Текст книги "Тень Александра"

Автор книги: Фредерик Неваль

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 17 страниц)

– Место свободно! – объявил Ганс, выходя из ванной.

Я вскочил и быстро выключил компьютер.

– Да, я… я иду…

– Что-то не так?

Я натянуто улыбнулся:

– Нет-нет, все в порядке. Просто я немного… выдохся, как ты говоришь.

Он бросился на свою кровать, отшвырнув полотенце в угол комнаты.

– Почему ты попросил номер на двоих?

Я собрался ответить ему сухо, не слишком расположенный выслушивать его жалобы после того, что только что прочитал. А он не унимался:

– Знаешь, я еще могу защитить себя от какой-нибудь девчонки.

– Не сомневаюсь в этом, Ганс, – вздохнул я, стаскивая с себя одежду.

«Но меня бы удивило, если б ты справился с этой», – подумал я, залезая под душ.

Я решил ответить таинственному незнакомцу, как только Ганс, засыпая, повернется ко мне спиной, но готов был держать пари, что за этим посланием последуют новые. В какое змеиное гнездо я сунулся? Я разрывался между желанием бежать куда глаза глядят прямо сейчас, ночью, с Гансом под мышкой и желанием ворваться в комнату «Маэ», приставить ей к горлу нож и потребовать от нее объяснений. Но ни то ни другое не казалось мне разумным. Нет, я не позволю себя запугать.

«Морган, все кончится тем, что тебя зароют где-нибудь в овраге или в подземелье», – постоянно твердил мне Этти, когда я кидался в какое-нибудь рискованное дело, чтобы первым захватить наиболее перспективное место на раскопе. По иронии судьбы именно он, такой методичный и благоразумный, позволил застать себя врасплох. Зачем я уговорил его тогда согласиться на погружение? Он же не хотел. Он говорил, что плотина недостаточно прочна. А я назвал его трусом, помахал перед его носом заключениями топографов. Посмеялся над ним…

«О, Этти… что мне делать? Если бы только я не отвечал еще за этого мальчишку… В конце концов, он же сам решил поехать со мной. Вбил себе в голову, что будет помогать мне».

«Но ведь ты скрываешь от него информацию, чтобы не испугать его, Морган», – звучал у меня в голове голос Этти.

Я до отказа открыл кран в надежде, что холодная вода прояснит мои мысли, хотя знал: это не поможет. Опасность всегда действовала на меня как некий катализатор. Так всегда бывало и с моим отцом. Я никогда от них не избавлюсь. Гибель Этти не изменила меня вопреки всему тому, что я передумал за этот год. Я ничему не научился, не извлек урока. Что бы ни произошло, я был вновь готов лезть на рожон, получать и возвращать удары. Все как всегда.

Я с трудом мог усидеть на деревянной скамье с резной, в виде саламандр, спинкой и то скрещивал, то вытягивал ноги. Каучуковые подошвы моих походных ботинок поскрипывали на недавно натертом паркете, а от сильного запаха воска у меня разболелась голова. Я взглянул на часы. Десять минут двенадцатого. Падре Иларио опаздывал.

Я с трудом придумал, как мне избавиться от Маэ. Пришлось долго убеждать ее, что необходимо сделать серию снимков мавзолея Августа, и она, недовольно ворча, ушла с моим фотоаппаратом.

Я объяснил ей, что император Август, вдохновившись мавзолеем Александра, хотел воздвигнуть такой же и для себя, что было правдой, и фотографии нам пригодятся, что на самом деле было полнейшей выдумкой. Если бы нам понадобился вид мавзолея Августа, я смог бы нарисовать его с закрытыми глазами.

Ганс ожидал меня на площади Святого Петра, около обелиска Калигулы. Я побоялся, как бы язык и манеры моего стажера не шокировали палре Иларио. Нельзя было вызывать раздражение у этого человека, ведь он мог оказаться нам весьма полезен.

Пятнадцать минут двенадцатого. Я вгляделся в конец коридора, который тянулся в обе стороны от двери кабинета священника, но никого не увидел.

Телефон завибрировал, объявляя о появлении нового сообщения, и сердце мое екнуло. «У вас есть меч, Морган, без колебаний воспользуйтесь им… Гелиос».

Я почувствовал, как кровь отхлынула от моего лица.

– Синьор Лафет?

