Текст книги "Замок (сборник)"

Автор книги: Фрэнсис Пол Вилсон (Уилсон)

сообщить о нарушении

Текущая страница: 36 (всего у книги 46 страниц)

Глава 12

1

Это мистификация!

Кэрол сидела за столом в кухне, вся в поту, и смотрела на последнюю страницу письма. Она пролистала в обратном порядке загнутые листки дневниковых записей.

Это может быть только мистификацией.

Однако и умом и сердцем она понимала, что письмо написано не кем иным, как Хэнли – она теперь уже довольно хорошо знала его почерк и отдавала себе отчет в том, что то, о чем он пишет, – правда. Подробные дневниковые записи эксперимента, подборка фотографий, ежегодники и альбомы вырезок, все содержимое сейфа подтверждало его фантастические утверждения. Но больше всего в их пользу говорила репутация Хэнли как блестящего ученого: только лауреат Нобелевской премии доктор Родерик Хэнли мог достичь научного результата, описанного в этом письме.

Джим был клоном! Клоном! Клоном Родерика Хэнли!

Боже, какой кошмар!

Кошмар для Джима, а не для нее. Впечатление от этого открытия вызывало шок, пугало до потери сознания, но Кэрол заставила себя посмотреть на это отстраненно и тогда поняла, что для нее все это не имеет значения, потому что не влияет на ее чувства к Джиму.

Ладно, он клон. Ну и что из этого?

Он все равно оставался мужчиной, за которого она вышла замуж, мужчиной, которого она любила. Что из того, что у него гены Хэнли? Она выходила замуж не за набор хромосом, а за определенного мужчину. Джим по–прежнему оставался этим мужчиной. Письмо для нее ничего не меняло.

Но как оно изменило все для Джима!

Бедняга Джим. Так страстно мечтая найти свои корни, он обнаружил только, что никаких корней у него нет. Он всегда чувствовал неуверенность в своем происхождении – ничего удивительного, что он так странно вел себя все последние сутки!

Это несправедливо!

Кэрол внезапно охватил гнев. Как все это могло случиться? Джим никогда не должен был об этом узнать! Хэнли был прав, скрывая от Джима его происхождение. Что же пошло не так? В письме говорится…

Тут она вспомнила: Хэнли и Дерр погибли вместе в авиационной катастрофе.

Какой странный поворот судьбы! Хэнли писал, что они никогда вместе не путешествуют. Тем не менее, в тот вечер они оказались вместе. В результате в живых не осталось никого, кто передал бы проект «Генезис» в руки адвокатов, которых он упоминал. И эти дневниковые записи остались в доме и были обнаружены Джимом.

Судьба может быть жестокой.

Но гневалась Кэрол не только на судьбу. Она была страшно сердита на Хэнли и Дерра. Она взглянула на последнюю страницу письма в черной книжке, которую все еще держала в руках. Ее внимание привлекла одна строка: «Я прошу тебя не уничтожать эти записи».

Почему? Их следовало уничтожить в тот день, когда Хэнли и Дерр подбросили Джима в приют. Если они действительно любили созданного ими ребенка, они не стали бы рисковать и исключили любую возможность того, что эти записи попадут в неподходящие руки. Но нет. Они сохранили все эти страшные доказательства, спрятав их.

«…Мы с Дерром заслуживаем хотя бы будущего признания…»

Вот в чем загвоздка! Честолюбие. Эгоизм. Мерзавцы, искавшие славы…

Кэрол прижала ладони к глазам. Может быть, она слишком сурова к ним. Они были первопроходцами. Они совершили нечто уникальное. Так что же здесь плохого, если они хотели, чтобы их открытие вошло в историю?

Внезапно она поняла, что не может их ненавидеть. Без них не было бы Джима.

Но бедняга Джим! Как ей быть с Джимом? Как помочь ему снова обрести себя?

И вдруг она поняла как. Она сделает то, что должны были сделать Хэнли и Дерр в 1942 году – уничтожить этот мусор.

