Текст книги "След "черной вдовы""

Автор книги: Фридрих Незнанский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 21 страниц)

Все оказалось и проще, и гораздо сложнее, чем могли даже предположить сыщики…

Еще в начале весны этого года в дирекцию Большого театра обратился бывший депутат Государственной думы, а ныне крупный предприниматель из Германии, некто господин Масленников.

Вопрос, который он желал обсудить с директором по телефону, тоже не открывал Америк, то есть не был ни для кого в дирекции неожиданным. Речь шла об одной известной балерине, которая, в соответствии с намечаемым договором, переезжала из Петербурга в Москву и вступала в труппу Большого театра.

Господин Масленников интересовался именно этим вопросом. С какой целью? Он объяснил, что и сам принимает некоторое участие в судьбе балерины, но в настоящее время, по его сведениям, она обратилась за помощью к его родственнику. Да ради бога! Если Нестеров берется помогать человеку, он делает это всегда искренне и активно. Ну и что, к какому решению пришли наконец? Он надеется, что это не секрет? Ведь о новом контракте со Светланой Волковой знает практически весь театральный Петербург и наверняка уже добрая половина московской публики!

Разговор был достаточно тактичный, мягкий. Масленников поинтересовался новыми проектами театра, намекнул довольно прозрачно, что не исключает, например, и участия своего российско-германского холдинга в субсидировании, скажем, той же вечно длящейся реконструкции помещений, спонсировании отдельных программ, в том числе и гастрольных. Находясь практически постоянно в Германии, многие вещи делать ведь гораздо легче, особенно когда они связаны с поездками труппы. Ну и все такое прочее. Хороший состоялся разговор, ни к чему, правда, особо и не обязывающий, но отчасти все же перспективный.

Короче, состоялся, и забыли. Но осталась одна деталь, если можно так выразиться, нравственного, что ли, порядка. Дело в том, что звонивший настойчиво попросил не разглашать сведений об этом разговоре. Слава, мол, ему не нужна, о своем спонсорстве он, разумеется, подумает и сообщит нечто более конкретное, когда окажется с деловой поездкой в Москве, где и можно будет обсудить более конкретно уже некоторые, взаимно интересующие обе стороны, вопросы. Но пока говорить и тем более обсуждать сам факт его интереса к контракту с Волковой не стоит. И уж конечно не надо сообщать об этом господину Нестерову, у которого с ним, Масленниковым, несколько натянутые отношения, что не мешает им, однако, заниматься общим бизнесом.

Странно, конечно, но чего в жизни не бывает?

Но после того телефонного разговора в дирекции господин Масленников так и не появился, да и о нем забыли. А Нестеров тем временем четко придерживался своих прежних финансовых договоренностей с руководством театра. Волкова и в самом деле пришлась, что называется, ко двору, и в будущем сезоне ее ждала очень даже приличная работа. Так что ни к ней, ни к ее спонсору вопросов, не говоря уже о каких-то претензиях, просто не существовало. Официальное подписание контракта с балериной могло состояться в любой момент, для этого требовалось личное присутствие представителей обеих сторон и соответственной юридической службы. Ждали только возвращения из Петербурга Бориса Ильясовича, который находился в городе на Неве, в связи с празднованием славного юбилея, во главе делегации ведущих артистов Большого театра. Ну какой же контракт без подписи генерального директора?!

И вот, пока торжества были в самом разгаре, произошло нечто чрезвычайное. Появились сведения о том, что и Нестеров, и его подопечная, и охрана бизнесмена были в упор расстреляны на одной из набережных Мос– квы-реки. Причем сведения об этом убийстве были самые противоречивые. Там и трупы, и раненые, а потом только одни трупы, затем необъяснимое исчезновение балерины, словом, сплошная путаница! Никакие телефоны не отвечали, обратиться было тоже не к кому, говорили даже, что в милиции это дело не то закрыли ввиду отсутствия свидетелей, не то отложили на неопределенное время – по той же причине.

