Текст книги "Колдунья"
Автор книги: Филиппа Грегори
сообщить о нарушении
Текущая страница: 29 (всего у книги 37 страниц)
– Нет. Я совсем позабыл. Лучше отдыхай. Сядь и шей что-нибудь, или пой, или еще чем-нибудь займись. Береги себя, Элис. Эй, Дэвид! Выбери ей девку порасторопней, туда-сюда, принеси-подай и все такое. И пусть в ее комнату притащат удобное кресло. Она должна хорошо отдыхать. Больше отдыхать. Не дай бог, заболеет. Она ждет от Хьюго ребенка. И позаботься о том, чтобы у нее была любая еда. Что потребует, то и подавай. У нее должно быть все, что она захочет.
Поклонившись лорду Хью, управляющий острым взглядом окинул Элис, и на губах его мелькнула улыбка.
– Берегите ее, – продолжал старый лорд. – И никаких прогулок верхом, слышишь, Элис? Тебе следует сидеть дома, так будет лучше. – Он посмотрел на сына. – И не раскармливай ее, как эту свою корову. Скорей всего, дело в этом. Элис должна питаться, как добрая породистая лошадка, хорошо, но не обжираясь. Пусть ежедневно сидит за моим столом, мне надо видеть, что она ест.
– Как вам угодно, сэр, – холодно отозвался Хьюго. – Если позволите, сейчас я прокачусь немного верхом. Меня тошнит от этих бабьих дел.
– Это уж точно, черт побери, – раздраженно согласился его светлость. – Сколько болтовни, сколько издержек, а в результате свинья оказалась бесплодной.
Затем отец и сын вышли. Хьюго, громко топая, сбежал по лестнице, было слышно, как он приказывает оседлать лошадь. Слуги и служанки, незанятые солдаты и пажи, толпясь в дверях и тихо переговариваясь, поспешили за ними. Было ясно, что теперь по всему городу и за его пределами пойдут гулять сплетни, скандальные слухи, недобрые пересуды. Элис неподвижно стояла посередине комнаты. Выходя, женщины приседали перед ней, мужчины низко кланялись. Элис не улыбалась и знаки почтения принимала как должное, удостаивая каждого лишь коротким кивком. Наконец они с Дэвидом остались одни.
– Не хотите что-нибудь заказать к ужину, госпожа Элис? – пряча лукавую улыбку, спросил Дэвид.
– Все самое лучшее, – просто ответила Элис. – Лучшее из всего, что у нас есть. Самое-самое.
ГЛАВА 26
Кэтрин проснулась среди ночи с криком, и только одна Элис смогла ее успокоить. Миледи вся покрылась потом, ей приснился какой-то кошмар, ее трясло как в лихорадке. Знахарка дала ей немного сушеных ягод красавки и сидела с ней, пока она снова не уснула. Три раза кошмары миледи будили Элис, а также всех остальных дам. Три раза к Элис прибегала служанка, барабанила в дверь и докладывала, что леди Кэтрин бьется в истерике и что надо бежать к ней. На третий раз девушка всыпала в чашу с бренди добрую щепотку сонного порошка, Кэтрин выпила, опрокинулась на спину и мгновенно захрапела.
Наутро миледи была тиха и молчалива – видимо, все еще сказывалось действие снотворного. К ней в комнату заглянул Хьюго, и она протянула к нему руки, со слезами, непрерывно текущими по толстым щекам.
– Вы должны простить меня, сударыня, – холодно заявил он, – но вы еще не совершили очистительного обряда.
Не веря своим ушам, Кэтрин открыла рот от горестного изумления и посмотрела мужу в лицо; оно было безжалостным.
– Хьюго! – воскликнула миледи. – Я претерпела столько горя…
Он отступил к двери, стараясь держаться от жены подальше, как от чумной.
– Ты еще не очистилась, – строго произнес он. – Мне нельзя прикасаться к тебе. Если что нужно, зови Элис.
– Но я думала, что ты не поверил… – начала было Кэтрин.
Однако Хьюго, едва кивнув, вышел вон, не глядя ни на нее, ни на Элис. Знахарка отступила, давая ему пройти, и с тихим удовлетворением закрыла за ним дверь.