Джим будет в бешенстве. Она это знала. И будет прав. В конце концов, эти записи – часть того, что он унаследовал от Хэнли. Они принадлежат ему, и она не имеет права от них избавляться.

Но я имею право защитить моего мужа, даже от него самого.

А сейчас это письмо и дневниковые записи терзают его душу. Если она не уничтожит их, они уничтожат Джима. Чем дольше они будут в доме, тем больше принесут ему страданий. Они, подобно раковой опухоли, будут грызть его изо дня в день, час за часом, пока от него ничего не останется. Подумать только, что с ним сделалось за одни сутки! Если так будет продолжаться, он превратится в развалину.

Она осмотрелась. Но как это сделать? Если бы только в доме был камин! Она поднесла бы спичку к бумагам и смотрела бы, как они превращаются в дым. Единственный надежный способ избавиться от них – сжечь их.

Сжечь! Завтра день вывоза мусора, готовый контейнер стоит у тротуара. Рано утром приедет грузовик, высыпет содержимое контейнера и отвезет свой груз туда, где он сжигается централизованно. Вот он, выход. Бросить эти бумаги в мусорный контейнер. Там им и место!

Кэрол нашла в кухне коричневый бумажный пакет от бакалейщика, сунула в него записи и дневник и перевязала пакет веревкой. Накинув пальто, она поспешила на улицу. Но, подняв крышку контейнера, заколебалась.

Что, если пакет порвется и один из мусорщиков, случайно увидев записи, прочитает их? Даже такая отдаленная возможность заставила Кэрол похолодеть.

А кроме того, поступать так нехорошо. Какие бы мучения ни приносили эти бумаги Джиму, они принадлежат ему.

А что, если она просто скажет ему, что выбросила их? Не достаточно ли будет этого?

Однако в таком случае надо найти надежное место, чтобы спрятать там пакет. Но какое и где?

Люк водопроводного колодца! Вот лучшее место! Внизу нет ничего, кроме труб, нескольких приступок, шлакоблоков облицовки и песка. Никто туда не заглядывал после водопроводчика, которого они нанимали два года назад починить трубу. И Джим никогда не станет искать там, потому что он вообще не будет заниматься поисками. Он поверит, что бумаги сгорели в печи для сжигания мусора. Кэрол в возбуждении обошла дом и направилась к его боковой стене. Слава Богу, что в Монро такое высокое зеркало грунтовых вод, поэтому здесь, как правило, сооружались водопроводные колодцы, а не водосборы. Она присела на корточки и пошарила между двумя рододендронами, стараясь нащупать ручку деревянной крышки, закрывающей люк над колодцем. Колодец был небольшим, примерно в ярд шириной и только в пол–ярда высотой. Она ухватилась за ручку, подняла крышку, быстро опустила пакет внутрь и вернула крышку на место.

Здесь, подумала она, выпрямляясь и отряхивая руки, никто не прочитает их, кроме жуков.

Прелесть этого плана заключалась в том, что, после того как Джим взорвется и поднимет шум насчет потери документов, он сможет в конце концов примириться со своим происхождением; и вся эта история канет в прошлое. Дневники больше не будут стоять у него перед глазами каждый день, не будут терзать его душу, вызывать беспокойство и чувство незащищенности. И когда он придет в норму – а Кэрол знала, что с ее помощью так и случится, – и все увидит в правильном свете, тогда, может быть, через пару лет, она вернет ему записи. К тому времени их содержание не будет для него новостью, и он отнесется к ним спокойнее.

Зябко ежась от холода, она поспешила обратно к входной двери. Завтрашний день будет тяжелым – ей придется солгать ему, как она задумала, но, когда буря стихнет, они начнут жизнь сначала.

Теперь все будет в порядке.

2

Джерри Беккер видел, как Кэрол вернулась в дом.

Что, черт возьми, все это значит?