У дирекции не осталось иного выхода, кроме как отказаться от подготовленного контракта и практически начать все заново, то есть объявить конкурс на освободившееся место в балетной труппе. А это всегда связано с большими нервами, тяжелой атмосферой вечного соперничества, преодолеть которое фактически невозможно.

Да, был и еще один, несколько, правда, странный, эпизод, поставивший неприятную кляксу там, где должен был стоять автограф замечательной молодой балерины, на которую возлагались такие надежды!

Дело в том, что Борис Ильясович совершенно случайно обнаружил у себя записанный номер телефона того Масленникова, который звонил ему однажды из Германии. Вот он и позвонил, не затем, чтобы обсуждать свою частную проблему, а просто, возможно, захотел услышать слово сочувствия. И услышал такое, чему несказанно изумился.

Этот самый Масленников неприятным тоном сообщил Ахундову, что контракт, на который тот, возможно, рассчитывал не без тайного умысла по поводу щедрой спонсорской помощи со стороны Нестерова, можно считать аннулированным. По двум причинам.

Первая – это смерть самого спонсора, которая и де-юре, и де-факто прекращает вообще всякое спонсорство со стороны акционерной компании, принадлежащей теперь лично ему, Масленникову. В этой связи речь о немедленном возврате перечисленных ранее театру сумм пока еще не стоит, но… Нестеров распорядился не своими личными средствами, а деньгами Особого фонда, и правомерность его действий еще предстоит обсудить с юридической службой. Результаты рассмотрения, как и окончательное решение совета директоров, будут непременно доведены до сведения дирекции Большого театра.

А вторая причина заключается в том, что многочисленные огнестрельные ранения, полученные балериной, по окончательному приговору врачей, как это ни печально, исключают всякую возможность продолжения ее дальнейшей танцевальной карьеры вообще. Ну разве что в виде стриптиза в кабаках вокруг известного шеста.

Сказано это было с таким невероятным цинизмом, что Борису Ильясовичу едва не стало плохо.

И вот совсем уже недавно, в отсутствие генерального директора, который снова выехал в Петербург по организационным делам, в помещении дирекции появились двое необычных посетителей. Вообще-то криминальная братва уже ни у кого из нормальных людей удивления не вызывает, ее присутствие в самых неожиданных местах Давно, к сожалению, стало нормой нашей действительности. Но в театре-то им что надо? Оказалось, что уже и Большой театр стал сферой их криминального интереса, а явились сюда они, чтобы продиктовать лично ему, Али Магомедовичу Зароеву, заместителю генерального директора, свои условия.

Суть сделки была проста до примитива. Но это тем более заставило достаточно сдержанного и не очень впечатлительного по природе Али Магомедовича прийти в смятение. Он бы и рад был отказаться помогать этим бандитам, вызвать охрану и выгнать их взашей, но…

Они были прекрасно осведомлены о том, чем занимается двоюродная племянница Ахундова – Зульфия, жена Али Зароева. Знали, в какой школе учится и с кем в классе дружит его любимая дочка Фатима, названная так в память покойной матери Али. Они знали его домашний адрес, марку автомобиля, домашний телефон и номера трех мобильных аппаратов, два из которых были известны исключительно узкому кругу людей. Словом, они знали о нем практически все, даже то, что он предпочитает на завтрак крепкий кофе с раскаленным, прямо с жара, хачапури. Кто мог рассказать? От кого узнали? Но ведь знали же!

Что они от него потребовали? Если не размышлять о возможных последствиях, совсем немного, обещая за послушание и безоговорочную помощь оставить его в покое. В определенные моменты даже такое обещание многого стоит.

