Текст книги "Проклятый манускрипт"

Автор книги: Филипп Ванденберг

сообщить о нарушении

Текущая страница: 27 (всего у книги 28 страниц)

Афра заметила, что стражники по всему городу заняты только тем, что срывают листовки с тезисами, которые Гус расклеивал на домах при помощи мучного клейстера. Один из стражников, которого расспросила Афра, объяснил, что Папа Иоанн издал такое распоряжение. И пусть ему приходится действовать против своих убеждений, он вынужден выполнить этот приказ.

Перед домом Фиды Пфистер собралось много людей. Стоя на табурете, Иоганн фон Райнштайн тщетно пытался совладать с бушующей толпой. Прошло некоторое время, прежде чем Афра поняла, о чем вообще речь: пока одни кричали «Еретик!» и «Пособник дьявола!», другие образовали вокруг магистра Иоганна круг, чтобы помешать людям напасть. Афре с большим трудом удалось протолкаться к Райнштайну.

– Что случилось?! – задыхаясь, воскликнула она.

Увидев Афру, Райнштайн слез с табурета и прокричал девушке прямо в ухо:

– Они схватили Яна Гуса! Еще сегодня ему должны предъявить обвинение в ереси.

– Но у Гуса ведь охранная грамота короля. Никто не имеет права судить его, даже Папа!

Райнштайн горько усмехнулся:

– Ну вы же видите, чего стоит эта грамота. Не больше, чем дешевая индульгенция, а может, и того меньше.

– А где сейчас магистр Гус?

– Я не знаю. Стражники, схватившие Гуса, не собирались отчитываться.

Женщина, услышавшая их громкий разговор, вмешалась:

– Они увезли его на остров, в монастырь доминиканцев. Я своими глазами видела. Это просто ужас. Гус никакой не еретик. Он просто осмелился высказать то, что думают все.

– Слишком многие – вряд ли, – сказал Иоганн фон Райнштайн, указывая рукой на бушующую толпу. Слова его прозвучали горько.

– И что вы теперь собираетесь делать? – напрямик спросила Афра.

Магистр пожал плечами.

– Что я могу сделать? Я, какой-то безвестный магистр из Богемии!

– Но вы же не можете просто так стоять и смотреть, как над магистром Гусом свершится процесс. Тот, кого обвиняют в ереси, приговорен изначально. Или вы когда-нибудь видели, чтобы процесс над еретиком окончился помилованием?

– Не припомню такого, нет.

– Тогда, во имя Господа Бога, задействуйте все ваши каналы, чтобы помешать процессу! Я прошу вас!

Беспомощность, с которой Иоганн фон Райнштайн подходил к этой ситуации, разъярила Афру. Пылая гневом, она взглянула в беспомощное бледное лицо магистра и воскликнула:

– Черт побери! Гус называл вас своим другом, а вы стоите тут и не знаете, что делать! В безвыходных ситуациях нужно хвататься за каждую соломинку.

– Вам хорошо говорить, добрая женщина! Ни у одного человека на земле нет столько власти, чтобы в одиночку бороться против святой инквизиции. Поверьте мне!

До этого момента Афра думала, что мужчины превосходят женщин по всем параметрам. Мол, они умнее, сильнее, более деятельны, потому что так хотела природа. Но в этот миг при виде беспомощного, растерянного, плачущего магистра, который бросил своего друга на верную смерть, ее охватили сомнения: не было ли превосходство мужчины, которому учила святая мать Церковь, просто выдумкой, неверным толкованием мужских способностей. Неудивительно, ведь церковь основали мужчины.

Не сказав больше ни слова, Афра повернулась и стала продираться через бушевавшую толпу.

Уже на следующий день состоялся суд инквизиции под председательством итальянского кардинала Забареллы в замке Готтлибен, находящемся за пределами города. Гуса привезли туда еще ночью. Забарелла, высокий худой мужчина с мрачным взглядом, считался ведущим судьей-церковником, поэтому его назначили вести допрос.

