Текст книги "Французская повесть XVIII века"

Автор книги: Франсуа Мари Аруэ Вольтер

Соавторы: Дени Дидро,Жан-Жак Руссо,Ален Лесаж,Франсуа Фенелон,Шарль Монтескье,Жак Казот,Клод Кребийон-сын
сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 42 страниц)

ПРИКЛЮЧЕНИЕ ПРЕКРАСНОЙ МУСУЛЬМАНКИ

Перевод Е. Гунста

Молодой человек из Богемии, по имени Вердиниц, уже несколько лет томился в рабстве, и единственной его отрадой было то, что он нравился дочери своего хозяина, сердце которой завоевал без особого труда. Жили они в болгарском городе Храдише.^{53} Утешаясь своей любовью и надеждой, что со временем ему удастся уговорить возлюбленную бежать вместе с ним, Вердиниц всячески старался заслужить доверие хозяина. Он знал, что главной чертой характера старика является скупость, и поэтому особенно старался показать, как он бережлив. Ему это удалось до такой степени, что турок, предварительно всячески испытав его, решил, что раб столь же предан ему, сколь и благонравен, и однажды, беседуя с ним с глазу на глаз, дал ему такое доказательство своего доверия, что оно покажется весьма странным для скупца.

– Я столь высокого мнения о твоей честности, – сказал он ему, – какого у меня нет ни об одном турке. К тому же здесь у тебя нет ни друзей, ни родных, которым ты мог бы желать большего добра, чем мне. Эти два соображения побуждают меня выбрать тебя для исполнения дела, от которого всецело зависит мой покой. Скажи мне откровенно, не заблуждаюсь ли я насчет твоей честности и усердия?

Ответ Вердиница только укрепил скупца в его мнении. Старик тут же расцеловал его, обращаясь к нему с самыми ласковыми словами, потом взял его за руку и, несколько раз оглядевшись по сторонам, чтобы убедиться, что никто их не видит, повел его через несколько комнат в кладовую, Находившуюся в самой глубине дома, и внушительным ключом отпер дверь.

Комната была темная, а единственное окно в ней было забрано железной решеткой, так что она напоминала тюрьму.

– Здесь, – пояснил скупец, – я держу под замком мое золото и серебро. У меня великое множество сокровищ, это плоды моих трудов и мои сбережения.

И, продолжая открывать все новые и новые шкафы, он показывал Вердиницу бесчисленные сокровища.

– Сказать ли тебе, чего недостает для моего счастья? Меня терзает боязнь лишиться всего этого. Мне нужен человек, на которого я мог бы возложить охрану моих сокровищ, человек, который беспрестанно следил бы за их сохранностью, предупреждал бы меня о малейшем подозрительном шуме – словом, человек, преданность которого избавила бы меня от постоянной тревоги, не дающей мне покоя. Можешь ли ты обещать мне такую услугу? Будь уверен, что тебе ни в чем не придется нуждаться и что, кроме моих денег, сам ты станешь для меня самым дорогим, что есть у меня на свете.

Вердиниц, не подозревая того, к чему обязывает его обещание, которое он дает, ни минуты не колеблясь, связал себя самыми страшными клятвами. Старик был очень доволен, снова посулил вознаградить его, как он того и не ожидает, и, тщательно заперев все шкафы, еще раз обнял своего раба, наказал ему хранить тайну и быть неизменно усердным, затем вышел из комнаты, тотчас же захлопнув за собою дверь.

Такой неожиданный поступок, пожалуй, самый странный из всех когда-либо порожденных скупостью, мог бы оказаться для Вердиница роковым, если бы не свойственная ему твердость духа, ибо, поняв, как жестоко его обманули, он на первых порах впал в такое отчаяние, что готов был размозжить себе голову об дверь, которую он не в силах был отворить.

Разговор их состоялся в такое время дня, когда Вердиниц уже давным-давно вышел из-за стола, хозяин же стал выжидать подходящую минуту, чтобы незамеченным отнести ему еду, вследствие чего несчастный чуть не умер от голода. Любовь, ужас перед одиночеством, страх, что его ждет что-то еще худшее, от чего он не может защитить себя, – все это вкупе угнетало его.

