Текст книги "Джинн в плену Эхнатона"

Автор книги: Филипп Керр

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 18 страниц)

Глава 24
В вазе герцогини Портленд

Джон настроился на долгую ночь внутри вазы. А сестра только замедляла и без того медленный ход времени. Не успели они очутиться в вазе, как она смастерила себе розовый стульчик, уселась, вынула из рюкзака, предназначенного для воровских причиндалов, «Новый Оксфордский сборник английской поэзии» и принялась читать стихи.

– Как ты можешь сейчас читать? – возмутился Джон, метавшийся в вазе, точно тигр в клетке. – С Нимродом стряслась такая беда!

– Я как раз стараюсь не думать о том, что с ним стряслось. Иначе заплачу. Что, по-твоему, лучше?

– Ладно, читай, – уступил Джон. – Я и сам не прочь отвлечься. Читай вслух.

И Филиппа прочитала первую строфу из стихотворения Джона Китса, посвященного Портлендской вазе:

 
– О строгая весталка тишины,
Питомица медлительных времен.
Молчунья, на которой старины
Красноречивый след запечатлен.
О чем по кругу ты ведешь рассказ?
То смертных силуэты иль богов?
Темпейский дол или Аркадский луг?
Откуда этот яростный экстаз?
Что за погоня, девственный испуг?
Флейт и тимпанов отдаленный зов? [3]3
  Перевод Г. Кружкова.


[Закрыть]
 

– Придет же в голову! Написать стих о какой-то дурацкой старой вазе! – прервал ее Джон. – Этот твой Ките, наверно, написал бы что-то совсем другое, если бы сам просидел здесь целую ночь.

– Я не уверена, что нам придется сидеть так долго, – сказала Филиппа, но Джон ее явно не понял. – То есть ты прав, целую ночь, но мы этого не почувствуем. Мы ведь ввинтились сюда против часовой стрелки, верно? Значит, снаружи время потечет быстрее, чем внутри.

– Ну да! Посидим минут десять – пятнадцать, а снаружи уже будет утро. – Джон взглянул на часы. – Значит, нам скоро уже вылезать.

– Хорошо бы нам не разминуться с мистером Джалобином, – сказала Филиппа. – А то он придет за нашей бутылкой из-под кока-колы, а его в зал с мумиями не пускают. Представляешь, как он разволнуется?

– Ну, будет еще хуже, если его туда пустят, он заберет бутылку, принесет домой и обнаружит, что нас там нет.

Близнецы прижались ушами к стеклянной стенке, поскольку ваза герцогини Портленд сделана именно из стекла, и стали вслушиваться: не доносятся ли из музейного зала какие-нибудь звуки.

– По-моему, тихо, – сказал Джон.

– Тсс, послушаем еще. Люди всегда ведут себя в музее очень тихо. А если шумят, их могут даже выставить вон.

Прошла еще минута. Тишина.

– Давай все-таки рискнем, – сказал Джон и взял сестру за руку. – Готова?

– Готова.

Высота знаменитой вазы всего двадцать пять сантиметров. На ее темно-синем стекле кое-где виднеются изображения мифологических персонажей, сделанные уже из белого стекла: Посейдон, Афродита и, видимо, Парис, троянский царевич и военачальник. Благодаря этим фигурам от вазы веет чем-то мистическим. Так и кажется, что змея, которую держит Афродита, вот-вот начнет расти и съест Купидончика, который парит над головой богини. Так, во всяком случае, думал студент художественного колледжа, который делал наброски этой вазы к следующему занятию.

Сначала ему показалось, что дым, выбивающийся из вазы, – оптический обман или вообще игра его воображения, воспаленного от накопившегося недосыпа, поскольку он уже несколько ночей подряд доделывал заказной портрет. Что ж, Ван Гог, как известно, от переутомления тронулся умом, так что если и ему, бедному студенту, уготована такая же участь, то он хотя бы окажется в приличной компании.

Он отложил карандаш и альбом, снял очки, протер глаза… Дым к этому времени уже стлался по полу и походил вовсе не на дым, а на эктоплазму, ту самую, из которой, по мнению некоторых специалистов, состоят призраки. Студент инстинктивно попятился, стремясь удалиться от скрытой в густом дыму вазы. Он собрался было выбежать вон из зала и поднять тревогу, как вдруг дым необычайно быстро рассеялся и перед ним оказались двое детей лет по двенадцати, одетых во все черное и с раскрашенными сажей лицами – ну просто классические маленькие грабители.