Я так вздрогнул, что молодой церковный служка, который склонился ко мне, отступил на шаг.

– Синьор Лафет, падре Иларио сейчас вас примет.

Среднего роста, худой, он всем своим видом вызывал сострадание. И первое впечатление усиливалось его почти лысым черепом и выпученными глазами.

– Спасибо, – выдавил я из себя, отключая свой телефон.

Он быстро, мелкими шажками провел меня к двустворчатой обитой двери и тихо закрыл ее за мной. Огромный кабинет был убран в красных и золотых тонах. Картины, в большинстве своем на библейские сюжеты, число которых я даже не попытался сосчитать, покрывали стены. Мебель эпохи Ренессанса терялась под изящными безделушками и иконами. Из-за отменного вкуса их владельца и продуманного расположения каждого предмета, однако, все это не выглядело кричаще.

Падре Иларио, невысокий улыбающийся человек с пышной шапкой волос, бодрым, довольно высоким голосом попросив меня представиться, с жаром пожал мою руку и опустился в вольтеровское кресло, стоящее за письменным столом с резными ножками.

– Добро пожаловать в наш священный город, сын мой, – сказал он на превосходном французском, чуть оживленном очаровательным итальянским акцентом. – Садитесь, садитесь, прошу вас.

Я расположился в кресле, обитом темно-красным бархатом, уже слегка потертым и потемневшим на подлокотниках. Как и все остальное, оно, возможно, тоже было старинным.

– Благодарю вас, что вы так быстро приняли меня.

– Это естественно. Хотите что-нибудь выпить? Кофе или что-то освежающее? А может, что-нибудь покрепче?

Я вежливо отказался, и он с молитвенным видом сложил пальцы у подбородка.

– Бедный Бертран, какое несчастье! Он был очень славным человеком. Господь примет бедняжку по его заслугам, можно не сомневаться. Вы мне сказали, что он упал с балкона у себя дома?

Я молча кивнул.

– Какое несчастье! – повторил он. – Мне помнится, семьи у него не было? Бедная душа. Но ничто не может свершаться против Божественной воли. В конце концов… А ваш отец, как он поживает? Бертран частенько рассказывал мне о своем старинном друге.

Я коротко поведал ему о последних злоключениях папа, и он выслушал меня с горящими от любопытства глазами.

– Расскажите мне все, сын мой. Что могу я сделать для вас? По телефону вы, кажется, сказали мне, что хотите продолжить его поиски?

– Да. И мне хотелось бы знать ваше мнение вот об этом.

Я открыл рюкзак, достал документ Ватикана и протянул ему.

– О! Я догадываюсь, о чем идет речь! – воскликнул он, разворачивая пергамент. – Да, Бертран уже показывал мне этот документ, хотел, чтобы я подтвердил его подлинность. Это отчет о раскопках, которые производил отец Франческо в Геркулануме.

– Отец Франческо?

– Да. Он написал несколько трактатов об этом. Если пожелаете, можете с ними ознакомиться. И меч тоже у вас? Хорошо. Бертран очень дорожил им. Если я правильно запомнил, он обнаружил его в каком-то подземелье среди глиняных кувшинов и ваз. Возможно, это были остатки фундамента монастыря – так предполагал отец Франческо, который в своем отчете, похожем на тот, что находится у вас, упомянул также об одной статуе. Но, как я уже говорил Бертрану, мне нигде не удалось отыскать никаких ее следов, кроме зарисовки дорогого Франческо.

Я достал из рюкзака записную книжку Лешоссера и показал священнику рисунок римской статуи:

– Эта?

– Да, безусловно, это она. Бертран скопировал ее с подлинного документа.

– Падре Иларио… судя по заметкам профессора Лешоссера можно предположить, что вы располагали текстами, скажем так, довольно редкими, если не сказать мифическими.

Он поднял одну бровь.

– «Мемуарами Агриппины», к примеру.

Он хитро улыбнулся:

– Если бы вы знали, сколько палимпсестов [40]40
  Палимпсест – рукопись на пергаменте поверх смытого или соскобленного текста. Палимпсесты были распространены до начала книгопечатания.


[Закрыть]дремлет в наших архивах, вы бы каждый вечер мучились от кошмаров.

– Выходит, вы действительно их обнаружили?

Он расхохотался и тотчас же извинился.

