Текст книги "В глубине тебя (СИ)"
Автор книги: Фло Ренцен
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 17 страниц)
ГЛАВА ПЯТЬДЕСЯТ СЕДЬМАЯ Лю-бофф
– Никуда я, по ходу, не лечу. По крайней мере, пока, – уныло объясняю по телефону Рози. Она как раз в отпуске.
– Ну и по фиг. Или ты, может, страдаешь, что миланский шопинг накрылся?
– Да нет, я из-за такой херни не страдаю. Я по существу страдаю. У вас-то хоть как, норма-а-ально? – интересуюсь тоном нытика.
– Да нормально.
Сорин себя в отпуска не отпускает, но его новая возлюбленная – Рози – специально ради него взяла несколько дней – помочь ему с перестраиванием его кафе, которое сама же придумала. Она теперь постоянно торчит «на объекте» и по совместительству к нему поближе. Уверена, его теперь тем более ни в какой отпуск не заманишь.
По словам Рози это будет нечто большее, чем «продавать зимой пирожные вместо мороженого». Я заинтригована. ъ
Вообще-то, будь я на его месте, меня напрягал бы такой мега-проект и возмущала бы сама мысль, что мне его навязали. Но не Сорина. Он в восторге от ее планов, из-за которых она, помимо своего инженерно-экологического, который вот-вот окончит («...но не настолько это секси...»), логинится на лекции и воркшопы по отельно-ресторанному менеджменту.
– Конфет, ахерительно работы, – сообщает мне Рози с возбужденным блеском бусинных глазок. – Я уже совсем как ты прям.
Уйдя в собственный раздрай, забываю поздравить ее с этим майлстоуном или посочувствовать.
Отзываюсь просто:
– Я уже не «так». У меня от безделья и сидения на заднице спина теперь болит, прикинь?.. Corona-Rücken. «Ковидная спина», самая настоящая...
– Ой-й, ты совершенно не занимаешься спортом... – сетует Рози.
– А должна-а?.. – хандрю я.
– Да блин... Кати... к остеопату сходи... на массаж, там... или на иглоукалывание... Блин, прости, я в нашем с ним совсем завязла, бросила тебя тут... Тухляк по-прежнему с работой, да?
– Пока – да. Правда, Франк проектов приоритетных наобещал с три короба. Если отдамся ему при свечах.
– Да ты что! Прям при свечах?
Мне становится чуть веселее:
– Ну, при электричестве, может, эл-е-дишном... неоновом... почем я знаю.
– Предложил встречу?!
– Пока нет.
– На диннер пригласил?
Мне становится еще чуть веселее:
– Не, в столовку пока тока эфэмовскую.
– Ниче, пригласит. Чует мое сердце.
– Чур меня.
– А он тебе совсем никак? – неожиданно интересуется Рози.
– Кто – Франк?! Да ты чего...
– Зря ты так, сколько раз тебе говорила. Он очень, очень сексуальный мужик. Блин, Кати… Богатый, не старый... даже моложавый...
Эта маленькая мымра явно задалась целью хоть кому-нибудь меня примазать.
– Охренеть, сахарок, ты меня удивляешь, – смеюсь я. – Да на кой ляд мне фигня эта с женатиками...
– Ну, тут случай особый. У него с женой полусвободные отношения...
– То есть, он себя освободил, а она пусть как хочет...
– Они условно женаты, но он давно уже себе ищет...
– ...фаворитку.
– Если честно, к такому я б хоть в фаворитки, хоть в какие пошла. Он к тебе давно неровно дышит, даже в плане «чувств». Кстати, ради тебя вполне может пойти на развод...
– Брр-р-р... – встряхиваюсь я брезгливо. – «Пойти на развод» ... «Милая», ага... Сама-то, вон, пристроилась...
– К твоему сведению, у меня и с женатиками было...
– Остынь, мать, авось и без спонсора как-нить не зачахну.
– Да я вижу... Ой, а кто это там к тебе? – спрашивает Рози настороженно, услышав звонок в дверь.
После стычки с теми ушлепками и инициированного телохранительства мамы теперь то и дело нервничать начинает.
– Понятия не имею.
– Мне подождать?
Она может не говорить, вернее, специально не говорит, но я думаю, это из-за того, что у меня никого нет и защитить меня, в случае чего, некому.
