Текст книги "Книга мечей"

Автор книги: Фред Саберхаген

Фред Саберхаген
Книга мечей

Первая книга мечей

 
Мне катит Фарт – со мною меч!
На риск иду – со мною меч:
Игра с судьбой в орлянку!
Но чуть зевнул – по морде плеть!
Не так шагнул – кочан твой с плеч!
И верный меч Удачи впредь
Сулит тебе подлянку.
 
 
Меч Правосудия взвесит твой шанс,
Сверит он свет и контраст:
Зуб за зуб и око за глаз —
Судьбоносец по мере воздаст.
 
 
– Драконосек, Драконосек, кого же ты сечешь?
– Я сердце гада достаю сквозь чешую.
– А где же, меч Героев, покой ты обретешь?
– О новом бое песню я пою!
 
 
Для Дальнебоя нет границ.
Для Дальнебоя нет преград!
Он и богов отправит в ад!
Да только сам тому не рад…
 
 
Контрольный удар мизеркорды
Несет тебе новую жизнь!
Склони свою голову, гордый, —
На прошлое оглянись.
Меч Милосердия вспорет судьбу,
Чтобы дать тебе выход в иную борьбу.
 
 
Меч Мыслебой пригодится любому…
(Если любой не боится обломов).
Боги смеются, и боги играют,
Верят – мечами они управляют…
Меч этот так запудрить мозги рад,
Что бога самого отправит в ад.
 
 
Да возрыдают вдовы, наплачутся сироты —
Грядет по их судьбину Щиторуб!
Да рассмеются боги в своих скалистых гротах:
Пускай решают люди – кому сей меч не люб!
 
 
Ослепитель – верный друг,
Он спасет от всех докук.
 
 
Все ж себя ты береги:
Меч Воров, кругом разя,
Не узнает, кто враги,
А тем более – друзья…
 
 
Меч Тирана не кровь проливает,
Меч Тирана душу калечит.
Где он объявится? Боги лишь знают!
Ой, как сладки Душегуба речи…
 
 
Меч Осады – Камнерез
Разнесет все стены в прах.
И тогда решайте, люди,
Кто был прав, а кто не прав?
 
 
Только боги не сдаются,
А по-прежнему смеются…
 
 
Меч Ярости спасет твой дом,
Он оградит его стеной,
Но тот, кому он подчинен,
Навек покинет кров родной.
 
 
Путеискатель путь найдет
Поможет, если что…
Меч Мудрости так заведет,
Что не спасет никто.[1]1
  Перевод Ольги Васант.


[Закрыть]
 

Пролог

В то морозное утро – холодное, словно самое первое утро мироздания, – он искал огонь.

Он зашел так высоко в горы, что вокруг возвышались лишь безжизненные, испещренные черными проломами, заснеженные скалы. Ледяной ветер вольно гулял между ними, и с потревоженных склонов то там, то тут сбегали небольшие лавинки, лижущие белыми языками серый, слежавшийся годами лед. А вдалеке – километрах в ста – на иззубренной, словно пила, линии горизонта тлели на занесенных снегом горных пиках первые угольки рассвета.

Не обращая внимания на холод и пронизывающий ветер, тот, кто искал огонь, брел, что-то бурча себе под нос. Прихрамывая на изувеченную ногу, он упорно искал тепло и запах серы – короче, все, что могло бы привести его к цели. Но сандалии и огрубевшая на ступнях кожа не давали ему ощутить сквозь камень присутствие огня, а ветер быстро уносил запах пепла.

В первую очередь его интересовали не занесенные снегом голые участки камня. В очередной раз приглядев подходящее место, он разбил пяткой лед в трещине и внимательно осмотрел дыру. Да, здесь действительно чуть-чуть теплее, чем вокруг. Где-то глубоко внизу, внутри скалы бьется магма. А значит, будет и огонь.

Чутко прислушиваясь к сердцу горы, хромой стал поспешно обходить один из ее отрогов. Он все рассчитал верно – с другой стороны перед ним открылась огромная уходящая вглубь расселина, над которой витал явственный запах серы. Он уже было шагнул в темную пасть разлома, но затем остановился, взглянул на небо и снова что-то пробормотал себе под нос. Посветлевший небосклон был чистым – лишь вдалеке тянулась небольшая гряда облаков. И никаких знамений на нем не было.