– Несколько фрагментов. Остальное еще должно подождать где-то под более поздними текстами.

Я чуть не упал с кресла.

– И… я думаю, что к этим текстам не подберешься… скажем так, легко…

– Отчего же?

Кажется, он понял, к чему я клоню, и понизил голос.

– Хотите, я признаюсь вам, сын мой? Единственная причина, по которой некоторые древние тексты еще не переписаны и не опубликованы Ватиканом, – это темпы, которыми мы продвигаемся. Принимая во внимание количество документов, нам потребуется еще два или три века, чтобы довести дело до конца, – и это в том случае, если небо нам поможет. – Он с благодушным видом откинулся на спинку кресла. – Вы можете ознакомиться с этими текстами когда пожелаете. Естественно, при условии, что дадите мне немного времени, чтобы отыскать их, – добавил он с легкой гримасой. – Я положил все документы, использованные Бертраном, отдельно, на случай если бы они ему еще понадобились, но вот где? Святая Мария, Матерь Божья, сжалься над моей бедной головушкой… Могли бы вы прийти ко мне завтра утром? Скажем, в десять часов?

Я не мог поверить в свою удачу.

– Да, безусловно. Я… я не знаю, как мне вас благодарить.

– Полно, полно, если бы наша святая матерь Церковь отказывалась помогать своим детям, что бы было?

– Если позволите, еще один вопрос. Меч, доверенный профессору Лешоссеру… это ведь копия с оригинала, не так ли?

– Понятия не имею. Все, что я могу сказать вам, – это что Бертран очень дорожил им. А вот мозаика, которая у него была, древняя. Вы понимаете, что я хочу сказать?

– Да, – торопливо подтвердил я. – Сейчас она находится в Лувре и, насколько мне известно, вскоре должна быть переправлена в Неаполь.

– Это очень хорошая новость. Если бы Лувр еще согласился отказаться от фрагмента Жертвенника Мира, который находится у него, и возвратить его Риму, – вздохнул он. – Вы знаете, что Италия неоднократно обращалась с этой просьбой?

Я сокрушенно кивнул. Много античных памятников разбросано по музеям мира.

– Уже десятки лет Греция безуспешно требует от Британского музея мраморы Парфенона, падре Иларио.

– Иисус добр, люди слабы. Хотите взглянуть на последние находки, обнаруженные в Золотом доме? – спросил он вдруг с лукавой улыбкой. – Некоторые статуэтки, принесенные по обету, просто очаровательны и очень хорошо сохранились.

Он властно взял меня за руку и повлек к музею, а я, боясь его обидеть, не посмел отказаться. Падре Иларио был неутомим и, судя по всему, столь же страстен. Он не мог пройти мимо ни одной статуи, чтобы не выразить своего восторга. Какая-нибудь маленькая ложечка, крошечный горшочек были для него поводом порассуждать о гениальности древних. Я подумал, что в юности святой отец, должно быть, держал в руке лопатку, как сейчас крест, и что он наверняка не случайно оказался причастен к классификации и изучению древних текстов. И еще я подумал, что за три часа с ним я узнаю о палимпсестах больше, чем почерпнул за шесть лет в университете. Он провел меня в музейную лабораторию, продемонстрировал пергаменты, которые в Средние века были «соскоблены», а затем использованы повторно, показал мне различные техники, с помощью которых их можно восстановить, упомянув, что рентгеновские лучи, как он считает, наиболее эффективны для этого, поскольку менее всего разрушают пергамент.

Прежде чем уйти, я удостоверился, что меч, который я, показав священнику, снова сунул в свой рюкзак, на месте. На всякий случай…

Когда около трех часов я вернулся к Гансу, который ждал меня около обелиска Калигулы на площади Святого Петра, то подумал, что он проткнет мне глаз палочкой от мороженого.

– Твой мобильник умер?

– Я совершил принудительную экскурсию в подвалы Ватикана. Ты голоден?

Он ругался и, как обезьяна, размахивал руками, вызывая возмущение многочисленных туристов и священнослужителей, которые топтались на площади.

– Три часа жариться на солнце среди толпы пингвинов в сандалиях! Я уже готов был обратиться к полицейским, решив, что тебе вытряхнули внутренности в каком-нибудь закоулке, а ты еще спрашиваешь меня, не голоден ли я? Почему ты не позвонил?

