Текст книги "Партизанская богородица"
Автор книги: Франц Таурин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 14 страниц)
Странный человек
1
Русло могучей реки перекрыла каменная стена. Усилиями тысячелетий река раздробила преграду, пробила себе ход к океану и, прыгая с обломка на обломок, спускалась по гранитной лестнице в узкое глубокое ущелье. Расчлененная на сотни и тысячи протоков и струй, мчалась она по огромным, зализанным ею валунам, и каждая струя высекала из первозданной тишины свою радостную, звонкую ноту.
Сотни и тысячи этих победно ликующих возгласов сливались в одно, образуя могучий голос реки.
Глухой, грозный, устойчиво постоянный гул заполнял до краев ночную долину, по узким распадкам взбирался в горы и растекался по окрестной спящей тайге...
Маленький отряд Сергея Набатова, преодолев крутой перевал, спускался к реке. Шли медленно, по извилистой, мало нахоженной тропе. У каждого нелегкая ноша. Несли на плечах оцинкованные жестянки с патронами. Корнюха Рожнов, прихрамывая, волочил за собой «максима». Палашка тащила на спине большой узел с посудой и кухонной утварью.
Идущий впереди Санька Перевалов запнулся за поваленную поперек тропы лесину. Остановился, с легким матерком потирая ушибленное колено.
– Убился? – спросил Сергей.
– Кости целы, – ответил Санька, – сейчас отойдет.
– Присядем малость, – сказал Сергей. – Санька ногу разбил.
– Говорил, пусти меня передом, – укорил Сергея Семен Денисыч, – Ночью по лесу надо ходить осторожно.
– За тобой еще неделю проплетешься! – огрызнулся Санька.
– А тебе все прыг-скок... Молодо-зелено!..
Сели на повинную в остановке лесину, сняли оттянувшие плечи винтовки и берданки. Палашка даже сапожки скинула – пусть отдышатся ноги. Угостились из мирского Денисычева кисета ядреным самосадом.
Курили молча, думая каждый о своем...
Сергей думал о жене и сыне, которым и невдомек, что он так близко от них... Кузька, понятно, спит, набегался за день... завел уж, наверно, новых друзей-приятелей... в его годы жить легче... а поди соскучился по отцу... А Лиза, неспокойная душа, наверно, и ночью томится. Когда его нет, и спит одним глазом, а потом весь день ходит смутная... Нелегкая ей досталась доля... не по ее силе... Надломило душу... совсем другая стала... А когда-то в девках первая была плясунья и певунья... Вот и сейчас не на радость ей эта нечаянная встреча. Радость короткая, а боль от новой разлуки – надолго... Может, и не показываться?.. Нельзя!.. Кабы знать, увидишь еще их или нет?.. Так ведь про то никто не знает...
Старик Денисыч думал о том, что способная выдалась ночь – темная и тихая. Как по уговору. Только такая нужна. В ветреную, особенно ежели низовик дует, и не думай выходить на реку. А светлая ночь – того хуже. С такой жидкой силой только и спасенья, что проскочить неприметно.
У Саньки Перевалова мысли расходились надвое. В бугровском отряде друзья-товарищи, лихие ребята... И дела впереди веселые, большие дела. Не сонных милиционеров давить!.. Одна досада – пушки остались в заводском пруду! Сильно бы сгодились они в отряде... Удивили бы Бугрова: «Принимай артиллерию!» Все бы рты поразинули... Ну да это от нас не уйдет. Вышибем беляков из Братского острога, а там до завода рукой подать... Другая забота заедает... как там с Палашкой обойдется?.. Однако, промашку дал, склонился на ее слезы... Не след было откладывать... Сказать прямо: живы останемся – мужем-женой будем... А коли сложим головы, по крайности, взяли свое от жизни сполна... Не зря сказано, не оставляй на завтра, что можно сделать сегодня...
И Палашка вернулась думами к трудному ночному разговору с Санькой.
