Текст книги "Замок (сборник)"

Автор книги: Фрэнсис Пол Вилсон (Уилсон)

сообщить о нарушении

Текущая страница: 45 (всего у книги 46 страниц)

Не будь всем ясно, что Грейс умирает, оказавшись в железных клещах безжалостных рук Эммы, эта сцена напоминала бы пьесу театра абсурда.

– Освободите Грейс от нее! – наконец крикнул монах. – Она убьет ее!

Билла так и подмывало помочь, но и без него в борьбу включилось слишком много перевязанных (как странно!) рук, мешая друг другу.

Избранные завопили еще неистовее и испуганнее, когда лицо Грейс стало землисто–серым. И тогда от их группы отделился тот самый, кого звали Мартин, и поспешил мимо того места, где Иона Стивенс старался избавиться от своих пут, в самый дальний угол гостиной. Там он схватил в руки какой–то предмет, стоявший у стены.

Билл понял, что это топор, только тогда, когда Мартин поднял его над головами сцепившихся женщин. На мгновение оцепенев от ужаса, Билл выкрикнул что–то, пытаясь остановить Мартина, и бросился вперед, в надежде дотянуться до топорища. Брат Роберт оказался рядом с ним. Он тоже намеревался схватить руку Мартина. Но они опоздали. Прежде чем им удалось вмешаться, лезвие топора тускло блеснуло в воздухе и, описав дугу, опустилось на самую макушку головы Эммы Стивенс. Раздался леденящий душу треск раскалывающегося черепа.

Негодование, потрясение и ужас слились воедино в криках невольных свидетелей этой сцены, и Билл тоже не мог сдержать вопля. А потом они все отпрянули, словно пошатнулись соломенные чучела. Грейс осела на пол, тяжело дыша и держась за горло, а Эмма зашаталась и, качаясь, пошла по кругу с широко раскрытыми глазами, в которых застыло недоумение. Руки ее конвульсивно дергались, из окровавленной головы торчало лезвие топора, а топорище подрагивало в воздухе за спиной, как дубинка.

Потом она вдруг выпрямилась и какое–то мгновение, казавшееся бесконечным, стояла на цыпочках; все ее туловище, руки и ноги одеревенели, а глаза закатились. Наконец она пошатнулась, тело ее обмякло, и она повалилась на ковер, лицом вниз.

Билл с трудом сдержал рвоту. Рядом с ним стонала Кэрол. Многие из Избранных упали на колени и молились. Брат Роберт бросился к Эмме, спеша совершить обряд соборования. Мартин помог Грейс подняться на ноги. Она попыталась что–то сказать, указывая на тело Эммы, но не смогла произнести ни слова.

– Я должен был это сделать, – бормотал Мартин, нервно гладя руку Грейс своей дрожащей ладонью. – Она собиралась убить тебя. Я не мог смотреть, как ты умираешь. Я должен был это сделать?

Кэрол прижалась к Биллу, рыдая, а он обернулся и посмотрел на Иону Стивенса, спокойно сидевшего на своем стуле. У него на глазах только что убили жену, но лицо его выражало не больше эмоций, чем если бы прихлопнули муху.

Мартин показал на Билла.

– Свяжите его! Быстро! Пока опять что–нибудь не случилось!

Билл был слишком потрясен, чтобы сопротивляться, когда ему скрутили руки и оттащили от Кэрол. Эмма Стивенс… мертва… убита топором. Он видел смерть и раньше – тихо наступавшую в постели после соборования, совершенного им, и даже насильственную – убийство в Гринвич–Виллидже, свидетелем которого он оказался! То была смерть людей незнакомых, и настигала она их под покровом ночи. Но сейчас на его глазах средь бела дня произошло зверское убийство!

К тому времени когда Билл пришел в себя и поборол смятение, в котором пребывали его мысли и чувства, он оказался в кресле крепко связанным веревками. Монах все еще читал молитвы над телом Эммы.

– Что вам здесь нужно? – спросил Билл Мартина.

– Остановить Антихриста, прежде чем он родится, – ответил тот. Позади Мартина он увидел женщин, окруживших плотным кольцом Кэрол, и тут весь ужас происходившего стал ему ясен.

14

Брат Роберт в последний раз благословил тело несчастной женщины, встал на ноги и огляделся.

