Текст книги "Первая версия"

Автор книги: Фридрих Незнанский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 25 страниц)

Кларк наряжался то в морскую форму, то в форму майора-десантника, то в спецовку рабочего. Помимо всего прочего, этот маскарад доставлял ему истинное удовольствие. Что же касалось возможности коммунистического восстания, то Кларк в своих донесениях командованию вынужден был констатировать, что слухи и домыслы об этом, мягко говоря, сильно преувеличены.

Был даже план забросить его в немецкий тыл с парашютом, чтобы он собрал и передал сведения о подготовке вермахта к обороне. Но по каким-то причинам план этот не осуществился.

Чуть позже Кларк получил назначение в четвертый батальон Норфолкского полка, который должен был принять участие в грандиозной операции «Пландер». Эта операция имела в виду последний серьезный рывок, благодаря которому союзники должны были очутиться на другом берегу Рейна.

Была уже весна 1945 года. Поля сражений превратились в грязное месиво, и операция растянулась на целых пять недель. Пять грязных, долгих недель.

Но Кларку не суждено было принять участие в ее завершении. Он был ранен в атаке на деревню Риде по дороге на Бремен и отправлен в Фонтенбло, где размещался военный госпиталь.

После ранения ему был предоставлен отпуск – он даже имел право отправиться в Штаты. Он, однако, предпочел провести свой отпуск в Париже.

Париж был беден, но, как всегда, прекрасен.

Вечерами Кларк ходил по клубам и маленьким театрам, которых так много в районе Елисейских полей, а днем, как он сам всем объяснял, «от нечего делать» стал изучать русский язык. Война была окончена, но со всей серьезностью встал вопрос о послевоенном устройстве мира.

В июне сорок пятого Кларк был направлен в Берлин в составе передового отряда, высланного для принятия американского сектора Берлина от Советской Армии. В задачу Кларка входило размещение его батальона в Берлине. Как он позже вспоминал, ему приходилось трудиться не покладая рук, чтобы привести казармы в божеский вид. Прежде в казармах размещались советские войска и оставили их «в омерзительном состоянии».

Знание языков и здесь сослужило Кларку хорошую службу. Вскоре его назначили адъютантом при военной администрации, разместившейся в берлинской тюрьме Шпандау. Это была ответственная работа, но ему приходилось слишком много сидеть в кабинете, что не соответствовало его бурному темпераменту.

Западный мир, взбудораженный победой, предавался безграничному восторгу, для которого, по мнению Кларка, не было никаких оснований, во всяком случае, именно об этом он писал своим друзьям в Америку. Он считал, что в Потсдаме было достигнуто очень немногое. Вскоре была сброшена бомба на Хиросиму.

Немногие тогда понимали, что Парад Победы союзников, проходивший в Берлине 7 сентября, состоялся уже в ином времени – наступил ядерный век.

Кларк оставил службу в военной администрации и вернулся снова в свой батальон. Дни его проходили в суетных, но не сверхобременительных заботах об устройстве быта военнослужащих батальона.

В сентябре Кларка назначили офицером разведки батальона. Но вскоре стало известно, что батальон отправляют из Берлина. Кларку пришлось приложить немалые усилия, чтобы, получить назначение в разведывательную службу американской зоны. Это дало бы ему возможность претендовать на должность чиновника по связям с разведкой в Контрольной комиссии. Эта должность была гражданской, но предполагала большие полномочия, а также солидное жалованье. В конце концов на исходе осени сорок пятого он приступил к новой службе – в качестве следователя разведки.

Кларк занимался расследованием по делам немецких военных преступников, не самых крупных, но довольно значительных. В том числе в его ведении находились документы, касающиеся так называемого «завещания Гитлера». Кларк также принимал участие в розыске и задержании некоторых из военных преступников.

