Текст книги "Джинн в плену Эхнатона"

Автор книги: Филипп Керр

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 18 страниц)

– Что делать? – недоверчиво переспросил Джон. – Вы не знаете, что делать с деньгами? Да тратить в свое удовольствие! Уж я бы нашел, что с ними делать!

– Только я от вас никуда не уйду! – продолжала всхлипывать миссис Трамп. – Некуда мне идти!

– Но миссис Трамп, не будете же вы работать? С такими деньжищами! Имеете полное право отдохнуть. Вы же всю жизнь вкалывали!

– И не уговаривайте! – замахала руками миссис Трамп. – Я и жить-то без вас не смогу, не то что жизни радоваться. Друзей у меня не так чтобы много. И что прикажете целыми днями делать? По магазинам, что ли таскаться? Нет, это не жизнь. Так что, если не возражаете, миссис Гонт, я просто возьму отпуск на две недели, съезжу, дочек повидаю, денег им дам. И назад. Если не возражаете.

– Отдыхайте сколько хотите, миссис Трамп. И настоятельно советую: не принимайте пока никаких решений. Через пару дней у вас может измениться настроение. Так бывает с людьми, когда у них вдруг сбываются желания. А может даже характер перемениться.

К середине дня миссис Гонт удалось убедить миссис Трамп взять хотя бы несколько выходных, чтобы оправиться от потрясения. Еще бы! Она в одно мгновение стала почти так же богата, как ее работодатели.

– Отдыхайте там в лагере хорошенько, – сказала она на прощанье Джону и Филиппе. – Я уверена, что вам предстоит самое замечательное лето, какое только можно придумать.

– Мы не едем в лагерь, миссис Трамп, – признался Джон.

– Мы едем в Лондон! – победоносно сообщила Филиппа.

– Очень хорошо, – сказала миссис Трамп. – Пришлите мне оттуда открыточку. – С этими словами она вышла из дома и направилась к станции метро, откуда ходили поезда в Бронкс, район Нью-Йорка, где миссис Трамп проживала на авеню Акведук.

– Обязательно пришлем, – прошептала Филиппа, отчаянно стараясь не разреветься. Вдруг она видит миссис Трамп в последний раз?

Глава 6
Исчезновение Барстулов

Пару дней спустя миссис Гонт отвезла Джона и Филиппу в международный аэропорт имени Джона Ф. Кеннеди, зарегистрировала их на лондонский рейс компании «Британские авиалинии», вылетавший ровно в девять вечера, помогла близнецам сдать багаж и проводила на посадку.

– Если вдруг почувствуете, что начинается приступ клаустрофобии, глотайте таблетки. Только не чаще чем раз в четыре часа. – Она вручила Филиппе фиолетовый пузырек с завинчивающейся золотой крышечкой. – Вам сразу будет легче.

– Спасибо, мамочка. – Филиппа вздохнула с облегчением. Она знала, что мама не забудет про таблетки, которые обыкновенно помогали им перенести вынужденное заточение в закрытом пространстве самолета. Разница только в том, что в предыдущих поездках мама была рядом и сама растворяла таблетки в соке или дробила их в маленькой ложечке и смешивала с джемом. Ну а теперь, раз уж они путешествуют одни, придется справляться самостоятельно.

– В Лондон вы прибудете утром, примерно в половине восьмого, – сказала миссис Гонт, передавая Джону билеты. – Нимрод встретит вас в аэропорту.

Она обняла детей:

– До свиданья, родные мои. Я буду очень скучать. – Голос ее чуть дрогнул. – Нимрод, да и сам Лондон могут поначалу показаться вам немного странными. Но, что бы ни случилось, помните: мы с папой вас очень любим. И все, что мы делали в жизни, мы делали для вашего блага. – Она сглотнула подступивший к горлу ком, открыла свою сумочку из крокодиловой кожи от фирмы «Эрмес» и, достав оттуда носовой платочек, промокнула уголки подернувшихся слезами глаз. – До свиданья…

И ушла.

Наконец – спустя целую вечность – появилась стюардесса, чтобы проводить их в самолет. Ага, самое время пить лекарство от клаустрофобии. Джон с любопытством осмотрел серебристого цвета таблеточку, которую Филиппа вытряхнула ему на ладонь из пузырька.