– Как хочешь... – беззаботно говорю я, но тут же: – Ой, блин... ладно, пока. Потом расскажу.
– Справишься? – переспрашивает Рози, уже не на шутку встревожившись и не собираясь «уходить».
– Да. Брат пришел.
– А, ну пока.
Это и правда Эрни. Я не видела его целую сотню лет, с самого Лотоса и теперь... рада, чего греха таить. Единственно – надеюсь, он пришел не потому, что у него опять что-то стряслось.
Он не один – следом за ним ко мне входит красивая, высокая, почти с него ростом, стройная и очень белокожая девушка с черными волосами, остриженными под «маллет», передняя часть перекрашена в зеленый, почти под цвет зеленых же глаз.
– Сис, знакомься, – говорит по-немецки Эрни не без некоторой торжественности, но в общем по-свойски. – Это Дебс.
– Дебора, – говорит девушка и с приятной улыбкой, обнажая изумрудик на зубе. – Дебс, – уточняет она и протягивает мне в качестве приветствия худенькую руку с черными и зелеными ноготками.
– Кати, – жму я руку.
– Я совсем не знаю русского, – тряхнув волосами, продолжает по-немецки Дебора-Дебс, будто извиняясь. При этом многочисленные сережки у нее в ушах и бровях, равно как и кулончики на шее покачиваются и поблескивают, как серебряный дождик.
– Эрни тоже не знает.
– Хе-ей, – протестует брат со смехом. Черт, совершенно басит уже.
Я оставляю их ужинать. За знакомство пью строго одно +пиво с Эрни и строго один «хуго» – с Дебс, предварительно-шутливо осведомившись, что, мол, они же не за рулем?.. Они находят вопрос забавным, меня – прикольной, а я шутливо-строго сообщаю, что не собираюсь их спаивать.
С подчеркнутой дотошностью, перемежаемой нашими с братом обоюдными подколами, «выпытываю» историю их знакомства. Они заценивают юмор и охотно и без утайки обо всем рассказывают.
Эрни нашел-таки в себе мужество – признался папе «про гандбол». Скажите, пожалуйста, а мне никто не рассказывал. Скандал был страшный, но папа все же раздумал выгонять его из дома. Дал добро на то, чтобы Эрни вывел «на нет» свою спортивную карьеру, но продолжал бы деятельность в ферайне. В качестве ухода из «большого спорта» Эрни предлагалось принять участие в турнире, на ковидном фоне разрешенном их ферайну в порядке исключения. На этом турнире он познакомился с Дебс, которая играла у девочек. Они с семьей недавно переехали в Веддинг, и она перешла в их ферайн. Ну, Эрни и раздумал уходить.
– Встречаться начали через неделю, – сообщает Эрни, отхлебывая из бутылки пиво и прижимая к себе свою девушку.
– Не раньше?.. – сомневается Дебс.
– Может и раньше. Смотря, откуда считать. Сис, откуда считать?
– Я откуда знаю? Ты у нас парень с опытом, ты и считай.
Дебс смеется и не удивляется, а Эрни не думает смущаться или шифровать мой намек про опыт. У него это выходит по-взрослому, по-правильному как-то.
Вот теперь точно повзрослел братан. От того, что я тогда торкнула или просто так – созрел? Подмечаю, что возвращение к гандболу явно идет ему на пользу – натренированный, высокий, возмужавший. Классный парень. Там по нему, наверно, пол класса сохнет. Но ведь и Дебс тоже очень симпатичная и классная девчонка. Смотрю на них, и их созревающая, молодая, ярко-чувственная радость друг другом напоминает мне одну сцену из фильма «Красота по-американски».
После ужина Эрни и его девчонка отправляются ко мне в гостиную, где... да итит твою мать... принимаются собирать привезенное с собой лего. Совпадение интересов – тоже залог крепких отношений. Что ж, пусть собирают.
Стелю им на диване. Мне, моей квартире и моему дивану доверяют настолько – а может, эти подростки просто настолько тащатся друг от друга – что ночью, кажется, удостаивают его, диван, возни под одеялом.
Решив зачем-то выйти из спальни, слышу соответствующие шорохи и скрипы и амором возвращаюсь обратно «к себе». Чувствую себя смешной и старой, отстающей от жизни по всем ее параметрам и с горя, а может, элементарно от усталости и переизбытка впечатлений быстро засыпаю.
