Текст книги "Собрание сочинений в пяти томах. Том 5. Пьесы и радиопьесы"
Автор книги: Фридрих Дюрренматт
Жанр:
Драматургия
сообщить о нарушении
Текущая страница: 21 (всего у книги 26 страниц)
Адам. Где-то возле «Плазы».
Усаживаются между Каиновым, Еноховым и Авелевым ящиками боеприпасов.
Ноэма. Я больше не могла без тебя.
Адам. Я скучал по тебе.
Ноэма. Поцелуй меня.
Адам целует ее. Ноэма вздрагивает.
Там кто-то есть?
Адам (прислушиваясь). Никого.
Ноэма. На газоне.
Адам. Никого.
Ноэма. Если кто-нибудь нас увидит, мы пропали.
Адам. Никто нас не увидит в таких потемках… Ты любишь меня? Несмотря на все это?
Ноэма. Как раз поэтому.
Адам. Черный, наверно, кажется тебе уродом.
Ноэма. Я люблю твою черную кожу.
Адам. А я люблю твою, белую.
Целуются.
Ноэма. Я, наверно, кажусь тебе уродиной.
Адам. Нет ничего прекраснее белой девушки, а ты – самая прекрасная из всех белых девушек.
Ноэма. Я люблю тебя.
Адам настороженно вскидывает голову.
Адам. Там кто-то есть?
Ноэма (прислушиваясь). Никого.
Адам. На газоне.
Ноэма. Никого.
Адам. Если кто-нибудь нас увидит, мы пропали.
Ноэма. Никто нас не увидит в таких потемках. (С подозрением.) Ты кому-нибудь говорил, что мы… Что ты спал со мной?
Адам. Только брату.
Ноэма. А он никому не…
Адам. Он меня не предаст. (С подозрением.) А ты… ты кому-нибудь говорила?
Ноэма. Только сестре.
Адам. А она тоже никому не…
Ноэма. Нет.
Адам. Поцелуй меня.
Ноэма. Возьми меня.
Намереваются заняться любовью. Из глубины сцены справа появляются Авель и Ева, ощупью пробираются вперед, у Авеля в руке револьвер. Авель спотыкается о ведерко.
Адам и Ноэма вздрагивают, жмутся друг к другу. Авель и Ева встречаются в середине сцены, неподалеку от них.
Авель. Ты уверена, что твоя сестра со своим черномазым именно здесь?
Ева. Уверена.
Авель. Ну и потемки, ничего не видно.
Ева. А ты пальни по кустам, и порядок.
Авель. Обалдела? Возле «Плазы» только что шлепнули двух гангстеров.
Ева. Но убийц-то полиция ищет не здесь.
Авель. Как выстрелю – так сразу и начнут искать здесь.
Справа, от переднего плана, ощупью пробираются по игровой площадке Каин и Цилла. Авель с Евой ощупью пробираются мимо них направо, на передний план. Обе эти пары не сталкиваются.
Цилла. Ты уверен, что твой брат и эта белая именно здесь?
Каин. Уверен.
Каин и Цилла ощупью проходят совсем рядом с Адамом и Ноэмой.
Ну и потемки, ничего не видно.
Цилла. Нож при тебе?
Каин открывает складной нож.
Бей куда придется, и порядок.
Каин бьет ножом в пустоту подле Адамовой головы.
Каин. Ничего не вижу.
Цилла. Фонарика у тебя нет?
Каин. Есть.
Цилла. Так зажги.
Каин. Обалдела? Возле «Плазы» только что шлепнули двух гангстеров. (Бьет ножом в пустоту возле Ноэминой головы.)
Цилла. Но убийц-то полиция ищет не здесь.
Каин. Как включу фонарик – так сразу и начнут искать здесь. (Опять бьет ножом в пустоту возле Адамовой головы.) Не найдем мы их.
Цилла. Слишком уж темно.
Каин. Что будем делать?
Цилла. Пошли к южным воротам. Белая наверняка через них пойдет из парка.
Каин и Цилла крадутся мимо Адама и Ноэмы влево на передний план. Справа, с переднего плана, на игровую площадку опять пробираются Авель и Ева.
Авель. Не найдем мы их.
Ева. Слишком уж темно.
Авель. Что будем делать?
Ева. Пошли к северным воротам. Черномазый наверняка через них пойдет.
Авель и Ева исчезают справа в глубине сцены.
Адам и Ноэма разжимают объятия.
Ноэма. Моя сестра и ее приятель ушли.
Адам. И мой брат с подружкой тоже.
Ноэма. В этом городе нам вместе не жить.
Адам. Да.
Ноэма. В этой стране нам нигде вместе не жить.
Адам. Да.
Ноэма. Мы должны расстаться.
Адам. Да.
Ноэма. Навсегда.
Адам. Да.
