Текст книги "Замок (сборник)"

Автор книги: Фрэнсис Пол Вилсон (Уилсон)

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 46 страниц)

– В стены этого замка вделано шестнадцать тысяч восемьсот семь таких крестов, – раздался у него за спиной голос. Человек говорил с сильным акцентом и с трудом подбирал слова.

– Вы их пересчитывали? – Ворманн повернулся к говорившему. – Или просто взяли эту цифру с потолка специально для туристов?

Перед ним стоял мужчина лет пятидесяти пяти, очень похожий на молодого каменщика, которого напугал Ворманн. Оба в одинаковых рубашках и овечьих безрукавках, только у старшего на голове шапка.

– Меня зовут Александру, – спокойно сказал мужчина и слегка приосанился. – Я здесь работаю со своими сыновьями. И никаких туристов мы сюда не пускаем.

– Теперь все изменится. Однако вот что: мне было сказано, что в замке никто не живет.

– Так и есть. Вечером после работы мы уходим домой в деревню.

– А где владелец замка?

– Понятия не имею, – пожал плечами Александру.

– Кто он?

– Не знаю, – снова дернул плечом румын.

– Тогда кто же вам платит?

Все это начинало действовать Ворманну на нервы. Похоже, этот тип только и может, что пожимать плечами и говорить «не знаю».

– Хозяин корчмы. Кто–то привозит ему деньги два раза в год, проверяет состояние замка, делает пометки и уезжает. А корчмарь платит нам ежемесячно.

– А кто руководит вашей работой? – Ворманн ждал еще одного пожатия плечами, но неожиданно получил ответ.

– Никто. – Александру стоял, гордо выпрямившись, и отвечал со спокойным достоинством. – Мы сами знаем, что нужно делать. Наша задача – следить за тем, чтобы замок всегда выглядел как новый, а больше нам ничего знать и не надо. Все, что нужно, мы делаем. Мой отец этим занимался, отец моего отца и так далее. После меня это будут делать мои сыновья.

– И вы всю жизнь занимаетесь замком? Что–то не верится…

– Он больше, чем кажется на первый взгляд. В стенах, которые вы видите, есть комнаты, а в подвале под нами целые анфилады комнат, а также и в задней части, уходящей в гору. Так что работа есть всегда.

Ворманн окинул взглядом темные стены, наполовину погруженные во мрак, и двор, тоже темный, несмотря на разгар дня. Кто же построил это сооружение? И кто платит деньги за то, чтобы оно выглядело как новенькое? Ерунда какая–то. Ворманн снова огляделся и подумал, что если бы он строил этот замок, то расположил бы его по–другому, по другую сторону перевала, где с южной и восточной стороны больше света и тепла. А в этом месте почти всегда сумрачно.

– Ну хорошо. Вы можете продолжать вашу работу после того, как мы обустроимся здесь. Только вы с вашими сыновьями должны будете каждый раз докладывать часовым о своем прибытии и отбытии.

Старик покачал головой.

– В чем дело? – спросил Ворманн.

– Вы не можете здесь оставаться.

– Почему?

– Это запрещено.

– Кем?

Александру пожал плечами.

– Всегда так было. Мы следим за сохранностью замка и за тем, чтобы в нем никогда не было посторонних.

– И вы, несомненно, всегда с этим великолепно справлялись.

Серьезность, с которой говорил старик румын, начала забавлять Ворманна.

– Нет, не всегда. Бывало, путники останавливались здесь вопреки нашему желанию. Мы не настаивали – в конце концов, нам платят не за то, чтобы мы силой кого–то выдворяли отсюда. Но никто не задерживался здесь больше чем на одну ночь, а некоторые не выдерживали и ночи.

Ворманн улыбнулся. Он ждал ответа в таком духе. В пустующем замке, даже таком крохотном, должны быть привидения. За неимением ничего другого это всегда было темой для разговора по вечерам.

– И что же их так пугало? Стоны? Завывающие призраки, гремящие цепями?

– Нет… Здесь нет призраков, господин.

– Тогда, наверное, убийства, жуткие убийства? Или самоубийства? – Ворманн откровенно развлекался. – У нас в Германии тоже полно замков, и с каждым связана какая–нибудь страшная история.

Александру покачал головой:

– Никто никогда не умирал здесь. Во всяком случае, я об этом не слышал.

– Что же тогда? Почему никто не выдерживал здесь больше одной ночи?