Утром молодняк, как и следовало ожидать, не выспался, но все равно встает по будильникам-мобильникам и – сначала он, за ним – она сонно бредут одупляться у меня на кухне.
Заряжаясь капучино, Эрни просит меня не рассказывать отцу, что они у меня были. Оказывается, у них там назрел новый «ситюэйшн», из-за которого они с Дебс пока не решились знакомить друг друга с родителями.
Пока Дебс умывается в ванной, Эрни рассказывает:
– Да в школе херовато...
– В плане?..
– В плане – пиздец! – прорывает его. – Блять, папа с мамой вроде обрадовались, что я в гандбол вернулся, а тут мне «синее письмо» – ба-бац. А потом отец меня с ней увидел после тренировки – ка-а-ак понеслось... Он не поверил, что я ж из-за нее в гандболе остался. «Она», мол, «сама из панков и, небось, травку курит. Или чего похлеще консумирует». По ней же не скажешь, что она – да блин, отличница. И в команде лучшая. И ваще...
Да, думаю, Берлин – он, конечно, полон панков, а в папино время девушки совсем другие были, это бесспорно. Да только это ж когда было-то.
– Папа, короче, такой, типа: сначала – учеба, потом – спорт, потом – семья, а девчонки на са-амом последнем месте, типа у меня их еще сто-о-олько будет...
Полагаю, все дело в зеленых волосах и пирсингах, но, признаюсь, не ожидала от отца таких препонов. Со мной он так не парился. Во-первых, кажется, ему не до того тогда было. Во-вторых, теперь папа настолько зациклился на становлении своего наследника, что сам в детство впал.
А Эрни – этот наоборот. Приятно слышать в его голосе эту взрослую, по-мужски собственническую, страстную гордость за его девочку. И не менее страстные переживания, что его семья не захочет ее принять. Вот он и привел ее ко мне знакомиться – я ж тоже семья.
– Оценки исправь, – предлагаю просто.
– Да исправляю уже. Она ж и помогает. Мы с ней в одном классе теперь учимся. Зай, ты скоро?.. – торопит он ее. Им еще ехать в Веддинг. – Давай, я те кофе сделал... карамельный...
– Morgen. Доброе утро, – появляется Дебс.
– Я вас отвезу, – предлагаю.
– Не, ниче, – отказывается Эрни и сажает ее к себе на колени. – Мы сами.
Поцеловав его, Дебс принимает из его рук стакан с карамельным псевдо-«латте», сварганенным из кипяченого молока с кофе и вареной сгущенкой. Они пьют на пару, эти голубки-тинэйджеры, а свободными руками держатся друг за друга. Кажется, у них лю-боф-ф...
– Нам даже, сис... – жалуется мне на прощание Эрни, когда Дебс уходит за своим рюкзаком. – ...даже потрахаться нормально негде...
– М-м-м, – мычу как можно более понимающе, проглотив невольный возглас. – А у нее?..
Только не хватало, чтоб они придумали наезжать и у меня комнатой пользоваться. Диваном.
– У нее тоже не знают, что мы встречаемся. Они против меня, вот она им и не говорила.
– Они против тебя?.. – изумляюсь я. – Потому что русский?
– Нет, ее мама, наоборот, к русским нормально. У нее коллега в больнице русский.
– Значит, потому что это ты ее «от учебы отвлекаешь»?
– Да нет. Развращаю.
– Да ладно!
– Порчу ориентацию.
– А это как?
– Она из «радужной» семьи. У нее две мамы. Они уверены, что она пошла в них, вернее, обязана пойти, а я – гребаный мачо и пагубно на нее влияю.
***
Глоссарик на ГЛАВУ ПЯТЬДЕСЯТ ШЕСТУЮ Лю-Бофф
консумировать – потреблять (о наркотиках)
ГЛАВА ПЯТЬДЕСЯТ ВОСЬМАЯ Все там же, не в Милане
Наверно, в прошлой жизни я сама была родом из Италии, иначе как объяснить, какую странную роль Италия играет в моей жизни? В этой жизни. Не будь Италии – чего бы только у меня не было. Но на этот раз Италия оказывается ни при чем.
Странно узнавать о том, что случилось так давно, будто разорвались далекие звезды. Пока свет их не добрался до тебя, ты живешь, ни о чем не подозревая. Но жизнь наша сложена из впечатлений – свет доходит, ты узнаешь и поражаешься: ведь как неизмеримо давно это было, как долго шло к тебе и как жилось тебе без этого знания... И почему так сложно было догадаться раньше.
