Текст книги "Собрание сочинений в пяти томах. Том 5. Пьесы и радиопьесы"

Автор книги: Фридрих Дюрренматт

Шлумпф. Нечто само собой разумеющееся. Помощь.

Фрида. Помощь?

Шлумпф. «Аллилуйя».

Фрида. Как-как?

Шлумпф. Это название моей управляемой с помощью компьютера гаубицы, донья Инес.

Фрида. Ах вот что.

Шлумпф. Я до известной степени тоже своего рода наступательная гаубица, донья Инес, наступательная гаубица человеческой помощи. Будучи дочерью генерала, вы составили себе совершенно неверное представление о нашей маленькой стране. Позвольте мне исправить это представление, так сказать, показать все это в правильном свете. Как патриоту. Как представителю тяжелой индустрии. Вашу руку, мы пройдем в тот небольшой бар и подумаем, как мы можем снять вас с мели. (Раскланивается с кассирами.) Господа, ради того, чтобы песеты и наша милая Европа не провалились на наших глазах в пропасть, – Шлумпф-гаубица всегда на страже.

Хеберлин. Еще как, господин Шлумпф.

Каппелер. Неколебимо как скала, господин Шлумпф.

Шмальц. Родина вас не забудет, господин Шлумпф.

Ширма закрывается.

Тот Самый складывает газету и присаживается к стойке бара с правой стороны.

Тот Самый. Как всегда, Гийом.

Гийом (подает). Ваш абсент, господин Тот Самый.

Рядом с Тем Самым в баре усаживаются Шлумпф и Фрида Фюрст.

Шлумпф. Кельнер, бутылку «Вдовы Клико».

Фрида. Но, господин Шлумпф…

Шлумпф. Какой господин! И слышать не хочу. Зовите меня просто Шлумпфик, донья Инес, как все мои друзья. Налить.

Гийом. Пожалуйста, сударь. (Разливает шампанское.)

Шлумпф. С глаз долой.

Гийом. Будет сделано, сударь. (Исчезает.)

Шлумпф. Вы одиноки?

Фрида. Одинока.

Шлумпф. Я тоже. Несмотря на тяжелую промышленность. (По ошибке ударяет Того Самого по плечу.) Пардон.

Тот Самый. Ничего, сударь.

Шлумпф. Ваше здоровье, донья Инес.

Фрида. Ваше здоровье, господин Шлумпф.

Шлумпф. Ну, а теперь, дитя мое, давайте честно и прямо прозондируем ситуацию. Все это с чеком, только что в банке, было чистейшей воды обманным маневром. Верно?

Фрида. Господин Шлумпф.

Шлумпф. Шлумпфик, черт возьми.

Фрида. Шлумпфик, я…

Шлумпф. Вот что, выкладывай все как есть. Уж со мной-то нечего стесняться. Ты разорилась в пух и прах и хотела облапошить банк.

Фрида. Да, Шлумпфик.

Шлумпф. Вот видишь. (Ухмыляясь, опять по ошибке ударяет Того Самого по плечу.) Пардон.

Тот Самый. Ничего страшного, сударь.

Шлумпф (снова обращаясь к Фриде Фюрст). Мой ангел, на этот фокус теперь уже не клюнет ни один банк в мире, менее всего тот, которому я доверяю свои деньги. А донья ты только сзади, спереди – какая же ты донья? Что касается женщин, Аллилуйя-Шлумпфика не проведешь. К примеру, эту историю с твоим бравым папашей, старым генералом Родриго, который боролся с левыми, ты можешь преспокойно рассказывать в каком-нибудь маленьком городишке, но только не здесь, деточка, в настоящем городе, даже если мы до такой степени разложены левыми элементами, что скоро лишь гаубицы смогут остановить красную лавину. Ну, что хорошего ты можешь мне поведать, милашка?

Фрида. Мой отец был таксистом в Сантадере.

Шлумпф. А твоя драгоценная мамаша?

Фрида. Она жила здесь в Мясницком переулке.

Шлумпф. А потом перебралась в испанский бордель? Разве Шлумпфик не прав?

Фрида. Мне так стыдно.

Шлумпф. Тебе не надо стыдиться. Аллилуйя-Шлумпфик знает жизнь. Шлумпфику ничто человеческое не чуждо. Но деточка, зачем же сразу в слезы? Я ведь тебя понимаю, ты все это сделала только от одиночества.

Фрида. Вы так добры ко мне, Шлумпфик.

Шлумпф. Ну-ну! Только не будем преувеличивать. Я всего лишь гуманный человек. Кто же жульничает? В этом пункте Шлумпфик в высшей степени честен. Когда я подумаю, как я иногда делаю свой бизнес, черт возьми, вот это уже жульничество чуть ли не всемирно-политического масштаба. (Снова по ошибке ударяет Того Самого по плечу.) Пардон.

