Текст книги "След "черной вдовы""

Автор книги: Фридрих Незнанский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 21 страниц)

В чем это сказывалось? Поначалу, когда были задействованы все службы, сотрудники МВД и ФСБ, как это постоянно случается, наступали друг другу на пятки, отстаивая каждый свой личный приоритет. Потом ФСБ все взяла под себя и… где-то проиграла. К милиции-то у населения как-то побольше если и не уважения, то хотя бы чисто человеческого доверия. А чекисты таким отношением к себе похвастаться не могли. Это ведь уже давно в крови у людей, никуда от него не денешься. Тебе суют под нос удостоверение сотрудника госбезопасности, ты и вздрагиваешь, а иной раз и просто теряешь дар речи, какие уж после откровения!..

А кроме того, обычно сильно мешает первоначальная установка. Вот чекисты решили, что был теракт, ну и стали работать исключительно в этом направлении. Работать-то работают, да ничего у них не получается. Не сходятся, понимаешь, концы с концами. В доказательство приводятся известные уже факты, вроде бы верно рисующие внешнюю сторону трагического происшествия. А вот со смыслом содеянного получаются сплошные нелады. И нет разумного ответа на самые элементарные вопросы: зачем и с какой целью? А в свою очередь, не зная причины, как искать исполнителей?

Видимо, и президент, и его ближайшие помощники прониклись этим пониманием, поэтому и прибыл в Санкт-Петербург человек, которому можно было доверять беспрекословно и в то же время надеяться, что он сможет своим авторитетом и опытом объединить разрозненные мнения. Свести всю известную фактуру в одну общую картину, не вынося ее при этом на так называемое всенародное обсуждение. Ну и кроме того, Меркулов знал еще и то, что президент мог бы доверить максимально узкому кругу неоднократно проверенных людей. Речь в данном случае шла о письменной просьбе некоего петербургского коммерсанта лично к президенту, копия которой была передана Константину Дмитриевичу Меркулову в запечатанном конверте начальником УФСБ Иваном Семеновичем Моховым. А конверт этот был доставлен к нему из Москвы накануне с указанием передать лично в руки руководителя межведомственной оперативно-следственной группы Меркулова К. Д., он и вскроет почту.

Константин Дмитриевич сам и вскрыл соответственно. Удостоверился, что у Александра Борисовича отличная зрительная память, да и в логике ему тоже не откажешь – почти слово в слово. И теперь, по собственному уже усмотрению, на что имел такое право, иначе, как заметил, провожая его еще в Москве, Турецкий, не хрен было бы и посылать, ознакомил с содержанием почты только трех лиц – Мохова, Громова и Гоголева, которых оставил после совещания. С остальными вежливо простился, пообещав, что будет привлекать в качестве помощи по мере надобности. Ну еще и Поремского оставил, естественно, тот же считался здесь правой рукой Меркулова!

И вот теперь Константин Дмитриевич ввел руководителей этих служб, ответственных за дальнейшее расследование, в курс тех нескольких уголовных дел – и здесь, в Питере, и в Москве, и даже в Германии, которые ему предложено было соединить в одно производство.

Впервые появившиеся в разговоре фамилии Нестерова и Масленникова если у кого и вызвали оживление, то разве что у одного Гоголева. Ни Громову, ни почему-то Мохову практически ничего криминального об этих людях известно не было. С Громовым-то понятно, он в городе недавно, а вот что Мохов не знает – странно. Хотя, как руководитель старой закалки, он, вероятно, все больше по шпионам, а какие из этих уголовников шпионы?.. Виктор же, будучи еще начальником уголовного розыска, прекрасно знал фигурантов. И это его знание оказалось теперь как нельзя кстати. Какие там досье! Виктор Петрович – сам себе досье! И про бандитскую разборку, в которой братва Нестерова убила младшего Масленникова, ему известно, и про те страховые делишки, в связи с которыми теперь загорает на нарах в Крестах папаша Масленников, ожидая своей участи, – тоже. А вот чем они занимаются в Германии, это и к Ленинградскому уголовному розыску отношения, в общем, не имело, и сейчас – тем более. Но… нет ничего невозможного. Надо будет – узнаем и это.

