Текст книги "Принцип домино"

Автор книги: Фридрих Незнанский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 21 страниц)

Часть третья

1

– Я тебя сделаю не звездой, нет, суперзвездой нашей эстрады! – сказал Белявский Юле, когда они остались наконец вдвоем.

– А где Саша? – спросила она, запинаясь от выпитого вина. – Он только что здесь был.

– Пойми, дурочка… – Он сжал ее узкое плечо. – Таких, как Саша, в своей тайге ты могла бы найти десяток. В Москву ты приехала совсем не за этим. Я правильно говорю? Ты приехала за славой, хочешь блистать, чтоб тебя земляки увидели по телевизору, поскольку там, среди оленей и медведей, никто не поймет и не оценит. Там тебя будут насиловать, награждать сифилисом и не давать на аборт… Я прав?

– А ты там был? – пьяно сощурилась она. – Чего болтаешь? Ты видел тайгу и медведей?

И был, и видел, и охотился… – он кивнул на стену, где висела медвежья шкура. – Туда можно только за этим и ехать. А жить – здесь. А вот этого, – он кивнул на шкуру ягуара, лежавшую на софе, – я подстрелил в Гватемале. Теперь поняла, куда попала?

– Еще не совсем… – Она икнула. – Ну ты меня и напоил. Это специально, да? Ой… Никогда столько не пила.

– Ты же сама видишь, каким успехом пользуешься… – продолжал он. – А у меня в гостях очень не простые люди. Но все они – вот здесь… – он хлопнул себя по заднему карману брюк. – В моем кошельке. И если я только захочу, они сразу сделают тебя звездой, а не какой-то жалкий клип, про который все завтра же забудут. И для этого тебе не придется со всеми подряд трахаться. А только со мной…

– А, все вы козлы… Саша! – жалобно позвала она, поскольку ей вдруг стало нехорошо.

– Да что там Саша?.. – Он отпустил ее, пьяно махнул рукой и сел на софу. – Сказать тебе, где сейчас твой Саша и чем он занимается, причем с моей женой? Тем же, чем сейчас займемся мы с тобой.

– Неправда… – Она приоткрыла свой пухлый ротик и замотала головой.

– Сама знаешь, что правда. Ты же видела, как она увела его…

– Неправда… – повторила она еще более жалобно. – Мы с ним пожениться хотим.

Он пожал плечами, взял пульт и включил монитор. И она увидела сверху спальню с огромной постелью, на которой возилась голая пара – ее Саша и красивая, полнотелая женщина, жена хозяина.

– Убедилась? А чем ты занималась с Олегом Быстровым? Показать? – он снова махнул рукой. – Чего уж теперь целку-то из себя строить…

Он завлек ее сюда, в эту комнату в огромном загородном доме, после большого пира с обильными возлияниями, который Эдуард Григорьевич время от времени давал для своих гостей. Сегодня среди них были министры, звезды шоу-бизнеса и кино, генералы, старые консерваторы и молодые реформаторы.

Саша явился с Юлей, и Антон проследил, чтобы их разъединили во время танцев в саду, на свежем воздухе, когда хозяйка попросила своего юного фаворита покатать ее на лодке по Москве-реке.

– Ну и пусть… Она его заставляет, грозит уволить, он мне сам рассказывал… Пусти, слышишь! Я сама… А этот смешной, толстый дяденька, который представился Николаем Борисовичем, он правда менеджер у самой Софроновой? – спросила она, пока он снимал с ее плеча тоненькую бретельку.

– Все правда… – грустно сказал Белявский. – Для того я вас и познакомил. Запомни: все эти смешные дяденьки и тетеньки пришли сюда в надежде, что я им отстегну. На кино, на партийное строительство, на выборы, на инвестиции, на продолжение реформ или на их свертывание… А на самом деле все на тех же баб, на Канары, на Ниццу… Одна ты сегодня ничего не просишь у дяди Эдика… А ведь сегодняшний прием я устроил специально для тебя.

– Неужели? – охнула она, по-детски прикрыв рот ладошкой. – Врешь ведь.

Он погрозил ей пальцем:

– Не веришь? А я вот три дня ждал, чтобы остаться с тобой наедине.

– Некоторые обещали ждать меня годами… – вздохнула и потянулась она и опустилась с ним рядом на софу. – Только без рук. И сразу не заваливай, ладно? Можем мы поговорить по-человечески?

