Текст книги "Собрание сочинений в пяти томах. Том 5. Пьесы и радиопьесы"

Автор книги: Фридрих Дюрренматт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 26 страниц)

Физики

Посвящается Терезе Гизе

Комедия в двух действиях

_{Die Physiker}

^{Eine Komödie in zwei Teilen}

Действующие лица

Доктор Матильда фон Цанд – врач-психиатр

Марта Болль – старшая медсестра

Моника Штеттлер – медсестра

Уве Сиверс – старший санитар

Мак-Артур – санитар

Мурильо – санитар

Герберт Георг Бойтлер, называемый Ньютоном – пациент

Эрнст Генрих Эрнести, называемый Эйнштейном – пациент

Иоганн Вильгельм Мёбиус – пациент

Миссионер Оскар Розе

Лина Розе – его жена

Адольф-Фридрих, Вильфрид-Каспар, Йорг-Лукас – ее сыновья

Рихард Фосс – инспектор уголовной полиции

Гуль – полицейский

Блохер – полицейский

Судебный врач

Действие первое

Место действия: гостиная уютной, хотя и несколько запущенной виллы частного санатория «Вишневый сад».

Окружающая местность: рядом с санаторием – берег озера, на некотором удалении уже застроенный, еще дальше – небольшой, скорее даже маленький городок.

Некогда прелестное местечко с замком и старинным центром ныне украшено уродливыми зданиями страховых обществ и живет в основном за счет скромного университета с довольно большим теологическим факультетом и летними языковыми курсами, а также двух училищ – коммерческого и стоматологического, нескольких пансионатов и крошечных предприятий легкой промышленности и уже в силу этих обстоятельств может считаться тихим уголком.

Вдобавок к этому на нервы успокаивающе действует еще и окружающая природа, во всяком случае здесь имеются голубые горные хребты, поросшие живописным лесом холмы и довольно большое озеро, а неподалеку раскинулась еще и обширная, по вечерам окутывающаяся туманом равнина, некогда бывшая гиблым болотом, а ныне плодородная земля, прорезанная сетью каналов, на которой где-то вдали расположено некое место заключения со своими большими сельскохозяйственными угодьями, так что повсюду встречаются группы и группки молчаливых, словно призраки, заключенных, рыхлящих и перекапывающих землю. Однако окружающая местность, в сущности, не играет для нас никакой роли и описывается здесь лишь ради большей точности, ведь мы ни разу не выйдем за пределы виллы сумасшедшего дома (наконец это слово все же сказано), а если быть более точным, не выйдем и за пределы гостиной, ведь мы задались целью строго блюсти единство места, времени и действия: ведь драма, разыгрывающаяся среди сумасшедших, должна соответствовать самому строгому классическому канону.

Однако ближе к делу. Что касается виллы, то в ней ранее размещались все пациенты основательницы санатория, старой девы, почетного доктора наук и доктора медицины Матильды фон Цанд, то есть выжившие из ума аристократы, пораженные склерозом политики – за исключением тех, кто все еще держит в своих руках бразды правления, – а также дебильные миллионеры, писатели-шизофреники, магнаты индустрии, страдающие депрессивно-маниакальным психозом, и т. д., короче говоря, душевнобольная элита чуть ли не всей Европы, ибо доктор Цанд пользуется широкой известностью не только потому, что эта горбунья и старая дева в неизменном своем врачебном халате происходит из местной влиятельной семьи, последним, имеющим какой-то вес отпрыском которой она является, но также и благодаря своим гуманным взглядам и репутации выдающегося психиатра, можно даже уверенно утверждать – в мировом масштабе (только что вышел из печати том ее переписки с К. Г. Юнгом). Однако ныне все эти знаменитые и не всегда приятные пациенты давно переселились в новые светлые и элегантные здания лечебницы – за баснословные деньги даже самое темное прошлое оборачивается чистым удовольствием. Новая лечебница расположена в отдельных особнячках (часовня с витражами работы Эрни[14]14
  Эрни Ханс (р. 1909) – швейцарский живописец и график.


[Закрыть]), рассеянных в южной части обширного парка с видом на равнину, в то время как вилла венчает собой зеленую лужайку с отдельными могучими деревьями, полого спускающуюся к озеру. Вдоль берега тянется каменная ограда.