Они, видимо, знали, как могут развиваться дальнейшие события, и приказали ему вести себя соответствующим образом, то есть полностью отрицать возможность заключения контракта с Волковой, аргументируя фактом неуплаты денег ее спонсором, а также ее собственным плохим состоянием здоровья. Можно ахать, удивляться, но при этом обязательно вести себя самым наглым образом, чтобы вывести балерину из себя. Захочет приехать, чтобы разобраться со всеми делами, – еще лучше. Об этом им, посетителям, станет немедленно известно, и они примут соответствующие меры. Так что, по сути, ему предлагалось, причем в категорической форме, найти возможность остаться в своем кабинете с нею наедине, а затем, когда балерина покинет здание в их сопровождении, исчезнуть ненадолго самому. Заболеть, уехать лечиться за границу – что угодно, но в театре не появляться, пока шум не утихнет. Иначе… Словом, все с самого начала: жена, дочь и так далее…

Так мог ли он рисковать их жизнями из-за чужой ему женщины, да еще обладающей вздорным характером?

Почему он сразу не обратился в милицию? Этот вопрос даже и удивления у него не вызвал. А что бы такое обращение дало? Смерть близких? Уж если бандиты знают, чем он завтракает, то почему бы им не знать и о его звонке в органы?! В каком мире мы живем?! В конце концов, каждый человек обладает правом собственного выбора, за кого отвечать, поскольку государство бессильно защитить его от наезда уголовников. А они пообещали ему, что никакого криминала в отношении балерины ими в его присутствии допущено не будет. Просто она поедет с ними к хозяину, который недоволен некоторыми ее поступками, вот там они с нею и разберутся. А от его, Зароева, поведения в данном случае будет во многом зависеть, какая сумма может быть востребована Особым фондом компании «Норма» к возврату в связи с несостоявшимся контрактом.

Ничего криминального в его кабинете действительно не произошло. Просто Светлану Волкову, когда она вошла следом за ним, крепко взяли под руки двое этих молодчиков, кивнули ему, что, мол, все в порядке, и вывели почти не сопротивлявшуюся женщину через другую дверь. И все произошло так быстро, а главное, бесшумно, что он растерялся. И только когда пришел в себя, понял, какую совершил беду. Он что, разве не знал, кто такой тот Виктор Нестеров? Да при первой же попытке навести о нем справки узнал, что он бывший рецидивист-уголовник. Очень богатый, да, известный в Петербурге, спонсирующий различные проекты, все так, но от этого же не менялось его прошлое!

Точно такое же впечатление произвели на него и те молодчики, которые пригрозили забрать уже давно запущенные в дело денежные средства, весьма, между прочим, немалые, более пятисот тысяч долларов… И ведь это был только первый взнос, вот в чем дело! Неизвестно, как бы отреагировал на такую его «самодеятельность» Борис Ильясович.

И Али Магомедович, не видя для себя иного выхода, действительно собрался ненадолго исчезнуть из Москвы, полагая, что семью теперь не тронут. И сделал бы так, если бы не посланец от Рустама Алиевича. Как тот нашел его, Али до сих пор не догадывался, однако же нашел и строго предупредил. А Рустама обманывать нельзя, это знает вся московская диаспора…

Грязнов оценил «честность» Зароева и дальше пугать этого давно мокрого от страха и усердия осетина все-таки, а не лезгина не стал. А с осетином, кстати, вышла такая штука.

Не сильно разбираясь в различиях тех или иных малых наций бывшего Советского Союза, Вячеслав Иванович рассуждал всегда так: лезгины – это которые знаменитую «лезгинку» танцуют. А у кого он ее видел в самом лучшем исполнении? Ну, конечно, у широко известного во всем мире грузинского ансамбля песни и пляски! Значит, кто лезгины? Одна из грузинских, так сказать, народностей. Почему нет? И когда Денис назвал Зароева лезгином, подумал, что, наверное, тут что-то не то. Ведь если он из грузин, тогда и его фамилия кончалась бы на «швили» или «адзе», ну как тот же Шеварднадзе. Он и спросил, ничтоже сумняшеся, чтобы разобраться все-таки, какое отношение он имеет к азербайджанской диаспоре, в которой так высоко чтят его приятеля Рустама Алиевича:

– Так вы кто же, грузин?