Правда, через два дня хозяин пришел к нему и принес кушанья, которые, однако, были переданы ему с великими предосторожностями через приоткрытую дверь. Вместе с тем ему вновь напомнили о бдительности, осторожности, терпении и многих других добродетелях, которые и без того были ему свойственны. Он мог бы воспользоваться случаем, чтобы возразить против насилия, на которое никогда не давал согласия. Но отлично понимал, что теперь возражать уже поздно и что даже жаловаться нельзя, ибо это встревожит скупца и, следовательно, может вызвать его месть. Поэтому он решил дожидаться освобождения по милости неба или в силу какого-либо обстоятельства, которое может со временем обнаружиться.

И действительно, после двухнедельных, страданий он услышал какой-то шорох в окне; обратив взор в сторону этой неожиданной помощи, он заметил свет фонарика, который кто-то старался просунуть сквозь решетку как бы для того, чтобы узнать, есть ли кто-нибудь в кладовой. Хотя и трудно было услышать, что пытаются ему сказать, он понял, что кто-то хочет ему помочь, а подойдя к решетке, он с великой радостью и с не меньшим удивлением узнал свою возлюбленную, которая стояла на ступеньке лестницы и упорно старалась разглядеть его.

Ей легко было говорить, и он слышал ее, но решетка разделяла их. Пломби – так звали девушку – поведала возлюбленному о тревоге, в которую ее повергло его исчезновение. Сначала она оказалась во власти множества мрачных подозрений, причем ей легче удавалось придумывать различные поводы для беспокойства, чем находить основания для успокоения. Поэтому она несколько дней провела в смертельной тревоге, пока наконец отец, за поступками которого она внимательно следила, не направился с великими предосторожностями к кладовой, прихватив несколько кушаний, которыми он тайком запасся. Тут она поняла, что по тем или иным причинам он держит Вердиница взаперти.

Ей понадобилась помощь другого раба, чтобы раздобыть лестницу и некоторые необходимые приспособления. Раб этот был при ней и, хотя она и не вполне была в нем уверена, она предпочла пойти на риск, чем упустить возможность разгадать эту тайну.

Вердиниц, со своей стороны, рассказал нежной Пломби обо всех муках, которые он претерпел, и как с ним обошлись. На радостях, что они вновь увиделись, они прониклись надеждой, что любовь завершит их счастье и так или иначе они одолеют решетку. Несколько ночей только этим они и занимались, но, когда работа уже сильно подвинулась и узник ждал, что его возлюбленная вот-вот завершит ее, он был крайне удивлен, увидав на лестнице вместо нее раба, услугами коего она пользовалась.

От раба Вердиниц узнал, что возлюбленную его в тот самый день выдали замуж по турецкому обычаю, то есть не предупредив ее, и отправили к ее мужу, губернатору Храдиша. Покидая отчий дом, она велела передать Вердиницу, что она в смертельной тоске от необходимости уступить насилию, что она по-прежнему любит его, что она долго будет отказывать губернатору в супружеских правах и что она заклинает любимого поскорее вырваться с помощью раба из темницы, чтобы помочь и ей обрести свободу, что теперь это будет, пожалуй, легче сделать, чем в доме ее отца, и что, во всяком случае, сейчас это еще важнее и неотложнее.

Рассказа раба было достаточно, чтобы побудить Вердиница напрячь все силы. Решетка недолго сопротивлялась усилиям, внушенным любовью и ревностью. Но когда узник оказался свободным и готов был выйти на волю, у него зародилось сомнение. Он находился среди несметного скопища золота и серебра, которое, правда, ему не принадлежало, но часть которого должна была перейти к его возлюбленной по праву наследства. Она поручила ему освободить ее, а без денег в таких предприятиях трудно преуспеть. Словом, старается он ради нее; так разве непозволительно ему захватить с собою некоторую сумму в возмещение того, от чего ей придется отказаться, когда она бежит вместе с ним?

Эти мысли долго волновали его. Но взломать замок было не легче, чем взломать решетку. Нужные инструменты находились в его руках. Однако врожденное благородство оказалось единственным законом, которому он подчинился. Что бы ни готовили ему судьба и любовь, он хотел заслужить их благоволение, руководствуясь честью и добродетелью, а потому решил поскорее спуститься вниз, чтобы выйти из дома еще до рассвета, и приказал рабу, который останется после его исчезновения, так тщательно поставить на место решетку и спрятать лестницу, чтобы по крайней мере побег его обнаружили бы не сразу.