Потом провела пальцами по шкуре ягуара.

– Класс… – протянула она. – Это настоящий тигр?

– Это ягуар. Я его убил в Центральной Америке. Хочешь подстрелить такого же?

– Хочу. А ты возьмешь меня?

– Смотря как будешь себя вести. Я хотел тебе сказать. Никогда не верь им… – мотнул он головой в сторону двери. – Этим, кто обещает ждать. Они ничего и никогда не дождутся. И всю жизнь будут обслуживать других. Вот и выбирай.

– Слушай, Эдик, – протянула она, одновременно вытянув сплетенные руки вперед. – Ну хоть ты не учи меня жить, ладно? Меня Савелий уже затрахал своей нудятиной.

– Постараюсь… Может, он просто не способен трахать иначе?

– Можно подумать, что ты можешь… – вяло отмахнулась она. – Да все вы бываете занудами, когда у вас не стоит… Давай договоримся. Я буду твоей любовницей, но, когда я встану на ноги, ты найдешь себе помоложе и нам с Сашей больше не мешаешь, хорошо?

Он осторожно, как бы проверяя, обнял ее за плечи. Она не отстранилась, а, наоборот, вздохнула и послушно, немного жмурясь, положила голову ему на плечо.

– Только, Эдик, не все сразу, прошу тебя. Ты сейчас похож на Джека Николсона, американского артиста. Он тоже старый, но все равно сильный мужчина. Знаешь, в меня все влюблялись, и я уже как-то к этому привыкла. Даже надоело. Лезут, слюнявые, со своими клятвами и стихами… И сразу кончают. Иногда не успеваешь раздеться. Саша не такой. Нам только нужно встать на ноги, понимаешь? – Она отстранилась, когда его рука легла на ее бедро. – Ты обещаешь?

– Обещаю, обещаю…

– Вот сделаешь его самостоятельным человеком, а меня певицей… – Она ловко вывернулась из его рук. – Ты, кстати, хоть запер дверь?

– Там охранник стоит, – бормотал он, теряя голову и протягивая к ней руки.

– Саша? – Она резко оттолкнула его и вскочила.

– Какой еще Саша. – Он хмыкнул. – Ты же видела, как твой Саша сейчас охраняет мою Ангелину? В постели…

– И ты спокойно об этом говоришь? Она ведь жена, а не случайная, вроде меня… Вас, наверно, венчали, да? В церкви, много народа, а она вся такая красивая, в белом платье?..

– Только не читай мне мораль. Ты ему тоже не нужна.

– Врешь! – Она снова оттолкнула его руку и отскочила от него к двери. – Я сейчас Сашку позову! И он ее бросит! Хочешь?

Он усмехнулся, опустил руки и качнул головой.

– Дура. Думаешь, прибежит? Не для того он тебя сюда привел… Ты одного не понимаешь. Здесь я ставлю условия. И я раздавлю каждого, и тебя в том числе, и твоего Сашу, если не примете мои условия! И не строй из себя… Думаешь, ничего про тебя не знаю? Вот, смотри сюда… – Он взял пульт видеомагнитофона, включил предусмотрительно поставленную кассету, где она была с Олегом Быстровым на кожаном диване в редакционном кабинете.

– Ну и что? – фыркнула она. – Сашка меня специально туда привез, мы еще с ним не познакомились… И я ему обещала, а он мне, что больше этого не повторится.

– Не повторится? – усмехнулся Эдуард Григорьевич. – Потому что ты никому не будешь интересна. Ибо эта кассета уже лежит на телевидении. А там только ждут моего сигнала, чтобы ее показать телезрителям по всей стране. И тогда тебе уж точно – конец.

Она молчала и смотрела на него огромными испуганными глазами.

– А теперь еще раз посмотри. – Он переключил пару кнопок на пульте, и на экране монитора снова возникла спальня его жены, где над ней по-прежнему усиленно трудился «ее Саша».

Белявский на экран старался не смотреть, хотя чувствительные динамики доносили до него все нюансы страстных вздохов и вскриков его законной супруги, будто задыхающейся в объятиях молодого охранника.

– Хватит, выключи… – попросила она, отвернувшись.

Экран погас, и некоторое время они сидели молча.