– А ее надо глотать или сосать?

Филиппа решительно проглотила свою таблетку.

– Прямо как конфетка. Ну чего ты тянешь?

– Знаешь, я, пожалуй, приму свою уже в самолете. Заодно проверю, не отравилась ли ты этой «конфеткой».

Пройдя по узкому трапу-гармошке и оказавшись в самолете, Джон даже вспотел от страха. Провести семь часов в этой закупоренной металлической трубе?

– Тут так тесно… – простонал он, когда они наконец добрались до своих мест. – Точно внутри пылесоса, Фил, ты не против, если я сяду к окну. А то мне как-то… душно. Слушай, тут совершенно нет воздуха. Зачем? Зачем он закрывает эту дверь?!

– Немедленно прими таблетку, – холодно и невозмутимо приказала Филиппа.

Тут уж Джон пререкаться не стал.

Серебристая таблеточка оказала на него мгновенное, почти магическое действие. В горле и груди разлилось тепло, охватило живот, потом голову, руки, ноги… Словно кто-то нашел у него внутри особую кнопку и нажал, чтобы жить стало легко и приятно. Джон вдруг подумал, что, окажись он сейчас в самом тесном и совершенно замкнутом пространстве – ну хоть в бутылке, – он все равно был бы совершенно счастлив.

Через двадцать минут они уже были в воздухе.

Стюардессы начали разносить напитки, включились телевизоры, предлагая развлекательную программу. Близнецы заранее настроились посмотреть все фильмы, даже те, которые родители, будь они рядом, нипочем бы им смотреть не позволили. И Джон действительно не смыкал глаз всю ночь и успел посмотреть два с половиной совершенно недетских фильма. Филиппа же посмотрела всего один и – заснула.

Проснулась она внезапно. Самолет попал в зону турбулентности, и его трясло, словно автобус на изрытой колдобинами дороге. Более того, он угрожающе поскрипывал и покряхтывал, наподобие дешевой ярмарочной карусели. А видневшиеся через иллюминаторы крылья гуляли вверх-вниз, точно трамплин для прыжков в воду. Филиппа занервничала и почувствовала, как пространство сжимается вокруг все теснее. Вспомнив про спасительную таблетку, она проглотила ее, не раздумывая. Эта таблетка напомнила по вкусу уже не конфету, а жаренное на углях мясо «с дымком». Чуть успокоившись, Филиппа прислушалась к разговору пары, сидевшей рядом с ними, через проход. Супруги держались за руки и так дрожали, что сомнений не оставалось: они не получают от перелета через Атлантику ни малейшего удовольствия.

– Господи Всевышний, спаси и помилуй! – монотонно повторяла слабая половина семьи, тучная дама в бейсбольной кепке и кричаще-пестром пончо. – Это ужасно. Господи Всевышний, это совершенно невыносимо. Неужели самолеты всегда так болтает? По-моему, он сейчас развалится! Отис, поклянись мне, что, если мы сейчас выживем, мы больше никогда никуда не полетим. Только домой, в Штаты.

Отис, сильная половина семьи, был еще крупнее жены. Его огромная, точно из скалы высеченная голова переходила в многочисленные подбородки, а они, в свою очередь, в бесконечные ниспадающие складки, из которых состояло его тело. Заметив взгляд Филиппы, он слабо улыбнулся, пытаясь ее утешить – несмотря на мучивший его отчаянный страх. Этого оказалось вполне достаточно, чтобы Филиппа прониклась к Отису искренней приязнью и сочувствием Он тихонько икнул и, поморщившись, сглотнул, словно подавляя рвотный позыв. Потом, деликатно прикрыв рот неожиданно маленькой пухлой ручкой, он сказал:

– Все в порядке, юная леди?

Филиппа кивнула:

– Да, все в порядке.

– Я восхищен вашим мужеством. Да, именно восхищен. Сам я мечтаю – и совершенно этого не скрываю – оказаться дома, в Паукипси. У меня одно желание – оказаться дома.

Как, разумеется, известно всем без исключения читателям, Паукипси – городок близ Нью-Йорка с населением менее тридцати тысяч человек, а знаменит он тем, что здесь производят электрические лампочки для всей Америки.