– Отвлеки его, а я пока заберу сосуд с Нимродом, – сказал Джон сестре, почти не размыкая губ.

Филиппа премило улыбнулась студенту, взяла в руки его альбом и принялась рассматривать на-бросок.

– Неплохо, – благожелательно произнесла она. – Наверно, нарисовать такую вещь очень непросто.

Студент отобрал у нее альбом.

– На самом деле плохо. Просто я бездарность. Будь я талантлив, все было бы по-другому. Как же мне хочется стать талантливым…

– Ой, что-то мне так странно. И холодно, – сказала Филиппа и села на пол. Ощущение было знакомым. У нее точно так же подкосились ноги, когда дома, в Нью-Йорке, миссис Трамп захотела выиграть в лотерею.

– Тебе плохо? – вскинулся студент. – Принести воды?

– Нет, спасибо. Скоро пройдет.

Подошедший Джон помог ей встать. Рюкзак его оттягивала увесистая поклажа – там явно находилась канопа. Перехватив вопросительный взгляд Филиппы, он кивнул.

– Все уже нормально. – Филиппа снова улыбнулась студенту. – Мистер…?

– Фингер, – сказал студент. – Фредерик Фингер.

Филиппа снова протянула руку к альбому, снова взглянула на рисунок… Да, он сказал правду. Таланта явно маловато. Но отныне все будет иначе. Уж это она гарантирует.

– Что ж, нам пора, – сказала она. – А вы, мистер Фингер, заблуждаетесь. У вас есть талант. Большой талант. Вы просто его пока не распознали. Послушайтесь моего совета, поищите его завтра. Вы даже сами удивитесь, какой скачок произойдет в вашем творчестве.

– Пошли отсюда, – прошипел Джон. А когда они покинули зал и стали спускаться по лестнице спросил: – Ты что, исполнила его желание?

– Сам же просил его отвлечь! Именно этим я и занималась.

– По-моему, он полоумный. Зачем ему понадобилось рисовать эту старую вазу?

– Он художник. Художники часто рисуют разные предметы.

Через несколько минут они уже выбрались из музея и, остановившись возле газетного киоска, принялись ловить такси. В этот момент они и заметили крупный заголовок на первой странице газеты «Дейли телеграф»: «70 египтян ворвались в Британский музей». Статью сопровождала фотография, запечатлевшая нескольких лысых жрецов-джинн, залезающих в полицейский фургон. Филиппа тут же купила газету и принялась читать вслух:

– «Во вторник ночью ровно семьдесят человек в одежде древнеегипетских священнослужителей оказались под арестом после того, как в полицию поступил сигнал из Британского музея о том, что неизвестные проникли в зал мумий. Пока неясно, почему эти бритые наголо люди, одетые как жрецы и почти не говорящие по-английски, оказались в Египетских галереях. Возможно, они пришли в знак протеста против демонстрации мумифицированных трупов своих соотечественников, некоторым из которых по нескольку тысяч лет. Мумии были извлечены из усыпальниц, где они покоились долгие века, в начале предыдущего столетия Сотрудник Британского музея, отвечающий за связи с общественностью, подтвердил, что в результате вторжения несколько мелких экспонатов оказались повреждены и несколько исчезли. Адвокат арестованных, которые определенно являются выходцами с Ближнего Востока, хотя личности их пока не установлены, заявил нашему корреспонденту, что, возможно, его клиенты хотят получить в Великобритании политическое убежище. В среду, выступая в Палате общин, премьер-министр сказал, что, если выяснится, что арестованные попали в страну нелегальным путем, они обязательно будут высланы. В последние годы было развернуто несколько кампаний, призывающих достойно похоронить мумии, хранящиеся в Британском музее. Миссис Дейдра Фрикин-Хамфри-Манкастер из влиятельной общественной группы «Мамы для мумий» заявила: «Сегодняшний инцидент наглядно демонстрирует, какой позор творится в Британском музее уже многие десятилетия. Каждый, вне зависимости от того, как давно он умер, имеет право быть с почестями предан земле».