В гостиной заметно опустевшей виллы обычно проводят время трое пациентов, случайно оказавшихся физиками, нет, все же не совсем случайно, ибо здесь придерживаются гуманных принципов и селят вместе только людей, близких друг другу по духу. Эти трое живут своей жизнью, каждый замкнут в пространство своего воображаемого мира, вместе они лишь принимают пищу в гостиной, иногда беседуют о своей науке или же молча сидят, уставившись в пустоту, безобидные, симпатичные и милые психопаты, сговорчивые, послушные и непритязательные, поэтому ухаживать за ними легко. Одним словом, их можно было бы считать образцовыми пациентами, если бы в последнее время не случилось тревожных, более того – прямо-таки ужасных событий: три месяца назад один из них задушил медсестру, и теперь то же самое повторилось. Поэтому на вилле опять появилась полиция. И в гостиной гораздо больше людей, чем обычно. Чтобы напрасно не пугать зрителей, тело медсестры лежит на полу в глубине сцены, и положение его столь же недвусмысленно, сколь и трагично. Однако нельзя не заметить, что в комнате происходила борьба. Мебель сдвинута со своих мест и приведена в беспорядок. Торшер и два кресла валяются на полу, слева на авансцене лежит круглый стол, перевернутый таким образом, что его ножки обращены к зрителю.

В остальном в гостиной заметны последствия перестройки виллы в психолечебницу (некогда вилла была летней резиденцией семейства Цанд). Стены на высоту человеческого роста покрашены гигиеничной эмалевой краской, лишь выше этого уровня видна гипсовая штукатурка с частично сохранившейся лепниной. Три двери, ведущие в комнаты физиков из небольшого холла в глубине сцены, обиты черной кожей. Кроме этого, они пронумерованы – 1, 2, 3. Слева рядом с холлом уродливая батарея центрального отопления, справа – умывальник с полотенцами на металлическом штыре.

Из комнаты номер 2 (она в середине) доносится игра на скрипке под аккомпанемент фортепьяно. Это Бетховен, «Крейцерова соната».

Слева – стена с высокими окнами, выходящими в парк и начинающимися от самого пола, покрытого линолеумом. Слева и справа ряд окон обрамлен тяжелыми занавесями. Двустворчатая дверь ведет на террасу, сквозь ее каменную балюстраду виден парк, освещенный относительно ярким ноябрьским солнцем. Время – чуть позже половины пятого пополудни. Справа над камином, не используемым по прямому назначению и огражденным решетчатым экраном, в тяжелой позолоченной раме висит портрет старика с остроконечной бородкой. На авансцене справа – тяжелая дубовая дверь. С темного кессонного потолка свисает тяжелая люстра. Мебель: у круглого стола – когда гостиная будет приведена в порядок – стоят три стула, выкрашенные белой краской, как и стол. Остальные предметы меблировки слегка потерты и разностильны. Справа на авансцене – диван с маленьким столиком и двумя креслами по бокам. Обычное место торшера – за диваном, чтобы не загромождать комнату. Короче говоря: для оформления спектакля, в котором, в отличие от античной трагедии, сатирова драма предшествует самой трагедии, вещей на сцене должно быть немного. Ну теперь, пожалуй, можем и начинать.

Трупом занимаются полицейские, это спокойные, добродушные дядьки в штатском, которые уже успели принять свою дозу белого вина, и пахнет от них соответственно. Они производят замеры, снимают отпечатки пальцев, очерчивают контуры трупа мелом и т. д. В середине гостиной стоит инспектор уголовной полиции Рихард Фосс в плаще и шляпе, слева от него – старшая медсестра Марта Болль, решительный вид которой соответствует ее натуре. Справа на авансцене в кресле сидит полицейский и составляет протокол.

Инспектор вынимает сигару из коричневого портсигара.

Инспектор. Надеюсь, курить дозволяется?

Старшая медсестра. Здесь это не принято.

Инспектор. Пардон. (Прячет сигару в портсигар.)

Старшая медсестра. Чашечку чаю?

Инспектор. Я бы предпочел рюмочку шнапса.

Старшая медсестра. Вы находитесь в лечебном учреждении…

Инспектор. Тогда ничего не надо. Блохер, можно фотографировать.

Блохер. Слушаюсь, господин инспектор.

Фотографирует со вспышкой.

Инспектор. Как звали медсестру?

Старшая медсестра. Ирена Штрауб.

Инспектор. Возраст?

Старшая медсестра. Двадцать два. Родом из Кольванга.

Инспектор. Родственники?

Старшая медсестра. Брат в Восточной Швейцарии.