К несчастью, раб не был столь же щепетилен. Он помнил слухи, неизбежно возникающие в доме скупца, и понял, что помещение, в котором он находится, служит кладовой сокровищ его хозяина. Оставшись один, он не мог удержаться от соблазна обогатиться путем кражи, в которой его никак нельзя будет обвинить. Он вскрыл несколько шкафов. Действуй он попроворнее, его, пожалуй, и не накрыли бы; но ему так хотелось увидеть все сокровища и унести побольше, выбрав наиболее ценное, что он настолько задержался, что турок застал его. Скупец, страсть которого никогда не давала ему спокойно поспать, проснулся среди ночи и без всякого иного повода, кроме обычной своей подозрительности, вздумал пройтись до двери кладовой. Прислушиваясь к малейшему шороху, он вскоре расслышал позвякивание монет. Он резко распахнул дверь, и при виде хозяина несчастный раб оледенел от ужаса.

Турок без особого труда схватил его. В порыве бешенства у него хватило бы сил задушить злодея собственными руками, но старик хотел узнать, кто его сообщники. Он подумал, что его ограбили дочиста, и, хотя тут и не оказалось Вердиница, он поначалу вообразил, что Вердиниц, действуя заодно с тем, кого он держит в руках, успел скрыться с большей частью добычи. Однако после взрывов дикого бешенства и беспорядочных вопросов, заданных рабу, старик из ответов его понял, что уж не так несчастлив, как воображал, и что все его сокровища целы. Успокоившись, он заставил раба подробно рассказать ему, как происходило дело, а поскольку у раба не было иной возможности сохранить жизнь, как только откровенно все рассказав, то он не только признался, что вознамерился обокрасть, но рассказал также и о побеге Вердиница, и об его отношениях с Пломби, и о том, что она поручила Вердиницу похитить ее, если удастся, у мужа. Признание это не подействовало так, как рассчитывал раб. На другой же день он был посажен на кол.

Вердиниц вскоре узнал о печальной участи своего помощника и о том, что хозяин разыскивает его самого. Снова возник повод для тревоги, которая в рядовой душе убила бы сразу и отвагу, и любовь. Однако, чтобы не создалось впечатление, будто на его пути встретились особые трудности, поспешим сказать о двух обстоятельствах, весьма для него благоприятных.

Одно из них – то, что он мог полагаться на дружбу богатого купца из Храдиша, бежавшего из Богемии. Купец всегда относился к нему не как к рабу, а как к человеку, пользовавшемуся уважением на их общей родине; он-то и приютил Вердиница после его побега из кладовой хозяина.

В таком надежном доме Вердиниц не только мог спокойно жить, но было у него и то преимущество, что здесь он имел возможность получать сведения обо всем, что предпринимает его бывший хозяин, и сообразовывать с этим свои собственные поступки.

Вторым благоприятным обстоятельством было то, что каких бы признаний ни добился хозяин от казненного раба, ни одно из них не могло ни обесчестить Вердиница, ни изобличить его в ином преступлении, кроме побега. А что касается его любви к Пломби и его намерений в отношении ее, то, если они и стали известны ее отцу, он был уверен в том, что ни одна жена не станет сообщать об этом мужу, и, следовательно, ему нечего опасаться со стороны губернатора и нет особых трудностей осуществить задуманное.

Жены турок, живущих в Болгарии, благодаря соседству с христианами не так угнетены, как в Турции, и жилища турок не столь недоступны, чтобы любознательный путешественник, заслуживающий некоторого уважения, не мог иной раз проникнуть в дом.

Правда, такая милость оказывается редко, притом всегда в присутствии хозяина. Но многие богатые турки подчеркивают, что им чужда мусульманская строгость, а стараются показать, что воспитанность и общительность – добродетели, не чуждые и им. Отсюда следует, что во всех пограничных провинциях с рабами-христианами обращаются не так сурово, как в провинциях отдаленных. Есть к этому и другая причина, а именно опасение, что христиане в таких случаях будут вести себя так же.

Как бы то ни было, губернатор Храдиша отнюдь не слыл свирепым и нелюдимым, а создал себе репутацию человека, обращающегося с иностранцами весьма любезно.

Основываясь на этих слухах, и построил Вердиниц свой план освобождения возлюбленной. Он поделился им со своим другом, без содействия которого не мог бы его осуществить. Надо заметить, что продолжительность его пребывания в рабстве объяснялась не столько невозможностью освободиться, сколько любовью, ибо он попал в плен во время войны, а первый его хозяин продал его в Храдиш, и, следовательно, жил он в местности не столь отдаленной, чтобы нельзя было дать знать о себе своим родным и получить от них деньги для выкупа. Но чары Пломби и любовь удерживали его от этого.