Старый лорд вообще отказался навещать невестку, хотя она и приглашала его. Он велел передать, что очень занят, напомнил, что когда Кэтрин исполняла обязанности хозяйки замка, она встречалась с ним в любое время, теперь же ему нечего делать в комнате больной, он не может помочь ей, а сидеть у ее постели без толку у него нет возможности.
Утратив расположение обоих лордов, Кэтрин непрерывно плакала, горячие слезы так и текли по ее щекам.
– Они возненавидели меня, потому что мой ребенок умер, – жаловалась она Элис. – Ребенок умер, и теперь они оба меня ненавидят.
Элис долго убеждала Кэтрин хоть что-нибудь съесть на завтрак, подняться на подушки и причесаться. Та неохотно повиновалась, словно ребенок. Но заставить ее успокоиться было невозможно. Из нее, пачкая простыни, постоянно сочилась напоминавшая расплавленный воск липкая дрянь, и по лицу стекали крупные маслянистые слезы. Она не всхлипывала и не рыдала, она даже не стонала. Просто сидела, послушно делала все, что велели, но унять слезы не могла.
До обеда Элис была с ней, потом спустилась в большой зал, оставив в спальне миледи Рут и миссис Эллингем. Знахарка вошла в зал через расположенную сразу за главным столом дверь, закрытую гобеленом. Как только она опустила за собой портьеру и приблизилась к креслу по левую руку от старого лорда, из зала донесся глухой одобрительный гул. Теперь она была единственной женщиной, которая носила в чреве ребенка Хьюго. Единственной надеждой лордов иметь наследника. Пускай дамы в замке боялись ее и негодовали, пускай там, за пределами замка, с кислыми лицами твердили про колдовство, про то, что молодого лорда сглазили, приворожили, что он теперь сходит с ума от страсти, но наследник перевешивал все сплетни и толки. Женщине, которая подарит Хьюго сына, прощалось все.
– После обеда мне понадобится твоя помощь, – обратился к ней старый лорд. – Надо написать несколько писем. А потом посидишь со мной, почитаешь что-нибудь.
– С радостью, милорд, – согласилась Элис.
Он удовлетворенно хмыкнул и спросил:
– Ты ведь не очень устала, правда? Как спала, хорошо?
– Ночью мне пришлось ухаживать за леди Кэтрин, – сообщила Элис безразличным тоном. – Она плакала и умоляла меня побыть с ней. Три раза меня туда вызывали.
Лорд Хью сделал знак Дэвиду, и тот налил Элис вина.
– Выпей, это доброе вино, – хрипло посоветовал его светлость. – Пей, пей как следует. У ребенка должна быть добрая кровь. – Он помолчал и мрачно пробурчал: – Это надо прекратить. Для тебя утомительно бегать по ночам по каждому щелчку этой бесплодной бабы. Пускай сколько угодно льет слезы, но не на твоем плече. Хьюго!
Молодой лорд, который сидел, уставившись на свои сцепленные пальцы, поднял голову.
– Передай жене, пусть больше не беспокоит Элис. Ей нельзя переутомляться. Она теперь не может прислуживать Кэтрин.
– Как прикажете, сэр, – кивнул Хьюго.
– Понимаю, у тебя кошки на душе скребут, – с сочувствием промолвил старый лорд. – Неудивительно. Девять лет ждал, наконец дождался – и на тебе, пшик. Но послушай меня, мой мальчик. Наш договор остается в силе. Если Элис родит тебе сына, ты получишь свою тысячу фунтов. Когда выбирать не из чего, этот сын ничем не хуже другого. Ты все равно получишь свои деньги. Что ты на это скажешь?
– Благодарю вас, – отозвался Хьюго. – Вы очень щедры. Но мне нужны деньги, чтобы снарядить корабль. А Элис не родит раньше апреля. К тому времени мой друг найдет средства в другом месте.
Старый лорд задумчиво крошил кусок хлеба.
– У меня имеются кое-какие мысли по этому поводу, Хьюго, – заметил он. – Но обсудим это после. Может статься, ты получишь свои деньги вовремя. Есть у меня соображения, я тут придумал кое-что…
Выдавив на губах кислую улыбку, Хьюго ответил:
– О да, вы у нас известный прожектер.
