Текст книги "Замок (сборник)"

Автор книги: Фрэнсис Пол Вилсон (Уилсон)

сообщить о нарушении

Текущая страница: 37 (всего у книги 46 страниц)

Глава 14

1

Пятница, 8 марта

– Какую песню вы насвистываете, святой отец?

Билл поднял глаза и увидел Никки по другую сторону письменного стола. Никки, одетого, чтобы провести уик–энд с Кэлдерами.

– По–настоящему старинную песню, которая называется «Наступил великий день».

– А что в нем великого?

– Все, Никки. Все. Солнце взошло, рабочая неделя почти закончилась. Весна наступит всего через две недели. Великий день с утра до ночи.

У него чуть не закружилась голова, и ему с трудом удалось сдержать распиравшую его радость. Он пока не мог поделиться с Никки всеми подробностями, но его не оставляла уверенность, что вечером этого воскресенья у них будет повод для праздника.

Билл потянулся через стол и поправил галстук Никки. Галстук был слишком ярким и слишком узким и свисал ниже туго затянутого ремня; модным его не назовешь, но он оказался самым чистым из трех наличных красных галстуков. Воротник белой рубашки Никки болтался на его тонкой шее, а рукава синего блейзера были коротки, как и серые брюки, из–под которых торчала резинка белых носков.

В целом Никки являл собой зрелище, могущее привести продавцов магазина «Братья Брукс» в ужас, но его костюм состоял их всего самого лучшего, что можно было извлечь из пестрого набора пожертвованной приюту более или менее приличной одежды с чужого плеча, которую они называли парадной. Впрочем, Билл и не стремился, чтобы его дети отправлялись в гости в семьи чересчур нарядно одетыми. Одежда Никки взывала: «Дайте этому мальчику дом!» И вероятно, это было к лучшему.

Что важнее всего, у него был отмытый и аккуратный вид. Чистые волосы зачесаны назад, что было в известном смысле палкой о двух концах: такая прическа скрывала нескладные выступы на черепе, но выставляла на обозрение большее число угрей на его лбу. Одежда для игр и немного чистого белья лежали в видавшей виды холщовой сумке, которая стояла на полу рядом с мальчиком.

– Нервничаешь?

– Не–а. Я повидал много таких уик–эндов.

– Тебя не бросает в пот, да? Просто крутой парень отправляется на уик–энд.

– О'кей. – Никки улыбнулся нехотя и робко. – Наверное, немного нервничаю.

– Будь самим собой.

Его глаза загорелись.

– Можно?

– Если подумать, да.

Они оба улыбнулись шутке, понятной только им двоим.

Раздался звонок внутреннего телефона.

– Кэлдеры приехали, – сообщила сестра Мириам из вестибюля.

– Мы идем.

Билл взял сумку Никки, положил руку на его плечо и повел мальчика вниз на первый этаж.

– Вот так–то, малыш. Не ударь в грязь лицом перед ними, и ты попадешь в хорошее место.

Билл почувствовал, как рука Никки обхватила его сзади, и мальчик прижался к нему.

2

Билл прощально помахал Никки, когда Кэлдеры отъехали, усадив его на заднее сиденье своего нового «доджа», затем поспешил обратно в свой кабинет и достал из–под пресс–папье письмо. Оно прибыло сегодня утром из Духовного управления Мэриленда, и он читал и перечитывал его уже сотни раз. Ему предлагалось место в средней школе Лойолы в Балтиморе. Он предпочел бы колледж Лойолы, но в любом случае это был шаг в правильном направлении. Он мог явиться туда 1 июня, а с сентября начать работать учителем богословия… если он все еще намерен сменить свою нынешнюю должность на должность учителя средней школы.

Намерен? Он умирал от желания оставить свою нынешнюю должность.

И какая прекрасная местность предлагается ему! Всего сорок пять минут езды по скоростному шоссе Балтимор – Вашингтон, и он в столице, прямо в центре политической жизни. В округе Колумбия всегда что–нибудь происходило, например, как раз сейчас сенатом рассматривался новый законопроект о гражданских правах.

И он уедет далеко от Кэрол. Несколько сот миль помогут ему избавиться от греховных мыслей по ночам. Может быть, тогда к нему вернется здоровый сон.