Хромой стал спускаться в расселину, которая быстро сузилась до нескольких метров. Но он, ухмыляясь собственным мыслям и время от времени ворча вслух, упорно продолжал спускаться. Теперь он уже был полностью уверен в том, что вскоре найдет так необходимый ему огонь. А еще через несколько шагов он услышал его драконий рев – словно пламя билось в гигантской, пока невидимой трубе. И он пошел на этот зов, торопливо обходя огромные – с дом величиной – валуны, разбросанные здесь, словно детские кубики, со времен последнего землетрясения лет сто назад.

Наконец хромой подошел к трещине в камне, откуда шел рев, и не успел даже протянуть руку и ощутить тепло, как навстречу ему взметнулся огненный язык. Это было именно то, что он искал, причем источник магмы находился даже глубже, чем он смел надеяться. Для задуманной им тонкой работы этот огонь годился наилучшим образом.

Огонь был найден, теперь нужно было позаботиться об остальном; и хромой пошел обратно – навстречу светлеющему небу. На одном из обрывов он облюбовал защищенную от ветра пещерку (даже, скорее, грот): именно там он и поставит свой горн. Все подножие огромного утеса было изрезано небольшими, засыпанными снегом трещинами и разломами. Теперь предстояло разбудить подземный огонь и вызвать его на поверхность, что требовало изрядного физического напряжения и применения магических сил. К тому же для поддержания огня ему нужны были дрова, но здесь, на крыше мира, ничего не росло, и это несколько отдаляло достижение цели. Однако все эти отсрочки нисколько не раздражали хромого: они были неизбежны, и с этим приходилось считаться, если он хотел сделать все так, как должно.

Размышляя, как бы получше устроить будущую кузницу, он вдруг отметил краем глаза возникшие на далеком алеющем горизонте сполохи и даже повернул голову, чтобы как следует разглядеть их: рассвет полыхал радужными переливами – от самых ярких и прозрачных тонов до густых и мрачных. Он подумал, что это резвятся духи воздуха, но именно они-то в его сегодняшней работе вовсе не нужны. Однако хромой не стал торопиться и досмотрел игру до конца, все время бормоча себе что-то под нос. Он сдвинулся с места лишь тогда, когда вновь остался посреди заснеженных скал в полном одиночестве.

Приняв решение, он начал не торопясь спускаться по склону, не обращая на больную ногу никакого внимания. Пройдя почти с километр вниз, он добрался до полосы, где встречались первые деревья. Там он слегка передохнул, внимательно оглядывая небо в поисках знамений. Но небо молчало. Порыв загнанного в ловушку между горными пиками ледяного ветра в ярости растрепал густую и косматую, как мех, бороду хромого, взметнул его одеяние из шкур и забренчал ожерельем из драконьих зубов.

И вот тут наконец-то он понял, что теперь знает имена. Он видел их столь же явно, как недавнюю игру воздушных духов в рассветном небе. Он подумал: «Я именуюсь Вулканом. Я – Кузнец». Лишь затем он осознал, что, спустившись с горных вершин, заговорил на языке людей.

Для того чтобы собрать достаточное количество топлива, ему пришлось спуститься еще немного ниже: теперь он уже видел прямо под обрывом, на котором стоял, первые высокогорные людские поселения. Перед ним, как на карте, расстилались деревушки и хутора, а на одном из холмов виднелся крошечный храм – но для хромого все это было лишь декорацией задуманного им действа. Сейчас самым главным было – набрать побольше дров, и это занятие на время заняло все его мысли. Правда, если спуститься еще немного ниже, подходящих сучьев будет более чем достаточно, но ведь для того, чтобы их нарубить, нужен топор. Да, с топором дело пошло бы быстрее. Но все свои инструменты, кроме пары рук – самых главных орудий в его работе, – он оставил там, на склоне у будущей кузницы. Для дерева сгодятся и руки, в них достаточно силы. Ломать сучья – дело нехитрое. Наконец, набрав огромную охапку хвороста, он вновь двинулся вверх по склону. Теперь он уже хромал не так сильно.