– Подумаешь, Саша ей обещал… – усмехнулся Белявский. – Тоже мне, Ромео и Джульетта наших дней. Они любили друг друга, она заразила его СПИДом, он ее сифилисом, и они умерли в один день.

– Перестань! – крикнула она.

– Перестану… Когда станешь взрослой. Сама только что сказала, как тебе опротивели чужие обещания… – Он поднял ее за руки и опрокинул на софу.

– Постой, я сама… – Она поморщилась. – Порвешь ведь!

– Да я тебе куплю хоть тысячу таких! – прохрипел он, снова наваливаясь.

– Да? – Она вывернулась из-под него. – А в чем я, по-твоему, выйду к гостям?

– Черт с ними!.. Никуда ты больше не пойдешь! Ну их! Иди сюда, – он протянул к ней руку.

– А твоя супруга не войдет? – спросила она.

– Ей сейчас не до нас, ты же сама видела…

– Знаешь… – сказала она. – А твоя жена еще очень красивая и молодая… Только ей бы немного похудеть. Лежи, лежи, дай я на тебя немного посмотрю. Знаешь, я как-то не успела тебя как следует разглядеть…

Помедлив, она добавила:

– И тебе тоже не мешало бы сбросить килограмм двадцать. Я обязательно этим займусь, раз твоей Ангелине некогда… Никогда еще не трахалась на тигриной шкуре. Ягуаровой, я пошутила… Нет, ты пока отвернись. Вот так. Сейчас я выключаю свет… (В спальне стало темно.) Потом насмотришься, потом. Когда вон из-за той тучки выйдет луна. Она сегодня такая большая… Отвернись же, ну!

Он отвернулся, слыша шелест ее платья, спадающего на ковер ручной работы, настоящий антиквариат, который ему подарили в Дагестане. Потом послышалось легкое щелканье резинок ее трусиков.

– Вот, луна уже вышла, теперь можешь повернуться.

Он резко обернулся и даже зажмурился, увидев в

призрачном лунном свете ее грациозное тело, какого он не видел на кассете, где она расплачивалась натурой с Олегом Ивановичем.

Своими длинными руками она высоко подняла распущенные длинные волосы и, казалось, поднимала себя вверх, паря в невесомости.

– О господи… – только и прошептал он. И протянул к ней руку.

– Нет, – смешливо сказала она. – Ишь какой! Сначала – это.

И протянула ему презерватив. Он так и не понял, откуда он у нее вдруг взялся, но его некоторое замешательство она расценила по-своему.

– Тебе помочь? Хочешь, я сама его надену?.. Ты видел мой последний клип?

Это было последнее, что он запомнил, впадая в сладостное забытье, заранее полагая, что ничего подобного не испытывал в своей жизни.

Утром, когда он проснулся на той же софе, ее рядом не было. Он пошарил рукой по покрывалу. Потом услышал шум воды, доносившийся из душа. Он откинулся на спину, прикрыв глаза и чувствуя тяжелую от бессонной ночи голову и усталое блаженство, растекающееся по всему телу.

Звонок одного из мобильных телефонов, которые Эдуард Григорьевич держал по всему дому, заставил его голым слезть на ковер, потом поискать его среди сброшенной одежды.

– Сейчас, сейчас… – бормотал он. – Не терпится кому-то. Алло… – недовольно сказал он в трубку. – Кто это?

– Эдя, только не отключай трубку, это я, Лева… – прохрипел в наушнике полузабытый голос старого подельника. – Только чрезвычайные обстоятельства побудили меня…

– А пошел ты со своими обстоятельствами! – Белявский выругался, услышав, как перестала шуметь вода в душе. И отключил телефон.

– С кем ты так разговаривал? – спросила Юля тоном супруги, прожившей с ним не один десяток лет.

Она вышла, завернутая в мохнатую простыню, розовая, цветущая, отражаясь в зеркалах, в которые сейчас смотрелась, привычно поворачиваясь так и эдак, и он снова испытал желание повторить прошедшую ночь.

– Да нет, это пустяки… – Он махнул рукой и притянул ее к себе.

– Что значит – пустяки? – Она оттолкнула его. – Ты сразу бросил трубку, как только я вышла! Это жена?

– Не жена, а человек, которого я не хочу слышать… Ну иди сюда. – Он снова потянул ее к себе.