Сначала она вышла с каким–то свертком, шла крадучись, затем обогнула дом и подошла к боковой стене, встала на колени в кустах и вернулась без свертка.

Какой–то бред!

Но какой–то бред мог быть как раз тем, чего ждал Джерри. Жена Стивенса явно что–то прятала. Но от кого? От мужа? Или от налоговой службы? От кого?

Джерри подождал несколько минут, пока не увидел, что свет в доме погас. Он улыбался. Пусть парочка в доме крепко заснет, а тогда он примется за поиски. Джерри умел искать и находить.

Ждать осталось недолго.

Глава 13

1

Среда, 6 марта

Джим проснулся с ощущением скованности, душевной боли и тошноты, как будто Чарли Уаттс использовал его затылок вместо турецкого барабана. В понедельник ночью он ни на минуту не сомкнул глаз. Он так старался заснуть – свернулся в клубок под одеялом и надеялся, что задремлет, проснется попозже и обнаружит, что все происшедшее ему просто приснилось. Но сон не шел. И он лежал здесь в темноте, напряженный и скованный; мысли в голове лихорадочно сменяли одна другую, а желудок сжимался в тугой тяжелый узел, пока не рассвело и его не позвала Кэрол. Только усталость и несколько уколов снотворного дали ему возможность поспать прошлой ночью. Но он совсем не чувствовал себя отдохнувшим.

Это никуда не годится. Ему нужно взять себя в руки. Он терпеть не мог жалеть самого себя, но ощущал, что готов ныть и плакаться на судьбу.

Но, черт побери, он имел право чувствовать себя страдальцем! Он пытался выяснить, кем были его родители, и обнаружил, что их у него не было. И еще хуже то, что он сам неизвестно кто.

Я – не я, я – частица кого–то еще!

Мысль об этом тяжелым грузом давила ему на грудь, вызывала спазм в желудке.

Почему? Почему я? Почему у меня нет матери и отца, как у всех остальных? Неужели я требую слишком многого?

Все оказалось таким чертовски нереальным!

Он прищурился от ярких лучей утреннего солнца, лившихся через окно. Часы показывали начало девятого. Почти машинально он потянулся за записями.

Их не было!

Он мог поклясться, что оставил их здесь, сбоку, на кушетке. Он вскочил и приподнял подушки, посмотрел под кушеткой, даже развернул скатанный матрас. Исчезли!

Казалось, сердце его выпрыгнет. Джим поспешно прошел через небольшой холл и гостиную в спальню. Запах свежесваренного кофе остановил его.

– Кэрол!

– Я здесь, Джим.

Что Кэрол делала дома? Сегодня у нее рабочий день. И тут до него дошло: очевидно, она забрала записи. Она прочитала их! О, только не это!

Он бросился в кухню.

– Кэрол! Папки! Где они?

Она поставила свою чашку кофе и обняла его за шею. Ее длинные светлые волосы струились по плечам. Она выглядела очень красивой.

– Я люблю тебя, Джим!

В другое время в нем проснулось бы желание, но сейчас все его чувства были подчинены одному.

– Записи – ты взяла их?

Она кивнула.

– И я их прочитала.

Джиму показалось, будто пол уходит у него из–под ног.

– Ради Бога, прости, Кэрол. Я не знал. Я правда не знал. Если бы я знал, я ни за что не женился бы на тебе.

– Знал – что? Что ты клон Хэнли?

Ее глаза смотрели так нежно, с такой любовью, ее голос звучал так ласково и успокаивающе. Как может она оставаться такой спокойной?

– Клянусь, я не знал.

– Какая разница, знал ты или нет?

– Какая разница? Как ты можешь так говорить? Я – шутка природы. Результат научного эксперимента!

– Неправда! Ты – Джим Стивенс. Мужчина, за которого я вышла замуж. Мужчина, которого я люблю.

– Нет! Я частица Родерика Хэнли!

– Ты Джим Стивенс, близнец Хэнли.