За время его отсутствия на склоне утеса у его будущей кузницы появились наковальня и все остальные необходимые для работы инструменты. Древние орудия были разложены в безупречном порядке. Вулкан сбросил хворост на снег и занялся устройством горна. Подготовку к работе он закончил только к закату, когда солнце уже скрылось за нависавшей над кузницей скалой.

Слегка запыхавшись, он решил немного передохнуть и тем временем еще раз обдумать то, что нужно будет сделать дальше. Так, теперь надо вновь лезть в расселину, чтобы принести огонь. Все же лучше бы у него были помощники, рабы, которые избавили бы его от всех этих утомительных мелочей. Вулкан дождаться не мог часа, когда полностью предастся работе; он уже мысленно видел бьющийся в горне огонь и тосковал по тяжести молота в руке.

Но вместо всего этого ему пришлось подобрать пятиметровый сук и, зажав его под мышкой, словно с копьем наперевес, снова тащиться в разлом, где сквозь трещины в каменной коже земли бился ее огненный пульс. На сей раз он нашел дорогу покороче и уже издалека заметил багровые отсветы на стене. Вырывающиеся из разлома огненные языки, попав на дневной свет, словно блекли от удивления, что кроме мрака преисподней, где они рождены, может существовать и иной мир.

С одной стороны над трещиной потолок уходил достаточно высоко вверх, чтобы к ней можно было подойти вместе с длиннющей жердиной. Кузнец присел на корточки, пристроив сук рядом, и, ухватившись за края трещины, потянул. Для этой работы его руки тоже отлично годились: огромные мозолистые загрубевшие лапищи с серой, словно закопченной миллионами часов ковки, кожей. Упершись ногой в древний слежавшийся лед, исполин изо всех сил рванул края разлома, и камень не выдержал – раскрошился и с грохотом осыпался.

С удовлетворенным смешком бог-кузнец Вулкан поднялся на ноги и, бросив взгляд на виднеющуюся отсюда узкую полоску неба, вновь заторопился.

Подземное пламя, словно пробуя, лизнуло подставленный сук, а затем с аппетитом на него набросилось. Вулкан подбросил сверкающий факел вверх, и тот закрутился, разбрасывая сверкающие искры в вечернем сумеречном воздухе. С довольным смехом хромой поймал горящий сук и поспешно полез к выходу из разлома.

Горн был уже полностью готов к работе, оставалось его только разжечь. Теперь еще нужно было надежно установить выкованную из древнего редчайшего металла наковальню. Это тоже требовало времени. Возясь с ее установкой на горном откосе, Кузнец подумал, что, прежде чем начинать то, ради чего он сюда пришел, следует еще раз сходить за топливом, так как потом ему уже нельзя будет прерываться.

Взгляд Вулкана упал на ожидавшие работы инструменты, и он слегка поморщился: пожалуй, без помощников ему все же не обойтись.

И чем больше он об этом думал, тем более очевидным это становилось. Да, на определенном этапе человеческая помощь будет просто необходима, это придаст его работе особые, уникальные черты. У него есть огонь из недр земли, питающийся возросшим из земли деревом и чистейшим горным воздухом – дыханием земли. Лишь металл, с которым ему предстояло работать, не был детищем земли – в углу пещеры лежал громадный кусок небесного железа и терпеливо ждал своего часа. Он был настолько тяжел, что Кузнец, взяв его в руки, чтобы еще раз как следует рассмотреть, одобрительно крякнул. Ладонями он ощущал исходящее от слитка затаенное ожидание, его стремление обрести форму. Безобразный, оплавленный и растрескавшийся от удара кулака воздуха, притормозившего его сумасшедшее падение на землю, этот кусок металла излучал странную, неземную магию. Да, самого этого металла уже более чем достаточно, чтобы сделать поистине выдающуюся вещь.

И тут без человеческого пота и боли ему просто не обойтись. А человеческий страх, притом доведенный до предела, послужит прекрасным подспорьем для магических заклинаний. Даже человеческой радости найдется применение (если только Кузнецу удастся найти способ вызвать эту редкую у людей эмоцию).