И он тут же перезвонил на свою бывшую службу и дал команду доставить к нему все имеющиеся материалы по названным лицам. Положив телефонную трубку на место, сказал с видимым облегчением:

– Ну, кажется, наконец машинка все-таки закрутилась…

И каждый понял его фразу по-своему…

2

Тем же вечером все известное «питерской бригаде» стало достоянием и московских «важняков», а те, по указанию Меркулова, передали эту информацию Турецкому, на следующий день ранним утренним рейсом «Люфтганзы» улетающему в Мюнхен. Таким образом, все участники многопланового расследования оказались информированными в равной степени, что позволило бы им в дальнейшем действовать максимально согласованно. В свою очередь, и Рюрик Елагин отправил в Петербург электронной почтой многостраничный протокол допроса Светланы Волковой.

Самому допросу, правда, предшествовал забавный эпизод. Этот «засранец Нехорошев», как следователи – между собой, естественно,– именовали теперь младшего коллегу из межрайонной прокуратуры, попросил оставить его наедине со Светланой Алексеевной буквально на пять минут, не больше. И он постарается убедить эту упрямую, своенравную и невероятно самонадеянную девушку… женщину (было похоже, что он уже и сам запутался, как ему в его-то положении следует ее называть), – словом, постарается уговорить ее быть предельно откровенной и искренней во время допроса.

«Важняки» засомневались, но Филипп убедил их – в присутствии Игоря Борисовича, – что ему, то есть Нехорошеву, рисковать и обманывать коллег в данной ситуации лично он, Агеев, не советовал бы категорически. А так, что же, пусть поговорит, предупредит, чем может грозить конкретно ей нежелание добровольно сотрудничать со следствием. Как, впрочем, и ему тоже. В общем, настращали и без того уже зажатого в угол Игоря и разрешили ему свидание, так сказать, наедине.

Тот не обманул. Действительно, пять минут спустя он вышел, чтобы заявить им, что Светлана Алексеевна согласна дать свои чистосердечные показания.

Одно было непонятно: каким образом сумел-таки повлиять на нее этот «межрайонный важняк», и в самом деле за какие-то считанные минуты убедивший Волкову рассказать, ничего не утаивая, о таких вещах, о которых следователи, пожалуй, и не чаяли услышать. Вот уж воистину исповедь – как перед казнью.

Последняя мысль неожиданно пришла в голову Филиппу, и он шепнул Курбатову. Тот внимательно взглянул на Филю каким-то новым, что ли, взглядом и медленно кивнул. Знали б они, насколько нечаянно, сами того не подозревая, оказались близки к истине! Ну а если б и знали, что изменилось бы? Процесс добывания истины бывает порой чрезвычайно жестоким – не внешне, нет, а внутренним своим, затаенным смыслом. Просто люди об этом редко догадываются либо предпочитают вообще не думать. Что еще проще…

Прима-балерина, несмотря на то что полностью – и душой, и телом – принадлежала исключительно высокому искусству, без коего себя и не мыслила, в быту оказалась очень наблюдательной и… памятливой. И еще – абсолютно не стеснительной в своих воспоминаниях и впечатлениях, касавшихся даже сугубо интимных сторон жизни. Она подробно, без всяких кокетливых ужимок или многозначительных умолчаний, рассказала о своих житейских мытарствах и трудностях до той поры, пока однажды неожиданно не приглянулась известному петербургскому бизнесмену Максиму Масленникову. Этот внешне приятный, спортивный молодой человек – лет тридцати с небольшим, расчетливый, но вовсе не скупой, а следовательно, весьма удобный и желанный, ввиду своей общительности и щедрости, практически в любой светской компании и в личном общении, был не лишен, однако, некоторых странностей, о которых Светлане стало известно лишь со временем. Но эти странности – чисто психологического или даже психического характера ей открылись много позже, после ряда неприятных историй, свидетелем которых она оказалась, вероятно, по чистой случайности, что тем не менее не спасло ее от кровавого – по ее представлению и твердому убеждению – исхода. И она после длительной преамбулы объяснила наконец, что конкретно имеет в виду.