– Подожди. – Она легко отстранилась, оставив в его руках простыню. – Сначала прими свою таблетку… Где она у тебя? Ты думаешь, я не видела, как ты их принимал ночью, прежде чем лезть на меня? Я тоже хочу получить кое-чего… И включи телефон! – сказала она приказным тоном, указав ему на трубку, лежащую на ковре.

Он сделал все, как она просила. Выпил американскую таблетку с повышенной дозой виагры, потом включил аппарат. И сразу же зазвонил телефон.

– Эдя, не будь идиотом! – опять послышался голос Льва Семеновича. – Ночь с юной девочкой тебе явно не на пользу! А дело, наше дело, которое у нас прежде всего, может очень сильно пострадать! И это…

Обнаженная, но как бы забывшая об этом, Юля ловко выхватила у него трубку и приложила к уху. И тут же ее вернула.

– Действительно неприятный голос, – сказала она. – Но человека всегда надо выслушать, что он хочет сказать. Может, у него наболело?

– Откуда ты про все знаешь? – спросил Белявский у Разумневича.

– Эдя, я про тебя знаю. А ты про меня знаешь. Хотя и не все. Я хочу тебе категорически заявить: этот мудрый старик Полынцев прав. Есть вещи, которые нас с тобой объединяют. Можешь не сомневаться: я никогда бы первый тебе не позвонил, если бы не высшие приоритетные интересы, касающиеся нас обоих и которые требуют скорейшего объединения наших усилий.

Этот текст, по-видимому заранее заготовленный, Лев Семенович выпалил на одном дыхании, после чего замолчал, как если бы одышка сдавила ему горло.

– А теперь, Эдя, можешь бросить трубку, если считаешь, что я всегда был твоим врагом, – дополнил Разумневич.

– Нет, но откуда ты взял, что?..

– Эдя! Я только вчера любовался по видео, как мой Олежка Быстрое кувыркается с этой певичкой Стефанией на кожаном диване в редакции моей газеты. И ты тоже это видел. Тебе достаточно или еще кое-что пересказать?

– А про наш разговор с Полынцевым?.. Это он тебе сообщил?

– Нет, Эдя, не он… Ты не о том сейчас говоришь. Фактов, что я привел, тебе достаточно или нет? Если нет, еще добавлю. Так вот, я уверен, что против нас с тобой существует заговор тех, кому мы с тобой больше всего доверяем. Иначе бы я не позвонил тебе до самой моей могилы. Впрочем, оттуда бы тоже не позвонил. А вот как покончим с этой нависшей над нами опасностью, мы снова станем возлюбленными врагами, как раньше были непримиримыми друзьями. Россия, Эдя, которую мы оба любим, – это большая берлога, где всегда найдется место для двух таких медведей, как мы с тобой. Это в какой-нибудь Италии мы давно друг друга поубивали бы.

– Никогда не думал, что ты стал падок на раскрытие заговоров, – хмыкнул Белявский. – И берешься это доказать?

– Только не по телефону. Старик Полынцев хочет пригласить нас обоих к себе в театр, в свой знаменитый кабинет, мы там запремся, выпьем, как прежде, и все-все обсудим.

– Эдик, твоя таблетка действует не больше часа, – напомнила ему Юля. – Если примешь вторую, может подскочить давление. А это опасно.

– Девочка говорит тебе сущую правду, – сказал Разумневич. – В нашем с тобой возрасте нужно быть умеренным во всем. В сексе особенно. А у тебя всегда было неважно с давлением. Особенно в последнее время. Кстати, потом познакомишь нас.

– Хочешь отбить? – насмешливо удивился Белявский.

– Взять в лизинг… Эдя, Эдя… – вздохнул Лев Семенович. – Раньше ты не заставлял меня повторяться. Договоримся так. Есть одно предложение, от которого ты не посмеешь отказаться. Если оно тебе не понравится, считай, я тебе ничего не говорил. Если тебе достанет рассудка, ты позвонишь мне сам. И мы тогда встретимся в любом месте, где скажешь, и все обсудим. Но с этой девочкой познакомишь меня в любом случае. Если не хочешь, чтобы я действительно ее у тебя отбил.

2

– Вот, смотри… – Померанцев кивнул Гере на протокол дактилоскопической идентификации, лежавший на его столе. – Итак, имеем одни и те же пальцы на долларах, которые дали в конверте врачу Самохиной из «скорой», и на микрофоне, обнаруженном в твоем сканере. Отпечатки на долларах пришлось искать при каком-то специальном облучении, но эксперты говорят, что они идентичны.