Она не корила себя за свою строгость, за то что не дала воли сердцу. Нет, она поступила правильно. Не за этим пошла в отряд... И приведись опять такой случай, так же поступила бы... так же... Но сердце не хотело мириться с постной правдой рассудка... Счастье, нехитрое бабье счастье, рядом, рукой дотянуться можно, а ты его от себя гони!.. Ну вот, угнала, а вернется ли?.. Придет ли такое время, что не надо самой супротив себя идти?..
Если Палашка и Санька думали друг о друге, то Корнюха думал о них обоих.
Его тоже тревожило, как обернется Палашкина судьба среди новых, незнакомых людей. И в то же время он тешил себя надеждой, что теперь, когда Палашке особенно будет нужна верная рука, на которую можно опереться в нужде, он снова станет ближе к ней, она наконец поймет и оценит его...
И так каждый из девяти человек, сидевших на поваленном бурей шершавом стволе лиственницы, думал о чем-то своем...
Светлячки цигарок один за другим гасли, но никто не поднимался. Сладко ныли натруженные долгим переходом ноги, и лишняя минута отдыха не была лишней.
– Ишь, гудит! – сказал, обрывая общее молчание, Лешка Мукосеев.
– Сила... – задумчиво произнес Семен Денисыч, – большая сила!
– Не так уж большая, – возразил Санька Перевалов. – Большая, так разобрала бы по камешку весь порог.
– До чего же ты скор на слово, – сказал Семен Денисыч. – У самой горловины бывал?
– Ну, не был.
– То-то, что не был. Рассветает, увидишь, промеж каких скал бьет вода. Каменную гору надвое порвала. Это тебе не сила? Слыхал я от людей, которые из краю в край прошли всю Россею, да и в чужих краях побывали, нету на свете второй такой реки.
Санька, конечно, не привык сносить, чтобы последнее слово оставалось не за ним, но Сергей уже поднялся.
– Пошли. Теперь уж недалеко.
Головным пустили Семена Денисыча. Он не раз бывал в деревне Вороновой и взялся без промашки вывести к двору Кузьмы Прокопьича.
– Не ошибешься ночью? – спросил Сергей.
– Будь в надежде, – заверил Семен Денисыч. – Имею примету. У Кузьмы на задах баня и возля бани толстущая сосна.
Тропа круто скинулась вниз. Шли с опаской, придерживаясь за кусты и стволы деревьев. Теперь труднее всех было Корнюхе – «максим» наезжал ему на пятки, толкал под гору.
– Алексей, дай мне свою цинку, – сказал Сергей Лешке Мукосееву, – и помоги Корнею.
– Не надо! – пробасил Корнюха, – сам управлюсь.
Чем ниже спускались в долину, тем гуще становилась ночная тьма. Но Семен Денисыч, видно, хорошо знал местность, предупредил:
– Теперь молчок. Подходим к околице.
Прошли еще несколько шагов и уткнулись в жердяную изгородь. Перехватываясь по пряслам, пошли вдоль нее.
Семен Денисыч сказал вполголоса:
– Ну вот и дошли.
Возле самой изгороди, рукой можно достать, вековая, в два обхвата сосна. За ней угадывалось в темноте низенькое, с плоской кровлей строение.
– Кто пойдет?
– Иди ты, – сказал Сергей Корнюхе, – тебя все в доме знают. Зря не шуми, может, кто чужой есть.
Палашка тронула братана за рукав, зашептала торопливо:
– Я пойду. Пущай он меня к двери проведет, а в избу я зайду.
– Дельно говорит, – поддержал Семен Денисыч. – Ежели в доме кто чужой, эдак вернее.
– Иди, – разрешил Сергей.
Палашка с Корнюхой ушли.
Оставшиеся напряженно вслушивались, готовые, если понадобится, кинуться на помощь.
Деревня словно вымерла. Только на дальнем конце тявкнул спросонья пес, несколько собачьих голосов отозвались ему, и снова в воздухе повис не тревожимый ничем ровный густой гул порога.
Шурша юбкой по высокой картофельной ботве, подбежала Палашка.