Это, во-первых, ее уход от Максима, продиктованный изменениями в ее творческой судьбе: она собиралась переезжать в Москву. И второе – она покинула Максима, уйдя к его родному дяде, Виктору Михайловичу Нестерову, тоже очень крупному, совсем, можно сказать, крутому бизнесмену, у которого, по его словам, весь Петербург был в руках. Вероятно, самолюбивый, властный и жестокий Максим не захотел простить ее предательства, которого, в сущности, не было: ведь Максим все тянул и тянул с ее переходом из Мариинки в Большой театр, а Виктор Михайлович сделал это практически шутя – в течение какого-то дня. Так он сам ей и сказал. Надо же иметь обыкновенную человеческую благодарность! А еще именно Нестеров обеспечил ее очень даже престижным жильем в Москве. Может быть, следователи считают, что это стыдно: так вот, откровенно, продавать себя за возможность работать в Большом театре, за нормальные жизненные условия, за помощь, на которую способен в наше сволочное время далеко не каждый, не стыдно, зато буквально каждый стремится сам выиграть для себя – в первую очередь! Охмурить, обмануть, употребить в своих корыстных целях, а то и чисто скотских желаниях. А Виктор ничего такого от нее не хотел. Его вполне устраивало ее доброе отношение к нему. Ну там о любви рассуждать, конечно, нечего, какая такая любовь, если у тебя вся жизнь впереди, а он вдвое старше тебя? Это пока постель уравнивает шансы, а что станет завтра?

И тут же она с наивной бесхитростностью ляпнула такое, от чего Нехорошева в буквальном смысле перекосило, даже смотреть стало жалко, как человек впал в полнейший ступор. А Светлана всего-то и привела пример сказанному выше. Мол, да вот взять хоть бы того же Игорька. Ну с какой стати, разве что с очень большого бодуна, она допустила бы его к себе. Однако так сложились обстоятельства, что ей срочно потребовалось старое, испытанное народное средство: вышибить клин клином. А проще говоря, физическую боль – хорошим оргазмом. Другими словами, срочно понадобился выносливый парень с приличным членом и отсутствием последующих амбиций. Это тоже важно, чтобы потом у него не возникали какие-либо претензии к ней, слюнявые объяснения и признания, сопли там и все прочее, включая дальнейшие планы устройства совместной семейной жизни. И такой человек оказался, в прямом смысле, под боком. И никакой альтернативы.

Она только скользнула внимательным взглядом по крупной фигуре Курбатова, но и этого было достаточно, чтобы Саша невольно зарделся. Ну девка!

И вот все у них с Игорьком вышло самым наилучшим образом. Кажется, мелочь, а ведь Виктору так ни разу и не удалось довести ее до полного душевного и физического удовлетворения! И тому же Максиму тоже не всегда удавалось. А почему? А потому что она для них в постели была все-таки пусть и дорогой, но телкой, одушевленной деталью их комфортного существования, не больше. А Игорек, и смешной вроде, и не совсем ловкий, сумел что-то в ней пробудить этакое… глубинное.

– Достал, что ли? – с прямотой римлянина уточнил Филипп.

– Ага, – радостно кивая, подтвердила она.

Нехорошее сидел багровый от стыда и не поднимал

глаз. Но ни он, ни его ощущения сейчас никого не интересовали. Воспользовавшись такой откровенностью Светланы, заговорили подробнее о ее питерских любовниках, попросили уточнений. И тут наконец выяснился ряд .немаловажных обстоятельств, которые явно меняли отношение следствия к тем событиям, из-за которых, собственно, и разгорелся сыр-бор.