Я все узнала из-за Нины. Досадно, что уже не в первый раз я что-то из-за нее узнаю.
Встреча с Ниной произошла нечаянно. Вернее, это была не встреча – мы с ней случайно оказались в то же время в том же месте. Только было это не в сауне, не в магазине и не на йоге.
Пред-договор с Франком «выгорает», новые проекты, точнее, «мерсы» и КвартирМитте, и правда оказываются, мать их, приоритетными, и на меня сваливается работа. Много работы. И больше я не плющусь в офисе и не пялюсь часами из окошка.
Досадно, что спина моя от новоявленного стресса как-то не проходит и даже добавляются головные боли. Соображаю, что мне недосуг болеть и чахнуть и ломлюсь «лечиться».
Нет, спортом, конечно, не начинаю заниматься, но пробиваю по остальным каналам, по всем сразу, навскидку предложенным Рози. Остеопат-массаж чрезвычайно забиты и будут не скоро, так что я покуда записываюсь на иглоукалывание.
Лежу за шторкой в одних трусах, вся в иглах, словно дикобраз. Понятно, времени даром не теряю – беззвучно работаю на планшете.
Слышу, как их заводят за соседнюю шторку. Их две и, разговаривая, они входят.
Сразу узнаю голос Нины. Как видно, адресок, который дала мне Рози – вполне хипповый в кругах осведомленных, не иначе как поэтому туда ходит Нина.
Нина приходит по своему обыкновению не одна – с товаркой (а то, не дай Бог, подумают еще про нее, что она – социопатка одинокая и с ней никто не дружит). Узнаю голос одной из Нининых тогдашних «банщиц» – верно, той самой, что после сауны сдала ей меня. Уверена, узнай Нина, что я тут, рядышком, почти голая и типа беззащитная – устроила б пожар и забаррикадировала бы мне выход.
Нет, я не притихаю, словно мышь, и не стараюсь вдавиться в кушетку, на которой лежу, слиться с планшетом, на котором работаю – ее появление вновь напоминает мне о том, как она поступила, и я, вся такая игловатая, едва подавляю в себе желание вспрыгнуть подобно чертику из коробочки, высунуться из-за шторки и отделать ее хотя бы словесно. Но, хоть мне становится плевать на иголки, я все же говорю себе, что нужно потерпеть.
То, что я слышу, очень скоро подтверждает мне, что терплю я не зря.
– Рик опять болеет?
– Да. Не лечится, все шастает по своим делам. Неудивительно, что... кхм... проблемы. Да и Франк поругивает его. Уже при мне не стесняется.
– Много денег поднимает?
– Когда как. Но всю прибыль в дела пихает. Надоело страшно.
– Как ему твоя «идея»?
– Вроде записался в институт. Учиться будет, куда денется.
– Сейчас все равно на удаленном все, и очники.
– Да, если бы мотался поменьше. А бакалавра сделает – повысят. Франк проектляйтером сделает. А сейчас – всё на подхвате, подряды, подряды эти мониторит. Может, кинет свое баловство.
Так. Рик сам, без меня тянет дело, сачкует на работе, ему по его леваковым самодеятельностям даже платят – значит, он, не стесняясь, «светится». И он теперь – студент-заочник. Аж интересно прям. Чуть было не вспрыгиваю, чтобы спросить, на каком факультете.
– А повысят – будет на что квартиру купить, обставить, содержать по-человечески. Ну, и семью кормить.
– Оу-у? – вспискивает голос подружайки.
– Ну, в дальнейшем, – несколько расхолаживает его, заметно попрохладнев, голос Нины.
– Когда переезжаете?
– Как только, так сразу.
– И когда «как только»?
– Пока не знаю.
– А-а. Все никак?
– Все никак.
– Регулярно ходите?
– Регулярно, – отвечает голос Нины уже заметно нехотя.
– Не помогает?
– Поможет.
Да ну... – шаманить ходят? Прям вдвоем? Она его таскает? И – глухняк?..
– Ну а если все-таки не поможет?
– Да что ты заладила – поможет, не поможет! Ну, усыновим кого-нибудь... Да откуда я знаю... Ты думаешь, это мне надо? Я похожа на дуру, которая спит и видит, чтоб поскорее фигуру свою потерять?