Он поцеловал письмо и положил его обратно под пресс–папье.

Никки найдет себе дом, а я смогу жить тем, чем живет все человечество.

И он начал напевать: «Все вокруг расцветает вместе с розами».

3

Земля оттаяла, и уик–энд обещал быть теплым, поэтому Иона решил пораньше заняться огородом. Чаще всего по пятницам, возвращаясь домой вечером с завода, он чувствовал себя без сил. Но в последнее время жизненная энергия кипела в нем, и огород не хуже любого другого места годился для того, чтобы эту энергию пустить в дело. Быть может, в этом году ему удастся вырастить салат–латук.

Однако первым делом ему нужно было построить вокруг огорода хороший заборчик, чтобы закрыть к нему доступ кроликам. Он хотел бы использовать сетку из колючей проволоки, чтобы маленькие жадные грызуны напоролись на нее, если вздумают прыгать в его огород. Но соседи поднимут шум, когда то же самое случится с их необузданными отпрысками, которые всякий раз норовили срезать углы, перебегая через его задний двор.

Так что ему пришлось остановить выбор на обыкновенной мелкой проволочной сетке.

Иона собирался установить на каждом углу огорода столбики и между ними натянуть сетку. Высота в три фута будет более чем достаточной.

Он начал рыть ямку для первого углового столбика. Восемнадцати дюймов хватит. Иона с удовольствием прислушивался к хрусту, с которым лопата врезалась в мягкую почву, ему нравилось видеть, как рвутся бесчисленные корешки, когда он вгонял лопату ногою в землю. Было приятно разрывать их тонкие сплетения. Годы взаимодействия, обмена между почвой, питательными веществами, бактериями, насекомыми и растительностью – все это навсегда нарушалось одним ударом лопаты.

На глубине примерно в фут земля оказалась красного цвета.

Странно. Он не знал, что здесь встречается глина. Но тут он увидел, что это не глина – землю окрашивала красная жидкость, просачиваясь вверх по капиллярам. Он опустился на четвереньки, чтобы лучше рассмотреть ее, и принюхался.

Кровь.

Сердце Ионы вдруг сильно забилось, и его охватило возбуждение. Это не было галлюцинацией. Красная жидкость существовала на самом деле. Еще один знак в череде знаков, явленных ему на протяжении всей жизни.

Затаив дыхание, он смотрел, как густая красная жидкость собирается в ямке, поднимается до ее краев, а затем тонкой струйкой медленно устремляется в огород. Ионе хотелось, чтобы она заполнила его целиком, хотелось смотреть, как она остывает и свертывается с наступлением сумерек, но в малюсеньких, тесно прижатых друг к другу задних двориках не было секретов от соседей. Нельзя допустить, чтобы они заинтересовались тем, что происходит во дворе у Стивенсов.

Он неохотно стал засыпать выкопанную ямку, останавливая алый поток. Закрыв ее дерном, он отошел, попытался сдержать возбуждение и постоял, задумавшись.

Кровь текла в его заднем дворике! Как можно это истолковать? Только как весть о смерти. Смерти кого–то, кто близок его дому? Это также знак того, что ход событий убыстряется и что он не должен попусту терять время. Сейчас ему не до огорода.

Глава 15

Суббота, 9 марта

Билл читал ежедневную молитву в своей комнате, когда его заставил вздрогнуть неожиданный звонок телефона. Лишь несколько человек знали его личный номер и, как правило, звонили, чтобы сообщить плохие новости. Он особенно встревожился, узнав голос Джима.

– Джим! Что–нибудь случилось? – поспешно спросил он, вспомнив звонок Кэрол во вторник и некоторую враждебность Джима в ответ на его предложение о помощи. Все ли в порядке с Кэрол?

– Ничего не случилось. Все прекрасно, Билл, правда. Я лишь хотел извиниться за мое странное поведение, когда ты позвонил мне на днях.

– Забудь об этом, – ответил Билл, чувствуя, как расслабляются его напряженные мышцы. – Мы все время от времени ведем себя нервозно.

Было приятно слышать голос прежнего Джима.