А когда все двенадцать мечей будут выкованы и извлечены из полыхающего горна, то для их закалки ничего нет лучше людской крови…

Прохладный ночной ветерок донес до ушей Малы нежные звуки флейт и тихий перестук барабанов задолго до того, как она увидела впереди еле пробивающиеся сквозь черную листву леса тусклые огни Трифолла. Вслушиваясь в тягучий похоронный напев, она с горечью подумала, что заставившая ее покинуть дом жуткая весть по большей части все-таки правда. Пробормотав себе под нос еще одну молитву Эрдне, Мала нетерпеливо подстегнула концами вожжей своего ездозверя. Но ее скакун был слишком стар для подобных подвигов (а особенно для долгих ночных путешествий) – и ему явно не нравилась торопливость хозяйки, поэтому он, словно назло ей, сбавил шаг. Мала уже была готова спрыгнуть с упрямой скотины и добираться до деревни пешком, но тут она услышала встревоженное кудахтанье словно почувствовавших ее приближение кур, а между деревьями замерцали окошки первых домов.

Оказавшись на главной улице – такой же узкой и замусоренной, как и главная улица в ее родной деревушке, – Мала вдруг почувствовала себя выставленной напогляд миллионам звезд, в свете которых высившиеся в нескольких километрах к западу Лудусские горы казались исполинскими серыми призраками. Здесь, в горах, осенью по ночам уже подмораживает, поэтому она оделась потеплей и поверх обычных рабочих штанов и свободной блузы накинула теплую шаль.

Звуки похоронного напева неслись из ратуши – самого большого и одного из немногих освещенных на всей улице зданий. Мала спешилась и привязала своего скакуна к общественной скотовязи, где стояло уже немало ездозверей. Все ее тело затекло от долгой скачки, и она на деревянных ногах направилась к дверям ратуши. Ее волосы густой черной волной покрывали плечи – пожалуй, только ими она и могла гордиться: лицо Малы многие назвали бы слишком плоским, а фигуру плоской назвало бы большинство. Сильное, тренированное мальчишеское тело – о какой женской красоте может идти речь?

Войдя в полутемный холл, она тут же заметила стоящего в тени арки мужчину. Из-за портьеры на дверях доносились музыка, шарканье и топот танцующих и гул голосов, а он стоял здесь в тени – совсем один. Его бородатое лицо не было ей знакомо, но что-то подсказывало, что этот человек занимает в деревне высокое положение.

Просто так проскочить мимо такой важной персоны было бы невежливо, поэтому Мала остановилась в шаге от высвеченной луной дорожки и вежливо спросила:

– Добрый господин, не будете ли вы столь любезны сообщить, где я могу найти кузнеца Джорда? – Она старалась быть в меру учтивой и по возможности скрыть свое нетерпение.

Но мужчина не ответил. Он только бросил в ее сторону странный взгляд: словно то ли не расслышал, то ли недопонял ее просьбы. Однако стоило ему повернуться к ней, девушка заметила на его лице величайшую скорбь… Или боль.

И все же она решилась заговорить снова:

– Я ищу Джорда. Кузнеца. Мы с ним… Мы должны были пожениться.

На мрачном лице незнакомца появился оттенок понимания.

– Джорд? Он пока еще дышит, дитятко. А мой сын – увы – уже нет. Но оба они здесь.

Мала шагнула за портьеру и в первый раз за свои семнадцать лет увидела столько людей одновременно. Ей показалось, что в залу ратуши набилось человек сорок, если не больше. Но зала была настолько велика, что, даже несмотря на такую толпу, в середине ее еще оставалось обширное свободное пространство для пяти покрытых черным гробов, освещенных лишь установленными в изголовье и в изножье свечами. В них лежали обернутые в саваны мужчины. Но погребальные одеяния не могли полностью скрыть их жестокие увечья и раны.

