут меня осенило. Не связано ли все это с пропавшей коллекцией Нормана Кларка? Если это вдруг окажется так, то надо поставить свечку в честь моего столь легкого ранения. Вполне могли и пришить. И наверное, были бы правы.

Вообще, эти любители живописи вконец распоясались – то одна коллекция пропадает, то другая. Я не на шутку был возмущен.

Я еще раз позвал Верочку, но уже более официально:

– Вера Игоревна!

Она вновь возникла передо мною в мгновение ока. Это, наверное, и есть тот профессионализм высшего класса, присущий только женщинам, – появляться чуть ли не раньше, чем позовет начальство.

– Свяжитесь, пожалуйста, с Музеем частных коллекций. Возможно, у них есть список работ из коллекции Кларка и фотографии. Насколько я знаю, у них шли предварительные переговоры о передаче коллекции музею.

– Хорошо, Александр Борисович. Будет сделано.

В это время появился Ломанов. Он принес новую кипу материалов по Норману Кларку. И мы с ним погрузились в очередное изучение.

Большую часть работы делал, конечно, Сергей, представляя мне лишь свод наиболее интересных фактов. Но некоторые документы я просматривал и сам – кто знает, иногда с виду незначительная бумажка может пролить свет на то, что хочет спрятаться в самую глубокую тьму.

Что касается Ломанова, то мне иногда казалось, что мыслями он чаще находится в Америке послевоенного десятилетия, чем в Москве середины девяностых...

Незаурядная личность Кларка и вправду завораживала и опутывала своим своеобразным обаянием. А ведь мы имели дело только с мертвыми бумагами. Каково же было его настоящее и реальное воздействие на людей, работавших и сталкивавшихся с ним?

В офисе фирмы «Амальгама» проходило подписание крупного контракта с представителями АО «Лайма», занимавшегося крупномасштабными поставками нефти из Башкирии. Длинноногие девушки в коротких юбках разносили шампанское в высоких фужерах и минеральную воду – для трезвенников и язвенников.

Глава фирмы «Амальгама» Петр Владимирович Несторов, моложавый, с виду преуспевающий бывший комсомольский вожак, протягивал руку председателю правления «Лаймы» Венедикту Васильевичу Файбисовичу, чей отец, Василий Файбисович, был в свое время известным эстрадным куплетистом, про которого по Москве ходило множество анекдотов.

Рассказывали, что в тридцатые годы, когда кончился НЭП и народ уже начал немножко голодать, но привычно молчал, Файбисович-отец однажды вышел на эстраду, весь увешанный муляжами колбас, окороков и сыров. Вышел, стоит и молчит. Минуту молчит, две минуты, три. Наконец, кто-то из публики не выдержал и закричал:

– Файбисович! Почему вы молчите?

– Почему я молчу – понятно. А вот почему молчите вы? – грустно спросил Василий Файбисович.

Венедикт Файбисович имел с властью еще более напряженные отношения, но в плане не столько идеологическом, сколько уголовном. В советское время его дважды сажали за валютные операции. По удивительному стечению обстоятельств его сегодняшний визави Петр Владимирович Несторов именно в те времена работал в отделе ЦК комсомола, занимавшемся административными органами. То есть в те незапамятные времена нынешние коллеги находились по разные стороны баррикад.

Это, однако, не помешало им найти точки соприкосновения во времена постсоветские. Поскольку оба придерживались единого мнения, что деньги не пахнут. А о своем прошлом оба любили иронизировать. Не допуская, правда, иронии со стороны.

Накануне подписания контракта, а именно вчера, Файбисовичу позвонили и предложили подписать тот же контракт, но с другим партнером, некой фирмой «Лотона». Предложение было сделано в мягкой форме, но с намеком, что от подобных предложений не отказываются. Однако Файбисович был не из слабонервных, и такими звонками его пугали уже не раз.

Как, впрочем, и Нестерова, которого об этом «предложении» Файбисович поставил в известность. О фирме «Лотона» Несторов, казалось, и слыхом не слыхивал. Он лишь посоветовал верный способ – усилить охрану.

– Уже сделано. – Файбисович расплылся в улыбке.

Он был необычайно доволен контрактом, собой, шампанским и вообще – жизнью.

Пожав друг другу руки, коллеги по бизнесу договорились в самое ближайшее время непременно встретиться в какой-нибудь неофициальной и непринужденной обстановке. Несторов, взглядом указав на пробегавшую длинноногую диву, многозначительно подмигнул:

– Без жен конечно же, господин Файбисович?