– Перестань орать, на тебя все смотрят. У меня очень хорошие новости, – добавил я, понизив голос, так как заметил, что какой-то священник, делая вид, будто читает Библию, то и дело поглядывает в нашу сторону.

Ганс проследил за моим взглядом и повис у меня на плече.

– Папа наконец сказал «да»? – закричал он, заставив обернуться добрый десяток людей.

Я с насмешкой взглянул на него.

– Мы сможем повенчаться в церкви, ты понимаешь?! – не унимался он.

Два священнослужителя от ярости побагровели, и я выволок Ганса вон с площади, угрожая сломать ему шею, как только мы скроемся с глаз людских.

Я привел Ганса в небольшой семейный ресторанчик неподалеку от старого города. Мы не единственные пришли обедать так поздно, и нам пришлось довольствоваться маленьким столиком, приютившимся на антресолях, куда я протиснулся с большим трудом. Кряжистый мужчина выговаривал что-то обидное своей супруге – или невесте? – которая, когда мы проходили мимо них, посмотрела на меня с выражением более чем дружелюбным. Инцидент привлек внимание и других посетителей, и красавица, разъяренная, ушла, оставив своего галантного кавалера, который не замедлил последовать за ней, бросив на меня воинственный взгляд и с силой шарахнув застекленной дверью.

– Bastardo! [41]41
  Негодяй! (ит.).


[Закрыть]– проворчал хозяин заведения, проверяя, не пострадали ли от удара стекла. – Sto burino! [42]42
  Подонок! (ит.).


[Закрыть]

Ганс усмехнулся и погрузился в изучение меню.

– В чем секрет твоего успеха у женщин?

Я не ответил, дожевывая оливку.

Мой шрам и мои слишком длинные светлые волосы неизбежно привлекали внимание женщин. Признаюсь, я частенько пользовался этим, что тоже оборачивалось сценами, подобными сегодняшней, свидетелем которой стал мой стажер.

Я заказал для Ганса пиццу, поскольку живот у него урчал с тех самых пор, как мы пересекли границы Ватикана, а себе – длинную лапшу.

– Здесь обедают так же поздно, как в Испании, – заметил Ганс, набрасываясь на хрустящие хлебцы и оливки.

– Ты бывал в Испании?

– Однажды участвовал в соревнованиях по серфингу, в Галисии. А ты? Бывал?

– Я провел несколько месяцев в Карфагене. Мы поднимали груз с античного судна, затонувшего на рейде.

Ганс с интересом взглянул на меня:

– Амфоры?

– Слитки.

– Золотые? – вскричал он.

Я долго хохотал, пока хозяин расставлял на столе наш обед, на который мой спутник с удовольствием накинулся.

– Нет, свинцовые.

Ганс положил вилку и скривился.

– В древние времена Карфаген составлял часть того, что мы называем «свинцовым путем». Он экспортировал этот металл во все страны Средиземноморья.

– Международная торговля? В те времена?

– Конечно. Самое лучшее зерно приходило из Египта, золото – из Эфиопии, хлопок, пряности и шелк – из Азии, самые лучшие горшки – с Крита и так далее. Тысячи судов и караванов бороздили мир, снабжая рынки больших городов, таких, как Афины, Марсель, Сарды, Александрия, Рим или Безансон. И путешественники не были забыты. Различные лавочки предлагали им всякие средства передвижения, а вдоль торговых путей выстраивались постоялые дворы для проезжих. Некоторые места привлекали больше всего путешественников, и прежде всего – Египет и Греция. Кое-какие древние города были даже описаны в настоящих путеводителях, как, например, у Геродота…

Мой стажер перестал есть и слушал меня очень внимательно.

– Мы ничего не придумали, Ганс, – добавил я, забавляясь его удивленным видом. – Уже две тысячи лет назад римляне приезжали на Родос полюбоваться знаменитым Колоссом и увозили оттуда безвкусные поделки в качестве сувениров для своих друзей.

– Если так, то античность – это скорее смешно.

Я от души рассмеялся и взялся за десерт – нежнейшее мороженое с шоколадом.

– И раз уж мы заговорили об античности, что тебе рассказал падре?

Я поведал ему все о своей встрече с падре Иларио, и он отодвинул свою пустую тарелку.

– Ты опять собираешься меня бросить?