– Я, кстати, с этим согласна, – добавила Филиппа. – Нам давно пора научиться уважать чужие культурные традиции.

– Нам давно пора быть дома! – воскликнул Джон, выхватив у нее «Дейли телеграф». – Только посмотри, газета-то за четверг! Мы просидели в этой вазе тридцать шесть часов!

– Не может быть! – ахнула Филиппа. – Джалобин, наверно, очень беспокоится.

Поймав такси, они быстро оказались в Кенсингтоне, где их ждали встревоженные Джалобин и господин Ракшас.

– Ну, я вам скажу, заставили вы меня поволноваться! – возмущенно сказал Джалобин. – Вчера к Египетским галереям и подступиться было нельзя, повсюду одна полиция. А сегодня утром, когда я туда все-таки проник, не нашел никого и ничего, даже бутылки из-под «кока-колы». А где Нимрод?

– Это долгая история, – начал Джон и рассказал враз посерьезневшим друзьям все, с начала до конца. Закончил он тем, что Нимрод сидит сейчас в канопе, в компании джинн, вселившегося в призрак Эхнатона, и что они очень надеются на господина Ракшаса, который наверняка придумает, как его оттуда вызволить. Старый джинн внимательно выслушал близнецов, рассмотрел канопу с Нимродом и призраком Эхнатона со всех сторон и печально покачал головой.

– Понятно одно, – сказал господин Ракшас. – Крышку ни в коем случае снимать нельзя, иначе Эхнатон снова окажется на свободе. – Он обреченно вздохнул. – Бедный Нимрод.

– Но Нимрод хотя бы сможет устроить себе там комфортную жизнь? – спросил Джон.

– Он не рискнет использовать джинн-силу, – отозвался господин Ракшас. – Чтобы ею не мог воспользоваться Эхнатон.

– И так что же нам делать? – спросила Филиппа.

– Пока я ломаю голову, но ответа не нахожу, – признался старый джинн. – Как съесть яйцо, не повредив скорлупу? Сразу вспоминаются двенадцать подвигов, которые Геракл совершил по заданию царя Эврисфея. Заодно вспоминается и загадка Сфинкса. Иными словами, головоломка.

– Это и без того понятно. – Джон с трудом сдерживал свое нетерпение. – Вопрос – как ее решить?

– Не знаю, – честно сказал господин Ракшас – Никогда прежде не сталкивался с подобной проблемой, ни разу в жизни, а ведь я – джинн преклонных лет.

– Решение наверняка существует, – настаивал Джон. – Ведь Геракл смог совершить свои подвиги, а Эдип разгадал загадку Сфинкса. Неужели мы, все вместе, не в состоянии найти выход?

Господин Ракшас мягко кивнул:

– Ваши юные умы куда гибче и живей моего усталого. Оно, конечно, верно, старая трубка дает дым послаще, зато новую запалить легче. Надеюсь, вы что-нибудь надумаете. Сам же я, признаюсь, ничего путного предложить не могу.

– Пойду приготовлю кофе, – сказал Джалобин, который терпеть не мог напрягать мозги, когда по телевизору показывают крикет.

Филиппа постучала костяшками пальцев по виску, словно пыталась извлечь какую-нибудь полезную мысль из самых невостребованных, глубинных участков мозга.

Кажется, удалось!

– Когда мы сидели в бутылке из-под кока-колы… – произнесла она не сразу, поскольку полезная мысль довольно долго добиралась до ее языка, обретая по ходу движения словесную оболочку, – Нимрод что-то говорил про Иблиса… Что джинн похожи на ящериц… что на холоде их горячая кровь течет совсем медленно…

– Ну помню, – выжидающе протянул Джон.

– А помнишь, что в Каире он положил бутылку с Иблисом в морозильник, чтобы он был такой… полусонный… Вот я и подумала: что, если отвезти этот сосуд в какое-нибудь по-настоящему холодное место? И Нимрод, и Эхнатон замрут там, как ящерицы, оцепенеют от холода, мы откроем сосуд, влезем туда сами и вытащим Нимрода. А потом, пока Эхнатон не очнулся, – раз! – и закроем сосуд обратно?

– Но, попав внутрь, вы и сами окоченеете, – возразил господин Ракшас. – Ваша джинн-сила значительно ослабеет.