– Да ты-то не потеряешь, не заводись.
– Да я-то знаю, что не протеряю. Да мне вообще не горит. Это ж ему надо. Было. А сейчас он в своем этом бизнесе варится, не видит, не слышит ничего.
Не-ин-те-рес-но. Скукота. Лучше про дела опять попиздите.
Но они не затыкаются:
– Так а термин у вас есть уже?
– Пока нету. Ему вечно некогда сесть, запланировать по-человечески.
– Опять уламывать будешь?
– А как еще?.. Ограничения снимут – хоть свадьбу нормально отпраздновать можно будет.
– В Берлине или...
– Мои у них предлагают. Ну да, у них красиво, места живописные, как раз для фото-сессии.
– Знаешь, какое платье?.. – восхищенно полузадыхается подружайкин голос.
– С пятнадцати лет знаю, – отрезает голос Нины. – Время-то идет – надо успеть урвать от жизни кусок, и пожирнее. А то досижусь, как дура.
– «Как дура», мгм-мгм, – голос у ее подружайки меняется, становится злобно-насмешливым: – Что ж Ка-та-ри-на?.. Больше не всплывала?
– Нет. После того дефиле у нас – нет. А то вцепилась в него, как спрут… – Нина вполне слышимо сглатывает. – Прям держит, держит, тварь… Он, слава Богу, ее отшил. Сла-ва Бо-гу...
– Слава Богу.
У немцев не принято совершать крестного знамения, но сейчас форменно «вижу», как эти две именно это и делают, а не делают, так, значит, думают.
– Слушай, но он же… больше… – вопрошает голос подружайки.
– Не-а, больше – нет.
– Точно?
– Сто-про-цент-но.
– И как ты все это выдержала…
– Знала, что ненадолго, – «скучает» голос Нины, прям заснет сейчас. Беспробудным сном.
– Откровенно говоря, никогда не понимала, зачем он тебе сдался, – в голосе подружайки и восхищение, но и боязливая недоверчивость, явное непонимание. – К чему все эти жертвы.
– Ха, да какие жертвы?.. Вопрос принципа, – сухо-жестко отчеканивает голос Нины.
Ну надо же. Любопытно прям. Не-а, не любопытно.
– Любовь?
– Ага. Его – ко мне. Он заслужил меня. Он заслужил того, чтобы беспрепятственно меня любить.
– А ты – его?
Конечно, этот вопрос мучает подружайку, но Нина не ведется и вместо того, чтобы расколоться про свою «любовь», говорит:
– Мы подходим друг другу. Стопроцентное попадание. И чтоб никакие не влазили. Прикинь, – стебется ее голос, – мне Каро рассказала, как ее тогда чуть было в Милан не отправили.
– Хи-хи.
– Да-да.
– Как там Каро? – интересуется подружайкин голос.
– Все так же. Все там же.
– Все там же, не в Милане?
– Все там же, не в Милане.
Если их треп доселе был «любопытным», то теперь я и подавно чувствую, что тихушничала не зря – с этого места будет куда интереснее.
Прекращаю все посторонние дела, чтобы не пропустить ни слова, ни звука и – да, строго-настрого запрещаю себе дышать. Подышу потом.
– Она так и живет у себя? – спрашивает голос подружайки. – С родителями в одном доме?
– Ну да. Как ей переезжать куда-то, в ее-то состоянии? У Херца лечится.
– Есть сдвиг?
– Есть вроде, – голос Нины сух и аналитичен. – Он много не рассказывает. Не имеет права. Она-то не вникает и рассказать про свой прогресс не может. Иногда ее отпускает, тогда она прямо сама так и говорит: «Мне лучше».
– С ума сойти, а ведь по ней абсолютно не скажешь. Она самый уравновешенный человек, какого я знаю.
– Херц говорил: это накатами приходит, – говорит Нинин голос. – Он не рассказывал конкретно про нее...
– ...не имеет права...
– ...не имеет права, но в общем он говорил, что когда они в себе, то абсолютно нормальные.