Ноэма. А ведь я так тебя люблю.
Адам. Пропади пропадом этот мир.
Ноэма. Мне хочется, чтобы ты еще раз взял меня.
Адам. Мне тоже.
Ноэма. Но я слишком боюсь.
Адам. Я тоже.
Поднимаются на ноги.
Ноэма. Последний раз мы вместе и даже увидеть друг друга не можем.
Адам. Кромешная тьма.
Ноэма. Я пойду через западные ворота.
Адам. А я через восточные.
Ноэма уходит направо в глубь сцены. Адам – направо к переднему плану. Оба еще раз останавливаются, глядят по сторонам.
Уходят. В центре из глубины сцены выходят Авель и Енох, скованные друг с другом наручниками, левое запястье Авеля с правым Еноха. Садятся спина к спине на скамейку.
Енох. Полный идиотизм.
Авель. Нам поручили шлепнуть чрезвычайного посла наших друзей.
Енох. Знаю.
Авель. Чтобы наши друзья подумали, будто их чрезвычайного посла шлепнули наши враги.
Енох. Знаю.
Авель. Чтобы наши друзья присылали не только оружие, но и солдат.
Енох. Знаю.
Авель. Чтобы мы не истекли кровью в этих джунглях.
Енох. Знаю.
Авель. Для этого было совершенно необходимо незаметно улизнуть сразу после акции.
Енох. Совершенно необходимо.
Авель (смеется). А мы, стало быть, шлепнули не только чрезвычайного посла наших друзей, но и чрезвычайного посла наших врагов.
Енох. Обоих.
Авель (смеется). Напортачили по-страшному.
Енох. Ты ж мне вдолбил, будто чрезвычайный посол наших друзей, которого надо шлепнуть, тот, что справа.
Авель (смеется). Если смотреть от них.
Енох (тоже смеется). А я думал, от нас.
Оба хохочут.
Авель. Полный идиотизм.
Енох. Вдобавок нас еще и сцапали.
Хохот.
Авель. Глупей не бывает.
Енох. Просто нервы у нас не выдержали, когда мы увидали, что шлепнули обоих.
Смех умолкает.
Авель. Повешусь.
Енох. На чем?
Авель. Не знаю.
Енох. И заказчиков наших они тоже вычислили.
Авель. Ну и что теперь?
Енох. Не знаю.
Авель. Из политических соображений нас в этой стране даже не казнят.
Енох. Полный идиотизм.
Авель. Мы даже не герои.
Енох. Засадят в психушку.
Авель. Пожизненно.
Енох. Все как было, так и останется.
Авель (опять начинает смеяться). По-прежнему будут слать оружие вместо солдат.
Енох (тоже начинает смеяться). Сколько месяцев нас готовили, а мы прямой дорогой в дурдом.
Оба хохочут.
Авель. Полный идиотизм.
Енох. Глупей не бывает.
Авель. И мы этот дурдом вправду заслужили.
Остаются на скамейке. Входят Адам, Каин, Ева, Ада, Цилла, Ноэма. Начинается самый трудный эпизод: наркотики. Слышна негромкая ритмичная музыка. Сцена никоим образом не должна быть реалистическим изображением оргии наркоманов, она должна воплощать как бы идею воздействия наркотиков. Каждый играет сам по себе, даже когда образует с одним или несколькими партнерами самую невероятную группу или группы. Технически необходимо, чтобы во время этого эпизода Ева отправила все ящики с боеприпасами, кроме Авелева – он стоит на переднем плане справа, – в глубь сцены, к скамейке.
Все предметы, которые валяются на сцене, можно использовать в ходе этого эпизода. Например, вязанье Циллы-старухи или Авелев ящик боеприпасов (вместо барабана). Режиссерски следует отработать два момента: повышение цен и нарастающее веселье, каким актеры сопровождают всякую вариацию своей бессмысленной фразы. «Двигаться» значит внутривенно колоть героин, «баш» – доза наркотика. «Смотреть мультики» – принимать на сахаре ЛСД. «Снег» – это кокаин, его нюхают. Сами эти действия лишь как бы обозначаются намеком.
Адам. Мультик хочешь засмотреть?
Ева. Баш наищется?
Адам. Гони двадцать пять…
Каин. Пошли двинемся?
Ада. Мне бы снежку.
Каин. Три сотенных…
Ева. Одноугольное лицо двуугольной земли грызет треугольную дырку круглого ребенка.
Авель. Мультик хочешь засмотреть?
Цилла. Баш найдется?
Авель. Гони тридцатник.
Ева. Двуугольное лицо треугольной земли грызет круглую дырку одноугольного ребенка.
Енох. Снежку?
Ноэма. Мне бы двинуться.
Енох. Четыре сотенных.
Цилла. Треугольное лицо круглой земли грызет одноугольную дырку двуугольного ребенка.