– Да, конечно. Завещание, наследство, особняк – все соединилось и свалилось на мою голову. Совсем вывело меня из обычного состояния. Но теперь все пришло в норму, и я чувствую себя значительно лучше.

Во время пустого разговора, который последовал, Билл заметил, что Джим избегает каких–либо упоминаний о Хэнли, о наследстве или о том, кто его мать. Он понял по слишком легкомысленному тону Джима и не свойственной ему развязности, что он еще полностью не оправился от своей ипохондрии. Билл умирал от желания спросить, узнал ли Джим что–нибудь о своей матери, но воздержался, вспомнив, как холодно тот отнесся к этой теме во вторник.

Положив трубку, Билл сел у окна, размышляя о том, как обидно, что теперь, когда он восстановил контакт со старым другом, он готовится уехать далеко отсюда.

Да, он уезжает! Пусть при этом придется расстаться со старым другом, но Билл не позволит никому удержать его здесь, в сиротском доме Святого Франциска. Ничто не задержит его отъезд теперь, когда Духовное управление нашло для него место учителя.

Билл посидел у окна еще немного, необъяснимая тоска сжимала ему сердце. В чем дело? Он должен быть счастлив и уж конечно не упустит этого места.

Тут он вспомнил, что наступило время, когда он обычно играл в шахматы с Никки. Без этого мальчишки, почесывающего свою нескладную голову и выдавливающего угри, чего–то не хватало. Но скоро это канет в прошлое. Никки усыновят Кэлдеры, а Билл будет на пути в Балтимор.

Он собирался вернуться к своему требнику, когда увидел, как у тротуара напротив приюта затормозил синий «додж» последней модели. Он выглядел знакомым. Совсем как…

О, черт побери!

Из машины вышел Никки, взбежал по лестнице в подъезд и исчез. Профессор Кэлдер слез с водительского места и последовал за мальчиком гораздо более медленным шагом. Билл быстро накинул свою сутану и поспешил вниз.

Профессор Кэлдер уже выходил назад на улицу, когда появился Билл.

– Что?..

Профессор отмахнулся от него.

– Ничего не получится, – бросил он через плечо.

– Почему? Что случилось?

– Ничего. Просто он нам не подходит.

С этими словами он исчез в дверях.

Билл окаменел. Он смотрел на медленно закрывавшуюся дверь в немом изумлении, затем повернулся к Никки, прислонившемуся к стене и рассматривавшему свои ботинки.

– Что ты сделал на этот раз?

– Ничего.

– Ерунда! Давай выкладывай!

– Я поймал его за руку, когда он жульничал при игре в шахматы!

– Прекрати это, Никки! Не пугай меня!

– Это правда. Все шло прекрасно, пока мы не начали играть в шахматы. Я выигрывал, начав с гамбита слона, который вы показали мне. Он отослал меня на кухню за еще одной чашкой горячего шоколада, и когда я вернулся, он уже передвинул ферзевого коня на одно поле влево.

– И ты обвинил его в обмане?

– Не сразу. Я лишь заметил ему, что конь здесь не стоял, когда я уходил из комнаты. Он разозлился и сказал: «Я уверен, что ты ошибаешься, юноша».

– А что произошло потом?

– Потом я назвал его обманщиком!

– Черт побери, Никки! – вскипел Билл от злости, но заставил себя сдержаться. – А тебе никогда не приходило в голову, что ты можешь ошибиться?

– Вы знаете, что таких ошибок я не делаю, – ответил Никки, и на глазах его появились слезы.

Слезы все решили. Билл поднял холщовую сумку и сунул ее мальчику в руки. Он до боли сжал зубы и проговорил:

– Сними хорошее платье, повесь его обратно в парадный гардероб, затем оправляйся в свою комнату и оставайся там. Не высовывайся оттуда до обеда.

– Но он жульничал! – вскричал Никки, губы у него тряслись.

– Ну и что? Ты сам настолько безупречен, что не мог оставить это без внимания?

Никки повернулся и побежал в дортуар.

Билл посмотрел ему вслед. Затем, не придумав ничего лучшего, отправился в свой кабинет. Там он подошел к столу, вытащил из–под пресс–папье письмо из средней школы Лойолы и сел, упершись в него взглядом.

Проклятье, проклятье, проклятье!