– Хочу музыки! – громко крикнул старый лорд управляющему. – Пора расслабиться. Надоела эта затянувшаяся меланхолия. Беда иметь дело с бесплодной бабой, но пусть сама расхлебывает. Дайте мне другого вина, фламандского, и, ради бога, пошлите в Каслтон за акробатами и жонглерами – и за медведем, что ли. Меня устроит даже петушиный бой, если больше нечем развлечься. Я не стану огорчаться из-за Кэтрин. У меня другие планы. Да найдите же наконец кого-нибудь, будем веселиться!
Дэвид щелкнул пальцами и кивнул одному из пажей, затем подбросил в воздух серебряную монету, парнишка подпрыгнул, поймал ее на лету и помчался выполнять поручение, а собаки, вдруг встрепенувшись, залаяли и бросились вслед, пытаясь ухватить его за пятки. С полдюжины музыкантов, сидевших в зале, соскочили с лавок, схватились за инструменты и принялись их настраивать, торопясь и переругиваясь между собой. Наконец заиграли, служанки встали в круг для старинного деревенского танца. Элис, вспомнив музыку своего детства, с интересом наблюдала, притопывая ногой.
– Ну-ка, станцуй с ними, – велел старый лорд. – Бери с собой дам и отправляйся танцевать.
Покраснев, Элис улыбнулась, кивнула Марджери с Элизой, и они присоединились к танцующим. Одна из дам отплясывала посередине, остальные – вокруг, затем она выбирала пару, все следовали ее примеру и водили хоровод уже парами, а потом другая дама выходила в середину. Женщины выгибали шеи и вовсю старались, сознавая, что ими любуется много мужчин. В такт музыке они притопывали ногами, затем положили руки на бедра и, соблазнительно поигрывая ими, широкими, плавными движениями поплыли по кругу. Элис танцевала вместе со всеми, ее распущенные волосы летали по воздуху, она искоса поглядывала на Хьюго. Когда настала ее очередь находиться в центре, ее щеки порозовели, она грациозно покачивала гордо поднятой головкой, самодовольно выставив уже оформившийся животик. Наконец молодой лорд посмотрел на нее, и на ее губах заиграла самоуверенная улыбка.
Хьюго широко улыбнулся, мрачное настроение исчезло, морщина меж бровей разгладилась. Что-то прошептав отцу, он спрыгнул с помоста и встал в круг танцующих. Когда пришло время Элис выбирать партнера, она направилась к нему, и ей сразу устроили овацию. Другие мужчины по примеру Хьюго тоже отплясывали вместе со всеми. Круг стал слишком велик, места между столами оказалось мало, и он распался сначала на два, а потом и на четыре хоровода. Музыка звучала все громче и зажигательней, барабан бил все настойчивей. Элис в своем зеленом платье кружилась в танце с торжествующей увлеченностью. Хьюго подпрыгивал и притопывал рядом. Когда музыка завершилась россыпью колокольчиков, девушка упала ему в руки, он поднял ее и понес на помост.
Спальня Кэтрин располагалась как раз над большим залом, до нее доносились музыка, смех, гром аплодисментов в честь Элис и веселый гомон танцующих. Сидя на своей широкой кровати, даже не притронувшись к стоящему перед ней обеду, миледи слушала, и огромные слезы катились по ее щекам.
После обеда у лорда Хьюго нашлась для Элис работа: надо было составить несколько писем. Она сидела за маленьким столиком возле окошка, на ней было зеленое платье, головка покрыта французским чепцом зеленого цвета, а на плечах лежала зеленая шаль.
– Ты напоминаешь весеннюю лужайку, – пошутил старый лорд. – Мне нравится на тебя смотреть, Элис.
Девушка улыбнулась, но ничего не ответила.
– Ну а теперь к работе, – быстро добавил он.
Выпрямившись в кресле и вытянув опирающуюся на трость руку, не глядя на Элис, он без остановки диктовал послания своим адресатам – по списку. Макнув перо в чернильницу, девушка писала, стараясь выводить слова как можно более отчетливо, не отставать, писать с такой же скоростью, с какой лорд говорил. Кроме того, она быстро переводила его сжатый образный английский на классическую латынь. И держала голову низко, исполняя роль верного, прилежного секретаря, тупого писца.
