Текст книги "Кровь и память"

Автор книги: Фиона Макинтош

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 32 страниц)

Когда сознание вновь вернулось, его взору предстала совершенно иная сцена. Тело Ростира выгнулось дугой, но не в любовном экстазе, а потому, что кто-то вогнал ему между лопаток нож. Сначала он словно захлебнулся, а потом закашлялся, брызжа кровью Уилу прямо в лицо. Затем чьи-то руки подняли обмякшее тело и отшвырнули в сторону слово тряпичную куклу.

Уил огляделся по сторонам. Кто-то был мертв, кто-то – близок к тому. Свечка погасла, и он разглядел рядом с собой лишь чью-то огромную тень. Уил приготовился к тому, что лезвие ножа сейчас пронзит и его. Что ж, не в первый раз, подумал он и едва не расхохотался, вообразив, как через пару мгновений превратится в этого верзилу.

Незнакомец шагнул ближе, но вместо Уила прикончил того из нападавших, кто все еще издавал стоны. Уил стиснул зубы, однако все равно явственно слышал, как кто-то надрывно дышит с ним рядом. До него сразу дошло, что это он сам. Рядом возникло чье-то лицо.

– Тише! – произнес голос. Чьи-то руки легко подхватили его словно перышко.

– Ты кто? – прошептал Уил.

– Аремис.

Головокружение вернулось. Уил лишился чувств, причем на этот раз надолго.

* * *

Когда он пришел в себя, то обнаружил, что лежит в постели. Он медленно открыл глаза. Из угла за ним наблюдал крупный мужчина. Уил тотчас узнал его: тот самый верзила, которого он заметил за ужином.

И тут Уил понял, что одежды на нем нет и лежит он в постели совершенно голый. А если учесть, что в одной комнате с ним находится подозрительный незнакомец, мужчина, то это открытие вселило в него немалое беспокойство.

– Аремис! – позвал он, стараясь говорить голосом Фарил. К чему притворяться, ведь для незнакомца он – женщина.

– Я здесь.

– Почему?

– Не люблю, когда обижают женщин.

Уил в душе согласился с ним.

– Мне показалось, что ты был вместе с ними. Этакий медведь.

Незнакомец усмехнулся – он явно не впервые слышал подобные слова в свой адрес.

– Нет, я не из их компании.

Уил вспомнил, что верзила действительно держался особняком. Что ж, поверим на слово.

– Все мертвы? До одного?

– Да.

– А тела?

– Можешь не беспокоиться. О них позаботились, – заверил его великан.

– Позаботились? Это как же? – Уил не смог скрыть недоверия. – Как можно спрятать пять трупов?

– Семь, если быть точным.

Уил даже ахнул. Выходит, этот громила был в одной компании с семерыми и всех их отправил к праотцам.

– Но почему?

– Как, однако, ты любишь этот вопрос! – воскликнул в ответ Аремис, и в его голосе прозвучало нечто, предполагавшее улыбку.

– Потому что в данных обстоятельствах это самый лучший вопрос, – произнес Уил, однако в его голосе прозвучало нечто, предполагавшее злость. Он попробовал подняться.

– Можно попросить воды?

Для столь крупного человека движения Аремиса были на редкость легкие и даже изящные. Он не стал торопиться. Сначала зажег вторую лампу и лишь затем налил Уилу воды. Тот с благодарностью выпил ее одним глотком и вновь откинулся на подушки. Тело нещадно болело.

– Скажи мне, что произошло? Прошу тебя!

Аремис нехотя кивнул.

– Это длинная история.

– А я никуда не спешу, – парировал Уил.

Рот его собеседника скривился словно в улыбке, но вместо этого Аремис вздохнул.

– Позволь для начала налить вина.

– Где мы? – Уил успел понять, что это не его комната.

– У меня. В другой гостинице.

– Понятно. И на чьей же ты стороне? – Вопрос был явно провокационный.

– Похоже, что на твоей, – ответил Аремис и потянулся к графину, чтобы плеснуть себе вина.

– А кто меня раздел?

– Я старался смотреть в сторону, – ответил Аремис, и по его лицу действительно скользнула улыбка.