Он чувствовал себя подлецом из–за того, что накричал на Никки. Одно точно можно было сказать об этом парнишке: он никогда не лгал, а кроме того, обладал, можно сказать, совершенной зрительной памятью. Он мог воспроизводить в уме целые страницы книги и знал текст наизусть. Поэтому когда Никки играл в шахматы, в уме у него отпечатывалось расположение всех фигур. А это означало, что профессор Кэлдер жульничал.

Значит… профессор – напыщенная гадина, чье самолюбие не допускает поражения в шахматной игре от умного десятилетнего мальчика, а Никки слишком простодушен, чтобы позволить ему одержать мелкую гадкую победу. Он же, Билл, обещал оставаться в приюте Святого Франциска, пока кто–нибудь не усыновит Никки.

Какая дурацкая неразбериха!

Против своей воли он вынужден был признать, что восхищается высокими моральными качествами Никки, который вывел профессора Кэлдера на чистую воду. Может быть, он не хотел, чтобы его усыновил нечестный человек, обманщик, но, ради всего святого, в жизни приходится идти на компромиссы. Никки мог посмотреть в другую сторону!

Наконец его отчаяние достигло предела. Зарычав, Билл скомкал письмо из средней школы Лойолы и отшвырнул его в самый дальний угол своего кабинета.

Я никогда отсюда не выберусь!

Без преувеличения так оно и получится. Если он откажется от этого места, кто знает, дождется ли он другого предложения занять должность учителя?

Оставался только один путь: согласиться на предлагаемую должность.

Билл нашел на полу письмо и расправил его на столе. Он помнил, что дал обещание Никки, но оно не должно связывать его, коль скоро Никки не сумел повести себя надлежащим образом. Быть может, Никки не хочет покидать приют Святого Франциска. Что ж, очень хорошо. Но Билл Райан не собирался гнить здесь, в Куинсе, когда так много можно сделать в настоящем живом мире.

Он принялся сочинять письма, которые ему надо будет написать.

Глава 16

1

Воскресенье, 10 марта

Ты идешь через стонущий лес у Тарговиста и любуешься его красотой. Великолепные деревья вытянулись по обе стороны дороги, ведущей на юг, дороги, по которой движутся турки. Молодой лес, ему всего несколько дней, и тем не менее в нем двадцать тысяч деревьев. Ты обхватываешь ствол одного из них, и кончики твоих большого и среднего пальцев сходятся. Порывы ветра, играя листвой этого леса, проносятся по нему не легкими вздохами, а душераздирающими воплями.

Двадцать тысяч молодых деревьев, и все посажены недавно. Никогда тебе не приходилось наблюдать предсмертную агонию стольких людей сразу. От этого зрелища у тебя появляется легкость в мыслях и кружится голова. Ты поднимаешь глаза к верхушкам деревьев, где ждут прихода Мохаммеда II посаженные на кол враги дорогого Влада, реальные и воображаемые, мужчины, женщины и дети, мертвые и умирающие, румыны, турки, немцы, болгары и венгры.

Лес этот неподвижен. Громкие стоны наполняют воздух, но ветки колышутся лишь слегка или не колышутся вовсе. Ибо жертвы знают, какая невыносимая боль пронзает их при малейшем движении. Для каждого из несчастных кошмар длится уже целую вечность, с того времени, когда длинный, но не слишком острый кол вгонялся глубоко в прямую кишку, или во влагалище, или в горло или его вонзали в живот, а потом, подняв жертву – мужчину, женщину или ребенка – на этом коле в воздух, втыкали его в землю вдоль дороги.

У тех, кому повезло, кончик кола быстро находил жизненно важный орган или артерию, и смерть спасала их. Ты проклинаешь их слишком скорую, тихую, благословенную смерть. Но у скольких других кол движется медленнее, резкими толчками, безжалостно пролагая мучительный путь через внутренности, когда под весом тела он неумолимо ползет вниз. Иногда наступает своего рода передышка: это бывает, когда кол упирается в кость и останавливается. Тогда надо избегать малейшего движения, даже самой слабой дрожи от боли. Но страшнее всего ветер.