Но самым важным для будущего Кларка были контакты с немецкими учеными, занимавшимися военными проблемами и разработками. Этот контакт с людьми науки положил основу будущему богатству и процветанию Кларка. Он понял, что наука – главная движущая сила прогресса. От того же, кто дает на нее деньги, зависит, в какую сторону наука будет развиваться: будет ли она работать на благо человеку или во зло ему. В будущем Кларк вкладывал огромные средства в самые разные отрасли науки, и это давало свои потрясающие плоды.

Генерал-майор Фрост предложил ему остаться в кадровой армии или же возглавить все кинопроизводство и кинопрокат во всей американской зоне Германии. Однако Кларк отказался и от того, и от другого. Он не связывал свою будущую жизнь и карьеру с армией. Он метил выше. У него был свой путь. Этот путь вел к самой вершине власти.

Весной сорок шестого года он получил назначение в Берлинский отдел контроля над информацией в Контрольной комиссии по Германии. Практически это значило, что он назначается главным цензором возрождающейся свободной прессы Берлина.

Осенью, когда до демобилизации Кларку оставалось прослужить всего несколько месяцев, его карьера чуть не рухнула.

И русские, с одной стороны, и западные державы – с другой, стремились установить свое политическое господство над Берлином. Русские конечно же считали, что Берлин принадлежит им. Однако западные державы с этим никак не хотели согласиться.

На двадцатое октября сорок шестого года были назначены выборы в городское собрание, исход которых должен был определить, отойдет ли Берлин полностью в русскую зону или будет разделен. Союзные державы имели право посылать своих представителей для наблюдения за свободой проведения выборов в другие зоны. Кларка назначили американским представителем в советском секторе.

Кларк настолько явно подыгрывал социал-демократам, снабжая их деньгами и бумагой для предвыборной кампании, что это вызвало возмущение не только берлинских коммунистов, но и советской стороны. Однако дело путем переговоров между русскими и американцами замяли. Хотя Берлин все равно был разделен на Восточный и Западный.

Но самое удивительное, что даже после этого. когда русские должны были его прямо-таки возненавидеть, он все равно часто бывал в советской зоне, встречая там радушный прием. Для столь частых посещений были, конечно, и служебные надобности, но сам Кларк по большей части объяснял эти визиты горячим желанием усовершенствовать русский язык. Он делал в нем заметные успехи.

Тогда же он познакомился не только с крупными политическими деятелями, которые станут играть заметную роль в послевоенной американской политике, но и с немецкими политиками и предпринимателями, которые не запятнали себя сотрудничеством с Гитлером и получили возможность развивать свое дело.

Глава четвертая ВСЕ ДАЮТ СОВЕТЫ

1 августа 1994 года

Позволив себе хорошо выспаться, я появился на работе только в десять часов. Верочка, кажется, сменила прическу. У нее просматривались кокетливо выстриженные виски вместо обычных, по прямой линии подстриженных волос.

– Доброе утро, Вера Игоревна! Вам очень идет новая прическа, – галантно поздоровался я.

– Спасибо... – Верочка даже покраснела от удовольствия.

Н-да, надо бы почаще делать комплименты женщинам, а особенно – подчиненным.

– Почему же вы не загорели, Александр Борисович?

– Купались исключительно по ночам. В свободное от работы время, – с напускной строгостью сказал я.

– А у вас там в кабинете такое происходит! – Верочка картинно схватилась руками за голову.

– Что такое? – еще более строго спросил я.

Верочка захихикала:

– Зайдите, сами увидите.

Казалось, ей доставило огромную радость появление на моем лице растерянности. Что она там, собаку, что ли, привела? Или кролика? Или удава? Что Ломанов уже там, я совершенно не сомневался.

Так... Уж этого я абсолютно не ожидал! В моем кабинете раздевали женщину...

Причем двое – Ломанов и Грязнов, при всех своих недостатках вполне благовоспитанные люди. Они раздели ее до полного уже почти неглиже. Лишь тонкие кружевные трусики еще держались на ее бедрах...

Единственное, что хоть немного оправдывало моих коллег, это то, что женщина им проигрывала. Мало того – сама охотно соглашалась вместо денег ставить на кон детали своего туалета.