– Хотел бы я им быть! Он взял от себя кусок, засунул его в эту шлюху и вырастил меня как какой–нибудь черенок одного из наших цветущих кустов. Знаешь, как это делается? Отрежешь, воткнешь в землю, как следует польешь, и получается новый куст.

– Не говори так!

– А может быть, я не черенок. Я скорее опухоль. Вот что я такое. Чертова опухоль!

– Прекрати! – вскричала она, впервые проявляя горячность. – Я не позволю тебе говорить о себе такое!

– А почему? Все другие будут так говорить!

– Нет, не будут! Я – единственная, кто знает твою тайну, и ничего подобного мне в голову не приходит.

– Но ты – другое дело.

– Вот именно. Потому что никто больше ничего не узнает, если ты сам не расскажешь. И даже если расскажешь, никто тебе не поверит.

Она произнесла это таким непререкаемым тоном, что Джим с некоторой опаской задал следующий вопрос.

– Записи! Где они?

– Там, где им место! В мусоре.

– Не может быть!

Он выскочил и бросился к входной двери.

– Не старайся, – услышал он слова Кэрол за своей спиной. – Грузовик приезжал в половине седьмого.

Внезапно его охватила злость. Больше чем злость. Ярость.

– Ты не имела никакого права! Никакого права, черт побери! Эти записи принадлежали мне!

– Не спорю, они принадлежали тебе, но тем не менее я их выбросила. Если они еще не попали в печь для сжигания мусора, то окажутся там очень скоро.

Она говорила так холодно, так невозмутимо, не испытывая никаких угрызений совести. Ее отношение к собственной выходке выводило его из себя.

– Как ты могла!

– Ты не оставил мне иного выбора, Джим. Ты позволил этим записям поедать тебя живьем. Поэтому я от них избавилась. Ты собирался дать им возможность погубить твою жизнь. А я не могла находиться рядом и смотреть на это. Но теперь дело сделано. Их нет, так что тебе остается примириться с тем, что ты узнал, прийти в себя и продолжать жить. Тебе придется признать, что ты почувствуешь облегчение, если этих записей не будет все время при тебе, если ты перестанешь непрестанно возвращаться к ним, выискивая какую–нибудь ошибку, доказывающую их несостоятельность.

Она была права. Холодная логика ее рассуждений делала свое дело, она смягчала его гнев, но не избавляла от него. В конце концов, это были его записи. Его наследство.

– Ладно, – сказал он. – Их нет… Ладно… ладно.

Повторяя это слово, он ходил по кухне небольшими кругами. Его чувства приводили в беспорядок его мысли. Он не мог отделить их друг от друга. Он был уверен, что, если бы речь шла о чужой проблеме, он оставался бы спокойным, хладнокровным и здравомыслящим.

Но речь шла о нем самом!

– Я сделала это ради тебя, Джим, – сказала Кэрол.

Он посмотрел ей в глаза и увидел в них любовь.

– Я знаю, Кэрол, знаю. – Но что он в действительности знал? В чем он мог быть теперь уверен? – Мне… мне нужно во всем разобраться. Это не займет много времени. Я должен пройтись.

– Не собираешься ли ты опять побывать в этом особняке?

– Нет, просто пройдусь. Я даже не выйду из дворика… Я не собираюсь никуда сбегать. Я просто должен побыть один. Недолго. Я просто…

Он открыл дверь кухни и вышел в задний дворик. Снаружи было холодно, но он этого почти не замечал. Кроме того, он не мог заставить себя вернуться в дом за курткой. Пока не мог. Проходя вдоль боковой стены дома, он заметил, что крышка люка водопроводного колодца сдвинута. Он поставил ее на место и продолжал свой путь.

2

Когда дверь закрылась, Кэрол облокотилась о плиту, стараясь удержать слезы. Никогда в жизни ей еще не приходилось вести такой тяжелый разговор.

Но он принесет результаты. Иначе быть не может!