– Нет, Ганс. На этот раз ты можешь пойти со мной. Святой отец – человек чрезвычайно покладистый, просто само очарование.

– Дед тоже всегда боится знакомить меня со своими университетскими друзьями, – пробормотал он вдруг печально. – Старик меня стыдится.

– Я думаю, ты немного торопишься оценить отношение к тебе твоего деда. По-моему, он очень любит тебя.

– Он даже не захотел, чтобы я стажировался у твоего отца в прошлом году, когда тот поехал в Халеб.

– Ты хотел участвовать в раскопках храма? – ошеломленный, спросил я. – Я не знал.

Он пожал плечами:

– Дед даже не сказал ему об этом.

– Почему же он послал тебя ко мне?

– Потому что ты молодой, должно быть, он подумал, что так будет лучше.

– Но я эллинист, не инд…

– Ему на это наплевать. Греция – специализация, которой он сам может обучить меня, не боясь, что я поставлю его в смешное положение перед коллегами.

– Я вижу… Послушай, Ганс, если тебя интересует Индия, обещаю поговорить с моим отцом и с твоим дедом, когда мы вернемся в Париж, но, прежде чем ты выберешь себе специализацию, тебе следует изучить историю в целом.

Он кивнул.

– Я начинаю это понимать, представь себе. – С удрученным видом он поставил локти на стол и сложил руки на затылке. – Дед прав, я просто олух…

Я дружески похлопал его по плечу и подозвал официанта, чтобы расплатиться по счету.

– Пошли… Не поддавайся унынию…

Мы вышли из ресторана, непринужденно беседуя, но я чувствовал, что, побудив Ганса к откровенности, коснулся глубокой раны в его душе. Ганс был подавлен знаменитостью своего деда и успешными финансовыми делами отца. Он тщетно старался скрывать свои слабости под внешним юношеским бунтом и, наверное, страдал от этого не меньше, чем от ужасного комплекса неполноценности. Я мог бы, пожалуй, оказаться в его положении, если бы был единственным сыном, но в отличие от него мне повезло: у меня был брат, с ним я мог противостоять властолюбию, которое отец проявлял по отношению к нам. Я хотел стать специалистом по античности, а Этти – по подводной археологии. Папа так никогда и не удалось отвратить нас от этого, и ему пришлось сжечь свои «Упанишады» [43]43
  «Упанишады» – священные индуистские тексты. – Примеч. авт.


[Закрыть]в ярком пламени поражения.

Мы вышли на виа Капо Африка, но как ни старался я увести мысли Ганса от этой темы, к нему не вернулась его обычная лихость. Хуже того, его бессилие превратилось в бунт.

– Послушай, куда ты меня тащишь?

– Пользуйся случаем, посмотри.

– Я не хочу ничего смотреть. Где мы?

– Слева от тебя Палатин. [44]44
  Палатин – один из семи холмов, на которых лежал Древний Рим. Согласно преданию, у подножия этого холма волчица нашла братьев Ромула и Рема, которые впоследствии и основали город.


[Закрыть]Виа дель Колоссео в десяти минутах хода. Сверху можно увидеть открытое пространство амфитеатра Флавиев. [45]45
  Флавии – династия римских императоров в 69–96 гг.


[Закрыть]

Он проследовал за мной на виа Национале, едва волоча ноги и проклиная слишком узкие тротуары, заставленные машинами, однако подмигнул двум молоденьким немкам.

– Могу я предложить вам по стаканчику, фрейлейн? – повернувшись к ним и пятясь, спросил он по-немецки. – Я не…

Предупреждающий гудок заставил его отскочить, и туристки прыснули со смеху. Ганс обернулся и грубым жестом погрозил водителю грузовичка для доставки товаров.

Добравшись до пьяцца Маньянаполи, заполненной туристами, мы направились к пьяцца Коррадо Риччи, пройдя через виа Салита дель Грилло, через площадь с тем же названием и виа Тор де Конти. Миновав величественную крепостную стену форума Августа, потом стену форума Нервы, [46]46
  Нерва (30 или 35–98 гг.) – римский император с 96 г.


[Закрыть]мы вышли на виа дель Колоссео. Это был жилой квартал с очень узкими улочками, который туристы обходили вниманием или, скорее, просто не знали о нем.