Он рассказал о своем происхождении и о своем богатстве другу, приютившему его, и признание это еще больше укрепило хозяина в его расположении и в желании содействовать соотечественнику. Вердиниц продолжал делиться с ним своими планами и просил его помощи в их осуществлении. А именно, он просил тайно подготовить для него экипаж, достойный человека его происхождения, и послать экипаж на определенное расстояние, в глухую местность, куда Вердиниц отправится и сам, а оттуда приедет в город столь торжественно, что никто не узнает в нем раба. Единственное затруднение заключалось в том, чтобы подыскать слуг-богемцев, которые содействовали бы такой маскировке.

Но найти таких людей было невозможно, и это препятствие могло помешать осуществлению затеи. Тогда купец, желавший любой ценой услужить Вердиницу и сохранить его дружбу, решился на единственное средство, которое помогло бы Вердиницу возвратиться на родину: он смело предложил другу, что он перерядится в слугу, перерядит также жену, сына и одну из дочерей, то есть тех детей, которые по возрасту своему подходят для такой затеи, и проводит его, пренебрегая всеми опасностями. Он поставил только два условия: что он поселится в квартале, самом отдаленном от его собственного дома, и что маскарад этот продлится не дольше десяти дней, ибо он рассчитывал объяснить свое отсутствие на этот срок загородной прогулкой, которую он вздумал совершить с несколькими своими домочадцами.

Вердиниц, не столь осторожный, сколь храбрый и честный, принял это предложение с восторгом и горячей благодарностью, а чтобы губернатор, когда он предстанет перед ним, не сомневался, что имеет дело с путешественником-богемцем, он сочинил несколько рекомендательных писем от имени известных в Храдише лиц. Письма были адресованы людям, с деятельностью которых купец был знаком, а так как в них просили всего лишь благосклонного отношения к знатному человеку, совершающему путешествие из любопытства и уважения к их стране, то купец и Вердиниц считали, что столь невинный обман не может вызвать нежелательных последствий. Поклажа должна была заключаться только в одежде, да еще надо было набрать хороших лошадей; и купец с сыном легко добыли и то, и другое.

Когда все это было готово, Вердиниц приехал днем к воротам Храдиша одетый, как принято в Богемии, вместе с четырьмя наперсниками, которых он выдал за сопровождающих его слуг. Хотя мир был заключен еще несколько месяцев тому назад, ему долго пришлось ждать распоряжений губернатора, которому доложили о его прибытии. Опасения, возникшие у Вердиница из-за этой задержки, вскоре рассеялись, потому что губернатор обошелся с ним весьма дружелюбно и ласково и даже вышел ему навстречу. Вердиниц свободно говорил по-турецки, а путешествие свое объяснял исключительно лишь искренним расположением к Турции, поэтому в первый же день его почтили своим вниманием многие уважаемые горожане. Особенно желал беседовать с ним хозяин дома; Вердиниц стойко и удачно выдержал все эти визиты, а купец тоже превосходно сыграл свою роль. Губернатор, польщенный похвалами путешественника, обещал на другой же день показать ему все, что могло интересовать иностранца. И действительно, он познакомил его с самыми красивыми кварталами города и со множеством других достопримечательностей, которые Вердиниц уже знал не хуже самого губернатора. О женщинах своих губернатор умалчивал. Но Вердиницу не терпелось, и в тот же вечер он решил на следующий день увидеть Пломби и, быть может, похитить ее.

Он согласился взять с собою жену и дочь купца под видом служанок лишь для того, чтобы произвести впечатление знатного путешественника; потом он, с согласия купца, решил сразу же сказать, будто женщины очень устали от поездки и чувствуют себя так плохо, что остались в караван-сарае, где он остановился; он предложил купцу отправить их домой, но позволить сначала показать дочь губернатору.