Филиппа улыбнулась Отису, всячески стараясь выразить ему свое сочувствие. Уж очень он был напуган, бедняга.

– Мы с женой летим в Лондон, – пояснил Отис.

Филиппе было его так жаль, что она даже не напомнила ему, что все пассажиры в самолете летят в одном направлении.

– Мир тесен, – просто сказала она. – Мы тоже летим в Лондон.

– Но сейчас и она, и я мечтаем оказаться дома. В Паукипси.

– Да, ужасная болтанка, – согласилась Филиппа.

– Что ж, юная леди, приятно было побеседовать. У меня, кстати, тоже есть дочка. Взрослая уже. Но если вам что понадобится, не стесняйтесь, зовите на помощь. К вашим услугам.

– Огромное спасибо. – Филиппа подумала, что приятней человека она, пожалуй, еще не встречала.

Вскоре она снова задремала.

Девочка не взялась бы сказать, сколько проспала. Наверно, долго, потому что Джон смотрел уже совсем другое кино – про говорящих обезьян. Разбудила ее, причем весьма бесцеремонно, встревоженная стюардесса.

– Ты не видела мужа с женой, которые сидели вот здесь, рядом с вами?

Она показала на пустые места, где недавно восседали супруги из Паукипси.

– Отиса с женой?

– Да-да, Отис Барстул и его жена Мелоди.

– Видела. Я даже говорила с Отисом. Он очень симпатичный. Немного испугался, когда стало болтать. Но он очень хороший, очень.

– А не знаешь, где они сейчас? Может, где-то прячутся?

– Прячутся? – Филиппа удивилась, поскольку в «Боинге-747» не так много мест, где могла бы спрятаться даже маленькая девочка, вроде нее самой, не говоря уже о двух столь немаленьких людях, как Отис и Мелоди Барстул. Ну, сама она, допустим, уместилась бы в багажной ячейке, что защелкивается над головой каждого пассажира, но ни Отиса, ни Мелоди туда не втиснешь. Остаются только шкафы для верхней одежды да туалеты. Но стюардесса там, наверно, уже посмотрела? Кроме того, Отис не производил впечатления мелкого хулигана, вздумавшего пробраться зайцем на трансатлантический авиалайнер, на который у него к тому же имелся билет. – А зачем им прятаться?

К стюардессе подошел один из пилотов.

– Я надеялась, что ты хоть что-нибудь об этом знаешь, – стюардесса вздохнула. – Поскольку именно ты последняя с ними и разговаривала. Понимаешь, Филиппа, их нет на месте, а командир уже включил сигнал «Пристегните ремни», и мы уже начинаем снижаться, мы скоро будем в Лондоне, а их нигде нет, мы обыскали весь самолет, вплоть до багажного отделения!

Пилот присел на корточки возле Филиппы и улыбнулся.

– Мы всегда ведем учет, сколько пассажиров на борту и где кто сидит, – сказал он. – На ходу из самолета не выйдешь. Значит, они где-то прячутся. Вопрос только в одном: где? И зачем. Поймем зачем – сообразим где. – Он недоуменно пожал плечами. – Дело-то нешуточное, пассажиры в полете исчезли! Совсем нешуточное. Существуют всякого рода правила, предписывающие, что в таких случаях делать. Но прежде чем мы начнем их выполнять, подумай, вдруг ты сможешь нам хоть чем-то помочь? Мы были бы тебе крайне признательны.

Филиппа покачала головой. Она была в совершенном замешательстве.

– Простите, я ничего не знаю. Только помню, что им не очень-то понравилось лететь в самолете.

– А вы пересчитали пассажиров? – спросил Джон.

– Конечно, – терпеливо ответил пилот. – В Нью-Йорке мы приняли на борт четыреста девяносто человек. А в Лондоне мы сможем отчитаться только за четыреста восемьдесят восемь.

– Ничего себе, – ухмыльнулся Джон.

Пилот и стюардесса устало кивнули и отошли, встревоженно переговариваясь.

– А правда, что с ними могло случиться? – спросила Филиппа брата.

– Разве что с парашютом выпрыгнули, – фыркнул Джон. – Но кто тогда закрыл за ними люк? Погоди, может, у них на борту сообщник? Нет, летчики все равно бы узнали, что люк открыт. Да и мы бы все почувствовали. Значит, произошло совсем другое. Причем единственно возможное.