Тот Самый (стучит по стойке бара). Все дело в сердце, черт возьми, в сердце, а не в законах.

Фрида. Да, Шлумпфик.

Шлумпф. Прекрасно. Ситуация прозондирована, и теперь можно приступать к помощи.

Фрида. Да, Шлумпфик.

Шлумпф. Посмотрим, как мы продержим тебя некоторое время на плаву.

Фрида. Да, Шлумпфик.

Шлумпф. Ты одинока, и я одинок.

Фрида. Да, Шлумпфик.

Шлумпф. Ну и?

Фрида. Ну и…

Она поднимается во весь рост за стойкой бара, в то время как Тот Самый тайком гладит ее левую руку.

Фрида. Девять тысяч!

Шлумпф. Договорились.

Фрида. О’кей.

Шлумпф. Кельнер, счет! (Кладет сотенную на стойку.)

Слева на авансцену врывается Пойли Новичок.

Он в изумлении.

Шлумпф. Ну, куда мы теперь, мышка?

Фрида. В маленькую гостиницу, мой толстячок.

Она проходит со Шлумпфом мимо Пойли по авансцене налево, попутно беря со стола свою сумочку с вязаньем.

Пойли(глядя вслед Фриде и Шлумпфу). Это же наша Фрида.

Тот Самый. «Наша Фрида», «наша Фрида», я очень попрошу, Пойли Новичок. Ты должен говорить «фройляйн Фрида Фюрст».

Пойли. Фройляйн Фрида Фюрст.

Тот Самый. Как всегда, Гийом.

Гийом (подает). Ваши капли, господин Тот Самый.

Тот Самый.

 
Это утро начальника отдела кадров.
И каждое, каждое утро одно и то же.
Люди добрые, посмотрите, на что похоже!
Я держу на себе этот банк
Так, как будто бы небо – атлант
Над Землей непутевых людишек.
Абсент в бокале, все лицо в помаде
От поцелуев старухи-шлюхи из, видите ли, Милуоки,
Зато – с долларами.
Она торгует невестами, тепленькими от тел клиентов,
Ну прям как товарами, как козочками из хлева,
И то – норовит налево.
Других терзая, я сам истерзан.
Сдохну скоро. Пардон, приближается приступ рвоты.
Нет, правда, в гроб сведут меня эти заботы.
И это – утро начальника отдела кадров!
 

Встает.

Тот Самый. Пойли Новичок, пойдем к госпоже директорше.

7. Подонок стильный стал – ах! – раритет

Ширма распахнута. Кабинет дирекции. На заднем плане четыре портрета предков, высотой от пола до потолка.

Они выглядят словно мрачные великаны: от Франка Первого до Франка Четвертого. Слева письменный стол, посередине канапе, справа кресло. За письменным столом сидит Оттилия.

Оттилия.

 
Ушел навек век золотой,
Когда валил бандит толпой.
Теперь барыг и стерв тех нет,
Пахан им – не авторитет.
Все нынче – в прошлом.
Наш мир стал пошлым.
Подонок сильно сдал.
Подонок стильный стал – сам раритет.
 
 
Мой труд напрасен! Все прошло,
И все трудней творить тут зло,
И вор пошел – не вор, а шкет,
И где она, братва тех лет!
В упор не видишь,
С кем сядешь-выйдешь.
Подонок сильно сдал.
Подонок стильный стал – прям раритет.
 
 
Наш мертв закон! К чему мой шмон?
Где дух времен? Весь вышел он!
И нам достойной смены нет.
Полпадлы, да и то в семь лет.
Дела унылы,
Как вид могилы.
Подонок сильно сдал.
Подонок стильный стал – ах! – раритет.
 

Справа входят Тот Самый и Пойли.

Оттилия. Рихард Тот Самый. Пойли Новичок. События развиваются более бурно, чем предвиделось. Добрый Хеберлин в кассовом зале незаменим. Я сама не чую под собой ног, лорд Лейстер вчера оказался несговорчивей, чем ожидалось. Каппелер вынужден спорить с Нильсом Магеном из Копенгагена, а Шмальц – сразу с тремя сестрами из Бёзингена. Ну, оставим это. А сейчас мы ожидаем владелицу гостиницы Аполлонию Штройли. Этой добродетельной даме одна прорицательница предсказала по гороскопу, что она найдет свое счастье близ кафе «У Гийома» с земляком из Бразилии по имени Хуго фон Альберсло. Прорицательницу подкупила я, а земляк – это мой верный Рихард.

Тот Самый. Само собой разумеется, госпожа директор. (Делает пометку.) Хуго фон Альберсло. Купить сигары.