– Сон, господин. Дурной сон. И всегда один и тот же, насколько я знаю. Людям снится, что они заперты в крошечной темной каморке без окон, без дверей… кромешная тьма… и холод… пронизывающий холод… и нечто, сидящее с вами в темноте… нечто еще более холодное, чем сама тьма… и голодное…

Ворманн почувствовал вдруг, что от этого рассказа у него по спине пробежал холодок. Он собрался было спросить Александру, не ночевал ли тот когда–нибудь в замке, но, взглянув старику в глаза, прочел в них ответ. Да, старый румын провел ночь в замке. Но только однажды.

– Я хочу, чтобы вы подождали, пока мои люди перейдут через мост, а затем показали мне замок, – сказал он, стряхнув с себя ощущение холода.

На лице Александру застыло выражение беспомощной растерянности.

– Мой долг, герр капитан, – ответил он с суровым достоинством, – проинформировать вас, что в замке не должно быть никаких жильцов.

Ворманн улыбнулся, но как–то невесело. Он был солдатом, знал, что такое долг, и уважал чувства старика.

– Вы меня предупредили, но теперь речь идет о немецкой армии, а это сила, которой вы не можете сопротивляться, поэтому должны смириться. Считайте, что вы честно выполнили свой долг до конца.

Сказав это, Ворманн отвернулся и зашагал к воротам. Он так и не увидел птиц. Интересно, а птицам сны тоже снятся? И они так же, как люди, проведя здесь ночь, улетали, чтобы никогда больше не возвращаться?

Командирская машина и три разгруженных грузовика проехали через мост без приключений и были поставлены во дворе. Солдаты прошли пешим строем, перенеся каждый свое оружие, а затем вернулись за оставшимся грузом и начали перетаскивать вручную провиант, генераторы и противотанковые орудия.

Пока сержант Остер присматривал за работой, Ворманн вместе с Александру быстренько обошел замок. Количество латунно–никелевых крестов, вделанных в стены через равные интервалы в каждом коридоре, в каждой комнате, по–прежнему изумляло его. И комнаты… они, казалось, были повсюду: в стенах, окружавших двор, под полом двора, в задней секции, в сторожевой башне. Большинство из них маленькие и все без мебели.

– Всего сорок девять комнат, включая палаты в башне, – сообщил Александру.

– Странное число, вам не кажется? Почему бы не округлить их количество до пятидесяти?

– Кто его знает, – пожал плечами старик.

Ворманн стиснул зубы. Если этот румын еще раз дернет плечами…

Они прошли по верхней галерее, идущей по диагонали от башни и затем резко поворачивающей обратно к горе. Ворманн отметил, что и на внутренней части парапета поблескивают кресты. Тут ему пришел в голову вопрос, который он сразу же задал Александру:

– Я что–то не припоминаю, чтобы с наружной стороны стены были кресты.

– А их там и нет. Только внутри. И посмотрите на эти вот плиты. Обратите внимание, как точно они подогнаны друг к другу. Причем без всякого раствора. И все стены замка так построены. Теперь этот секрет уже утерян…

Ворманна конструкция стен абсолютно не интересовала. Он указал себе под ноги:

– Вы говорите, что там тоже есть комнаты?

– Да, в два яруса в каждой стене, с маленькими окнами, выходящими наружу, и дверьми в коридор, который ведет во двор.

– Прекрасно. Как раз подойдут для казармы. Пошли теперь в башню.

Сторожевая башня была тоже необычной конструкции. Пятиэтажная, на каждом этаже – два зала, занимавших почти все пространство, кроме места для двери, ведущей на небольшую площадку перед зигзагообразной каменной лестницей вдоль внутренней северной стены башни.

Тяжело дыша после достаточно крутого подъема, Ворманн облокотился о зубчатый парапет крыши и окинул взглядом открывшуюся перед ним панораму перевала. Теперь он мог выбрать наиболее подходящее место для размещения противотанковых ружей. Капитан мало верил в эффективность противотанковых ружей образца 1938 года, которые были у него на вооружении, да и вообще не думал, что придется когда–нибудь их здесь применить, как, впрочем, и минометы. Но все равно их надо было установить.

– Отсюда все как на ладони, – пробормотал он себе под нос.

– Но только не весной, – неожиданно произнес Александру. – Весной перевал по ночам окутан густым туманом.

Ворманн мысленно сделал себе пометку. Значит, часовым придется не только ломать глаза и днем и ночью, но и слушать в оба уха.