Инспектор. Известили?

Старшая медсестра. По телефону.

Инспектор. Кто убил?

Старшая медсестра. Прошу вас, господин инспектор, ведь бедняга больной человек.

Инспектор. Ну ладно: кто это сделал?

Старшая медсестра. Эрнст Генрих Эрнеста. Мы зовем его Эйнштейн.

Инспектор. Почему?

Старшая медсестра. Потому что он считает себя Эйнштейном.

Инспектор. Ах вот оно что. (Обращаясь к стенографирующему полицейскому.) Записали показания старшей медсестры, Гуль?

Гуль. Так точно, господин инспектор.

Инспектор. Тоже задушена, доктор?

Судебный врач. Несомненно. Шнуром от торшера. Эти психопаты часто обладают недюжинной силой. Потрясающее явление.

Инспектор. Так. Вы так считаете. Тогда я нахожу безответственным, что этих психопатов обслуживают женщины. Это уже второе убийство…

Старшая медсестра. Прошу вас, господин инспектор…

Инспектор. …второй несчастный случай за три месяца в лечебнице «Вишневый сад». (Вынимает записную книжку.) Двенадцатого августа некий господин Герберт Георг Бойтлер, считающий себя великим физиком Ньютоном, задушил медсестру Доротею Мозер. (Прячет записную книжку.) В этой самой гостиной. Этого бы не случилось, если бы вместо медсестер были санитары-мужчины.

Старшая медсестра. Вы так думаете? Сестра Доротея Мозер была членом женского клуба по спортивной борьбе, а сестра Ирена Штрауб – чемпионкой страны по дзюдо.

Инспектор. А вы?

Старшая медсестра. Я занимаюсь тяжелой атлетикой.

Инспектор. Могу я наконец видеть убийцу…

Старшая медсестра. Прошу вас, господин инспектор.

Инспектор. …ну, того, кто это сделал?

Старшая медсестра. Он играет на скрипке.

Инспектор. Что это значит «он играет на скрипке»?

Старшая медсестра. Вы же сами слышите.

Инспектор. Так пусть изволит прекратить. (Старшая сестра никак не реагирует.) Мне надо его допросить.

Старшая медсестра. Ничего не выйдет.

Инспектор. Это почему же?

Старшая медсестра. С медицинской точки зрения это недопустимо. Господину Эрнести в данный момент необходимо играть на скрипке.

Инспектор. Но ведь этот тип задушил медсестру!

Старшая медсестра. Господин инспектор. Речь идет не о каком-то там типе, а о больном человеке, которому надо успокоиться. А поскольку он считает себя Эйнштейном, он успокаивается, только когда играет на скрипке.

Инспектор. Может, это я рехнулся?

Старшая медсестра. Да нет.

Инспектор. От всего этого ум заходит за разум. (Вытирает пот.) Ну и жара здесь!

Старшая медсестра. Что вы, ничего подобного.

Инспектор. Сестра Марта, пожалуйста, попросите сюда главного врача.

Старшая медсестра. Из этого тоже ничего не выйдет. Фройляйн доктор аккомпанирует Эйнштейну на фортепьяно. Эйнштейн успокаивается, только если фройляйн доктор ему аккомпанирует.

Инспектор. А три месяца назад фройляйн доктор должна была играть с Ньютоном в шахматы, чтобы он успокоился. Нет, сестра Марта, во второй раз я на это не соглашусь. Мне совершенно необходимо поговорить с главным врачом.

Старшая медсестра. Пожалуйста. Но тогда вам придется подождать.

Инспектор. Сколько времени будет продолжаться это пиликанье?

Старшая медсестра. Четверть часа или целый час. Как когда.

Инспектор (с трудом сдерживаясь). Ну что ж. Я подожду. (Взрывается и орет.) Я подожду!

Блохер. У нас все готово, господин инспектор.

Инспектор(бормочет себе под нос). Я, кажется, тоже уже готов… (Пауза. Инспектор вытирает пот со лба.) Можете выносить труп.

Блохер. Слушаюсь, господин инспектор.

Старшая медсестра. Я покажу вам, как пройти через парк в часовню.

Она открывает двустворчатую дверь. Труп выносят.

Потом убирают все инструменты, которыми пользовались полицейские. Инспектор снимает шляпу, устало опускается в кресло слева от дивана. Все еще слышна игра на скрипке под аккомпанемент на фортепьяно.