– Я думал, ты меня за этот сканер убьешь, – виновато сказал Гера. И взглянул на часы. – Опаньки, а мне самый раз собираться на свидание с другом детства Мишей! Наружку заказали?

– Я думал, сначала спросишь, есть ли эти пальцы в нашем банке данных… – удивился Валерий.

– Ты бы мне сразу сказал, если они там были… – махнул рукой Гера, вставая. – Что я, не знаю… Так будет наружка или мне самому их там вести?

– Они там уже сидят, – сказал Валерий. – В синих «Жигулях», шестая модель, на другой стороне улицы. Так что особенно в их сторону не пялься.

– Зачем мне пялиться на какой-то «жигуль», гражданин начальник! – заявил Гера оскорбленным тоном попавшегося угонщика. – Я консервными банками отечественного производства не интересуюсь. Если только эти фраера не засунут в нее сигнализацию, которая дороже самой тачки, и она не будет давать мне спать всю ночь. Тогда я ее точно угоню под окно конкурента и там брошу.

– Уже лучше, – кивнул Валерий. – Но все равно не верю. Ну, все, давай двигай. Доложишь, когда вернешься.

Гера подошел к металлической двери с глазком и, изобразив улыбку, нажал на кнопку звонка. Дверь открыли почему-то одновременно два охранника, мордастые, похожие друг на друга. «Московская сторожевая», вспомнил Гера, как кто-то назвал эту породу стриженых и мордастых качков.

– Миша у себя? – строго спросил Гера.

Наверно, они его уже ожидали, но все равно для понта окинули настороженными взглядами, зафиксировав их на его кейсе, в котором он принес сканер, чтобы вернуть хозяину.

Миша, как всегда, радушно улыбнулся, привычным жестом указал на сервировочный столик, на котором их ожидала откупоренная бутылка водки, круг копченой колбасы, два хрустальных фужера и пара ананасов.

– «Посольская» с ананасами – это круто, – сказал Гера. – Почти как в шампанском. «Весь я в чем-то норвежском, весь я в чем-то испанском…» – продекламировал он Северянина, покосившись на Мишу.

Этот тест на эрудицию хозяин офиса не выдержал и потому скромно промолчал, ни о чем не спросив. А только привычным движением откупорил бутылку.

– Сначала дело, – покачал головой Гера. – Которое можно решить только на трезвую голову.

– Что хоть за дело? – недоуменно поинтересовался Миша. – Он работает? – Он кивнул на кейс.

– Да как тебе сказать… – пожал плечами Гера. – Вроде твой прибор все делал, как надо, но потом стал капризничать. Закладку находит через раз.

– Быть того не может, – сказал Миша, отведя взгляд. – Ты че, в натуре? Сколько он работал, кому бы ни давал, он никогда не подводил. Никто не жаловался.

– Значит, я буду первым, – кивнул Гера. – Ты же сам мне говорил, что надо показать специалисту. Может, в нем какая-то червоточина завелась? Мы-то в прокуратуре все, как один, чайники, в технике ничего не понимаем…

– Ты че, в натуре, подозреваешь? – решил оскорбиться Миша. – Я-то тебе всегда верил.

– А сколько пива совместно выпили… – вздохнул, покачав головой, Гера. – И сколько голов забили, а еще больше пропустили… Только ты это зря. Доверяй,

но проверяй. Вот и опробуй ее при мне. Вдруг мы с этой хреновиной что-нибудь не так сделали?

– Прямо сейчас? – спросил Миша.

– Ты угадал.

– А куда спешить? – засопел, заворочался Миша. – Посидим еще, пообщаемся… А потом отдам его в проверку.

– Ты опять не понял?

– Да зачем тебе это вообще нужно, не врубаюсь? – гнул свое Миша, покрываясь мелким потом и отводя глаза. – Тестирование такого прибора – это ж долгая история… А сейчас лучше давай, за встречу.

– Вообще-то я при исполнении… – напомнил Гера.

– Да ладно, кто здесь тебя увидит? – Миша махнул рукой, разливая водку по фужерам.

– У тебя, кстати, когда лицензия заканчивается? – спросил Гера. И тут же сам себе ответил: – Месяц остался. Верно?

– Не понял. А при чем здесь?.. – еще больше забеспокоился, осунувшись на глазах, бывший сосед по двору.