Прошлой ночью она не спала ни минуты. Час за часом лежала и думала, как ей поступить. Рыдая, просить у него прощения за то, что она выбросила записи, и тысячу раз обещать, что она искупит свою вину? Или ей нужно лишь извиниться, признать, что она не права, и предоставить ему самому справиться с тем, что на него обрушилось? Так сказать, бросить мяч на его сторону корта?

Сердце подсказывало ей легкий путь, толкало броситься к люку и принести обратно эти проклятые записи. Она не хотела ссоры, которой конечно же не миновать утром. Но ей придется пойти на это. Дело было слишком важным, чтобы отступать.

Она выбрала второе. И все прошло нелегко. Боль и укор, которые она прочитала в его глазах, требовали от нее всей силы воли, чтобы не сказать ему, где спрятаны записи. Но она справилась, не поддалась искушению обнять его, приласкать и прошептать, что все будет хорошо. Вместо этого она толкала его, всячески побуждала снова стать хозяином своей жизни.

Добьется ли она этого? Она надеялась, что добьется. Надеялась, что сделала правильный выбор.

3

Впившись в ладони ногтями, Кэрол сидела в гостиной в напряженном ожидании, когда раздался звук открываемой задней двери. Это был Джим. Он вышел из кухни и стоял в гостиной, оглядывая комнату, но избегая смотреть на Кэрол. Наконец, засунув руки в карманы джинсов, он подошел к месту, где она сидела, и опустился рядом на кушетку. Она обратила внимание на то, что он не брит. Какое–то время он молчал, глядя прямо перед собой.

Кэрол смотрела на его измученное лицо, ей ужасно хотелось дотронуться до него, обнять. Но она сдерживала себя, ожидая, чтобы он сделал первый шаг.

Наконец, когда напряжение достигло такой степени, что она готова была закричать, он заговорил.

– Тебе не следовало выбрасывать эти записи, – сказал он, все еще уставившись в одну точку.

– Я должна была, – ответила Кэрол как можно мягче. – Я не имела права, но я должна была.

Помолчав, он продолжил:

– Я обдумал то, что ты сделала. Полагаю, что ты поступила правильно и очень, очень мужественно.

Она дотронулась до его руки у локтя и провела по ней вниз. Когда она коснулась его пальцев, он схватил ее ладонь.

– Но никто из нас не сумеет вычеркнуть из памяти то, что мы узнали из этих записей. Это останется, как клеймо. Это… – Его голос сорвался, и он сглотнул. – Не правда ли, получилось забавно? Я провел все эти годы в попытках выяснить, кто я такой, а теперь я должен выяснить, что я такое.

Кэрол увидела, как по щеке его скатилась слеза, и сердце ее сжалось от боли за него. Она притянула его голову к себе на плечо.

– Ты – мой Джим. Вот кто и что ты. Для меня ничем и никем другим ты и не должен быть.

Джим зарыдал. Она никогда не видела его плачущим и тесно прижала его к себе; сердце щемило от непривычного зрелища. Наконец он выпрямился и отстранился от нее.

– Прости, – сказал он, всхлипывая и вытирая глаза. – Не знаю, что это меня повело.

– Все в порядке, правда же.

– Просто это такой шок! У меня внутри как будто все разорвалось. Не знаю, за что взяться. Совсем не хотел плакаться тебе в жилетку.

– Не говори глупостей. За эти последние несколько дней ты пережил муки ада. Ты имеешь право так вести себя.

– Ты действительно думаешь, что… когда говоришь, что случившееся ничего не значит? То есть значит страшно много для меня, но почему–то не имеет никакого значения для тебя?

– Оно ничего не меняет. То, что у нас было раньше, есть и теперь, если ты готов оставить все как есть.

Он обвел глазами ее лицо.

– Ты ведь правда так думаешь?

– Разумеется! Если бы я так не думала, записи все еще находились бы здесь, а меня бы уже тут не было.

Он впервые за все время улыбнулся.