– Чужих в доме нету. И Кузьмы Прокопьича нету. Хозяйка сказала: приходил днем неизвестный человек, приехал из городу, надо быть, и увел Кузьму Прокопьича.
– Куда увел?
– Велел через порог его на лодке провезти.
– На ту сторону переправить?
– Нет, чтобы по порогу проплыть.
– Ты, сеструха, чего-то путаешь.
– Хозяйка так сказала.
– Сейчас-то где Кузьма Прокопьич?
– Хозяйка говорит, сказал, если к вечеру не вернусь, заночую в шалаше, возля скалы. Стало быть, говорит, там заночевал.
– Ты сказала хоть, что он нам нужен?
– Сказала. Ежели, говорит, до утра ждать не можете, идите к нему в шалаш.
– Где ж его отыщешь ночью?
– Чего не отыскать! Объяснила она. За деревней сойти к воде и все берегом.
– Лизу видела?
– Видела. Хотела сюда бегчи, я сказала, зайдешь ты, Сергей.
– Уж придется малость задержаться, – нерешительно, почти виновато произнес Сергей. – Да я быстро.
– Иди, чего ты! Нешто не понимаем... – сказал Семен Денисыч.
2
Лиза словом не попрекнула Сергея.
Кинулась, молча прижала голову к его груди. И словно обмерла. И только немые ее слезы, напитав рубаху, прожгли ему грудь...
– Вот видишь, все хорошо... – говорил он и гладил ее по голове, – теперь я и вовсе близко от вас буду...
Но она как будто ничего не слышала и не понимала и лишь все крепче прижималась к нему всем своим исхудавшим от болезни и тоски телом...
Он сказал несмело:
– Кузька-то как? – взглянуть бы на него....
И тогда, осознав сразу всю жестокую кратость свидания, она отшатнулась от него.
– Каменный ты, Сергей!
– Где Кузька? – спросил он, понимая, что любые слова утешения и оправдания бессильны.
Лиза взяла его за руку и подвела к постели.
Кузька лежал ничком, уткнувшись в тощую подушку, подложив руку под взлохмаченную кудрявую головенку.
Сергей осторожно взял его на руки.
Кузька, не просыпаясь, обхватил руками шею отца.
Сергей стоял молча, прислушиваясь к ровному дыханию сына, чувствуя руками и грудью разогретое сном теплое тело мальчика. И не было сил разнять эти ручонки, доверчиво обвившие ему шею...
Наконец решился. Положил бережно на постель, укрыл дерюжным одеяльцем.
– Теперь когда же?..
– Ничего не скажу, Лиза... – признался Сергей, – не хочу обманывать напоследок... В бугровском отряде будем, пока недалеко... А как оно дальше обернется, кто знает... Будет случай, пошлю весточку...
Лиза вздохнула.
– Разве что весточку...
Сергей шагнул к ней, обнял. Она не шевельнулась, не отозвалась на его ласку.
– Ты пойми, Лизанька, по-другому нельзя. Не такое время, чтобы о себе только думать.
– Ты и об нас не думаешь.
– Вы и я – это одно, свое... Нельзя сейчас только о своем. Да и нам не все едино, какая впереди жизнь будет. А кто для нас ее хорошую припасет?..
– Иди... ждут тебя, – сказала Лиза.
– Береги Кузьку.
– Иди, иди...
Она как будто уже и торопила его...
Но едва закрылась за ним дверь, свалилась на лавку и заплакала в голос.
– Не убивайся ты!.. Али слезами поможешь?.. – сказала из-за перегородки до того молчавшая жена Кузьмы Прокопьича Василиса.
Лиза отозвалась со злой горечью:
– Тебе что убиваться! Твой дома.
– Не к месту попрекаешь, Лиза, – без обиды возразила Василиса. – Кузьма у партизан и перевозчик, и дозорный, и связной. Неровен час, вернутся беляки, его первого кончат... Да что я тебе говорю, вроде ты сама не знаешь...
– Эко ты проворно, – сказал Семен Денисыч Сергею, – мы еще и докурить не поспели.
