Текст книги "Собрание сочинений в пяти томах. Том 5. Пьесы и радиопьесы"

Автор книги: Фридрих Дюрренматт

Горожане на мгновение замирают от ужаса.

…ожидают нас в будущем, которое весьма и весьма туманно. Гражданские войны…

Далее горожане вместе с ней выкрикивают следующие слова:

…крестьянские войны, религиозные войны, торговые войны, оборонительные войны, агрессивные войны, войны на истребление, мировые войны! И вот тут-то нам остро необходимы дети, уважаемые дамы и господа, вот тут-то нам необходимы трупы! И посему тот, кто ценит и любит прогресс, должен есть лук, так как он тем самым оказывает содействие мировому историческому процессу. Лук! Покупайте лук! Думайте о будущем! Покупайте лук!

Монах. Прощай, математика, прощай гуманизм! Наноси удар, палач!

Монах опускается на колени, палач распахивает мантию, раздается дикий крик.

Хельга. Боже мой, какой палач!

Гизела. Мама, я ничего не вижу.

Крузе. В человеках благоволение! В человеках благоволение!

Вероника фон дер Реке. Мне его поза совсем не нравится.

Фризе. Новый испанский стиль, госпожа имперская графиня.

Появляется Книппердоллинк в рубище, символизирующем покаяние.

Книппердоллинк. Покаяние! Покаяние! Покаяние! Горе! Горе! Горе! Покайтесь и примите истинную веру, дабы не навлечь на себя гнев Отца Небесного! (Разбрасывает монеты.) Возьмите! Возьмите! Вот! Вот! Золото! Золото! О презренный металл, неужели ты помешаешь мне обрести вечное блаженство? Жители Мюнстера! Этот монашек, трясущийся рядом со мной на эшафоте от страха, всю жизнь пребывал в глубоком заблуждении. Но разве он один? Я был вашим бургомистром, жители Мюнстера. Мои корабли бороздили моря, короли и герцоги числились в моих должниках, и даже император, гордый Карл, не побрезговал угощеньем с моего стола. Я соблюдал все каноны христианской веры, ходил в церковь и раздавал милостыню нищим. Я был верен церкви, но совесть, словно огонь, жгла мне душу. Я сделался лютеранином, но совесть по-прежнему мучила меня, я стал анабаптистом, но муки эти не кончились. И лишь теперь, когда я пренебрег сокровищами, которым угрожают моль и ржавчина и за которыми рьяно охотятся воры, лишь теперь я могу не бояться страстного гнева Господня! А вы, жители Мюнстера? Наброситесь ли вы на разбросанные мною среди вас золотые монеты? Воистину, сокровище там, где душа твоя. Обратитесь в новую веру! Не рубите голову этому человеку, виновному в мелких прегрешениях, обезглавьте лучше тех, кто виновен в страшных грехах! Взгляните, вот как они гордо высятся перед вами. Вот кто на самом деле кощунствует и сеет невежество – собор, церковь святого Ламберта, церковь, что над водами, церкви святого Эгидия и святой Лудгерии, церковь святого Мартина, церковь Спасения, церковь святого Маврикия[27]27
  Вот кто… кощунствует… церковь святого Маврикия. – Дюрренматт перечисляет церкви Мюнстера, названные по именам христианских святых или монахов – жившего в XI в. монаха и историка Ламберта, св. Мартина (IV в.), св. Маврикия (III в.) и др.


[Закрыть]. Они – ваши главные соблазнители, жители Мюнстера, своим колокольным звоном они внушают вам, что вы – христиане, и не дают возможности приобщиться к истинной вере и пройти истинный обряд крещения! Вперед! Давайте ринемся на них! Давайте взберемся на их башни с помощью «кошек»! Подпилим им балки! Сбросим в грязь крытые свинцом и медью верхушки их башен! Обезглавим их в знак того, что Господь не пожелал их возвышения! Вперед! Вперед! (Убегает.)

Вероника фон дер Реке. Жители Мюнстера, мой славный Гресбек, дочери мои! Этот человек прав. Двинемся же вместе со мной вслед за вашим прозревшим бургомистром. (Уходит.)

Госпожа Лангерман. Снести башни!

Горожане. Снести башни! Снести башни!

Все уходят, унося с собой эшафот. На сцене остаются только торговка овощами и монах.

Монах. Посмотрите, торговка овощами, на этот гульден! Он принес мне счастье. Посмотрите на мою гордо посаженную голову – она по-прежнему прочно сидит на плечах. А все потому, что математика любит меня.

Торговка овощами. Еще не вечер. Поживем – увидим. Кого не обезглавили, того повесят. Выходит, это и есть испанский стиль? Обычно как кого казнили, так его голова мне непременно на колени падала. Я клала ее вместе с кочанами капусты, и это был именно немецкий стиль.