– Что же?

– Ведь ты помнишь, как люди исчезали с кораблей. С «Марии Селесты», например. Ну, во всяких там Бермудских треугольниках и прочих гиблых местах. Вот и сейчас случилось что-то похожее. Наверно, их забрали инопланетяне.

– Хорошо, что ты не высказал это соображение пилоту, – съязвила Филиппа.

Близнецы посмотрели через проход, на пустые пассажирские места, которые выглядели так, словно пассажиры вот-вот вернутся.

– Уверена, что они найдутся, – вздохнула Филиппа. – Он такой симпатичный. Главное, чтобы эта история не испортила им отпуск.

– Вот увидишь, когда они найдутся, выяснится, что я был прав, – сказал Джон. – Они подтвердят все мои предположения, помяни мое слово. Их похитили инопланетяне.

– Инопланетяне! Ну ты и скажешь! Версия настолько неправдоподобная, что не верится даже, что ты – мой близнец.

– А про Шерлока Холмса ты когда-нибудь читала?

Филиппа покачала головой.

– Вот темнота! Но одну его мысль ты уж постарайся усвоить.

– Какую же?

– Когда исключено все принципиально невозможное, то, что остается, – пусть даже самое невероятное – и есть правда, – торжественно сказал Джон. – Самолет обыскали сверху донизу? Обыскали. Значит, этих людей в самолете нет. И как только мы это признаем, нам придется признать и другое – мы имеем дело с тем самым, невообразимым. Точнее, со сверхъестественным.

Глава 7
Нимрод

Близнецы без труда узнали дядю Нимрода среди тех, кто поджидал пассажиров из Нью-Йорка в лондонском аэропорту Хитроу. Нимрод был все в том же приметном издалека красном костюме, красной рубашке и красном, с золотыми звездами, галстуке – точь-в-точь как во сне – и возвышался над толпой встречающих, точно огромная клубничина, водруженная на верхушку бисквитного торта. Только наяву он показался, пожалуй, пострашнее, чем во сне: этакий классический сатрап и тиран – персонаж из пьесы Вильяма Шекспира, сошедший прямиком со сцены. Заметив племянников, он без натуги перекрыл гомон, царивший в зале прилета: его звучный, сочный голос разнесся над толпой, словно он говорил в микрофон, а не посасывал толстую как телескоп, сигару.

– Клянусь Лампой, вот наконец и они! – Казалось, ему совершенно все равно, есть вокруг люди или нет. А ведь случайные слушатели, в частности две самодовольные девицы в книжном киоске на другом конце зала, уже навострили уши. Таким вечно кажется, что все обращаются только к ним. – Господи, как же вы выросли! Как вымахали с нашей последней встречи!

– На полтора дюйма с тех пор, как нам выдрали зубы мудрости! – гордо подтвердил Джон.

– На целых полтора дюйма? Что ж, я нисколько не удивлен. В Нью-Йорке вообще все непомерной величины. Дома, машины, сэндвичи, люди. Буквально все. С какой стати вы вдруг будете исключением? – Зажав в зубах свою громадную сигару, он уверенно положил обе огромные, унизанные золотыми перстнями ручищи на тележку с чемоданами близнецов. – Это весь ваш багаж? Зная мою сестрицу, я предполагал, что ее детки приедут как минимум с дюжиной чемоданов.

– Это все, других нет, – сказал Джон.

– Отлично. Тогда пойдем искать Джалобина с машиной.

Отчаянно зевая, дети последовали за Нимродом на улицу, на якобы свежий воздух аэропорта Хитроу. Времени было всего полвосьмого, и близнецов немного знобило – и от свежести английского утра, и от прошедшей полубессонной ночи.

– Вы сказали «с нашей последней встречи»… Вы какую встречу имели в виду? – уточнила Филиппа. – Когда мы только родились или на прошлой неделе, в нашем сне?

– Во сне? – с улыбкой переспросил Нимрод.

– Ну да! Вы были в этом же костюме! – напомнил Джон. – И еще сказали, будто вам срочно нужна наша помощь.