Он слышал крики протеста отца Райана и вопли молодой женщины, которую вели из гостиной вниз, в прихожую. Ему хотелось убежать отсюда, скрыться, но он знал, что не может этого сделать. Молодая женщина – его сердце откликалось на ее страдания – невиновна, она не знает, кого несет в себе. Но нет никаких сомнений в том, что внутри ее растет сгусток абсолютного Зла, от которого веет ледяным холодом, словно в гостиную ворвалась струя арктического воздуха. Этот холод пронизывал монаха до костей, как свирепый северный ветер. Увы, все правильно, она не ошиблась в выборе места назначения.

Брат Роберт посмотрел на иезуита. Он с самого начала знал, что от него потребуется максимум самообладания, но видеть священника привязанным к стулу оказалось выше его сил. У него родилось ощущение, что все разваливается, что он теряет контроль над ситуацией, если, конечно, обладал им раньше.

Монах снова бросил взгляд на тело, лежащее у его ног, и почувствовал комок в горле.

– Что вы натворили? – крикнул он Избранным. – Мы ведь не толпа дикарей. Мы совершаем Божье дело! Убийство – не Божье дело!

– Вам это не сойдет! – предостерег его отец Райан.

– Конечно, сойдет, – услышал монах голос второго пленника, который произнес эти слова холодным, бесстрастным тоном, не спуская пристального взгляда с Мартина. – Они убьют всех нас.

Брат Роберт обернулся к одноглазому мужчине и почувствовал, что тот излучает ненависть. В нем тоже скрывалось зло.

– Я не желаю этого слышать! – воскликнул брат Роберт, не узнавая собственного голоса. – Никакого убийства не было: совершена страшная, трагическая ошибка. И Мартин ответит за нее – земным властям и Богу!

– Но я совершил это во имя Бога!

Брат Роберт внезапно рассердился.

– Как ты смеешь так говорить! Тебе нет оправдания! Нет и не будет!

Мартин с несчастным видом посмотрел на него, повернулся и выбежал из дома. Потом послышался шум мотора и визг покрышек, заскользивших по мокрому асфальту, когда машина с ревом сорвалась с места.

На мгновение воцарилось молчание. Мир. Порядок. Хаос и смятение развеялись. Монах подошел к окну и, сняв одну из тяжелых штор, осторожно закрыл ею неподвижное тело мертвой женщины. Затем собрал Избранных вокруг себя.

– Давайте помолимся, чтобы Бог направил Грейс на верный путь и дал ей силы сделать то, что определено Его волею.

Когда начали читать «Отче наш», иезуит и второй мужчина стали рваться, пытаясь сбросить свои путы. Но брат Роберт знал, что веревки крепки, а викторианские стулья сделаны из прочного дуба. Ни те, ни другие не поддадутся и на дюйм.

15

Кэрол отчаянно боролась с женщинами, которые с каменными лицами тащили ее в кухню. Однако они были исполнены такой же решимости не отпускать ее, с какой она старалась освободиться. А их было четверо.

– Пожалуйста, тетя Грейс! – молила Кэрол, рыдая от собственной беспомощности. – Пожалуйста! Не делай этого!

Грейс старалась не смотреть на нее. Она прошла вперед, держа в руках пакет из бакалеи Гристеда. На ее шее виднелись кровоподтеки, голос звучал хрипло.

– Это воля Божья!

– Но это мой ребенок! Мой и Джима! Он – все, что у меня осталось от мужа! Пожалуйста, не отнимай его у меня!

– Воля Божья, – отвечала Грейс, – не моя.

Когда они вошли в кухню, Грейс показала женщинам, державшим Кэрол, на прямоугольный кухонный стол с тяжелыми ножками.

– Положите ее сюда.

Кэрол закричала, сопротивляясь с удвоенной силой. На мгновение ей удалось высвободить одну руку, и она принялась молотить ею женщин по голове и лицу, но они быстро сумели снова скрутить ее. Кэрол попыталась использовать те немногие силы, которые у нее оставались, чтобы вырваться от них, когда они подняли ее за руки и ноги.

Оказавшись в воздухе, без точки опоры, Кэрол, не стыдясь, завопила от страха. Мужество оставило ее. Она громко молила Бога спасти ее, прийти и сказать этим маньякам, что нет на то Его воли, убить их прямо здесь на месте за то, что они делают с ней.