Оттилия. Хорошая фирма возникает на основе коллективного труда. Тебе же, Пойли, придется выполнить первую самостоятельную выездную миссию. (Листает бумаги.) Нет смысла обманывать себя, Пойли Новичок. Твое положение более чем сомнительно. В бухгалтерском деле ты оказался лопухом, а по части подделки документов – полнейшей бездарью. Однако мы решили принять во внимание твои умственные способности и резко сократили твои проблемы – мы же не звери. Ты должен будешь провести переговоры с владельцем часового завода. Детская игра. Записывай.

Пойли пишет в маленькую записную книжку.

Оттилия. Добряка зовут Пиаже. Вчера вечером в баре «Фантазия» наш Шмальц за тремя виски с содовой внушил ему, что на Большом Хаксле в Восточных Альпах найден уран, а сегодня утром, как ты думаешь, кого Пиаже случайно встречает в вестибюле гостиницы? Нашего друга Тео Каппелера. Тот заливает ему, что в кафе «У Гийома» ошивается некий Оскар Штукки, который продает акции одного рудника. Догадываешься, где находится этот чудный рудник, сын мой? Тоже на Большом Хаксле. А знаешь, кто такой этот постоянный клиент Оскар Штукки?

Пойли. Понятия не имею.

Оттилия. Ты, Пойли Новичок. Здесь у тебя сто акций. Предложи их Пиаже. С выдумкой, юноша, с выдумкой. (Передает ему пакет акций.)

Пойли. Постараюсь, госпожа директор.

Оттилия. Пятьсот за акцию. Если он купит, мы сделаем потрясающий бизнес, в действительности на руднике нет ничего, кроме ничего не стоящего серного колчедана. А он купит. Где пахнет прибылью, поведение человека предсказуемо. Итак, вы оба – марш на набережную. В три часа владелец часового завода придет кормить чаек, он любит фауну, и Аполлония Штройли тоже явится, ведомая своей звездой, мой верный Рихард. Частный банк желает вам счастья.

Ширма закрывается.

8. Серный колчедан и сияние горных вершин

Авансцена. Слева за столом Тот Самый, справа у бара Пойли. Слева входит Пиаже, кормит чаек посередине передней части сцены ближе к рампе.

Пойли. Гийом, порцию мяса по-граубюнденски.

Тот Самый. Прекрасно.

Гийом ставит перед Пойли тарелку.

Пойли идет с ней через центральную часть сцены к рампе и начинает кормить чаек мясом.

Пиаже (удивленно смотрит на него). Что вы тут делаете?

Пойли. Кормлю чаек.

Пиаже. Мясом по-граубюнденски?

Пойли. Чем дороже, тем лучше.

Пиаже. Дорогое же удовольствие.

Пойли. Птицы – моя слабость. Все они Божьи твари и разделяют мою радость. Я продаю рудник.

Пиаже (заинтересованно). Рудник на Большом Хаксле?

Пойли. Верно. (Делает вид, что он изумлен.) Черт возьми, как это вы угадали?

Пиаже (притворно). Да так. Чутье, знаете ли.

Пойли. Рудник – это, сударь мой, была катастрофа. Я напрасно пытался получить золото из серного колчедана, подъездные пути были слишком плохи, ничто не приносило доход, и я загорал со своим пакетом акций. Но вчера? Чудеса – звонок из моего банка. Он покупает.

Пиаже. О да, это социальный, гуманистический банк!

Пойли. Прямо как в сказке.

Пиаже. Сколько он предлагает?

Пойли. Две сотни за штуку.

Пиаже. Кельнер, и мне мясо по-граубюнденски.

Гийом. Уже готово. (Подает Пиаже тарелку с мясом по-граубюнденски.)

Пиаже теперь тоже кормит им чаек.

Пиаже. Меня зовут Пиаже.

Пойли. А я Оскар Штукки.

Пиаже. Сколько у вас всего акций?

Пойли. Сто.

Пиаже. Банк предлагает двадцать тысяч?

Пойли. Точно.

Пиаже. А если я дам двадцать одну?

Пойли, якобы очень удивившись, перестает кормить чаек.

Пойли. Двадцать одну?

Пиаже. Я ведь тоже гуманист.

Пойли. Тут что-то не так, господин Пиаже. Это дело кажется мне в высшей степени подозрительным.

Пиаже. Двадцать две? (Достает банкноты из кармана.)

Пойли. Не обижайтесь на меня, господин Пиаже, но я сначала должен навести точные справки.

Пиаже. Двадцать три прямо в ваши руки. (Кладет Пойли банкноты на тарелку.)

Пойли. Двадцать три тысячи? (Передает Пиаже пакет акций.) Серный колчедан на Большом Хаксле ваш, господин Пиаже.

Пиаже. Господин Оскар Штукки, вы еще услышите обо мне. (Кладет банкноту на его тарелку и передает ее Гийому.) Кельнер, плачу за все! (Уходит направо.)

Пойли победно машет Тому Самому банкнотой.