Адам. Мультик хочешь засмотреть?
Ада. Баш найдется?
Адам. Гони тридцать пять.
Ева, Цилла. Одноугольная дырка двуугольного лица грызет треугольную землю круглого ребенка.
Каин. Пошли двинемся?
Цилла. Мне бы снежку.
Каин. Пять сотенных.
Ада. Двуугольная дырка треугольного лица грызет круглую землю одноугольного ребенка.
Авель. Мультик хочешь засмотреть?
Ноэма. Баш найдется?
Авель. Сороковник.
Ева, Цилла, Ада. Треугольная дырка круглого лица грызет одноугольную землю двуугольного ребенка.
Енох. Снежку?
Ева. Мне бы двинуться.
Енох. Шесть сотенных.
Ноэма. Одноугольный ребенок двуугольного лица грызет треугольную дырку круглой земли.
Адам. Пошли двинемся?
Цилла. Мне бы снежку.
Ада. Семь сотенных.
Ева, Цилла, Ада, Ноэма. Треугольный ребенок треугольного лица грызет круглую дырку одноугольной земли.
Ноэма. Мультик засмотреть хочешь?
Каин. Баш найдется?
Ноэма. Гони сорок пять.
Ева. Треугольный ребенок.
Цилла. Круглого лица.
Ада. Грызет одноугольную дырку.
Ноэма. Двуугольной земли.
Ева. Снежку?
Авель. Мне бы двинуться.
Ева. Восемь сотенных.
Каин. Одноугольное лицо двуугольной дырки грызет треугольного ребенка круглой земли.
Ада. Мультик засмотреть хочешь?
Енох. Баш найдется?
Ада. Гони пятьдесят.
Авель. Двуугольное лицо треугольной дырки грызет круглого ребенка одноугольной земли.
Ноэма. Пошли двинемся?
Адам. Мне бы снежку.
Ноэма. Девять сотенных.
Каин, Авель, Ева, Цилла, Ада, Ноэма. Треугольное лицо круглой дырки грызет одноугольного ребенка двуугольной земли.
Ева. Мультик засмотреть хочешь?
Адам. Баш найдется?
Ева. Гони пятьдесят пять.
Енох. Круглое лицо одноугольной земли грызет двуугольную дырку треугольного ребенка.
Ада. Снежку?
Авель. Мне бы двинуться.
Ада. Десять сотенных.
Каин. Круглая.
Авель. Дырка одноугольного.
Енох. Лица.
Ева. Грызет двуугольную.
Цилла. Землю.
Ноэма. Треугольного.
Ада. Ребенка.
Цилла. Мультик засмотреть хочешь?
Енох. Баш найдется?
Цилла. Гони шестьдесят.
Ева, Цилла, Ада, Ноэма и Енох расползаются в разные стороны с игровой площадки; Авель и Адам остаются лежать на полу; все вместе одновременно выкрикивают каждый стою бессмысленную фразу.
Ева (в хоре). Двуугольное лицо треугольной земли грызет круглую дырку одноугольного ребенка.
Цилла (в хоре). Треугольное лицо круглой земли грызет одноугольную дырку двуугольного ребенка.
Ада (в хоре). Двуугольная дырка треугольного лица грызет круглую землю одноугольного ребенка.
Ноэма (в хоре). Одноугольный ребенок двуугольного лица грызет треугольную дырку круглой земли.
Каин (в хоре). Одноугольное лицо двуугольной дырки грызет треугольного ребенка круглой земли.
Авель (в хоре). Двуугольное лицо треугольной дырки грызет круглого ребенка одноугольной земли.
Енох (в хоре). Круглое лицо одноугольной земли грызет двуугольную дырку треугольного ребенка.
Когда все, кроме Каина и Авеля, исчезают, Адам встает.
Адам. Круглый ребенок одноугольного лица грызет двуугольную дырку треугольной земли. (Смеясь, падает. Лежит возле Мелева ящика с боеприпасами, ногами к публике.)
Слева рядом с ящиком боеприпасов лежит головой к публике Авель. Справа, параллельно публике, – Каин. Все трое смеются, потом умолкают. Тишина. Адам поднимает голову.
Петух кричит (Встает, берет Авелев ящик боеприпасов, ставит его справа в глубине сцены, в метре от кучи хлама, образовавшейся в центре заднего плана: это жестяное ведерко, ящик с эмблемой Красного Креста, скамейка и еще три ящика боеприпасов. Затем становится на Авелев ящик и всматривается в задник.) Светает.
Каин. Скоро нас поставят к стенке.
Адам. Расстреляют. (Слезает с ящика, смотрит вперед, на двух остальных.)
Каин. Они меня пытали.
Авель. Меня тоже.
Адам. А меня нет.
Каин. Горящими сигаретами.