Светлана рассказала, как однажды Нестеров, еще там, в Питере, дал ей почитать книжку Ганнушкина, из которой Светлане стало понятно, что Максим психически ненормален, то есть он попросту сумасшедший, и иметь с ним дела крайне опасно для жизни. Недаром же родители вынуждены были в свое время перевести его из обычной школы в закрытый интернат для детей с психическими отклонениями. Его, конечно, так и не вылечили, хотя необузданные и непредсказуемые прежде вспышки бешеной ярости стали реже и отчасти предсказуемыми. А со стороны он выглядел вполне нормально. Его даже в Государственную думу выбирали, где он и проработал весь положенный ему срок.

А этот факт стал едва ли не шоковым для следователей, уже составивших себе устный портрет и внутренний образ Максима Масленникова на основе подробного рассказа его любовницы, ничуть, кстати, не стеснявшейся такой своей роли. А чего ей было стесняться? Сама она не совершала никаких преступлений, и если молчала о том, что знала, так какая же в том ее вина? Кто ее спрашивал, кто интересовался ее мнением? И потом, многое она узнала позже, со слов Нестерова, когда с Максимом у нее уже было покончено – категорически и навсегда. Так она для себя решила. С подсказки, надо понимать, Виктора Нестерова. А что решал Максим, она знала только с чужих слов.

И вот наконец они подошли к самому главному – к моменту назревшего конфликта между родственниками, который привел к поистине кровавой развязке.

Тут следовало отметить еще несколько важных фактов. Дело в том, что матерью Максима была старшая сестра Виктора Нестерова – Галина Михайловна, женщина с жестким и суровым характером. С родным братом у нее всегда были отношения натянутыми – почему, Светлана так и не узнала. Галина Михайловна, которую она, естественно, знала, поскольку частенько ночевала в доме ее сына, относилась к брату с заметной неприязнью, но никогда не объясняла причины ее. Впрочем, по некоторым данным можно было и догадаться. Это ведь именно Виктор создал в свое время российско-германскую фирму «Норма». Он, и никто другой, по настойчивой просьбе сестры обеспечил работой и ее мужа – Геннадия, и обоих сыновей – Максима и Вадима. Но никакой благодарности не получил. Вероятно, Галина Михайловна посчитала такие действия прямой семейной обязанностью своего младшего братца. Вероятно, напряжение росло, но тут на Масленниковых посыпались, как из помойного ведра, несчастья. Арестовали Геннадия за какие-то аферы со страховыми компаниями, входившими в холдинг «Норма лтд». Затем сам Нестеров крепко дал по рукам старшему племяннику, вознамерившемуся было прибрать к рукам руководство холдингом и активно вербовавшему себе сторонников. Наконец, во время ссоры между охранниками Виктора и отморозками Максима погиб Вадим. А в довершение ко всему, еще и Светлана демонстративно ушла от Максима к его дяде. Вот когда разразилась настоящая буря! Говорили, что Максим, которого его приближенные зовут не иначе как Вампиром – за бессмысленную кровожадность, поклялся отомстить так, как еще не мстил до него никто.

И налицо – результат…

Все-то бы оно так, да только следователей не оставляло ощущение, что события различной важности как бы специально, нарочно притянуты «за уши». Ну, хорошо, внутрисемейные конфликты понять можно, однако при чем здесь какая-то шахидка возле президентского кортежа? Убийства президента германского банка и главного бухгалтера «Нормы» объяснимы обострившейся борьбой за власть, поскольку конкретно эти люди могли препятствовать планам Максима ее захвата, но при чем тут российский консул в Германии? Неужели высокопоставленный дипломат убит только за то, что он родом из Петербурга, где проживает этот Вампир? Чушь какая-то. И тем не менее связь, видимо, была, но… пока не просматривалась.