Тот вскакивает, но слева уже спешит Аполлония Штройли. Она явно чего-то ожидает. Тот Самый, сохраняя присутствие духа, садится за стол слева.

Госпожа Штройли. Разрешите?

Тот Самый. Пожалуйста, сударыня.

Она таинственно рассматривает Того Самого, затем нерешительно присаживается к нему.

Госпожа Штройли. Кельнер, эспрессо.

Тот Самый. Шампанского. Из лучших сортов.

Гийом подает.

Пойли берет возле стойки высокий стул и садится посередине, жаждая насладиться искусством жульничества.

Госпожа Штройли. Похоже, у нас праздник?

Тот Самый. Есть еще пока доходы. (Закуривает сигару.)

Госпожа Штройли. Импортная?

Тот Самый. С моей новой родины.

Госпожа Штройли(радостно). Из Бразилии?

Тот Самый. Из Рио.

Госпожа Штройли. Я из Штеффигена. Меня зовут Аполлония Штройли.

Тот Самый. Гуго фон Альберсло.

Госпожа Штройли(таинственно). Я – лев.

Тот Самый. Я тоже. И я надеюсь, что созвездия принесут вам счастье так же, как и мне, сударыня.

Госпожа Штройли. Ах, господин Альберсло.

Тот Самый. Какие-нибудь заботы?

Госпожа Штройли. У меня есть гостиница, «Сияние горных вершин». Вы не поверите, но когда-то Штеффиген был очень известен, туда съезжались все больше лорды и тому подобная публика, а теперь мой храм в стиле модерн уже второй год на замке.

Тот Самый. Моя дорогая госпожа Штройли, тут можно только надеяться, что молния однажды разнесет ваш дворец в щепки.

Госпожа Штройли. Об этом я молю Бога денно и нощно, господин Альберсло.

Пойли в ответ на грозный взгляд Того Самого пересаживается за стол справа.

Тот Самый. Если мне позволено будет дать вам совет, высокочтимая, разумеется, ни к чему не обязывающий, застрахуйте свою гостиницу на четыре миллиона. Я знаю одну маленькую страховую компанию – она называется «Ирена», – с ней вам стоило бы заключить договор.

Госпожа Штройли (изумленно). Чего ради?

Тот Самый. Страховка на случай пожара ну просто до смешного дешевая. Четыре тысячи в год за четыре миллиона. Пожалуйста. (Кладет четыре тысячные банкноты на стол.)

Госпожа Штройли. Четыре тысячи. И вы их просто так кладете – вот так просто?

Тот Самый. Вы удивились насчет моего шампанского. Видите ли, один мой дальновидный знакомый оказался в сходном с вашим положении, у него была никудышная фабрика в Алльгое. Он ее застраховал в «Ирене» на два миллиона, фабрика сгорела, страховая компания обязана была платить, я получил комиссионные, а мой знакомый теперь строит виллу.

Госпожа Штройли. И вы за это получаете комиссионные?

Тот Самый. В конце концов, я двадцать лет был профессором химии в Университете Рио-де-Жанейро, на кафедре взрывчатых веществ, госпожа Аполлония Штройли.

Госпожа Штройли. Кельнер, мне тоже шампанского.

Гийом. Уже готово. (Подставляет бокал шампанского.)

Госпожа Штройли. Хуго?

Тот Самый. Аполлония?

Госпожа Штройли. Вполне конкретно: а с моей гостиницей тоже бы получилось?

Тот Самый. Я ученый.

Пьют.

Госпожа Штройли. Профессор, возьмите ваши деньги назад. Четыре тысячи в «Ирену» я заплачу сама.

Тот Самый. Вы не пожалеете. Через неделю мы встречаемся в этом кафе, вы передаете мне ключ от своей гостиницы, ваш храм в стиле модерн обращается в прах, и вы богатая дама. Тоже с виллой.

Госпожа Штройли. Вилла мне не нужна. Я путешествую. Езжу к моим лордам. Кельнер, я плачу за все. (Кладет деньги на стол.)

Они встают.

Тот Самый. Через неделю, Аполлония.

Госпожа Штройли. Через неделю, Хуго. (Уходит направо, еще раз возвращается, кивает.) Звезды не лгут. (Уходит направо.)

Тот Самый (приветливо). Ну, Пойли, сравним наши успехи.

Пойли подсаживается к нему.

Пойли. У меня классно выгорело, господин Тот Самый. Двадцать три тысячи.

Тот Самый(подчеркнуто любезно). Двадцать три.

Пойли. Да, двадцать три, – что-нибудь не в порядке?

Тот Самый (спокойно). Пойли, сколько ты должен был попросить за одну акцию?

Пойли. Две сотни.

Тот Самый. Посмотри, сколько ты записал.

Пойли смотрит в записную книжку.

Пойли (испуганно). Пятьсот.