Монах. Мой разум победит этот неразумный мир.

Торговка овощами. Не переоценивайте себя. Мир не просто неразумен, он еще и разделен на три части. Католики, лютеране, анабаптисты. И вопрос лишь в том, с кем из них наиболее выгодно иметь дело. Давай-ка, монашек, поскорее сбежим из города.

Оба уходят.

4. «Новый Иерусалим»

Ризница.

Один за другим на сцену входят Маттизон, Бокельзон, Ротман, Крехтинг, Штапраде, Винне и Клоприсс.

Маттизон несет в руках большой крест.

Маттизон. Слава Всевышнему.

Остальные. Слава Всевышнему.

Маттизон. Рассказывайте, братья.

Ротман. Со всех концов Германии сюда по-прежнему прибывают анабаптисты.

Крехтинг. Особенно женщины.

Маттизон. Возрадуемся же за каждую душу, брат Штапраде. Какие сведения из имперских городов?

Винне. В Любеке бургомистр перешел на нашу сторону.

Клоприсс. В Страсбурге вновь начали собираться анабаптисты.

Штапраде. В Шварцвальде возобладали евангелисты.

Ротман. В Богемии и Моравии нас опять начали преследовать.

Крехтинг. Наши швейцарские братья молятся за нас в темницах, куда их бросили сторонники Цвингли[28]28
  Цвингли Хульдрих (Ульрих, 1484–1531) – швейцарский реформатор, основатель цвинглианства – швейцарского крыла протестантизма.


[Закрыть].

Маттизон. Горе тебе, Цюрих!

Ротман. Германия охвачена мятежом.

Маттизон. Братья, во время уличного шествия в ризнице церкви, что над водами, Господь просветил меня.

Бокельзон. Аминь. (Собирает у присутствующих кресты.)

Маттизон. Братья, лютеране и приверженцы Папы страшатся Библии и боятся обращать к ней взоры. Мы же, анабаптисты, никакого страха не испытываем. Мы осуществляем реституцию и восстанавливаем церковь в ее правах, мы основываем Новый Иерусалим, дабы род человеческий возродился в своей первоначальной невинности, каким он был описан в Ветхом и Новом Завете. Но для этого нам надлежит обновить не только веру, но и закон, ибо что толку от веры, если наш закон останется законом императора и Папы, законом, поощряющим эгоизм среди людей и разделяющим их на бедных и богатых, на сильных и слабых. Посему в Новом Иерусалиме должен править новый закон. Никому из нас не дозволено больше покупать и продавать, трудиться ради денег, получать ренту, заниматься ростовщичеством, наживаться на несчастьях, крови и поте бедняков.

Бокельзон. Аминь.

Маттизон. Братья, мы обязаны в Граде Божьем сделать так, чтобы имущество было общим, ибо еще в Писании сказано: и сделались многие верующие едины душой и телом, но никто не говорил, что его имущество принадлежит только ему, напротив, у них все было общее.

Бокельзон. Аминь.

Ротман. Люди все еще цепляются за свое добро, брат Маттизон.

Штапраде. Нам предстоит еще много работать с ними.

Крехтинг. Мы еще не упрочили нашу власть над ними.

Винне. В городе все еще довольно много тайных сторонников епископа.

Клоприсс. Обобществлением имущества мы займемся позднее.

Маттизон раздает большие горящие свечи.

Маттизон. Грядет Царствие Божие. Оно стучится в ворота и громовым голосом требует, чтобы его впустили.

Нам нельзя медлить. Идите снова на улицы и в церкви и проповедями и молитвами готовьте народ; через три дня будет введен новый закон.

Бокельзон. Аминь.

Все выстраиваются по двое и медленно движутся по сцене. Маттизон теперь оказывается последним.

Маттизон. Какие сведения о епископе, брат Клоприсс?

Клоприсс. Братья в Кёльне подтверждают, что он там собирает войско.

Штапраде. Восемь тысяч ландскнехтов.

Крехтинг. Нужно укрепить городскую стену и призвать братьев под знамена. Мы можем выставить четыре тысячи человек.

Процессия замирает.

Все поворачиваются к Маттизону.

Бокельзон. Аминь.

Ротман. Не собирается ли брат Маттизон начать переговоры с епископом? Нельзя сказать, что он выдвинул совсем уж неприемлемые требования. Если он подтвердит законность нашей формы правления, мы готовы будем признать его суверенитет над нами.

Маттизон. Брат Ротман знает, что я отвергаю каждое требование епископа, даже не рассматривая его. Мы поручим защиту города тому, чье это дело.

