Текст книги "Последняя кантата"

Автор книги: Филипп Делелис

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 16 страниц)

7. КАТАЛОГ КЁХЕЛЯ, № 475[32]32
  Полный каталог произведений Моцарта, составленный Людвигом Кёхелем (1800–1877), австрийским музыковедом, где все произведения Моцарта обозначены номерами.


[Закрыть]

…Нужно, чтобы вы продолжали неустанно упражняться, потому что природа музыки требует упражнения и глубокого изучения всю жизнь…

Падре Мартини.

Письмо Моцарту, 18 декабря 1776 г.

Вена, 16 мая 1787 года

– Йозеф, Йозеф, где же ты, старая кляча? Ты принесешь нам наконец свое отвратительное пойло, которое осмеливаешься называть пуншем?

Моцарт ударил по бильярдному столу кием, который он держал в руках, что окончательно развеселило его друзей. В этот предвечерний час таверна «Серебряная змея» была, как всегда, полна завсегдатаями. Главный зал, уже готовый лопнуть, был весь прокурен австрийским табаком, единственным разрешенном во всей стране в целях защиты местного производства. Моцарт и его компания расположились в своем любимом заднем зале. Кроме Вольфганга, там были его двоюродный брат Хофер, виолончелист Орслер и два комедианта из театра пригородного района Леопольдштадт, которым руководил Маринелли.

Йозеф прибыл с подносом, который не обманул их ожиданий.

– Отойди, Вольфганг, сейчас мне играть! – крикнул Орслер.

– Ничего подобного! Моя очередь! – возразил Моцарт.

– Вы шутники! – воскликнул Хофер. – Если уж кому-то играть, так это мне!

Все пятеро расхохотались и, схватив кружки, которые только что принес Йозеф, провозгласили тост за собственное здоровье. Моцарт, быстренько отставив свою кружку, торопливо бросился к бильярдному столу, чем вызвал негодующие возгласы своих компаньонов.

– Ах, ах! Вам только лучше, ослы вы вьючные! Да что вам за дело?! Я промазал белым шаром!

– Господин Моцарт, вас там спрашивает какой-то молодой человек, – вмешался в спор трактирщик.

– Скажи ему, что я занят, сочиняю некое главное произведение, которое с нетерпением ждет мир, и меня нельзя тревожить. Правильно, друзья?

Возгласы одобрения, вызванные его словами, не смутили трактирщика.

– Я уже попытался отговорить его, но он настаивает, заявляет, что рекомендован какими-то важными господами.

– Ладно, приведи его сюда, этого надоеду, раз уж он так настаивает! – с хохотом сказал Моцарт, снова беря кружку с пуншем.

Немного погодя трактирщик вернулся вместе с молодым человеком в узком сюртучке. В руках тот держал цилиндр и, перебирая пальцами, крутил его. У него было круглое лицо с грубыми чертами, беспорядочно вьющиеся волосы и явная склонность к полноте.

Не глядя на него, прицеливаясь, чтобы нанести новый удар по бильярдному шару, Моцарт бросил ему:

– Итак, мне доложили, сударь, что вы желали видеть меня?

– Да, если вы и правда Амадей Моцарт.

– Это именно так, и надеюсь, что вы в этом не сомневаетесь. Как мне сказали, у вас солидные рекомендации. Кто же мог взять на себя этот труд?

– Здесь у меня два письма, одно от графа фон Вальдштайна, камергера князя-архиепископа Кёльна, а второе от курфюста Макса Франца.

– О, должно быть, вы уважаемая личность, если удостоились внимания таких господ! – восторженно воскликнул Моцарт, на этот раз посмотрев незнакомцу в глаза. – Как ваше имя?

– Мое имя – Людвиг ван Бетховен, я второй органист у князя-архиепископа Кёльна.

– Вы кажетесь мне слишком юным для такой должности, – пробурчал Моцарт, хотя сам лишь недавно шагнул в четвертый десяток.

– Мне шестнадцать лет, сударь. В конце года будет семнадцать, – счел нужным уточнить юноша.

– Ну так, господин Бетховен, что привело вас в прекрасный город Вену?

– Вы, сударь.

– Чудесно! Чудесно! – одобрил Моцарт, широко улыбаясь. – Я уже говорил себе, что в один прекрасный день стану монументом! Вы не выпьете со мной по кружке пунша?

– Я не пью.

Хохот Моцарта и его друзей привел юного Бетховена в замешательство. Они не могли знать, что его отец, алкоголик и грубиян, с самого детства третировал его, что он научился играть на скрипке в четыре года лишь потому, что отец бил его.

– Полно, господин Бетховен! – сказал Моцарт, удивленный смущением молодого человека. – Если вы не пьете, покинем это заведение, мне кажется, оно не для вас, и пойдемте ко мне.