Впервые в жизни Уил был готов провалиться сквозь землю от стыда и смущения.

– То есть ты собственноручно снял с меня одежду? – вопрос вырвался у него помимо воли писклявым женским голосом, который был ему так ненавистен.

– У тебя симпатичные грудки, – добавил Аремис, и Уил почувствовал, что заливается краской.

Его собеседник расхохотался.

– Извини, не мог удержаться.

Уил улыбнулся, и, хотя и был сконфужен, ответил на шутку шуткой.

– Приятно слышать, что они тебе понравились.

Аремис тотчас посерьезнел и принялся извиняться.

– Не сердись, что я опоздал и не остановил их вовремя. Ну, ты сама понимаешь, о чем я…

Уил горестно закрыл глаза, вспомнив, какому унижению он подвергся; всплыли также и воспоминания детских лет Фарил.

– Понимаю, – произнес он как можно мягче, стараясь отогнать печальные мысли. Хотя, наверно, любая женщина, которой выпало пройти через такое, носит в себе этот ужас до конца дней. По крайней мере Фарил. С тех самых пор она ненавидит мужчин.

– Именно поэтому ты их убил?

Аремис отпил вина и посмотрел поверх стакана на Уила.

– Нет, но то, что они сделали с тобой, облегчило мне работу. Теперь все понятно.

– Так, значит, ты наемник?

– А что, по мне видно? – вопросом на вопрос ответил Аремис, однако кивнул.

– Скажем так, я повидала их на своем веку.

От Аремиса не скрылись язвительные нотки, но он сделал вид, что ничего не заметил.

– И на чьей же ты службе? – поинтересовался Уил.

– На королевской.

– У Селимуса? – вырвалось у Уила.

– Полагаю. Меня нанял этот его прихвостень, Джессом. Насколько мне известно, королевские налоги последнее время пропадают с подозрительным постоянством. Джессом подозревает, что это дело рук кого-то из легионеров.

– Ростир, – прошептал Уил. – На него это похоже.

– Какая разница, – пожал плечами Аремис. – Я не моргравиец. И любой, кто сумел своровать налоги, молодец, мое ему уважение. Вот только у вашего короля начисто отсутствует чувство юмора, – сухо добавил он. – Джессом заплатил мне кругленькую сумму, чтобы я вышел на след воришек. Их оказалось трое, и мне удалось затесаться в их компанию. Пара месяцев ушла на то, чтобы вычислить их, а потом я почти всю зиму только и делал, что пытался втереться к ним в доверие. Главным у них был Ростир. Хитрый тип, скажу я тебе. Грязную работу он поручал бандитам с большой дороги, но что касается разработки замыслов – тут ему не было равных.

– Понятно, – произнес Уил, вновь пытаясь присесть. – И много же денег пропало?

– Достаточно, чтобы король изволил разгневаться.

– От их рук кто-то пострадал?

– Да, пару раз, но это вышло по чистой случайности.

– Солдаты?

– Да. А почему тебя это так интересует?

– Не забывай, что они меня изнасиловали, – ощетинился Уил. – Знал бы ты, как это унизительно. Сомневаюсь, что вы, мужчины, способны это понять.

– Извини, не хотел тебя обидеть.

Уил принял извинения, хотя та его часть, что по-прежнему принадлежала Фарил, рассердилась не на шутку.

– И что заставило тебя прикончить их сегодня?

– Они замышляли дерзкое нападение, а это значит, что, возможно, погибли бы ни в чем не повинные люди и кое-кто из именитых господ. Этого я никак не мог позволить. Момент был удобный, вот и решил им воспользоваться. Мне было сказано, как действовать в таком случае.

– Яд? – Внутреннее чутье Фарил подсказывало, что это самый действенный способ.

Аремис кивнул.

– А ты, я смотрю, догадливая. Таково было мое первоначальное намерение – до того момента, пока ты не вошла в зал и все не испортила. Пришлось прибегнуть к более грязному способу.

– Прости, если помешала. Но что ты сделал с телами?

– Завтра утром их доставят в Перлис, как вещественное доказательство. Я уже отправил посыльного, чтобы он поставил Джессома в известность.

– И, наверно, напомнил об окончательном расчете?