Ситуация была довольно щекотливая. Ведь, с одной стороны, папа Иоанн уже отлучил Гуса от Церкви, а с другой – король Сигизмунд снабдил его охранной грамотой, которая обещала Яну Гусу свободное передвижение. И Папа, и король были в городе. Кроме того, в Констанце находились две партии, одна из которых была на стороне Яна Гуса, а другая требовала сжечь Гуса на костре.

Публика ничегошеньки не знала о допросах. Каждый день распространялись новые слухи. Говорили о побеге. Гуса, закованного в цепи, ночью, в тумане, привезли обратно в город. На следующее утро в трапезной монастыря францисканцев начался процесс.

Процесс вел кардинал д'Элли, епископ Камбрайский, человек, которого трудно было превзойти в надменности и самоуверенности. Трапезная монастыря была слишком мала для того, чтобы там могли поместиться все приглашенные делегаты, кардиналы правоведческой партии. Началась суматоха, продолжившаяся на улице.

Однажды вечером в доме Пфефферхарта Афра случайно столкнулась с чрезвычайным послом. Она не встречала Пьетро де Тортозу уже несколько дней. Посланник был пьян. Таким она его еще не видела. Он с трудом брел вверх по лестнице и, казалось, был очень удручен и еле ворочал языком.

На вопрос о его самочувствии Пьетро де Тортоза ответил:

– Неплохо, госпожа Гизела, неплохо. Меня только очень огорчает процесс против богемца.

– Вы имеете в виду Гуса?

– Именно его.

– И как там все?

Посланник сделал рукой жест, не требовавший пояснений.

– Они уже с самого начала вынесли приговор. При этом он говорит действительно дельные вещи. Но люди, которые говорят дельные вещи, сразу же становятся врагами Церкви.

– Вы думаете, Гуса осудят?

– Приговор уже написан. Я знаю об этом из надежного источника. Завтра его официально объявят в соборе, а через день он будет приведен в исполнение на эшафоте с замечательным названием «рай».

Афра закрыла лицо руками. На несколько мгновений ее словно парализовало. Мысли тоже словно застыли. Внутри у нее все сжималось от одного только предположения о том, что Гуса сожгут на костре.

И вдруг через подавленность в Афре пробилось желание действовать. В комнате она набросила на себя темное платье и побежала, словно за ней гнались, по ночному Рыбному переулку. Было поздно, но в переулках Констанцы было так же оживленно, как и днем. В свете факелов и фонарей бродили ветреные блестящие полуночники в поисках приключений. У дверей, за которыми известные всему городу шлюхи занимались своими делами, лежали шарфы прелатов и митры епископов – словно трофеи и доказательства клерикального уровня клиентуры. Из харчевен и трактиров пахло жареным мясом и бараном на вертеле. В питейных и на углах домов мавры и другие иностранцы играли музыку, которую никто прежде не слышал, на инструментах, которых никто прежде не видел. Рядом танцевали бедно одетые девушки, еще совсем дети, так, словно у них вместо костей были ивовые ветви.

Но Афра практически не обращала внимания на все это. Она неслась, словно буря, подгоняемая только одной мыслью – спасти Гуса от костра. Словно во сне, она прибежала на Соборную площадь, где толпился народ в ожидании новостей о процессе против Яна Гуса.

Епископский дворец, где расположился Папа Иоанн, освещался сотней факелов. Мощное здание охраняли две дюжины охранников-швейцарцев в форме с желтыми, красными и синими полосками. Фронтон, обращенный к Соборной площади, патрулировали отряды по четыре человека. Охранники были вооружены блестящими алебардами, которые они выпячивали навстречу тем, кто осмеливался приблизиться.

Афра бесстрашно пошла к входу, ее не пугали ни колющее оружие алебардщиков, ни крики солдат «Смотри, куда идешь!». Ее самоуверенное поведение возымело должный эффект.