Женщины не обращали на нее внимания. Казалось, они оглохли. А Грейс, Грейс стояла у мойки, мыла руки, а потом занялась чем–то у разделочного стола, загораживая его своим толстым телом.

Кэрол, чувствуя спиной жесткую поверхность столешницы, лежала, пригвожденная к ней женщинами, беспомощная, все время, пока Грейс возилась возле разделочного стола. Когда она повернулась, ее лицо походило на страшную маску, глаза налиты кровью, кожа в багрово–синих пятнах от недавней попытки ее задушить. В одной руке в резиновой перчатке она держала марлевую повязку.

– Прошу тебя, тетя Грейс! Прошу тебя!

Тетя прижала повязку ко рту и носу Кэрол. Она была влажной и холодила, как лед. Сильный сладковатый запах обжег Кэрол горло, она начала задыхаться. Отчаянно сопротивляясь, она попыталась сбросить повязку и вдохнуть свежего воздуха, но не смогла.

И тогда постепенно, против ее воли, ею овладело пленительное ощущение небытия, которому она в конце концов подчинилась.

16

Грейс, прижимая марлю с хлороформом к лицу Кэрол, плакала.

Я знаю, что ты никогда меня не простишь, дорогая. Но когда–нибудь, я надеюсь, поймешь.

Наконец Кэрол перестала сопротивляться. Сначала руки, потом ноги расслабились. Когда Грейс убедилась, что племянница без сознания, она отняла марлю и послушала некоторое время, ровно ли та дышит. Грейс не хотела давать слишком много хлороформа. Чрезмерная доза вредна для печени, а также может привести к остановке дыхания. Нужно дать ровно столько, чтобы Кэрол не чувствовала боли и чтобы ее мышцы расслабились, а она, Грейс, смогла бы сделать то, что надлежало.

– Кэрол! – позвала она. Ответа не последовало. Она провела кончиками пальцев по ресницам племянницы, но реакция отсутствовала.

Хорошо. Хлороформ подействовал.

Она откинула волосы с потного лба Кэрол и посмотрела в ее полуоткрытые глаза.

– С тобой все будет хорошо, – прошептала она. – Доверься мне. Ребенок–Сатана внутри тебя будет удален, но тебе я не сделаю ничего плохого.

Она выпрямилась и повернулась к женщинам.

– Ладно, – сказала она. – Теперь вы можете отдохнуть, но оставайтесь на месте.

Она не хотела, чтобы Кэрол, придя в себя, скатилась со стола и ушиблась. Когда женщины отпустили руки и ноги Кэрол, Грейс заметила синяки в тех местах, где они держали ее во время борьбы. Вид каждого такого синяка болью отозвался в сердце Грейс.

Обращаясь к женщинам, стоящим у Кэрол в ногах, она приказала:

– Разденьте ее.

Они медлили, смущенно переглядываясь. Грейс поняла, что они чувствуют себя в этой кошмарной ситуации так же неловко, как и она.

– Ниже талии, – подсказала им Грейс. – Платье можно не снимать.

Когда женщины стали поднимать подол у сарафана Кэрол, Грейс подошла к двери из кухни и закрыла ее. Слова молитвы, читаемой в гостиной, теперь больше не доносились сюда. Но Грейс закрыла дверь не по этой причине. Хотя все они находились здесь, выполняя священную миссию, она не позволит мужчинам–Избранным даже случайно увидеть наготу Кэрол.

Женщины задрали подол юбки до шеи Кэрол и подоткнули его ей под спину. Потом они стянули до самых лодыжек бежевые хлопчатобумажные трусики, открыв треугольник светло–каштановых волос на лобке. Между ногами лежала гигиеническая прокладка. Когда женщины вынули ее, Грейс обратила внимание, что на ней нет следов крови.

Грейс с тоской посмотрела на чистую прокладку.

Если бы тогда, два дня назад, ты потеряла ребенка, ничего этого не потребовалось бы.

Грейс надела хирургические перчатки и разложила стерильные инструменты на продезинфицированных салфетках. Она объяснила женщинам, стоявшим в ногах, в каком положении надо поставить ноги Кэрол: согнуть каждую в колене, притянуть к животу и отвести в стороны на несколько дюймов. Так и держать в этом положении во время всей операции.