– Куда подевались все птицы? – наконец поинтересовался капитан, почему–то это беспокоило его.

– Я никогда не видел здесь птиц, – ответил Александру. – Ни одной и никогда.

– И вам это не кажется странным?

– Замок сам по себе достаточно странный, герр капитан, со всеми этими крестами и тому подобным. Я перестал искать объяснение этому еще десятилетним ребенком. Просто это так, и все тут.

– Кто его строил?

Ворманн отвернулся, чтобы не видеть пожатия плечами, которое неминуемо должно было последовать за этим вопросом.

– Спросите пятерых, и вы получите пять различных ответов. Одни говорят, что валашский боярин, другие – что опальный турок, а кое–кто даже считает, что сам Папа Римский. Но кто может сказать наверняка? За пять столетий правда растворилась, а легенды разрослись.

– Вы действительно считаете, что на это требуется столько времени? – ехидно поинтересовался Ворманн, еще раз оглядывая напоследок перевал, перед тем как спуститься. Правда может раствориться и за несколько лет, подумал он при этом.

Едва они очутились во дворе, как Александру рванулся по коридору на звук молотка, доносившийся из южного конца коридора. Ворманн пошел следом. Увидев, что солдаты вбивают что–то в стены, Александру бросился к Ворманну.

– Герр капитан! Они вбивают костыли между камнями! – кричал он на бегу, ломая руки. – Остановите их! Они ломают стены!

– Глупости! Это обычные гвозди, а не костыли. У нас два генератора, и люди проводят здесь свет. Немецкие солдаты не могут жить при свечах.

Однако, пройдя чуть вперед, они увидели стоявшего на коленях солдата, ковырявшего стену штыком. Александру не на шутку разволновался.

– А этот? – громким шепотом спросил румын. – Он тоже лампочки вешает?

Ворманн быстро и бесшумно подошел сзади к увлекшемуся своим делом солдату. Увидев, что тот выковыривает из стены крест, Ворманн вдруг задрожал и облился холодным потом.

– Кто дал вам это задание?

Солдат изумленно оглянулся и выронил штык. Лицо его приобрело пепельный оттенок, когда он увидел стоящего перед ним разъяренного командира. Он вскочил на ноги и вытянулся по стойке «смирно».

– Отвечать! – гаркнул Ворманн.

– Никто, господин капитан!

– Какой вы получили приказ?

– Заняться освещением.

– Так почему не выполняете?

– Виноват, господин капитан.

– Я не ваш сержант, рядовой. Я хочу знать, о чем вы думали, когда действовали как варвар, а не как солдат немецкой армии?! Отвечать!

– О золоте, господин капитан, – покорно признался солдат. Звучало глупо, и провинившийся сам это прекрасно понимал. – Говорят, замок был построен для того, чтобы спрятать сокровища Папы. И эти кресты, господин капитан. Они как будто сделаны из золота и серебра… Я просто…

– Вы не выполнили приказ, рядовой. Ваша фамилия?

– Лютц, господин капитан.

– Значит, так, рядовой Лютц. Этот день для вас прошел удивительно плодотворно. Вы не только узнали, что кресты сделаны из латуни и никеля, но также заработали себе право ночного дежурства на неделю вперед. Доложите сержанту Остеру, когда закончите с электричеством.

Лютц поднял штык и пошел прочь, а Ворманн повернулся к Александру. Старый румын был белее мела и дрожал.

– Эти кресты нельзя трогать! Никогда!

– И почему же, позвольте спросить?

– Потому что так было всегда. В замке все должно оставаться без изменений. К этому мы и стремимся в своей работе. А вам лучше уйти!

– До свиданья, Александру, – произнес Ворманн тоном, который, как он считал, должен был положить конец дискуссии. Капитан сочувствовал старому румыну, но задание – прежде всего!

Вслед уходящему Ворманну неслись мольбы Александру:

– Пожалуйста, господин капитан, прошу вас! Прикажите не трогать кресты! Не трогать кресты!

Ворманн именно это и собирался сделать. Не ради Александру, а потому, что при виде Лютца, ковырявшего крест штыком, его охватил безотчетный ужас. Не просто неприятное чувство, а именно ужас, холодный, скрутивший ему желудок и вызвавший пот. И он не в состоянии был понять причины сего феномена.