Его светлость обращался ко всем своим друзьям, занимающим теперь высокое положение при дворе, с просьбой поддержать его в затеваемом процессе развода его сына на том основании, что они с женой – близкие родственники.
Продиктовав шесть посланий и объявив перерыв, его светлость сообщил:
– В Верховный суд королевства напишет отец Стефан. Он сможет убедительно это оформить, риторика и все такое, в общем, подпустит пыли, грамотеи знают, как это делается.
– А он возьмется? – засомневалась Элис.
Лорд Хью озорно ухмыльнулся.
– У него нет выбора, милая моя. Он полностью в моих руках, с потрохами. Я отдал ему все бенефиции [12]12
Бенефиция – церковный приход и связанные с ним доходные статьи.
[Закрыть]в своих владениях, причем без налогов. Он такой же простой смертный, как и мы с тобой, любит мирские радости, честолюбивый, хотя и ревностный священнослужитель. Он тщеславен, как и мой сын, они два сапога пара. Если Хьюго поднимется высоко, он и друзей за собой потянет. Отец Стефан понимает, что цена этому – мои интересы в церковных судах.
– А что будет с Кэтрин? – тихим голосом поинтересовалась Элис.
– Бог его знает, – беспечно отозвался милорд. – В прежние времена отправилась бы в монастырь. А сейчас непонятно. У нее и родных никого не осталось. Можно найти кого-нибудь и выдать ее замуж. Какого-нибудь вдовца с сыновьями, которого устроит бесплодная жена. Она женщина вполне привлекательная и в постели горячая, по словам Хьюго. Я верну ей часть ее приданого или подарю небольшое имение. Отпущу с ней пару ее дам, несколько слуг. В общем, как сама пожелает. Будет вольна делать все, что захочет. Если не станет противиться моей воле, то увидит, что я бываю щедрым.
– А Хьюго известно об этих планах? – уточнила Элис.
Старый лорд покачал головой.
– Нет. И держи рот на замке, красавица моя. Мы поговорим с ним, когда придут ответы. Если они будут благоприятны, начнем эти планы осуществлять. Отдай письма Дэвиду и накажи отправить их немедленно. Курьеры обязаны дождаться ответов, а потом сразу возвращаться. Каждому, кто будет проворным, я подарю серебряный шиллинг. И еще передай, что курьеры не должны в Лондоне ни есть, ни пить. В городе снова чума, не дай бог, ее занесут в замок. А потом иди ложись. Если Кэтрин позовет тебя, скажи ей, что по моему распоряжению днем ты должна отдыхать.
Кивнув, Элис собрала бумаги и вышла.
Но про матушку Хильдебранду она не забыла. Перед обедом, приводя в порядок волосы у зеркала, она вдруг увидела в его гладкой поверхности строгое лицо матушки. Аббатиса стояла в проеме двери маленькой хижины и, приложив ко лбу ладонь, всматривалась в даль, туда, где вдоль берега реки бежала тропка; она ждала вновь обретенную дочь, не сомневаясь, что та придет, полагаясь на суровое воспитание, привычку к дисциплине и послушанию, но больше всего – на взаимное чувство любви между ними. Она будет ждать целый час, превозмогая боль в ногах и в спине. Но на тропинке так никто и не появится. Сначала это ее озадачит: Элис, будучи послушницей, никогда не опаздывала на урок или на молитву, всегда первой являлась на службу в часовню. Потом аббатиса забеспокоится, не случилось ли чего с ее дочерью, может, упала с лошади, может, приключился несчастный случай – мало ли какие опасности могут подстерегать девушку. Потом медленно повернется и поплетется в сырую хижину, опустится на колени перед холодным очагом, сложит ладони и помолится за душу Элис, которая не пришла, хотя во что бы то ни стало обязана была прийти, которая не исполнила свой долг перед Господом, долг перед духовной матерью, единственным любящим ее человеком.