Тот Самый (со зловещим спокойствием). Пойми, я давно уже еле сдерживаюсь. Я терплю, но когда-нибудь взорвусь.

Пойли. Господин Тот Самый…

Тот Самый (с чудовищным спокойствием). Ни слова больше. Это бесчеловечно, то, что мне приходится переносить, это выше моих сил. Я пущу себе пулю в лоб, если с собой не совладаю, я пущу себе пулю в лоб. Двадцать семь тысяч пиши пропало. Ты должен был продать пакет за пятьдесят тысяч.

Пойли. Господин Тот Самый! А что вы сделали с госпожой Штройли? Это же было совершенно бессмысленно, что вы тут сделали, ведь с этого банк не получит ни гроша.

Тот Самый. Так. Ни гроша. Пойли, ты только что был свидетелем самой изящной сделки наших дней. И сам того не заметил. (Вскакивает, стучит кулаком по столу, кричит.) Сам того не заметил! (Снова садится, тяжело дыша.) Пойли, страховая компания «Ирена» принадлежит нашему банку, а у прогоревшей владелицы гостиницы счет в объединенном банке на девятьсот тысяч. Ну как, твои глаза, наконец, раскрылись? Ее гостиницу я сожгу, но страховая компания «Ирена» раскусит обман, и опрятная дама из Штеффигена у нас в ловушке. (Опорожняет бокал шампанского.) Ни слова больше, Новичок, прекратим наши споры, у меня уже начинается аритмия. Ты не справился с делом, совершенно не справился. Ступай теперь в подвал, что ли.

Пойли (испуганно). В какой подвал, господин Тот Самый?

Тот Самый. В подвал нашего банка.

Пойли. А что мне делать в подвале, господин Тот Самый?

Тот Самый. Сегодня ночью я пошлю к тебе Хеберлина. Он меня замучал своими разговорами об исправительных заведениях.

Молчание.

Пойли. Я должен его – того?

Тот Самый. Того.

Молчание.

Пойли. Этого вы не можете от меня потребовать, господин Тот Самый…

Тот Самый. Ты думаешь, твой друг Хайни Мусор был исключением? Все мы с этого начинали, каждый из нас когда-то сначала сидел, как ты, в этом маленьком баре. Утром еще почти совсем невинным, в обед уже мошенником, чтобы в полночь салфеткой вытирать кровь с рук. (Вытирает пот со лба.) Двадцать семь тысяч. Просто так прошляпить… (безутешно) и при этом мне совершенно нельзя волноваться. (Вскакивает с криком.) Господи! Мне пора к миллионерше!

Гийом. Как всегда, господин Тот Самый.

Тот Самый, пошатываясь, уходит направо.

Пойли.

 
Стой, Солнце, стой! И заходить не смей! —
Сожги меня! А Ветер – прах развей!
Был я – невинный юноша. Теперь —
Холодный негодяй, убийца, зверь!
Проступок малый в страшные дела
Преступные разросся, алчет зла!
Где мне спасенье?!
Молю: о, положи, Господь, предел
Позору моему!
 

Франк Пятый, переодетый священником, выходит слева.

Пойли. Ну хорошо. Я уступаю. (Уходит направо.)

Слева Гийом уносит налево стол и два стула. Стойка бара на правой стороне задвигается за кулисы.

Франк Пятый идет по направлению к ширме.

9. Ее плоть и кровь

Ширма раздвигается.

Кабинет дирекции, как и в прежних сценах. Франк Пятый ходит взад-вперед.

Франк Пятый.

 
О, Франк Первый, основатель, тот,
Кто из нищеты наш поднял род,
Пращур мой, я схож с тобой, да вот —
Лишь лицом, судьбой – наоборот.
Ты король работорговли!
Черный флаг! Под скрип снастей
Путь твой красным был от крови,
Зато шлюхи – всех мастей.
Кто тягаться мог с тобою?
Ты клиентов обдирал, как коз.
Где ты, времечко былое!
Безвозвратно унеслось!
 
 
Франк Второй, кто дважды обобрал
Друга и его же страже сдал,
Жалости не знавший, если б знал
Ты, сколь я ничтожен, жалок, мал!
Подкупил ты папу в Риме,
Трон украл; за годом год —
В бой – стараньями твоими —
На народ вставал народ.
По телам, как по паркету,
Шел ты вброд сквозь реки слез.
О, былое время, где ты?
Безвозвратно унеслось!
 

Справа появляется Оттилия с несколькими книгами.

Оттилия. Готфрид! Какая неосторожность. Тебя слышно даже внизу, в кассовом зале. Если тебя обнаружит уборщица, мы пропали!

Франк Пятый. Я просто уже не в силах торчать безвылазно в этой мансарде!

Оттилия кладет книги на письменный стол.

Оттилия. Франк! Быть твоей вдовой – не подарок!