Среда, 23 апреля

03 ч 20 мин

Была уже глубокая ночь, когда Ворманн наконец добрался до своего спального мешка, раскатанного прямо на полу. Для себя он облюбовал комнаты на третьем этаже, не очень высоко, но так, чтобы стены замка не мешали обзору. Большая комната могла служить кабинетом, а маленькая – спальней. Из двух фронтальных окон он мог видеть почти весь перевал и даже деревушку по ту сторону рва, а два других выходили во двор.

Ставни были открыты настежь. Выключив свет, Ворманн замер на несколько мгновений перед окном, глядя на перевал, затянутый легкой дымкой. С заходом солнца с вершин начал надвигаться холодный воздух и, смешиваясь с теплыми воздушными массами внизу, образовывал колышущуюся туманную дымку. Весь пейзаж освещали только звезды на небосклоне, яркие, какие можно увидеть лишь в горах. Глядя на них, Ворманн невольно вспомнил известную картину Ван Гога «Звездная ночь». Тишину нарушал лишь звук работавших в дальнем углу двора генераторов. Пейзаж вне времен. Ворманн смотрел на него до тех пор, пока его не одолела дремота.

Но, едва забравшись в спальный мешок, он вдруг обнаружил, что сон улетучился. Мысли разбежались во всех направлениях: холодно сегодня, но не настолько, чтобы разжигать камины, да и дров для них нет… и вообще скоро лето, проблемы с теплом не будет… с водой также проблем не предвидится, поскольку в подвале нашли цистерны, постоянно пополняющиеся подземными водами… вот очистка – это вечная проблема… и вообще, сколько же придется здесь еще проторчать? Может, дать завтра солдатам поспать подольше после сегодняшнего утомительного дня? Попросить, что ли, Александру и его парней изготовить топчаны для себя и солдат, чтобы не спать на полу?.. Особенно если придется здесь пробыть всю осень и зиму… если война затянется…

Война… Она казалась настолько далекой теперь. Мысль об отставке снова вернулась к нему. Днем за хлопотами он как–то забыл о ней, но сейчас, оставшись один в темной тишине, не мог не думать об этом.

Нельзя подать в отставку, пока идет война. Особенно теперь, когда он вынужден сидеть в этих горах по решению военных политиков в Берлине, поскольку именно этого они и добивались: вступай в партию или больше не примешь участия в боевых действиях; вступай в партию или получишь унизительное задание – будешь сидеть как сторожевой пес в Трансильванских Альпах; вступай в партию или уходи в отставку.

Может, после войны действительно уйти в отставку? Этой весной у него будет двадцать пять лет выслуги. А судя по тому, как развиваются события, четверть века службы вполне достаточно. Каждый день быть дома, рядом с Хельгой, общаться со своими мальчиками и повышать мастерство художника, рисуя прусские пейзажи.

И однако… армия слишком долго была для него домом, и Ворманн по–прежнему все еще тешил себя надеждой, что немецкая армия рано или поздно избавится от нацистов. Если только он дотянет до этого момента…

Капитан открыл глаза и уставился в темноту. Хотя противоположная стена и тонула во мраке, он практически видел кресты, утопленные в толще плит. Он не был очень уж верующим, но почему–то эти кресты действовали успокаивающе.

Тут Ворманн вспомнил об инциденте в коридоре. И как ни пытался, не смог избавиться окончательно от ужаса, охватившего его при виде солдата – как бишь его? – Лютц, кажется, – ковырявшего крест.

Лютц… Рядовой Лютц… От него следует ждать неприятностей… Надо сказать Остеру, чтобы приглядывал за ним…

Последнее, о чем Ворманн подумал перед тем, как заснуть, было: посетят ли его кошмары, о которых говорил Александру.

Глава 2

Замок

Среда, 23 апреля

03 ч 40 мин

Рядовой Ганс Лютц присел на корточки под тусклой лампочкой – одинокая согнутая фигура на маленьком островке света посреди кромешной тьмы – и глубоко затянулся сигаретой, прислонившись к холодной стене подвала. Он снял каску, и стали видны его светлые волосы и юное лицо с жесткими глазами и твердой линией рта. От усталости ломило все тело. Ничего больше он не желал, как забраться в свой спальный мешок и проспать оставшиеся несколько часов. Будь в подвале хоть чуточку теплее, он задремал бы прямо здесь, на каменном полу.