Играли они в покер.

– Что ж вы так бедную-то женщину? – возмутился я.

– Обижаешь, господин начальник, сама захотела, – без тени оправдания заявил Слава Грязнов. – И добавил: – Когда она с нас пиджаки и часы снимала, что-то не было у нас защитников от ее произвола. А как мы выигрывать начали, так один за другим адвокаты повадились. Гуманисты, понимаешь ли. То Верунчик соратницу по половому признаку защищать взялась, а то сам, понимаете ли, блюститель законности господин Турецкий явился не запылился.

– Ну ладно, ладно, не ворчи, а лучше выключай компьютер. А то зайдет кто, стыда не оберешься – чем в рабочее время народ занимается.

Ломанов с сожалением вырубил свой компьютерный стрип-покер. На лице Грязнова еще какое-то время оставались следы неравной борьбы в виде горящих взоров, которые он то и дело бросал в сторону темного экрана.

– А теперь-ка, Слава, докладывай, что ты узнал, пока мы нежились на севастопольских пляжах.

– Да, вам хорошо. Море, женщины. Настоящие. А Грязнову остается в Москве по жаре рыскать да компьютерных баб раздевать...

– Да будет тебе, Слава, не прибедняйся. Давай ближе к делу, как говорил Мопассан.

– В общем, так. – Грязнов стал почти серьезным.

Он отвернулся от экрана компьютера окончательно. Тем самым повернувшись к Турецкому лицом, а к лесу, соответственно, задом.

– По тому отпечатку пальчика, что обнаружили на телефоне убитой балерины, кое-что смогли уже выяснить. Запросили центральную картотеку. Там пошукали и разыскали хозяина пальчика. Один только раз он попадал в сферу наших интересов, как подозреваемый в убийстве. Дело было так.

Грязнов поудобнее уселся на стуле. Он был уже совсем серьезен:

– Леонид Волобуев проходил как подозреваемый по делу об убийстве гражданина Сеничкина Сергея Петровича в городе Владимире. Этот Сеничкин возвращался с работы домой. Когда он вошел в арку соседнего с его собственным дома, на него кто-то напал. Ударили по голове чем-то тяжелым. Сама травма не была смертельной, но место было глухое, а время позднее. Вдобавок стояли крепкие морозы. Как говорится, мороз-воевода дозором пометил владенья свои.

Валерия Петровна выглядела сегодня лет на тридцать семь. К хорошей погоде с переменной облачностью, привычно отметил я про себя.

– Проходите, пожалуйста, Александр Борисович, у Константина Дмитриевича никого нет.

– А сам-то он на месте? – неловко пошутил я.

Она заулыбалась, видимо, шутка пришлась ей по душе.

– Привет курортникам! – Костя сделал соответствующий жест рукой, словно встречая в аэропорту иностранного гостя. – Как отдыхалось?

– Вот в официальном рапорте все изложил. – Я протянул ему бумаги.

Он, мельком взглянув, отложил их в сторону.

– Ну а так, в двух словах, не расскажешь?

– Именно в двух-то и расскажу. Все молчат как морские рыбы, а майор из особого отдела советует искать концы в Москве. Я понял так, что все материалы с яхты Кларка прибрали к рукам ребята из внешней разведки.

– В Москве, в Москве, в Москве... – задумчиво протянул Меркулов, и я подумал, что Костя в этом году так, наверное, и не выберется в отпуск.

Как, впрочем, и в прошлом. И это не проходит даром – вид у Кости был усталый. Но я знал о его потрясающем умении в случае необходимости или опасности мгновенно и действенно мобилизовывать все силы организма. Тогда из человека, не отдыхавшего несколько лет, он, как по взмаху рукава опытного волшебника, моментально мог превратиться в бодрого и чуткого оперативника.