Нужно было признать, что Афра была одета красиво, более того, богато. Но то, что командир охранников принял ее за одну из тех продажных девок, которые входили и выходили из дворца его святейшества каждый вечер, очень сильно задело ее. В любом случае, командир не задал ни единого вопроса, он даже не спросил ее имени и, подмигнув так, что Афра уверилась в своих подозрениях, проводил ее в комнату на верхнем этаже, где уже находились около дюжины красоток, в основном итальянского происхождения.

Хотя девки, вплоть до двух лохматых банщиц низшего сорта, все были с гордой осанкой и безупречного поведения, Афра почувствовала себя в этом обществе неловко. Дамы более высокого уровня весело болтали о прибыльности работы во время Собора, которая обеспечит многим из них безбедное существование, так что им придется поработать всего год или два.

Банщицы, напротив, больше интересовались величиной половых органов клириков, причем, говорили они, прикрыв рты руками, его святейшество не очень одарен от природы. Если не знать, то можно нечаянно перепутать орган его святейшества с одной из многочисленных пиявок, которых понтифик носит по настоянию лейб-медиков в благословенном нижнем белье.

Представив себе такое, Афра покраснела и содрогнулась от отвращения. Остальные девки, сидевшие в узкой комнате под стенами, словно куры на насесте, всем своим видом выражали негодование или же притворялись, что не слышали непристойных речей банщиц. Каждая из присутствующих знала, что немалых усилий будет стоить предоставить себя обрюзгшему маленькому Папе, но перспектива из девки быть поднятой его святейшеством до уровня жертвы заставляла отбросить все сомнения. Да и девки папской курии – самые дорогие женщины в мире.

Но прежде чем обе банщицы успели выдать еще какие-нибудь неприятные вещи, в комнату вошел монсиньор Бартоломео, домоправитель Папы, молодой, высокий, стройный человек очень приятной внешности. У него были черные вьющиеся волосы до плеч и длинная сутана. Но впечатление изменилось в тот же самый миг, как он открыл рот. У Бартоломео был высокий фальцет, похожий на голос девицы на исповеди, услышав который, девки неодобрительно переглянулись.

– Laudetur Jesus Christus!– пропищал Бартоломео.

Затем он обернулся вокруг своей оси, указывая при этом пальцем на каждую из присутствующих, пока его выбор наконец не пал на пышную брюнетку с высокой грудью и крохотную, похожую на фею девушку с распущенными русыми волосами. Остальные, очевидно, расстроились.

– Монсеньор, на два слова! – Афра вскочила и подбежала к домоправителю.

Тот решительным жестом отстранил ее.

–  Cede, cede! [29]29
  Cede, cede! – Изыди, изыди! (лат.) (Примеч. авт.)


[Закрыть]– крикнул он на латыни, как экзорцист. – Ты что, не видишь, что я уже принял решение по поводу сегодняшней ночи?

Афра не удивилась бы, если бы монсеньор вынул из-за пазухи крест и замахал им на нее.

– Я не собираюсь проводить с Папой ночь! – крикнула Афра, к ужасу девок.

Бартоломео удивленно остановился:

– Тогда зачем же ты здесь, шлюха?

– Мне нужно поговорить с Папой, монсеньор!

– Поговорить? – проскрипел домоправитель. – Как ты думаешь, девка, зачем ты нужна?

– Я знаю, монсеньор. Но я вовсе не девка, как вы, должно быть, думаете.

– Нет, ты порядочная женщина! Все так говорят. Мое решение окончательно. Ты не годишься для благословенной постели его святейшества, поверь мне, я уж знаю Бальдассаре Косса. [30]30
  Косса – мирское имя Папы. (Примеч. авт.)