Из комнаты номер 3 выходит Герберт Георг Бойтлер в костюме начала XVIII века и парике.

Ньютон. Сэр Исаак Ньютон.

Инспектор. Инспектор уголовной полиции Рихард Фосс. (Продолжает сидеть.)

Ньютон. Я рад. Весьма рад. В самом деле. Я слышал какую-то возню, стоны, хрипы, потом какие-то люди то входили, то выходили. Разрешите узнать, что здесь происходит?

Инспектор. Задушили медсестру Ирену Штрауб.

Ньютон. Чемпионку страны по дзюдо?

Инспектор. Вот именно – чемпионку.

Ньютон. Но это же ужасно.

Инспектор. Ее задушил Эрнст Генрих Эрнеста.

Ньютон. Но ведь он играет на скрипке.

Инспектор. Ему нужно успокоиться.

Ньютон. Видимо, борьба с ней его очень утомила. Ведь он довольно хилого телосложения. А чем он ее?..

Инспектор. Шнуром от торшера.

Ньютон. Шнуром от торшера?.. Что ж, можно и так. Ох уж этот Эрнеста! Мне его жаль. В высшей степени жаль. Но и чемпионку по дзюдо тоже жалко. Разрешите? Мне нужно тут немного прибрать.

Инспектор. Пожалуйста. Протокол уже составлен.

Ньютон ставит на место стол, затем стулья.

Ньютон. Не выношу беспорядка. Я и физиком-то стал только из любви к порядку. (Поднимает торшер.) Чтобы мнимый беспорядок в природе объяснить высшим порядком. (Закуривает сигарету.) Вам не мешает, что я курю?

Инспектор(радостно). Наоборот! Я… (Хочет достать сигару.)

Ньютон. Извините, но мы как раз говорили о порядке: здесь разрешается курить только пациентам. Если станут курить и посетители, вся гостиная пропахнет дымом.

Инспектор. Понятно. (Прячет портсигар в карман.)

Ньютон. Вы не против, если я выпью рюмочку коньяку?

Инспектор. Отнюдь.

Ньютон достает из-за каминной решетки бутылку коньяку и рюмку.

Ньютон. Ох уж этот Эрнести! Никак не могу прийти в себя. Как может человек взять и удушить свою сиделку!

Садится на диван и наливает себе коньяку.

Инспектор. Но и вы ведь задушили свою сиделку.

Ньютон. Я?

Инспектор. Медсестру Доротею Мозер.

Ньютон. Ту, что занималась борьбой в спортивном клубе?

Инспектор. Ну да, двенадцатого августа. Шнуром от портьеры.

Ньютон. Но это же совсем другое дело, господин инспектор. Ведь я-то не сумасшедший. За ваше здоровье!

Инспектор. И за ваше!

Ньютон пьет.

Ньютон. Медсестра Доротея Мозер. Помню-помню. Блондинка. Необычайно сильная. И какая гибкая, несмотря на полноту! Она любила меня, и я любил ее. Эту дилемму можно было решить только с помощью шнура от портьеры.

Инспектор. Где же здесь дилемма?

Ньютон. Моя задача – думать о всемирном тяготении, а вовсе не любить женщину.

Инспектор. Понял.

Ньютон. К тому же – между нами огромная разница в возрасте.

Инспектор. Это уж само собой. Вам ведь наверняка давно перевалило за двести.

Ньютон (удивленно уставясь на него). Как это?

Инспектор. Ну, Ньютон-то… Известное дело…

Ньютон. Да вы что, господин инспектор, слегка тронутый или только делаете вид?

Инспектор. Послушайте…

Ньютон. Вы в самом деле верите, что я – Ньютон?

Инспектор. Но вот вы же – верите.

Ньютон (тревожно оглядываясь). Могу я доверить вам тайну, господин инспектор?

Инспектор. Разумеется.

Ньютон. Я вовсе не сэр Исаак. Я только выдаю себя за Ньютона.

Инспектор. А зачем?

Ньютон. Чтобы не смущать Эрнеста.

Инспектор. Ничего не понимаю.

Ньютон. В отличие от меня Эрнеста действительно болен. Воображает, будто он – Альберт Эйнштейн.

Инспектор. При чем здесь вы?

Ньютон. Если бы Эрнеста узнал, что на самом деле Эйнштейн – это я, он бы взбесился так, что небу стало жарко.