Сергей улыбнулся невинному обману старика. Ни у кого в руках не было цигарки. Все наготове, ждали его.
Теперь, когда знали, что белых в деревне нет, ни к чему было таиться. Вдоль плетня добрались до первого проулка и по нему вышли на улицу. Деревня вся обстроилась по обе стороны ее. Для второй улицы места не было: слева крутой подъем, справа берег реки.
Улица продолжалась малоезженой, заросшей травою дорогой. За неширокой полоской кочковатого луга текла река. В ровный гул вплетался плеск отдельных струй, дробившихся на прибрежных валунах, открылках порога.
Шли молча, ходким шагом.
Впереди, упираясь вершиной в низкое ночное небо, проступила темная громада скалы. Дорога, ставшая каменистой тропой, прижалась к ее подножию.
Под ногами захрустела галька. Прошли еще сотни три шагов, и скала рассеклась узким распадком, по которому журча сбегал ручей.
В свете костра увидели двухскатный шалаш.
Высокий плечистый человек, стоявший возле костра, услышав шаги, обернулся и окликнул их.
– Свои, Кузьма Прокопьич! – ответил Корнюха.
– Коли свои, милости просим! – радушно и спокойно пригласил Воронов.
Корнюха подошел к нему первый, поздоровался за руку и рядом с Вороновым словно стал ниже ростом. Кузьма Прокопьич был на полголовы выше и соответственно шире в плечах. Окладистая курчавая черная борода не то чтобы старила его, но придавала красивому энергичному с крупным прямым носом лицу строгую значительность.
– «Мне без бороды нельзя, – говорил сам Воронов, – молодому лоцману кто судно доверит?» Но, конечно, не бородой заслужил Кузьма Прокопьич славу лучшего на порогах лоцмана.
– Своих-то видел? – спросил Кузьма Прокопьич Сергея, когда после взаимных приветствий все уселись у костра.
– Видел.
– Что ж не заночевали в деревне?
– Тебя побоялись упустить.
– Шибко нужен?
– На ту сторону перебраться надо.
– Свет на мне клином сошелся, – усмехнулся Воронов. – Наша деревня рекой кормится, в каждом дворе лодку найдешь.
– Поостереглись к кому попало соваться.
– Это правильно, – согласился Кузьма Прокопьич, – нонче бывает, и брат брата не поймет. Да вас вон сколько. Любого уговорите.
Сергей улыбнулся.
– Опасались, как бы нас кто не уговорил.
– Белым духом у нас давно не пахнет, – сказал Воронов. – Как Бугров подошел, беляки все стянулись к острогу. Надо быть по всему, там и будет дело.
– Вот к Бугрову и торопимся.
– Утром перевезу, – коротко сказал Воронов.
– Спасибо, Кузьма Прокопьич!
Но тут врезался Санька Перевалов, которому давно не терпелось:
– А шпиона-то упустил!
Кузьма Прокопьич посмотрел на него с ласковым пренебрежением, как на несмышленыша.
– Какого шпиона?
– Который тут с тобой разъезжал, позиции высматривал!
– Ты, паря, попал пальцем в небо, – сказал Воронов. – Это ученый человек. Для науки старается.
– Попался бы он мне – показал бы ему науку! – пригрозил Санька.
– Простите, молодой человек. Какую вы собираетесь показать мне науку?
Все оглянулись.
У шалаша стоял высокий тощий человек, одетый в потертую кожаную куртку и сапоги с длинными голенищами. Щурясь на яркий свет костра, он внимательно разглядывал пришельцев. Спутанные седые волосы свесились на высокий лоб, и аскетически худое лицо с длинным, чуточку вислым носом напоминало лик иконописного святого.
Санька нисколько не смутился, скорее всего и не почувствовал скрытой в вопросе иронии.
– Документы! – резко сказал он, подойдя вплотную к незнакомцу.
– Ценю вашу деловую лаконичность, – сказал тот с учтивым полупоклоном.