Предложение странное. Но купцу уже некуда было отступать, и ему пришлось удовлетвориться объяснением Вердиница, что именно он затеял. А затея состояла в том, чтобы сказать губернатору якобы доверительно, что у него есть обожаемая любовница, которую он берет с собою во все путешествия, но теперь трудности, связанные с поездками, пугают его и ему хочется оставить ее в Храдише, откуда возьмет ее на обратном пути. А так как ей невозможно остаться одной в караван-сарае, он просит губернатора приютить ее в своем серале; он был уверен, что если губернатор человек благородный, то охотно окажет ему эту услугу, просто чтобы угодить; если же у него недостанет благородства, то он все-таки согласится в надежде кое-чего добиться от девушки, которую охотно отдают ему в руки. Вердиниц надеялся также принять такие меры предосторожности, что губернатор не разглядит черты лица девушки, которую он собирался представить ему в мужском наряде; сам же он рассчитывал облачиться в женское платье и попасть в сераль вместо нее. Он надеялся так ловко провести эту затею, прибегнув и к другим хитростям, что ни ему, ни купцу, ни семье купца не придется ничего опасаться.

И действительно, сказав, что он уезжает на другой день, он предложил губернатору, гуляя с ним по городу, зайти в караван-сарай, где он остановился; подходя к дому, он рассказал ему все, что задумал. Губернатора не пришлось упрашивать, он с радостью согласился на предложения гостя; он увидел девушку в плохо освещенной комнате и, хотя она не совсем перерядилась, по ее позе и некоторым другим признакам можно было определить ее пол. К тому же посещение длилось лишь несколько минут. Вердиниц, поручая ее губернатору как самое для него дорогое существо, добавил, что велит ей одеться, как положено в Турции, а чтобы избежать любопытных, прикажет перевезти ее ночью. Они тотчас же распрощались.

Купец подготовил все, что требовалось для дальнейшего. Вердиниц, переодетый в женское платье, с мусульманским покрывалом на голове, сел в портшез, который несли двое носильщиков, в то время как девушка, которую ему предстояло изображать, старалась изобразить его, заняла место в экипаже и направилась за город. Она легко добралась до своего дома, где на другой день появилась в кругу семьи.

Так легкомысленный богемец остался в одиночестве для исполнения своей затеи. Он приехал к парадному подъезду, где был встречен соответственно распоряжениям губернатора. Его поджидали несколько пожилых женщин, которые проводили его в комнату, пообещав заботливо ухаживать за ним. Он сделал вид, что немного грустит и скучает. Чтобы утешить его, ему сказали, что скоро пожалует сам губернатор. Этого-то он больше всего и боялся, но, заранее подготовившись к такой возможности, непринужденно заявил, что решил не видеть ни одного мужчины и что, как он ни благодарен губернатору, он не примет его, пока не возвратится тот, кто устроил его в этот дом.

Такой ответ, тотчас же переданный губернатору, и удивил его, и привел в восторг.

Вскоре оказалось, что принял он мнимую девушку в надежде, что она доставит ему удовольствие; однако притворная скромность, которую он никак не ожидал, побудила его сдержать свои желания, чтобы сначала выяснить, насколько девушка искренна. Вместе с тем он приказал всем женщинам обращаться с чужестранкой ласково, как с особой, которая на некоторое время станет их подругой. Любопытство, привычка к послушанию, желание позабавиться побудило почти всех женщин неуклонно исполнять это повеление. Одна только Пломби не сочла нужным повидаться с приезжей.

Любезная и гордая Пломби причиняла губернатору после свадьбы немало огорчений. Он еще не добился того, в чем жена обычно не отказывает супругу, и особенно отчаивался он оттого, что никак не мог понять, чем это объяснить.

Он был стар – может быть, это и являлось причиною, но у нее были причины куда значительнее, а именно склонность к Вердиницу и неотступное воспоминание о его любви. Временами она так возмущала супруга своим отказом, что он не раз собирался отослать ее к отцу и грозил ей так и поступить.

А ей больше всего хотелось вернуться домой, и, чтобы внушить мужу неприязнь, она постоянно выказывала ему ненависть и презрение. Достаточно было одного приказания обращаться с чужестранкой ласково, чтобы она решила не оказывать ей ни малейшего внимания, и только это и помешало ей увидеться с Вердиницем, когда он приехал. Но потом она подумала, что приезжая, пожалуй, какая-нибудь красавица рабыня, которая может, к счастью, отвлечь от нее самой внимание мужа, и этой мысли было достаточно, чтобы ей захотелось познакомиться с вновь прибывшей. Она одна вошла в комнату Вердиница, не думая о супружеской верности. Они с первого же взгляда узнали друг друга и были так счастливы, что она тут же позволила своему возлюбленному то, чего еще не разрешала мужу.