Итак, подводя итоги многочасового допроса, следователи могли сказать, что информация ими была получена в некотором смысле исчерпывающая. Теперь требовалась тщательная ее проверка. Открытым оставался лишь один вопрос: что делать со свидетельницей? Куда ее девать? Где спрятать?

То, что у себя дома ей нельзя находиться без охраны, – это факт. А вот станут ли ее охранять люди Нестерова, которые занимались этим до сих пор, далеко не факт. С какой стати? Наверняка Вампир, если убийство дяди – дело его рук, постарается перетянуть бывших сотрудников Нестерова на свою сторону. И ничего для этого не пожалеет, поскольку теперь-то он точно уже станет во главе компании. Если его что-то (или кто-то) не остановит. А месть параноидального маньяка непредсказуема. Так что же? Продолжать прятать балерину здесь, на крохотной даче? И до каких пор? Месяц, два? Может быть, ей стоит тайно уехать в Питер, к своей тетушке? Все-таки родная, заботливая душа рядом. Или временно тайно отъехать куда-нибудь за границу?

Но дело в том, что Светлане не подходил решительно ни один из предложенных вариантов. И потом, вопреки собственным убеждениям, она почему-то вдруг посчитала, что со смертью Виктора исчезла и ее вина перед Максимом. О чем она в принципе может заявить открыто. Даже публично, если потребуется. И пусть только попробуют ее пальцем тронуть после этого! Наивность ее была ну просто восхитительной. Убеждения, конечно, выглядят иной раз и неплохо, но, если они не основаны на твердом знании жизненных реалий, может случиться крупный конфуз. Если не худшее. Мужики это знали, она, разумеется, нет и, кажется, не собиралась этому учиться.

В конце концов остановились на том, что Филя предложил ей в качестве охраны собственное частное агентство. Но при условии, что она будет подчиняться буквально всем требованиям, высказанным в ее адрес. Она удивилась, даже попыталась ухмыльнуться, представив себе, вероятно, в каком это виде ей могут быть выставлены требования, но тон и взгляд Филиппа не оставили ей никаких надежд на фривольные идеи, и Светлана несколько сникла, сообразив, что ей, кажется, в самом деле не остается ничего другого, как жить под плотной охраной. А значит, прощай всякая свобода. Светские рауты, где она привыкла блистать в своих изысканных нарядах, всякие шумные ночные тусовки, театры, концерты, салоны, шопинги и масса других необходимых в ее жизни мероприятий и развлечений. До тех пор пока Вампир не займет своего места на скамье подсудимых. А когда это случится, одному Богу известно. Но раз ничего иного ей не остается, придется, видимо, принять такое решение.

А следователю Игорю Борисовичу Нехорошеву Александр Курбатов показал свой крепкий волосатый кулак, после чего предложил отпустить «засранца» на все четыре стороны, но с непременным условием забыть обо всем, что он услышал тут. И больше не рыпаться ни с советами, ни с просьбами, ни тем более с идеями какого-либо продолжения его сексуальных игрищ со свидетельницей – ради его же здоровья и пользы. «Кончилась твоя лафа», – прочитал он в осуждающих взглядах коллег, будь они прокляты.

Но одновременно со своими обещаниями все оставить и забыть он почувствовал вдруг невероятное душевное облегчение. Показалось, что долгое время находился под тяжелейшим гипнозом, а теперь вдруг очнулся и увидел, что жизнь продолжается и то, что случилось, оказалось просто восхитительным эротическим сном, не больше. А сон – он сон и есть. Его, как говорится, на хлеб не намажешь и к делу тоже не подошьешь…

3

Поремский показал материалы, пришедшие из Москвы, Меркулову и Гоголеву. Громову он почему-то не доверял, а Мохов должен был, судя по раскладу сил, продолжать активно заниматься той шахидкой, о которой до сих пор не имелось никаких сведений. Вот пусть и Громов ему помогает.