В ногах центрального гроба стояло кресло. И в нем восседал Джорд. У Малы при виде его перехватило дыхание; теперь она окончательно убедилась, что все, что ей рассказали дома, не было ни преувеличением, ни ложью: правая рука ее нареченного была отрублена почти у самого плеча. Короткий обрубок был забинтован чистым полотном, на белизне которого особенно ярко горели проступившие кровавые пятна. Его заросшее щетиной, осунувшееся лицо выглядело лет на десять старше. Мале даже показалось на секунду, что это не Джорд, а его отец. Он угрюмо смотрел в пол, но словно не видел ни его, ни величаво ступающих в шаге от него танцующих. Деревенские женщины, повинуясь доносившемуся из глубины залы глухому рокоту барабана, с плавной торжественностью вели вокруг гробов и кресла, в котором сидел Джорд, нескончаемый погребальный хоровод.

А за пределами круга остальные участники панихиды (их действительно было около сорока) разговаривали, рыдали, шутили, сплетничали, молились, ели и пили – короче, каждый вел себя, как считал нужным. В углу жрец Эрдне в белом одеянии утешал бившуюся в истерике женщину – ее отчаянные крики разносились по всей зале, перекрывая и музыку, и гул голосов. Судя по одежде, большинство из присутствующих были местными, деревенскими (Мале так и сказали дома, что все погибшие отсюда, из родной деревни Джорда). Девушка даже разглядела несколько знакомых по прежним приездам (для знакомства с родней Джорда) лиц. Но остальных она не знала, а несколько человек даже были одеты как-то странно, словно приехали издалека.

Мала все еще стояла в дверном проеме – ее сил хватало пока только на то, чтобы шепотом возносить Эрдне благодарственную молитву: Джорд был жив! Но даже несмотря на облегчение от того, что ее нареченный избежал смерти, сердце девушки тревожно сжималось – слишком сильно, слишком страшно он изменился… И изменился прежде, чем она успела познать его в молодости, здоровье и силе. Пытаясь отогнать беспокойные мысли, она решительно шагнула в залу, чтобы пробиться к Джорду, но толпа отбросила ее назад к дверям.

На миг весь мир словно застыл. Но Мала подумала, что, скорее всего, ей это показалось – ведь она не привыкла к таким большим сборищам. Девушка встревоженно огляделась – однако все снова пошло по-прежнему: каждый продолжал заниматься тем же, чем и секунду назад. Но именно в эту странную паузу портьера за спиной Малы, повинуясь чьей-то руке, дрогнула и раскрылась. Услышать ее шорох сквозь музыку, разговоры и рыдания она не могла, но отчетливо почувствовала спиной порыв ледяного ветра с гор.

А в следующий момент на ее плечо легла мужская рука – ни вкрадчиво, ни грубо, а так, будто имела на это право: так мог бы утешить ее отец или дядя. Но этот человек не был ни тем, ни другим. Его лицо закрывала маска из чего-то похожего на хорошо выделанную черную кожу. Мала вздрогнула от испуга, но тут же пришла в себя: она уже не раз видела подобные маски – на других похоронах и панихидах. Их носили потому, что открытое появление на похоронах врага союзного клана могло обострить отношения между деревнями настолько, что это могло повлечь за собой любые последствия – от расторжения союза с прежними друзьями вплоть до объявления войны. Однако стоило нежеланному для кого-то гостю закрыть лицо, как он получал полное право находиться на оплакивании – его враги его словно не замечали (даже если прекрасно знали, кто скрывается под маской).

Незнакомец был невысок и одет в добротное, но достаточно простое платье. Мала почему-то решила, что он довольно молод.

– Что произошло, Мала? – склонившись к самому ее уху, прошептал он.

Так он знал ее! Наверное, это какой-нибудь дальний родственник Джорда. Но, заметив у него на поясе короткий меч, она решила, что незнакомец больше похож на кого-нибудь из мелких дворян или рыцарей, заказывавших иногда у Джорда оружие.

И раз он не знает, что случилось, значит, он только что приехал откуда-то издалека. Мала попыталась найти подходящие слова, чтобы поскорее развеять его неведение, но при этом так, чтобы не пересказывать то, что рассказали ей самой, а попытаться как-то объяснить весь ужас произошедшего со своей точки зрения. Но объяснение не находилось.