Аремис никак не отреагировал на язвительный тон, а лишь пожал мощными плечами.

– Ну, теперь твоя очередь, – сказал он, ставя на стол кружку. – Рассказывай, я слушаю.

– Что рассказывать?

– Историю Тома Бентвуда, женщины, переодетой купцом, который идет в город, в котором ярмарочный сезон давно закончился.

Уил был готов прихлопнуть себя на месте. Нечто подобное говорил ему внутренний голос – не его, а Фарил! – но он тогда отмахнулся от его советов. Аремис же, можно сказать, попал в самое больное место.

– Женщине нелегко путешествовать одной, – предпочел он очевидный ответ. – Вот и приходится переодеваться в мужское платье.

– Что ж, согласен. Но дело не в этом. Почему ты путешествуешь одна?

– А что, должна быть какая-то особая причина?

Аремис пристально посмотрел на свою собеседницу. Ага, а у нее имеются секреты. Впрочем, что в этом такого. У него хватает своих тайн.

– Не обязательно. Но ты все равно мне о ней расскажешь.

А вот это уже что-то новое. Уил даже растерялся, что, впрочем, не укрылось от Аремиса.

– Может, даже завтра. Потому что сейчас тебе нужно спать, – сказал он, а про себя отметил, что по лицу женщины скользнуло плохо скрытое облегчение. – Не будешь возражать, если я обработаю твои синяки?

Уил кивнул.

– Что, очень страшные?

– Скажем так, сегодня я не рискну дать тебе зеркало.

– Не пугай меня, – произнес Уил, притворившись, что расстроен. Порывшись в старой кожаной торбе, Аремис извлек из нее плоский стеклянный флакон.

– Не переживай. У меня с собой имеется чудо-средство. Завтра распоряжусь, чтобы в комнату доставили ванну, – он опустил палец в баночку с мазью и, шагнув к кровати, густым слоем нанес снадобье Уилу на лицо. Уил тотчас почувствовал легкое жжение. Это Аремис начал втирать мазь в наиболее пострадавшие места.

– Не переживай, так синяки быстрее проявятся и пройдут, – заверил он. – А теперь отдыхай.

– А как же ты сам?

– Ничего страшного. Лягу на полу, рядом с тобой. На всякий случай оставлю на столе зажженную свечу.

Уил был растроган. В иных обстоятельствах он бы сам прекрасно позаботился о себе, однако как, черт возьми, приятно, когда о тебе заботится кто-то другой. Вспомнились юные годы, когда все решения за него принимал Герин. Когда он заботился о нем. И как же ему его не хватает! С этими мыслями Уил закрыл глаза и перевернулся на бок. Сон не заставит себя ждать.

Какое-то время он лежал, прислушиваясь, как Аремис пытается устроиться поудобнее на жестких половицах, и думал, как хорошо, что его спаситель не потребовал объяснений, кто такой Том Бентвуд.

– Мое имя Фарил, – произнес он негромко в темноту, и даже удивился подобной откровенности. Что ж, значит, теперь оно его собственное.

Глава 7

Дни в Риттилуорте тянулись медленно, следуя строгому, хотя и неторопливому ритму: жрецы Шарра молились и работали, как то было заведено исстари. Некоторые – в библиотеке, за изучением старинных книг или написанием новых. Те, что имели талант художника, старательно, час за часом трудились над созданием иллюстраций. Большинству же день приносил с собой работу в огороде или в садах. Кое-кто пас в полях овец и коз, чье мясо потом шло на стол монастырской братии. Другие – присматривали за коровами, снабжавшими обитель свежим молоком, из которого сбивали сливки и масло, а также делали знаменитый на всю округу сыр. «Риттилуортский синий». В народе его называли просто «синяк».

Свое название сыр получил от темного воска, в который его обмакивали монастырские сыроделы, для лучшего вызревания и хранения. Круглые блестящие головы твердого сыра хранились в отдельном подвале под часовней – там круглый год было прохладно. Но даже этот подвал был не так глубоко упрятан под землю, как тайный грот – место, о существовании которого мало кто знал, кроме самих монахов.