Ты слышишь тихий плач прямо над твоим правым плечом. Безумные от боли глаза молодой девушки умоляюще смотрят на тебя сверху. По–видимому, воткнутый, в нее кол наткнулся на что–то, и это не пускает его дальше. Глаза молят о помощи. Ты улыбаешься. Да, ты поможешь. Ты берешься за кол и изо всех сил трясешь его. Тебя вознаграждает хриплый, безумный вопль, когда ее тело неожиданно опускается вниз на три дюйма. По колу льется кровь, она струится по твоей руке.

Ты облизываешь пальцы…

Кэрол проснулась и бросилась в ванную комнату, не в силах остановить рвоту.

Эти сны! Сегодняшний был самым ужасным. Что с ней случилось? Господи, молю Тебя! Эти сны… когда же они прекратятся?

2

Она уже чувствовала себя лучше, хотя мысль о сновидении вызвала у нее тошноту. У них кончилось молоко, и она пошла в Стэн–маркет, чтобы купить большую бутылку. И вот она стоит у прилавка, не замечая, что из вощеной бутыли, которую она держит в одной руке, капает молоко, а другая ее рука сжимает пятидолларовую бумажку вместе с коробкой пончиков. Она стоит и, не отрывая глаз, смотрит на выставленную на прилавке местную бульварную газету. У нее становится сухо во рту, когда она видит заголовок на всю первую полосу «Лайт»:

ВСЕМИРНО ИЗВЕСТНЫЙ УЧЕНЫЙ ОСТАВЛЯЕТ СВОЕ СОСТОЯНИЕ САМОМУ СЕБЕ!

О Боже! Этого не может быть!

Она бросила все на прилавок и схватила газетку, моля Бога, чтобы это оказалось простым совпадением, еще одной «уткой», на которые так падка «Лайт» с ее сенсациями о привидениях, колдунах и мерзких чудовищах.

«ЧИТАЙТЕ СТАТЬЮ НА СТРАНИЦЕ ТРИ» – было напечатано в нижнем правом углу. Дрожащими руками она раскрыла газету.

Господи, не дай этому случиться!

Но ее молитва осталась без ответа. Она чуть не закричала, когда увидела подпись: «Джеральд Беккер».

– Все это читают, – обратилась к ней рыжеволосая женщина за прилавком, жуя жвачку. – Надо было заказать вдвое больше экземпляров. Они так хорошо раскупаются.

Кэрол почти не слышала ее. Она увидела фамилию «Хэнли» в первой строчке и слово «клон» во второй. Она судорожно прижала газету к груди, и ноги понесли ее к двери.

– Эй! – окликнула ее женщина. – Вы забыли…

Кэрол с трудом произнесла:

– Оставьте себе сдачу, – и, выскочив из магазина, бросилась к машине. Она должна приехать домой, показать Джиму газету раньше, чем это сделает кто–нибудь другой.

Мчась через центр Монро, Кэрол снова и снова повторяла:

Как? Как Беккер обнаружил это? Как?

Въехав на подъездную дорожку, она обежала дом и раздвинула рододендроны. Верхняя крышка люка была закрыта. Кэрол подняла ее и в ужасе увидела, что пакет исчез. Там, куда она положила его, на песке осталась вмятина, а самих дневников не было.

Она вбежала в дом. Джим сидел в мягком кресле. Ее словно ножом резануло по сердцу, когда она увидела его бледное потрясенное лицо.

– Кто–то оставил это на крыльце, – сказал он, поднимая экземпляр «Лайт».

– О Джим!

– Как это случилось, Кэрол? – спросил он, глядя на нее с такой мукой, что ей хотелось плакать.

– Джим! Это не я!

– Так как же Беккер получил этот материал? В его статье есть абзацы, слово в слово повторяющие письмо Хэнли мне. Как это могло случиться, если записи, по твоим словам, были сожжены?

Пронзительно зазвонил телефон. Аппарат стоял у локтя Джима, но он и не подумал снять трубку. Когда Кэрол направилась к аппарату, он сказал:

– Оставь его в покое. Это просто какой–нибудь репортер из ежедневных нью–йоркских газет, который хочет узнать, правда ли то, что написано в «Лайт».

– О!.. – Положение было ужасным и становились все хуже.

– Ты не ответила на мой вопрос, Кэрол. Как?