Авель. Бритвой.
Адам медленно идет к ним.
Каин. После пыток я во всем признался.
Авель. Знаю.
Адам. Я признался во всем, чтобы меня не пытали.
Авель. Знаю.
Адам (глядя вниз на Авеля). А ты?
Авель. Я ни в чем не признался.
Каин. Надо было отойти за холмы.
Авель. Но мы не отошли.
Адам опять отступает назад.
Адам. Через холмы не пройдешь.
Авель. Нас предали.
Каин. Да, наши друзья.
Адам. Они всех предают. (Садится на Авелев ящик боеприпасов.)
Каин. Остальные продолжают драться.
Авель. Конечно.
Адам. Моя борьба бессмысленна.
Авель. Возможно.
Каин. Если б мы победили, то установили бы свободу.
Адам. Справедливость.
Авель. И стали бы как наши друзья.
Каин. Ты нам не доверяешь?
Авель. Я никому не доверяю.
Адам. И себе тоже?
Авель. И себе тоже.
Тишина.
Адам. Один ученый говорил мне, что будь Земля меньше, у нее не было бы атмосферы, а находись она ближе к Солнцу, наверняка бы сгорела.
Авель. Вероятно.
Адам. Земля – это случайность.
Авель. Очевидно.
Каин. Человек способен мыслить.
Авель. Иногда.
Каин. Его идеи расстрелять невозможно.
Авель. Пожалуй.
Каин. Лучший мир впереди, в будущем.
Авель. Предположительно.
Адам. Ты пессимист.
Авель. Нас всех поставят к стенке.
Тишина.
Каин. Вот и настал этот день.
Справа из глубины сцены выходит Енох в каске и с пулеметом.
Енох. Встать.
Авель и Каин встают, спиной к публике. Адам тоже встает, медленно делает несколько шагов вперед, становится между ними, лицом к публике.
Руки за голову!
Адам, Каин и Авель повинуются.
Шагом марш!
Адам делает поворот кругом, шагает первым мимо Еноха вправо в глубину сцены, за ним – Каин и, наконец, Авель. Когда все трое уходят, Енох тоже поворачивается кругом – слышна пулеметная очередь.
Енох исчезает. Одновременно из-за кучи хлама в центре заднего плана появляются Ева, Ада и Ноэма. Остаются за кучей; на каждой кружевной воротничок, в руках ноты.
Ада. Франц Шуберт, «Песня странника к луне», сочинение восьмидесятое, номер первый.
Ева, Ада, Ноэма (поют).
Твой путь – небесный, мой – земной,
Мы движемся тропой одной,
Я мрачен, ты – ласкаешь глаз.
Откуда эта рознь меж нас?
Я от страны бреду к стране,
Так одиноко в мире мне,
Из леса в лес, с холма к холму —
Нигде я не в своем дому.
Твой путь то низок, то высок —
Где запад юн, где стар восток,
Из тьмы на свет, из света в тьму —
И всюду ты в родном дому.
Все небеса над головой
Являют дом родимый твой:
О счастье – близко ли, вдали —
Стоять среди родной земли![50]50
Перевод Е. Витковского.
[Закрыть]
Допев песню, бросают ноты в ведерко. Слева с авансцены входит Адам, ставит наискось перед публикой три больших пластмассовых кубика. Одновременно справа с авансцены входит Авель и тоже ставит наискось перед публикой три больших пластмассовых кубика. На кубики справа садятся лицом к публике Ада, Ева и Авель. На кубики слева, тоже лицом к публике, – Ноэма, Адам и Енох. Авель ставит рядом с собою на пол красный телефон. Все в наушниках, пристально глядят вниз, как бы на мониторы.
Из динамика наверху слышно тяжелое дыхание.
Адам. Сделать ничего нельзя.
Авель. Кранты. Крышка им.
Енох. Хватит об этом.
Ноэма. Бедняги.
Слева и справа от кучи хлама появляются на заднем плане Каин и Цилла в лунных скафандрах. Лиц под шлемами не видно, на плечах у обоих кислородные баллоны. Голоса доносятся через динамик наверху. Двигаются оба замедленно, как бы в «лупе времени».
Каин. Нам уже не взлететь.
Цилла. Что же делать?
Каин. Ничего.
Цилла. Спасти нас невозможно.
Каин. Мы оба это знаем.
Цилла. Как долго мы еще проживем?
Каин. Понятия не имею.
Цилла. Мы потеряли много кислорода?
Каин. Не знаю.
Енох. Кислорода почти не осталось.
Каин. Связь с Землей есть?
Цилла. Нет, прервана. Они нас еще видят?
Каин. Вряд ли.
Цилла. А слышат?
Каин. Нет.
Ноэма. Вот бы они удивились.
Адам. Им осталось всего ничего.