Франк Пятый. Эти похороны лишили мое существование последней крохи смысла.

Оттилия. За это страховая компания уплатила триста тысяч.

Франк Пятый. Оттилия, я должен бродить под видом священника, чтобы меня никто не узнал! Никогда дела частного банка Франков не шли так плохо, и это при моем правлении! Провал, полный провал!

Оттилия. Что за ерунда!

Франк Пятый. Никакой я не директор банка, я, к сожалению, очень и очень хороший человек.

Бредет через зал, жалуясь на свою судьбу.

Франк Пятый.

 
Третий Франк, Гонконга властелин,
Маковых плантаций и долин,
Колумбийский идол, исполин! —
Ты людей давил, как пластилин.
Конопля, да мак, да кока…
Миллиарды – всякий раз! —
Уж ты сам не помнил – сколько
Слушать славный тот рассказ,
Оседлав твои колени,
Мне мальчишкой довелось.
Где же ты, былое время?
Безвозвратно унеслось.
 

Оттилия. Не волнуйся. Иди. Почитай своего Гёте или снова займись Мёрике[5]5
  Мёрике Эдуард (1804–1875) – немецкий поэт-романтик, воспевавший прелести уединенной жизни на лоне природы.


[Закрыть].

Франк Пятый (берет две книги). Гёте! Мёрике! Я теперь просто не способен сосредоточиться на благом мире духа. Когда я смотрю на своих предков, я валюсь на пол от стыда. (Бредет дальше.) На литературу им было наплевать. Слово «благотворительность» они никогда не слышали, никогда не ступали на порог церкви, но жизненная сила била у них через край. А что я? Они заправляли игорным бизнесом, а я – председатель церковного общества, при них бордели росли как из-под земли, а я устраиваю поэтические вечера! (Швыряет обе книги на пол.) А их дисциплина! Они разрушали континенты своими махинациями, но их служащие – все без исключения – были порядочными людьми. А у меня? Все жульничают, даже уборщица и та ворует, и я не отваживаюсь сказать ей слово из страха: а вдруг она что-то знает. Ах, почему я не могу быть здоровым, сильным коммерсантом, какими были мои праотцы!

 
Франк Четвертый, ты, отец родной!
Я – твой бестолковый сын дрянной,
Кто за мусор честности пустой
Платит богомерзкой нищетой.
Скинут был Дюпон[6]6
  Дюпон – имеется в виду один из представителей богатейшего американского клана химических и нефтегазовых монополистов.


[Закрыть] великий,
Чтоб гребла твоя рука —
В марте – медь; в апреле – никель;
В мае – нефть и ВПК.
Ты, лишь пикнет кто, – любого
Мигом втаптывал в навоз.
Не вернуть уже былого!
Все навеки унеслось!
 

Стук в дверь справа.

Франк Пятый. Уборщица.

Оттилия. Если Эмми тебя увидит, все кончено!

Франк Пятый. Задуши ее на месте.

Оттилия. Задуши! Всегда я да я. Задуши ты хоть раз.

Франк Пятый. Я не умею, Оттилия, я не умею.

Оттилия. И к тому же уборщицу, сейчас, когда они такая редкость.

Франк Пятый. Надо – значит, надо.

Оттилия. Пойди в соседнюю комнату.

Франк Пятый. Это не поможет, она же меня слышала. Придуши ее, бедняжку Эмми.

Снова стук. Франк прячется за портретом одного из предков. Оттилия снимает с плеч шелковую шаль, садится за письменный стол, готовит удавку.

Стучат в третий раз.

Оттилия. Войдите.

Справа входит Бёкман.

Бёкман. Милостивая государыня!

Оттилия (с облегчением). Бёкман!

Франк выходит из-за портрета предка.

Франк Пятый. Мой управляющий! Мой лучший друг! Слава Богу, Эмми спасена.

Присаживается рядом с Оттилией за письменный стол.

Оттилия. Что стряслось, Бёкман, почему так поздно?

Бёкман. Пропащая моя жизнь.

Франк Пятый. Ну, дружище, ну!

Бёкман. Я был сегодня у нашего доверенного врача. Он швырнул мне правду в глаза.

Молчание.

Бёкман. Я не открыл вам ничего нового, не так ли?

Оттилия. Бёкман… (Она возмущена.)

Бёкман. Надо же, мне без конца твердят, что мои проблемы с желудком – дело безобидное, клянутся всеми небесами, а теперь оказывается, что уже поздно.

Франк Пятый. Доктор Шлоберг – человек чести.

Бёкман. Конечно. Он же прикрывал каждое наше убийство диагнозом.

Франк Пятый. Всякий врач может заблуждаться.

Бёкман. Ну, в заблуждение он все эти годы вводил не себя, а меня. Вам это точно известно.

Франк Пятый. Ты же не будешь утверждать… (Он возмущен.)