– Еще лютше! – с неожиданным пафосом и прорвавшимся акцентом заявил этот мокрый сморчок. – Асэтын!

«Ну лучше или нет – это не тот разговор, – едва не рассмеявшись, подумал про себя Грязнов. – Вон и Сталин, говорят, был осетином, а фамилия – Джугашвили. И что из этого?» Но развивать тему не стал, можно окончательно запутаться, когда владеешь предметом слабо.

Короче говоря, выслушав почти слезную исповедь перетрусившего «асэтына», Вячеслав Иванович отправил его со своим сотрудником к криминалистам, чтобы тот помог им составить фотороботы тех братков, что осуществили операцию по захвату женщины – заложницы? опасной свидетельницы? жертвы маньяка– насильника? – все это еще предстояло выяснять. Но перед тем как отправить его на Петровку, 38, приказал подробнейшим образом изложить показания на бумаге и озаглавить их как добровольное и чистосердечное признание. Другими словами, явка с повинной позже сможет облегчить участь Зароева, если суд сочтет его соучастником преступления.

Были еще показания секретарши директора, но она как-то не запомнила «странных» посетителей, а в день похищения балерины вообще их не видела. Зато очень хорошо запомнила, как сильно пострадал от грубых действий бандита, сопровождавшего балерину, сотрудник охраны дирекции театра. Пострадала, между прочим, и сама секретарша, ибо от жутких угроз в свой адрес едва не лишилась сознания на рабочем месте, но уж рабочий-то день потеряла полностью, поскольку так и не смогла до конца служебного времени привести в норму свое физическое состояние и успокоить нервы.

Прослышав уже о подробностях «контакта» этих сотрудников дирекции с Николаем Щербаком, со слов того же Дениса, Вячеслав Иванович и сам не знал, хохотать ему или плакать. Ну надо же, едрит ее мать, не хватало теперь еще и сыщику оправдываться! И что за люди! Откуда они такие взялись?! И так ничего путного нет, а еще они под ногами болтаются…

Была еще, правда, черная машина марки «БМВ», которая неоднократно «паслась» во дворе, на улице Доватора, и номер которой могли случайно запомнить местные деды и бабки. Но этим вопросом сейчас уже занимались опростоволосившиеся парни Дениски. И поделом им – так промазать! Вот тебе и заработали деньжат, отыскали пропавшую балерину! Лучше б уж и не совались…

В тот же вечер во все отделы милиции, в аэропорты, на вокзалы и автовокзалы поступили фотографии исчезнувшей Светланы Алексеевны Волковой и фотороботы двоих предполагаемых преступников, участвовавших в ее похищении.

А тщательный опрос жильцов дома на улице Доватора реальных результатов не дал. Черный «БМВ» видели многие, но номера машины никто не запомнил, да он и был, словно нарочно, затянут коркой коричневой пыли.

Больше пока в этом направлении лично Вячеславу

Ивановичу и сотрудникам его ведомства ничего конкретного сделать не удалось. Ну не принимать же всерьез фразу того же Зароева, сказанную им, когда составлялся фоторобот преступников. Он заметил, но как бы между прочим, что лицо того лысого показалось ему почему-то знакомым, а почему, он не знал. Да о чем тут думать, у всех бандитов практически одинаковые рожи – мыслительный уровень один, да и сама профессия накладывает свой неизгладимый отпечаток. А вот объявленная погоня, получается, захлебывалась…

4

Александру Курбатову, который занимался убийством Дмитрия Горлова в палате отделения реанимации, кое-что узнать удалось.