– Посмотри, – сказал я Гансу, указывая на Колизей, который был прямо перед нами за деревьями. – И только посмей мне сказать, что это не красота.

Я сел на ступеньки в тени кипарисов и, прежде чем закурить, вдохнул аромат свежей, только что политой травы.

– Это один из моих любимых уголков. – Я указал на травяной ковер между деревьями, в тени густой поросли, и добавил, подмигнув Гансу: – В студенческие годы я даже занимался здесь любовью.

Казалось, он вдруг оживился.

– Ты занимался любовью в таких диковинных местах? – спросил он, садясь рядом со мной.

– И не один раз.

Он подтолкнул меня локтем.

– А где тебе понравилось больше всего?

– В королевском некрополе в Танисе, – пробормотал я.

Он недоуменно наморщил лоб.

– Так греки называли древний Джан в Египте.

– Ты получал удовольствие в гробнице какого-нибудь фараона? Черт возьми!

Я взглянул на часы. Без тринадцати шесть. Пора возвращаться, иначе Маэ встретит нас парой оплеух.

– Мы поступим разумнее, если…

Слова застряли у меня в горле при виде двух типов, которые поднимались к нам. Более рослые, чем я, загорелые, со сжатыми кулаками они, не сводя с меня глаз, приближались, перепрыгивая через ступеньки.

– Ты их знаешь? – спросил Ганс, кивнув в их сторону.

Я схватил его за руку и потащил за собой вверх по лестнице.

– Бежим! – крикнул я.

Ганс не заставил просить себя дважды. Нельзя было допустить встречи с этими двумя скотами на крутой лестнице и, главное, когда Ганс будет путаться под ногами.

Добежав до верхней ступеньки, я выбрался на виа дель Колоссео, таща его за собой и стараясь не споткнуться на мостовой.

– Что им от нас надо?

Но времени рассуждать не было. Двое мужчин догоняли нас. Кто это? Грабители, охотящиеся за туристами? Обыкновенные воры? Интуиция подсказывала мне, что это не так, и я свободной рукой придерживал ремень рюкзака.

Метров через сто я почувствовал, как что-то потянуло меня назад. Ганс, которого я все еще держал за руку, пошатнулся. Один из преследователей вцепился в мой рюкзак. Я повернулся и сильным ударом ноги отбросил его. Застигнутый врасплох, он со стоном скорчился на земле, но добить его я не успел. Раздался крик Ганса. Второй налетчик приближался ко мне.

– Мор, берегись! – крикнул Ганс. – У него нож!

Я мгновенно вытащил из длинного наружного кармана рюкзака титановый меч.

Меч был тяжелый, но отлично сбалансированный. Лицо человека, что был предо мной, осветилось широкой улыбкой. Он ничуть не выглядел удивленным.

– Voievi questo? [47]47
  Тебе он нужен? (ит.).


[Закрыть]– процедил я сквозь зубы. Сердце мое бешено стучало. – Иди возьми его, чего ты ждешь?

Он взмахнул ножом, но я уклонился. Его улыбка стала шире. Ему нравилось играть со мной, как кошке с мышкой.

– Кто тебя послал? – снова задал я вопрос и вдруг увидел роскошный внедорожник, стоящий у двери одного дома.

«Не может быть, чтобы он не был оснащен сигнализацией… Кто-нибудь вызовет полицию».

– Кто тебе платит? – продолжал спрашивать я, постепенно приближаясь к машине.

Он ответил мне в том смысле, что моя мать, должно быть, переспала с кучей боровов, если произвела на свет такого, как я.

Меня удивила не столько эта грубость – от такого типа ничего другого и ожидать было нельзя, сколько то, что он говорил по-гречески.

– Но кто…

Мой противник не дал мне закончить фразу. Он предпринял новую атаку, и я изо всех сил ударил по задним фарам машины. Стекло разбилось почти без шума, несколько осколков упали на заднее сиденье, и сигнализация заверещала.

Бандит с ножом понял, что я сделал, и пошел ва-банк. Выставив вперед нож, он устремился ко мне. Неумело парируя удар, я взмахнул мечом слева направо и не без удивления увидел, как ужас застыл на лице бандита и он посмотрел на свою белую майку, которая быстро окрашивалась красным. Меч рассек ткань и тело с такой легкостью, словно разрезал масло. Я никогда не думал, что он такой острый.