– Наденем такие костюмы, в каких выходят в открытый космос! – Джону явно понравился план сестры. – В космосе температура – абсолютный ноль, а в костюмчиках тепло и уютно. Так что холод в канопе нам будем нипочем.

– Это ты здорово придумал, – поддержала его Филиппа. – Так, теперь надо понять, куда ехать.

– Может, на Северный полюс? – предложил Джон – Заодно, если уж Эхнатон вырвется на свободу. Он там никому особенного вреда не причинит. И ничего не попортит.

– Я всегда мечтала попасть на Северный полюс! – воскликнула Филиппа.

– Я тоже, – сказал Джон. – Главное, чтобы Нимрод продержался, пока мы будем туда добираться.

Глава 25
Самое холодное место на Земле

На первом этапе путешествия к Северному полюсу близнецам предстояло добраться до Москвы. Они полетели туда в сопровождении Джалобина и с лампой, в которой находился господин Ракшас. Как только они приземлились, российский таможенник с каменным лицом заставил близнецов предъявить содержимое рюкзаков. Осмотрев канопу с Нимродом и Эхнатоном, он потребовал, чтобы с нее сняли крышку.

– Все пропало, – пробормотал Джалобин и отвернулся. Он не хотел быть свидетелем того ужаса, который мог вот-вот произойти в аэропорту.

Филиппа не рискнула применить джинн-силу к самому сосуду, но с таможенником надо было что-то делать. Она быстро, скороговоркой, сказала свое длиннющее слово-фокус.

– Открывайте, – повторил таможенник.

Филиппа попятилась и брезгливо указала пальцем на голову офицера. Сдернув фуражку, таможенник увидел, что она, как, впрочем, и весь московский аэропорт Шереметьево, кишит огромными тараканами. Крякнув от отвращения, офицер бросил фуражку на пол. За это время Филиппа успела снова произнести слово-фокус и создать точную копию канопы, а оригинал сунула обратно в рюкзак. Когда таможенник пришел в себя, она с готовностью сняла с сосуда крышку в виде головы бабуина. Внутри оказался точно такой же сосуд, только поменьше. С него тоже сняли крышку – там был еще один сосуд, потом другой, третий… Скоро весь стол таможенника оказался заставлен дюжиной сосудов и крышек разного размера – что-то вроде русской матрешки. Утомившись бесплодным досмотром и обнаружив у себя на шее еще одного таракана, таможенник нетерпеливо махнул рукой: проходите.

– Я, черт подери, подумал, что наша песенка спета, – сказал Джалобин, когда Филиппа, собрав вазу-матрешку, застегнула рюкзак. – Ну, думаю, все, куковать нам в сибирских лагерях до конца дней своих.

– Здорово сработано, Фил, – восхитился Джон. – С тараканами – это просто озарение! Как тебе только в голову пришло?

– Да что тут думать-то? – Филиппа кивнула на столик кафетерия, где несколько тараканов лениво ползали по неубранной тарелке с недоеденным куском торта. – Их тут тьма-тьмущая. Я и решила, что таможенник не посчитает тараканов чем-то необычным.

Хотя путешественникам пришлось провести в Шереметьево несколько часов в ожидании следующего, норильского рейса, в ресторан они пойти не рискнули – все-таки их смущало количество тараканов в этом аэропорту.

Из Норильска, самого крупного из российских городов, расположенных за Полярным кругом, они полетели на полуостров Таймыр, в Хатангу.

Из Хатанги – снова на север, за мыс Челюскин, который является самой северной точкой всей Евразии, на остров Средний. Там и заночевали.

На Среднем размещен взвод солдат, а еще тут живут несколько ученых-гляциологов, много тюленей и почти столько же белых медведей. Один из ученых рассказал Филиппе и Джону, что от медведей много неприятностей: по ночам они приходят рыться в мусорных баках и вообще чрезвычайно агрессивный народ.

С острова Средний на вертолете отправились на Ледовую базу, то есть приземлились на дрейфующую льдину меньше чем в семидесяти милях от Северного полюса. День здесь летом длился круглые сутки, а температура в любое время года не поднимается выше нуля. Достопримечательностей никаких, кругом только снег, незаметно переходящий в серовато-голубое небо, да яркие палатки, где им предстояло провести свою вторую ночь в России, да еще старый, видавший виды военный вертолет, которому на следующий день предстояло доставить путешественников на Северный полюс.