– И хочешь ее продлить? – предположил Гера, посуровев лицом. – Я правильно говорю? Ну…

– Гну. Это я тебя тестирую, – жестко сказал Гера. – Твою совесть.

Миша молчал, опустив глаза и глядя в пол, как провинившийся школяр.

– Сам все расскажешь? – тихо сказал Гера. – Заметь, без повестки и протокола. Пока. Ну? Ну?

Миша поднял на него глаза.

– Да я и не хотел вообще-то… – забормотал он. – Даже не собирался.

– Уже неплохо, – кивнул Гера. – И что? Тебя заставили?

Можно сказать так… – едва слышно ответил Миша.

– Кто? И много их было?

– Один… – еле выговорил Миша.

– Один. Что, очень грозный, да? Напугал до смерти, раз ты согласился предать своего друга и товарища с детских лет! – почти выкрикнул Гера. – Говори! Если не хочешь потерять все, кроме баланды в Бутырке!

– Да приходил тут один фраер, – начал Миша с тяжелого, почти коровьего вздоха. – И говорит: мол, типа, я на ментов работаю.

– Или хуже того, на прокуроров, – кивнул, перебив, Гера. – Извини, продолжай, – ответил он на недоуменный взгляд Миши. – Они все так говорят.

– Типа, надо бы помочь нашим общим друзьям, которых вы, прокуроры, замели.

– Кто эти друзья? Он сказал?

– Нет… – покачал головой Миша.

– Ты его знаешь?

– Нет. Он одно мне говорил: шестеришь, мол, на ментов. А мог бы общим друзьям помочь, чтоб загладить свою вину… Ну и я… Ну, типа того, согласился, что ли.

– А мне хочешь помочь? – тихо, но не без надрыва спросил Гера, наклонившись к нему. – Или мне объяснить, кого тебе надо больше бояться? Или подсказать, чем ты, сукин кот, должен заниматься, раз тебе лицензию дали? А не помогать разным уродам убивать тех, кого ты должен защищать…

Он замолчал, чтобы не сорваться. Миша потел, краснел, но молчал, опустив глаза.

– Кто он, как его зовут?

– Вадик. Больше ничего о нем не знаю.

– Описать сможешь для фоторобота? – спросил после паузы Гера.

– Попробую. Да он сам должен сюда скоро зайти. Предварительно позвонит.

– Когда? – тут же спросил Гера.

– Не сказал. Говорю же: сначала позвонит.

– Это я понял. Только не нужно, чтобы он меня здесь видел… – Гера старался подавить волнение, предчувствуя удачу. – У тебя свободный видеоглазок с магнитофоном найдется? Чтоб его заснять и записать, когда придет?

– Это можно… А лицензия? – буркнул Миша.

– Все зависит, как будешь себя вести. Сам понимаешь. И еще. Он твоих ребят знает? Ну хотя бы в лицо.

– Не думаю, – засомневался Миша. – Да и откуда?

– Если мы на время поставим к тебе в штат своего человека?

– Я бы не стал, – еще сильнее, до капель пота на лбу, засомневался Миша. – Очень он осторожен. Глазок, может, и не заметит, но нового человека – запросто.

Гера внимательно смотрел на него. Кажется, товарищ свою вину осознал, встал на путь исправления и готов сотрудничать со следствием.

Уже из машины он позвонил Померанцеву.

– Все так и есть, – сказал он. – Похоже, тот самый, чьи пальцы на сканере и на долларах, скоро должен у него появиться. Надеюсь, видеоглазок, за чьей установкой я проследил, все зафиксирует… Мой друг детства радостно согласился помогать, готов искупить, и все такое… Лишь бы не отняли лицензию. И я почти готов за него ходатайствовать… Постой, сейчас я вспоминаю, у нас вроде есть фоторобот этого вездесущего типа? Который составили следователи ГУВД со слов сотрудниц детсада, видевших его, когда он охмурял покойную Антонову? – вспомнил Гера. – Он там получился этакий романтический и идеализированный. Бабоньки увидели в этом роковом мужчине воплощение своих девичьих мечтаний. Гремучую смесь Алена Делона и Филиппа Киркорова. Это нам, простым сыс-карям, в любви не везет, – меланхолично продолжал он. – Да и в картах тоже. Женщины нас ни с кем не путают, но и не запоминают…

– Разговорился… Ладно, если такая видеозапись действительно появится, – стал закругляться Померанцев, – все станет на свои места. Кстати, только что подписал твою командировку на два дня в Питер. Сегодня ночью выезжаешь «Красной стрелой». Тебе надо своими глазами посмотреть протоколы и место, где убили Лагутина и Зайцеву. Возвратишься послезавтра. Билеты туда и обратно уже находятся у Зои. Номер в гостинице забронирован.