Рядом на балконе роскошного дома пронзительно закричала женщина, а бандит, которого я сбил с ног некоторое время назад, уже бежал на помощь своему сообщнику. Едва переставляя ноги, они поковыляли к лестнице, а я присел на корточки рядом с Гансом. У него была разбита губа, он казался немного оглушенным, но, похоже, пострадал не очень сильно.

– Ты как? – задыхаясь спросил я, чувствуя тошноту и едва дыша. – Тебе повезло, что он не проткнул тебя ножом.

– Убери от меня эту штуку, – сказал он, отталкивая мою руку, все еще сжимавшую меч, по одной стороне лезвия которого стекала кровь. – Мор, ты же мог его убить! – добавил он пискливым голосом.

Теперь в окнах показались люди, от воя сигнализации у нас лопались барабанные перепонки. Когда к этому концерту добавилась сирена полиции, Ганс обхватил голову руками, а двое карабинеров, вооруженных до зубов, приказали мне положить оружие и поднять руки.

Ганс сидел в кресле в кабинете maresciallo [48]48
  Здесь:фельдфебеля (ит.).


[Закрыть]Сантини и, ломая руки, поглядывал на часы.

– Что она там делает! – говорил он, трогая пластырь, который санитар наклеил ему на разбитую губу.

Через приоткрытую дверь мы видели Маэ, которая вела переговоры с бравым maresciallo. Мы безвылазно сидели в его пропахшем потом и табаком кабинете уже больше четырех часов. Бежевое ковровое покрытие на полу было все в пятнах, происхождение которых я предпочел не уточнять.

Карабинеры, вызванные окрестными жителями, схватили нас, как букет фиалок, на виа дель Колоссео, чтобы препроводить в маленький полицейский участок в двух шагах от форума Траяна. [49]49
  Траян (53—117 гг.) – римский император с 98 г.


[Закрыть]

«Интересно, что она пытается ему объяснить?» – с беспокойством думал я.

Я видел, как maresciallo с тупым видом качает головой, а Маэ умоляюще жестикулирует перед ним.

Не в силах больше ждать, я встал и направился прямо к maresciallo Сантини. А он, увидев, что я приближаюсь к нему решительным шагом, с лицом, искаженным гневом и тревогой, повернулся ко мне, инстинктивно потянувшись к пистолету.

– Синьор, оставайтесь в кабинете, прошу вас.

– Послушайте, maresciallo Сантини, – закричал я, – вы обращаетесь с нами как с преступниками, в то время как это мы подверглись нападению!

Вышеназванный maresciallo нахмурился.

– Наши документы и предметы, которые мы везем, – оформленные по всем правилам. У вас нет никаких оснований держать нас здесь.

– Синьор Лафет, у меня пока есть только ваша версия случившегося. Держа вас здесь, я лишь произвожу расследование. Завтра утром, когда мы свяжемся с вашим консульством, мы…

– Так вы собираетесь держать нас здесь всю ночь?

Маэ с упреком взглянула на меня, но я уже закусил удила.

– Послушайте, maresciallo, я не знаю, каковы ваши инструкции, но, что касается меня, знайте, что я…

– Баста! – решительно махнул он рукой и сделал знак своим жандармам. – Посадите эту парочку в камеру!

– Что? – закричал Ганс, который тоже вскочил и подошел к нам. – Вы не имеете права! Я требую адвоката!

Один из жандармов увел размахивающего руками Ганса.

– Вы готовы сотрудничать с нами, синьор Лафет, или я вынужден буду вызвать подкрепление?

Маэ положила руку мне на плечо.

– Я немедленно позвоню господину Юргену, Морган. Ты не проведешь здесь ночь, обещаю тебе. Даже если для этого нам придется разбудить половину консульства, – добавила она, обращаясь к maresciallo Сантини, который несколько утратил свою самоуверенность.

Все время, что он нас допрашивал, он был убежден, что имеет дело с торговцами антиквариатом, решившимися свести счеты между собой.

– Уведите его! – приказал он полицейскому, который подталкивал меня к камере, где уже заперли Ганса.

– Я все беру на себя, Морган! – бросила Маэ, махнув мне рукой.

Я устало опустился на железную скамью и тяжело вздохнул, прислонясь к стене, покрытой надписями и рисунками.