Он исходил из твердого постулата, которому привык следовать в своей работе с самого начала: следы остаются всегда. Просто их до поры до времени никто не замечает. Значит, надо создать такие условия, вернее, такое состояние духа, чтобы слух, зрение, обоняние и прочие чувства обострились и сфокусировались в одном и том же направлении. Вот тут, глядишь, и проклюнется нечто такое, что может сперва просто как бы обозначить следы необходимого тебе следа – утверждая так, Александр мысленно извинялся перед невидимым собеседником за некоторую тавтологию, – а затем и, более уже определенно, вывести на конкретный факт, открывающий дальнейшую следственную перспективу. Пусть объяснение и мудрёно, как говорили старожилы на Сахалине, где Курбатов «вышел в большие люди», если можно так сказать о заместителе областного прокурора по следствию, зато оно всегда помогало ему не уставать и, главное, не разочаровываться в своей работе. Помогло и теперь.

Он решил, что в крупной городской клинике, несмотря на обилие коридоров в ней, лестничных площадок, этажей и переходов между ними, с огромным количеством палат – многоместных и одиночных – и с сотнями людей во всех вышеперечисленных местах, опять же занятых делом, отдыхающих, озабоченных собой или судьбой больных родственников, не может не найтись хотя бы одного, кто мог видеть преступника. По определению, как говорится, не может. Надо просто побегать, ножками, ножками…

И он начал «бегать» – ив прямом, и в переносном смысле.

А исходил он вот из чего. Он попытался просчитать операцию по устранению Нестерова и его компании с самого начала. И получалось так, что в ней, по идее, должно быть задействовано совсем не трое человек – мотоциклистов-убийц, а, судя по дальнейшим событиям, никак не меньше пятерых человек. Начать с того, что громилы-братки, дважды посещавшие дирекцию Большого театра, вряд ли сгодились бы на роль роке– ров-киллеров – фактура не та, судя по описаниям различных свидетелей. Одни – черноголовые, горбоносые, грачи, так сказать, другие – именно братва. И вторые вполне могли в операции на Бережковской набережной исполнять роль поддержки, то есть быть до поры до времени на подхвате, на страховке. Больше того, те киллеры вполне могли оказаться действительно залетными птицами, в то время как «любители искусств» – состоять в местной какой-нибудь группировке. Либо тоже заезжей, да хоть и из того же Питера.

Значит, что следует в первую очередь предпринять? Выяснить, кто из питерских бандитов мог в настоящее время находиться либо находится в столице. Хорошо бы ответить и на вопрос: с какой целью? Есть, в конце концов, у Вячеслава Ивановича агентура? Вот и пусть работает. А то чего-то они тут все расслабились…

Дальше. Надо отыскать свидетелей убийства и допросить еще раз, но уже с более конкретной целью, а не вообще – чего, мол, видели и как? Показать им фотороботы. Обозначить район, куда могли скрыться те мотоциклисты, и поработать с жителями тех домов и во дворах. Не так уж и много видел в Москве Александр явных таких рокеров на дорогих, как подчеркивали свидетели, мотоциклах, чтобы не обратить на них внимания. Надо также иметь в виду, что киллеры, хладнокровно расстреляв джип с его пассажирами, были абсолютно уверены, что живых в нем не осталось. Но они также наверняка были уверены, что их видели и могли запомнить. А потому уезжать далеко от места покушения, скорее всего, и не собирались. Зачем им светиться и привлекать к себе ненужное внимание? Тем более милиции, которую могли ведь быстро оповестить о происшествии? Получается, что и район базирования их был где-то рядом. А раз так, надо тщательно обшарить окрестности набережной, наверняка что-то обнаружится…

Вот так, размышляя шаг за шагом, Курбатов выстроил свою линию расследования и приступил к действию. Не один, разумеется. Он немедленно поделился своими выводами с Рюриком Елагиным и встретил полное понимание коллеги. Тот даже обрадовался, как он сказал, такому удивительному совпадению мыслей. Сказал, что и сам все время «крутился» вокруг этих проклятых мотоциклистов, но чего-то не хватало ему для завершения общей картины. Оказалось, пустяка – ну конечно же район базирования! И как же он сам-то не допер?! Ай, Сашка, молодец, почти по Пушкину: «Ай да сукин сын!»