Он нагнулся, опустил до колена широкий раструб голенища на левом сапоге и достал спрятанную за подклейкой бумажку. Спокойно, не торопясь подал ее Саньке.
Санька не стал читать, глянул только на штамп. В первый его строке стояло. «РСФСР».
– Загинай другой сапог! – приказал Санька.
Незнакомец посмотрел на Саньку с откровенным уважением.
– Великолепный образец логического мышления! – сказал он и достал из голенища правого сапога вторую бумажку.
Разглядев штамп на ней – «Совет Министров Сибири», – Санька только присвистнул и углубился в чтение.
Текст в обеих бумажках был один и тот же:
«Предъявителю сего инженеру-гидротехнику Мякишеву Василию Михайловичу поручается проведение исследовательских работ на всем протяжении реки Ангары. Всем местным органам власти предписывается оказывать инженеру Мякишеву полное содействие».
Разница была лишь в том, что в первой бумаге Мякишев назывался товарищем, а во второй – господином.
– Вот гад! – весело сказал Санька, прочитав оба документа.
Сунул обе бумажки Воронову, сказал уже со злостью:
– Понял теперь, какая тут наука!
– Читал обе, – невозмутимо ответил Воронов и подал бумаги Сергею.
На красивом Санькином лице заиграли желваки. Глаза сузились, так и впились в переносье Мякишеву.
– На кого работаешь?
– На русский народ! – с достоинством ответил Мякишев.
Санька сорвался на крик.
– Ты мне дурочку не строй!
– Обожди, Александр! – остановил его Сергей.
Он тоже подошел к инженеру.
– Как же это понять, не знаю уж, товарищ или господин Мякишев, один мандат у вас подписан Народным комиссаром Советской власти, а другой колчаковским губернатором? Который же действительный?
Мякишев даже плечами пожал.
– Оба действительны. Оба с подписью и печатью.
– Да он смеется над нами, гад! – снова закричал Санька.
– Отнюдь не имел такого намерения, – возразил Мякишев. – Я прямо отвечаю на вопрос, который мне задан.
Сергей нахмурился.
– Загадками отвечаете. Нам некогда их разгадывать.
Мякишев как будто не понял угрозы.
– Никаких загадок. Пока можно было работать по мандату Совнаркома, мне было вполне достаточно его одного. После того как в бассейне Ангары установилась другая власть, мне пришлось поехать в Иркутск и получить там другой мандат. Не мог же я прекращать работу.
Кузьма Прокопьич при этих словах Мякишева посмотрел строго на Саньку, как бы говоря: «Сказано тебе было!..»
– Объясните, какая работа? – сказал Сергей. – Может быть, тогда скорее разберемся?
– Конечно, разберемся, – спокойно подтвердил Мякишев. – Река Ангара совершенно не изучена. Мы больше знаем о Дунае и Рейне, хотя они текут в чужих странах, даже больше знаем о Миссисипи, которая течет в другой части света, нежели о своей Ангаре...
– Опять туман! – перебил инженера Санька. – Чего это мы не знаем? Чего надо, все знаем!
Мякишев не привык, чтобы его перебивали.
– Молодой человек, – строго сказал он Саньке, – не обижайтесь на мои слова. Вы не знаете того, что надо знать. Хуже того, вы даже не подозреваете, о чем же вам надо знать.
– Ты, Саня, наберись терпежу, послухай, – сказал Семен Денисыч. – Человек, может, дело говорит. Опять же, и постарше тебя на один понедельник.
– Вот он и ждет, чтобы ты уши развесил, – проворчал Санька.
– Вы правы, молодой человек, – сказал Мякишев, – хотя и сформулировали свою мысль несколько пренебрежительно в отношении ваших товарищей. Я действительно желал бы, чтобы меня выслушали внимательно...
3
– ...Я уже понял, что вы рабочие люди. Вы знаете смысл труда и цену рабочего пота... Вы поймете меня...