Для Илены это был ее самый любимый утолок. Брат Якуб, видя, что гостья пребывает в глубокой печали, в самый первый же день предложил, чтобы она сделала грот своим. И хотя Илене нравилась отведенная ей спальня, окна которой выходили на монастырские сады, грот стал для нее настоящим убежищем, местом уединения. Там, под нежное журчание струй, ее душевные раны начали постепенно затягиваться.

В начале процесс исцеления был чисто физическим: к ней вернулись аппетит и голос, на теле исчезли следы побоев. Постепенно, по мере того, как ее хрупкое тело вновь обрело силу, Илена смогла наконец предаться размышлениям о том, какой ужас ей выпало пережить. Вскоре она прониклась скорбью.

В казематах Стоунхарта, где ее заставляли лицезреть отрубленную голову собственного мужа, молодой женщине казалось, что рассудок навсегда покинет ее. Тьма охватила Илену, и она добровольно отдалась в ее объятия; как ни странно, но внутренняя опустошенность притупляла боль.

В Риттилуорте, среди всеобщего умиротворения и спокойствия, Илена ощутила перемены в душе. С ней стали реже случаться приступы рыданий. Постепенно она поняла, что как ни плачь, слезы бессильны вернуть близких. И как только она смирилась с этим, ощущение собственной слабости, убежденность в том, что без них ей больше не жить, начали постепенно улетучиваться.

Разумеется, далось это нелегко, и временами горе брало верх, но в такие мгновения Илена напоминала себе, что носит гордое имя Тирск и не должна позорить его. Нет, не рыдать она должна, не предаваться отчаянию, а искать в глубинах души силы для того, чтобы жить дальше.

Уил рассказал однажды, как когда-то заставил себя примириться со смертью матери, а потом – и со смертью отца. И вот теперь Илена решила воспользоваться его советом. Уил учил, что надо направить страдания внутрь и замуровать их там, где они не смогут мешать ей.

Илена была вынуждена честно признаться себе, что до сих пор вела жизнь, исполненную лишь приятных вещей. Но в ее жилах бежит кровь Тирсков, и Уил – да благословит его всемогущий Шарр! – никогда не позволял ей забывать о том, что она выросла от сильного корня. Осознание этого придало сил, помогло побороть горе, вернуться на свет. Она наконец смогла думать про Элида и его казнь, не впадая при этом в ужас. Постепенно смирилась она и с тем, что потеряла последнего близкого человека, любящего брата Уила. И хотя временами на нее находила скорбь, Илена научилась ее превозмогать, или, как говаривал отец Якуб, «выходить на солнышко».

Гибель и страдания близких – дело рук Селимуса. На этом ненавистном имени взрастит она свою собственную ненависть. Селимус убил ее мужа, мстя за то, что они лишили его возможности воспользоваться правом первой ночи. Узнав о намерениях короля, Уил тогда подсказал им, что нужно пожениться как можно скорее. И как грустно, что она потеряла их обоих – и мужа, и брата. Оплакивала она и смерть Герина, который – Илена была в этом уверена – также стал жертвой мстительной натуры Селимуса. Ведь тот не скрывал, что поставил себе цель извести славный род Тирсков и всех их сторонников.

А еще у нее был брат Якуб – полный спокойствия и терпения, чьи глаза, казалось, видели ее насквозь, заглядывали в самые глубины сердца, туда, где она прятала свою боль. Якуб ни разу прямо не спросил о ее переживаниях, но Илена не сомневалась, что он догадывается о том, что творится у нее на душе, и кто виновник ее страданий. И то, что она постепенно начала возвращаться к жизни, случилось не в последнюю очередь благодаря его молчаливому участию. Его доброту и поддержку она никогда не забудет.

Набираясь в уединении грота душевных и физических сил, Илена перестала считать дни, зная, что однажды наступит утро, когда она ощутит полное исцеление. Сегодня в ней словно проснулось нечто такое, чего не было ранее – смелость, уверенность в себе, желание что-то сделать. И хотя это немного пугало, она дала себе слово, что исполнит долг – сделает то, чего от нее ждал бы отец, то, за что ею восхитился бы Уил. Несмотря на страх, она нанесет ответный удар. И пусть в данный момент это кажется невозможным, Селимуса настигнет расплата за все его черные дела.