Был уже вечер. Весь день прошел в суете и беготне. Ездили на место происшествия, тщательно там все осматривали, затем по-новому уже знакомились с протоколами допросов свидетелей, заключениями экспертиз, устали как собаки, да еще эта ветреная, дождливая, мерзкая погода. Даже обедать в городе не стали, а, вернувшись в выделенную им служебную квартиру на канале Грибоедова с отличным видом из окон на собор Спаса на Крови, выставили на стол все, что было запасено в холодильнике плюс купленное только что в магазине, без чего и застолье – не застолье, и уселись поужинать по-домашнему.

Тут Поремский и доложил о новых материалах, высказал собственные соображения. Гоголев, проведший с москвичами весь день и тоже порядком уставший, молча слушал и усмехался. Они с Меркуловым переглянулись, и Константин Дмитриевич просто махнул ладонью Владимиру по поводу его рассуждений, но ничего комментировать не стал, как и возражать. Сказал лишь:

– Ладно, раз ты так решил, сам и займешься проверкой. Как считаешь, Виктор? Можно ему это дело доверить? Или не справится?

Поремский чуть не вспыхнул. О нем, «важняке», говорили, словно о каком-то начинающем практиканте!

– Ишь как тебя, однако! – засмеялся наконец Меркулов, и Поремский сообразил, что они его просто разыгрывают. – А вот если серьезно, то ты, Виктор, обеспечь ему, пожалуйста, всю полноту информации. Мне, например, из этого текста, – он ткнул пальцем в листы факсовой распечатки, – не совсем ясны некоторые моменты. Ну хоть этот… Вот, «во время разборки между охраной Крисса и бандитами Вампира»… ничего, да?.. «Произошла перестрелка, в ходе которой погибли двое: охранник Нестерова Николай Баранов и родной брат Макса – Вадим». Непонятно, либо они все – бандиты, либо не все. Ведь и охрана у того же покойного Нестерова могла состоять из участников организованной преступной группировки. Не так? Надо бы разобраться, кто из них, черт возьми, кто?

– Разберемся, – протянул Г оголев. – Просто этот Крисс, он же, как ты правильно понял, Константин Дмитриевич, Витек Нестеров, старался не афишировать ни своих связей, ни прошлого, ни настоящего собственных сотрудников. У него же международный бизнес, значит, соответствующий и уровень общения с партнерами! И он по определению обязан выглядеть как добропорядочный бизнесмен, неукоснительно платящий государству налоги, категорически избегающий всяческих контактов с криминальным миром, ну и все остальное, что в таких случаях положено. А по поводу собственного прошлого, помню, он как-то выступал тут, у нас. Сказал, что может повторить слова знаменитого Форда: не спрашивайте, мол, меня о происхождении первого миллиона, зато за каждую следующую копейку я готов дать самый полный отчет. Ну там цент, копейка – это без разницы. И что он вор в законе, тоже никогда публично не подтверждал. Хотя все это знали, а уж нам-то – сам Бог велел. А вот что был действительно чемпионом России по боксу в среднем весе, это выставлял где надо и не надо. И, кстати, на нашего бывшего губернатора имел прямые выходы, что называется, без посредников. Это – довольно сложная фигура, – вздохнул наконец Гоголев. – И противоречивая. И характер, и железная хватка… А что важнее всего, на мой взгляд, совершенно, даже на дух, не принимал современную бандитскую беспредельщину. Такой, понимаешь ли, могиканин… из последних. Да, пожалуй, и последний.

– Нравился он вам, что ли? – не удержался от шпильки и Поремский. Но Гоголев не обратил внимания на интонацию вопроса. Или сделал вид.