– Совершенно не понимаю, как меня сюда занесло, – ворчал Джалобин вечером, когда вся троица, дрожа от холода, мечтала, чтобы поскорее наступило утро. – Просто ума не приложу! Как я поддался, как согласился ехать в это забытое богом место? Я предпочел бы сейчас оказаться где угодно, только не здесь. А мне еще не нравился Египет! Да Египет – рай по сравнению с этой дырой. Хорошо господину Ракшасу, сидит себе в лампе и в ус не дует. Дом со всеми удобствами. Что до меня, то с меня довольно. Человеку такого возраста, с такими увечьями, не пристало тащиться на край света, чтобы угодить на обед к белому медведю. Я еще вчера глаз не сомкнул – все слушал, как они роются в мусорных баках. Буквально не сомкнул глаз!

Филиппа налила Джалобину чашку горячего кофе в надежде, что он перестанет жаловаться.

– Послушайте вы, оба, – продолжал дворецкий Нимрода, пощипывая бородку, которая отросла у него за два дня, проведенные в России. – Для чего вам тащиться на этот Северный полюс? По мне, так холод здесь вполне достаточный для ваших затей. Не думаю, что на полюсе будет холоднее. Вы ошибаетесь, если думаете, что полюс – это какое-то особенное место. Ну, указывает на него стрелка компаса, и что из этого? Абстрактное понятие этот ваш полюс. Там, хотите верьте, хотите нет, даже фотографировать нечего. Вот если бы у меня были в запасе три желания…

– Перестаньте, – сказал Джон. – Немедленно перестаньте!

– Но он не так уж неправ, – возразила Филиппа.

– Разумеется я прав. Послушайте, почему бы не вскрыть эту штуку здесь? Сегодня в полночь? Пока все спят. Солнце тут светит круглые сутки, будет все видно не хуже, чем днем.

– В самом деле, холода здесь хватает, – проговорила Филиппа. – И действительно лучше бы сделать все побыстрее. Ради Нимрода.

– Ну давай. – Джон, не теряя времени, извлек канопу из рюкзака Филиппы и встал.

– Куда ты собрался? – спросил Джалобин.

– Хочу вынести сосуд на холод, – ответил Джон. – Чтобы, когда мы снимем крышку, призрак Эхнатона был как следует заморожен. А вы пока скажите Володе, что у нас немного изменились планы.

Их гид, невысокий очкарик Володя, с редкими, словно беспорядочно выщипанными усиками и вечно грязными очками, естественно, опешил, когда Джалобин и Филиппа объявили ему, что раздумали лететь на полюс и географическая точка с нулевыми координатами как таковая их не интересует.

– А как же удостоверения? – спросил он. – Я же должен выдать вам подтверждающие документы полярных исследователей! Иначе никто не поверит, что вы здесь были.

– Подумаешь, точка на карте. – Филиппа поморщилась. – Нулевая широта, нулевая долгота… Что там такого особенного? Флаг хоть торчит в снегу?

– Но я не смогу вернуть вам деньги, – поспешно сказал Володя. – И не рассчитывайте.

– Не рассчитываем, – ответил Джон – не нужно нам ничего возвращать. Просто взрослый участник нашей экспедиции, мистер Джалобин, очень устал от тягот путешествия.

Володя пожал плечами:

– Проделать такой путь и повернуть назад в двух шагах от цели? Немного странно… Но в чем-то вы правы. Северный полюс находится в семидесяти милях отсюда, но лед и снег там точно такие же, как здесь. Никаких отличий. – Он постучал себе по лбу. – В сущности, полюс – это состояние души. Эх, была не была, дам я вам удостоверения, и дело с концом!

– Вот это широта души! – восхитился Джалобин. – Кстати, Володя, что у нас сегодня на ужин?

Володя расплылся в щербатой улыбке.

– Тюленья тушенка и мороженое. Вкусно правда?

– Опять? – простонал Джалобин. – Мы же ели этого дурацкого тюленя вчера вечером. Словно куски горячей резины жуешь.

– Резина! – снова просиял Володя. – Очень вкусно, да?