[Закрыть]

Афра разъярилась и закричала:

– Черт побери! Мне нужно поговорить с этим Косса. Речь пойдет не обо мне, а о нем, Папе Римском, и богатстве Церкви. Скажите своему господину, что речь идет о CONSTITUTUM CONSTANTINI!

– CONSTITUTUM CONSTANTINI? – Бартоломео в задумчивости остановился. Потом недоверчиво взглянул на Афру. Он не знал, что и думать об этой женщине. Уже сам факт, что женщина, которую он еще несколько минут назад считал уличной девкой, знала о CONSTITUTUM CONSTANTINI, поверг его в состояние крайнего удивления.

Кивнув головой, монсеньор Бартоломео велел шлюхам покинуть комнату. Прежде чем вынести свои пышные тела в коридор, обе банщицы негромко, но все же довольно слышно выругались. Девки, которым отказали, громко причитали. И только избранные последовали за домоправителем с просветленными взглядами.

– Подождите здесь, – проскрипел монсеньор, обращаясь к Афре.

Афра сомневалась, исполнят ли ее просьбу поговорить с Папой, удастся ли ее спонтанно придуманный план. Те слухи, которые ходили об этом самом Бальдассаре Косса, не способствовали большим надеждам. Все знали, что он пойдет по трупам.

Афра глядела на Соборную площадь, и сердце ее часто-часто билось. Мысленно она была очень далеко, когда вдруг услышала позади себя голос:

– Так это вы та самая загадочная девушка?

Афра обернулась.

То, что она увидела, никоим образом не соответствовало серьезности ситуации: перед ней стоял невысокий полный мужчина с красным лицом. На нем был стихарь с тончайшими кружевами на подоле и рукавах, а на ногах у него были узкие панталоны. Нагрудный панцирь, который Папа носил под стихарем для защиты от возможных нападений, придавал его облику что-то неестественное. Монсеньор, стоявший в нескольких шагах позади Папы, был выше его на добрых две головы. Под мышкой он нес тиару своего господина. В этой парочке было что-то невероятное, театральное.

Афра с детства знала, что при встрече с епископом в знак приветствия нужно поцеловать его кольцо. С Папой, подумала она, должно быть, точно так же. Так что она сделала шаг навстречу и стала ждать, когда он протянет руку, но напрасно. Вместо этого монсеньор сделал знак рукой и указал на пол. Афра не поняла, что он имел в виду.

Наконец домоправитель нагнулся, снял с ноги его святейшества туфлю и подал Афре для поцелуя.

После того как церемония успешно завершилась, Афра неуверенно начала:

– Господин Папа, я обычная женщина, из простонародья, но благодаря обстоятельствам, которые я не стану описывать, я оказалась владелицей документа, который очень важен для вас.

– Откуда ты это знаешь? – довольно грубо перебил ее Папа.

– Потому что ваши люди и те, кому вы поручили это, преследуют меня уже несколько лет. Им нужен только пергамент. Это письмо, в котором монах из монастыря Монтекассино признается, что подделал CONSTITUTUM CONSTANTINI по поручению Папы Адриана II.

– Ну и что? Что все это значит?

– Мне не нужно объяснять это вам, господин. Я знаю о размере суммы, которую вы предложили отступникам. И еще я знаю, что они собирались выпросить у вас еще больше денег – если бы им удалось завладеть этим страшным документом.

– Посмотрите на эту девушку, – сказал понтифик, обращаясь к домоправителю. – Ее нужно схватить и тщательно допросить. Как вы думаете, Бартоломео?

Монсеньор послушно кивнул, словно какой-то трактирщик.

– Вы, конечно, можете это сделать, – ответила Афра. – Вы можете даже сжечь меня на костре как ведьму. Но знайте, что пергамент появится в другом месте, там, где вы этого не ожидаете, и вы окажетесь в ловушке.

Афра сама удивилась собственному внезапно проявившемуся хладнокровию.