В положении литотомии.

На какое–то мгновение Грейс пришлось отвести взгляд от промежности Кэрол. Ей больно было видеть ее такой беззащитной и уязвимой. Но она взяла себя в руки, приободрившись мыслью, что уязвим стал Антихрист. А только это имело значение.

На полу около ее ног Грейс почувствовала какое–то движение. Она глянула вниз и подавила крик. Младенец, голый девятимесячный младенец, подползал к ней из–под стола. Он схватил ее за ногу и встал. Теперь она видела, что это был мальчик. Он доверчиво смотрел на нее широко раскрытыми голубыми глазами.

«Не делай этого, – сказал младенец голосом пятилетнего ребенка. – Пожалуйста, не убивай еще одного беспомощного младенца!»

Грейс закусила губу, чтобы не закричать. Очевидно, именно об этом ее предупреждал мистер Вейер. О страхе, который терзал ее больше всего, о чувстве незабываемой вины. Она отвела глаза в сторону.

Еще один младенец, девочка, сидел на животе Кэрол и смотрел на Грейс с выражением укора на пухлом личике. Девочка заговорила тем же голосом:

«Разве ты недостаточно уже поубивала нас? Неужели ты собираешься пополнить длинный список своих жертв еще одной?»

Грейс закрыла глаза, чувствуя, что пол уходит у нее из–под ног.

«Ты не можешь от нас спрятаться, – продолжал голос, звуча все громче. – Мы всегда с тобой. Куда бы ты ни пошла, мы там ждем тебя.

Открой глаза, Грейс Невинс. Все твои жертвы собрались здесь. Открой глаза и посмотри, что ты с ними сделала!»

Грейс вынуждена была подчиниться. Она на мгновение открыла глаза и снова крепко зажмурилась, борясь с позывами рвоты, подступившей к самому горлу. Ей пришлось ухватиться за край стола, чтобы не упасть.

Кровь. Вся кухня была залита ею. И повсюду виднелись изуродованные младенцы – с вырванными конечностями, выскобленными лицами, выпотрошенными туловищами. И они двигались!

А голос ребенка не затихал:

«Посмотри, что сделали с нами твои инструменты! Если бы не ты, эти младенцы остались бы в живых и сейчас работали, любили, имели собственных детей. Пожалуйста, не трогай еще одного из нас! Пожалуйста!»

Но Грейс решительно выпрямилась, она не сдастся. Это все уловки Сатаны. Все это нереально. Демон побеждает с помощью лжи и обмана. Она же, чтобы одолеть его, прибегнет к силе Божьей.

Она открыла глаза и заставила себя посмотреть на кровавую бойню. Конечно, ничего этого на самом деле нет. Ее помощницы спокойно оставались на своих местах, не замечая окружавшего их побоища.

«Убийца!» – прокричал младенец на животе Кэрол, но Грейс только улыбнулась ему.

И тогда кровь, изуродованные трупы и обвиняющие ее младенцы начали исчезать. Через несколько секунд они исчезли без следа, будто и не появлялись вовсе.

Грейс наконец пришла в себя и смогла перевести дыхание, которое до сих пор удерживала, чтобы ее не вырвало. Она заставила себя вернуться к делу, которое ей предстояло. Трясущейся рукой она протерла племяннице область лобка тампоном, пропитанным бетадином, затем окунула большой, обвязанный внизу марлей зонд в коричневую антисептическую жидкость и протерла внутри влагалища. Она чувствовала себя отвратительно. Ей казалось, будто она насилует собственную племянницу, но это делалось для предотвращения инфекции. Пострадает только ребенок–Сатана. Ему не избежать этого, как бы он ни старался разными мерзкими видениями помешать ей выполнить ее священную миссию.

17

А эти подонки молились! Иона скрипел зубами от ярости и бессилия, слушая, как паршивые ублюдки творят заупокойные молитвы. Он гневно смотрел на укрытое занавесом тело Эммы на ковре. Топорище, торчавшее из ее затылка, приподнимало укрывавшую ее штору, образуя над головой некий навес, но все же ее тело оставалось скрытым, и это, по–видимому, облегчало святошам исполнение их религиозного долга. Сейчас они стояли вокруг, бормоча свои никому не нужные «Отче наш», «Аве Мария» и слова покаяния. Вот дураки–то!