Моцарт взял Бетховена под руку, попрощался со своими дружками, и они вышли. Пройдя по Кертерштрассе, они направились в сторону Ландштрассе. Шли быстрым шагом, потому что уже наступала ночь. Оба молчали. Когда они вышли на Ландштрассе, Моцарт прервал молчание:

– Я только недавно переехал в квартиру менее дорогую, чем была у меня раньше, та мне стоила четыреста шестьдесят флоринов! Целое состояние! И потом, так мне удобнее, сейчас я живу совсем рядом с имением дорогого друга барона Жакена!

Едва они вошли, Моцарт, даже не дав Бетховену снять сюртучок, пригласил его сесть за фортепьяно. Бетховен послушно сел и заявил:

– Я приехал просить у вас несколько советов по композиции.

– Не уверен, что смогу помочь вам…

– Вы можете объяснить мне, как я должен делать это?

– Нет.

– Как – нет? – пробормотал юный Людвиг, озадаченный категорическим ответом Моцарта. – Неужели же мне не стоит ничего ждать от вас?

– Ничего. Не нужно ничего ждать.

– Вы считаете, что я слишком молод?

– О нет… в вашем возрасте я уже сочинил девять симфоний и три оперы… Но я никогда никого не спрашивал, что нужно делать. Когда разум создан для музыки, она давит на вас, терзает вас, ее нужно записать, и ее записывают, не задаваясь вопросом почему.

– И все же… – проговорил взволнованный Бетховен, – очень нужно… Наконец, если бы вы смогли только указать мне какую-нибудь книгу, по которой я мог бы учиться…

Моцарт, судя по всему, был раздосадован. Он сделал несколько шагов по комнате, потом вернулся к юному Людвигу.

– Вот здесь, здесь и здесь, – он указал на ухо, на голову и на сердце, – ваша школа. Если все это в порядке, тогда, с Божьей помощью, перо в руку… а когда закончите, только тогда попросите совета у знающего человека.

– Как вы?

– Не знаю, являюсь ли я таковым, но давайте, господин Бетховен! Оправдайте ваши рекомендательные письма! Я вас слушаю!

Немного удивленный, юный Бетховен положил руки на клавир и не без колебания начал импровизировать прелюдию. Исполнение было блестящим. Пальцы, не слишком, правда, изящные, бегали по клавишам, и, казалось, ничто не в силах их остановить. Можно было подумать, что Бетховен знает только 1/32 и 1/64 ноты, звучащие forte,[33]33
  Громко (ит.).


[Закрыть] они стремительно сменяли друг друга, но всегда с точностью и с уважением к нюансам, которые Бетховен придавал им. Молодой человек закончил игру с улыбкой удовлетворения и повернулся к хозяину дома.

А тот, подперев кулаком подбородок, молча разглядывал его. Потом с задумчивым видом встал, заложил руки за спину. Не было никакого сомнения, это был отрывок из концерта, торжественная музыка, которую юный Бетховен выучил наизусть и давно при случае повторяет его. Моцарт направился к своему рабочему столу, открыл большую папку и достал из нее несколько листков.

– Хорошо… Это хорошо…

Потону, каким были произнесены эти слова, юный Людвиг понял, что его игра мэтру не понравилась.

– Это хорошо, но это не музыка.

Бетховен вскочил, его лицо побагровело от огорчения и возмущения.

– Сядьте! – сказал Моцарт. – Вы достаточно талантливы, чтобы уловить то, что я сейчас покажу вам.

Он протянул ему партитуру. Людвиг взял листки нотной бумаги и начал читать.

– Это струнный квинтет, который я закончил только сегодня.[34]34
  Кёхель, № 516. – Примеч.


[Закрыть] Признайтесь, моя музыка более выразительна, чем… чем ваш номер! Я не претендую на то, что один пишу музыку, достойную называться музыкой, но неопровержимо одно: музыку не играют, ею живут. – Моцарт взглянул в окно, потом продолжил: – То, что вы держите в руках, возможно, «слишком пережито». Видите ли, музыка не может сводиться к простому отпечатку жизни, это совсем иная величина. Мой квинтет, пожалуй, несколько мрачен. Вы найдете в нем первый в истории музыки менуэт – не легкий танец для придворных в париках, а утверждение неприкрытой тревоги, такой, какую я испытываю в эти минуты.

Перед Людвигом стоял уже не весельчак из трактира, но подавленный человек, который говорил о музыке с таким убеждением, что ему показалось, будто он берет у него свой первый урок.

– Вы понимаете, что я говорю, Бетховен? – с горечью в голосе добавил Моцарт.