– Потому что на самом деле я их не выбросила.

Джим медленно встал с кресла.

– Что?

– Я… я только сказала тебе это, чтобы ты не искал их. В действительности я спрятала их в водопроводном люке до…

Он сделал два шага к ней.

– То есть солгала мне, что выбросила их?

– Да, видишь ли…

Он подошел ближе, глаза его сейчас пылали гневом, были почти безумными. А проклятый телефон всё звонил и звонил.

– Ты солгала тогда, но сейчас ты говоришь правду?

– Да.

На его лице была написана такая ярость, что она испугалась.

– А откуда я знаю, что ты не лжешь теперь?

– Потому что я не стала бы лгать!

– Но ты уже солгала! – Он поднес заголовок, напечатанный в «Лайт», к самым ее глазам и закричал: – Прошу настоящую Кэрол Невинс Стивенс встать и сказать мне, почему она так поступила со мной!

Кэрол больше не могла сдерживаться. Она зарыдала.

– Но, Джим, я здесь ни при чем! Это несправедливо!

Телефон перестал звонить.

– Что ж, с этим, по крайней мере, согласимся, – сказал он более мягко и показал на газету. – Я знаю, что ты не имела такого намерения, но тебе придется чертовски много объяснить мне.

Она рассказала ему все – начиная с того, как прочла дневник, и кончая тем, как спрятала записи в водопроводном люке и на следующее утро поведала ему выдуманную историю.

– Как я хочу сейчас, чтобы они действительно были сожжены! – воскликнул Джим.

– Я тоже. О, ты не знаешь, как я хочу этого! Но они принадлежали тебе! Мне казалось, я не вправе уничтожать их.

– Да, они принадлежали мне! – Он вздохнул. – Пожалуй, я пойду в особняк на какое–то время.

– Не надо! – воскликнула она, когда он повернулся и направился к двери. – Не убегай от этого. Мы сможем справиться вместе.

– Я уверен, что сможем. Я ни от чего не убегаю. Просто мне нужно немного побыть одному. Всего несколько часов. Мне нужно продумать, как вести себя в этих условиях. – Он постучал себе по лбу. – Продумать здесь. После этого мы встретим то, что предстоит, вместе, если ты все еще со мной.

– Ты знаешь, что я с тобой.

Его лицо походило на неподвижную маску.

– Хорошо. Увидимся позже.

И он вышел и зашагал по подъездной дорожке. Глядя ему вслед, Кэрол чувствовала себя так, будто вокруг ее шеи стягивается петля.

Это целиком и полностью ее вина. Боже мой! Как она могла втянуть их в подобную историю? И как им удастся выбраться их всего этого?

За ее спиной снова зазвонил телефон.

3

Билл сидел в своем кабинете и пил вторую чашку кофе, просматривая «Санди таймс». Это время дня было его любимым. Мальчики были заняты завтраком, и в приюте царила тишина. Он отслужил раннюю мессу в церкви Пресвятой Девы из Лурда, и теперь у него оставалось немного времени для себя.

Сегодняшнее чтение газеты доставляло ему особенное удовольствие потому, что в разделе «Новости за неделю» было полно информации о предстоящих через два дня первичных выборах в Нью–Хэмпшире и рассказывалось, как Маккарти брал верх над президентом Джонсоном. Правда, никто не предполагал, что он действительно сумеет победить теперешнего президента, но, если он добьется приличных результатов, это может оказать влияние на дальнейшей ход избирательной кампании и, возможно, на позицию демократов относительно войны, когда они соберутся на конференцию.

Билл вздохнул и посмотрел в окно. Больше чем когда–либо ему хотелось быть в Нью–Хэмпшире в ближайшие семьдесят два часа. Но этого не случится. И он не сумеет побывать на других первичных выборах, если не решится написать письма в Духовные управления Нью–Йорка и Мэриленда.

Он вставил лист бумаги в старую пишущую машинку «Олимпия» серого цвета, которую родители подарили ему по окончании средней школы, и начал стучать на ней. Он уже заканчивал первое письмо, когда его прервал робкий стук в дверь кабинета.

– Отец Райан!

Это была сестра Мириам.

– Что, сестра? Что–нибудь случилось?