– Все в свое время, все в свое время, – загадочно произнес Нимрод. – Печально, что мы так мало виделись за последние десять лет.

– Мама так нам толком и не объяснила, почему все так сложилось. – Филиппа явно прощупывала почву.

– Что, совсем ничего не рассказала?

– Ничегошеньки.

Нимрод скривился:

– Нда… Ну в этом вся ваша мать, узнаю родную сестрицу. Ее всегда коробило от любого упоминания об этих делах…

– О каких делах? – быстро спросил Джон.

– Погоди, сначала найдем машину, – остудил его пыл Нимрод. – Нам троим предстоят великие дела и замечательные приключения. Ах, какое впереди лето! Я ждал этого момента всегда, даже когда все выглядело совершенно безнадежно. Но я верил и ждал – с самого вашего рождения! – Несмотря на ранний час, Нимрод так и кипел от возбуждения. Или нет, он – пенился, как газировка, которую зачем-то взболтали прежде чем открыть. – Разумеется, наше… гм… сотрудничество может оказаться небезопасным предприятием. Но с другой стороны, любое настоящее приключение таит в себе изрядную долю риска. Да и характер по-настоящему закаляют только тернии. Где же Джалобин с этой чертовой машиной?

Нимрод, прищурившись, посмотрел вдаль, на дорогу, а близнецы успели за это время обменяться недоуменными взглядами: о какой такой опасности он говорит?

– Вот беда, – с досадой пробормотал Нимрод. – Не те очки взял.

Джон заметил чуть поодаль, метрах в сорока-пятидесяти, огромный коричнево-малиновый с серебряной отделкой «роллс-ройс». Стоявший возле него человек махал, явно стараясь привлечь их внимание.

– Вон там, – указал он дяде. – Это ваша машина?

– А-а, вот он где! – прогремел Нимрод, направляясь к «роллс-ройсу». – Нашелся, и практически вовремя!

Вскоре они смогли разглядеть и водителя – высокого, тучного, похожего на мертвеца человека в сером костюме и с колпаком на лысой голове. У него была всего одна рука! Близнецы буквально остолбенели. Неужели однорукий может водить машину, причем не какого-нибудь «жучка», а огромный «роллс-ройс»?

– Знакомьтесь, это мистер Джалобин, – сказал Нимрод.

Тот коротко поздоровался и начал метать чемоданы в утробу багажника.

– Автоинспектор велел мне убрать машину от подъезда, сэр, – пояснил он хозяину тоном владельца провинциального похоронного бюро. – Пришлось подчиниться сэр. Поэтому я катался по кругу, поджидая вас, а как заметил – сразу подъехал. Прошу прощения за неудобства, которые вы могли, но, скорее всего, не успели испытать.

– У тебя всегда и на все есть объяснение, Джалобин, – проворчал Нимрод, усаживая племянников на заднее сиденье.

– Благодарю вас, сэр.

– Как вы, вероятно, заметили, дети, – обратился Нимрод к близнецам, – мистер Джалобин не только несносен, но еще и однорук. Вы, вероятно, думаете, что это доставляет ему массу страданий, но поверьте, это нисколько не мешает ему превосходно водить машину. Когда он за рулем, вы в абсолютной безопасности.

– Спасибо на добром слове, сэр, – отозвался водитель.

– …А руль, как вы, вероятно, тоже заметили, особым образом приспособлен именно для вождения одной рукой, – продолжал дядя, указывая на странную штуковину вроде шишки на руле автомобиля.

Когда все наконец уселись и машина тронулась в направлении Лондона, Нимрод снова раскурил потухшую сигару и выдохнул такое огромное и сизое облако дыма, что близнецы сначала заподозрили, что у машины нелады с выхлопной трубой и часть газов просачивается в салон. Но нет! Дым валил прямо из дядюшкиных ноздрей! Заметив, что дети не сводят глаз с сигары, он сам скосил на нее глаза, проводил взглядом очередную струю дыма и – явно смутился.

– Господи, как же я мог забыть?! Вы ведь американцы! У вас не принято курить! Мои глубочайшие извинения! Мне и в голову не пришло, что вам неприятна моя сигара.

– Почему же? Мы как раз обожаем сигарный дым, – заверила его Филиппа.