Но Лютц не мог себе этого позволить. Ночные дежурства в течение недели были малоприятны сами по себе, и одному Богу известно, что ему грозит, если его застукают спящим на посту. А с капитана Ворманна вполне станется пройтись именно по этому коридору, чтобы проверить его, рядового Лютца. Поэтому спать нельзя.

Надо же быть такому невезению, чтобы капитан застукал его сегодня днем. Лютц не сводил глаз с этих крестов с той самой минуты, как впервые ступил на двор замка. В конце концов через час соблазн стал слишком велик – до того было похоже, что они сделаны из золота и серебра, хотя маловероятно. Однако он должен был проверить, а в результате нажил неприятности.

Ну что ж, по крайней мере, он удовлетворил свое любопытство: ни золота, ни серебра. Хотя вряд ли, конечно, такое открытие стоило семи нарядов вне очереди.

Лютц сложил руки вокруг горящего кончика сигареты в тщетной попытке согреть замерзшие пальцы. Боже, ну и холод! Здесь холоднее, чем там, наверху, где патрулируют Отто и Эрнст. Но Лютц сознательно выбрал это место, надеясь, что холод не даст ему заснуть, к тому же он сможет продолжить свои изыскания.

Лютц был по–прежнему убежден, что где–то здесь зарыты сокровища Папы. Слишком многое указывало на это, на самом деле буквально все. А основное и самое важное указание – кресты. Это, конечно, не старые добрые симметричные мальтийские кресты, но тем не менее кресты. И сверкали они золотом и серебром. Затем, ни одна из комнат не была обставлена, значит, жить здесь никто не собирался. Но самым удивительным было состояние замка – кто–то, видимо, платил за ремонт, причем на протяжении столетий! Лютц знал только одну структуру, способную на такое, структуру богатую, мощную и существовавшую веками – католическую церковь.

И по разумению Лютца, о замке заботились лишь с одной целью – сохранить сокровища Ватикана. Сокровища были где–то здесь – за стенами или под полом, – и Лютц вознамерился их найти.

Солдат бросил взгляд на противоположную стену. Здесь, в подвале, крестов было особенно много и все совершенно одинаковые, за исключением, пожалуй, одного, вон там, слева, в нижнем ряду. В слабом электрическом свете этот крест блестел чуть по–другому. Не так, как остальные. Игра света или, возможно, другая шлифовка. Или другой металл?

Лютц снял с коленей свой «шмайссер» и приставил к стене. Он достал из чехла штык и пополз на четвереньках к кресту. Коснувшись острием металла, он сразу понял, что нашел нечто интересное. Металл был мягким… мягким и того желтого оттенка, каким бывает только золото.

Трясущимися руками Лютц вогнал штык между крестом и камнем, в который тот был вделан. Он ковырял все глубже и глубже, пока не уперся во что–то, и, несмотря на все усилия, не смог больше вогнать штык ни на йоту. Лезвие уперлось в стенку гнезда, в которое был вделан крест. При известной осторожности можно было извлечь крест целиком, не повредив металла. Лютц сильнее надавил на штык и тут почувствовал какое–то движение и остановился.

Черт! Закаленная сталь клинка врезалась прямо в золото. Он попытался изменить угол наклона, но металл продолжал гнуться и расползаться…

И вдруг камень дрогнул.

Лютц вытащил штык и внимательно посмотрел на плиту. Ничего особенного: два фута длиной, полтора вышиной и, видимо, около фута толщиной. Как и все плиты замка, она была закреплена без всякого раствора, только теперь выступала из стены примерно на четверть дюйма. Лютц встал и измерил шагами сначала расстояние от креста до двери ближайшей от камня комнаты, затем промерил вдоль стены длину комнаты изнутри. Повторив ту же операцию в комнате справа, Лютц при помощи элементарной арифметики обнаружил существенную разницу в результатах. Количество шагов не совпадало.

За стеной явно находилась большая потайная комната.

Победные колокола зазвенели у него внутри, и Лютц с новой силой навалился на камень, пытаясь сдвинуть его с места. Однако, несмотря на бешеные усилия, каменная плита не сдвинулась больше ни на миллиметр. Как ни неприятно было это сознавать, но справиться в одиночку явно не получалось. Придется звать кого–нибудь на помощь.

За неимением лучшего он решил пригласить патрулирующего наверху Отто Грюнштадта. Этот никогда не отказывался от легкой наживы, а здесь явно было чем поживиться. За стеной лежали миллионы, золото Папы Римского, Лютц был абсолютно уверен в этом, он почти что видел эти сокровища.