И они разбежались. И вскоре получили первые результаты.

Началось с Курбатова. Все-таки клиника института Склифосовского занимает меньшую площадь, нежели обширный район Киевского вокзала. Да и пациентам ее, врачам, медсестрам, уборщицам, короче, многочисленному персоналу здорово освежили память предъявленные для возможного опознания фотороботы двоих преступников, созданные в МУРе с помощью Али Магомедовича и строптивой, склочной и вообще противной во всех отношениях, но довольно жестко и резко «приструненной» генералом Грязновым секретарши директора театра Изольды Пантелеевны Парфентьевой – ну прямо «фу-ты ну-ты, ножки гнуты»!

Оказалось, что двоих похожих по описанию молодых людей, один из которых, совсем лысый, то есть бритый наголо, выглядел постарше, видела на лестнице поднимающимися в отделение реанимации и уборщица Лаврова, протиравшая мокрой шваброй лестничную площадку. Она узнала обоих, когда увидела предъявленные для опознания фотографии, и даже рассказала, кто во что был одет. А запомнила их как раз перед обедом, когда ходячие сами шли в столовую, а остальным пищу разносили по палатам. Поэтому и коридоры быстро пустели, и на торопящихся больных никто не обращал внимания. Кстати, и она сама не столько даже обратила внимание, сколько мельком скользнула глазом – больно уж оба живые, здоровые, на местных, на своих, непохожие, хотя и были в больничных пижамах, но в черных ботинках, а не в тапочках, как все тут ходят, кроме посетителей.

– А почему живые и здоровые? Вы как их отличаете? – поинтересовался Курбатов.

– Так то ж всегда видно, кто наш, а кто чужой. Глаз у наших печальный, и фигурой – не те, что с улицы. Ходют иначе, шаркают – ноги волокут, никуды не торопются. А эти – у-у! Им бы все топтать, а сами ноги – то не вытирают, вот и скреби пол за ими…

Хорошее наблюдение. Вот уже и время уточнилось.

Затем выяснилось, что уборщица все же спросила, «чего ходют-то», на что лысый ответил, что они к заведующему отделением идут, который их вызвал к себе, а ей нечего совать нос не в свое дело. И прошли в глубь коридора. А она продолжала мыть лестницу, не до них было.

Допрошенные следом дежурная медсестра и те сотрудники медперсонала, что должны были находиться в тот день и час на своих местах, поначалу оправдывались, что никуда не отлучались, а потом стали постепенно говорить правду. Одна пошла в ординаторскую – чайку попить, все равно ведь больные – по палатам, время обеденное. Охранника в тот день на этаже вообще никто не видел. А позже выяснилось, что один из них подменял другого, вне очереди, и они договорились встретиться сразу после обеда, а тот, кто дежурил, ушел пораньше, потому что ему жена позвонила, а сменщик опоздал, потому что ждал машину, которая была занята другим нарядом.

Как-то все это очень уж удачно складывалось для тех, кто пришел убить Горлова. Как будто нарочно всё заранее подготовили. Вроде мелочи: один чуть опоздал, другой чуть раньше ушел, третья чаю захотела, четвертая – то, пятая – другое, и вот – печальный, больше того, трагический, итог. И ведь обнаружили– то хладный труп уже под вечер, когда дежурный врач зашел в «одиночку», да и то понял не сразу – штык– нож торчал по рукоятку, которую нарочно прикрывала складка простыни на груди убитого. Вот и выходит, что убийцы никуда не торопились, дело сделали спокойно и тщательно, даже элементарно замаскировали оставленное оружие – чтоб, значит, не сразу спохватились. А впрочем, и спохватываться-то было, оказывается, некому.