– Вот как? В таком случае это наследственное. От вашей матушки. Она всегда была не прочь побаловать себя сигарой.

– Мама курила сигары? Вы шутите?

– Отнюдь! Ваша мать была до сигар большая охотница.

Нимрод пустился в воспоминания, многословные и велеречивые, а «роллс-ройс» тем временем плыл по лондонским улицам, точно крытый ковер-самолет. Филиппа внимательно разглядывала город через затемненные стекла машины, пытаясь составить первое представление. Лондон оказался более раскидист и менее устремлен вверх, чем Нью-Йорк, поэтому небо здесь существовало само по себе, не соревнуясь и не сливаясь с небоскребами. Филиппа смотрела на невысокие здания с облегчением: в этом городе им не придется одолевать пешком десятки лестничных пролетов. Какие милые скверики! Сколько деревьев в парках! А вот и знаменитый красный автобус! И черные лондонские такси!

Джона же занимал не Лондон, а сам автомобиль. Он никогда прежде не сидел в «роллс-ройсе». Эти красные кожаные сиденья, пушистые ковры и столики из орехового дерева напоминали папин кабинет – дома, в Нью-Йорке. Так же чинно и тихо – и не подумаешь, что машина едет по шумным городским улицам.

– У вас потрясающая машина, дядя Нимрод, – сказал Джон.

– Что ж, спасибо за комплимент, мой мальчик, спасибо за комплимент. Качество всегда остается качеством, даже когда ни цен прежних, ни компании, которая это производила, нет и в помине. Я приобрел машину у одного кинорежиссера, чья жена, будучи цветозависимой, под воздействием красного цвета проявляла склонность к клептомании. Несчастному пришлось расстаться с автомобилем – так сказать, в мою пользу.

– А-а… – озадаченно протянул Джон. – А скажите, у вас в Лондоне все так разговаривают? Как вы?

– Ну что ты! Лучше всех по-английски говорят голландцы и немцы. Сами же англичане изъясняются на совершенно искореженном, жалком подобии великого в прошлом языка, так что не поймешь, где кончается одно слово и начинается другое. Шамкают, словно набили рот картофельным пюре, таким, знаешь, вязким и клеклым. Пожуют, пожуют, потом выплюнут тебе в тарелку и – понимай как хочешь. А на севере Англии вообще беда. – Конец своей речи дядюшка обратил в затылок Джалобину и говорил с особым напором. – Что там творят с языком – уму непостижимо!

Поняв, что это камешек в его огород, Джалобин жалобно прикрякнул.

Нимрод жил на Стенхоуп-Террас, в доме 7, неподалеку от Бейсуотер-роуд и совсем близко от Кенсингтонского сада. Когда они проезжали мимо сада, дядя ткнул пальцем в окно:

– Где-то там, в глубине, стоит памятник Питеру Пэну. Мальчику, который не хотел становиться взрослым. – Нимрод говорил вроде бы серьезно, но с издевкой. – Никогда не верьте детям, которые якобы не хотят расти. Это так же странно, как не любить мясо… шоколад… зоопарк… А также цирк, аттракционы, гоночные машины, Рождество или день своего рождения. Знаете, как называют ребенка, который не любит все эти вещи?

Филиппа задумалась:

– Балбес?

– Тепло, но – не жжется. Младенец! Сущий младенец! Вот как мы называем ребенка, который только и знает что сосать соску! – Лицо дяди Нимрода сморщилось от отвращения. – Никаких радостей в жизни не ведает, кроме молока! Терпеть не могу младенцев. Даже тошнит, как вспомню эти лысые головки и красные, с кулачок, мордашки. Только и знают что жрать да спать.

– Нимрод, но ты ведь тоже был когда-то младенцем! – Филиппа решительно перешла с дядей на ТЫ, поскольку ВЫ для увещеваний явно не годилось. Ей очень хотелось защитить младенцев. – Разве ты не был маленьким?

– Лучше не напоминай! – Его аж передернуло. – Как только выдается минута покоя и я пробую предаться воспоминаниям, меня начинает преследовать этот кошмар, точно призрак полководца Банко, который является Макбету.

– Ты что, помнишь, как был младенцем?

– Еще бы! Каждую тарелку каши! Каждый мокрый подгузник!

– Но каким образом?