Цилла. Мы первые влюбленные на Луне. Через три недели сыграли бы свадьбу.
Каин. На Земле.
Цилла. Техас отчетливо видно, как раз там и была назначена наша свадьба.
Ада. Замечательная девушка.
Ева. На счастье, я подхватила краснуху.
Ада. Поздравляю.
Ева. А то бы сидела там наверху.
Цилла. Мы так ни разу и не любили друг друга.
Каин. Когда мы познакомились, в школе космонавтов это было запрещено.
Цилла. Из-за эмбриональных клеток.
Каин. Тебе не разрешалось беременеть.
Цилла. Из-за космических лучей.
Каин. И противозачаточные пилюли тоже были под запретом.
Цилла. Из-за космических лучей.
Каин. Треклятые космические лучи.
Ноэма. Дай сюда джин!
Авель бросает бутылку джина Еноху, а Енох – Ноэме.
Цилла. Зато я первая женщина на Луне.
Каин. В Mare Serenitatis.
Цилла. Давай будем любить друг друга.
Каин. Мы в скафандрах.
Цилла. Температура на поверхности сто восемьдесят градусов по Цельсию.
Ева. У нас потихоньку наступает такое же пекло.
Цилла. А что, собственно, означает – Mare Serenitatis?
Каин. Море Спокойствия.
Цилла. В Европе тоже спокойная, хорошая погода.
Каин. На всей Земле спокойная, хорошая погода.
Енох. Чтобы это установить, незачем лететь на Луну.
Цилла.
Ева. Что это она цитирует?
Авель. Шекспира.
Енох. «Ромео и Джульетту».
Ада. Она всегда была снобкой.
Каин. Черт! Сюда бы хоть одно деревце граната!
Ноэма. Он ругается.
Адам. Он всегда был храбрым парнем.
Цилла.
Поверь, мой милый, это соловей.
Ева. Опять Шекспир.
Авель. Уместней было бы послать привет отчизне.
Ада. Мы бы его сразу переключили на журналистов.
Каин. Вот свинство!
Авель. Он только что сказал «свинство».
Ноэма. Как сердце?
Адам. Сдает.
Цилла. Я весь монолог наизусть знаю.
Ада. Только этого нам и не хватало.
Цилла.
Та полоса совсем не свет зари,
А зарево какого-то светила…
Каин. Я уже почти не могу дышать.
Цилла. Читать дальше?
Каин. Нет.
Цилла. Давай вернемся к этой куче лома, которая была нашим лунным модулем.
Каин. Пойдем умирать.
Цилла и Каин исчезают в глубине сцены, по центру.
Адам. Ей остались считанные секунды. Она слишком много цитировала.
Из динамика доносится голос Циллы:
«Огнем факелоносца…» Тишина.
Ноэма. Сердце?
Адам. Остановилось.
Ева. Конец Шекспиру.
Ноэма. Аминь. (Пьет джин.)
Ада. Твое здоровье.
Ева. Я бы перед смертью спела государственный гимн.
Ноэма громко напевает мелодию американского гимна.
Адам. Заткнись!
Из динамика доносятся какие-то невнятные слова.
Он пытается произнести последнее слово.
Авель. Не разберешь.
Енох. Звучало непристойно.
Адам. Нет, скорее как «слава отечеству!».
Ева. Переключайте на журналистов!
Ада. Готово.
Из динамика доносится стон.
Ноэма. Господи, только бы он не ругался!
Из динамика слышен голос Каина: «От…»
Авель. Если он сейчас брякнет «Отчебучили хреновину!», полет на Марс отменят.
Из динамика голос Каина: «Отчизна…»
Адам. Мы спасены.
Енох. Журналисты будут в восторге!
Ноэма. Народ гордится героями космонавтами.
Ада. Еще как.
Авель. Героическая смерть – лучшего и желать нельзя.
Ева. Еще бы.
Адам. Звоните в Управление космонавтики.
Авель берет телефонную трубку, что-то тихо говорит.
Из динамика слышен последний стон.
Ноэма. Сердце?
Адам. Остановилось.
Ева. Все, давайте молиться.
Адам, Авель, Ева, Ада, Ноэма.
Отче наш, иже еси на небеси,
Да святится имя Твое,
Да приидет царствие Твое,
Да свершится воля Твоя
На небесах и на земли.
Авель. Ребята, полет на Марс состоится!
Енох. Переключай на журналистов.
Авель оставляет на полу красный телефон, Ноэма – бутылку из-под джина. Ева, Ада, Ноэма, Авель, Енох уходят направо в глубину сцены, бросая наушники в кучу хлама. Адам тоже бросает туда свои наушники, потом оглядывает сцену.
Адам. Ноэма.
Тишина.
Ноэма.
Слева входит Ноэма, берет в руки третий слева пластмассовый кубик.
Ноэма.