Оставив автомат и штык у стены, Лютц поднялся наверх.

– Отто, иди скорее сюда!

– Сомневаюсь я что–то, – бубнил Грюнштадт, топоча следом. Темноволосый, намного плотнее Лютца, он уже успел вспотеть, несмотря на холод. – Мне положено находиться наверху. Если кто–нибудь застукает…

– Это займет не больше двух минут, прямо здесь, внизу.

Прихватив керосиновую лампу со склада, Лютц чуть ли не силком уволок Грюнштадта с поста, взахлеб рассказывая ему о сокровищах и о том, что сейчас у них есть возможность обогатиться и никогда больше не думать о работе. Услышав такое, Грюнштадт полетел, как бабочка на огонь.

– Видишь? – прошептал Лютц, указывая на плиту. – Видишь, насколько она выпирает?

Грюнштадт опустился на колени и внимательно осмотрел края креста. Взяв штык Лютца, он провел им по поперечине. Металл легко поддался.

– Точно, золото, – тихо произнес он.

Лютцу хотелось дать ему пинка для ускорения, но он сдержался, чтобы Отто имел возможность решать сам. Он терпеливо наблюдал, как Грюнштадт пробует штыком соседние кресты.

– Это все латунь. Наш – единственный стоящий. А камень, в который он вделан, шатается, – быстро добавил Лютц. – И за ним – потайная комната шести футов длиной и бог знает сколько шириной.

Грюнштадт с ухмылкой оглянулся – вывод напрашивался сам собой.

– Ну что ж, приступим.

Вместе они достигли определенных результатов, но, на взгляд Лютца, недостаточных. Каменная глыба чуть–чуть раскачивалась и через пятнадцать минут изнурительного труда выдвинулась лишь на дюйм.

– Подожди, – задыхаясь, произнес Лютц. – Эта штука в целый фут толщиной. Эдак мы всю ночь проковыряемся, а уж до смены караула явно не успеем. Давай попробуем выгнуть посильнее середину креста. У меня, кажется, есть идея.

При помощи штыков они сумели выгнуть крест настолько, чтобы можно было просунуть под него широкий армейский ремень.

– Теперь мы ее вытащим! – воскликнул Лютц.

В ответ Грюнштадт напряженно улыбнулся – он очень беспокоился, что покинул так надолго свой пост.

Упершись ногами в стену и уцепившись обеими руками за ремень, они принялись изо всех сил тянуть на себя упрямый камень. Со скрежетом плита скользила вперед и наконец вывалилась наружу. Они отодвинули ее, и Лютц, шаря в кармане в поисках спичек, поинтересовался:

– Ну как, готов огрести золотишко?

Он зажег керосиновую лампу и поднес к провалу, но ничего не увидел, кроме густой темноты.

– Всегда готов, – откликнулся Грюнштадт. – Когда начнем подсчитывать?

– Как только вернусь.

Лютц поправил фитиль и решительно пополз вперед, двигая лампу перед собой. Оглядевшись, он обнаружил, что находится в узком, слегка идущем под уклон лазе около фута длиной. Лаз упирался в другую плиту, идентичную той, которую они только что вытащили. Поднеся лампу ближе, Лютц стал разглядывать крест. Похоже, тоже серебро с золотом…

– Подай штык. – Он протянул руку назад.

Грюнштадт вложил ему в ладонь рукоятку штыка.

– В чем дело?

– Еще одна плита.

На какое–то мгновение Лютц ощутил горькое разочарование. В этом лазе едва хватало места одному, значит, вытащить чертову плиту никак невозможно. Разве что разломать всю стену, а уж это им двоим явно не под силу, хоть всю ночь колупайся.

Не зная, что делать дальше, он решил выяснить, из какого металла сделан крест. Если тоже из золота с серебром, значит, они на верном пути.

С кряхтением поворачиваясь в узком проходе, Лютц ткнул крест концом штыка. Металл оказался мягким. Однако это было не все: каменная глыба стала медленно сдвигаться влево, как будто была на петлях. Несказанно обрадовавшись, Лютц с силой толкнул ее и обнаружил, что это всего–навсего тоненькая гранитная перегородка не более дюйма толщиной, она легко отошла, и солдата обдало из темноты холодным спертым воздухом. И было в этом холодном потоке что–то такое, от чего волосы у него на руках и на затылке зашевелились.