Но главное теперь Курбатовым было сделано – убийцы опознаны. И это была первая удача. А фотороботы обоих киллеров с полным описанием их «художеств» были немедленно отправлены в Петербург, в группу Меркулова. Следователи знали, что господина Масленникова и его ближайшее окружение раскручивает сам Виктор Петрович Гоголев, а окружением балерины Волковой занимается Володя Поремский. И есть основания полагать, что фотороботы данных фигурантов смогут им указать на кого-то из членов «псковской» либо «тамбовской» преступной группировки, черт их всех разберет.

5

Рюрик Елагин тоже вышел на свою «тропу». Вдвоем с полковником милиции Николаем Саватеевым, начальником так называемого «убойного» отдела МУРа, он отправился по следу мотоциклистов.

Саватеев был ровесником Рюрика, в свое время прошел толковую оперативную школу под непосредственным руководством Вячеслава Ивановича Грязнова в качестве помощника и был не только отличным исполнителем указаний родного начальства, но и сам умел грамотно шевелить мозгами. Имея в виду именно эти его качества и пользуясь тем, что расследование находится фактически под контролем самого президента, Грязнов нажал на соответствующие рычаги, и Николая немедленно подключили к общему делу. Это было тем более важно, что кадры межрайонной прокуратуры и местной милиции, благополучно провалившие следствие, были отстранены от дальнейшего расследования. Чему, кстати, по-своему даже обрадовались. А теперь требовалось взглянуть на обстоятельства дела свежим взглядом и не зацикливаться на скороспелых выводах. Николай это умел. Недаром же Турецкий, постоянно работавший, что называется, в паре с Гряз– новым, в наиболее сложных делах еще с начала девяностых годов охотно привлекал совсем молодого тогда еще «сыскаря», старлея Саватеева в свою оперативно-следственную бригаду. И ко всему прочему, Николай, как один из наиболее близких сотрудников Вячеслава Ивановича, естественно, отлично знал и сыщиков организованной Грязновым «Глории». То есть можно сказать, что в данном случае совпадали все интересы, и у членов бригады, возглавляемой теперь самим Меркуловым, не должно было возникать взаимного непонимания и уж тем более служебных конфликтов. Но это, понимал Рюрик, которому Вячеслав Иванович представил Саватеева, было сказано генералом для общей информации.

Пожимая крепкую руку невысокого, но довольно плотного, улыбчивого полковника, Елагин подумал, что Николай больше подошел бы в пару Курбатову. Сошлись бы двое весельчаков. Сам же Рюрик, считая себя человеком степенным и очень сдержанным, слегка насторожился, полагая, что полковник попытается задавить его своей активностью. Ну, может, и не задавить, но в том, что шума от него будет много, «важняк» не сомневался: как же, ведь лучший приятель Грязнова, Турецкого, куда уж нам-то в вашу компанию!

Но, к удивлению Елагина, не сползающая с лица Саватеева улыбка вовсе не помешала ему оперативно организовать, по сути, новое расследование. Начать с того, что район поиска был ему отлично знаком – он сам вырос и до сих пор жил на Большой Дорогомиловской улице, рядом с Киевским вокзалом, и достаточно ясно представлял себе местный контингент мотоциклистов. Он сам в юные годы гонял здесь, по набережной, на стареньком «ИЖе» своего приятеля. И теперь, пока

Рюрик не без труда отыскивал и снимал заново показания с немногочисленных свидетелей покушения на набережной, которые, за редким исключением, все-таки ничего нового ему не сообщили, точнее, не вспомнили, Николай успел встретиться и пообщаться с местными любителями мотоциклетного спорта. И вот что выяснилось.

Разумеется, о том покушении слышали все. Почему? А потому что участвовали в нем, как известно, киллеры на мотоциклах. И Николай начал мало-помалу раскручивать знатоков и любителей «стрит-рейсинга», то бишь сумасшедших гонок по городским магистралям, главным образом в ночное время. И набережная им подходила для этой цели как нельзя лучше.