Они сразу же стали обсуждать, как поскорее выйти на свободу. Но все действия, намеченные Вердиницем вместе с купцом, встретили препятствия, связанные с внутренним распорядком сераля. Вердиниц ошибся, думая, что жены губернатора могут свободно гулять в саду, чтобы подышать свежим ночным воздухом; он рассчитывал также, что, поскольку купец будет находиться по ту сторону стены, ему с помощью двух лестниц и при содействии сына купца нетрудно будет под покровом ночи осуществить задуманное. Он должен был тотчас же переодеться в мужское платье и перерядить в такое же свою соучастницу, чтобы вместе с нею возвратиться в дом купца, где они спокойно прожили бы, пока им не удастся уехать в Богемию.

К несчастью, та часть сада, где женщины могли свободно гулять, была отделена частой решеткой от той, которая примыкала к стене. Заграждение нельзя было разбить одним ударом, да и вообще трудно было его одолеть. Если бы требовалось только терпение, чтобы дождаться удобного случая и раздобыть нужный инструмент, то из-за такой задержки можно было бы особенно не огорчаться, но оставались еще две причины для опасений, преодолеть которые не могли ни отвага, ни ловкость. Одна из них заключалась в том, что невозможно было сообщить купцу, какое именно препятствие задерживает их и когда удастся его преодолеть. Другой причиной, куда более страшной, была борода Вердиница, которая росла день ото дня и скрыть которую не было никакой возможности.

Эта опасность представлялась столь грозной, что ею надо было заняться прежде всего, и Вердиниц уже подумывал о том, как лучше ободрать себе лицо, чтобы его не выдал такой пустяк. Но так как у турчанок принято брить себе часть головы, Пломби надеялась украсть несколько бритв у рабынь, которые ими пользовались. Она так горячо принялась за дело, что в тот же день преуспела в нем. Таким образом опасность для ее возлюбленного миновала, тем более что он отрастил себе длинные волосы под предлогом, что тоска по любимому человеку сделала его совершенно равнодушным к опрятности и к нарядам; вдобавок борода его, как у человека молодого, была не так уж густа, да к тому же была еще не столь заметна, как если бы он обрил и голову.

Несколько дней у любовников не было повода для жалоб, если не считать того, что часто им докучали другие жены губернатора, которым хотелось, так же как и Пломби, развлечься в обществе чужестранки. Вечерами любовники спешили в сад и, всегда находя какой-нибудь предлог для уединения, они подыскивали в кустарнике место, через которое рано или поздно могли бы пробраться. Вердиниц наконец нашел такое место; к счастью, оно было скрыто густой листвой деревца, ствол которого сильно прогнил, так что куски его можно было отламывать рукой. Каждую ночь Вердиниц понемногу ломал ствол, и вскоре образовалась лазейка, достаточная для того, чтобы ползком пробраться через нее.

Но зачем им добираться до стены, если они не будут уверены, что по другую сторону их ждет купец с приспособлениями, необходимыми для их освобождения? Однако и тут о них позаботилась судьба.

Однажды, когда они находились наедине и делились своими опасениями, им сказали, что пришел иностранный торговец, которого ввели в сераль, потому что он хотел предложить губернатору и его женам разные украшения. Хотя купец и тщательно перерядился, Вердиниц все же узнал его. Он выкроил минутку, чтобы переговорить с ним и условиться, в какую ночь, в котором часу лестницы и прочие приспособления должны быть наготове у стены. В рвении купца нет ничего удивительного, если вспомнить, что, помимо дружбы, он действовал также и в своих интересах. Он пообещал быть неукоснительно точным. Теперь, казалось, ничто не могло уже обмануть надежд влюбленных.

Между тем надежды не оправдывались из-за препятствия худшего, чем все те, о которых здесь говорилось. Днем перед той ночью, когда был назначен побег, Вердиниц и Пломби приятно беседовали в ожидании освобождения, причем им удалось избавиться от остальных женщин; и вдруг раб, преданный им, хоть и не пользовавшийся их полным доверием, явился потихоньку и предупредил их о том, что губернатор в передней с величайшим вниманием подслушивает их. Они подумали, что окончательно погибли. Не будучи уверены, что у них не вырвались какие-то слова, выдавшие их тайну и намерения, они не сомневались в том, что любопытство губернатора вызвано подозрением, для которого действительно были кое-какие основания, и что, следовательно, малейший намек мог погубить их. В первые минуты замешательства, не предвидя ничего, что могло бы быть страшнее смерти, они решили наложить на себя руки или по крайней мере обеспечить себе эту возможность, а потому запаслись бритвами, которыми пользовался Вердиниц.