Шагая этим солнечным утром через монастырский двор, Илена улыбнулась двум монахам. Те кивнули ей в ответ, однако ничего не сказали, не смея нарушать молчание, которое полагалось хранить до третьих колоколов. Впрочем, их звон вот-вот раздастся. Интересно, а где Пил? Обычно в это время он уже скакал вокруг нее, пытаясь развеселить своими смешными историями. Юный послушник, которому было поручено заботиться о ней, очень серьезно относится к своим обязанностям. Ей же то и дело приходилось напоминать ему, что она находится в полном здравии и в состоянии позаботиться о себе сама. В ответ Пил лишь застенчиво улыбался и просил его извинить, но тотчас брался за старое – начинал суетиться вокруг нее. Впрочем, следует признать, что она начала оживать не в последнюю очередь благодаря ему. Его едва ли не детское стремление во что бы то ни стало развеять ее грусть, постепенно передалось и ей самой.

Пил был родом с севера, из бедной многодетной семьи. Отец его был рыбак, как, впрочем, и все его братья. Мать и сестра занимались тем, что солили, коптили и продавали рыбу. В их деревне жизнь каждого человека была связана с морем. Пил единственный, кто не ощутил в себе призвания к семейному ремеслу. Более того, он признался, что стоит ему выйти в море, как на него накатывает морская болезнь. В общем, он возненавидел все, что связано с морем и рыбной ловлей. Сказать нечто подобное в его деревне значило оскорбить родных, близких и соседей в лучших чувствах. Ему ничего другого не оставалось, как молча страдать. Он взял на себя такую тяжелую работу, как починка сетей и вообще, помогал, чем мог. Дело кончилось тем, что отец махнул на него рукой, и однажды вечером, будучи за что-то зол на сына, спросил странствующего монаха, не согласится ли тот взять нерадивое чадо с собой. Коль из него не вышел рыбак, может, он принесет пользу, вознося молитвы всемогущему Шарру?

«Пусть замолвит и за нас словечко, чтобы все у нас шло хорошо, глядишь, ниспошлет Шарр попутный ветер и хороший улов, будет и нам от его молитв какая-то польза».

Эти слова отца Пил как-то раз пересказал Илене. Монах согласился взять его с собой. Какое-то время они странствовали вместе, и вскоре выяснилось, что юноша из рыбацкой семьи не только всем сердцем рвется служить всемогущему Шарру, но и неплохо владеет грамотой. А Пил и впрямь ощутил в себе призвание к духовному промыслу. Его наставник и покровитель обратился с просьбой к своему старому другу, монаху Якубу из монастыря Риттилуорт. К концу года юноша обрел новый дом и новую семью, которая была рады принять его в свои ряды. Пил быстро освоился в монастыре, а так как среди монастырской братии он был самый младший, то пользовался всеобщей любовью. Илена заметила это, как только попала сюда: стоило юноше ощутить, что его любят, как у него словно выросли крылья. За что бы Пил ни брался, он делал свое дело с рвением, свойственным молодости. Какое счастье, что из мальчишки вышел никуда не годный рыболов. Илена даже поблагодарила за это Всевышнего. Когда же она сказала об этом самому Пилу, тот от смущения залился краской и принялся, заикаясь, отнекиваться.

Илене казалось, что она провела среди монахов целую вечность, хотя на самом деле прошло лишь несколько недель.

Несмотря на то что день был солнечный, воздух оставался морозным. А вот почки на деревьях уже явно свидетельствовали о близости весны. Илена поплотнее завернулась в шаль. Несмотря на миску горячей овсяной каши с медом, которую она с благодарностью съела рано утром на завтрак, ей все равно было холодно. Она зябко поежилась, но тотчас вспомнила, что впереди день, который она проведет, нежась в теплых струях грота. И она поспешила туда.