– То есть опять в Эрмитаж не успею сходить? – обиженно протянул Гера. – И гостиница, поди, не «Ас-тория»?

– Может, тебе еще пятикомнатный люкс в «Европейской»?

– Вот так всегда. Сколько там бывал, все время не успевал, только туда и назад! Тебе-то Кунсткамера с Петергофом уже осточертели и потому от них в Москву сбежал, а мне хотя бы одним глазом…

– Приятного пути, – сухо ответил Валерий и отключил телефон.

В Петербург Гера прибыл в половине девятого утра, с вокзала отправился в прокуратуру города. Оттуда вместе со следователем Ереминым выехал на Бухарестскую, 12, где в квартире 47 были убиты двое журналистов.

– Еще раз, если не трудно… – обратился Гера к следователю Еремину, молодому, по-питерски бледному, вихрастому и в очках, когда они вылезли из машины. – На чем основана версия, будто собирались убивать именно Зайцеву, а Лагутина шлепнули за компанию, поскольку он там случайно оказался?

– Именно так, – кивнул Еремин. – Она вела расследование по факту махинаций с жильем Петроградского района.

– Жулье мошенничает с жильем, – сказал Гера. – Извините, продолжайте.

– Лагутин ведь буквально накануне к ней приехал.

– А кстати, по линии Отелло из одноименной трагедии Шекспира нет случайно зацепок? – спросил Гера. – Говорят, симпатичная была женщина, наверняка кто-то здесь у нее имелся, а тут приезжает хахаль из Москвы.

И тут же замолк. Они приблизились к старушкам, сидевшим на своих лавках возле подъезда.

– Здрасьте, бабушки! – поздоровался первым Гера, склонив голову, но они только поджали губы и приветливо ответили лишь на небрежный кивок Еремина:

– Здравствуйте, Роман Иванович, доброго вам здоровьечка…

– Как, поймали душегуба-то?

– Вот нам на помощь из Москвы приехал товарищ… – Еремин кивнул в сторону Геры. – Вместе будем ловить.

– Герман Николаевич, – учтиво представился Гера. – Если среди вас есть соседи той квартиры, где произошло двойное убийство, я хотел бы с ними переговорить. Есть таковые?

Несколько старушек подтолкнули локтями пожилую, полную женщину, сидевшую посредине.

– А чего тут зря опять говорить? – беспокойно завозилась она. – Роман Иванович все уже слыхал, все записал… Все у него там есть. А сейчас скажу по забывчивости что не так, сразу скажете, соврала, мол, в прошлый раз.

– Не скажем, Оксана Петровна, – заверил Еремин. – Протокол ваших показаний при мне, можете

сначала ознакомиться и освежить в памяти, если захотите. А речь пойдет о дополнительных к вам вопросах.

– Верно, – кивнул Гера. – Может, мы поднимемся к вам, наверх? Чаем с дороги угостите?

Они подняли к ней, в квартиру 48, где несловоохотливая Оксана Петровна поставила на газовую плиту старомодный закопченный чайник. Пока он кипел, Гера внимательно просмотрел протокол ее показаний.

– А другие соседи? – спросил он у Еремина. – Из сорок шестой давали какие-либо показания?

– Их в этот день дома не было, – ответила за него хозяйка. – В гости уезжали, только назавтра вернулись.

– Тогда еще раз… – Гера прошелся по комнате, обдумывая вопрос. – Что вам в тот вечер показалось у ваших соседей необычным?

– А ничего такого, – сказала она. – У Лили, покойницы, все время компании разные собирались. Как всегда. Мы уж ко всему привыкли. У нас слышимость, как за ширмой… Ну, постучишь им в стену, вроде притихнут, потом опять… Утром она извинится, да что с нее взять, по нынешним-то временам? Женщина она видная, заметная, всем домом ее статьи в газете читаем, вот к ней и тянутся… Ну, приходят к ней разные мужчины, и женщины тоже бывают, да… Но не безобразят, матом не ругаются, не напиваются, тут я ничего сказать не могу. Они на гитаре все больше играют и поют. В этот вечер, врать не буду, на гитаре там не играли.