– Девушка, да вы просто дьявол! – воскликнул понтифик со смесью отвращения и удивления. – И сколько же вы хотите – при условии что вы действительно можете предоставить документ? Тысячу золотых дукатов? Две тысячи?

Папа Иоанн вдруг показался Афре очень неуверенным и еще ниже, чем он был на самом деле.

– Денег не нужно, – холодно ответила она.

– Не нужно денег? Что это значит?

– Я требую у вас жизнь Яна Гуса. Не больше и не меньше.

Понтифик беспомощно посмотрел на монсеньора.

– Жизнь еретика? Obliviscite! [31]31
  Obliviscite – Забудьте! (лат.) (Примеч. авт.)


[Закрыть]Я сделаю вас аббатисой, подарю вам леса, где деревьев больше, чем христианских душ. Я сделаю вас самой богатой женщиной во всем мире!

Афра самоуверенно покачала головой.

– Я дам вам плату сто раз по сто индульгенций, нацарапанных богобоязненными монахами, и сверх того, ткань от пеленок Иисуса в качестве реликвии.

– Жизнь Гуса!

Папа Иоанн бросил на своего домоправителя полный ярости взгляд.

– Эта девушка – крепкий орешек! Вы не находите?

– Конечно, ваше святейшество, крепкий орешек! Вам нужно надеть вашу тиару. Холодает. А вы разгорячены.

Понтифик оттолкнул монсеньора:

–  Nonsens!

Должно быть, Бальдассаре Косса изучал латынь у третьеклассного магистра. В университете он, впрочем, не учился. Потому что в то время, когда приличные клирики посвящали себя теологии, Косса занимался пиратством. Но с тех пор как он нечестным образом получил папскую тиару, он отвратительно и часто – miserable ut crebro– сыпал латинскими выражениями.

– Девушка, – начал он едва ли не умоляюще, – не в моей власти освободить Яна Гуса, богемца. Ему уже вынесен справедливый приговор, а за ересь у нас казнят на костре. Да упокоит Господь его грешную душу, – и первосвященник сложил руки в молитвенном жесте. – А что касается вашего пергамента, девушка, то он стоит меньше, чем вы предполагаете.

– Он свидетельствует о том, что кайзер Константин никогда ничего не дарил. Что вы и ваша Церковь присвоили себе все приходы, наследное право и земли.

– Во имя святой Троицы! – Понтифик воздел руки к небу. – Разве Господь не создал небо и землю, как это сказано в Библии? Если это так и если я, Папа Иоанн, являюсь наместником Бога на земле, то это все и так мое! Но я хочу быть великодушным. Жадность не относится к христианским добродетелям. Скажем, две с половиной тысячи золотых дукатов!

– Жизнь Яна Гуса! – настаивала Афра.

– Вас послал сам дьявол, девушка! – Лицо Коссы покраснело еще больше, шея еще сильнее вздулась, он дышал часто и, казалось, был очень взволнован.

– Ну хорошо, – сказал он наконец, не глядя Афре в лицо, – мне нужно поговорить с кардиналами.

– Пергамент взамен жизни Яна Гуса!

– Да будет так. Пергамент взамен жизни Гуса. Завтра перед оглашением приговора в соборе к вам придут епископ Конкордии и кардинал-епископ фон Остия. Если вы передадите им в церкви документ, то приговор Гуса будет положительным. Да поможет мне Бог!

– Меня зовут Афра, и я живу у мастера Пфефферхарта в Рыбном переулке.

– Я знаю, девушка, я знаю, – хитро улыбнулся Папа.

Сильный ветер принес темные тучи, в городе хлестал дождь. Казалось, все предвещает беду. Люди испуганно глядели в небо. Около одиннадцати в соборе должен был быть вынесен приговор Яну Гусу. Но зеваки и любители сенсаций начали стекаться к порталу собора уже в семь часов.