– Да, ты, пожалуй, права. – И он схватил Кэрол за руку. – Кэрол, если я смогу тебе поверить, не отказывайся от своих слов. А я думаю, что смогу. Чем больше я об этом думаю, тем сильнее убеждаюсь в том, что ты была права, когда решила избавиться от этих бумаг.

– Слава Богу! Я боялась, что ты никогда мне этого не простишь, – искренне призналась Кэрол.

– Я тоже так думал. Но теперь я понимаю, что нужно продолжать жить, как раньше. Я не могу допустить, чтобы то, что я узнал, поработило меня. О том, что было, знаем только мы с тобой. Я могу продолжать жить, зная об этом. Я могу приспособиться к… тому, кто я.

В этот момент Кэрол решила, что только через много–много времени она расскажет ему, где спрятаны дневниковые записи.

– Просто оставайся тем же Джимом Стивенсом, за которого я вышла замуж, – сказала она. – Вот это по–настоящему важно.

Он снова улыбнулся.

– Ты уверена, что не хочешь никаких перемен? Сейчас у тебя, пожалуй, единственная возможность настоять на своем.

– Может быть, я хотела бы изменить только одно.

– Что?

– Когда в следующий раз что–нибудь тебя расстроит, не держи это больше в себе. Поделись со мной. Мы вместе тянем груз семейной жизни. Между нами не должно быть никаких секретов.

Он заключил ее в объятия и прижал к себе так тесно, что чуть не раздавил. Кэрол хотелось одновременно и смеяться, и плакать. Он вернулся, ее прежний Джим вернулся.

4

Грейс сидела в последнем ряду в зале на нижнем этаже особняка на Мюррей–Хилл и слушала проповедь брата Роберта. Вечер среды казался неподходящим временем для молебного собрания, но ее заинтриговали люди, которые называли себя Избранными. Особенно брат Роберт. В его аскетической внешности было что–то магнетическое, его окружал ореол мудрости, и в то же время он не казался недосягаемым. Он излучал любовь к Богу и простым смертным. А его голос, звучный и красивый, прямо–таки завораживал. Он говорил уже почти час, а казалось, что прошло только десять минут.

Внезапно он споткнулся на каком–то слове и замолчал. Он стоял у кафедры и ничего не говорил. На какое–то мгновение Грейс с ужасом подумала, что он смотрит на нее, но потом поняла – его взгляд обращен на кого–то позади нее. Она повернулась и увидела седовласого незнакомца, стоявшего в задней части зала.

Мартин немедленно поднялся со своего стула в передних рядах и подошел к незнакомцу.

– Это не публичное собрание, – сказал он негодующе.

Незнакомец немного смутился, держась как–то неуверенно.

– Я уйду, если вы настаиваете, – проговорил он. – Но неужели вы не разрешите мне послушать?

Тут Грейс узнала его. Это был человек, который стоял на другой стороне улицы и наблюдал за домом в прошлое воскресенье. Что ему здесь нужно?

Она посмотрела на Мартина. Тот был в нерешительности, не зная, как поступить. Они оба повернулись и вопросительно посмотрели на брата Роберта.

Грейс вспомнила, что в воскресенье монах заподозрил в этом человеке тайного врага, хотя и не знал его лично.

– Мартин, – возразил брат Роберт, – мы не можем никому отказывать в праве внимать гласу Господнему. Пожалуйста, садитесь, друг.

Грейс напряженно замерла, когда незнакомец уселся в конце последнего ряда, ее ряда, всего в двух стульях от нее. Она смотрела прямо перед собой и слушала брата Роберта, который возобновил свою проповедь. Но его явно что–то отвлекало. Он то запинался, то говорил слишком быстро, и теперь его проповедь не впечатляла так, как до появления незнакомца.

Грейс отважилась взглянуть на пришельца.