– Нет, не вкусно, – отрезал Джалобин. – А у вас нет мяса белого медведя?

– Белого медведя трудно убить. Зато белый медведь легко убивает охотника. Тюлень намного лучше. А лучше российского мороженого ничего в мире нет.

– Кому как, – проворчал Джалобин.

– Что вы хотите этим сказать? – Володя напрягся. – Вам не нравится российское мороженое? Всем известно, что оно лучшее в мире.

– Откуда он это взял? – продолжал возмущаться Джалобин, когда они вернулись в свою палатку. – Почему он решил, что русское мороженое – лучшее в мире? Он просто не пробовал итальянского. Вот оно действительно лучшее в мире. Я, конечно, и против английского мороженого ничего не имею. Да и американское как будто неплохое. Во всяком случае, в наше мороженое определенно кладут яйца, молоко и сахар. А в русском, по-моему, нет ничего, кроме льда.

– Ну какая вам разница? Пусть Володя верит, что оно лучшее, – сказала Филиппа.

– Но это неправда! – возразил Джалобин.

– И пускай неправда. Вам-то что? И вообще, когда нечего есть, обязательно надо верить, что твоя еда – лучшая в мире. Так ведь жить легче.

После ужина в большой палатке рядом с вертолетом Володя сел играть в карты с вертолетчицей, угрюмой женщиной по имени Анна. Зубы у нее были почти такие же гнилые, как у Володи, а еще у нее была пренеприятная привычка рыгать после каждого проигранного кона.

– Будь моя воля, я бы дал ей выиграть пару-тройку конов, – заметил Джалобин. – Думаю, нам бы намного легче дышалось.

– Что ж, попробуем, – кивнула Филиппа и пробормотала свое слово-фокус. Анне сразу улыбнулась удача, она выиграла четыре раза подряд, а воздух в палатке стал заметно свежее.

Через полчаса близнецы и Джалобин отправились к себе, в соседнюю палатку. Джалобин улегся спать Джон и Филиппа подождали еще немного и, убедившись, что русские отложили карты и тоже пошли спать, разбудили Джалобина и вызвали из лампы господина Ракшаса. Облаченный в красный костюм астронавта, с длинной белой бородой, да еще среди северных снегов, он был точь-в-точь как Санта-Клаус. Пока близнецы натягивали такие же костюмы, взрослые смотрели на бескрайнюю ледяную пустыню и зябко ежились. Студеный ветер колыхал полог палатки, а под ногами временами зловеще потрескивал лед.

– Жуткое место, – печально проговорил господин Ракшас.

– Совершенно согласен, – отозвался Джалобин, помогая Джону надеть рюкзак с теплым костюмом для Нимрода.

– Прошу прощения, а что это за пренеприятный запах? – спросил господин Ракшас.

– Тушеная тюленина, – ответил Джалобин. – Запах мерзкий, но, поверьте, это ничто в сравнении со вкусом.

– Пахнет мясом. – От отвращения морщинистый нос старика сморщился еще больше. – А я совершенно не ем мяса, категорически. Мне уже не по возрасту. Мясо – пища для молодых. Старикам вредно. Во-первых, не прожевать, во-вторых, не переварить. Кишки уже не те.

– Об этом мне судить трудно, – ответил Джалобин. – Но что касается тюленьего мяса, поверьте, вы ничего не потеряли. Еда отвратительная. И палатки паршивые. Про старое корыто под названием вертолет я вообще молчу. Единственное, что меня здесь радует, – это моя быстро растущая борода.

– Значит, пословица права: корове зимой молоко в рога ударяет, – изрек господин Ракшас.

Натянув на себя настоящие скафандры с опознавательными знаками NASA которые Джон купил в магазине «Харродз», близнецы вышли из палатки на мороз и пронизывающий ледяной ветер – и все им было нипочем. Тепло, как у печки.

– Маленький шаг человека – огромный шаг человечества! – Джон вспомнил известный лозунг покорителей космоса.

Затем, вынув сосуд из сугроба, где он лежал последние несколько часов для окончательного промерзания, Джон кивнул в морозную даль.

– Отойдем подальше от палаток, чтобы без свидетелей… – крикнул он своим спутникам, но голос из шлема был едва слышен. Зато Филиппа его слышала даже слишком хорошо, поскольку скафандры были оборудованы переговорными устройствами.