Хуже всего было осознавать, что он уже давно освободился бы, будь у него возможность двигаться. Он раскачивал бы этот проклятый стул, тряс его и шатал до тех пор, пока не сломал бы, а уж тогда он сумел бы развязать веревки.

Но они не давали ему и шевельнуться. Каждый раз, когда он пытался раскачать стул или повернуться сам, руки кого–нибудь из этих придурков опускались ему на плечи и приковывали к месту.

Долгие годы ожидания, подготовки, надежд, планов – по существу, сама его жизнь – все пошло прахом из–за этой жирной суки Грейс Невинс, которая была совсем рядом, в соседней комнате. Эта мысль сводила его с ума. Он был готов на все, чтобы убить проклятых святош.

И он убьет их всех. Иона запомнил их лица. Он проведет остаток своих дней, завлекая их одного за другим в ловушку и медленно лишая каждого жизни.

Внезапно он окаменел.

Что–то в комнате изменилось. Что–то появилось в воздухе, росло и усиливалось. К счастью, никто, кроме Ионы, этого не замечал. Он заставил себя расслабиться. Может быть, еще не все потеряно. Того можно еще спасти.

От откинулся назад и стал наблюдать. Что–то должно произойти.

Какое–то чудо.

18

– Вы недостойны произносить эти молитвы! – кричал Билл. Но они, словно не замечая его присутствия, продолжали молиться, склонив головы и сложив перед собой руки.

Чтобы не слышать их молитв, Билл стал думать о Кэрол. Несколько минут назад ее мольбы и раздирающие душу рыдания внезапно прекратились, после чего он услышал, как закрыли дверь в кухню. «Боже мой! Боже мой! Что они делают с ней там?» Он чертовски хорошо знал, что они делают, но разум отвергал страшную догадку, особенно потому, что творилось это во имя Бога. Если бы только они послушали его! Если бы только… Штора, которой была укрыта Эмма, шевельнулась. Билл уставился на нее, не повторится ли увиденное, в полной уверенности, что ошибся. Но штора снова шевельнулась. Ему стало нехорошо. Это не было случайное движение коченеющего тела, если такое вообще возможно. Тело Эммы Стивенс поднималось под шторой.

Молитвы застряли в горле брата Роберта и так называемых Избранных, когда они заметили это. В комнате воцарилась мертвая тишина, они застыли на месте и, раскрыв рты, смотрели на тело, поднимавшееся под шторой. Билл тоже лишился дара речи, но тайком бросил взгляд на Иону Стивенса и испугался при виде того, как сверкают, жадно следя за происходящим, его глаза и кривятся губы в усмешке.

Штора соскользнула на пол, и перед теми, кто был в гостиной, предстала Эмма – окровавленный топор все еще торчал из ее проломленного затылка. Она неуверенно, медленно повернулась к ним лицом; ее широко раскрытые глаза ничего не выражали, нижняя челюсть отвисла, на лбу и щеках чернели пятна засохшей крови.

В следующее мгновение оцепеневшие Избранные, все, кроме одного, бросились вон из комнаты. Крича и натыкаясь друг на друга, они спешили убежать от страшного зрелища. Спустя минуту Билл услышал, как с места сорвалась машина. Несомненно, кое–кто из них удрал, ища безопасного убежища у себя дома иди в церкви по соседству, но несколько мужчин осталось, сбившись в кучу в полутемной прихожей.

Только брат Роберт не двинулся с места.

Он вытащил из–под монашеского облачения блестящее медное распятие и поднес его к лицу Эммы.

– Возвращайся в ад, демон! – крикнул он. – Назад в преисподнюю, из которой ты вылезла.

Она склонила голову набок и вперила взгляд в распятие. Затем протянула руку и дотронулась до него, слегка поглаживая пальцами фигуру Христа.

Потом ее пальцы сжались, и она выхватила длинное, тонкое на конце распятие из забинтованной руки брата Роберта.

– Нет! Не смей брать его! – закричал он, не делая, однако, попытки отобрать у нее распятие. Он просто стоял и смотрел на нее, как и двое других свидетелей этой сцены.