Юный Людвиг ответил страстно, без колебаний:

– Я понял лучше, чем вы думаете, сударь. Я так же отношусь к музыке. В ней моя жизнь! Я уже давно не хожу в школу, но провожу ночи, изучая самых великих мэтров. Я и сам уже написал несколько пьес, но они меня не удовлетворяют. Я знаю только одно. Я знаю… что музыка – моя жизнь!

Моцарт был потрясен ответом юноши. Он посмотрел в его глаза. Возможно ли такое?

Он снова сделал несколько шагов по комнате, переставив на ходу какие-то безделушки. «В конце концов… У меня предчувствие… Может, уже время…»

Людвиг прервал его мысли:

– Я знаю, вам не понравилось то, что я сыграл. Но тогда… тогда дайте мне тему, какую хотите. И вы увидите… вы увидите, что я ее разработаю!

Моцарт улыбнулся. Да, это время наступило.

Он повернулся к рабочему столу, полистал бумаги в папке и извлек оттуда два листка, написанных торопливой рукой.

– Прекрасно, молодой человек, – сказал он, возвращаясь к Бетховену, все еще сидящему за фортепьяно. – Вы не можете знать этого произведения, которое я написал уже два года назад. Это фантазия ут-минор,[35]35
  Кёхель, № 475. – Примеч. авт.


[Закрыть] она никогда не публиковалась. Вы сейчас исполните первые такты, а потом я отберу у вас партитуру, и вы продолжите, как захотите.

Моцарт положил листки на пюпитр, Бетховен бросил на них взгляд. Едва он сыграл несколько нот, как Моцарт взял партитуру назад. Продолжение Бетховен импровизировал.

Моцарт сел в кресло и, не глядя на Бетховена, слушал музыку юноши. Он невольно вспоминал, как он, Моцарт, восьмилетним мальчиком импровизировал на эту же тему. Людвиг справился со своей задачей очень быстро. Он проявил некоторую смелость в гармонии, что Моцарт сначала отнес на счет его молодости и отсутствия школы, но это повторялось и – в этом не было сомнения – являло собой собственный стиль музыканта. «Да, – подумал Моцарт, – он именно тот человек, который мне нужен».

Когда Бетховен закончил, Моцарту показалось, будто он снова обрел радость жизни.

– Браво! Bravissimo, маэстро! – вскричал он.

Бетховен подумал, что это очередная насмешка, и насупился, но потом понял, что Моцарт искренен, и улыбнулся.

Моцарт оперся рукой на фортепьяно.

– Сыграйте мне еще раз главную тему фантазии…

Не отводя от Моцарта глаз, немного удивленный Бетховен повиновался.

– Вы должны серьезно отнестись к этой теме, господин Бетховен, – заявил Моцарт. – Музыка говорит. И знайте прежде всего, что тема эта не моя. В истоке ее – старая фуга, написанная сорок лет назад…

8. ПАРИ

Париж, наши дни

Жорж Пикар-Даван, Паскаль де Лиссак и Пьер Фаран удобно расположились в гостиной Летисии. Она пригласила их выпить по стаканчику через день после экзамена в кабинете.

– Я просто счастлив, что ты наконец все закончила, дорогая, – сказал отец Летисии.

Это был шестидесятилетний мужчина с седеющими висками, но с живыми глазами и хитроватой улыбкой. На нем был костюм-тройка, сшитый на заказ, и держался он, как и в любых условиях, с элегантностью светского человека.

– Спасибо, папа, но знаешь, пока все еще под вопросом. Если я не получу первую премию, мне придется в будущем году все начать сначала…

– О нет, – проворчал Пьер, – только не сегодня об этом…

– Ты прав, не будем больше говорить об экзамене! Результаты будут через неделю. И тогда я… я сделаю каждому из вас в подарок по глиняному горшочку.

– Если вы не шутите, я познакомлю вас с одним замечательным мастером, которому мы в прошлом году посвятили передачу из цикла «Искусство и народное творчество», – сказал Паскаль.

В эту минуту прозвенел звонок у входной двери, и Летисия, поставив свой стакан, пошла открыть дверь. Она быстро вернулась, с ней был мужчина – тучный, лысоватый, с жизнерадостным лицом. Ему было, наверное, чуть более пятидесяти. Фигурой, густыми усами и старомодным костюмом он напоминал Бальзака.

– Господа, я полагаю, вам знаком Морис Перрен. Хотя бы по имени!

Вошедший любезно поздоровался с тремя мужчинами.