– Да, в Москве, – продолжил я свою краткую речь, – они же, сдается мне, и охраняют всеми силами доступ к какой бы то ни было информации. Грех, конечно, предполагать, но у меня создается

впечатление, что и к паре севастопольских убийств, то есть Сотникова и некоего «Васи», тоже они руку приложили. Смотри, Костя, как все мило и по-домашнему: сначала Вася убирает Сотникова со второго захода, а потом убирают Васю – с первого. И похоже, что это наши, а не хохлы.

– А что украинцы? – заинтересовался Меркулов.

– Ну, те мне хвост привесили. Пышный, лисий, но такой непрофессиональный, что пришлось ребятам популярно объяснить, что они не правы.

– Надеюсь, ничего лишнего себе не позволил? Международного скандала не будет? – усмехнулся Меркулов и погрозил мне пальцем, словно нашкодившему не в первый, но и не в последний раз ребенку.

– Да нет, Костя. Просто одному нос прищемил. В буквальном смысле. Так что дело покрыто черным мраком. Теперь надо попробовать зайти с другой стороны. Историей Кларка занимается у меня Ломанов, да и я потихоньку вчитываюсь. Загадочная фигура, ох загадочная! Русский язык, например, начал изучать во время войны. К чему бы это? Вот как раз сегодня я должен встречаться с сотрудником американского посольства Стивеном Броуди. Похоже, что этот парень из тамошней конторы. Побеседуем, пообедаем.

– В «Метрополь», поди, идете?

Да нет, он, похоже, эстет. В ЦДЛ... А завтра я договорился встретиться с этой американской девочкой. Внучкой Спира. Чувствую, что надо заходить с тылу, из Америки. Вполне возможно, Костя, что придется нам и туда слетать, за океан. Потянет наше ведомство такие расходы?

– Ну, если ты не в Лас-Вегас собираешься, на рулетке играть, а по делу и обратно, то потянет, – уверенно ответил Меркулов.

– Спасибо на добром слове. Другое соображение. Есть ли у нас какие-то возможности воздействия на Службу внешней разведки? Неформальные такие? И очень осторожные. Меня через Филина уже практически впрямую предупредили, чтобы не совал нос в их дела.

– Надо будет, найдем, – твердо сказал Меркулов. Он вышел из-за своего монументального стола и зашагал по залитому солнцем монументальному кабинету. Его тень то удлинялась, то становилась совсем крохотной. Благо шагать Косте было где. В его бесконечном кабинете вполне можно было устраивать деревенские танцы.

– Можно через Администрацию Президента или через Службу охраны. У меня с ними хорошие отношения. А СВР они не очень любят. Потом, не забывай, что есть еще замечательное армейское ведомство под названием ГРУ. Там у меня старые связи. Слушай, Саша, может быть, стоит обеспечить вашей следственной бригаде охрану и прикрытие?

Меркулов наконец перестал шагать, остановившись вместе со своей трансформирующейся тенью у широченного подоконника. Он смотрел в окно и задумчиво ощупывал землю в цветочном горшке. Создавалось впечатление, что больше всего на свете его сейчас заботят проблемы ухода за домашними растениями. А про охрану он спрашивает меня так, между прочим. Выдалась вроде минутка свободная, отчего бы и о Турецком не позаботиться?

– Ты представляешь себе картиночку: наша «вольво», перед ней гаишный «форд» с мигалкой, а позади автобус со спецназовцами. Едем, народ пугаем, тайны по пути открываем. Одну за другой. Щелкаем как грецкие орехи.

– Ладно, Саша, ты не ерничай, я так, на всякий случай. Дело-то серьезное.

– Когда же они у нас несерьезными были? – усмехнулся я.

Меркулов согласно кивнул, изучая все тот же кактус на своем подоконнике. И далась ему эта колючка!

– Другое дело, что здесь как-то все на геополитику замыкается. Мне тут Филин такую лекцию на эту тему прочитал. Но я ж тебе рассказывал...

– Да-да, я по твоему примеру тоже образовываться стал. Тут пять часов подряд беседовал с одним помощником Президента. И все на эти темы. Он мне все буквально на пальцах объяснил.