Ее шаги громким эхом отдавались от брусчатки клуатров, излюбленного места ее прогулок. Она повернула голову, зная, что наверняка увидит брата Томаса в небольшом внутреннем дворике, где он с любовью ухаживает за цитрусовыми деревьями. Как объяснил монах, шкурки их плодов обладают целебными свойствами, причем наиболее сильно эти свойства проявляются именно утром. Вот почему он каждое утро в одно и то же время обходил сад, проверяя, насколько созрели плоды. Илена помахала ему рукой, и монах кивнул в ответ, держа в руки круглый синевато-зеленый плод. Судя по всему, он уже созрел. Томас как-то раз сказал, что ранней весной ему удается получать с каждого дерева по плоду в неделю. Надо сказать, деревья эти были на редкость прихотливы, поэтому для того, чтобы получить урожай, следовало набраться терпения. Что ж, за монастырскими стенами быть терпеливым не так уж сложно, подумала Илена, наслаждаясь тихой умиротворенностью утра.

Пройдя несколько шагов, она поймала себя на том, что сегодня у нее какое-то особенное, приподнятое настроение. Нет, радостным его назвать было нельзя, но Илена ощутила в себе перемену. Впервые за несколько недель ей захотелось шагнуть за монастырские стены. Первое, что она должна сделать, это связаться с родственниками Элида. Зная о том, какая судьба постигла сына, герцог Фелроти не окажет ей в поддержке, поможет свергнуть коварного Селимуса – Илена в этом не сомневалась. Более того, она также была убеждена, что легион не поднимет против них оружие. Солдатам известно, кто стоит за гибелью их генерала и казнью любимца капитана.

Наконец пробили третьи колокола. Илена улыбнулась – теперь можно сбросить с себя молчание. Она тотчас вспомнила, что надо зайти к брату Фарли и попросить приготовить полоскание для горла – сегодня ночью оно почему-то начало саднить. Разрываясь между желанием поскорее погрузиться в горячие воды источника и нежеланием разболеться по-настоящему, тем более сейчас, когда она явно пошла на поправку, Илена предпочла сначала навестить врачевателя – и по пути к нему едва не столкнулась с братом Якубом.

– А, моя девочка. Как приятно, однако, посмотреть на тебя такому старику, как я.

Илена нежно обняла монаха.

– Доброе утро, брат Якуб. Вы часом не прихворнули?

Лицо монаха растянулось в некрасивой, но доброй улыбке.

– Нет, дитя мое. Но в соседней деревне есть несколько больных ребятишек, мне бы хотелось поговорить с братом Фарли, прежде чем на него навалятся ежедневные заботы. Я бы хотел, чтобы он осмотрел этих детей. А с тобой-то что?

– Болит горло, – ответила Илена и показала, где именно.

– Моя матушка, бывало, говаривала, что если расхаживать с мокрыми волосами по морозу, то простуда не заставит себя ждать, – произнес брат Якуб и в подражание своей матушке погрозил ей пальцем. Илена рассмеялась, а он взял ее за руку и крепко пожал. – Как приятно вновь слышать твой смех.

Илена тотчас вновь сделала серьезное лицо.

– Сегодня впервые с того дня, как я вышла замуж, – произнесла она, – мне приятно ощутить, что я живу на белом свете. Я то и дело ловлю себя на том, что улыбаюсь, и мне даже стыдно за себя.

– А вот это не к чему, – с укоризной произнес брат Якуб. – Это в порядке вещей. Это значит, дитя мое, что твой дух вновь окреп. Именно так мы залечиваем наши раны. Какой бы ужасной ни была временами жизнь, надо жить. Так что пусть твой дух устремляется ввысь, он ведет тебя за собой. Доверься ему, ибо это означит, что ты вновь обрела надежду. А надежда – самое сильное оружие.

Илена кивнула, чувствуя, как ей на глаза наворачиваются слезы благодарности к брату Якубу. Как он, однако, добр к ней! Словно почувствовав, что творится у нее на душе, и не желая ее расстраивать, он поспешил сменить тему.

– Скажи Илена, Пил хорошо выполняет свои обязанности?

– Еще как хорошо, брат Якуб! – ответила она, изобразив отчаяние.

– О, он добрый юноша, и со всей серьезностью относится к порученному делу.

– Знаю, у кого еще такое доброе сердце, как не… как не у всех вас. Впрочем, как мне кажется, вскоре я вас покину.