– Раз, – заломил палец Гера. – На гитаре не играли. Чем еще отличалось их поведение от предыдущих посиделок?

– Чем еще? – Она мельком взглянула на Еремина, как бы проверяя, не обижается ли он, что она не говорила ему об этом в прошлый раз, а теперь приходится при нем рассказывать другому следователю из Москвы. – Не знаю… Вот когда этот к ней приехал, которого тоже убили, у них там вроде тихо все было. То есть разговор-то был, но негромкий. Да, пластинку она вроде ставила… Ну, какую всегда ставит. Симфонию, что ли. Под настроение. Да, вот еще что. По телефону они громко говорили! И при этом она ругалась, обозвала кого-то нехорошим словом, каких я от нее сроду не слыхала! Подонок, вот как сейчас помню, она кого-то назвала.

– То есть она ругала мужчину? – уточнил Гера.

– Конечно, мужчину! – Она смерила Геру пренебрежительным взглядом. – А то кого же? Какая ж баба другую бабу подонком или козлом обзовет? Проституткой там или стервой – это у вас, мужиков, не заржавеет.

– Она была с ним на «ты»? – спросил Гера.

– Ну да, раз подонком обозвала. Значит, знакомые они, верно? И этот, которого тоже убили, ну, что в приехал к ней в гости, он тоже с этим подонком по телефону разговаривал, и тоже на повышенных тонах.

– Понятно… Что-нибудь еще слышали? – вздохнул Гера, хотя еще ничего не понимал. – Может, имя назвали?

– Мне ни к чему прислушиваться к чужим скандалам. – Она хмыкнула. – Своих хватает. Вот только как услыхала, когда она выругалась, тут уж невольно прислушаешься. А насчет имени… нет, не вспомню.

– Скажите, Оксана Петровна, – задал очередной вопрос Гера. – А могло быть такое, что она кого-то обругала, а он потом к ним пришел и за это их там застрелил?

– Не думаю, – сказала она. – Я ж на улицу вышла подышать, на скамейке внизу сидела и увидела того второго гостя, а еще слышала, когда он к ним поднялся, они ему сразу открыли. И вроде ему обрадовались. А после, когда я домой вернулась, у них там пир горой был. Этот, грузин который, ну что их застрелил, тосты говорил всякие… Я, правда, слов не разобрала, но смысл поняла.

– Все-таки грузин? – спросил Еремин.

Он достал из кейса фоторобот убийцы и развернул его перед хозяйкой.

– Кстати, это сделано по вашему описанию. Похож?

– Я ж его своими глазами видела, хотя и не присматривалась… Он вроде. Для нас, так уж мы привыкли, все грузины, – махнула она рукой. – Которые с Кавказа. Только без усов он был. И с цветами.

– Думаете, это он их застрелил? – спросил Гера.

– А больше некому, – пожала она широкими полными плечами. – Я-то потом не слышала, спала уже…

– Мы провели следственный эксперимент, – добавил Еремин. – Стреляли в квартире Зайцевой из пистолета «ТТ» с обычным глушителем. В соседней квартире выстрела почти не слышно. А без глушителя, со звоном, мертвого поднимет.

– И какого черта этот Лагутин притащился в Питер? Протокол вскрытия случайно у вас не с собой? – спросил Гера, чтобы что-то спросить, поскольку пребывал в тягостном от безысходности раздумье.

– Нет. Но завтра вам покажем.

– Посмотрю, если успею. Завтра я – ту-ту… В Москву обратно. Начальство уже на суточных экономит, – пожаловался Гера. – Придется уезжать из Северной Пальмиры несолоно хлебавши. Вот никто не верит: сколько здесь бывал, а в Эрмитаж или там в Русский музей, не говоря о Кунсткамере, так ни разу не попал.

– Вон как… Что у вас за начальство такое? – посочувствовала хозяйка. – В Питере побывать – ив Кунсткамеру не сходить?

– А вот вы и скажите об этом моему начальнику! – обрадовался Гера и достал сотовый. – И все эти слова ему и скажите. Прямо сейчас. А то сам уже не пойму, зачем сюда ехал.