Кардинал де Броджни фон Остия, который должен был председательствовать в последний день процесса, и епископ Конкордии, которому предстояло огласить приговор Яну Гусу, одновременно, надев стихари и огненно-красные сутаны, отправились в Рыбный переулок. Ученые и делегаты из всех стран христианского Запада, которые были приглашены, чтобы стать свидетелями оглашения приговора, удивленно переглянулись, когда оба сановника в сопровождении шести вооруженных охранников направились в противоположную от собора сторону и наконец исчезли в доме мастера Пфефферхарта.

После бессонной ночи Афра приняла обоих епископов и домоправителя не в лучшем расположении духа. За всю ночь она не сомкнула глаз, все думала и думала о том, увенчается ли ее предприятие успехом. Она не раз меняла свои планы, потом все-таки решала их придерживаться. В конце концов Афра пришла к выводу, что передать пергамент – единственная возможность для Гуса избежать костра.

Ей самой пергамент совершенно не принес счастья. Он сделал ее добычей. Из-за него возникло недоверие к мужчине, которого она любила всем сердцем, пергамент разрушил их любовь. И не раз из-за него Афра оказывалась на грани гибели. Ни за какие деньги мира она не хотела жить так дальше! Как она проклинала этот пергамент!

Два дня Афра все время носила ненавистный документ с собой. И сейчас он был у нее в лифе, чтобы было легче достать, когда за ним придут.

– Во имя Всевышнего, – театрально начал домоправитель и, словно пророк, воздел руки к небу. – Покажите нам его! Мы торопимся.

Как обычно, когда того требовала ситуация, Афра вела себя наигранно спокойно, хотя сердце у нее ушло в пятки.

– Кто вы? – спросила она, обращаясь к первому.

– Кардинал-епископ де Броджни фон Остия.

– А вы?

– Епископ Конкордии. – Старик лениво протянул Афре руку, но девушка не отреагировала.

Вместо этого она подошла к маленькому столику у окна, на котором лежала Библия в переплете из коричневой кожи, и сказала:

– Поклянитесь, все трое, всеми святыми и Господом милосердным, держа левую руку на книге, что ваш приговор поможет Яну Гусу избежать казни на костре.

Все трое закатили глаза, а де Броджни, огромный мужчина, голова которого терялась между его же плеч, взволнованно воскликнул:

– Девушка, не нужно давать нам указаний! Итак, отдайте пергамент, и дело в шляпе.

– О нет, господин кардинал-епископ! – так же взволнованно воскликнула Афра. – Вы не понимаете ситуации и переоцениваете свои возможности. Вы пришли просить, а не я. Я диктую условия!

Домоправитель, хорошо помнивший поведение Афры прошлым вечером, подал Броджни знак держать себя в руках и сказал:

– Конечно, мы готовы принести священную клятву на Библии именем Господа милосердного и всех святых, чтобы удовлетворить ваши требования.

Тут монсеньор Бартоломео положил руку на Библию и поклялся, что сделает все, чтобы уберечь Гуса от костра. Де Броджни и епископ Конкордии последовали его примеру.

Афра расстегнула лиф и вынула пергамент. Мужчины удивленно переглянулись.

Осторожно, ведь ему было известно о значении документа, кардинал-епископ взял его и развернул. Казалось, он не знал ничего наверняка, потому что, увидев, что пергамент пуст, он побледнел как полотно и хотел броситься на Афру, когда домоправитель подошел к нему и указал на колбу, стоявшую на столе и никем не замеченную.

Монсеньор открыл ее, намочил палец прозрачной жидкостью и капнул на казавшийся чистым лист. Через несколько мгновений на пятне, образовавшемся на пергаменте, сначала будто бы робко, потом все четче и четче стало проступать слово.

–  Falsum, [32]32
  Falsum – подделка (лат.). (Примеч. авт.)


[Закрыть]– негромко прочел де Броджни. Бросив на Афру удивленный взгляд, он быстро сотворил крестное знамение. Епископ Конкордии, казалось, не понял, что только что произошло у него на глазах, и только недоуменно покачал головой.