– Только не надо торопиться, – мягко возразил монах. – Не спеши. Наберись сил.

– Вас наверно ждут дела, брат Якуб…

Илена решила, что не стоит больше задерживать старика, но он покачал головой, мол, ничего страшного.

– Но мне хотелось бы спросить вас кое о чем. Скажите, вы не получали известий от Ромена?

– Никаких, – ответил монах, пропуская ее под теплые своды кельи врачевателя. Брат Фарли был занят тем, что взвешивал какие-то порошки и мелко крошил сухие травы. Он был так увлечен своим делом, что сразу даже не заметил посетителей.

– В таком случае, могу я задать вам еще один вопрос – он не оставлял вам ничего, перед тем как уехать отсюда? Что-то такое, что вы должны хранить, пока он отсутствует?

Лицо монаха приняло серьезное выражение, из чего Илена тотчас сделала вывод, что Ромен оставил ему мешок с останками ее мужа.

– Не надо от меня ничего скрывать, – произнесла она, сглотнув застрявший в горле комок. – Не бойтесь говорить со мной о таких вещах. Я теперь сильная.

– Ничуть не сомневаюсь в этом, дитя мое. Ты у нас просто чудо. Глядя на тебя, нетрудно понять, что ты из породы людей сильных и несгибаемых.

– Вы знали моего отца? – удивилась Илена.

– Увы, с ним, равно как и с твоим братом, мне так и не довелось встретиться лично. Но я слышал о них много хорошего.

– Спасибо вам, – прошептала она. – Значит, он у вас?

– Спрятан в надежном месте, – старик обнял ее за плечи. – В гроте.

Илена вздрогнула – оказывается, все это время она делила свое потайное убежище с Элидом!

– Где именно? – спросила она.

– В шкафу, где мы храним запас свечей, имеется фальшивая задняя стенка. Я спрятал их там. Их набальзамировали по просьбе Ромена.

– По его просьбе?

На это она никак не рассчитывала! Будь у нее такая возможность, она бы расцеловала Ромена в обе щеки! Ей не давала покоя мысль о том, что останки мужа сгниют настолько, что их будет невозможно опознать, и она никогда не докажет его отцу, как умер его сын.

Илена собралась было что-то сказать, когда утреннюю тишину нарушили чьи-то крики. Брат Якуб нахмурился и велел оставаться на месте, а сам бросился узнать, что происходит. Спустя полминуты он вернулся. Лица его было серым.

– Илена! – Он схватил ее за руку. – Немедленно пригнись!

– Что происходит?

– Всадники! Солдаты короля! – в помещение сбежал Пил. На лице его застыл ужас. – Они обижают братьев!

Илена не поверила собственным ушам.

– Что?.. – в панике воскликнула она, позабыв про больное горло.

– Делай, что велено! – приказал брат Якуб. В его голосе зазвучали новые нотки. – Пригнись, чтобы тебя не заметили, а потом, при первой же возможности вылезай в окно и беги к гроту. Ты знаешь, дитя мое, что тебе надо там сделать. – Отдав распоряжение Илене, он повернулся к Пилу. – Кажется, пришло время доказать, чего ты стоишь, мой мальчик. Поручаю ее тебе. Уводи Илену отсюда, и как можно скорее.

– Якуб! – воскликнула Илена дрожащим от страха голосом. – Скажи, это за мной?

– Им тебя ни за что не найти, моя девочка. По крайней мере покуда я жив. А мы с тобой выйдем им навстречу, – обратился он к брату Фарли. – Не к лицу нам, старикам, дрожать от страха.

Якуб пристально посмотрел на Илену и поцеловал ее в щеку, шепнув, чтобы она не теряла мужества. Затем взял за руку брата Фарли и шагнул за дверь навстречу яркому солнечному дню.

Илена стояла, не в силах сдвинуться с места. До нее донеслись мужские голоса – это солдаты о чем-то расспрашивали монахов.

– Пойдем же! – окликнул ее Пил и потащил вслед за собой.

Они спрятались с ним за рабочим столом брата Фарли, забившись под самые полки. В следующее мгновение послышались тяжелые шаги. Илена затаила дыхание. Пил прижал палец к губам – ни звука. Скорее всего этот жест понадобился для успокоения ему самому, потому что глаза его от страха были плотно закрыты.