О, наконец-то! Меркулов оторвался от своего растения пустыни, словно убедившись, что хоть тут, в мире зеленых насаждений, тихо, спокойно и по полочкам разложено. Фикус не стремится в розы, а кактус не прикидывается ландышем. Цветы все-таки откровеннее и честнее большинства людей... Особенно такие, как кактусы. Они всегда готовы к защите и не скрывают этого.

В общем, все это выглядит примерно так. Насколько я понял. Когда на рубеже восьмидесятых – девяностых рухнул Восточный блок, то во всем мире была по этому поводу радостная эйфория. Всем казалось, что «холодная война» позади и что ее выиграл Запад. Однако все получается не совсем так. Точнее, совсем не так. Североатлантический блок, а попросту – НАТО, оказался единственной фундаментальной силой, на которой держится Европа. Но он в гордом одиночестве этой нагрузки не может осилить.

Совершенно незаметно вошла, видимо, Валерия Петровна с чайным подносом. Иначе откуда бы вдруг перед нами на столе возникли стаканы с чаем и тарелки с аппетитнейшими булочками?

– Получается, что вместе с Восточным блоком были разрушены основы европейской и даже мировой структуры. НАТО заигрывает сейчас с Польшей и другими восточно-европейскими странами. Но Россия, понятно, с этим не может примириться.

– А чем же тогда была так хороша ситуация, в которой мы с Западом стояли по разные стороны баррикад?

Дело в том, что при всем идеологическом противостоянии после войны мир был на удивление стабилен. Все договоры между державами-победительницами были сформулированы четко и хорошо работали. Не было двусмысленности, была во всем достаточная ясность. СССР, США, Франция и Великобритания все вместе были гарантами стабильности в мире. Костя взял четыре булочки с тарелки и выстроил их в ряд перед собой. В такой интерпретации булочки олицетворяли собой не что иное, как великие мировые державы. Думаю, Валерия Петровна была бы довольна таким применением продуктов. Не совсем по прямому назначению, зато весьма и весьма почетно.

– Отпадение или исключение одной из держав означало нарушение равновесия. В этом никто не был заинтересован. Все это создавалось с расчетом на поколение вперед и закрепляло результаты победы в чудовищной войне. Четко были определены и сферы влияния. Даже военные блоки на самом деле охватывали лишь те зоны, которые были закреплены за каждой из сторон. Все было поделено, новый скорый передел не грозил. Поэтому вся внешняя идеология была лишь надстройкой над этой прочной основой. Но благодаря противостоянию между НАТО и Варшавским Договором эта система начала потихоньку разрушаться.

Меркулов разрушил ровный строй булочек, изолировав и надкусив одну из них. Очевидно, это был СССР.

– Блоки играли даже не столько военную, сколько общеполитическую роль. НАТО стало структурой, в системе которой готовились кадры для всего Запада. Варшавский Договор отчасти выполнял ту же роль, но в нем раньше начали развиваться внутренние противоречия. Яблоко оказалось червивым, а червяк прожорливым. СССР уже не выдерживал дальнейшего наращивания военного потенциала.

Словно в доказательство слабости СССР и его неспособности гнаться со всех ног неведомо куда, бряцая оружием, прежде лишь надкусанная булочка оказалась съеденной суровым прокурором уже

больше чем наполовину и сослана на дальний край стола.

– Наша экономика была близка к кризису. Надеюсь, еще не забыл, это происходило на наших глазах – вся Россия в Москву за колбасой стала ездить. Собственно, последней каплей был Афганистан, который слишком явно доказал слабость нашей грандиозной военной машины. Последняя капля оказалась самой мутной и самой вонючей.