Я уже не молод. Многое повидал на своем веку. Был в других странах, в Германии, Англии, Швеции. Видел, как живут там люди. Лучше нашего, богаче. Они говорят про нас: «Нищая Россия!» Было больно и обидно. Обидно, что они правы, хотя говорят неправду. Таких богатств, как у нас, нет нигде в мире. Но эти богатства лежат мертвым грузом. Вереница бездарных царей и развращенная зажиревшая светская чернь меньше всего думали об истинном величии страны...
Вы слышите, как грозно гудит Гремящий порог?.. Час за часом, день за днем, год за годом сотни, тысячи, миллионы рублей, принадлежащие народу, скатываются, звеня по камням, и уносятся в океан. В земле, под нашими ногами и везде окрест – он размашисто, сильно, по-молодому вскинул руки – зарыты бесценные клады: уголь, железо, золото!.. Как взять?.. Нужна сила. Энергия. Вот она гудит, день и ночь напоминает о себе...
– Река Ангара – электрическая река. Вы, друзья, представляете, что такое механическая лошадиная сила?
– У нас на заводе две паровые машины, – с достоинством ответил Семен Денисыч. – Одна в шестьдесят лошадиных сил, другая – восемьдесят.
– Великолепно! – воскликнул Мякишев. – Так вот, знайте, что мощность Ангары пятнадцать миллионов лошадиных сил! Ангара может двигать сто тысяч таких заводов, как ваш!
Пренебрежительное и вместе с тем настороженное выражение сменилось на Санькином лице откровенным изумлением. Он даже издал какое-то неопределенное восклицание.
– Сто тысяч!.. – повторил Семен Денисыч. – Столько заводов, поди, во всей России нет?..
– Конечно, нет! – почти закричал Мякишев. – В том и дело! Все электростанции России, да не сейчас, а в мирном тысяча девятьсот тринадцатом году, едва тянут на полмиллиона лошадиных сил!.. А вот здесь, где мы находимся, именно в этом ущелье, будет... – он словно запнулся и тихо сказал, нахмурясь, – я не знаю когда, но... – голос снова окреп, – но будет построена грандиозная, сейчас даже немыслимая электрическая станция мощностью в два, а может быть, и три миллиона лошадиных сил! Я, может быть, и не увижу этого, и вот ровесник мой, – он указал на Семена Денисыча, – тоже... может не увидеть... А вы, все вы, обязательно увидите! Увидите новую жизнь на этих берегах, новые города с широкими просторными улицами и красивыми домами, с красивыми и счастливыми людьми...
Вы спросили: какая у меня работа? Отличная работа! Это больше, чем работа, это дело моей жизни. Я открываю людям Ангару. На языке инженеров это называется рабочая схема использования энергетических ресурсов реки Ангары. Чтобы строить, надо знать ширину реки и ее глубину, скорость течения реки и ее многоводность, профиль долины и структуру горных пород... Много уже сделано, но еще больше надо сделать. Я старик... и один. Я должен был возглавить экспедицию. Мне дали деньги. Щедро дали. Но кому сейчас нужны деньги?.. Вот Кузьма Прокопьич кормит меня из милости... Могу один не успеть. А я должен успеть. Очень важно, чтобы и сюда, в эти глухие дебри, быстрее пришел электрический век. Только этот век приведет человечество к счастливой жизни!.. Когда человек обуздает все могучие реки и зальет землю потоками света и тепла, освоит все несметные богатства ее недр – наступит истинный золотой век, о котором всегда мечтали люди. Когда наступит пора изобилия и каждый будет сыт, одет и обут, отпадет нужда в грабительских войнах и алчных распрях... Английский священник Мальтус писал, что войны неизбежны и нужны. Он страшился, что люди переполнят землю, и пугал их голодной смертью. Он был глуп и невежествен. И не верил в людей... Когда человек пробудит к жизни все дремлющие силы природы, исчезнет насилие и все люди станут братьями...