– Они… все шестеро… – запинаясь, начала она. – Бог позвал их в горы. И тогда…

– Зов которого из богов они услышали? – В голосе ее собеседника не чувствовалось ни малейшего изумления тому, что боги проявили себя, – лишь деловитое уточнение фактов.

Внезапно один из мужчин, стоящих впереди, в разделявшей Малу и Джорда толпе, обернулся и ответил за нее:

– Они последовали зову Вулкана. Бог сам избрал их – в этом нет ни малейших сомнений. Я сам слышал его зов. Да его больше половины деревни слышало. Вулкан спустился ночью с гор и назвал всех шестерых по именам. Остальные, скажу я вам, преспокойно заснули снова. Назавтра, когда никто из шестерых не вернулся, мы собрались в ратуше и стали судить да рядить, что делать. Бабы – те сразу в крик: идите, мол, узнайте, что там и как. Ну и пошли… Ну, скажу я вам, картинка была еще та.

– А что было бы, если бы они не захотели ответить на зов Вулкана? – спросил незнакомец.

В зале было слишком темно, да и мельтешащие тени мешали Мале разглядеть его руки: кто он – крестьянин, мастеровой или высокорожденный? Выбившиеся из-под капюшона волосы были темными и слегка вились, но по ним тоже нельзя было определить его происхождение. И все же в поведении незнакомца было нечто такое… Мала сама поразилась внезапно возникшей мысли: «А вдруг это сам герцог?» Девушка никогда не видела своего герцога, но, как и тысячи других также никогда не видевших его подданных, была твердо уверена, что знает о нем предостаточно. По слухам, его светлость время от времени переодевался и отправлялся в странствие по своей земле, подслушивая и подглядывая, как живут его люди. Кроме того, говорили, что он довольно молод и очень хорош собою; а еще утверждали, что роста он небольшого.

Мала подумала, что Джорд, наверное, когда-то выполнял для герцога какую-то работу. Или кто-то из ныне лежащих в гробах. Это объясняло его появление в деревне… Мала одернула себя – нечего заниматься глупыми мечтаниями! Хотя… Еще ходили упорные слухи о том, что герцог бывает неоправданно жесток, но подобное рассказывают о любом из власть имущих. А даже если и так, одно другому не мешает – герцог Фрактин вполне мог обратить свой милостивый взор и на их бедные деревушки.

Но ввязавшемуся в разговор толстяку подобные мысли в голову не приходили. Прежде чем ответить на заданный ему вопрос, он оглядел незнакомца с ног до головы, и, похоже, тот на него явно не произвел впечатления, даже несмотря на наличие меча.

– Когда бог призывает, кто осмелится заартачиться? – хмыкнул он. – Если вам так интересно, лучше расспросите Джорда.

Но кузнец до сих пор так и не заметил своей невесты. Этот смуглый однорукий молодой старец все еще сидел в отведенном ему ритуалом кресле, по-прежнему уставясь в пол. И его оплакивали вместе с мертвыми.

– Его рука осталась в горах, – донесся до Малы голос толстяка, – но он получил за нее ха-арошую плату.

Даже не пытаясь вникнуть в смысл его слов, девушка внезапно рванулась и заработала локтями, пробиваясь к Джорду. Прорвавшись сквозь хоровод, она упала на колени перед своим нареченным и, сжав его уцелевшую ладонь, горячо заговорила о том, что она ему очень сочувствует и что примчалась к нему сразу же, как только весть о происшедшем достигла ее деревни.

Сначала он не отвечал и только смотрел на нее словно откуда-то из дальнего далека. Но постепенно Джорд стал возвращаться из небытия, глаза его оживились, и наконец он заговорил. Позже Мала так и не сумела вспомнить, что же именно они, захлебываясь, спешили сказать друг другу в эти первые минуты встречи, но чуть погодя Джорд вышел из своего оцепенения и смог заплакать. И он плакал по своим ушедшим друзьям, горевал о своей собственной потере, а Мала его утешала. Тем временем лихорадочное оживление стало постепенно стихать, танец закончился, и все чаще раздавались рыдания и горестные стоны. Оглянувшись на двери, Мала заметила брошенный на нее из-за спин толпящихся людей быстрый взгляд человека в кожаной маске.