Ноэма несет кубик в глубину сцены, ставит его на скамейку.
Ноэма. Чего тебе здесь надо?
Адам. Я твой отец.
Ноэма. Что я, дура, что ли? (Притаскивает второй кубик слева.)
Адам. Как это понимать?
Ноэма. Я и так знаю, что ты мой отец. (Ставит на скамейку второй кубик.)
Адам. Немедленно возвращайся!
Ноэма. Что я, дура, что ли? (Притаскивает третий кубик слева.)
Адам. Тебе еще семнадцати нет.
Ноэма. Шестнадцать с половиной. (Ставит третий кубик перед скамейкой.)
Адам. Ты должна меня слушаться.
Ноэма. Что я, дура, что ли?
Адам. Я вызову полицию.
Ноэма смотрит на Адама, сунув пальцы в рот, громко свистит. Слева из глубины сцены появляются Енох, Каин и Авель.
Каин. Чего стряслось?
Ноэма. Гляньте на него.
Енох. Это кто же такой?
Ноэма. Мой предок.
Авель. Ну, кочумай! Шизанутый какой-то!
Енох ложится слева на пол, Каин усаживается возле кучи хлама, Авель облокачивается на стоящие на скамейке кубики. Все трое вызывающе пялятся на Адама.
Адам. Ноэма, Бога ради, что это за типы?
Енох. Чего он там про Бога бормочет?
Ноэма. Священник. (Ложится на пол, прижимается к Еноху.)
Каин. Католик или протестант?
Смех. Справа рядом с Авелем появляется Цилла. Авель обнимает ее за плечи.
Адам. Кто эти люди?
Цилла. Мы? Коммуна два-два-два.
Смех.
Ноэма. Тихо вы.
Слышен детский плач.
Слышишь, папуля?
Адам. Ребенок.
Ноэма. Мой ребенок.
Адам. Господи, Ноэма.
Ноэма. Чего ты заладил про Господа! Хватит, Тошнит меня от него, и от тебя тоже.
Адам. Кто отец?
Енох, Каин и Авель поднимают руку.
Что это значит?
Ноэма. У тебя что, совсем с головой плохо? Это значит, что один из трех отец моего ребенка и я не знаю, кто именно, потому что сплю со всеми тремя.
Адам. Ноэма, ты моя дочь.
Ноэма. Кто чья дочь, значения не имеет.
Адам садится справа, на средний кубик.
Адам. В твоем страшном мире я не смею даже произнести имя Господа, в которого верую.
Ноэма. И не надо, по-доброму тебе советую.
Адам. Я люблю тебя, Ноэма.
Авель. Я тоже.
Каин. И я.
Енох. И я.
Адам. Ты мое дитя, Ноэма. Вернись в родительский дом, вместе с ребенком.
Ноэма. Парни, мне пора кормить малыша. (Встает.) В общем, гоните старого дурака куда подальше. Надоел. (Уходит налево.)
Каин. Ну, старпер, подъемник!
Адам. Я не старпер, мне всего сорок.
Авель. В сорок аккурат и есть старпер.
Адам. Отпустите Ноэму со мной.
Енох. А мы ее не держим.
Адам. Я вызову полицию.
Каин. Пока они приедут, Ноэма давно слиняет в другую коммуну.
Адам. Я ее отец.
Цилла. Ну вот что, старпер, слушай внимательно: у вас свой мир, у нас – свой. Мы по горло сыты тем миром, который сделали вы, и законами, которые вы придумали, и вашими запретами, и вашей моралью, от которой нас воротит. Вас содержит государство-убийца. А мы на это государство плевать хотели. У вас все шмотки в невидимой крови. А у нас – просто в грязи. Вы проповедуете любовь, а мы по любви живем; вот и вся разница. Две тыщи лет у вас была возможность что-то сделать, теперь наша очередь. Усек? (Уходит налево в глубину сцены.)
Енох. Та-ак, пойду-ка я полежу с Ноэмой. (Уходит налево.)
Каин. Я тоже. (Уходит направо.)
Авель вразвалку подходит к Адаму.
Авель. Шнуруй отсюда, старый башмак. Чтоб духу твоего здесь не было. На кладбище катись. Полежи для тренировки.
Адам встает, бежит в глубину сцены направо. Авель сидит на корточках в середине сцены. Что-то пишет пальцем на полу.
Справа входит Ада. Она одета как в первом эпизоде с Авелем: азиатская шляпа, черная шаль на бедрах, в руках плошка для риса.
Ада. Что ты делаешь?
Авель. Пишу твое имя.
Ада садится рядом.
Ада. Когда его принесли?
Авель. Час назад.
Ада. Я могу его увидеть?
Авель. Нет.
Ада. Мне очень хочется увидеть его.
Авель. Лучше не надо.
Ада. Я знала, что его убьют.