– Да как тебе сказать, Владимир?.. Это, наверное, примерно по Бабелю, помнишь? Ну когда шлепнули старого Менделя Крика? Перевернули страницу истории. Нестеров ведь тоже где-то уже теперь история… Это я знаю, что он не просто болтал, делая себе рекламу, а действительно вкладывал огромные собственные средства в восстановление и реконструкцию знаменитых наших дворцов. Константиновский, между прочим, в их числе. Ну еще скупал недвижимость. А кто сегодня этого не делает? Что, разве у вас в Москве иначе? О чем же тогда газеты пишут? И против кого народ проводит бесконечные митинги протеста? Против государства? Как бы не так! А его племянничек, не к добру, как говорится, упоминаемый к ночи, Вампир этот, он полный отморозок… Но странно, а я ведь и не знал, что он псих. Ну – ненормальный. А она смотри-ка наблюдательная какая. Видел я ее не раз. Красивая женщина… Ну а что она шум вокруг своей фигуры любит, толпу, поклонников, кавалеров там, всякую шушеру, от которой больше крика, чем дела, так на то у них, артистов, и жизнь такая – вся на виду, наружи, на людях. Опять же и спонсоры, будь они неладны. Деньги-то деньгами, а сам ее за хобот и – в койку. Вот и вся тебе паблисити, да? Так это, что ли, у них называется? А, Володь?

Меркулов смеялся, ему были по душе рассуждения Виктора Петровича, которого он знал уже достаточно, чтобы полностью доверять как самому близкому человеку. И, наверное, хорошо, что Володька не поторопился с публичным обсуждением этих материалов, а оставил их как бы для внутреннего пользования. А теперь сам же и займется их тщательнейшей проверкой. Похоже, что концы и в самом деле начинают сходиться.

Ну а шахидкой, или кто там она была, займется он сам. Вместе с Гоголевым. Некоторые новые соображения у Константина Дмитриевича уже появились, пока они бродили вокруг той выбоины в асфальте на шоссе. Не сами по себе возникли и не в качестве озарения, а по аналогии с некоторыми недавними, кстати сказать, событиями. И если иной раз вдуматься, рассуждал он, то неизбежен вывод, что и шахидка шахидке – рознь. Что ни говори.

Да и вообще мы как-то привыкли в последнее время не столько размышлять над сутью того или иного явления, сколько оперировать уже готовыми выводами. Стереотипы ведь куда удобнее и понятнее, а порой даже и безопаснее, когда от тебя требуют немедленных объяснений случившемуся. И сколько уже примеров того, что лишь благодаря стараниям зануды-следователя, проевшего всем печенки, ненавидимого и проклинаемого чиновниками любых уровней, удается установить истинную причину трагедии, а не довольствоваться расхожей и часто очень удобной версией. И это превосходно, что ребята, пришедшие, к слову сказать, стараниями и Сани Турецкого, да и самого Меркулова, несмотря на откровенный поначалу саботаж «отдельных руководящих товарищей» из Генеральной прокуратуры, проявляют такую въедливость, не довольствуясь случайными успехами. Значит, дело пойдет.

Эту или примерно такую короткую речь недавно произнес Меркулов, будучи в кабинете генерального прокурора, когда тот высказал сомнение в назначении на данное расследование молодых «важняков». Вот Константин Дмитриевич и выдал. И теперь не пожалел о некоторой своей резкости.

Г оголев отнесся со всей ответственностью к просьбе Меркулова помочь Поремскому разобраться в странных взаимоотношениях двух крупнейших петербургских воровских авторитетов. Потому что одно дело – знать их подноготную, а совсем другое – вникнуть в их дела на протяжении последних месяцев и особенно недель, которые и привели, если верить показаниям Светланы Волковой, – любовницы и племянника, и дяди – к трагическому финалу. И если у того же Меркулова, возможно, еще оставались какие-то сомнения – в конце концов, у балерины вполне могли быть и собственные, личные причины ненавидеть Максима, – то Виктор Петрович, достаточно знавший обоих, сразу поверил, что убийство Нестерова – дело рук его племянника. И не только потому, что другие, более, скажем, убедительные варианты не просматривались. Он был уверен, что Волковой, при всей ее запутанной и далеко не однозначной карьере, врать было, в общем, незачем. Тем более в ситуации, когда она сама едва не оказалась жертвой мести психически больного негодяя.