Наконец домоправитель сложил пергамент и спрятал его в складках сутаны. Потом взял пробирку.

– Пойдемте, ваши преосвященства, – сказал он, обращаясь к епископам, – пора.

Ни один больше не удостоил Афру взглядом.

Около полудня вернулся чрезвычайный посланник Пьетро де Тортоза, слушавший оглашение приговора, на которое он был приглашен в качестве представителя короля Неаполя. Посланник выглядел удрученным.

Думая, что он все еще находится под влиянием алкоголя, выпитого вчера, Афра хотела пройти мимо него на лестнице и тут увидела исполненный ярости взгляд. Она решила осведомиться о причинах столь плохого настроения.

– Они вынесли ему смертный приговор, – выдавил из себя Пьетро де Тортоза.

– О ком вы говорите?

– Ян Гус, честный богемец, был осужден на смерть на костре.

– Но это невозможно! Вы, наверно, ошиблись. Гуса должны объявить невиновным! Я уверена в этом.

Посланник невольно покачал головой.

– Добрая женщина, я своими глазами видел и собственными ушами слышал, как епископ Конкордии в присутствии короля Сигизмунда прочел приговор и закончил его такими словами: «Мы предаем твою душу дьяволу. Бренное тело сжечь немедленно». Думаете, мне это померещилось?

– Но этого не может быть! – в ужасе пролепетала Афра. – У меня есть обещание Папы и клятвы трех высоких сановников!

Пьетро де Тортоза, который ничего не понял из того, что она сказала, схватил Афру за запястье и вытащил из дома на улицу. Он показал пальцем на север, где в небо поднимался черный дым.

– Да смилостивится Господь над его несчастной душой! – сказал он. Впервые чрезвычайный посланник как-то показал, что он – человек набожный.

По лицу Афры заструились слезы, слезы бессильной ярости. Она не могла собраться с мыслями. Ярость погнала ее по направлению к Соборной площади. Словно сквозь пелену, Афра видела город и его жителей, ходивших по узким улочкам. Задыхаясь, она прибежала к дворцу епископа, перед которым бушевала взволнованная толпа.

Работая локтями, Афра пробиралась сквозь толпу. Люди громко кричали:

– Предатель!

Или:

– Не Гус должен гореть на костре, а ты!

– Пропустите меня, мне нужно к Папе! – закричала Афра, обращаясь к алербардщикам, преградившим ей дорогу. Охранник узнал ее и засмеялся:

– Вы опоздали, девушка. Сегодня не… – Он сделал недвусмысленный жест. – Но ведь в городе еще достаточно кардиналов и монсеньоров.

Афра пропустила непристойное замечание мимо ушей.

– Что значит «я опоздала»?

– То и значит, что его святейшество покинул Констанцу через Кройцлингские ворота, пока в соборе читали приговор Гусу. Он переоделся в охранника. Вероятно, он едет в Шаффхаузен, к своему стороннику герцогу Фридриху Австрийскому. Больше я ничего не знаю. Ни зачем, ни почему.

Афра смотрела на охранника так, словно ее превратили в камень. Она больше не знала, что и думать. Вдруг она выпалила:

– Они поклялись Всевышним, что этого не произойдет. Господи Всевышний, почему Ты допустил это?

Стоявшие вокруг, ставшие невольными свидетелями, не могли понять, что значат эти странные слова молодой женщины. Слишком много в городе появилось чудаков с началом Собора. Не стоило даже обращать на них внимания.

Повесив голову, расстроившись и растеряв остатки мужества, Афра вернулась в дом в Рыбном переулке. Она не знала, что делать дальше. Когда Афра поднималась по ступеням лестницы в свою комнату, ей показалось, что она видит призрака, вызванного ее желанием.