Меркулов опять встал и стал шагать по прежде проложенному маршруту, то есть от кактуса – к двери, и наоборот. Я глотнул чаю и откусил, по моему личному предположению, кусочек Америки. Она оказалась свежеиспеченной и с корицей. Костя тем временем продолжал свою речь:

Потом произошла «перестройка», воссоединение Германии, с полным отказом и практическим уничтожением советской зоны влияния в Европе, распад СССР, довершивший дело. Некоторое время много говорилось о создании новой единой Европы, но, как известно, из этого ничего не вышло. Однако главный парадокс заключался в том, что с потерей СССР, точнее Россией, статуса державы-победительницы этот статус автоматически потеряли и другие партнеры по Ялтинской конференции. Особенно по отношению к Германии. Все права Германии восстановлены. В системе бундесвера уже возникают структуры, достаточно независимые от НАТО. В этом факте, в частности, проявляются новые возможности геополитического переустройства мира. Если в России все будет развиваться более-менее нормально, то есть если не победят фашисты или коммунисты, то главным партнером России становится конечно же Европа, в первую очередь – Германия.

– Слушай, Костя, ты говоришь почти то же самое, что говорил мне Филин.

– Но это же объективная реальность, с этим не поспоришь, Саша. Другое дело – средства, которые для этого используются. Ведомство, которое представляет Филин, готово применять самые жесткие меры, как они считают во благо. Я в такое «благо» не верю. И никогда не поверю. Все это кончится очередной диктатурой. Ведь можно изнасиловать женщину для того, чтобы родился ребенок, а можно зачать ребенка в любви и согласии. Результат – один, средства – разные.

– Доходчиво говоришь.

– Вникай, вникай, пригодится. И вот еще что. Ты все-таки с этими американцами поосторожнее. Сейчас, конечно, времена другие, но, видишь ли, здесь наши интересы пересеклись со Службой внешней разведки. Эти ребята зачастую не выбирают средств. Если что, они тебя и подставить легко могут. Отмывайся потом. А меня держи постоянно в курсе. В резерве всегда есть возможность связаться с серьезными людьми.

Уходя, от Валерии Петровны я получил еще один совет:

– Александр Борисович, в нашем буфете прекрасный свежий кефир продают. Не поленитесь, сходите...

– Спасибо огромное, – вполне искренне поблагодарил я ее.

Удивительно прозорливые существа – женщины. Как она смогла догадаться, что глоток кефира – это именно то, что сейчас мне требовалось более всего? То, как говорится, что доктор прописал.

Старушка с первого этажа оказалась единственной свидетельницей:

– Я, когда чай пью, всегда у окна сижу. А сегодня утром опять воду отключили. Ну, у меня на этот случай всегда вода припасена. Дочка принесла бутылки пластмассовые, очень удобные. Я в них и масло растительное, которое разливное, покупаю, оно хорошее, густое, подсолнушком пахнет, не то что импортное, ни запаха, ни вкуса, и воду для цветов отстаиваю. И вот еще и запасаю.

Они последний год часто у нас воду отключают, все роют и роют. Не то ищут чего, не то чинят. А для цветов обязательно отстаивать надо, они хлорки этой не любят, хиреют. А люди, они все стерпят, и хлорку, и пестициды.

Человека этого я знаю, он тут уже с пол года живет. Там евреи раньше жили, на пятом этаже в трехкомнатной, в Америку уехали. А этот их квартиру купил. Говорят, за много миллионов. Откуда только такие деньжищи у людей? Не иначе как воруют. Я-то на свою пенсию даже подоконничка не куплю...

И машины-то у него какие! В таких раньше только правительство ездило. Да все разные, одна другой красивше. Он утром всегда в одно время выходил.

Машина за ним приезжает, шофер выходит, за ним заходит, в подъезде дверь никогда не придержит, бумкает со страшной силой, аж стекла трясутся. Никогда, я специально смотрела. Я и объявление специально вывесила: «Уважаемые жильцы! Не хлопайте дверью!» Как об стенку лбом – все равно хлопает. Будто не русским языком написано или будто его не касается.

Жена у него, не у шофера, а у жильца нашего, правда, вежливая, поздоровается всегда. И дочка у них лет восьми. В школу ходит, ее тоже на машине возят. На другой. Ну сейчас семьи-то его не видно. То ли на курорте, то ли на даче.

Как машина приехала, я не видела, сначала в комнате была, потом из кружечки умывалась. Потом гренки жарила. Когда за стол села да в окно посмотрела – машина уже стояла. Он ее, шофер-то, всегда так прямо у подъезда ставит, ни пройти ни проехать. Даже на тротуар заезжает.

Напротив нашего подъезда бачки мусорные стоят, вон, видите, прямо напротив. Мы не раз жаловались, писали, дочка в исполком звонила, и в эту самую мэрию всем подъездом подписывались, а они все стоят и стоят. Убивец там-то и прятался.

Эти двое, шофер и наш, из подъезда вышли, садиться в машину хотели. И тут вдруг сначала наш упал, а за ним и шофер. А выстрелов-то и не слышно было. Шофер еще так руками взмахнул, а наш– то сразу повалился как сноп. Я даже и не поняла сначала, что произошло.

Потом, гляжу, этот из-за мусорных бачков туда, влево побежал. Там у нас проход на Ленинский проспект, через арку. Да, еще. У нас тут собачка дворовала. Ничья, ее все подкармливают из жалости. Белая такая, лохматенькая, Белек зовут. Мухи не обидит, а побрехать любит. Так Белек на того, за бачками, бросился, а он, убегая и почти не оборачиваясь, в Белька стрельнул. Собака-то ему чем помешала?

Ой, что я говорю! Ведь людей поубивали! Я-то сразу вышла, а что делать – не знаю. Обратно побежала, в милицию звонить. С перепугу номер позабыла, ноль один или ноль два... Вспомнила, когда в пожарную сначала попала. А девушка такая вежливая в милиции. Все выслушала, куда, говорит, приезжать, бабушка... Ну адрес-то я сказала, чай, не такая глупая.

Выглядел-то как? Да худенький такой, вроде невысокий, разве тут углядишь? Люди мертвые лежат, да и шел он быстро, почти бежал. Лишь на минутку остановился, Белька застрелил когда. Да вроде не блондин и не брюнет, пегий такой. В курточке короткой, светлой. То ли серой, то ли бежевой...

Так рассказала Клавдия Степановна Семенова об убийстве председателя правления акционерного общества «Нефть России» Константинова Льва Адольфовича и его шофера-телохранителя.

Нефтяная война в Москве шла своим ходом.

Количество ее жертв к августу 1994 года исчислялось уже не единицами, а десятками человек. Заказные убийства верхушки нефтяного бизнеса превратились из случаев чрезвычайных в почти обыденные, повседневные.

Я подъехал к Центральному Дому литераторов со стороны улицы Герцена. Теперь она опять называется Большой Никитской, но по старой привычке, да и для краткости ее продолжают «обзывать» Герцена. Конечно, в Герцене ничего плохого нет, кроме того, что, когда его разбудили декабристы, он развернул революционную пропаганду и агитацию, но Большая Никитская звучит как-то более по-московски, патриархально и традиционно.

При входе меня встретила очень строгая служительница, потребовавшая писательский билет. Такового у меня не оказалось, но удостоверение прокуратуры ее вполне устроило.

Знаменитый писательский особняк, как и многие другие прежде престижные места, не избежал новых веяний. В киоске около часов, правда, по– прежнему торговали книгами. Но при входе находился пункт обмена валюты, а справа, в холле, – киоск с расписными платками, гжелью и всякими побрякушками и поделками.

В просторном холле перед рестораном торговали одновременно картинами и офисной мебелью. При мне не покупали ни того, ни другого. Да и как-то странно было представить, что кто-то едет в Дом литераторов покупать мебель.

Меня вообще крайне удивляла такого рода торговля, я никак не мог понять, почему в булочной надо продавать женские сапоги, в парикмахерской – устраивать пункт обмена валюты, а в уличных, пусть и роскошных киосках торговать запредельно дорогой аппаратурой, одеждой и обувью. На улице нужно торговать мороженым и жевательной резинкой, а в булочной хлебом. Может быть, я излишне придирчив, но все же мне кажется, что в моих рассуждениях есть хотя бы минимальная логика. А в безудержной торговле всем и вся таковая начисто отсутствует.

Я прошел через буфет с расписанными разными знаменитостями стенами. За столиками сидели, видимо, живые писатели. Известных среди них я не заметил. Не было, к счастью, и поэта Кочнева. А то я имел бы шанс быть увенчанным титулом «мисс Марпл». Незнаменитые писатели успели уже изрядно приложиться, невзирая на достаточно раннее время – Стивен Броуди ждал меня к четырем часам.

В Дубовом зале публика была явно посолиднее, чем писательская. Очевидно, это были читатели.

Стивен Броуди уже сидел за столиком у стены, сервированным на двоих. Он встал, приветствуя меня. Он лучисто улыбался, всей своей фигурой демонстрируя радость встречи со мной. Я расплылся в ответной улыбке, надеюсь, столь же светлой, искренней, трогательной и столь же лучезарной. Прямо рождественская картинка под названием «Старые друзья наконец-то встречаются вновь после долгой разлуки».

«Турецкий, не сверни от счастья челюсть», – шепнул мне внутренний Турецкий. Похоже, его не умилила прелестная и романтическая встреча «старых друзей». Все-таки он немного циничен, подумал я сам про себя в третьем лице и сразу перестал улыбаться.

– Что вы будете пить? Вино, пиво? Или водку предпочитаете?

– Минеральную воду. Я за рулем.

К нашему столику уже подскочил официант с блокнотиком. Броуди протянул мне меню. И стал советовать, что заказать. Похоже, он был здесь завсегдатаем.

– Я полагаюсь на ваш вкус, – сказал я ему в конце концов.

Броуди очень по-деловому изложил свои пожелания официанту. Тот только успевал строчить в блокнотике.

– Я обычно здесь заказываю много закусок. Они их очень прилично готовят. Раньше я вообще ходил практически только сюда. Потом в Москве появилось довольно много новых ресторанов. Я посетил несколько. Но в результате все равно оказываюсь здесь. Во-первых, повторюсь, здесь хорошо кормят. Во-вторых, нет музыки. В-третьих, бандитов не так уж часто встретишь. Все-таки приятнее обедать, когда над головой не свистят пули.

Броуди улыбнулся самой светлой из своих улыбок.

– А давно ли вы в Москве? – задал я традиционный вопрос, безуспешно пытаясь вспомнить, задавал ли я его при первой нашей встрече в квартире Ричмонда.

Даже если и задавал, Броуди бровью не повел:

– Постоянно уже третий год.

Официант принес тарталетки с паштетом, сыром, креветками. Блюдо с зеленью, оливками и овощами также выглядело необычайно аппетитно. Розовые ломтики кеты перемежались с белыми кусочками осетрины, кое-где желтел лимончик. Икра черная, икра красная были поданы в глубоких розетках. Глядя на этот натюрморт, я внезапно понял, что безумно проголодался.

Броуди, похоже, тоже как следует не завтракал. Ну, а уж не обедал – наверняка. С удовольствием поедая закуски, я не забывал разглядывать своего визави.

На вид Броуди было лет тридцать пять – пятьдесят. Примерно такой же возрастной разброс, как и у секретарши Меркулова. Но если у женщин эта «вилка» вполне объяснима, у мужчин же создает впечатление скорее искусственности, чем моложавости.

Все-таки ближе к пятидесяти, вынес я наконец приговор. Итак, господин Броуди, сорока, скажем, восьми лет, лицо гладкое – и выбрито гладко и вообще такое, нет выдающихся скул или там защечных мешков. Я усмехнулся и объяснил Броуди причину смеха:

– Сырный паштетик очень хорош!

Броуди согласно кивнул, а я продолжил про себя свой словесный портрет, считая, что уж коли он меня пригласил на разговор, то пусть первый и начинает.