Характерно также, что в ее показаниях, без всякого нажима со стороны следствия, появилось упоминание о некоем мотоциклисте, на которого незадолго до акта кровавой развязки указал Нестерову его охранник, чем вызвал неожиданно яростную реакцию хозяина. Из этого напрашивается вывод, что Нестеров если и не рассматривал всерьез сам факт покушения на свою жизнь, то о каких-то возможных для себя неприятностях все же задумывался. Но не предпринимал никаких сильных защитных мер. Может быть, не верил в то, что племянник способен на убийство? Подозревал, но до конца не верил? Такое случается, как говорится, и на старуху бывает проруха.

А то, что убийство это тщательно готовилось, подтвердили показания стариков пенсионеров, видевших – теперь это уже ясно – и наблюдателя, который мог быть одновременно и координатором действий убийц, и самих киллеров, которых было двое, на что указывали также многочисленные пулевые отверстия в корпусе джипа – с обеих его сторон. Отстреляв боезапас, они зашвырнули пустые «аграны» в салон машины. Классический вариант – оружие настоящий киллер всегда оставляет на месте преступления. И никаких пальцевых отпечатков. Тоже правильно: действовали в перчатках – они ж на мотоциклах.

Но был ли с ними Максим, неизвестно. Он парень спортивный – это у него точно в дядю. И тоже, кстати, боксом занимался в юности, хотя больших высот не достиг. Известно, что мастерски водит машину. Почему бы тогда и не пересесть разок на скоростной мотоцикл? Реально ли тогда предположить, что он сам подготовил и сам же провел операцию? В принципе да. Одна только неувязка…

Виктор Петрович вспомнил, как несколько лет назад, в конце девяностых годов, когда на криминальном фоне Петербурга обозначилась новая фигура – дерзкого и беспринципного уголовника (теперь-то понятно, чем конкретно продиктованы такие качества в характере Максима Масленникова), воображение сыщиков, давно привыкших ко всякого рода бандитским разборкам, несколько ошарашило известие об одной из них.

«Тамбовские», как привычно называли в питерском уголовном розыске братву из этой организованной преступной группировки, которые уже давно и крепко потеснили все остальные криминальные силы в городе и не без оснований заявляли о своей безусловной власти в Северной столице, неожиданно столкнулись с мощным сопротивлением со стороны так называемых «псковских». Эти «пацаны», находившиеся до поры в тени, видно, готовились к переделу власти. Во главе их, по агентурным данным, с самого начала стоял вор в законе Виктор Нестеров – Крисс, судимый прежде за крупные аферы в финансовой сфере. Но позже, как раз в конце девяностых, он якобы отошел от конкретных проблем своих бывших подельников, занялся легальным бизнесом, но не порвал с ними, оставаясь по-прежнему «законником» и осуществляя функции «смотрящего» за криминальной средой северо-запада России. И постоянно при этом подчеркивал свою лояльность существующей власти и желание помогать ей в решении трудных вопросов, связанных с криминалом. Имел достаточно сильное влияние в мэрии, но не афишировал своих «высоких» знакомств и связей, хотя вполне и мог бы. Одна его спонсорская программа подготовки к празднованию юбилея города стоила того, чтобы о ней широко оповестили средства массовой информации. Однако все проходило тихо, и знал о денежных вливаниях как бы теперь уже бывшего уголовника в юбилейную программу лишь тот, кто должен был это знать – по должности.

А между тем «псковские» набирали силу, нагло тесня остальные организованные преступные группировки и подминая под себя в регионе ключевые экономические позиции, как-то: морской порт, экспорт нефти, энергетику и так далее.