При ближайшем рассмотрении он оказался крупным мужчиной. Просторный светло–коричневый двубортный плащ придавал его массивной фигуре еще большую основательность. Цвет лица у него был смугловатый, а в седых волосах виднелись рыжеватые пряди. Высокие скулы, длинный прямой нос и никаких обвисших щек и подбородка, несмотря на его возраст. Он сидел прямо, не сутулясь, и его большие морщинистые руки лежали на коленях. На безымянном пальце левой руки виднелось золотое кольцо. Весь его внешний вид свидетельствовал о скрытой силе.

Он, очевидно, почувствовал ее взгляд, ибо повернулся в ее сторону и слегка улыбнулся, немного сощурив голубые глаза. Затем он снова стал слушать брата Роберта.

Грейс почувствовала, что напряжение покидает ее. Эта улыбка… она предназначалась для того, чтобы подбодрить не только его самого, но и ее. Этого человека бояться не следовало.

Служба закончилась обращением брата Роберта:

– Подай мне знак. Господи. Покажи нам Антихриста, чтобы мы могли противопоставить ему Твою святую силу.

После этого около двадцати собравшихся Избранных встали и, держась за руки, прочитали апостольский Символ Веры и «Аве Мария». Незнакомец не встал и не молился. Как и раньше, Грейс, молясь вместе с остальными, сложила руки перед собой.

Внезапно она почувствовала покалывание на лице. Она повернулась к незнакомцу и заговорила с ним. К своему ужасу, произносимые ею слова не принадлежали ей. Она говорила на незнакомом языке.

Седовласый господин поднялся со своего стула и, пораженный, уставился на нее. Она пыталась остановиться, но голос не повиновался ей, продолжая произносить странные, непонятные слова.

– Прекратите! – приказал незнакомец. – Вы не знаете, что говорите. Избранные поворачивались, чтобы посмотреть на нее. Брат Роберт, сияя, поспешил к ней.

– Грейс, тебя посетил Святой Дух! Не борись с ним! Вознеси хвалу Господу.

– Она никому не возносит хвалу, – сказал незнакомец.

– Вы понимаете язык, на котором она говорит? – изумленно спросил брат Роберт.

Прежде чем незнакомец успел ответить, Грейс умолкла. Незнакомец остался сидеть на своем месте, пока молящиеся один за другим покидали зал и, проходя мимо, рассматривали его. Вскоре в зале остались только Грейс, брат Роберт, Мартин и незнакомец. Брат Роберт подошел к нему и остановился рядом.

– Кто вы?

– Меня зовут Вейер, – ответил седовласый мужчина. – А как зовут вас?

– Брат Роберт из монастыря в Эгюбелле. – Никто из них не протянул руки для рукопожатия. – Вы знаете язык, на котором она говорила? Что она сказала?

– Вы не поймете.

– Не будьте так категоричны, – возразил брат Роберт.

Вперед выступил Мартин.

– Зачем вы пришли сюда? Почему вы прятались снаружи, наблюдая за нами?

Вейер озабоченно нахмурился.

– Не знаю. Я что–то здесь почувствовал. Мне казалось, меня влечет к людям, которые собираются в этом доме.

Грейс попыталась определить его чуть заметный акцент. Он походил на акцент англичанина, и тем не менее такого произношения, как у него, она никогда не слышала.

– Вы не принадлежите к нашему числу, – твердо и безапелляционно заявил Мартин.

– Совершенно верно. Но кто к нему принадлежит? Почему вы собираетесь здесь?

Брат Роберт вмешался:

– Мы приходим, чтобы вознести хвалу Господу и подготовиться дать бой Его врагу. Среди людей появился Антихрист. Мы ждем знака.

– Антихрист?

– Да, Дух зла во плоти.

Мистер Вейер пристально посмотрел на брата Роберта, затем на Грейс; его тяжелый взгляд обжег ее, как удар хлыста.

– Значит… вы знаете.

Брат Роберт кивнул.

– Сатана явился, чтобы попытаться предъявить свои права на этот мир.

– Мне ничего не известно о Сатане, но что–то надвигается. Я не понимаю, почему это затронуло именно вас?