На ступенях сидел Ульрих фон Энзинген и ждал, уронив голову на руки. Он молчал, молчал даже тогда, когда их лица оказались так близко, что в слабом свете он увидел ее заплаканные глаза. Он нерешительно взял ее за руку, боясь, что Афра убежит от него.

Но ничего подобного не случилось. Напротив. Афра вцепилась в протянутую руку. Она схватилась за Ульриха, как утопающий за соломинку. И они оба долго молчали.

– Все позади, – прошептала Афра, – наконец-то все позади.

Ульрих не понял, что она имела в виду. Он мог только догадываться, но спросить не решился. Не теперь.

Ульрих растерянно обнял Афру. Нежность, с которой она ответила на объятие, обнадежила его.

– Архиепископ Миланский поручил мне закончить строительство собора. Я обещал. Завтра я должен выезжать. Ты поедешь со мной? В качестве моей жены?

Афра долго смотрела на Ульриха. Потом молча кивнула.

В то же время карета, запряженная шестеркой лошадей, которую герцог Фридрих выслал навстречу Папе, неслась по правому берегу Рейна по направлению к Шаффхаузену. Кучеру, сидевшему на козлах, было поручено загнать последнюю из лошадей и как можно быстрее доставить Папу Иоанна и его домоправителя в Шаффхаузен. Там его святейшество будет, хотя бы первое время, в безопасности. Потому что коллегиум кардиналов решил отстранить его от должности.

Герцог специально выбрал карету без всяких украшений с темным линялым тентом. Никто в деревнях, мимо которых они проезжали, не должен был заподозрить, что в повозке едет сам Папа Иоанн. В едва державшейся карете было очень неудобно. Не было даже окошка, открывавшего вид на дорогу впереди, через которое Папа или его домоправитель могли бы попросить кучера ехать помедленнее. Его святейшество мучила тошнота, и он был до смерти напуган.

Одной рукой Папа вцепился в грубую жесткую скамью – он не мог вспомнить, когда его святейшая задница испытывала такие мучения в последний раз, – а в другой, словно трофей, держал пергамент. Бартоломео был занят тем, что пытался разжечь огонь при помощи лучинки для зажигания трубки.

Незадолго до побега монсеньор проявил написанное на пергаменте и прочел текст своему господину. Бледность, проступившая при этом на лице Иоанна, не сходила с него до сих пор. Хотя в глазах его горел огонь триумфа, руки и ноги все еще дрожали.

– Ну давайте же наконец, вы, чертов слуга своего господина! – нетерпеливо ругался Папа.

Но у домоправителя, неумелого в таких простых вещах, как разжигание огня, это никак не получалось – лучина не хотела выдавать ни единой искры.

Вспомнив свое пиратское прошлое, Папа Иоанн решил попробовать по-своему. И правда: вдруг на лучине заплясало пламя. Сначала неуверенно, потом оно становилось все больше, раздуваемое попутным ветром, и наконец лучина запылала, словно факел.

Папа Иоанн протянул ее своему домоправителю, развернул пергамент и поднес его к огню.

– Черт, не горит! – нетерпеливо воскликнул он.

– Наберитесь терпения, ваше святейшество. Души бедных грешников тоже сначала тлеют, только потом огонь начинает очищать их.

– Nonsens!– прошипел Иоанн.

И вдруг случилось непонятное: из пергамента вырвался огонек пламени и, словно грибок, перепрыгнул на сиденье кареты, и она загорелась.

Когда кучер заметил это пламя, тушить было уже поздно. Остановить горящую повозку не удалось. Кучер спрыгнул. За ним последовал монсеньор, за ними – Папа Иоанн. Лошади неслись дальше по дороге на Шаффхаузен так быстро, словно за ними гнался дьявол.

На четвереньках Папа Иоанн вполз вверх по склону неподалеку от дороги. С трудом поднялся и глубоко вдохнул. В опаленном кулаке правой руки он сжимал горсть черного пепла.