К счастью, не произошло ничего такого, что подтвердило бы их подозрения и страхи. На самом деле губернатор, которому донесли о том, как настойчиво они стремятся друг к другу и с какой радостью они встречаются и беседуют без соглядатаев, захотел узнать, о чем они говорят во время столь продолжительных и столь интимных встреч. Он стал подслушивать у двери, но, как ни старался, ничего не услышал. А поскольку ему до сего времени не удавалось увидеть чужестранку, он на этот раз решил пренебречь соображениями, которые удерживали его. Он распахнул дверь и вежливо вошел в комнату. Он отнюдь не казался разгневанным, и это успокоило влюбленных. Но в выражениях лица у них еще оставались следы волнения; кроме того, одна из них все время отвертывалась, притворяясь, будто плачет, тоскуя по любимому, а другая видом своим, как всегда, выказывала неудовольствие и гордыню. Доверчивый же губернатор, увидев две бритвы, сообразил, что они собираются покончить с собой, и испугался за них больше, чем они сами. Он умолчал о своих подозрениях, но решил, что такие тяжкие переживания требуют самых нежных утешений, и тут же предложил им всякого рода развлечения, которые могли бы развеять их грусть. Были созваны все женщины. Он удалился, наказав им веселиться, а самым верным рабам приказал не спускать глаз с Пломби и с чужестранки.

Нежные влюбленные горячо возблагодарили небо за то, что опасения их не оправдались, и стали ждать наступления темноты в надежде, что ночь положит конец их мукам. Едва только закатилось солнце, они направились в сад. Как и в другие дни, им довольно легко удалось отделиться от сопровождавших их женщин, чтобы подойти к лазейке. Она была ими уже совсем подготовлена, и пролезть через нее ничего не стоило. Вердиниц заставил возлюбленную пробраться первою. Но рабы, исполняя приказание хозяина, находились в нескольких шагах от лазейки, причем их не было видно: они заметили, что Пломби исчезла, и поспешили подойти к Вердиницу в ту самую минуту, когда он лег на землю и стал подтягиваться, чтобы последовать за нею. В этой позе рабы без труда задержали его. У них имелся ключ от дверцы в стене, разделяющей два сада, поэтому им также легко было схватить и Пломби.

К счастью для влюбленных, Пломби не успела подойти к стене и тем самым не навела рабов на мысль, что они собирались бежать. Губернатор, которому было доложено о случившемся, тоже не подумал об этом; у него только возродились первоначальные его опасения, и теперь он был убежден, что женщины снова впали в отчаяние или просто у них помутился рассудок, что и толкнуло их на поступок, кажущийся бессмысленным. Опасность представлялась ему весьма значительной, и, уже не разбираясь в подробностях, он приказал отвести их в комнаты и не спускать с них глаз. Кроме того, он распорядился следить, чтобы в руках у них не оказалось ничего такого, что могло бы послужить для выполнения пагубного намерения, которое он им приписывал.

Эта неудача показалась Вердиницу столь ужасной, что он, несомненно, воспользовался бы бритвами для страшного дела, если бы не поспешили их у него отнять. Он впал в безутешное, безнадежное состояние и даже больше тревожился за будущее, чем горевал о неудаче предприятия, успех которого казался ему обеспеченным. Ведь у него не оставалось ни малейшей возможности поправить дело, и теперь, лишившись содействия Пломби, которая помогала ему скрыть его пол, он предвидел, что рано или поздно ему не избежать объяснений, столь же опасных как для нее, так и для него.

Три-четыре раба, находившиеся с ним в комнате и не скрывавшие, что им велено быть при нем и днем, и ночью, не дали бы ему ни совершить над собою насилие, ни бежать. Наконец, положившись в дальнейшем на судьбу, он решил притвориться тяжело больным, намереваясь не вставать с постели и принимать столь мало пищи, чтобы совсем ослабеть и ему было бы легче расстаться с жизнью. Никто и не подумал ему в этом препятствовать, так что он провел в постели пять-шесть недель, не подпуская к себе никого днем и соглашаясь лишь по вечерам, в темноте, принимать немного пищи.