Инспектор. То есть вы хотите сказать…

Ньютон. Вот именно. Знаменитый физик и создатель теории относительности – это я. Я родился четырнадцатого марта тысяча восемьсот семьдесят девятого года в Ульме.

Инспектор (поднимаясь в легкой растерянности). Очень рад.

Ньютон (тоже встает). Называйте меня просто Альбертом.

Инспектор. А вы меня – Рихардом.

Пожимают друг другу руки.

Ньютон. Могу вас заверить, что я исполнил бы «Крейцерову сонату» гораздо темпераментнее, чем это делает сейчас Эрнст Генрих Эрнеста. Анданте звучит у него прямо-таки варварски.

Инспектор. Я ничего не понимаю в музыке.

Ньютон. Давайте присядем. (Усаживает инспектора на диван и обнимает его за плечи.) Рихард!

Инспектор. Да, Альберт?

Ньютон. Вам, наверное, очень досадно, что вы не можете меня арестовать?

Инспектор. Ну что вы, Альберт…

Ньютон. А за что вам хочется меня арестовать – за то, что я задушил медсестру, или за то, что я подготовил почву для создания атомной бомбы?

Инспектор. Ну что вы, Альберт…

Ньютон. Рихард, если вы повернете вон тот выключатель возле двери, что произойдет?

Инспектор. Зажжется свет.

Ньютон. Другими словами, вы замкнете электрическую цепь. Вы что-нибудь смыслите в электричестве, Рихард?

Инспектор. Я ведь не физик.

Ньютон. Я тоже мало что понимаю в этом. И только на основе наблюдений над природными явлениями создаю некую теорию природы электричества. Эту теорию я излагаю на языке математики и получаю несколько формул. Затем за дело берутся технари. Этим только формулы и нужны. Они обращаются с электричеством, как сутенер с проституткой. Они его используют. Они создают механизмы, но механизмы могут функционировать только тогда, когда они не зависят от научного открытия, которое привело к их изобретению. Вот почему нынче любой остолоп может зажечь электрическую лампочку – или взорвать атомную бомбу. (Похлопывает инспектора по плечу.) И вы хотите меня за это арестовать, Рихард? Это несправедливо.

Инспектор. Я вовсе не собираюсь вас арестовывать, Альберт.

Ньютон. Только потому, что считаете меня сумасшедшим. Но тогда почему же вы решаетесь включать свет, хотя ничего не понимаете в электричестве? И если кто-то из нас двоих преступник, то это вы, Рихард. А теперь мне пора припрятать мой коньяк, не то старшая медсестра Марта Болль поднимет скандал. (Ньютон прячет бутылку за каминную решетку, оставляя на столе рюмку.) Прощайте.

Инспектор. Прощайте, Альберт.

Ньютон. Вам бы следовало арестовать самого себя, Рихард! (Вновь скрывается за дверью комнаты номер 3.)

Инспектор. Ну уж теперь-то я закурю. (Решительно достает сигару, раскуривает ее и затягивается.)

Из двери в сад входит Блохер.

Блохер. Мы готовы ехать, господин инспектор.

Инспектор(топнув ногой). А я жду! Главного врача!

Блохер. Понял, господин инспектор.

Инспектор(берет себя в руки, ворчливо). Бери людей и возвращайся в город, Блохер. Я скоро приеду.

Блохер. Слушаюсь, господин инспектор. (Уходит.)

Инспектор молча курит, окутываясь клубами дыма, потом встает, сердито расхаживает по гостиной, останавливается перед портретом, висящим над камином, и разглядывает его. Звуков скрипки и фортепьяно уже не слышно. Дверь комнаты номер 2 открывается, из нее выходит доктор Матильда фон Цанд – горбунья. Лет пятидесяти пяти, в белом халате и со стетоскопом.

Доктор. Это мой отец, тайный советник Август фон Цанд. Он жил на этой вилле, пока я не превратила ее в санаторий. Великий был человек, настоящий праведник. Я – его единственная дочь. Он ненавидел меня всеми фибрами души, он вообще всех ненавидел. Видимо, у него были на то основания – ведь перед крупными дельцами открываются такие темные пропасти человеческой души, которые для нас, психиатров, навсегда закрыты. Уж такие мы, психиатры, безнадежные романтики и филантропы.

Инспектор. Три месяца назад здесь висел другой портрет.