– Сядь, Ганс, и перестань орать.

Он неохотно повиновался, поскольку, как и я, был на грани.

– Кто были эти мастодонты? Грабители?

– Да, но они знали, что мы несем.

– Их послал Юрген?

Я помотал головой.

– Маэ могла бы забрать у нас документы и меч в любой момент. Нет, это что-то другое.

Он встал, чтобы немного размяться.

– А если это не Маэ, тогда кто посетил твою квартиру в Париже? И разве не те же самые типы подослали к нам этих двух громил? Те, кто… кто сбросил с балкона старого профессора?

– Возможно.

– Черт… – бросил он, садясь рядом со мной, и, закрыв ладонями лицо, посмотрел на меня сквозь пальцы. – Мор… я, кажется, начинаю дрейфить.

– Ты хочешь вернуться в Париж?

– А ты вернешься со мной?

Я лишь покачал головой.

– Тогда не рассчитывай, что я уеду.

Мы надолго замолчали, и я в это время пытался найти связь между поврежденным замком в моей квартире, убийством Бертрана, Юргеном, двумя греками, что напали на нас, Маэ и… Гелиосом. Кто этот человек? Чего он хотел? Его послания были предостережениями. Он был в курсе всего, что я затевал, всего что нашли, что мы делали, и я готов был поклясться, что он один из наших врагов, потому что уже не мог называть его иначе. Гелиос… греческий псевдоним. И человек он, судя по всему, образованный. Какой-нибудь коллекционер, соперник Йона Юргена? А может, сеньора Бертрана? Почему бы нет?

Около двадцати трех часов нам принесли два подноса с ужином и пачку сигарет. У меня слишком свело желудок, чтобы есть, но Ганс накинулся на содержимое баночек не без удовольствия.

– Знаешь, – тихо сказал он, поглощая йогурт, – я, конечно, струсил, но, с другой стороны, то, что с нами происходит, – это просто здорово. Ты понимаешь, что я хочу сказать?

Я поглядывал на него, пуская дым через ноздри.

– Я думаю, ты не отдаешь себе отчета, что нависло над нашими головами.

– Ты здорово с ними разделался, с этими двумя гризли, разве нет? Если бы ты мог видеть себя со своим мечом! «Назад!»

Я невольно улыбнулся.

– Знаешь, когда дед нас познакомил, я и подумать не мог, что ты такой тип. Просто молоток!

Я взглянул на него снизу вверх.

– Во мне нет ничего от супермена, Ганс. И знаешь, я не горжусь тем, что произошло там, на виа дель Колоссео.

– Ты не понимаешь… Как тебе объяснить?.. Настоящий молоток – это тип, который делает то, что никто не осмелился бы сделать из страха прослыть болтуном или размазней, но над которым никто не смеется, потому что он в два счета может заставить проглотить язык любого. Ты понимаешь, что я хочу сказать? Человек, который умеет заставить уважать себя, вот! Парень с головой. Поэтому я знаю, чего мы можем здесь достичь. Я сдрейфил, но я знаю, что с тобой можно плавать на серфинге на крутой волне. У тебя достаточно и силы, и ума для этого. Мы найдем ее, эту гробницу, и твои соратники смогут много лет наслаждаться, копаясь во всем этом.

«Я верю в тебя» – вот что это означало. И слышать это от Ганса, который не верил ничему и никому, а меньше всего – самому себе, было одновременно и неожиданно, и трогательно.

В три часа ночи maresciallo Сантини с растерянным видом лично открыл дверь нашей камеры. Маэ в дорожном костюме – хлопчатобумажной куртке с короткими рукавами и длинной льняной юбкой – с довольным видом стояла за его спиной.

– Можете выходить, – процедил сквозь зубы полицейский, рукой показывая нам на дверь. – Вам вернут ваши вещи, как только вы подпишете расписку.

Ганс вышел из камеры с важным видом, словно павлин, презрительно поглядывая на бравого maresciallo, которого явно вытащили из постели.

– Что произошло? – спросил я у Маэ, когда мы забрали наши вещи.

– Я позвонила господину Юргену и объяснила ему, что произошло. Он связался с консульством и министерством юстиции, и все быстро разрешилось, – объяснила она не без гордости. – Пойдем, надо сходить в отель за нашими чемоданами. Через три часа, не позже, мы улетаем в Александрию.