Какое–то время Эмма держала распятие между ними длинным концом вниз. Она ухватилась за верхнюю часть, сжимая пальцами голову Христа.

Длинный тонкий конец, изображавший сам крест, сверкал в воздухе, делая медное распятие брата Роберта похожим на искусно выделанный кинжал. Эта мысль едва успела мелькнуть в уме Билла, когда Эмма молниеносным движением выбросила вперед руку и, зловеще ухмыляясь, глубоко погрузила тонкий конец распятия в грудь брата Роберта, слева, там, где сердце.

Вскрикнув от неожиданности он отпрянул назад. Из раны хлынула кровь, расползаясь по пелерине алым пятном, точно на груди его распускался ярко–красный цветок. Он тупо посмотрел вниз на торчавшее из груди распятие, на взиравшего на него окровавленного Христа. Кровь била неровными толчками, подчиняясь беспорядочному ритму его предсмертно трепетавшего сердца. Брат Роберт посмотрел вверх, потом вокруг, и в конце концов его глаза остановились на Билле.

Билл содрогнулся под взглядом этих испуганных, страдающих глаз, но заставил себя выдержать его. Потом он увидел, как жизнь покидает их. Рот брата Роберта приоткрылся в тщетной попытке что–то произнести, но только струйка крови медленно потекла по бороде. Он рухнул навзничь, точно спиленное дерево, дернулся один раз и затих.

– Да смилостивится Господь над вашей душой, – произнес Билл вполне искренне.

Он поднял глаза и увидел, что Эмма уже забыла о своей жертве. Онемевши от страха, он смотрел, как она обошла его и направилась к кухне, и, пока она шла, топорище, торчавшее из ее затылка, мерно покачивалось при каждом ее шаге.

19

Грейс прервалась на мгновение, услышав крики и шум в гостиной. Но потом все стихло. Несомненно, Иона Стивенс пытался вырваться, и мужчинам пришлось утихомирить его. Хорошо, что их там много. Они обеспечат ей достаточно времени, чтобы завершить порученное ей Богом дело.

Все было готово.

Женщины придали Кэрол требуемую позу. Ее влагалище и промежность продезинфицированы бетадином. Третья женщина стояла в изголовье, готовая дать Кэрол дополнительную дозу хлороформа, если это понадобится. Еще одна женщина, стоя сбоку, держала в руках лампу.

Грейс смазала холодный стальной расширитель и вставила его во влагалище Кэрол.

Нет. Не Кэрол. Просто во влагалище. Грейс нужно отрешиться от того, что это Кэрол. Только тогда она справится со своей задачей. Это не ее племянница, это кукла, живой манекен.

Сначала она вставила расширитель боком, потом повернула его на девяносто градусов и сжала ручки. Его ложки разошлись, и складчатые стенки влагалищного канала лежали перед ней открытыми. Небольшое изменение угла, и стала видна шейка матки, розовый кружок размером с монету в 25 центов с глубокой ямочкой в центре – устьем матки, воротами в матку Кэрол…

Нет. Просто в матку. Чью–то матку. Кого угодно, но не Кэрол.

За шейкой матки, за устьем рос Антихрист.

Она взяла маточный зонд, тонкий металлический стержень с небольшой шишечкой на конце. Им она определит глубину полости матки Кэрол, нет, не Кэрол, а кого–то другого. Зная ее, она сможет избежать главного осложнения аборта – прободения матки.

После зондирования она постепенно расширит устье шейки, вводя изогнутые стальные расширители до тех пор, пока оно станет достаточно широким, чтобы пропустить кюретку.

Тогда она начнет выскабливание.

Она будет очищать внутренние стенки матки до тех пор, пока не удалит зародыш ребенка–Сатаны. А после этого возьмет окровавленные пленки и кусочки ткани и сожжет их в камине, а пепел развеет по ветру!

И мир будет еще раз спасен.

20

Кэрол медленно приходила в себя, прежде всего обретая зрение. Она смотрела на свое тело откуда–то сверху. Ей казалось, будто она заглянула в ущелье. Волосы на лобке были его дном, а поднятые бедра – высокими стенами, внутри которых виднелась голова Грейс, Кэрол попробовала пошевелиться, крикнуть, но ее конечности и язык не слушались.

Все кончено? Они убили ее ребенка?