Лицо матушки стояло перед Элис и когда под одобрительные возгласы, выпятив живот, она вошла в большой зал к обеду и села в кресло Кэтрин. Перед ней расставили тарелки с едой, и она вдруг увидела внутренним взором, как матушка Хильдебранда пытается разжечь в очаге Моры сырые дрова, и почувствовала вкус зачерствевшего хлеба, оставленного накануне. Девушка вспомнила о матушке и когда хмурое лицо Хьюго осветилось, когда, осушив бокал, он прыгнул в круг танцующих, и даже когда его рука спустилась по ее спине к ягодицам и она замерла, прильнув к его ласкающей ладони, и опустила длинные ресницы, якобы скрывая притворное возбуждение.
И когда переводила письма, пользуясь навыками, которым ее обучила матушка Хильдебранда, какая-то часть ее была с этой старой женщиной. Элис думала, что речные берега теперь круты, в разгар лета река сильно обмелела, и матушка не сможет принести воды. Когда кончится хлеб, оставленный ею, аббатисе нечего будет есть и ей придется тащиться на вершину холма и просить у путников милостыню. Элис живо представляла, как женщина, которую она любила, словно собственную мать, стоит у дороги с протянутой рукой, как незнакомые люди проходят мимо, всякие коробейники оскорбляют и унижают ее, а она все стоит и молчит, сохраняя тихое достоинство.
Элис передала Дэвиду письма и наставления старого лорда, особенно подчеркнув опасность заразиться в Лондоне чумой, пошла к себе, закрыла дверь, сбросила туфельки и легла на кровать. Она смотрела на красивую, зеленую с желтым ткань искусно сшитого роскошного и дорогого полога и вдруг поняла, как и тогда, у ног матушки Хильдебранды в хижине Моры: в эту жалкую лачугу на берегу она никогда не вернется. Поняла, что не желает больше испытывать страдания и нужду, особенно зимой, когда желудок постоянно пуст и голоден, что никогда больше не будет разбивать лед застывшей реки, пытаясь набрать в ведро коричневатой воды. Никогда не будет, ломая ногти и оставляя на руках синяки, ковыряться в мерзлой земле в поисках холодной репы. Никогда, если она действительно хозяйка своей судьбы.
– Я не могу вернуться, – произнесла она вслух. – И не хочу.
Она все размышляла о матушке, о женщине, к которой когда-то стремилась всем сердцем, по которой тосковала, утрата которой заставляла ее каждый день горевать, и вдруг осознала: глубокая, болезненная рана зарубцевалась, пропала, исчезла. Теперь она думала о матушке Хильдебранде со страхом, боялась ее неожиданного появления, сама мысль об этом ее раздражала и тревожила. Аббатиса была теперь не мертвой святой, которую положено оплакивать, а живой угрозой.
– Она должна уйти отсюда, – рассудила Элис. – Уйти в подходящий монастырь. Если б она нашла такой, я бы присоединилась к ней. Даже теперь, когда Кэтрин получила отставку и все считают Хьюго моим возлюбленным, а меня – матерью будущего наследника. Если б аббатиса ушла в подходящий монастырь, я бы отправилась с ней.
Девушка замолчала. Она вспомнила то счастливое время, когда жила в монастыре над рекой и была любимицей матушки Хильдебранды. Вспомнила тихие уроки латыни и греческого, как ей было приятно учиться, как легко все давалось – она была первой ученицей. Кладовую монастыря с запахами трав и настоек. Высокие грядки лекарственных трав, их тонкие длинные листочки; вспомнила, как пахнет лаванда, если ее потереть меж ладоней, вспомнила бархатистые на ощупь листья шалфея, резкий вкус мяты, когда она срывала стебель и пробовала его на зуб. Как покойно было у нее на душе!
Элис покачала головой. Она смотрела на полог кровати и на занавески, но видела маленькую светловолосую девчушку, страстно желавшую комфорта и достатка и любившую свою матушку аббатису, которая предоставила ей и то и другое.
– Нет, – сказала она наконец. – Нет, не отправилась бы. Я не пошла бы с ней даже в другое аббатство. В той жизни я была девчонкой, точно так же, как и у Моры, таким было мое детство. В прошлое не возвращаются. Все кончено. Пусть былое умрет и исчезнет.
Вдруг без стука распахнулась дверь, и на пороге появился Хьюго.
– Отдыхаешь, как настоящая леди? – небрежно спросил он, держась за косяк двери, чтобы не упасть.