Авель. Я тоже.
Ада. Мы победили?
Авель. Нет.
Ада. Победили нас?
Авель. Нет.
Ада. Мы когда-нибудь победим?
Авель. Нет.
Ада. Когда-нибудь победят нас?
Авель. Нет.
Ада. Но тогда эта война не имеет смысла.
Молчание.
Ты не ударил меня.
Авель. Нет.
Молчание. Слышна мелодия флейты.
Ада. Кому ты подаришь его флейту?
Авель. Сыну соседа.
Ада. Его тоже призовут?
Авель. Через три недели.
Ада. И тоже убьют.
Авель. Да.
Молчание.
Рис еще есть?
Ада. Нет, кончился.
Авель. А соевая мука?
Ада. Горсточку наскребу.
Авель. Я не голоден.
Ада. Я тоже нет.
Авель. Давай поедим завтра. (Поворачивается к Аде спиной.)
Ада. Вы его увезете?
Авель. Уже увезли.
Ада. Можно мне навестить его могилу?
Авель. Могилы нет.
Ада. Почему?
Авель. Земля чересчур твердая, чтоб копать могилу.
Ада. Тогда его съедят муравьи.
Авель. Нет, не съедят.
Ада. Вы его сожгли?
Авель. Огонь выдал бы нас.
Ада. Что вы с ним сделали?
Авель. Бросили в реку.
Ада. Река почти пересохла.
Авель. Сезон дождей так и не наступил.
Ада. Там кишат крокодилы.
Авель. Он мертв.
Слышен рев самолета. Ада поднимает голову.
Ада. Самолеты.
Авель и Ада уходят налево в глубину сцены.
Одновременно справа из глубины сцены выходит Адам с шезлонгом, сначала провожает взглядом самолеты, потом, уже начав говорить, медленно идет с шезлонгом по сцене, ищет подходящее место на солнышке.
Адам. Мне восемьдесят семь лет. Зовут меня Адам. Я хотел изменить мир. Я видел его несправедливость. Видел убожество бедных и алчность богатых. И понял, что есть эксплуатируемые и эксплуататоры. Вступил в профсоюз. Боролся за дело рабочего класса. Добивался повышения заработной платы, сокращения рабочего времени, оплачиваемых отпусков, справедливых пенсий. Я расклеивал плакаты, выступал с речами, организовывал демонстрации и забастовки. Был арестован и сидел в тюрьме; потом меня выбрали в парламент, и я вошел в правительство. Мир был изменен. Рабочие получали более высокую заработную плату, имели более короткий рабочий день, оплачиваемые отпуска, справедливые пенсии. Налоги на богатых были увеличены, бедность исчезла, но счастливее люди не стали. Новый мир не стал ни лучше, ни даже справедливее. Исчезнет одна несправедливость, а на ее месте тотчас возникнет какая-нибудь другая. Человек стал свободнее, но эта свобода не освободила его. Он имел больше, чем когда-либо, но в первую очередь имел себя. Стоял сам против себя и не знал, что с собой делать. И я, когда понял это, сложил полномочия, потому что тоже не знал, что с собой делать. (Садится в шезлонг слева на переднем плане.) Теперь вот смотрю на озеро, наблюдаю за лебедями. Я нахожусь в сумасшедшем доме. Врач, который лечит меня, сын рабочего. Я дал ему возможность получить образование. Теперь он мне сочувствует. Глупец!
Справа из глубины сцены появляется Енох в дождевике, задумчиво рассматривает три кубика.
Енох. Мне восемьдесят восемь. Зовут меня Енох. Я ученый-атомщик и космолог. (Берет в руки первый из трех кубиков, задумчиво его рассматривает.) Я исследовал недра атома… (Ставит первый кубик посреди сцены, берет второй и тоже задумчиво его рассматривает.) Я исследовал строение Солнца… (Ставит второй кубик сантиметрах в двадцати справа от первого, берет третий и задумчиво его рассматривает.) …и пытался осмыслить строение Вселенной. (Ставит третий кубик на первый и второй, задумчиво рассматривает все три.)
Адам слева на переднем плане встает, демонстративно поворачивает шезлонг в другую сторону, снова садится, на сей раз спиной к Еноху. Енох садится на второй кубик, опираясь правой рукой на третий.
Я пичкал своими познаниями компьютеры. Компьютеры выдавали формулы, в которых я еще худо-бедно разбирался. Я продолжал исследования. Копил новые знания. Снова пичкал ими компьютеры, и они снова выдавали формулы, в которых уже одни только компьютеры и разбирались, хотя сути их не понимали. Теперь я все смотрю и смотрю на формулу, которую выдали мне компьютеры, в ней последняя тайна этого мира, может статься Бог, но смысл ее мне непонятен – бессмысленная формула мирозданья.