Джон ухватил канопу покрепче, чтобы она не выскользнула из толстых оранжевых скафандровых перчаток, и отошел от лагеря метров сто на север.

– Ладно, давайте здесь. Это место не хуже других. – Джон задрал голову вверх, и на стекло его шлема мягко опустились несколько огромных, величиной с блюдце, пушистых снежинок. Так, надвигается снегопад. Хорошо бы им успеть, пока не поднялся ветер и не принес настоящую пургу. Иначе все может очень осложниться. Джон поставил сосуд на снег и отошел на пару шагов.

Господин Ракшас опустился на колени возле канопы и взялся за голову бабуина.

– Я сниму крышку, когда вы начнете дематериализацию, – крикнул он близнецам, пытаясь перекричать все усиливавшийся ветер. – Если я заподозрю, что первым хочет вырваться Эхнатон, я немедленно положу крышку обратно. Договорились?

– А как вы узнаете, кто идет первым? – спросила Филиппа.

– Рыбак рыбака видит издалека. – Господин Ракшас улыбнулся. – Уж мне ли Нимрода не узнать.

В знак согласия Джон и Филиппа подняли большие пальцы, толстые и оранжевые. И взялись за руки.

– Когда будете возвращаться, не забудьте тоже взяться за руки и взять за руки Нимрода, – продолжал наставлять их старый джинн. – И ни в коем случае не начинайте дематериализацию, если к кому-то из вас прикасается Эхнатон. Это будет крайне опасно для всех троих. Они снова подняли пальцы.

– Начинаю обратный отсчет, – объявил господин Ракшас – Три – два – один!

– ПОПРИТРЯСНООГПРИПАДНО…

– АППЕНДЭКТОМИЯ!

– ФАНТАПРИСМАГОРИЯ!

Холодный воздух перед прозрачными забралами их шлемов превратился в дым, и господин Ракшас приподнял крышку канопы Последнее, что увидели близнецы, прежде чем дым закрутился против часовой стрелки, подхватил их и ввинтил внутрь, был чудовищных размеров белый медведь. Голодно щерясь, он направлялся прямиком к канопе.

Где-то посредине пути, уже не снаружи, но еще не внутри канопы, Джон сказал сестре:

– Медведь. Ты видела? Огромный белый медведь. Наверно, учуял тюленью тушенку.

– Хорошо, что хоть кто-то любит тюленину… – отозвалась Филиппа.

– Как думаешь, что они будут делать?

– Все зависит от того, осталось ли у господина Ракшаса хоть немного джинн-силы, – ответила Филиппа, когда дым уже рассеялся и дети оказались внутри сосуда, который очень напоминал морозильник. – Но скорее всего они просто убегут…

Нимрод сидел на полу, подтянув колени к подбородку и прислонившись к изогнутой стенке. Был он в пушистой меховой шубе, шапке, варежках и меховых сапогах-унтах. Торчавшие из-под шапки волосы совершенно заиндевели. Нимрод не дышал – ни ртом, ни носом. На другом конце помещения лежал, нет… скорее, лежало нечто, напомнившее близнецам произведение современного искусства: сияющее голубоватое, полупрозрачное тело – та самая статуя, которую они видели в Египетском музее. Замерзший призрак Эхнатона.

Близнецы присели возле дяди и стали всматриваться в его белое, заледеневшее, неподвижное лицо. Он не шевельнулся, ничем не выказал, что ощущает рядом их присутствие. Его карие глаза, всегда искрившиеся добрым лукавством, были открыты, но тоже неподвижны. Проведя рукой по его руке, Джон понял, что тело Нимрода твердое, точно лед. Близнецы молчали, не смея произнести ни слова.

– Он умер? – наконец прошептал Джон.

– Если б он был не он… – Филиппа нервно покусывала губу. – Если бы на его месте был любой другой, я бы сказала: да, умер. Но ведь у джинн во время пребывания в лампе или бутылке приостанавливаются жизненные функции. Кроме того, мы сейчас находимся вне земного времени и пространства, что означает, что никто из нас в данный момент не может считаться живым. Из чего следует, что и мертвым никто считаться не может…

– Повтори-ка, – озадаченно сказал Джон. – Или нет, лучше не повторяй. Я все равно ничего не пойму.