Мартин так и вскинулся.

– Что вы имеете в виду? Мы вовсе не тронутые, а такие же нормальные люди, как все остальные, даже более нормальные!

– Я имею в виду, что вам дарована особая чуткость, ниспослано предупреждение, вам дано знать. Почему именно вам?

– А почему бы и нет?

– Потому что ваших жалких сил недостаточно, чтобы вести эту борьбу.

– И вы полагаете, именно вам предстоит возглавить нас? – спросил Мартин.

Мистер Вейер горько усмехнулся и отрицательно покачал головой.

– Нет, я не хочу иметь с этим ничего общего. Я больше этим не занимаюсь. По правде говоря, я думал, что все кончилось.

– Это никогда не кончается, – заметил брат Роберт.

– Возможно, вы и правы. Думаю, мне следовало бы об этом знать. Но я тешил себя напрасной надеждой.

– О чем вы говорите?

– Вы не поймете.

Брат Роберт опустил глаза и тихим шепотом произнес:

– Я побывал в дальних странах. Я повидал такие места, которые добрым людям видеть грешно. Я читал запретные книги…

– Неужели это разрешается монаху? – спросил Вейер.

– «Познай врага своего» – мудрое изречение. Как Бог являет себя миру в разных обличьях, так и дьявол тоже. Я окунался в бездну ужасающего зла и устоял перед ним, ни разу не поддавшись его соблазнам.

Вейер внимательно рассматривал брата Роберта и, покачав головой, сказал:

– Но нельзя пройти по горячим углям, не обжегшись.

– Верно. Пережитое сделало меня… более, как вы говорите, чутким. Похоже, я приобрел шестое чувство, нечто вроде ощущения запаха, исходящего от деяний дьявола. А здесь этот запах очень силен…

– Не совсем здесь, – сказал мистер Вейер. – Дальше к востоку.

Брат Роберт пристально посмотрел на него.

– Вы тоже его ощущаете?

– Как сказал ваш друг, – Вейер кивнул в строну Мартина, – я не принадлежу к вашему числу.

– Я это знаю, – ответил брат Роберт. – И все же вы один из нас.

– Был, был, но перестал им быть.

Когда мистер Вейер встал, Грейс показалось, что он возвышается над всеми ними, как гора. Отступив на шаг, она обратилась к нему:

– Пожалуйста, скажите мне, на каком языке я говорила.

– На языке древних.

– Я никогда о таком не слышал, – заявил Мартин.

– Никто не говорил на нем много тысячелетий.

– Я вам не верю! – запальчиво воскликнул Мартин.

– Замолчи, Мартин, – одернул его брат Роберт. – Я ему верю.

Грейс посмотрела в глаза брата Роберта и, впервые осознав всю чудовищность происходящего, почувствовала слабость. Она повернулась к мистеру Вейеру. Его глаза смотрели куда–то вдаль. Он говорил скорее сам с собой, чем с ними:

– Я не знаю, где он скрывался все эти годы, но теперь, похоже, он нашел путь назад.

– Сатана всегда скрывается где–то рядом, – возразил брат Роберт. – Но теперь он воплотился в человека и готовится напасть на человечество.

– Сатана? – переспросил незнакомец. – Разве я упоминал Сатану? – Он пожал плечами. – Ладно. Дело в том, что вам нужна будет помощь.

– Какого рода помощь? – спросила Грейс.

– Не знаю. Некогда существовал человек, но его больше нет. А теперь… – Он замолчал и поочередно взглянул на Грейс, затем на брата Роберта и, наконец, на Мартина. – Может быть, кто–то из вас его заменит.

– Но кто? – спросил брат Роберт. – Как мы узнаем его?

Мистер Вейер повернулся и направился к двери.

– Не имею ни малейшего представления. Но это должен быть кто–то особенный. Кто–то очень особенный.

С этими словами он удалился. Грейс вопросительно смотрела на брата Роберта и раздумывала над тем, кто это мог быть.