Слева из глубины сцены появляется Авель с раскладным стульчиком, останавливается посредине, смотрит в публику, как художник, любующийся пейзажем, потом проходит в центр переднего плана, усаживается на свой раскладной стульчик.
Авель. Мне восемьдесят девять. Зовут меня Авель. Я художник. Начинал я с людей. Писал богатых и бедных, почтенных граждан и мошенников, поэтов, бродяг, композиторов и пьяниц. Потом я писал создания рук человеческих – эти ужасные здания и жутковатые машины. Еще позднее я писал пейзажи, сперва с людьми, потом без людей. А в конце концов решил, что не пристало мне создавать живописью пространственные иллюзии, отказался от перспективы и начал писать цветовые композиции. Напоследок я писал только круги и треугольники, не заполняя их красками, да еще линии и наконец оставил холст пустым. В таком виде живопись казалась мне наиболее честной. И вот, уже долгие годы выставляя один за другим пустые холсты, я решил, что холст тоже не нужен, и стал выставлять пустые рамы. Я пришел к выводу, что изобразимо, собственно говоря, лишь Ничто. Мои пустые рамы продавались за безумные деньги, и висят они во многих музеях. Когда же я отказался и от рам, чтобы представить Ничто в еще более чистом виде, мои картины перестали продаваться. Теперь я сижу здесь, на берегу озера, и пишу картины, мысленно стирая озеро и берег и воспринимая одно лишь Ничто… Мой санитар считает эти картины необычайно прекрасными, а главврач иногда поощрительно похлопывает меня по плечу. Я доволен своей судьбой и горжусь тем, что совершил. Я полностью выполнил художественную задачу, которую перед собой поставил.
Слева от середины сцены быстро появляется Каин, по-военному подтянутый, под мышкой у него садовый стул. Сначала он, минуя середину сцены, проходит направо, на передний план, резко поворачивается, выходит на авансцену, ставит свой стул рядом с красным телефоном, который так там и стоит со времени космического эпизода, щелкает каблуками и чопорно кланяется. На Каине коричневый китель и шляпа из тех, какие носят отставные офицеры или охотники.
Каин. Меня зовут Каин. Мне девяносто. Это единственное, что я знаю о современности, потому что об этом мне только что доложил человек в белом халате. Я люблю сады, но не этот вот, в котором сижу сейчас, а мой собственный. Люблю цветы… (Начинает, как автомат, ходить вокруг садового стула.) …тюльпаны, мак, дельфиниум, люпины, космеи, флоксы, циннии, незабудки, гладиолусы, мальвы, подсолнухи. (Садится на стул.) Больше всего я люблю розы. (С некоторым усилием кладет ногу на ногу – правую на левую.) Я всегда любил цветы. Возле лагеря был очень красивый цветник, заключенные тщательно за ним ухаживали, пололи, рыхлили. К сожалению, заключенные часто менялись. – Каждый полдень я в своей офицерской форме стоял возле газовых камер и наблюдал, как туда длинными вереницами загоняют узников, раздетых догола, – мужчин, женщин, детей. Я приказывал рыть массовые могилы, а когда они наполнялись, засыпать их землей и разравнивать. На них я и сажал цветы. Но с заключенными я обращался по-человечески. Площадь моих цветников все увеличивалась. Они пестрели яркими красками, пышно разрастались. (Снимает шляпу, носовым платком вытирает пот с внутренней кромки тульи.) Никогда я не видел таких красных цветов – таких тюльпанов, таких маков, такого дельфиниума, таких люпинов, таких космей, такого тагетеса, таких флоксов, таких цинний, таких незабудок, таких гладиолусов, таких подсолнухов, таких мальв, и розы были красивые, как никогда. (Смотрит на Авеля.) Кстати, и астры у меня были умопомрачительные.
Авель не реагирует, и Каин аккуратно кладет шляпу под стул.
Я люблю цветы, а поскольку любил их всю жизнь, то и был всегда, всю жизнь добрым человеком. Я люблю цветы, люблю цветы, люблю цветы.
Адам встает и, оставив на сцене свой шезлонг, уходит налево. Одновременно встает и Авель, берет свой раскладной стульчик и тоже уходит налево. Встает и Енох, равнодушно оставляет свою конструкцию из кубиков и уходит налево, в глубину сцены. Каин встает, снимает китель, вешает его на спинку стула, затем двигает стул влево, садится боком к публике и сквозь зачерненное стекло глядит налево вверх. Справа из глубины сцены появляется Ева. Она в легком халатике поверх платья, с газетой, в темных очках, нос прикрыт специальным козырьком. Ева поворачивает Адамов шезлонг к Каину, садится, начинает читать газету.
Регулярно слышны начальные такты Пятой симфонии Бетховена. Они доносятся как тихие барабанные удары.
Ева. Что ты делаешь?