– Такой уж уродилась наша семейка: чем старше мы становимся, тем отчетливей помним все ужасные подробности нашего детства. В день смерти дед сообщил мне, что только что вспомнил, как появился на свет божий. И откровенно говоря, я почти уверен, что это воспоминание его и доконало.

– Жуть, – сказала Филиппа.

– Ага, – согласился Нимрод. – Причем жутчайшая.

Сочувственно улыбнувшись дяде, Филиппа подумала – может, поэтому Нимрод не общался с ними так долго? До сих пор племянники были для него просто младенцами.

«Роллс-ройс» остановился около высокого и внушительного белого здания с зубчатым гребнем на крыше и с башенками по углам: не городской дом, а прямо-таки крепость, небольшая и только что выстиранная. И Нимрод провел их в свои волшебные владения.

– Добро пожаловать! – воскликнул он. – Да войдет сюда каждый по своей воле, а выходя, щедро оставит дому частицу своей радости.

Джон и Филиппа, непривычные к столь церемонным приветствиям, пообещали, что радостью своей обязательно поделятся.

Изнутри дом показался им еще внушительней, чем снаружи. И какая же тишина в нем царила, хотя рядом бурлила жизнь лондонских улиц! Интерьеры представляли собой полное смешение стилей. Самая старая часть здания словно перенеслась сюда из Средневековья: обшитые деревом стены, выцветшие гобелены, наборный пол черного дерева и обложенные камнем французские камины с полками, на которых стояли резные фигурки – по заверениям Нимрода, древнеримские боги и богини. В обшитой деревянными панелями башне по винтовой лестнице ползла огромная деревянная саламандра, а на перилах сидел вырезанный из дуба улыбающийся, отполированный до блеска бедуин со старинной медной газовой лампой в руках. Голубоватое пламя давало ровный неяркий свет…

Остальная часть дома выглядела более современно, то есть ей можно было дать лет двести-триста от силы. Тут архитекторы и дизайнеры напридумывали кучу трюков с многократными зеркальными отражениями, с потолками в виде небесного свода, книжными шкафами, которые на самом деле были дверями. Зато в стенах, оклеенных странными серебристо-желтыми, точно блеклые осенние листья, обоями, имелись ложные двери, которые на самом деле никуда не вели.

В большинстве комнат попадались разные древнеегипетские штучки, а также бронзовые зверюшки, чучела убитых на охоте животных и даже страусиные яйца. Мягкая мебель была обтянута исключительно красными тканями – Нимрод питал к этому цвету явное пристрастие. Огонь горел практически в каждом камине, а еще горели восковые свечи – в причудливых бра и огромных серебряных канделябрах, чуть не по десятку в каждом. Ощущение утра из-за этого как-то скрадывалось, казалось, что сейчас, наоборот, вечер, почти ночь. Картины, развешенные по стенам, являли исключительно обнаженную натуру, но, по мнению Филиппы, далеко не все изображенные были достойны кисти художника: красотой не блещут, а некоторым, прежде чем позировать, не мешало бы сбросить лишние килограммы. Повсюду виднелись роскошные сигарные ящички со специальными увлажнителями – чтобы хранящиеся в них отборные сигары не пересохли. Ящички были красиво расставлены среди других предметов, чаще всего изящных стеклянных ваз, доисторических зажигалок и римских или этрусских масляных ламп.

Самой любимой комнатой Нимрода, судя по всему, была библиотека, где хранилось несколько сотен томов, а на почетном месте возвышался бескрайний стол черного дерева с ножками, опирающимися на львиные головы. Рядом стоял позолоченный стул, который, как утверждал Нимрод, принадлежал когда-то самому царю Соломону.

– Значит, он очень ценный? – поинтересовался Джон.

– Ценный? В смысле дорого стоит?

– Ну да. Я слыхал, царь Соломон был ужасно богат.

– Распространенное заблуждение, – заметил Нимрод.

– Но он же, кажется, владел алмазными приисками? – уточнила Филиппа.

– А-а, копи царя Соломона. Вы о них наверняка слышали. – Нимрод достал из стола тяжелую книгу и положил перед Джоном. – Вот, почитай.

– Но я не умею. Тут же по-старинному написано.