– Теперь все будет хорошо, светик мой, – нашел в себе силы сказать Джорд. – Боже, как я счастлив, что ты здесь и что я могу тебя обнять! – И своей единственной рукой он обхватил стоящую рядом с ним невесту за талию и крепко прижал к себе. – Нет, я не беспомощный калека. Я уже все решил. Кузницу продам, а вместо нее куплю себе где-нибудь мельницу. В Эрине как раз есть подходящая… Если я возьму себе одного-двух помощников, то молоть зерно смогу и с одной рукой.

Мала тут же выразила бурное согласие, стараясь, чтобы ее голос звучал как можно увереннее. Она даже закрыла глаза, чтобы убедить себя в том, что именно так все и будет. Она говорила себе, что, когда рана Джорда заживет, он снова станет молодым и к нему вернется хотя бы часть его прежней силы. Да и выходить замуж за однорукого – не такая уж большая беда, если он человек состоятельный… Но тут из толпы вышли двое ребятишек – дети Джорда от первого, закончившегося ранним вдовством, брака. Они уселись у ног отца, и у Малы все остальное вылетело из головы.

Младший – Кенн – тут же ухватил ручонками край грубого полотна, в который был завернут прислоненный к отцовскому креслу странный высокий тонкий предмет, и начал с ним играть. Мала заметила этот сверток сразу, как увидела Джорда, но решила, что это какая-то вещь, заменяющая калекам руку, – крюк или что-то вроде. Однако теперь, обратив наконец на эту странную вещь внимание, она поняла, что ошиблась: судя по длине, этот предмет был короче любой искусственной руки. Да и к чему было бы ее заворачивать?

Перехватив ее взгляд, Джорд объяснил:

– Это плата. – Он осторожно отвел руки сына от загадочного свертка. – Это пока не твое, Кенн. Всему свое время. А тебя, Мэрией, это вообще не касается.

И он ласково, одним пальцем своей огромной пятерни погладил нежную щечку девочки. А затем одной рукой схватил стоящий рядом сверток за конец и, приподняв, резко встряхнул так, чтобы вся, кроме зажатой в кулаке, облегающая его ткань соскользнула. Все тут же обернулись к нему. В руке Джорда сверкал прямой, как стрела, меч длиною в метр. Даже с виду он был необычайно острым.

– Что? Кто?.. – выдавила из себя Мала и в отчаянии замолкла.

– Собственной работы Вулкана, – угрюмо ответил Джорд. – Это мне. А потом моему сыну. Плата.

Девушка застыла в немом восхищении. В рассказе о постигшей деревню беде не было ни слова о мече… Плата? Даже в тусклом мерцании свечей было видно, что лезвие прекрасно отполировано. Благодаря своему острому зрению Мала разглядела мелкие точечки, складывающиеся в странный рисунок: он казался глубоким и рельефным, но в то же время отполированная сталь блестела, как гладь зеркала.

Ритуальный хоровод кружился все медленнее: танцующие, как и большинство собравшихся в зале, не могли отвести глаз от сияющего лезвия.

– Плата, – снова повторил Джорд, и на фоне внезапно повисшей тишины его голос гулко разнесся по всей зале. – Так сказал Вулкан, когда забрал у меня руку. – Он яростно потряс мечом. – Мою руку – за это. Так сказал бог. Он назвал его: Градоспаситель.

В голосе Джорда звучала горечь и бессильная ненависть человека, проклинающего бурю за то, что она уничтожила его урожай. И тут его словно разом покинули силы, он безвольно уронил меч и засуетился, пытаясь его снова завернуть. Но без помощи Малы ему бы вряд ли удалось это сделать.

– Надо будет найти для него чего-нибудь поприличнее этой тряпки, – пробормотал он.

Мала застыла, не в силах найти подходящих слов. Она не знала, что и думать. Как это все понимать? Вулкан дал меч Джорду в оплату? За что? Зачем богу могла понадобиться правая рука человека? И почему тогда – меч? Что делать кузнецу, да и любому мастеровому с таким оружием?