– Ну, если совсем просто, он не мертв, потому что не жив. Надо его вытащить и согреть. Тогда мы и поймем, что с ним.

Внезапно канопа качнулась и задрожала. Близнецы, не сговариваясь, оглянулись на скованный стужей призрак Эхнатона – не он ли виновник сосудотрясения. Но он лежал не шелохнувшись. И тут они поняли, что сверху в горлышко сосуда ворвался порыв ветра.

– Это медведь! – опомнился Джон. – Нюхает, еду ищет.

Новая волна ветра! Тут Филиппа своим острым глазом заметила, что волосы Нимрода стали быстро оттаивать и вот уже на кончике одной пряди появилась капля воды.

– Он тает! – Вскочив на ноги, она всмотрелась в лицо Нимрода, и ей показалось, что один зрачок чуть сузился. – Он жив! Он жив!

Джон проверил температуру на наружном термометре скафандра.

– Здесь резко потеплело! Медведь своим дыханием согревает нутро сосуда.

Еще не договорив, он с опаской оглянулся на Эхнатона и увидел, что призрак тоже оттаивает, причем куда быстрее, чем Нимрод, потому что призраки, даже те призраки, в которых вселились египетские джинн, вообще гораздо более устойчивы к холоду, чем сами джинн. Миндалевидные глаза Эхнатона начали медленно раскрываться, словно после долгого-долгого сна.

– Нет времени переодевать Нимрода в скафандр! – закричал Джон. – Хватаем его как есть, и быстро на выход. А то проснется Эхнатон.

– А как же медведь? – спросила Филиппа. – Вдруг он на нас набросится.

– Придется рискнуть. Других вариантов нет. Одна надежда – дым, в котором мы отсюда вывинтимся, рассеется не сразу. Успеем сообразить, что делать с медведем. – Джон схватил одной рукой руку Нимрода, другую протянул Филиппе. – Готова?

– Готова.

– Вперед!

– ПОПРИТРЯСНООТПРИПАДНО…

– АППЕНД ЭКТОМИЯ!

– ФАНТАПРИСМАГОРИЯ!

Через несколько секунд они уже лежали на снегу в нескольких метрах от медведя, который продолжал жадно тыкаться носом в открытую канопу. Нюх подсказывал ему, что там есть чем поживиться. Ни Джалобина, ни господина Ракшаса поблизости не было.

Рядом с двумя юными энергичными джинн и благодаря энергии, выделившейся при их дематериализации, Нимрод оттаял еще больше и непроизвольно, но довольно громко застонал. Медведь повернулся и увидел всех троих.

– Ого-го! – Джон вскочил. Медведь готовился к атаке. На размышления оставались секунды.

Громадный белый медведь никогда прежде не пробовал ни человечины, ни – тем более – джиннятины. Но, судя по всему, он явно намеревался расширить свой обычный рацион. Поведя из стороны в сторону угольно-черным носом, он еще раз втянул воздух, громогласно взревел и бросился на джинн.

Времени думать уже не было. Даже сосредоточиться Джон и то не успел. Он успел только вспомнить первое, что пришло в голову: день, когда Нимрод отвез их в пустыню и Джон придумал и впервые в жизни опробовал свое слово-фокус. Он тогда готовил пикник!

– АППЕНДЭКТОМИЯ!

Великолепная корзина со съестным и все необходимое для пикника – вплоть до клетчатого пледа – мгновенно появилось перед носом у атакующего медведя. Ах, что это было за угощение! Не какие-нибудь вчерашние черствые объедки, не жалкие крохи. Это был чемпион среди пикников-тяжеловесов, предназначенный для чемпиона среди всех плюшевых и не очень плюшевых мишек. Корзина буквально ломилась от яств, и каких! Окорок и ветчина, жареная индейка, холодная баранина, запеченный лосось, несколько дюжин сэндвичей, два громадных трюфеля, творожный пудинг и четыре большие бутылки лимонада. Джон, конечно, не знал, пьют ли белые медведи лимонад, но – разве в этом дело! Главное, что медведь, не веря своим глазам, стал как вкопанный на огромных мохнатых лапах, потом понюхал окорок, лизнул его и принялся за еду.