– Ах да! Разумеется! Я и забыл, что вы еще, в сущности, совершенно безграмотны. Короче, дело было так. У царя Соломона постоянно случались неприятности с подданными. Поэтому он завел дневник и всякий раз, когда люди его чем-нибудь огорчали, делал записи – с присущим ему чувством юмора. Так он собирал, копил эти эпизоды много лет, и получилась книга, которую он назвал «Копилка царя Соломона». Только переводчики недослышали, недопоняли, вот у них и получились «Копи царя Соломона». Так что никаких копей на самом-то деле не было, была только книга-копилка. Копилка Соломонова.

Нимрод погрозил близнецам толстым указательным пальцем.

– Имейте в виду, пока вы со мной, вы узнаете еще много интересного! Интересного и полезного – не в пример тому вздору, которым вас пичкают в школе. С нынешними школами вообще беда. Там у всех одна забота: что почем да сколько на экзамене поставят. Вот и штампуют целые армии банкиров и бухгалтеров. А их в мире и без того больше чем достаточно. Так что прислушайтесь к моему совету: настоящее образование нужно в первую очередь для самого себя. Вот и займитесь самообразованием… Да, кстати, у меня же для вас подарок припасен! – Он прошел к книжным полкам, выбрал две книги в богатых переплетах и протянул близнецам.

– Это одна из лучших книг всех времен и народов. «Тысяча и одна ночь». Арабские сказки, которыми царица Шехерезада ублажала ужасного султана, чтобы он не казнил ее и остальных своих жен в придачу. А он пообещал это сделать, как только сказки Шехерезады ему наскучат. Так вот, прочитайте этот шедевр по-быстрому и скажите, что думаете.

– По-быстрому? – возмутился Джон. – Да тут больше тысячи страниц. Точнее, тысяча и одна. Я такую книжищу разве что за год одолею. А может, и за два.

Филиппа тем временем положила свой том на ладонь левой руки и пыталась прикинуть, сколько он весит. Читать она, в отличие от Джона, любила, но даже ее, имевшую за плечами опыт чтения такой книги, как «Оливер Твист» Чарльза Диккенса, дядюшкино задание привело в совершенное уныние.

– Весит не меньше пяти фунтов, – сказала она. – Если заснешь с такой книгой в руках и она придавит тебя сверху – мало не покажется.

– Тем не менее я уверен, что вы ее прочитаете, – не терпящим возражений тоном заявил Нимрод. – А теперь пойдемте, я покажу вам ваши комнаты.

Как оказалось, их разместили в старой башне, в двух семиугольных спальнях, разделенных шикарной ванной комнатой в стиле «ар деко». Все поверхности в ней были сделаны из полированного оникса, а бронзовые ручки нестерпимо сияли.

– Вам здесь будет очень уютно, – заверил Нимрод – Отдыхайте. А вздумаете погулять по дому, помните об одном: он очень стар. Особенно эта часть здания. Мы, знаете ли, в старушке Англии живем, а не в вашей новомодной Америке. И у нас тут свои привычки, которые вас, возможно, удивят… – Он покачал головой. – Что бы ни случилось, постарайтесь не тревожиться. Этот дом, в сущности, безобидное создание.

Джон и Филиппа изобразили храбрые улыбки, но скрыть обуявшую их тревогу было очень трудно, так что дядюшкины слова имели ровно обратный эффект.

– Чтобы вы чувствовали себя совсем как дома, я даже купил для вас телевизор, – проговорил он, открывая дверь в примыкавшую к спальням маленькую гостиную, с диваном и телевизором, который он тут же включил с помощью пульта. – Будете тут сами, без меня отдыхать. Сам я телевизор не смотрю. У меня его и нет. Но говорят, нынешние дети без него и дня прожить не могут.

– Эй, гляди-ка! – Джон даже подпрыгнул. На экране были Отис и Мелоди Барстул из городка Паукипси, что под Нью-Йорком. – Скорей включи звук! Нам обязательно надо это посмотреть!

– Ничего себе! – удивился Нимрод. – Какое пагубное, неодолимое пристрастие! Как тянет вас к этому ящику!

– Показывают мужа с женой, которые сидели рядом с нами в самолете. А потом они вроде как исчезли. Прямо во время полета.