После обеда, когда старый лорд и Элис занялись делами, он остался в большом зале. Музыканты играли без устали, по кругу передавали кувшины с вином. Из кухни вышли другие служанки и тоже стали лихо отплясывать. Хьюго сильно напился с солдатами, орал на женщин, выхватывал из хоровода то одну, то другую и бесцеремонно лапал. Пока Элис и старый лорд работали, писали и планировали будущее, Хьюго забавлялся в зале. Ему было нечего делать. Это был праздный ребенок.
– Твой отец велел мне отдыхать, – осторожно пояснила Элис, приподнявшись на локте.
Хьюго оттолкнулся от косяка, закрыл дверь и направился к ее кровати, торопливо перебирая ногами, которые немного заплетались.
– Ах да, – язвительно ответил он, – теперь ты ходишь у него в фаворитках, верно?
Она молчала, прикидывая, насколько он пьян и насколько опасно его с трудом подавляемое раздражение.
– И почему это так, одному Богу известно! – воскликнул он. – Если б ты не совала свой нос со своим проклятым провинциальным знахарством, мой ребенок был бы жив. Ты лишила меня сына. Ты лишила моего отца внука. Если б мы позвали нормального врача из Йорка или из Лондона, настоящего специалиста, Кэтрин сейчас была бы беременна. И я получил бы осенью свои деньги и имел бы наследника.
– Младенец был болен, – возразила Элис. – Ты можешь думать что угодно, но он не дотянул бы до полного срока.
– Это все чушь собачья, – возмутился Хьюго, сверкнув на нее глазами. – Ты сама клялась и божилась, что он здоров. Ты клялась мне, что это здоровый малыш. Ты плутовка и обманщица. И все твои слова – это ложь и жульничество.
Элис покачала головой, но промолчала, видя, что его нервозность только растет, переходя в откровенную злобу.
– Снимай платье, – вдруг приказал Хьюго.
Она совсем растерялась.
– Оглохла, что ли? – прикрикнул молодой лорд. – Снимай платье. Это мое платье, не забывай этого! То самое, с которым у тебя стало двенадцать штук, как у Кэтрин! То самое, которое ты выпрашивала у меня, словно последняя шлюха!
Поднявшись, Элис расстегнула платье, сняла и аккуратно повесила на спинку кровати, затем откинула холодные полотняные простыни, не спуская глаз с Хьюго, и забралась в постель. Он расстегнул гульфик, развязал и спустил вязаные чулки.
– Послушай, – вдруг озадачился он. – Может, это наша забава тогда… из-за нее Кэтрин потеряла ребенка?
– Нет, – отозвалась Элис, пряча охватившее ее дурное предчувствие: настроение Хьюго не сулило ничего хорошего.
Судя по всему, она утратила власть над его похотью. Еще на сенокосе он вожделенно смотрел на ту девчонку. Он затащил Элис в постель, не интересуясь ее желанием, и получал свое удовольствие от нее и от Кэтрин одновременно, будто обе были для него женщинами одного сорта: покорными рабынями. Он и Кэтрин забавлялись с ней, она была для них игрушкой. Он унижал ее. Теперь Хьюго свободен от ее власти и может пользоваться ею, как захочет.
Вскарабкавшись на кровать, он опустился перед Элис на колени. От него густо несло вином и луком. Он наклонился и, грубо сжав ей жесткими пальцами грудь, поцеловал ее. Мышцы Элис напряглись, теплая влага между ног похолодела и высохла.
– Я взял тебя тогда, как последнюю шлюху, – заявил он.
Притворяясь, она закрыла глаза и положила руки ему на шею, демонстрируя страсть, в которой не было ни капли любви.
– И это тебе очень понравилось, – добавил Хьюго. – Все бабы в душе шлюхи. И ты, и Кэтрин, и та девчонка на поле. Все шлюхи.
– Неправда, я не такая, – промолвила Элис. – Я жду твоего ребенка. Я единственная женщина, которая может от тебя родить. И я способна очаровать тебя, Хьюго. Ты что, забыл, как тебе было хорошо, когда мои сестры приходили ублажить тебя?