Доктор. То был портрет моего дяди. Он был политическим деятелем и премьер-министром. Иоахим фон Цанд. (Кладет ноты на столик перед диваном.) Ну вот, Эрнести успокоился. Лег в постель и уснул. Как беззаботное дитя. И я могу наконец свободно вздохнуть. А уже боялась, что он примется играть еще и Третью сонату Брамса. (Садится в кресло слева от дивана.)

Инспектор. Извините меня, фройляйн доктор фон Цанд, за то, что я здесь курю вопреки запрету, но…

Доктор. Курите, курите, инспектор. Мне и самой сейчас необходимо выкурить сигарету, что бы там ни говорила сестра Марта. Дайте мне огня.

Инспектор дает ей прикурить.

(Курит.) Чудовищно. Бедная сестра Ирена. Чистейшая юная душа. (Замечает на столе рюмку.) Здесь был Ньютон?

Инспектор. Имел удовольствие познакомиться.

Доктор. Лучше я уберу эту рюмку.

Инспектор, опередив ее, прячет рюмку за каминную решетку.

Чтобы не сердить старшую медсестру.

Инспектор. Я понял.

Доктор. Вы побеседовали с Ньютоном?

Инспектор. Да, и узнал кое-что новое. (Садится на диван.)

Доктор. Поздравляю.

Инспектор. Ньютон на самом деле считает себя Эйнштейном.

Доктор. Это он рассказывает всем и каждому. Но в действительности он все же считает себя Ньютоном.

Инспектор(растерянно). Вы уверены?

Доктор. Кем считают себя мои пациенты, решаю я. Я знаю их намного лучше, чем они сами.

Инспектор. Возможно. Но тогда вы должны нам помочь, фройляйн доктор. Власти требуют ясности.

Доктор. Прокурор?

Инспектор. Вне себя от бешенства.

Доктор. Мне нет до него дела, Фосс.

Инспектор. Как-никак два убийства…

Доктор. Прошу вас, инспектор.

Инспектор. Ну два несчастных случая. В течение трех месяцев. Вы должны признать, что в вашем заведении не приняты достаточные меры безопасности.

Доктор. А как вы представляете себе эти меры, инспектор? У меня лечебное учреждение, а не тюрьма. В конце концов вы ведь и сами не можете арестовать убийцу, пока он не убьет.

Инспектор. Но речь идет не об убийцах, а о сумасшедших, а они могут убить в любой момент.

Доктор. Здоровые люди тоже могут, причем значительно чаще. Стоит только вспомнить моего деда Леонада фон Цанда, генерал-фельдмаршала, и проигранную им войну. В каком веке мы с вами живем? Разве медицина не добилась успехов? Разве в нашем распоряжении нет новых лекарств и препаратов, превращающих буйно помешанных в кротких овечек? Неужели нам опять запирать своих больных в одиночные камеры, да еще и связывать их по рукам и ногам? Как будто мы не умеем отличать опасных пациентов от безопасных.

Инспектор. Однако это умение отказало вам в случаях с Бойтлером и Эрнести.

Доктор. К сожалению. Это меня и беспокоит, а вовсе не ваш рассвирепевший прокурор.

Из комнаты номер 2 выходит Эйнштейн со скрипкой в руках. Он худощав, носит усы, седые длинные волосы ниспадают на плечи.

Эйнштейн. Ну вот, я проснулся.

Доктор. Однако, профессор…

Эйнштейн. Я хорошо играл?

Доктор. Великолепно, профессор.

Эйнштейн. А медсестра Ирена Штрауб…

Доктор. Не надо об этом думать, профессор.

Эйнштейн. Тогда я, пожалуй, посплю еще.

Доктор. Вот и прекрасно, профессор!

Эйнштейн возвращается в свою комнату.

Инспектор вскакивает.

Инспектор. Так это он!

Доктор. Да, это Эрнст Генрих Эрнести.

Инспектор. Тот, кто убил…

Доктор. Прошу вас, инспектор.

Инспектор. Ну, тот кто это сделал и кто считает себя Эйнштейном. Когда он к вам поступил?

Доктор. Два года назад.

Инспектор. А Ньютон?

Доктор. Год назад. Оба неизлечимы. Видите ли, Фосс, я в своем деле, славу Богу, не новичок, это известно и вам и прокурору тоже, он всегда уважал мои диагнозы. Мой санаторий известен во всем мире, и плату я беру соответствующую. Ошибок я просто не могу себе позволить, тем более происшествий, после которых здесь появляется полиция. И если тут есть чья-то вина, то это вина медицины, а не моя. Эти несчастные случаи невозможно было предусмотреть, точно так же можно ожидать от меня или от вас, что мы задушим сиделку. Медицина не дает объяснений для таких случаев. Разве что… (Берет новую сигарету.)

Инспектор дает ей прикурить.

Инспектор, вы не замечаете ничего странного?

Инспектор. В чем именно?

Доктор. В этих двух пациентах.

Инспектор. А что такое?

Доктор. Оба они физики. Ядерщики.

Инспектор. Ну и что?

Доктор. Инспектор, вы и в самом деле не обладаете особой проницательностью.

Инспектор (напряженно думает). Фройляйн доктор…

Доктор. Да, Фосс?

Инспектор. И вы полагаете?..

Доктор. Оба исследовали радиоактивные вещества.

Инспектор. И вы подозреваете здесь какую-то связь?

Доктор. Я только констатирую, вот и все. Оба помешались, у обоих болезнь прогрессирует, оба становятся опасными для окружающих, и оба задушили своих сиделок.

Инспектор. Вы думаете, что психические заболевания могут быть следствием радиоактивного облучения?

Доктор. К сожалению, я вынуждена учитывать такую возможность.

Инспектор (оглядывается). Куда ведет эта дверь?

Доктор. В переднюю, в зеленую гостиную, на верхний этаж.

Инспектор. Сколько пациентов все еще находятся здесь?

Доктор. Трое.

Инспектор. Только трое?

Доктор. Всех остальных сразу же после первого несчастного случая перевели в новое здание. К счастью, мне удалось вовремя закончить его постройку. Деньгами помогли богатые пациенты и мои родственники. Тем, что поумирали один за другим. В основном тут. И я оказалась единственной наследницей. Судьба, Фосс. Я всегда оказываюсь единственной наследницей. Род у нас такой древний, что можно считать почти что медицинским чудом сравнительно благополучное состояние моего здоровья, – я имею в виду, конечно, свою психику.

Инспектор(размышляет). А кто третий пациент?

Доктор. Тоже физик.

Инспектор. Очень странно. Вам не кажется?

Доктор. Ничуть. Ведь я сама размещаю своих пациентов. Писателей с писателями, промышленников с промышленниками, миллионерш с миллионершами и физиков с физиками.

Инспектор. Как его зовут?

Доктор. Иоганн Вильгельм Мёбиус.

Инспектор. Он тоже работал с радиоактивными веществами?

Доктор. Нет.

Инспектор. А он не может…

Доктор. Он здесь уже пятнадцать лет, все в том же состоянии, совершенно безобиден.

Инспектор. Однако прокурор категорически требует, чтобы к вашим физикам были приставлены санитары-мужчины. Вам этого не избежать.

Доктор. Пусть так и будет.

Инспектор (берет в руки шляпу). Прекрасно, я рад, что вы это понимаете. Мне уже дважды довелось побывать в «Вишневом саду», фройляйн доктор фон Цанд. И я надеюсь, что больше не придется. (Надевает шляпу, выходит через левую дверь на террасу и удаляется через парк.)

Доктор Матильда фон Цанд задумчиво смотрит ему вслед. Справа появляется старшая медсестра с историей болезни в руках.

Старшая медсестра(принюхивается, затем возмущенно). Прошу вас, фройляйн доктор!

Доктор. О! Извините. (Гасит сигарету.) Поставлены ли носилки с телом Ирены Штрауб на возвышение?

Старшая медсестра. Да, под органом.

Доктор. Поставьте вокруг свечи и возложите венки.

Старшая медсестра. Я уже позвонила в цветочный магазин.

Доктор. Как себя чувствует тетя Зента?

Старшая медсестра. Слишком возбуждена.

Доктор. Удвойте дозу. А кузен Ульрих?

Старшая медсестра. Без перемен.

Доктор. Вот что я должна вам сообщить, Марта Болль. К сожалению, мне придется нарушить одну из традиций «Вишневого сада». До сих пор я нанимала для ухода за больными только сиделок, завтра медсестер на вилле сменят санитары.

Старшая медсестра. Фройляйн доктор, предупреждаю вас, что никому не уступлю моих трех физиков. Они – самые интересные больные в моей медицинской практике.

Доктор. Мое решение – окончательное.

Старшая медсестра. Интересно, где вы раздобудете санитаров. При нынешней нехватке рабочей силы.

Доктор. Это уж моя забота. Жена Мёбиуса пришла?

Старшая медсестра. Она ждет в зеленой гостиной.

Доктор. Пригласите ее сюда.

Старшая медсестра. Вот история болезни Мёбиуса.

Доктор. Спасибо.

Старшая медсестра (передает ей историю болезни и направляется к двери справа, но у двери оборачивается). Однако…

Доктор. Прошу вас, старшая медсестра Марта, прошу вас… (Старшая сестра уходит. Доктор фон Цанд кладет историю болезни на круглый стол и читает ее. Старшая медсестра вводит Лину Розе и трех мальчиков, четырнадцати, пятнадцати и шестнадцати лет. В руках у старшего портфель. Шествие замыкает миссионер Розе. Доктор встает с кресла.) Дорогая моя госпожа Мёбиус…

Лина Розе. Теперь я ношу фамилию Розе. Я жена миссионера Розе. Вероятно, я вас неприятно удивлю, фройляйн доктор, но три недели назад я вышла замуж за миссионера Розе. Может быть, это поспешный шаг, ведь мы познакомились только в сентябре на одной конференции. (Она краснеет и несколько смущенно кивает в сторону своего нового мужа.) Оскар овдовел.

Доктор(пожимает ей руку). Поздравляю, госпожа Розе, от души поздравляю. И вас также, господин миссионер. Желаю вам счастья. (Приветливо кивает ему.)

Лина Розе. Значит, вы одобряете наш поступок?

Доктор. Ну конечно же, госпожа Розе. Жизнь должна идти своим чередом.

Миссионер Розе. Какая здесь тишина! И какой покой вокруг. В этом доме царит воистину божественный мир. Как сказано в одном из псалмов: Господь внемлет сирым и не отворачивается от узников.

Лина Розе. Оскар – прекрасный проповедник, фройляйн доктор. (Краснеет.) А это мои мальчики.

Доктор. Здравствуйте, мальчики.

Трое мальчиков. Здравствуйте, доктор!

Младший поднимает что-то с пола.

Йорг-Лукас. Это шнур от лампы, фройляйн доктор. Он лежал на полу.

Доктор. Спасибо, мой мальчик. У вас чудесные мальчики, госпожа Розе. Вы можете с радостью смотреть в будущее.

Лина Розе садится на диван справа, доктор – к столу слева.

Позади дивана стоят трое мальчиков, в кресло справа опускается миссионер Розе.

Лина Розе. Фройляйн доктор, я не случайно привела с собой своих мальчиков. Оскар согласился возглавить миссию на Марианских островах.

Миссионер Розе. В Тихом океане.

Лина Розе. И я сочла своей обязанностью перед отъездом познакомить мальчиков с их отцом. Они увидятся в первый и последний раз. Ведь когда отец заболел, они были слишком малы, а теперь им придется попрощаться с ним, и, вероятно, навеки.

Доктор. Госпожа Розе, с медицинской точки зрения целесообразность этой встречи может вызвать некоторые сомнения, но чисто по-человечески я понимаю ваше желание и охотно разрешаю вам эту встречу.

Лина Розе. Как поживает мой дорогой Иоганн Вильгельм?

Доктор(листая историю болезни). Состояние нашего милого Мёбиуса не ухудшилось и не улучшилось, госпожа Розе. Он замкнулся в своем воображаемом мире.

Лина Розе. И по-прежнему уверяет, будто ему является царь Соломон?

Доктор. Да, по-прежнему.

Миссионер Розе. Какое злосчастное и пагубное заблуждение.

Доктор. Строгость вашего суждения меня несколько удивляет, господин Розе. Как духовное лицо, вы все же должны считаться с возможностью чуда.

Миссионер Розе. Само собой разумеется – но не при психическом заболевании.

Доктор. Реальны или нет видения, посещающие душевнобольных, не дано судить психиатрии, дорогой господин миссионер. Нас заботит только состояние психики и нервов больного, и с этим у нашего милого Мёбиуса дела обстоят достаточно плохо, хотя болезнь и протекает вяло. Как ему помочь? О Господи! Признаю, что вероятно уместен был бы курс инсулина, но поскольку все остальные способы лечения не дали никакого результата, я решила отказаться и от этого. Увы, госпожа Розе, я не волшебница и не могу вернуть здоровье нашему милому Мёбиусу, но мучить его я тоже не хочу.

Лина Розе. Знает ли он, что я… Я хочу сказать – знает ли он о нашем разводе?