Бёкман (категорически). Буду.

Молчание. Франк с достоинством поглядывает на свою жену.

Франк Пятый. Если это безусловно необходимо. Говори, Оттилия.

Оттилия. Всегда я!

Франк Пятый. Я этого просто не могу. Бёкман – мой друг. Мой единственный друг.

Оттилия (подбирая слова). Бёкман… доктор Шлоберг – видишь ли, доктор Шлоберг нам еще два года тому назад…

Бёкман. Два года тому назад?

Оттилия. Доктор Шлоберг рекомендовал неотложную операцию, но мы опасались…

Бёкман. Чего вы опасались?

Оттилия. Бёкман, мы опасались, что ты под наркозом позволишь себе кое-какие высказывания… доктор Шлоберг сам не оперирует, и мы должны были бы отправить тебя в клинику, а на это мы просто не решились.

Молчание.

Бёкман. Из страха вы оставили меня подыхать.

Франк Пятый. Бёкман, я…

Бёкман. Из страха. Все, что мы делаем, мы делаем из страха. Из страха перед разоблачением, из страха перед тюрьмой, и вот я сейчас вдруг стою перед смертью, и страх вдруг настиг меня.

Франк Пятый. Бёкман, Гёте в своих «Максимах» говорит…

Бёкман. Оставь меня в покое со своим Гёте!

Оттилия. Бёкман, я не хочу защищать Готфрида и себя. Ты наш лучший друг, и мы тебя предали. Хорошо. Но это произошло не только из-за страха. Ты узнал правду о себе, Бёкман, а теперь ты должен узнать правду о нас: у нас есть дети.

Бёкман (уставившись на обоих). Дети?

Оттилия. Двое.

Франк Пятый. Герберту двадцать лет, он учится в Оксфорде.

Оттилия. По специальности «Национальная экономика».

Франк Пятый. Франциске девятнадцать, она воспитывается в Монтрё.

Оттилия. В одном пансионате.

Бёкман. Они что-нибудь знают о наших коммерческих методах?

Франк Пятый. Они ничего не знают о нашем банке.

Оттилия. У нас вилла на Боденском озере, они к нам туда приезжают на уик-энд и во время каникул.

Франк Пятый. Там мы фигурируем под именем Хансены.

Бёкман. Хансены.

Франк Пятый. Под этой фамилией мы купили еще одну виллу в Испании. На взморье.

Бёкман. Ваши дети принимают вас за честных людей?

Оттилия. Они верят в нас.

Франк Пятый. Они почитают нас.

Оттилия. Они нас любят.

Франк Пятый. Мы ведем счастливую семейную жизнь.

Бёкман. Счастливую семейную жизнь. И для того, чтобы вы могли вести эту счастливую семейную жизнь, вы оставляете меня подыхать.

Оттилия. Бёкман! Я, как и ты, измотана нашим жестоким бизнесом, я старая женщина, которая уже много лет плетется по этой ужасной жизни с помощью морфия. Я пропащая, я проклята, Господь может поступить со мной как ему заблагорассудится, но мои дети не должны жить так, как я, они должны иметь возможность быть порядочными людьми, угодными Богу и людям.

Франк Пятый. Все, что мы сделали, мы сделали ради наших детей.

Молчание.

Бёкман. У вас есть дети. И для меня дети – самое высокое, самое чистое, самое невинное. Я всегда тосковал по детям. Не по своим – мы, управляющие, вообще-то скептически настроены по отношению к собственной наследственной массе – по детям из приюта или что-то в этом роде. Я всю жизнь мечтал основать приют. Но теперь все позади.

Франк Пятый. Крик! Это же был крик.

Оттилия. Пойли Новичок со стариком Хеберлином в подвале.

Франк Пятый. Бедный Лукас Хеберлин, добрый Лукас Хеберлин…

Бёкман. Прощайте. Завтра вы увидите меня снова. В бухгалтерии. На своем посту. (Уходит направо.)

Франк Пятый. А еще говорят, что в мире бизнеса нет гигантов.

Берет книгу, начинает читать.

Оттилия. После Бёкмана останется два миллиона. Они достанутся нам.

Франк Пятый (кладет книгу на письменный стол). Оттилия! Бёкман – мой лучший друг.

Оттилия. Ты не хочешь взять его деньги?

Франк Пятый. Не для нас, для наших детей.

Франк снова принимается за чтение.

Оттилия. Ну так как?

Франк Пятый. Оттилия! Ты все время заставляешь страдать мою душу.

Сзади справа Пойли втаскивает гроб и исчезает с ним спереди справа.

В кабинете дирекции Оттилия садится рядом с Франком на канапе, сжимая его руку.

Оттилия.

 
Положение… О, мне известно:
Что ни предприми, куда ни ткнись, —
Ах, когда бы дело делать честно,
То с делом вместе
Сам рухнешь вниз.
 