– Мне нужна жена, а не коварная ведьма со своими интригами, – сердито пробубнил Хьюго. – Мне нужен законный сын, а не ублюдок от женщины без роду и племени. Я не знаю, как управлять своей жизнью. Смотрю на Кэтрин и вижу, что она с ума по мне сходит, смотрю на тебя и понимаю, что сам схожу по тебе с ума. Но все пустое. Все это ерунда. Самое главное утекло от меня, как вода сквозь пальцы. Мне отказано во всех моих настоящих желаниях. Я могу только играть с тобой в эти безумные игры и иметь сына, от которого не будет никакого толку, который будет лишь тешить мое самолюбие.
– Ты можешь управиться со своей жизнью, – осторожно заметила Элис.
Хьюго размяк от выпитого и был раздражителен. Он пытался войти в нее, но безуспешно, тогда протянул руку и пощупал: у Элис там все было сухо и холодно – она не хотела его. Между тем она быстро продолжала:
– Все получится, если Кэтрин уйдет и у меня родится сын, твой сын, и ты перестанешь видеть во мне шлюху, перестанешь унижать, перестанешь относиться ко мне как к своей содержанке, заметишь, что на самом деле я женщина, которая обладает огромным даром и возможностями. Мне не нужно принадлежать к какому-то роду, мне не нужно имя. И состояние мне тоже не нужно. Мое умение, навыки и сила – вот мое приданое, от которого не отказался бы любой мужчина. Мы бы могли пожениться, я всегда об этом мечтала. И твой дом, твой новый красивый дом стал бы нашим домом и домом нашего сына. И мы зажили бы все вместе совсем по-другому, так, как ты хотел.
– И родили бы еще сыновей, – с пьяным воодушевлением подхватил Хьюго.
Он еще раз толкнулся в нее. Элис чувствовала, как что-то дряблое и влажное тычется в ее плотно сжавшиеся мышцы. От его белья шел густой запах пота. Стиснув зубы от отвращения, она сказала:
– Да, мы могли бы иметь еще сыновей. И ты стал бы зачинателем нового рода. Со своими законными сыновьями.
– Да, с сыновьями, которых будет больше, чем у отца! – воскликнул Хьюго. – Больше, чем у деда! Мне надоело, что меня постоянно обвиняют, будто я не способен зачать ребенка. Мы поженимся и переедем в новый дом, у нас будет не меньше сотни детей.
– Поженимся? – тихо повторила Элис, уже готовая поймать его и заставить обручиться.
Обещание жениться – очень серьезное обещание, и благородный человек не может от него отказаться.
– Ты просишь меня выйти за тебя замуж?
– Сотни сыновей! – кричал Хьюго, которого вдруг охватила хмельная радость. – Сотни, сотни!
– Так мы с тобой поженимся? – напирала Элис. – Поженимся и у нас родятся законные сыновья? Ты хочешь на мне жениться, Хьюго?
Еще немного, и он ответит, еще немного, и она получит его честное слово, а вместе с ним и возможность шантажировать, используя его щепетильность в вопросах чести. Но он вздохнул, повалился лицом в подушки и захрапел.
Выбравшись из-под милорда, Элис набросила на голые плечи какую-то тряпицу, подвинула к камину кресло, села и уставилась на огонь.
– Один, – проговорила она, вспомнив о пустых рунах. – Смерть старого и рождение нового. Старое отжило и должно умереть. Старая любовь должна уступить, уйти. Должна явиться смерть.
Полено в камине сдвинулось и ярко вспыхнуло, желтое пламя осветило лицо Элис – теперь она напоминала бормочущую заклинания ведьму.
– Смерть старого. Должна наступить смерть. Смерть. Только не моя смерть, и не Хьюго, и не старого лорда. Но смерть должна прийти. Прежние привязанности сменятся новыми. И старая любовь погаснет.
Больше она не проронила ни звука, просто сидела и смотрела на пламя. Она понимала, что руны нагадали смерть, и надеялась откупиться, предложив символическую смерть своей прежней любви и прежней привязанности. Но в самых тайниках души Элис знала: руны требуют крови.
– Но только не моей крови, – прошептала она.