И странное дело, мнения свидетелей, как помнил читавший показания Саватеев, в чем-то расходились между собой – ну, например, как были одеты те мотоциклисты. Кто говорил – все в черном с блестящими нашлепками, кто – в сером, скорее, стального цвета. И мотоциклы, по словам одних, темно-красные, другие уверяли, что черные с синими и желтыми полосами по корпусу. Сходились в одном: шлемы у них были крутые, оттянутые, как болиды, короче, сплошной супер.

Потом кто-то из юных собеседников Николая вспомнил, что одного из тех парней, кажется, видел Толян с Кутузова. Он тоже крутой рокер и живет рядом с «Украиной», следующий дом, во дворе, под аркой. Саватеев немедленно воспользовался подсказкой.

Этот Толян, он же студент Плешки, то есть академии имени Плеханова, Анатолий Гвоздев, без особой, правда, уверенности предположил, что тот мужик на мотоцикле, которого он видел во дворе дома однажды воскресным утром – он уже не помнил, какого числа, но вроде недели три назад, – вполне мог быть похожим на одного из киллеров. Просто похожим, а совсем не значит, что он на самом деле был киллером. Последнего утверждать Толян не взялся бы. А почему похож? Да все тогда только и говорили про тех мотоциклистов, что устроили бойню на Бережках, у светофора.

– Марка хоть мотоцикла какая, не запомнил? – еще не теряя надежды, спросил Николай.

– Марка – во! – студент показал большой палец. – «Хонда» двухтысячного года. «Черная вдова» называется, «блэк-видоу». Японцы под «штатовских» делают.

Оказалось, что он видел, как въехал тот мужик под арку, потом снял с багажника сумку, сунул туда свой шлем, а поверх «кожи», то есть своей черной формы, надел серый плащ. Забрал сумку и ушел в четвертый подъезд. Толян не удержался, чтобы не спуститься во двор – просто поглядеть-потрогать «коня», интересно же! Тут к нему и подошел сосед – Валерка-боксер. Спросил: «Что, нравится?» Толян только руками развел, а Валерка сказал, что «вдова», конечно, фирма и поступила на продажу. Объем – 745 «кубиков», 45 «лошадей», сотню набирает за шесть секунд, расход – до шести литров, на спидометре– 160, а больше и не надо – классный «дорожник». И не тяжелый – 220 кэгэ. Цвет – черный металлик и хром. И Валерка, и Толян, конечно, понимали толк в мотоциклах, им было о чем перекинуться впечатлениями. Вот и потрепались, пока во двор не зарулил «бычок». Водитель опустил задний борт, и Валерка попросил Толяна помочь ему закатить «хонду» в кузов, где уже стояли еще два таких же «дорожника». Когда «бычок» уехал, Валерка по-приятельски предупредил Толяна, что базар про эти «хонды» пока лишний, мол, там не все чисто пока с документами. Так об этом же давно всем известно: пригоняют из Европы, пока транспорт оформляют здесь на подставное лицо, бывший хозяин за бугром получает свою страховку, ну и соответственно навар от покупателя. А здесь, дома, уже проще: есть в «ментовке» кадры, которые за хорошие бабки сделают все тип-топ.

Толян, в общем-то, догадывался, что у Валеркиного бизнеса криминальный оттенок, а кто сейчас может зарабатывать по-другому? И потом, ведь давно знакомы. Толян даже мог позволить себе поинтересоваться, кто был тот армянин, что приехал на «хонде», и Валерка небрежно ответил: «А это он и есть – потенциальный покупатель. Попробовал «коня» на ходу…»

Толян еще спросил – дорогая ли «лошадка», и Валерка ответил: «Две «Лады-девятки». Значит, порядка десяти – двенадцати тысяч баксов, не хило! Разговор на том у них тогда и закончился.