Надо будет Джорда потом расспросить обо всем подробнее, а сейчас не время и не место. Хоровод вновь закружился быстрее, словно получил новый заряд энергии, а смолкнувшие было разговоры и плач слились в единый гул.

– Мала? – в голосе Джорда послышались новые, незнакомые нотки.

– Да?

– Танец скоро закончится. Но я должен оставаться здесь до конца ритуала, пока не произнесут все исцеляющие заклинания. Думаю, тебе сейчас лучше идти.

Сказав это, Джорд устало откинулся на спинку кресла и смежил веки.

Мала поняла его – когда поминальный хоровод закончится, за ним, как всегда, последует еще одно ритуальное действо: те из плакальщиков, кто свободен, разделятся на пары – мужчина с женщиной, юноша с девушкой – и разбредутся по окружающим деревню полям, чтобы на дающей пищу земле зачать новые жизни. Если смерть нельзя одолеть, то можно хотя бы выставить против нее иную, древнюю как мир, силу – силу животворения. Мала была еще свободной, незамужней девушкой, и ритуал требовал от нее участия в последнем поминальном обряде. Но сейчас, когда до ее свадьбы оставалось всего два дня, о том, чтобы исполнить обряд с кем угодно, кроме ее нареченного, ей и помыслить-то было страшно. А Джорд истекал кровью, и у него еле хватало сил, чтобы сидеть.

И она сказала:

– Да, хорошо, я пошла. До завтра, Джорд.

Теперь ей предстоит долгая дорога домой, если только не посчастливится найти ночлег где-нибудь здесь, в деревне. Она была пока еще слишком мало знакома с родней Джорда, чтобы быть уверенной, что ее примут как должно. Да может, кроме этих двух малышей, никто из родственников вообще не заметил ее приезда. По старинному обычаю свадьбу сговаривали старейшины обеих деревень и между семьями будущих новобрачных не было никаких отношений.

Мале Джорд понравился с самой первой встречи, и поэтому она не имела ничего против сделанного за нее выбора старейшин. Да она и сейчас не возражала, даже более того – его увечье пробудило в ней нежность и сострадание. И все же…

Здесь, в центре отданной во власть смерти и страданий залы, веяло муками, отчаянием и крушением всех надежд. Девушка на прощание пожала здоровое плечо своего жениха и, не оглядываясь, ушла. Те из плакальщиков, которые, как и Мала, по разным причинам не могли здесь остаться, тоже потянулись к выходу. Вместе с небольшой группкой крестьян она прошла в двери с портьерой и вышла на темную ночную улицу. Люди тут же стали расходиться в разные стороны, и до скотовязи она дошла в полном одиночестве. Мала уже протянула руку к вожжам ездозверя, как вдруг услышала у себя за спиной тихий голос:

– Обряд не закончен.

Девушка медленно обернулась. Перед ней в свете одних лишь звезд (луна зашла за тучу) стоял незнакомец в маске. Он тоже был один и протягивал ей ладонь, словно ожидая, что она вложит в нее свою. А вокруг неслышными тенями скользили другие спешащие на поля любви пары…

Снова Мала увидела черную маску и того, кто ее носил, спустя почти девять месяцев. Да и то во сне, навеянном заклинаниями и зельями. Тогда они вместе с Джордом отправились на очередные похороны – на сей раз хоронили жреца Синего храма Эрдне, духовника Малы. Но когда они отъехали от дома и мельницы почти на двести километров и уже приближались к храму, у нее вдруг начались схватки.

Поскольку роды были первыми, Мала сначала толком и не поняла, что происходит. Но как бы хорошо она себя ни чувствовала, все-таки ей стоило бы позаботиться о более подходящем месте для родов. С другой стороны, храмы Эрдне выполняли также функции больниц – по крайней мере для беднейших слоев населения. Большинство священников Эрдне были приличными лекарями и акушерами: они неплохо разбирались в травах и целебной магии и даже могли в особо трудных случаях прибегать к технологиям Прежнего мира, используя колдовство хирургии.