 
Что натворю я, будет шито-крыто.
Пусть не по чести жила, но хоть —
Детишки будут чисты и сыты,
Детишки будут чисты и сыты.
Они ведь моя кровь и плоть!
 
 
Все мои грехи на этом свете —
Лишь ради детей, ради детей!
В счастье жить имеют право дети!
В том числе эти —
Мои, ей-ей!
 
 
Что натворю, – все будет позабыто!
Пусть не по чести жила, но хоть —
Детишки будут чисты и сыты,
Детишки будут чисты и сыты.
Они ведь моя кровь и плоть!
 

10. Братец и сестрица

Авансцена пуста. Слева Герберт втаскивает гроб на середину просцениума, взламывает его с помощью лома.

Герберт. Это не папочка.

Франциска втаскивает второй гроб.

Герберт взламывает и его.

Герберт. Тоже не папочка.

Франциска. Я сразу смекнула: похороны-то дутые.

Герберт. К счастью, мы нашли папочкины мемуары.

Франциска. Типичный случай: он хочет утаить от нас свой банк, а вот дневник он, видите ли, должен вести.

Герберт. Самое время взять лавочку в свои руки.

Франциска. Самое время дать старикам пинка под зад.

Танец меж гробами.

Герберт.

 
Я Оксфорд посещал, узнал я
Там жизни праведный секрет:
Из многих в мире идеалов
Свят лишь один: их вовсе нет.
Необходим порядок стаду.
И свиньям – хлев. И тот, кто всех
Слабее, значит – навзничь падай!
Лишь сильный вылезет наверх.
Мой накрепко девиз усвой:
Дуй, добрый ветер, в парус злой!
С наукою такой вдвоем,
Сестрица, сразу и начнем
Мы будущее завтра днем.
 

Франциска.

 
В Монтрё училась я, – узнала
Там жизни истинный секрет:
Страданья… радость… значат мало.
А чувства? – выброси в клозет.
Отдавшись раз, потом пускала
Я всех мужчин к себе в кровать.
Во всем быть профессионалом
Решила, – деньги стала брать.
Проникнись знанием моим
И спи с любой, как я с любым!
Имея стаж такой, вдвоем,
Мой братец, запросто начнем
Мы будущее завтра днем.
 

Герберт. Их преступлением было не то, что они скрыли от нас банк…

Франциска. О прекрасных семейных денечках на Боденском озере я вспоминаю с удовольствием.

Герберт. Их преступлением было решение ликвидировать банк вместо того, чтобы повести дело по-новому.

Франциска. Честность – вопрос не духовной жизни, а организации.

Герберт. Чтоб ее блюсти, требуется значительно большая беспощадность, чем для свершения дурных дел.

Франциска. Только настоящие мерзавцы в состоянии творить добро.

Герберт. Из-за их расхлябанности ситуация стала почти безнадежной.

Франциска. Мы уж как-нибудь справимся, братец.

Герберт. Полагаюсь на тебя, сестрица.

Франциска. Я стала любовницей министра финансов.

Герберт. Я отделал Пойли Новичка.

Франциска. А скоро я приземлюсь в постели президента.

Оба.

 
Мы, молодежь, ступаем твердо
 

Герберт.

 
Из ваших чресл на свет дневной!
 

Франциска.

 
(В час, когда Бог воскликнул: «К черту!»,
 

Герберт.

 
А черт вскричал: «О Боже мой!»)
 

Франциска.

 
На месте вакханалий ваших
 

Герберт.

 
Свой собственный воздвигнем храм:
 

Франциска.

 
Я, дочь, – бордель, а сын – папаше
 

Герберт.

 
Задаст пример (не по зубам):
 

Франциска.

 
Вас следует убрать, – пардон, —
 

Герберт.

 
Поскольку сами вы в таком
 

Франциска.

 
Слабы искусстве. Мы вдвоем —
 

Оба.

 
Земли грядущее возьмем,
И не поздней, чем завтра днем.
 

Тащат вдвоем оба гроба направо, исчезая за кулисами.

11. На свете вещицы прекраснее нету

Ширма раздвигается.

В кабинете Франка за длинным столом проводится ночное заседание. Слева направо: Пойли, Шмальц, Каппелер, Оттилия, Франк Пятый, Бёкман, Тот Самый и Фрида Фюрст. Франк – в одежде священника. На заднем плане пять огромных портретов, от Франка Первого до Франка Пятого.

Франк Пятый встает.

Франк Пятый. Коллеги. Я с волнением констатирую, как мало нас осталось. Когда я сорок лет назад принял банк у своего отца, в моем распоряжении было больше ста служащих. А теперь их всего шесть. Слишком жестоким было буйство смерти, мы потеряли немало верных сотрудников, всего лишь неделю тому назад – доброго старого кассира Хеберлина.