– Постой! – не вытерпел наконец Сенька. – Значит, так: накорми всех досыта, одень, обуй и – братья?.. Теперь послушай меня. Месяцу не прошло, друга моего Романа Незлобина живого волочили за лошадью! Или еще был у нас на заводе вроде тебя старик, и тоже Василий Михайлович. Пошел к офицеру, как к человеку, поговорить. А ему шашкой брюхо проткнули, кишки выпустили! А офицер тот сытый был, гладкий, и одет и обут, не как мы с тобой! Нет, ты насчет братьев рано заговорил!
– Всё это я хорошо знаю... – тихо сказал Мякишев и весь как-то сжался, будто на плечи ему навалили непосильную тяжесть, – у меня сына... студента... шашкой зарубили...
– А ты говоришь, братья! Сын-то, видать, лучше тебя понимал. За народ шел.
– Несправедливо попрекаешь, Александр, – сказал Семен Денисыч. – Он для народа трудится.
Санька как будто именно этого возражения ждал.
– А коли он за народ, так пущай все в сторону и винтовку берет! Нас удавят – все его планы ни к чему!
Мякишев покачал головой.
– Рано или поздно труды мои пригодятся народу.
– Вот ты и помогай, чтобы рано, а не поздно.
– У меня свое дело, – твердо возразил Мякишев. – Никто из вас за меня его не сделает.
– Странный ты человек! – закричал Санька. – Да ты пойми: побьют нас, твоя затея только на вред рабочему люду пойдет! Еще грузнее на шею нам сядут!
– Рано или поздно, – снова повторил Мякишев, – правда восторжествует. Колесо истории вертится в одну сторону.
– Дак ты ж помогай ему вертеться!
– Для того и живу. У вас, молодой человек, кругозор ограничен событиями нынешнего дня. Я вас не осуждаю. Напротив, я уважаю вашу убежденность в своей правде, вашу готовность жертвовать собой. Конечно, – как бы размышляя вслух, продолжал Мякишев, – должен кто-то и сегодня противостоять злу, но должен кто-то и целиком отдать себя будущему... Странно... лучше всего понимают меня дети. Вы помните, Кузьма Прокопьич, как блестели глаза у того мальчишки, как он внимательно и терпеливо слушал меня?..
– Его сын, – сказал Воронов, указывая на Набатова, – Сергея Прокопьича.
– Прокопьевича? – переспросил Мякишев. – Ваш брат?
– Нет. Отцы тезками были.
– Этот мальчик верил мне. Он восторгался, но не удивлялся тому, что я говорил. И я верю, он будет строить электрические станции на Ангаре.
4
Мякишев от ухи отказался.
– В моем возрасте вредно ужинать дважды.
– А нам и обедать впервой, – сказал Лешка Мукосеев.
Уху приготовили на скорую руку.
Кузьма Прокопьич спустился к ручью, принес гулявшего там на кукане живого осетра величиной с доброе полено. Выпотрошил, острым топором рассек на части – и в котел. Соль достала Палашка из своей котомки.
Каждому достался кусок осетрины фунта на полтора.
Запили таежным чайком, Палашка заварила в котелке горсть сушеного черносмородинного листа.
Разомлевший от сытной еды Санька подобрел и посочувствовал Мякишеву.
– Несподручно тебе одному на таком деле. Неужто один ты таким наукам обучен или у других таланту нет?
Мякишев улыбнулся Санькиной наивности.
– Почему один? Многие и ученее, и талантливее меня. Но никого из них здесь нет... А я здесь.
– Что ты один сделаешь на такую махину? Ангара вон какая! Ей конца-краю нет.
Мякишев вздохнул.
– Нужны помощники. Очень нужны.. Вот оставили бы мне двух-трех молодцов.
– Эх, дорогой ты человек, Василий Михайлыч! У нас самые бои впереди. Каждый человек в счету.
– Что значат два человека в такой драке? А для будущего много могут сделать.
Санька только головой покрутил. А Палашка подумала: вот определили бы Саньку в помощники к этому доброму старику, отлегло бы на сердце, утихла бы неуемная тревога за него. Знала бы, что живой останется. На миг даже мелькнуло: если бы оставили и ее с ним...
Но о таком счастье стыдно было даже и мечтать...