– Даже и не знаю, как сказать. – Сестра Мириам держала в руках свернутую газету, и вид у нее был на удивление таинственный. – Как звали вашего друга, который приходил сюда несколько недель назад, того, кто хотел просмотреть документы? Не Стивенс ли?

– Совершенно верно, Джим Стивенс.

– Это тот, кто унаследовал состояние Хэнли?

– Да, тот. Почему вы об этом спрашиваете?

– Я хочу, чтобы вы знали, святой отец, я не из тех, кто регулярно читает подобного рода издания, – сказала она, развертывая газету и протягивая ее ему. – Но в этой газете говорятся очень странные вещи о вашем друге и докторе Хэнли.

Билл взял газету и нахмурился, увидев экслибрис «Лайт» – пресловутое «левое ухо» и ее девиз: «Новостям, которые прячутся от дневного света, не скрыться от света «Лайт».* Сестра Мириам была образцовым членом «Благотворительной организации монахинь», но она увлекалась журналами, печатавшими сплетни, и бульварными газетенками. «Лайт» была одной из худших образцов последних.

* Лайт (light) – в переводе с английского означает «свет».

– Здесь пишется о Джиме Стивенсе? – спросил он, открывая страницу три.

– По–моему, они именно его имеют в виду.

Билл проглядел первый абзац и увидел имена Джима, Родерика Хэнли и упоминание Монро и Лонг–Айленда. Статья оказалась длинной.

– Можно я верну вам газету позднее, сестра?

– Разумеется, – ответила она заговорщическим тоном, несомненно считая, что обратила его в свою веру. После этого она ушла, оставив его один на один с «Лайт».

Спустя пятнадцать минут Билл закончил чтение статьи и, встав, принялся взволнованно ходить по комнате. Он был потрясен.

Бред собачий! Все это бред собачий! И ничем другим быть не может!

Но у газеты должен быть совершенно неопровержимый источник, чтобы осмелиться напечатать такое. Иначе Джим подал бы в суд, и этой газетенке пришлось бы выложить в качестве штрафа все свои средства до последнего цента. А потом он вспомнил звонок Кэрол на прошлой неделе, ее слова о том, как сильно Джим расстроился, выяснив, кто его мать. Надо думать! Если то, что написано в статье, правда, у него и матери–то не было. А также и отца!

Что я говорю?

Конечно, это неправда. Как такое может быть правдой? Это просто научная фантастика!

Но ведь Джим во вторник был ужасно подавлен.

Боже, подумал Билл, видел ли уже Джим эту статью? Билл не желал первым говорить ему о ней, но хотел быть рядом, если Джиму понадобится друг. А ему понадобятся друзья, если крупные газеты и телевидение ухватятся за эту историю.

А как же Кэрол? Она, вероятно, страдает не меньше Джима.

Он набрал номер их телефона, но номер был занят. После еще трех неудачных попыток Билл понял, что ему нужно отправляться в Монро. Что–то подсказывало ему, что он будет там нужен.

4

Начало воскресного собрания запаздывало. Брат Роберт еще не появился, и если он вскоре не приедет, начать вместо него попросят кого–нибудь другого. Грейс надеялась, что никто не предложит ей выступить. Она не знала, что нужно говорить.

Грейс оглядела зал, где люди переговаривались, сбившись в небольшие группы. Казалось, Избранные чего–то ждут. Мартин выглядел бледнее, чем всегда, и был особенно нервозен. Она сама чувствовала нервное напряжение и видела его в глазах других. Только странный мистер Вейер не поддавался этому настроению. Он сидел один в заднем ряду, на том же месте, что и в среду, и смотрел куда–то в пространство.

Внезапно вбежал брат Роберт. Глаза его лихорадочно блестели. Он размахивал газетой.

– Вот оно! – прокричал брат Роберт, поднимая газету над головой. – Знак, которого мы ожидали! Он подан!

Он пробежал мимо нее в переднюю часть зала. Аура мира и покоя, всегда сопутствовавшая ему, исчезла. Когда он всходил на кафедру, движения его были резкими. Его обычно мягко глядевшие карие глаза сверкали в флюоресцентном освещении. Он излучал нервную энергию, когда начал креститься, не дожидаясь, пока Избранные усядутся.