Если бы только я могла двигаться!

Потом она услышала голос Грейс:

– Приступаем.

Значит, еще не все пропало. Она еще сможет что–то сделать! Но ей нужна помощь – одна она не справится.

Она подумала о родителях, погибших много лет назад. Если бы они могли сейчас прибежать сюда и спасти ее! Ее отец отшвырнул бы Грейс прочь и такое бы устроил ей за то, что она собиралась сделать!

Кэрол опять попробовала пошевелить руками и ногами, и в этот раз почувствовала, что они чуть–чуть ее слушаются. Но недостаточно. Ей надо сбежать от них, но для этого она слишком слаба.

Если бы только Джим был здесь – он разметал бы их всех и освободил ее.

Но Джим мертв, так же как и ее родители. И Эмма. Все они умерли. Может быть, нет в живых теперь и Билла, и Ионы. Мертвые ничем не могут ей помочь. Придется во всем полагаться только на себя. И начать сейчас же.

Женщины, державшие ее за ноги, были смущены и растеряны, а за руки ее никто не держал вообще. Кэрол напрягла все силы и сумела немножко повернуться на бок. Она попыталась продолжить это движение, чтобы скатиться со стола. Но тут услышала, как закричала переполошившаяся Грейс, и почувствовала, что невидимые руки снова укладывают ее на спину.

Именно в этот момент она увидела, как в ущелье над головой Грейс появилось ухмыляющееся лицо Эммы, перепачканное кровью, с невидящими глазами.

21

Осторожно продвигая зонд к шейке матки, Грейс подняла глаза и увидела, что Кэрол смотрит на нее. Лицо племянницы выражало ужас. Ее ноги сдвинулись с места, низ живота напрягся, выталкивая расширитель, и тот упал на пол.

– Она приходит в себя! – закричала Грейс и посмотрела на женщину, стоявшую в изголовье. – Добавь еще хлороформа! Быстро!

Но женщина, казалось, не слышала ее слов. На ее лице тоже появилось выражение ужаса. Она завороженно смотрела на что–то над головой Грейс и позади нее. Внезапно остальные женщины закричали и отскочили от стола.

– Что случилось? – воскликнула Грейс. – Не отпускайте ее!

Но тут холодная рука легла ей сзади на шею и сдавила железной хваткой.

22

Ужас, охвативший Кэрол, медленно отступал, потому что она поняла: ее никто больше не держит. Ей снова удалось повернуться на бок, но, сделав это слишком резко, она почувствовала, что падает со стола. Она больно ударилась о покрытый линолеумом пол и какое–то время лежала оглушенная.

Не обращая внимания на боль, головокружение и тошноту, Кэрол ухватилась за ножку стола и встала на колени, инстинктивно одернув на себе юбку. Хотя под юбкой она была голая, тонкая ткань давала Кэрол ощущение защищенности.

Посредине кухни боролись Эмма и Грейс. Эмма старалась обхватить шею Грейс, но на этот раз Грейс давала, ей отпор, не позволяя сжать шею смертельной хваткой, как раньше в гостиной. И топор, о Боже, топор все еще торчал в затылке Эммы!

Остальные женщины держались от них подальше, тесно прижимаясь спинами к стенам, как любители аттракциона «Катание на вращающемся круге».

Двое мужчин появились из прихожей, робко, как мыши, наблюдающие битву двух кошек. Они перешептывались.

Где же остальные, особенно этот тощий Мартин? – подумала Кэрол.

Внезапно Грейс, задыхаясь, закричала, и Кэрол увидела, что Эмма медленно сжимает ее шею. Все еще чувствуя слабость и мучительную тошноту, Кэрол попыталась разобраться в своих противоречивых эмоциях. Она хотела, чтобы Грейс помещали, убрали ее куда–нибудь, где она не сможет ей опять угрожать или повредить ее ребенку, но совсем не хотела, чтобы ее убили, во всяком случае, чтобы ее убила та женщина – ходячий мертвец, который когда–то был Эммой Стивенс.