«Холодно, – подумал Лютц, задрожав. – Но не может же быть настолько холодно».

Подавив возникшее вдруг беспокойство, он снова пополз вперед.

Но едва просунул лампу в открывшуюся дыру, как она стала гаснуть. При этом пламя не шипело, не прыгало, так что холодный воздушный поток из темноты был явно ни при чем. Огонек просто медленно уменьшался, постепенно исчезая на кончике фитиля. Лютц подумал было о наличии здесь какого–то ядовитого газа, но не почувствовал никаких необычных запахов, не задыхался, не было жжения ни в глазах, ни в носу.

Может, керосин заканчивается. Он придвинул лампу к себе, и пламя тут же увеличилось, лампа загорелась в полную силу. Встряхнув ее, Лютц услышал бульканье жидкости внутри. Странно, керосина полно… Озадаченный, он снова двинул лампу вперед, и огонек тут же стал гаснуть. И чем дальше он продвигал лампу, тем меньше становилось пламя, оно ничего не освещало.

Что–то здесь не так.

– Отто! – крикнул он через плечо. – Привяжи мне ремень к ноге и держи крепче. Я полезу дальше.

– Слушай, может, подождем до завтра! Когда станет светло…

– Ты что, спятил?! Тогда о нашей находке узнают все и захотят получить свой кусок, а капитан, конечно, львиную долю потребует! А мы с тобой, проделав всю работу, останемся с носом!

– Что–то мне все это перестает нравиться.

В голосе Грюнштадта звучало сомнение.

– Что–нибудь случилось, Отто?

– Не знаю. Но я не хочу оставаться внизу.

– Перестань зудеть, как старая баба! – рявкнул Лютц.

Он не позволит Грюнштадту действовать ему на нервы. Лютц и сам чувствовал себя неуютно, но сокровища здесь, совсем рядом, на расстоянии нескольких дюймов, и он не позволит никому и ничему помешать взять их.

– Привяжи ремень и держи как следует! Может, лаз дальше резко уходит вниз, а я не желаю грохнуться!

– Ладно, – произнес Грюнштадт без всякого энтузиазма. – Только давай быстрей.

Лютц подождал, пока на левой ноге потуже затянется петля, и полез дальше в темноту, по–прежнему двигая лампу перед собой. Охваченный нетерпением, он полз вперед настолько быстро, насколько позволял узкий проход. Когда он просунул голову и плечи в отверстие люка, от пламени осталась лишь крохотная бело–голубая точка… Как будто свет был здесь нежеланным гостем и темнота загоняла его назад в фитиль.

Лютц продвинул лампу на несколько дюймов вперед, и огонек исчез совсем. В то же мгновение Лютц почувствовал, что он здесь не один.

Нечто, темное и холодное, как само помещение, в котором он оказался, настороженное и голодное, стояло рядом с ним. Лютца затрясло. Ужас объял все его существо. Он попытался вернуться назад, высвободить голову и плечи, но было поздно… Как будто что–то схватило его и удерживало, совершенно беспомощного, в этой кромешной бесконечной тьме. Страх и холод сковали его, сводя с ума. Лютц открыл было рот, чтобы попросить Отто поскорее вытащить его отсюда, но в этот миг его накрыла холодная волна и из груди у него вырвался вопль.

Снаружи ремень в руках Грюнштадта задергался, когда Лютц начал во все стороны колотить ногами, и из глубины лаза послышался человеческий голос. Но доносился он откуда–то издалека, и столько в нем было ужаса и отчаяния, что Отто ушам своим не верил. Внезапно крик оборвался каким–то булькающим звуком. И все стихло. Одновременно перестал дергаться Лютц.

– Ганс!

Тишина.

Сильно напуганный, Грюнштадт начал быстро вытягивать ремень, пока не показались ноги Лютца. Схватив за сапоги, Отто выволок его в коридор.

И тут, увидев, что осталось от Лютца, Грюнштадт завопил. Его крик разнесся по всему коридору, буквально сотрясая стены.

Перепуганный собственным криком, Грюнштадт замер в отупении. В это время стена задрожала, покрылась сетью трещин, и в том месте, где они выломали плиту, образовался широкий разлом. Лампочки в коридоре стали меркнуть одна за другой, и наконец стена рухнула, осыпав Грюнштадта градом осколков и одновременно выпуская наружу нечто чудовищно черное, мгновенно пронесшееся мимо окаменевшего солдата…

Начался кошмар.