– Во имя Отца и Сына и Святого Духа, благословляю Собравшихся. Друзья, нас всех Святой Дух коснулся особенным образом. Нам выпало благоволение узнать о воплощении Духа зла, родителя лжи, Антихриста, который сведет на нет весь труд Сына Божьего, его последователей и его Церкви, который погрузит мир в вечную тьму. Мы ощущали его присутствие, но мы не знали, в каком обличье он появится.

Брат Роберт поднял первую полосу газеты. Грейс узнала «Лайт».

– Теперь мы знаем!

– То, что рассказано на этих страницах, фантастично, невероятно. Я уверен, эта история будет воспринята как бред сумасшедшего и из–за фантастичности ее содержания, и из–за дурной репутации листка, ее напечатавшего. Но разрешите мне сказать вам, друзья, – рассказана правда!

Почему я это знаю? Потому что сегодня утром, когда я проходил мимо газетного киоска на углу, меня посетил Святой Дух. Он обратил мое внимание на заголовок, побудил меня взять газету и прочитать ее. И когда я читал эту статью, я знал, что в ней каждое слово – правда!

Брат Роберт свернул газету и стал стучать ею по ладони, продолжая говорить:

– «Пути Господни неисповедимы, когда он творит чудеса». Он позволил, чтобы сын его Иисус родился в семье бедного плотника! Он позволил блуднице Марии Магдалине утешить Его сына, когда тот нес крест на Голгофу. И Он выбрал дрянную клеветническую газетенку, чтобы показать своим Избранным, кто – Антихрист.

«Лайт» рассказывает историю ученого, который с типичной самонадеянностью, свойственной всем ученым, считающим жалкий человеческий мозг способным раскрывать тайны природы, созданной Богом, решил сам сыграть роль Бога. Этот человек посягнул на предначертанный Всевышним способ воспроизведения рода человеческого и в наглой попытке узурпировать силу Господню вызвал к жизни нечто мерзкое. Этот ученый взял частицу собственной плоти и вырастил из нее другое человеческое существо! Но назвал это существо «клоном» – точной копией самого себя. Да! Он сыграл роль Бога, создав по образу и подобию своему другое существо.

Грейс онемела от удивления. Как такое оказалось возможным? Она посмотрела туда, где сидел мистер Вейер, и заметила, что впервые после своего появления здесь он проявил интерес к тому, о чем говорилось. Очень большой интерес. Подавшись вперед, он не отрывал глаз от брата Роберта.

– Но вы спросите: «Какое отношение это имеет к Антихристу?» Допустите Святого Духа в свой разум, как это сделал я, и вы увидите, что существо, созданное в результате этого богохульного эксперимента, не человек. О! Он может иметь вид человека, вести себя как человек, говорить как человек, но он пуст, у него нет души. Нет души! Откуда он мог получить душу? Он – не обычный смертный, рожденный мужчиной и женщиной и поэтому обладающий душой. Нет! Он просто набор клеток, дарованных ему ученым, играющим роль Бога! А будучи таковым, он представляет собой прекрасное вместилище для Сатаны! Дух зла поселился в его не имеющем души теле и готов лишить человечество спасения, дарованного ему Иисусом Христом!

Избранные разразились криками изумления и испуга. Грейс молчала. Она обхватила себя руками, пытаясь защититься от ледяного холода, постепенно пронизывавшего каждую клеточку ее тела.

– Прикиньте хорошенько, – продолжал брат Роберт. – Месяц назад Святой Дух оповестил нас о появлении Антихриста. Мы ощущали его отвратительное присутствие. Согласно этой статье, сегодня исполнилось четыре недели со дня гибели этого ученого в авиационной катастрофе.

Сегодня как раз месяц? В авиационной катастрофе? Эти слова вызвали у Грейс какое–то смутное воспоминание. Ощущение холода становилось все настойчивее.

– Когда было зачитано его завещание, оказалось, что ученый оставил все свое состояние – много миллионов долларов – молодому незнакомцу, который выглядит совсем так, как тот выглядел в молодости. Среди бумаг ученого нашли дневниковые записи с подробной регистрацией богохульственного эксперимента. Они–то и поведали всю эту отвратительную историю.