Хьюго проснулся с ясной головой, и ему не терпелось поскорей отправиться на охоту. Элис помогла ему надеть камзол, похлопала по толстой, подбитой ватой спине и плечам и одернула дорогую шелковую подкладку сквозь прорези на рукавах и на груди. Даже с тенями под глазами после попойки и темной щетиной на подбородке Хьюго был неотразим. Когда он предположил, что накануне они занимались любовью, Элис не стала его разубеждать. Она проводила его из дамской галереи до лестницы, посмотрела, как он легко сбегает по ступенькам, а потом кивнула сидящей у камина Элизе.
– Принеси мне доску для письма из комнаты Кэтрин, – велела она и опустилась на табурет у огня.
Миссис Эллингем вышивала длинный гобелен, над которым трудились с тех пор, когда Элис только появилась в замке. Еще мать Кэтрин и ее приближенные дамы начинали над ним работать, и теперь продолжала сама Кэтрин со своими дамами. Элис представила, что после миледи, которая с позором покинет замок, уже она и ее дамы будут еще долго вышивать этот гобелен, который пока был готов только на четверть. Элис лениво расправила складки и изучила яркие краски сложного узора.
– А где Рут и Марджери? – осведомилась она.
– Гуляют в парке, – сообщила миссис Эллингем. – Леди Кэтрин спит, но после обеда она справлялась о вас.
– Я была с лордом Хью, – пожала плечами Элис. – Я больше не могу быть у Кэтрин на побегушках.
Брови миссис Эллингем взлетели, но она промолчала.
Элиза принесла доску слоновой кости. В чернильнице наготове торчало перо такого же цвета, лежали листы гладкой бумаги, короткая свечка для запечатывания писем и несколько обрывков тесьмы. Элис с удовлетворением поставила доску себе на колени, потрогала каждый предмет, погладила бумагу и провела кончиком пальца по мягким волоскам пера. Затем взяла его и начала писать.
Передаю вам эти вещи с курьером, потому что приехать, как я предполагала, сегодня не смогу.
Леди Кэтрин, хозяйка замка, больна, мне приказано ухаживать за ней. Не хочу привлечь к вам внимание и поставить под угрозу вашу безопасность, как и мою собственную, а потому не настаиваю на визите к вам. Не говорите с курьером. Не пишите ответа.
Приеду, как только смогу.
Закончив, она сложила листок втрое, в трех местах накапала по лужице жидкого воска и прижала каждую небольшой печаткой с миниатюрным фамильным гербом Хьюго; печаткой этой пользовались дамы его семейства уже много поколений подряд. Под каждой печатью Элис аккуратно вывела красивую букву «Э» и подождала, пока просохнет.
– Что вы пишете? – полюбопытствовала Элиза, не в силах больше сдерживаться.
– В хижине старой Моры появилась новая знахарка, – пояснила Элис. – Не знаю, кто она и откуда взялась. Но я решила кое-что послать ей. Когда мне придет время рожать, понадобится опытная повитуха, которая могла бы принять ребенка. Если окажется, что она добрая и умелая, я приглашу ее.
– В Ричмонде есть повитуха, у нее прекрасная репутация и большой опыт, – заметила миссис Эллингем.
– Тогда и ей отправлю подарок, – нашлась Элис. – Хорошо, когда заранее подготовишься.
Кивнув на дверь в комнату миледи, где та спала в своей постели и слезы катились из-под опущенных ресниц, а простыни намокали от непрерывно сочащейся белой густой жидкости, Элиза спросила:
– С вами такого не случится, правда?
Элис покачала головой.
– Ходят слухи, что это все из-за болезни Хьюго, – осмелилась продолжить Элиза. – Мол, он не способен дать женщине ребенка, а если получается, то младенец не выживает.
Миссис Эллингем поджала губы и заявила:
– Прежде никогда не видела таких выкидышей. У леди Кэтрин должна идти кровь, а ее совсем нет.
По примеру других Элис тоже понизила голос.
– В жидкостях ее организма завелась какая-то порча, – прошептала она. – Помните, как был зачат ребенок? Госпожа всегда или слишком возбуждается, или совсем холодна. Я старалась, как могла, пытаясь привести ее в равновесие, но ребенок был зачат в состоянии жара и сухости, а погиб в состоянии влажности и холода. Я могу сделать Кэтрин здоровой, но мне не под силу изменить ее природу. И никто не вселит в нее способность зачинать и рожать детей. Очистить ее невозможно.