Бедственное положение Грейс, по–видимому, придало храбрости мужчинам, топтавшимся в дверях кухни. Они бросились вперед и попытались оттащить Эмму. На помощь им пришли две женщины. Совместными усилиями им удалось освободить Грейс, отодрав руки Эммы от ее шеи и разведя их в стороны. Пока Грейс, хватая ртом воздух, приходила в себя, Эмма расшвыряла Избранных и потянулась к своему затылку. Все с той же застывшей на ее лице ухмылкой, очевидно не испытывая ни малейшего неудобства, она принялась, взявшись за топорище, раскачивать его вверх и вниз, пока с хрустом и хлюпаньем не вытащила топор из своей головы.

Кэрол, как и все другие в комнате, поняла, что сейчас, скорее всего, произойдет, но не могла сделать ни шагу, чтобы предотвратить несчастье. Не двинулись с места и Избранные. И сама Грейс тоже.

По–прежнему кривя рот в страшной улыбке, Эмма взмахнула топором так высоко, что его окровавленное лезвие чуть не коснулось потолка. Грейс взвизгнула и подняла руки, прикрывая ими голову, но пользы ей это не принесло. Топор опустился с невероятной быстротой и смертоносной силой.

Кэрол издала вопль и отвернулась еще до того, как топор ударил, но услышала страшный треск, крики и топот, а потом тяжелый глухой удар по полу.

После этого наступила тишина.

Кэрол медленно открыла глаза, не в силах приподнять голову. На полу по другую сторону стола она увидела неподвижно вытянутую руку и лужу крови. Борясь с тошнотой, она подняла глаза. Эмма все еще стояла посредине кухни, качаясь на негнущихся ногах. Она посмотрела на Кэрол, и на мгновение в ее мертвых глазах появилось что–то человеческое, быть может, что–то от прежней Эммы. Но только это была несчастная, бесконечно несчастная Эмма.

Она протянула руку и показала на дверь в прихожую. Кэрол с трудом поднялась на ноги и, спотыкаясь, пошла к двери, далеко обходя Эмму и стараясь не смотреть на неподвижное тело в луже крови на полу. Пройдя мимо, она побежала.

Уже в прихожей Кэрол услышала стук от падения на пол второго тела там, в кухне, но не обернулась.

Подойдя к двери в гостиную и увидя Билла, привязанного к стулу, но все еще живого, Кэрол едва не потеряла сознание. Она хотела, громко выкрикивая его имя, броситься к нему и, прижавшись, выплакать все горе, гнев, ужас, разрывавшие ее грудь. Но она не могла этого сделать. Так поступила бы прежняя Кэрол. А она стала совсем другой.

Казалось, все эти чувства прямо сейчас на глазах покидают ее. Бесконечный туннель разверзся внутри ее, и все эмоции хлынули в его черный зев, стекая в зияющую бездонную яму, а она остается – опустошенная, хладнокровная и владеющая собой.

– Кэрол, – воскликнул Билл, – слава Богу, с тобой все в порядке!

Она направилась к нему, но увидела тело брата Роберта, из сердца которого торчало окровавленное распятие.

Я не знаю, кого благодарить, но у меня есть странное ощущение, что благодарить следует не Бога.

– Что там произошло? – спросил Билл, стараясь через плечо заглянуть ей в лицо, пока она дрожащими пальцами развязывала на нем веревки.

Кэрол испытала очередной прилив ненависти к Биллу, ослепляющий гнев, вызывающий в ней желание задушить его обрывком веревки. Это чувство испугало ее. Она постаралась от него избавиться.

– Грейс мертва.

– Я спросил о тебе. Ты в порядке?

– Я никогда не буду прежней, – ответила она. – Но я в порядке, и ребенок тоже.

– Хорошо!

О, надеюсь, что это хорошо!

– А что с… Эммой?

– Мертва, как и Грейс. Обе мертвы.

Ей хотелось зарыдать, но она отогнала это желание, отбросила его в туннель.

Наконец она справилась с узлом на спине и принялась разматывать веревку, стягивавшую грудь Билла. Когда витки ослабли, ему удалось вытащить одну руку.

– С остальным я сам разделаюсь, – сказал он. – Посмотри, может, сумеешь помочь Ионе.

Иона… Она чуть не забыла о нем. Он ничем не выдавал своего присутствия. Кэрол повернулась к свекру. Обвязанный веревками Иона невозмутимо сидел на стуле и улыбался. После некоторого колебания она заставила себя подойти к нему и, встав рядом со стулом на колени, занялась узлами.