Затем до Илены донесся голос Якуба. Монах говорил тихо, всем своим видом давая понять, что такой старик как он, ничего не знает и не может знать.

– Нет в нашем монастыре никакой женщины, сынок, – произнес он негромко, судя по всему, обращаясь к солдату. – Но если вы настаиваете, можете обыскать…

Голос его смолк вдали – наверно, он с солдатами вышел из комнаты. К счастью, это пока не был настоящий обыск – солдаты проводили предварительный осмотр помещений монастыря.

– Они еще вернутся, – прошептал Пил.

– Мне интересно посмотреть, что они будут делать, – возразила Илена.

– Я обещал Якубу! – решительно затряс головой Пил.

Илена понимала: юноша прав. Солдаты явились сюда по ее душу. И если найдут, вряд ли ей дожить до того дня, когда она сможет отомстить Селимусу. Ею овладел ужас. И если ей суждено убежать отсюда живой, хотелось бы все-таки знать, что здесь происходит.

– Пил! – взмолилась она. – Вряд ли мы навлечем на себя большую опасность, чем та, что угрожает нам сейчас.

Юный монах покорно склонил голову, уступая ее воле.

– Мы можем подняться на малую башню, – предложил он.

Малая башня когда-то использовалась как особое место молитвы для тех братьев, которые временно выбрали для себя уединение. Ветхий пол там частично провалился еще несколько лет назад. Брат Якуб заявил, что находиться в ней опасно, и на башню повесили замок. А поскольку просьб разрешить уединение от братьев не поступало, то ремонт башни отложили до лучших времен.

– Мы проберемся туда довольно легко, – произнес Пил, хотя в голосе его и слышалось сомнение. – А оттуда нетрудно попасть в трот. Можно пройти черед сыроварню.

Он вылез из-под стола и помахал ей рукой, давая знак, что опасность миновала. Открыв крошечное оконце, они с трудом протиснулись в него – на их счастье, оба были худощавы, – после чего на цыпочках, стараясь ступать как можно тише, направились через небольшую площадку к башне. Но тут до них донеслись голоса.

– Живо! Сюда кто-то идет!

Они едва-едва успели юркнуть за дверь и, оказавшись в безопасности, прислонились к стене и какое-то время стояли так, пытаясь отдышаться, и прислушивались к топоту солдатских сапог по брусчатке двора.

Шаги приблизились к двери.

– Ты здесь проверял? – послышался чей-то голос.

Илена стояла ни жива, ни мертва от страха, вознося молитвы всемогущему Шарру, чтобы только их не нашли.

– Да, здесь никого нет. Одни развалины.

– Похоже на то. Припри-ка на всякий случай дверь бревном, чтобы никто не вздумал тут спрятаться. Да и наши парни будут знать, что тут уже проверено.

– Сию минуту.

Вскоре шаги сделались глуше. Илена посмотрела на побледневшего Пила. Только сейчас до нее дошло, какой он еще юный, совсем мальчишка. Лет пятнадцать, не больше, решила она, а уже готов рисковать своей жизнью ради нее. Значит, не к лицу ей самой дрожать от страха. Нужно быть сильной, хотя бы ради него.

Она взяла его руку и крепко пожала.

– Не волнуйся, мы как-нибудь выберемся отсюда, Пил. Поверь мне, – произнесла она и удивилась собственному голосу – столько в нем было спокойной уверенности. И задалась про себя вопросом, откуда вдруг в ней это мужество. Тотчас вспомнились слова брата Якуба о том, какие чудеса способен творить человеческий дух и что надежда – самое сильное оружие. Нет, никакая это не надежда, сказала она себе, откуда ей взяться, когда Элид и Уил мертвы. Скорее, это жажда мщения, вот что движет ей, вот что не дает пасть духом.

– Ну давай, веди меня, – шепнула она послушнику.

Тот нервно улыбнулся и, не отпуская ее руки, принялся подниматься по узкой винтовой лестнице. Воздух поступал в башню сквозь узкие бойницы в стенах, и Илена почувствовала, как ей в сердце закрадывается новый страх.