Крехтинг. И чье же, по мнению брата Маттизона, это дело?

Маттизон. Это Божье дело.

Бокельзон. Аминь.

Крехтинг. Если брат Маттизон полагает, что Всемогущий самолично…

Ротман. С точки зрения теологии было бы также слишком рискованно.

Маттизон. Так думать было бы чистейшей воды богохульством. Он, породивший нас всех, протянет нам Свою руку, если мы примемся смиренно ожидать появления врага и не предпримем никаких мер для своей защиты.

Штапраде. Брат Маттизон! Учитывая, что целых восемь тысяч хорошо вооруженных ландскнехтов…

Винне. Не искушай Господа нашего, а значит, и твоего тоже! Об этом в Писании тоже сказано.

Клоприсс. Силой чуда нельзя добиться.

Маттизон. Но можно молитвой! Тот, кто выйдет на защиту Мюнстера от войска епископа, предстанет перед судом!

Бокельзон. Аминь.

Маттизон. Он погибнет от меча – пусть даже им окажется один из нас.

Бокельзон. Как просветленный непосредственно самим Господом нашим, брат Маттизон вправе осуществлять свои решения даже вопреки мнению большинства членов Совета.

Маттизон. Община ждет.

Бокельзон. Аминь.

Остальные. Слава Всевышнему!

Все уходят.

5. Ландскнехты

Лагерь.

На сцене появляются Иоганн фон Бюрен и Герман фон Менгерссен. Они несут лестницу.

Иоганн фон Бюрен. Клетки!

Сверху опускаются три клетки.

Колесо.

1-й ландскнехт вкатывает пыточное колесо.

1-й ландскнехт. Виселицу для протестантов.

Герман фон Менгерссен. Виселицу для католиков.

Сверху опускаются две виселицы. Иоганн фон Бюрен внимательно осматривает клетки, Герман фон Менгерссен забирается на лестницу и смазывает жиром петли веревок виселицы для католиков.

Иоганн фон Бюрен. Утром, с восходом солнца, мы сворачиваем шатры и вместе с войском начинаем наступление на Мюнстер. Рыцарь фон Менгерссен, ставлю вас в известность, что распоряжением епископа вы назначены младшим командиром.

Герман фон Менгерссен. Давайте забудем о нашем поединке у стен Падуи перед выстроившимися рядами наших солдат девять лет тому назад, рыцарь фон Бюрен.

Иоганн фон Бюрен. Это стоило вам правого уха.

Герман фон Менгерссен. А вам – трех пальцев на левой руке.

Иоганн фон Бюрен. Клянусь, что в следующий раз я вас на куски изрублю.

Проверяет виселицу. Одна из веревок рвется.

Иоганн фон Бюрен. Эй, ландскнехт, еще одну веревку!

1-й ландскнехт приносит веревку.

Герман фон Менгерссен. Вы протестант, а я католик. Тогда я служил французскому королю, нынче вы служите епископу.

Иоганн фон Бюрен. Совершенно неважно, кому мы служим. Важно, сколько мы зарабатываем. На вашей авантюре с французом вы не слишком разбогатели.

Герман фон Менгерссен. Я получил двадцать дукатов.

Иоганн фон Бюрен. Мало. Очень мало.

Герман фон Менгерссен. А дома у меня девять детей, рыцарь фон Бюрен.

Иоганн фон Бюрен. Я же, почтеннейший, оказался в объятиях молодой падуанки, и мои трофеи исчезли как дым, в том числе четыре картины кисти Рафаэля.

Герман фон Менгерссен. Ну, здесь вам повезло, ведь к современной живописи уже пропал интерес. Моего Микеланджело никто не берет. Я даже был вынужден принять участие в Крестьянской войне[29]29
  Я… вынужден принять участие в Крестьянской войне. – Крестьянская война в Германии (1524–1526), представлявшая собой реакцию народных (преимущественно крестьянских) масс на усиление феодально-католического гнета, проходила под религиозными лозунгами Реформации.


[Закрыть], чтобы хоть как-то расплатиться с долгами.

Иоганн фон Бюрен. Невыгодно, крайне невыгодно. При моих расценках я с крестьянами больше не связываюсь. Эти неотесанные мужланы сплошь бедны как церковные мыши. Убиваешь их – и никакого проку, а если убьют тебя, то уж тем более ничего не получишь.

Герман фон Менгерссен. Я всегда сражался не за тех, за кого надо. Когда вам позволили разграбить Рим, я защищал полностью разорившегося Папу Клеменса.

Иоганн фон Бюрен. Папам никогда нельзя доверять.

Герман фон Менгерссен. Святой отец отпустил мне грехи – вот и все.

Иоганн фон Бюрен. Плохо, очень плохо.