У меня сейчас как раз и нет жены. Одна кончилась, другая – не началась, – по папиной традиции завершил дело шуткой Файбисович.

В сопровождении трех молодцев-мордоворотов, как он их сам ласково величал, Файбисович вышел к машине.

Никого подозрительного в обозримой перспективе проспекта Вернадского, на котором находился офис «Амальгамы», замечено не было. «Форд» Файбисовича рванул с места.

Только охранник фирмы, оставшийся покурить у дверей, увидел, как, проехав метров двести по проспекту, «форд» неожиданно взлетел в воздух, словно решил стать самолетом, и уже в воздухе взорвался на множество кусков горящего железа. Гром потряс окрестности. В нескольких домах, находившихся поблизости, повылетали стекла. Пострадал и припаркованный у обочины старенький «Москвич». Больше жертв, к счастью, не было.

Так закончил свой земной путь Венедикт Файбисович, сын Василия Файбисовича...

Несторов немедленно утроил свою охрану, ведь ему тоже звонили из таинственной «Лотоны», о чем он Файбисовича, по устоявшейся природно-комсомольской привычке умалчивать, не проинформировал.

Не счел нужным. Или необходимым. Или, на худой конец, выгодным.

...На Старой площади, в бывшем ЦК КПСС, где ныне располагается Администрация Президента, происходило очередное, ставшее уже традиционным совещание по борьбе с организованной преступностью.

Константин Дмитриевич Меркулов, заместитель Генерального прокурора России, сидел в конференц-зале и внимательно слушал доклады представителей разных ведомств о положении дел в столице. Большинство цифр, конечно, он знал по ежедневным сводкам, ложившимся ему на стол. Но одно дело – листать сухие бумаги, совсем другое – слушать живых людей.

Хотя каждый из выступавших не в первый раз отчитывался перед столь серьезным собранием, но присутствие Президента заставляло их быть более откровенными и самокритичными. Крутой нрав Президента был хорошо известен всем.

Да и оправдываться было особо нечем – ситуация и вправду была почти ужасающа. На совещании присутствовали все главы административных ведомств. Хотя выступали зачастую не они, а их заместители.

В президиуме сидели министр внутренних дел Виктор Ерин, глава Федеральной службы контрразведки Сергей Степашин, начальник Меркулова, кажется уже вечный и. о., Ильюшенко, прокурор Москвы Геннадий Пономарев, заместитель министра юстиции Евгений Сидоренко, начальник столичного управления по борьбе с организованной преступностью Владимир Рушайло и начальник МУРа Александра Романова.

В первом ряду справа Меркулов заметил крупную голову директора Службы внешней разведки Евгения Макова и лысину его заместителя Митирева. Разведчики, как всегда, держались особняком и в стороне.

Голова Меркулова, словно хороший компьютер, пропускала через себя информацию, отбрасывая частности и концентрируясь на главном. По традиции о таких совещаниях в верхах докладывал потом работникам Генеральной прокуратуры именно он. Поэтому он как бы заранее составлял свое будущее сообщение для людей, непосредственно связанных с расследованием реальных конкретных преступлений, а также с надзором за соблюдением законности.

Меркулов всегда был противником драконовских мер, потому что такие меры, судя по опыту, лишь на внешнем уровне приводят к сдерживанию преступности. На самом же деле они порождают такой правовой беспредел, что ни в сказке сказать, ни пером описать.

Следователь обязан строго придерживаться буквы закона. Даже если он будет единственным, кто ее придерживается. Но иногда и один в поле воин.

Преступник должен сидеть в тюрьме, как говорил герой Высоцкого из известного фильма «Место встречи изменить нельзя». Да, должен сидеть, любой ценой, но только не ценой нарушения закона со стороны правоохранительных органов. Снежный ком начинается с одной снежинки. А мы потом удивляемся лавине коррупции и преступлений, обрушившихся на наши «кристально чистые» органы. Меркулов горько усмехнулся своим мыслям и стал слушать выступление министра Виктора Ерина.

Неожиданно Меркулов чуть не подскочил в кресле – что-то достаточно острое ткнуло его в бок. Это «что-то» оказалось локтем сияющей от радости неожиданной встречи Александры Ивановны Романовой. Меркулов машинально сразу посмотрел в президиум: место Романовой зияло пустотой. И как же это он не заметил, когда она выбиралась оттуда?

– Ну, как тебе цифирки, впечатляют? – шепотом осведомилась Романова.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю