Текст книги "Первая версия"

Автор книги: Фридрих Незнанский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 25 страниц)

– Нет, не надо, – отрезала Романова.

– А вот этих двоих вы не узнаете?

Я выделил из общей группы фотографий Ольгу Лебедеву и Нормана Кларка.

– Нет, не узнаю, уважаемый Александр Борисович, – спокойно ответил Буцков, мельком взглянув на карточки.

Интересное кино! Похоже, меня-то он как раз и узнает. Интересно, откуда бы это? Ведь Романова нас друг другу не представляла. Я решил сделать вид, что не заметил его промаха. Или это был вызов? Мол, высоко сижу, далеко гляжу.

Но уж коли он не по правилам, то и я решил вытащить из рукава припрятанного джокера:

– А у меня, Андрей Леонидович, несколько иные сведения на сей счет, – голос мой был настолько сладок и медоточив, что мне аж самому стало противно, – а именно, что двадцатого июня сего года на веранде загородного ресторана «Самовар» имела место встреча. Деловая встреча. Между вами, Андрей Леонидович, сотрудником посольства США Дэвидом Ричмондом, имени которого вы так и не припомнили, и Норманом Кларком, известным американским издателем и предпринимателем. А вот это та самая Ольга Лебедева, которая была в ресторане вместе с Ричмондом, а после была убита вашими людьми... – Я протянул ему фото Ольги, но он не желал смотреть.

Нависла тяжелая тишина. Кажется, Романова искренне наслаждалась растерянностью Буцкова, но тот быстро взял себя в руки:

– Если это официальный допрос, то я отказываюсь отвечать в отсутствие своего адвоката. Если это просто беседа, то я от нее устал. И хотел бы покинуть ваше слишком гостеприимное заведение. У меня много работы.

Александра Ивановна быстро взглянула на меня, я ей столь же быстро подмигнул.

– Да, это всего лишь беседа, и вы можете быть свободны.

Когда за внешне спокойным, но на самом деле разъяренным Буцковым закрылась дверь, Романова усмехнулась:

– Ну, Саня, разворошил ты гадюшник, похоже. Знаешь, даже я, видавшая виды на своем веку, чувствую, что это дико опасный тип. Слушай, Саня, может, тебе охрану организовать, а то...

– Да что вы все с этой охраной заладили! – психанул я. – Хватит того, что я с «Макаровым» не расстаюсь. Скоро под подушку класть буду. Еще мне всякой сволоты бояться недоставало.

– Ну-ну, успокойся, знаю, что герой, – примирительно сказала Романова.

– А где Слава-то Грязнов? Все раны зализывает?

– Да нет, уж с утра на работе. У себя в кабинете с лохматым каким-то беседует.

– Пойду проведаю раненого друга.

– Звони, – кивнула Романова, уже углубившись в свои записи.

Кабинет, где сидел Грязнов, находился на следующем этаже. Проходя через холл, я поздоровался с муровцами, которые с интересом, как малые дети, смотрели криминальную хронику по телевизору. Будто сами не сталкиваются с этим каждый день. Как раз в этот момент на экране показывали роскошный синий «мерседес», крыша которого была вскрыта, как консервная банка.

Диктор объяснял, что этот «мерседес» принадлежал господину Соломатину, председателю правления Нефтегазбанка. Когда машина банкира проезжала по улице Осипенко, где находится главный офис банка, по пути ее следования были взорваны «Жигули», видимо под завязку начиненные взрывчаткой. Господин Соломатин, шофер и двое охранников погибли. Взрыв был произведен скорее всего с помощью радиоуправления.

– Нефтяная война все еще продолжается, – мрачно закончил сообщение диктор.

Ребята зашумели и принялись обсуждать детали происшествия. Я же прошел в кабинет к Грязнову.

Кивнув мне на стул, он продолжил разговор с заросшим донельзя человеком абсолютно богемного вида. Как я вскоре понял, это был художник, сделавший для Дудиной копии работ из коллекции Кульчинского, которые потом задержали на таможне в багаже господина Терхузена.

– Наташа – святой человек, – убежденно говорил заросший.

Я даже и не сразу понял, что это он о Дудиной-Личко и так далее столь выспренно отзывается. Что и говорить, оказывается, человек и впрямь многолик.

– Понимаете, господин майор, она хотела передать коллекцию мужа в Костромской областной музей. Ее муж был родом оттуда. Но ей хотелось оставить в память о нем копии самых интересных работ. Конечно, я согласился. Я даже денег не стал брать за работу, только за материалы...

– Скажите, Миша, а вы впервые по просьбе Натальи Юрьевны выполняли подобные работы?

– Ну, не скажу, что очень много, но кое-что делал. Например, в прошлом году, еще когда был жив ее муж, они просили отреставрировать несколько икон. Две шестнадцатого века, а одна пятнадцатого, совершенно замечательная – «Огненное вознесение Илии», знаете такой сюжет?

– Знаю, – не очень уверенно ответил Грязнов. – Их они тоже собирались кому-то дарить?

– Конечно, все свои иконы они собирались передать храму Большого Вознесения. Вы его знаете, у Никитских ворот, там еще Пушкин с Натальей Гончаровой венчался. Они так и говорили, что вот в честь Натальи Гончаровой они их туда и передадут. То есть это, конечно, не совсем канонический ход, – усмехнулся лохматый Миша, – но все-таки для Наташи это было очень важно.

– Так что ж, все ясно, – сказал Грязнов, – спасибо вам, Миша. Прочитайте и подпишитесь, пожалуйста, вот здесь и здесь.

– Да что там читать, я вам и так верю.

И Миша, не глядя, подписался в указанных местах.

– Как ты его раскопал? – поинтересовался я, когда за художником закрылась дверь.

– Элементарно, Ватсон. Стоило показать в училище пятого года его работу, как мне тут же назвали имя. Талант, брат, вещь достаточно редкая. Не затеряется. Но лопух, скажу я тебе! Да ты ж сам видел. Голову на отсечение даю, что не придуривается.

На сей раз головы Грязнова мне не было жалко, потому как скорее всего он был прав.

– А сами-то картинки тю-тю? Кондов еще не отыскали? Все ж таки народное достояние.

– Ой нет, Саша, боюсь, что уплывут картинки... Тут, понимаешь ли, какое дело, Дудина-то от нас улизнула благополучно.

– То есть?

– Нет нигде ее, я ж не напасусь людей за каждым ее шагом следить. Три дня уже дома не появляется. Не то блядует, не то картинки в землю зарывает. Ну ничего, глядишь, где и выплывет. Пограничникам и таможенникам мы передали и описи картин, и ее личико. Причем в двух видах – бабцы в расцвете лет и дряхлой старушонки. Ты ж знаешь, она у нас артистка. «Наташа – она святой человек», – сказал он с придыханием.

Он так ловко передразнил Мишу, что я не мог не рассмеяться.

Рыжая хитрая Клеопатра и черная вальяжная Луиза всегда прекрасно чувствовали настроение хозяина. Поэтому они прятались за сейфом, пережидая, пока ярость Андрея Леонидовича утихнет.

– Андрей, да не бери ты это в голову. – Степашин отхлебнул коньяк из маленькой рюмочки.

– Как я их ненавижу! – прорычал Буцков.

Но все же присел напротив Степашина и залпом опрокинул в себя рюмку.

Ладно, ладно, успокойся. Мы ведь практически одержали победу. Теперь, можно сказать, у нас есть и свой банк. Так что отныне мы вправе считать себя нефтяными королями. То есть мы с тобой почти, как арабские шейхи. Дело только за гаремами. Но это дело наживное.

Степашин нарочито плотоядно улыбнулся, но Буцков лишь поморщился. Степашин попробовал подойти к шефу с другой стороны:

– Во всяком случае, деньги, которые мы заработали, уже невозможно потратить. Теперь, через контролируемые нами банковские структуры мы сможем без хлопот пополнять наши специальные счета в швейцарских и люксембургских банках. Пора, Андрей, рвать когти. Лучше руководить нашей организацией с Лазурного берега, чем из тюрьмы. Это, конечно, тоже возможно, но менее комфортно. Похоже, кольцо сжимается. У нас может просто не остаться времени. – Степашин говорил горячо, но мысли свои выражал как бы в виде совета.

Буцков наконец улыбнулся. Клеопатра осторожно высунула голову из-за сейфа, принюхиваясь.

Буцков и Степашин выпили еще по рюмке. Буцков, опершись подбородком о кулак, о чем-то глубоко задумался. Степашин ему не мешал, зная, что в такие моменты Андрей Леонидович принимает решения.

– Все-таки я настаиваю на том, что его надо убрать, – наконец сказал он, и в голосе его особенно отчетливо зазвучали металлические нотки. – Все, что ты говоришь, конечно, правильно и верно. Когти надо рвать, но только заплатив по оставшимся счетам. Я не могу простить того, что из-за них нам придется хотя бы на время отказаться от легальной борьбы за власть.

– Андрей, подумай, они же всех на уши поставят! Всю милицию, ОМОН, прокуратуру... Да еще, того и гляди, ведомство моего однофамильца подключат. А с ФСК и вовсе шутить не следует.

– Он со мной говорил как с какой-то швалью!

Буцков стиснул рюмку с такой силой, что она треснула в его ладони. Он стряхнул осколки в корзину для бумаг.

– Такое я не могу простить... Всякий паршивый следователишка будет еще на меня свысока поглядывать? Ну нет, не бывать этому. Только на сей раз поручи это дело не этим безмозглым идиотам, которые промахнулись с рыжим шутом из ментарни, а Доле. Доля промахов не делает. А мы тем временем отсидимся на даче и посмотрим, как дело будет разворачиваться. Тем более что я хочу проследить за переправкой картин до конца. Чтобы быть уверенным, что в официальной нашей резиденции на Лазурном берегу холлы и гостиные будут оформлены хорошей живописью.

– Нет, Андрей, от картин на Западе лучше побыстрее избавиться. Продать через подставных лиц в «черные» коллекции. Я же вам не зря расхваливал свою тетку Наталью Юрьевну – она своего рода гений этого дела. Что-нибудь продать-перепродать, да не остаться внакладе. Она уже с этой американки столько долларов настригла, а та платит и платит. Думает, вернутся к ней баксы сторицей. Но я-то знаю – от моей тетки никому ничего не возвращается.

Ну американку-то даже немного жалко, но уж больно хочется наколоть сытого козла-международника, а особенно этого гэбэшника. Видишь, вроде как они договаривались с нами сначала сами, а все практические дела на бабу свалили. Джентльмены хреновы.

Буцков достал из среднего ящика стола новую рюмку, налил коньяку и выпил. После этого добавил, завершая разговор:

– Нам бы только день простоять да ночь продержаться. Если уберем следователя, у которого слишком длинный нос, то у нас будут те несколько дней, чтобы зацементировать нефтяной рынок на случай нашего срочного отъезда. Он слишком дорого нам дался. Не дрейфь, Женя, я тебе обещаю, что не позже чем через неделю мы будем купаться в Средиземном море. Теперь сидим на даче, в Москву носа не кажем. Все переходят на казарменное положение. Про эту дачу никто не знает. А записана она на одного о-очень народного артиста. Так что она вне подозрений. В крайнем случае, мы им за так не дадимся.

Похоже, последняя фраза не очень-то понравилась Степашину. Если положить руку на сердце, то больше всего на свете ему хотелось сейчас очутиться на том самом благословенном Лазурном берегу.

Кошки, почувствовав, что хозяин уже вошел в норму, вылезли из своего традиционного укрытия и смело запрыгнули на стол.

Сегодня я решил, что мне просто необходимо посмотреть балет. То есть на самом деле я, конечно, хотел увидеть Любу. Но сначала хотел увидеть ее как бы издалека. Сцена Большого для этого подходила как нельзя лучше. Тем более что давали «Жизель».

В прошлый раз на этом спектакле я следил только за Ольгой в первом акте, теперь же мне предстояло любоваться Любой во втором. Скажу честно, что я так устал от всех тех бумаг, что перелопатил сегодня с Ломановым, что чуть не заснул на самом красивом месте, где вилиссы хотят укокошить Альберта, а Жизель им не дает. Исключительно самоотверженная женщина!

К счастью, у заснувшего рядом старого немца выпал из рук бинокль, и от этого стука я пришел в себя. Под музыку Адана в голове моей прокручивались совсем не музыкальные мысли о Нормане Кларке, его таинственных и вроде бы даже не очень для него выгодных махинациях с поставками оружия и еще о том, что в эти поставки напрямую были замешаны убитый Дэвид Ричмонд и Андрей Леонидович Буцков, с которым я сегодня впервые встретился лицом к лицу.

После спектакля я ждал Любу у служебного входа. Рядом топтались восторженные балетоманы и балетоманки с букетами и горящими глазами. Люди без букетов были поклонниками вроде меня, то есть не балета как такового, а конкретных его представительниц. Худенький молодой человек, сам похожий на балетного танцовщика, как-то странно на меня время от времени поглядывал.

Наконец вышла Люба. Все-таки я чувствовал себя полным дураком, что не догадался купить несколько цветочков. Как-то совсем из головы вылетело, что женщины это ужас как уважают – цветы разные, шоколад...

Но Люба, похоже, была рада мне и без цветов. Никого не стесняясь, она прямо-таки кинулась ко мне в объятия. Врать не буду, я испытал приятное волнение.

Страннее всего повел себя в этой ситуации тот молодой человек, который прежде поглядывал на меня. Он нам кивнул. Я почувствовал, что Люба как-то напряглась, а лицо ее слегка нахмурилось.

– Александр Борисович,– более чем официально сказала она, – позвольте вам представить моего брата.

– Денис, – протянул мне руку молодой человек. – Я тут тоже свою однокурсницу, Лену Юркову, жду, ты ее, Люба, не видела?

– У кордебалета ведь другая раздевалка, сам знаешь. Ну пока, нам пора. – И Люба буквально оттащила меня от служебного входа. – Саш, я ужасно хочу есть! Просто умираю! Идем скорее!

Я успел лишь кивнуть Денису на прощание, но, удаляясь, чувствовал как бы физически его пристальный и одновременно растерянный взгляд. Я не знал, чем такой взгляд можно объяснить. Любу об этом тем более спрашивать было бесполезно.

И без объяснений было ясно, что между братом и сестрой отношения какие-то странные.

Глава пятая ЛЕГЕНДА О ВЕЛИКОМ ШПИОНЕ

9 августа 1994 года

И опять мы с Любой совершенно по-семейному пили утренний кофе. Я все-таки рассказал ей о своем путешествии в Америку, не открывая, впрочем, цели и результатов поездки. Люба прежде бывала в Америке не раз на гастролях, поэтому мы просто делились впечатлениями от этой безумной, так не похожей на нашу страны.

– А ты помнишь около Центрального парка небоскреб, где жил Джон Леннон?

– Конечно, только там жил не один Джон Леннон, а целый букет звезд. Этот дом называется «Дакота». Правда, это здорово, когда домам дают имена собственные? Представляешь, если бы мой дом назывался бы, например...

– Суббота!

– Что – суббота? – не поняла Люба.

– Ну, дом по имени «Суббота». Улица Пятницкая, а самые заметные дома – Понедельник, Вторник... И так до Воскресенья.

– Н-да, Турецкий, фантазия у тебя чрезвычайно оригинальна, – язвительно сказала Люба.

– Какой уж есть, – с ложной скромностью потупил я глаза.

– Там, в этом доме «Дакота», жил и Рудольф Нуриев. Великий балетный танцовщик. А ты знаешь, как он остался на Западе? В парижском аэропорту он бросился к французскому полицейскому с криком «Хочу быть свободным!». Ох, и скандал тогда был!

Люба аж присвистнула и продолжала, с удовольствием отхлебнув горячего кофе:

– Зато потом он танцевал что хотел, где хотел и стал, между прочим, одним из самых богатых в мире балетных артистов. Он ведь родился в какой-то дыре на Урале и, видимо, поэтому покупал на Западе роскошные квартиры. В Париже, Лондоне, Нью-Йорке. Люди, которые бывали у него, рассказывали, что все его квартиры напоминали антикварные лавки. Или пещеру Али-Бабы. А ездил он только на белых лимузинах. Хотя уж про это, наверное, врут, – засмеялась Люба.

– Да, богатое, видать, наследство оставил он своим детям.

– Окстись, какие дети! Ты что, газет не читаешь? Он умер от СПИДа, потому как был беспросветно голубым.

– Ну, тогда я ему не завидую, – сказал я, по-хозяйски обняв Любу и чмокнув ее в гладкую щеку. – Я, знаешь ли, очень женщин люблю.

– Это заметно, – назидательно сказала Люба, строго посмотрев на меня.

Но не выдержала строгой интонации и рассмеялась...

Около Любиного подъезда я на минуту приостановился, чтобы прикурить. И тут кто-то неожиданно окликнул меня:

– Александр Борисович!

Это был Денис, Любин брат. Мне показалось, что он специально поджидал меня. И я не ошибся..

– Извините, Александр Борисович, я хотел бы с вами поговорить, если можно...

– Можно, только давай-ка лучше по пути, в машине. Я еду в центр. Могу и тебя заодно подбросить.

– Да-да, в машине даже лучше.

Пока мы выезжали из двора, Денис молчал, словно собираясь с мыслями. И, наконец, задал совсем неожиданный вопрос:

– Вы ведь в прокуратуре работаете?

– Это тебе Люба сказала?

– Нет, не Люба. Мы с ней вообще не общаемся. Вы помните, два года назад в красных домах на улице Строителей вы расследовали убийство двух стариков? Так это было в нашем подъезде, вы тогда всех жильцов опрашивали, и меня тоже. Помните это дело?

– Помню, – кратко ответил я.

Еще бы не помнить! Это было редкое по зверству и явной бессмысленности убийство.

Старики Цветковы всю жизнь собирали антиквариат. И за этим благородным делом вырастили оболтуса-сыночка. Который, недолго думая, нанял двоих охламонов, чтобы те обворовали родителей. Наемные воры должны были связать стариков и вынести из квартиры все ценное. Добычу предполагалось сбыть, а прибыль поделить в обговоренных пропорциях. Но жизнь внесла свои коррективы. Один из нанятых оказался психически больным. Когда старики были связаны, вместо того чтобы мирно собирать барахло, этот тип разделся догола, достал из сумки топор и порубил стариков на куски. Напарник в ужасе сбежал. Вся квартира была залита кровью, как скотобойня...

– Я хотел вас предупредить... – Денис замялся. – Может быть, я вмешиваюсь не в свое дело и вы сочтете все это чистоплюйством, но для меня это дело принципа. Я хотел сказать вот о чем...

Он нервно сглотнул, точно набираясь сил для преодоления невидимого препятствия. И, наконец, выпалил:

– Люба уже много лет сотрудничает с КГБ!

– Что? – слегка остолбенел я.

– Да, еще с советских времен, то есть еще с училища. Они прижали ее на какой-то мелкой контрабанде, когда она ездила на свои первые гастроли с училищем... И, похоже, ей это очень понравилось. Давало, что ли, тайную власть над людьми?

Я слушал крайне внимательно. Денис не производил впечатление интригана, скорее наоборот – чистого и идеалистически настроенного мальчика. Такие не врут, да и с какой бы стати ему наговаривать на сестрицу? Между тем Денис продолжал:

Я узнал об этом случайно. Я не подслушивал, а просто услышал телефонный разговор. Она думала, что одна дома, а у нас отменили утреннюю репетицию, и я вернулся домой. То, что она говорила, было обыкновенным доносом. Я устроил ей скандал, и она вынуждена была во всем признаться. Но ей не было стыдно, она сказала, что я идиот и простофиля. Я никому, кроме родителей, об этом не рассказал. Для них это было страшным ударом... Я и в Большой поэтому отказался идти, хотя на меня был запрос. Видеть ее не хотел. Танцую вот в театре Станиславского...

Денис замолчал.

– А почему ты решился рассказать об этом мне?

– У вас слишком серьезная и ответственная работа. Насколько я догадываюсь, между прокуратурой и КГБ всегда были очень напряженные отношения. Наверное, они Любу специально к вам подослали. Как я мог промолчать?

– Спасибо, – сказал я Денису и крепко пожал ему руку. – Ты даже не знаешь, как ты мне помог.

Он грустно кивнул. Видно было, что ему не без труда далось это разоблачение сестры.

Что ж, все или во всяком случае многое вставало теперь на свои места.

...Только-только я вошел в кабинет, как Ломанов сразу же мне сообщил, что звонил Алексей Сергеевич Зотов, отец Пети Зотова, и сказал, что его друг, ну тот самый, из ГРУ, вернулся наконец-то из Гурзуфа и готов встретиться.

Ломанов протянул мне листок, где кроме номера было записано имя: Бугрицкий Лев Ильич.

Я набрал номер, представился и договорился со Львом Ильичом на два часа. А до того нам с Ломановым нужно было обмозговать положение дел на сегодня, а хорошо бы и на завтра.

Уж больно мне хотелось прижучить «крестного отца» Буцкова, и американские документы вполне давали для этого основания.

К сожалению, с полковником Фотиевым было сложнее – кроме моей уверенности в том, что я видел именно его при убийстве Баби, иного компромата на него не было. Был еще, правда, подземный ход, но это опять же не повод для ареста человека. В конце концов, не он сам его рыл. Да если бы даже и сам.

А что, если потрясти Филина? Но я тут же отбросил эту мысль. Похоже, Филин был из тех, кто выкрутится из любой ситуации и при любой погоде.

К тому же еще и Дудина пропала. Вот поистине чертова баба! Не женщина – оборотень.

Немного поразмыслив, я позвонил Меркулову и рассказал ему о своем решении:

– Костя, Фотиев с повинной не придет, а против него у нас доказательств нет. Надо вынудить его к каким-то встречным действиям, чтобы была возможность схватить за руку.

– Ну и что ты предлагаешь?

– Ты можешь организовать утечку информации, чтобы она дошла непосредственно по адресу – до руководства Службы внешней разведки? То есть они должны узнать, что мы знаем, кто убил Баби Спир и через чьи руки прошла исчезнувшая коллекция Кларка.

– Хорошо, Саша, я прикину, как элегантнее это организовать. Ты хорошо подумал?

– Еще как! Спасибо, Костя.

– Пока не за что.

Что ж, посмотрим, как сработает один и тот же метод с двумя столь разными и столь опасными противниками. Буцковым и Фотиевым.

Я понимал, что больше откладывать нельзя, просто некуда. Еще лучше я понимал то, что вызываю на себя прямо-таки шквальный огонь.

Игорь Доля не любил ездить на такси. Он предпочитал метро. Там, в гуще народа, он чувствовал себя незаметным. А это такое необъяснимо сладостное чувство – быть совсем неприметным и в то же время знать, что ты выше всего этого быдла.

Может быть, из-за этой странной любви к общественному транспорту он и не покупал себе машину. Хотя денег за его высокопрофессиональную работу платили столько, что он мог бы позволить себе приобретать их хоть каждый месяц. Поэтому другой его страстью было посещение дорогих автосалонов. Он как бы выбирал машину, а потом пренебрегал ею, отказываясь от покупки.

И опять спускался в подземелье метро.

На станцию «Беляево» он приехал в последнем вагоне. Выйдя на улицу, он сначала нашел дом. Стоя во дворе и поглядывая на играющих на площадке детей, он вычислил окна нужной квартиры, а потом посмотрел вокруг, прикидывая, где лучше выбрать место для исполнения не только ответственного, но и опасного заказа.

Ровно напротив девятиэтажного пятиподъездного дома стоял точно такой же. На крыше его, чуть наискосок от нужных окон, возвышалась надстройка лифтовой шахты. Мало того, этот второй дом стоял на горке по отношению к первому, что создавало дополнительные удобства.

Еще одно неоспоримое преимущество заключалось в том, что от подъезда, через который предстояло подняться в эту лифтовую надстройку, можно было быстро и достаточно незаметно уйти.

Направо – за угол дома, налево – на проезжую улицу с магазином, около которого всегда много народу, или прямо – через спортивную площадку и корпуса общежитий, к метро.

Наверх он подниматься не стал, чтобы лишний раз не светиться. По опыту он знал, что ход в лифтовую надстройку и на крышу в таких домах или вовсе не закрывается, или же запирается висячим замком, который можно открыть чуть ли не ногтем. На всякий случай у него был специальный перочинный ножик, лезвия которого всегда можно было использовать как отмычку.

Доля придавал большое значение качеству не только основных, но и второстепенных профессиональных инструментов.

«Будем надеяться, что сегодня клиент ночует дома», – подумал Доля, спускаясь в метро.

Дверь нам открыл высокий спортивного вида человек, совершенно седой и с седыми же аккуратно подстриженными усами. Даже в полутемной прихожей с первого взгляда приятно поражали его уверенные манеры и неуловимая аристократичность облика.

– Здравствуйте, здравствуйте, – загудел он низким голосом в ответ на наши приветствия, – рад видеть вас в моем доме.

Этот человек вполне бы мог играть князей и графов в самых серьезных фильмах, не вызывая раздражения даже у сверхвзыскательного зрителя.

– Проходите сюда, в эту комнату. Здесь я обычно принимаю гостей, хотя в последнее время они бывают у меня достаточно редко.

Мы прошли в просторный кабинет с высокими потолками. Три стены кабинета были заставлены книжными стеллажами. У окна стоял широченный письменный стол, а слева и справа от него глубокие кожаные кресла.

В эти кресла Лев Ильич и усадил нас. А сам сел на высокий крутящийся стул перед письменным столом, как бы занял место полководца, который хочет иметь возможность видеть все сразу.

Перехватив наши восхищенные взгляды, которые мы бросали на это потрясающее обилие книг, он объяснил:

– Иногда, чтобы написать одну книгу, надо прочитать их минимум несколько десятков. А то и сотен. А я в последнее время только и делаю, что пишу книгу. Никак не закончу. Но надежд на завершение все же не оставляю.

– А о чем ваша книга, если не секрет? – вежливо поинтересовался слишком любознательный Ломанов.

– Не секрет, конечно. Это будет книга по истории нашей разведки. Насколько я понимаю, вас в некотором смысле тоже интересуют кое-какие аспекты этой истории. Не так ли, Александр Борисович? – повернулся он ко мне.

Кажется, не только мы его разглядывали, но и он нас изучал, как бы прощупывал взглядом – стоит ли иметь с нами дело.

– Ну, в некотором смысле – да, – ответил я. – Хотя я не знаю, точно ли это связано с разведкой или нет. Скорее нас интересуют конкретные люди. Зато наверняка знаю, что Служба внешней разведки очень пристально интересуется нашим нынешним расследованием и пытается нам всячески мешать. Я считаю своим долгом и вас предупредить об этом. Не хотелось бы вас подводить.

– Меня уже подвести довольно сложно, молодые люди, – засмеялся Бугрицкий. – А об интересе внешней разведки к вам и мне кое-что известно. Навел справки по своим каналам. Что-что, а каналы-то у меня остались... Стало быть, так. Алексей Сергеевич Зотов рекомендовал вас с самой лучшей стороны. Ему я верю. Да и судя по вашим лицам, вам и вправду можно доверять. Но в ответ я потребую одного: полной откровенности с вашей стороны.

Мы с Ломановым переглянулись, и я сказал:

– Да, мы будем абсолютно откровенны.

– Тогда ответьте мне со всеми необходимыми подробностями, почему вас заинтересовали Норман Кларк, Семен Филин и, видимо, полковник Фотиев?

– Как? О Фотиеве вы тоже знаете? – не смог сдержать я своего изумления. – Когда я беседовал с Зотовым, я сам едва ли подозревал о его существовании.

– Понимаете ли, Александр и Сергей... Вы позволите мне вас так называть?

– Конечно, конечно, – согласились мы с Лoмановым чуть ли не хором.

– Так вот, после того обыска, что вы устроили на даче Филина... Кстати, подземный ход на той даче вы обнаружили? – Он посмотрел на меня.

– Ну... – Я не то чтобы смутился, но все-таки немного замялся.

Потом все же решил и в самом деле держать карты раскрытыми:

– При официальном обыске ход обнаружен не был. Но позже я нашел его.

– Я так и подумал, – кивнул утвердительно Бугрицкий, – так вот, после того обыска Филин сделал вид, что поднимает большой звон. Но на самом деле он затаился, понимая, что рыльце у него более чем в пушку. Но вы на него можете особого внимания не обращать, это только фамилия у него такая хищная. Ему скорее подошла бы другая, Павлин к примеру. Уж больно любит хвост на людях пушить. Он умный аналитик, но фигура в нашем случае не опасная. И он, собственно, никогда не был разведчиком по большому счету. Он выполнял, скажем так, особые конфиденциальные дипломатические миссии. И был скорее чем-то вроде высокопоставленного почтового ящика. Или голубя, если уж у нас такие птичьи ассоциации. – Лев Ильич снисходительно улыбнулся.

Но я не случайно вас спросил про подземный ход, – продолжал он. – Филин связан с Фотиевым напрямую, но не только посредством этого хода, который можно воспринимать даже как некую метафору. Образно говоря, Фотиев и Филин – это как бы две стороны Луны. Видимая сторона, понятно, Филин, а невидимая, соответственно, – Фотиев. За ними значится немало серьезных дел, в том числе и связанных не только с государственными, но и, мягко говоря, личными интересами. И у того, и у другого немало денег на счетах и даже легализованной в последнее время недвижимости за границей. Эти ребята никогда не забывали в первую очередь о своем кошельке. Но если самого Филина можно не опасаться, то Фотиев человек не просто опасный.

Бугрицкий поднял вверх указательный палец и сказал подчеркнуто сухо:

– Сверхопасный. Не зря он столько лет возглавляет спецотдел, который отошел к СВР от бывшего КГБ. Этот отдел осуществлял все операции, которые в рамках международного права считаются не только незаконными, но и преступными. Этот же отдел занимался крупными финансовыми операциями, а также устранением неугодных лиц за границей.

– Ничего, мы его прижмем, – пообещал я. – За Баби Спир он у нас ответит по закону.

Ну это у вас вряд ли получится. Во всяком случае довести дело до официального суда не удастся. Понимаете ли, в чем дело... В этом ведомстве даже откровенных преступников никогда не передают на растерзание органам правосудия. Или им создают «крышу» и отправляют доживать свой век в тихую, спокойную страну, или, ну это уж в случаях совсем безобразных, им дается так называемый приказ номер семь. Согласно этому приказу виновный обязан покончить с собой.

– Прямо-таки самурайские законы...

– Ну, в общем, это близко к истине. Про разведку вообще много глупостей наговорено и понаписано, но то, что без сложной внутренней иерархии и структуры, без собственных кастовых законов она жить не может – это правда. Но, друзья, давайте вернемся к нашим баранам. Считайте, что я ничего не знаю. И вы должны буквально на пальцах мне объяснить, что знаете вы, какие у вас есть соображения по поводу событий, которые попали в сферу вашего внимания, и о предварительных выводах, которые вы сделали или можете сделать. Я же, со своей стороны, попробую по ходу анализировать вашу информацию. Глядишь, что-нибудь и прояснится. Я должен только сразу предупредить вот о чем. Призывая вас к полной откровенности, я все же не смогу ответить абсолютно тем же. Вы же понимаете, что есть секреты, принадлежащие не мне.

– Конечно, понимаем, – отозвался я.

– В одной хорошей арабской книге сказано, что книга служит не для того, чтобы отвечать на вопросы, а для того, чтобы указывать путь. Я сыграю роль этой книги и попробую указать вам путь, по которому следует идти. А для начала я вам хочу предложить по рюмочке коньяку, чтобы поиски пути не казались слишком пресными. Как вы смотрите на такое предложение?

От коньяка мы, естественно, не отказались. Затем я начал свой рассказ, который время от времени дополнял главный наш специалист по Кларку Сережа. Лев Ильич слушал нас не перебивая, только изредка кивал.