Герман фон Менгерссен. Боже, в чем я провинился перед Тобой?

Иоганн фон Бюрен осматривает пыточное колесо.

Иоганн фон Бюрен. В последний раз мне удалось сорвать хороший куш при разграблении Рима, и с тех пор одни только гроши перепадали. Я все время потом впросак попадал, смех – да и только, за оборону Вены заплатили какую-то ерунду, а за защиту Гюнса король Фердинанд задолжал мне двадцать тысяч гульденов. При этом турки сделали мне следующее предложение: пост верховного военачальника, двести тысяч золотых в год, четвертая часть всех трофеев, летний и зимний дворцы, гарем, и даже веру можно не менять.

Герман фон Менгерссен. Мне уже давно никто из чужеземцев ничего не предлагал.

Иоганн фон Бюрен. Выше голову!

Герман фон Менгерссен. Золото Мюнстера – моя последняя надежда.

Иоганн фон Бюрен. Не знаю, не знаю. Я долго раздумывал прежде, чем взяться за это дело. Анабаптисты ввели общность имущества, а в таких условиях даже от крупных состояний вскоре уже ничего не остается.

Герман фон Менгерссен. Рыцарь фон Бюрен, вы лишаете меня всякого морального стимула.

Иоганн фон Бюрен. Вы уже проинспектировали ландскнехтов?

На сцене выстраиваются двое ландскнехтов и монах.

Герман фон Менгерссен. Разумеется, рыцарь фон Бюрен.

Иоганн фон Бюрен. И что вы скажете?

Герман фон Менгерссен. Они производят довольно жалкое впечатление.

Иоганн фон Бюрен. У многих французская болезнь.

Герман фон Менгерссен. Оружие у них из арсеналов императорской армии, которая свыше тридцати лет тому назад отняла его у швейцарцев.

Иоганн фон Бюрен. Если епископ не раздобудет солдат получше, нам придется морить Мюнстер голодом. Иначе он не сдастся.

1-й ландскнехт. Беглый монах, командир.

2-й ландскнехт. Он хочет с вами поговорить, командир.

Иоганн фон Бюрен. На виселицу для протестантов.

1-й ландскнехт. Слушаюсь, командир.

Герман фон Менгерссен. На виселицу для католиков.

2-й ландскнехт. Слушаюсь, младший командир.

Иоганн фон Бюрен. Рыцарь фон Менгерссен, монах сбежал из монастыря, а значит, и от веры своей. И посему ему надлежит болтаться на виселице для протестантов.

Герман фон Менгерссен. Нет, на виселице для католиков. Бегство из монастыря есть тяжкий грех перед единоспасающей церковью.

Монах. Мир сошел с ума? Благодушию больше нет места? У всех разум помутился?

Иоганн фон Бюрен. Шаг вперед!

Монах делает шаг вперед.

Иоганн фон Бюрен. Что ты там ноешь, монашек?

Монах. Я был внештатным преподавателем математики на службе епископа.

Иоганн фон Бюрен. А нам все равно.

Монах. В Мюнстере мне собирались отрубить голову, а здесь меня хотят повесить.

Иоганн фон Бюрен. Мы вешаем всех, кто попадется нам на пути.

Монах. Я пришел предложить вам мои услуги. В битве с охватившим Мюнстер безумием интеллектуалы тоже обязаны стремглав броситься на поле брани, и математик также обязан исполнить свой долг.

Иоганн фон Бюрен. Нам не нужна математика.

Монах. Но я могу заранее вычислить траекторию полета пушечного ядра.

Иоганн фон Бюрен. У меня есть швейцарец, приверженец Цвингли, он ставит перед моей пушкой изображения двух швейцарских национальных героев, плюет между ними, а затем направляет дуло вслед за плевком. И еще ни разу не промахнулся. Шаг назад.

Монах делает шаг назад.

Монах. Я умру от голода, если окажется, что моя наука никому не нужна.

Иоганн фон Бюрен. Ты не умрешь с голоду, поскольку будешь повешен. На виселицу для протестантов его.

1-й ландскнехт. Слушаюсь, командир.

Герман фон Менгерссен. Нет, на виселицу для католиков.

2-й ландскнехт. Слушаюсь, младший командир.

Иоганн фон Бюрен. Рыцарь фон Менгерссен, с каким удовольствием я швырнул бы вам перчатку в лицо.

Герман фон Менгерссен. А я бы отрубил вам оставшиеся пальцы на руке.

Иоганн фон Бюрен. Здесь я распоряжаюсь, как старший командир. И лишь от меня зависит, кого и где вешать.

Герман фон Менгерссен. Но не оскорбляя при этом мои религиозные чувства.

Иоганн фон Бюрен. Тогда уходите отсюда.

Герман фон Менгерссен. Рыцарь фон Бюрен! Поскольку мы никак не можем договориться, где повесить монаха, я предлагаю назначить его армейским священником.

Иоганн фон Бюрен. Зачем?

Герман фон Менгерссен. Военачальник! Вы же командуете армией епископа!

Иоганн фон Бюрен. Армейский священник обычно очень дорого обходится.

Герман фон Менгерссен. Но не монах!

Иоганн фон Бюрен. Шаг вперед!

Монах делает шаг вперед.

Иоганн фон Бюрен внимательно рассматривает его.

Иоганн фон Бюрен. Так вот, монашек, ты назначен священником армии епископа без получения жалованья, но с правом участвовать в грабежах.

Монах. Военачальник! Я совершенно не подхожу для этой должности.

Иоганн фон Бюрен. Ступай в лагерь!

Монах. Но я не теолог.

Иоганн фон Бюрен. Шаг назад!

Монах делает шаг назад.

Монах. Я вообще человек неверующий.

Иоганн фон Бюрен. Ничего страшного. Еще сегодня ты выступишь с проповедью перед кавалеристами. Увести!

Монах. Я протестую, я гуманист!

Ландскнехты уводят его.

Герман фон Менгерссен. Гуманист! Какой позор, что ему удалось избежать виселицы!

Иоганн фон Бюрен. Ох уж эти вечные разногласия между немцами!

6. Актер становится царем

Во дворце епископа. На клиросе Бокельзон и анабаптистки.

Бокельзон.

 
Ну что ж!
Так пусть же храмы Фив
Со всеми их богами
На тело мое водрузятся,
И пусть разрушенный город
Погребет меня под своими обломками,
И если городские стены
Будут водружены на мои плечи,
Я все равно не ощущу их тяжести,
И пусть все семь ворот
Провалятся под землю —
Я не согнусь под грузом мирозданья,
А зашвырну его на небеса
И уничтожу их вместе с тобой!
 

Входит Крехтинг.

Похоже, я сбил вас с толку, брат Крехтинг. Я исполняю свои прежние роли. Это Сенека[30]30
  Сенека Луций Анней (ок. 4 до н. э. – 63 н. э.) – римский философ, писатель и политический деятель, воспитатель Нерона; по приказу последнего покончил жизнь самоубийством. Бокельзон цитирует трагедию Сенеки «Эдип».


[Закрыть].

Крехтинг. Брат Бокельзон! Вы, святой человек, пребываете в окружении обнаженных женщин!

Бокельзон. Эти слова делают вам честь, брат Крехтинг. И вам вовсе незачем отворачиваться. Мои будущие жены родом из самых знатных семей империи, и тем не менее они покинули свои дома. Это дочь бургомистра, племянница кардинала, есть среди них и голландка, вон та ядреная девица, шлюха из Лейдена, но теперь она приняла нашу веру, есть также баронесса, имперская фрейлина, а эта пышная блондинка – самая настоящая принцесса фон Трюбхен. Она принадлежит к шахенской линии.

Крехтинг. И вы хотите жениться сразу на шести женщинах?

Бокельзон. И еще на десяти.

Крехтинг. Брат Бокельзон!

Бокельзон. Вы недостаточно последовательный анабаптист, брат Крехтинг. Неужели нам следует ограничиться лишь низвержением власти негодяев в Мюнстере? Разве наш больной христианский мир не стонет тяжко под ярмом противоестественного единобрачия? И не нужно ли нам изменить свое отношение к браку, обратив взор на Ветхий Завет? Разве вы ничего не читали о царе Соломоне? Он завел себе тысячу жен и оказался мудрее всех философов. Я намерен предложить Совету анабаптистов, взяв за образец поведение наших уважаемых предков и руководствуясь словами апостолов, вновь ввести многоженство, дабы по мере сил выполнить заповедь Господню, которая, как известно, гласит: плодитесь и размножайтесь.

Крехтинг. Да вы тогда выставите анабаптистов на посмешище перед всем христианским миром!

Бокельзон.

 
Но зато к нам еще больше потянется народ!
Лишь смелому, способному дерзнуть
И деяние великое свершить —
Пролить божественную кровь,
Иль впасть в безумие, —
Лишь за ним народ готов
Толпою устремиться
Хоть в черную дыру Тартара.
 

Тоже Сенека. Нерон. Грандиозный провал в Амстердаме, но все дело в пьесе.

Крехтинг. Но вы остались актером и нашли себе новую роль.

Бокельзон. Роль всей моей жизни, Бернгард Крехтинг. Но ведь и вы подыскали себе новую роль. Вы выдаете себя за бывшего лейтенанта императорской армии, но на самом деле вы – проповедник, изгнанный из Гильдехауза.

Крехтинг. Вы об этом знаете?

Бокельзон. Но я никому ничего не сказал.

Крехтинг. Моя судьба в ваших руках.

Бокельзон. Положитесь на мой актерский инстинкт. Комедия, которую играют вполсилы, всегда оказывается неудачной; в нашу комедию мы обязаны вложить всю душу. Одним ударом – это монолог Прометея, моя самая удачная роль. Я исполнял ее в Лейдене семь раз. Публика неистовствовала…

 
Одним ударом мощным кулака
Сметаю я древних богов с их мест —
И тирана Юпитера,
И лицемера Аполлона,
И лжеца Плутона,
И похотливую самку Венеру…
 

Или:

 
Прилетевшие с отрогов мрачного Кавказа
Стервятники, кровавя клювы,
Терзают мою печень!
 

Крехтинг. Вы явно мечтаете стать царем Мюнстера.

Бокельзон. Анабаптистам предсказано, что у них будет царь.

Крехтинг. Царь, а не комедиант.

Бокельзон. Вы полагаете? Пусть епископ со своими ландскнехтами окружит Мюнстер, и запертым в его стенах жителям останется лишь голодать и предаваться фантазиям, вот тогда они помажут меня на царство.

Крехтинг. Ландскнехтам вовсе не потребуется окружать Мюнстер, они возьмут его первым же приступом. Ян Маттизон распорядился не применять силу. Армия епископа уже на подступах к Хамму, а стены нашего города все еще в плачевном состоянии.

Бокельзон. Разве вы ничего не знаете о прекрасной Диваре, юной жене старца-пророка?

Крехтинг. Какое отношение она имеет к нашему отчаянному положению?

Бокельзон. Пусть один по ночам восхищается грудями его жены, а другой заделывает дыры в городских стенах.

Крехтинг. Но это было бы предательством.

Бокельзон. Маттизона с его причудами, но никак не нашего дела.

Крехтинг. Что ж, рискну.

Бокельзон. Нам остается лишь надеяться на прекрасную Дивару, лейтенант.

Крехтинг уходит.

Итак, дочери мои, вы возвестили о том, что хотели видеть царя, схожего с Соломоном и похожего на меня, восседающего на троне и царящего в золотом облаке, царя, который придет на эту несчастную землю, дабы свершить над ней суд.

Анабаптистки.

 
Господь Своею властью
Его послал нам. С ним
Узнаем святость счастья,
Греховность победим.
 
 
Конь бел. Он, непорочный,
Тьмы ратников с собой
Ведет и днем и ночью
На свой последний бой.
 
 
С ним будет в прах рассеян
И обратится в грязь,
Под стать листве осенней
И крохобор, и князь.
 
 
И, расточив зло, прежде
Чем прокричит петух,
Придет в златой одежде
Наш царь и наш пастух.
 
 
И мы его восславим
И возблагодарим,
Душой и телом станем
Навеки вместе с ним.
 

7. Книппердоллинк и Юдифь

Ворота Эгидия. Книппердоллинк и Юдифь в лохмотьях.

Юдифь. Ты скрываешься, отец.

Книппердоллинк. Я прячусь под покровом тьмы.

Юдифь. Ты мерзнешь.

Книппердоллинк. Ночью холодно.

Юдифь. Скоро наступит утро.

Книппердоллинк. Я отсылаю тебя, дочь моя, прочь, но ты все время следуешь за мной.

Юдифь. Ты мой отец.

Книппердоллинк. Твой отец – богач Бернгард Книппердоллинк, а я – нищий Лазарь.

Юдифь. Я дочь нищего Лазаря и, подобно тебе, одета в рванье.

Книппердоллинк. Окна в доме богача ярко сияют.

Юдифь. Бокельзон пирует со своими женами.

Книппердоллинк. Подул ветер. Я люблю слушать его завывания. Небо окрасилось в багряный цвет.

Юдифь. Ландскнехты приближаются к городу.

Книппердоллинк. И вместе с ними – смерть.

Юдифь. Да смилостивится над нами Господь.

Книппердоллинк. Он уже сделал это. Он ниспослал на нас нищету, холод, мрак и ниспошлет еще и голод.

Юдифь. Мне страшно.

Книппердоллинк. Не бойся. Давай спустимся на берег Аа и будем проповедовать о грядущем пришествии князя мира, славного царя анабаптистов.

Оба уходят.

8. Смерть пророка

На подступах к городу. На сцене оба рыцаря, ландскнехты и монах.

Иоганн фон Бюрен. Перед нами Мюнстер в Вестфалии, коим правят пекарь и актер.

Герман фон Менгерссен. Им правят еретики. Их так именуют даже самые закоренелые последователи различных еретических учений.

Иоганн фон Бюрен. Очень хорошо. О город, о котором великий доктор Мартин Лютер сказал, что в нем поселился сам дьявол, и, разумеется, теперь в нем демон на демоне сидит и демоном погоняет!

Герман фон Менгерссен. Отлично. О город, о котором премудрый доктор Иоганнес Экк[31]31
  Экк Иоганнес (наст. имя Иоганн Майер фон Эгг, 1484–1543) – немецкий католический теолог эпохи Реформации.


[Закрыть] сказал: всей вечности ада не хватит, чтобы за грехи твои сварить тебя!

Монах. Город безрассудства!

Иоганн фон Бюрен. А ну-ка, заткнись, армейский священник! Оскорбления – привилегия солдат. Эй, ландскнехты, начинайте!

1-й ландскнехт. Город безрассудства!

2-й ландскнехт. Город рабства, город несправедливости!

Иоганн фон Бюрен. Ну вот уж нет, парень, рабство есть гражданская добродетель, а несправедливость красит тех, кто принадлежит к солдатскому сословию.

2-й ландскнехт. Извините, командир, больше не повторится. Город свободы! Город справедливости!

1-й ландскнехт. Город равенства!

2-й ландскнехт. Город общности народа!

1-й ландскнехт. Город общности имущества!

2-й ландскнехт. Город любви к ближнему!

Иоганн фон Бюрен. Хорошо, ландскнехты, хорошо, именно это я называю превосходными оскорблениями. Теперь вновь мой черед. Город гуманизма!

Герман фон Менгерссен. Гуманизм? Что это означает, рыцарь фон Бюрен?

Иоганн фон Бюрен. Понятия не имею, крепкое французское ругательство! А теперь начнем запугивать. Начали!

1-й ландскнехт. Рыцарь Иоганн фон Бюрен стоит у стен твоих, город гуманизма, чтобы раздавить тебя, как пустой орех!

2-й ландскнехт. Рыцарь Герман фон Менгерссен подошел к вратам твоим, город мира, чтобы задуть тебя, как свечу!

Иоганн фон Бюрен. Я заколол кинжалом французского короля, когда он возлежал в объятиях своей самой дорогой куртизанки!

Герман фон Менгерссен. Я повесил турецкого султана на минарете его самой высокой мечети!

Иоганн фон Бюрен. Я утопил Папу…

Герман фон Менгерссен. Рыцарь фон Бюрен! Вы же главнокомандующий армией епископа…

Иоганн фон Бюрен. Я собственноручно утопил Папу Римского в бочке с его самым дорогим церковным вином!

Герман фон Менгерссен. Прекрасно! Тогда произнесу несколько слов в адрес лютеран. В Виттенберге я сжег тысячу лютеран на костре, сложенном из тысячи Библий в переводе Лютера!

1-й ландскнехт. Сдавайся, город.

2-й ландскнехт. Покорись, Мюнстер!

В городе. Ворота Эгидия. На сцену входят Маттизон под руку с Диварой в сопровождении членов Совета анабаптистов.

Маттизон. В Божьем городе царит мир.

Ротман. Народ положился на волю Господа и занят повседневным трудом.

Маттизон. Брат Бокельзон, я доверяю вам свою беременную жену Дивару. Отсутствовать я буду совсем недолго, но ей потребуется утешение в молитве.

Иоганн фон Бюрен (из-за ворот). Молите о пощаде, упрямые анабаптисты, осмелившиеся поднять мятеж против имперских властей, или я забью вас как баранов!

Маттизон.

 
Подайте мне меч, брат Штапраде!
Господь!
Ты отдал мне этот город.
Я действовал от Твоего имени.
Я приказывал убивать от Твоего имени.
Я провинился от Твоего имени.
Так пусть же вина и дальше лежит на мне.
Дабы не стал виновным Твой народ.
Господь! Господь!
Ты помог тем, кто верил в Тебя.
Я стою перед Тобой и перед лицом Твоих врагов.
Широко расставив ноги, стоят они у наших врат.
Они пришли, чтобы уничтожить Твой народ.
Развернуты их фиолетовые стяги.
Их осадные башни упираются в небеса.
Их пушки направлены на Твой город.
Помоги, Господи!
 

Ты сделал так, чтобы Самсон ослиной челюстью истребил тысячу филистимлян. Сделай же так, чтобы я с помощью этого меча одержал победу над войском епископа.

Уходит из города через открытые Бокельзоном ворота.

Бокельзон. Теперь мы видим, как брат Маттизон идет на смерть. Воистину это торжественный момент! (Закрывает ворота.)

Дивара. Они убьют его! (Бежит к воротам.) Пустите меня к нему! Пустите меня к нему!

Бокельзон. Сообщите, что одержимый гордыней пророк Ян Маттизон, полагавший, что он один сможет достичь победы, хотя одержать ее надлежит всему избранному Богом народу, пал смертью храбрых от рук врага; возвестите, что в этот горестный час Господь назначил меня, Яна Бокельзона из Лейдена, царем Мюнстера, дабы я при поддержке четырех архангелов и херувимов смог бы противостоять антихристу; провозгласите далее святого человека Бернгарда Книппердоллинка моим наместником и верховным судьей в знак того, что царство мое отныне будет зиждиться не на богатстве и могуществе, а на бедности и бессилии; призовите, наконец, мужчин и женщин этого города взойти на стены с оружием и котелками с горящей смолой и жженой известью, а также вынести из церквей статуи святых, чтобы забросать ими тех, кто верит в них и пришел теперь уничтожить нас и взять приступом крепость Иерусалим!

Анабаптисты гурьбой убегают со сцены.

Дивара. Мой муж! Мой муж!

Бокельзон.

 
С вами произошла ужасная вещь, царица.
Однако
Понести от ушедшего героя и теперь носить
Под сердцем будущего героя…
Так пусть же в вас вновь вдохнет надежду
Герой нынешний
Антоний!
 

Оба уходят.

9. Поражение

На подступах к городу. Рыцарь фон Бюрен и монах, шатаясь, выходят на сцену.

Иоганн фон Бюрен. Я перейду в католическую веру.

Монах. Мы наголову разбиты! Нас просто в пух и прах разделали!

Иоганн фон Бюрен. Штединг погиб, Вестерхольт погиб, Оберштейн погиб!

Монах. Полный крах, командир.

Иоганн фон Бюрен. Все погибло. А ведь я перед атакой во весь голос прочитал построившимся солдатам изречение относительно победы пророка Михаила, которое я случайно обнаружил в Библии. Дескать, он выйдет и возрадуется силе Господней и победе, одержанной именем Господа.

Монах. Вы неверно истолковали изречение, командир. «Он выйдет» – имелся в виду актер.

Иоганн фон Бюрен. С католиком ничего подобного бы не произошло!

Монах. Вам следовало бы сперва отвлечь их внимание ложной атакой, а затем с главными силами…

Иоганн фон Бюрен. Избавьте меня от ваших слишком умных рассуждений!

Монах. И все-таки вы одержали хоть небольшую, но победу. Ведь ландскнехты изрубили пророка анабаптистов Яна Маттизона на куски.

Иоганн фон Бюрен. Хватит молоть языком. Вперед, армейский священник! Обратите меня в веру единоспасающей церкви! Окропите святой водой из бочек, дайте мне припасть к образам, обрушьте на мою грешную голову горы индульгенций, словом – сделайте все, что нужно. Давайте, давайте!

По сцене, хромая, проходят рыцарь фон Менгерссен и 2-й ландскнехт.

Герман фон Менгерссен. Я перейду в протестантскую веру!

2-й ландскнехт. Мы полностью разгромлены.

Герман фон Менгерссен. Преданы, обмануты, осмеяны и превращены в калек. Я был верным сыном церкви, и тут вдруг женщины опрокинули на меня сверху статую своего покровителя святого Августина, и нога моя исчезла, как исчезает снег с полей с приходом весны.

2-й ландскнехт. У вас теперь ни ноги, ни войска.

Монах. Вспомните о ваших прегрешениях, младший командир. При такой вашей идиотской стратегии святому Августину следовало бы обойтись с вами гораздо более жестоко.

Герман фон Менгерссен. Армейский священник, вы назначаетесь армейским пастором. Скорее обратите меня в веру великого Мартина Лютера, обрушьте на меня выдержки из катехизиса, орите над моим ухом церковные песни, одним словом, верните мне милость Божью.

1-й ландскнехт (несется по сцене). Анабаптисты выбежали из города. Они заколачивают гвоздями наши пушки!

Иоганн фон Бюрен. Придите ко мне, святые угодники!

Герман фон Менгерссен. Приди ко мне на помощь, Гус! Приди ко мне на помощь, Лютер! Приди ко мне на помощь, Цвингли!

Иоганн фон Бюрен. Рыцарь фон Менгерссен! Никаких еретических высказываний!

Герман фон Менгерссен. Взгляните на мою рану, рыцарь фон Бюрен! Вы видите, что от моего тела остался лишь протестантский обрубок!

Иоганн фон Бюрен. Давайте кое-как дохромаем до лагеря!

10. Победители

Рыночная площадь. Народ несет избранного царем Бокельзона по городу и поет песню анабаптистов.

Толпа.