– Нормальные. Наверно, поэтому так жутко, – даже подрагивает голос подружайки. – Ведь не подозревал никто. Все случайно всплыло так. Прям страшно. Я помню, подключились мы с девчонкой у нее на один вебинар на тему «Общаться легко!» Говорю с ней, говорю. Она так интересно рассуждает про то, как можно исправить неправильную риторику путем медитации. Она всегда так интересно рассуждает, так вдумчиво... И вдруг – на тебе, как пошла рассказывать, как она на прошлой неделе в пятницу была у себя на фирме в Милане, ее, мол, специально пригласили разрулить какую-то тему, потому что она там еще и медиатором у них. А мы-то с девчонкой знаем, что на прошлой неделе в пятницу она не была ни в каком Милане, а здесь была – она ее в парке видела. А та девчонка недалекая такая бывает, когда не надо – полезла уточнять, да нет же, мол, ты путаешь, в Милане – это не в пятницу – в четверг, может, или в среду.
– Это она зря, – осуждающе замечает голос Нины.
– А Каро возражает ей, возражает спокойно так, монотонно, мол, нет-нет, была, была... – голос подружайки, взволновавшись, поторапливается, аж захлебывается. – А та, дура, ей доказывает, доказывает... И тут Каро впадает в самый настоящий ступор... никогда не забуду этого взгляда... так и сидела, не шелохнувшись, и только, нет-нет, тихонько вздыхала. На этом вебинар завершился сам собой. Жуть.
Жуть. Жуть-жут-т-ть...
– Да, жуть, – соглашается голос Нины. – Херц говорил, эти приступы, они приходят неожиданно, неконтролируемо. Поэтому так трудно лечить.
Так трудно лечить, ноет-пищит внутри меня какой-то голос – или я пищу от того, как в меня вдруг глубже, гораздо глубже впиваются акупунктурные иглы.
Так трудно лечи-и-ить... как бормашина у стоматолога совсем...
Нина продолжает болтать со своей знакомой. Их голоса не вызывают во мне больше ни злобы, ни раздражения, ни насмешки – их голоса вливаются в пищание этой бормашины, сверлят мне и зубы и, кажется, также мозг.
Но повторяю – мне нет до них дела. Я лишь воспринимаю их слова, как информацию, пищаще-сверлящую информацию, и нахожу в себе силы испытывать благодарность за то, что, хотели-не хотели, но они ею со мной поделились.
– И не знаю, как он ее лечит... – задумчиво произносит голос Нининой подружайки.
– Он говорил, копать надо, – говорит голос Нины. – Очень глубоко копать. Все перекопать, пока не докопаешься. Херц толковый. У Франка, помнишь, бёрн-аут какой был? Херц ему сильно помог. Я когда-то тоже к нему пару раз заскакивала, но сейчас вообще нереально. К нему не пробиться. Очередь на полгода вперед. Он же сам, вообще-то, из специалистов по клинической психиатрии. Печатается, на симпозиумах выступает. Популяризацией занимается. Я так с ним и познакомилась – на воркшопе одном. Не починит он – не починит никто.
Не починит никто...
Так трудно лечить...
...Я давно тут лежу? Почему во мне до сих пор торчит эта хрень?..
Нет, из меня давно вытащили иголки. Ко мне заглядывают – думают, я заснула. Им надо освободить от меня кабинку. Так я ж и – того... заснула... или отъехала.
Они давно уже ушли, эти две, хоть приходили позже меня.
Не починит никто.
Как можно «починить» человека?.. Ведь это не механизм а... человек.
«Не починит никто» – думаю, не в силах отклеить задницу, встать, рвануть из своего убежища.
«Кати...» – всхлипывает, плачет Каро. «Ка-а-ати, мне так плохо. Они приедут сейчас, увидят меня и все поймут. Не бросай меня, Кати». Нам по пятнадцать лет. Я, хоть мне тоже плохо, так же плохо, не думаю ее бросать – спокойно говорю с ее мамой Гизелой Копф, фин-директором трансагенства Kopf Logistik, и нахожу в который раз, что зря Каро так их боится – мать, отца – вон, какие они нормальные и обходительные. Не требуют пустить их к ней в комнату, которую я решила было грудью защищать – а пусть, мол, отдыхает. А они тогда уже, наверно, все знали и поняли все. Это я не поняла.
«Не починит никто» – звенит у меня в ушах странная, страшная музыка. Весь остаток дня звенит.
Под эту музыку я роюсь на сайтах доморощенной психотерапии.
Не починит никто.
***
Глоссарик для ГЛАВЫ ПЯТЬДЕСЯТ ВОСЬМОЙ Все там же, не в Милане
термин – здесь: назначенная дата