Пьер Фаран ответил с холодностью. Да, он знал его… по имени! Он был официальным рупором тех, кто держал в своих руках бразды правления, человек, который творил карьеры и ломал их. Член совета крупного издательства, он делал в музыке погоду, был создателем и душой передач на «Франс-мюзик», и его личное мнение звучало приговором. У Летисии были и такие связи…

Звонок прозвенел снова, и Летисия ввела последнего своего гостя, мужчину довольно высокого, худощавого, с редкими волосами и бегающими глазами. Она представила его:

– Я думаю, только Пьер здесь знаком с Огюстеном Дюпарком, профессором истории музыки в консерватории. Мсье Дюпарк всему научил меня в этой науке, которая является в какой-то степени синтезом всех других наук. Он принял сегодня мое приглашение, и я очень признательна ему.

Пьер Фаран невольно подумал, что у Летисии весьма странный крут общения. Слов нет, Дюпарк – блестящий педагог, но если то, что о нем говорят, правда…

Летисия подала профессору Дюпарку бокал с шампанским.

– Ну как вам, милая Летисия, тема фут?.. Не слишком трудная?

– И да, и нет. Во всяком случае, она преподнесла мне хороший сюрприз.

– Да? Какой же?

Летисия выпила глоток шампанского и направилась к пианино. Держа бокал в левой руке, она правой сыграла тему фуги.

– Вот… Вам это ни о чем не говорит?

Пьер Фаран и Морис Перрен погрузились в свою музыкальную память, но без успеха. На губах Жоржа Пикар-Давана блуждала легкая улыбка, которая могла навести на мысль, что он догадался, – или просто что он обожает свою дочь. Что же касается профессора Дюпарка, то он смаковал шампанское, и, казалось, взор его был обращен на какую-то книгу или безделушку в книжном шкафу.

Паскаль решился:

– Среди присутствующих я меньше всех разбираюсь в этом, но не кажется ли вам, что эта тема проистекает из произведения очень известного, вот к нему и надо восходить.

– Конечно же, Паскаль! – захлопала в ладоши Летисия. – Вам надо бы быть музыкантом.

– И что же это за известное произведение? – осведомился Морис Перрен. – Я, например, его не знаю.

– А вы, профессор? – спросила Летисия.

Дюпарк, лицо которого не выражало ничего, подумал несколько мгновений и бесстрастно бросил:

– Профессиональная тайна.

– Хорошо, – предложила Летисия, – чтобы помочь вам, я сейчас сыграю тему, которую вы только что прослушали, задом наперед.

Она сыграла ее, и на этот раз Пьер Фаран и Морис Перрен в один голос воскликнули:

– «Музыкальное приношение»!

– Да, «Музыкальное приношение» или, скорее, королевская тема, на основе которой импровизировал Бах по просьбе Фридриха Второго, перед тем как впоследствии развил ее в «Музыкальное приношение». Увидев этот сюжет, я проанализировала его, чтобы представить, что я могла бы сделать, а вы знаете – простите меня, Паскаль! – что противоположное движение, иначе говоря, запись темы в зеркальном отражении – классический прием. Перевернув тему, я ее тотчас же узнала, как наверняка узнали ее в эту минуту и остальные конкурсанты.

Летисия прервала свой рассказ, чтобы выпить глоток шампанского.

– И тогда ты обругала жюри, – сказан Пьер.

– И у вас появилась мысль отказаться, – добавил Морис.

– И вы в конце концов превзошли Баха, – заключил Паскаль.

Летисия от души рассмеялась и продолжила:

– Узнав королевскую тему, я, признаюсь, была обескуражена, потому что Бах разработал ее во всех направлениях и создал на ее основе две завершенные фуги на три и шесть голосов, десять канонов и даже сонату для трио! Все студенты знают эти произведения наизусть или почти наизусть! Но подражать Баху, вывернутому наизнанку!

– Нет, это невозможно с точки зрения гармонии, – заметил Пьер.

– Верно, – согласилась Летисия, – но с какого конца ни играй, интервалы между нотами абсолютно одинаковые: тот, кто выбрал тему, загнал нас в ловушку, потому что мы не могли так или иначе не полагаться на то, что написал Бах.

– На редкость хитрая ловушка, – подчеркнул Морис Перрен с задумчивой улыбкой.

– Хреновая ловушка! – выругался Пьер. – Извини, Летисия! Я не хотел… и потом, это к тебе не относится, естественно.

– Хватит, хватит, – успокоил всех Жорж Пикар-Даван, – не оставите ли вы в покое мою дочь? И что же ты сделала, Летисия?

– Ладно! Так вот, это любопытно, но в разгар своих сомнений, когда я невольно уже положила руку на ручку двери, я вспомнила высказывание Эрика Сати,[36]36
  Сати, Эрик (1866–1925) – французский композитор.


[Закрыть] где он сказал, что никогда не чувствовал себя таким свободным, чем когда его композиция была на заданную тему, например, когда он располагал в качестве единственного инструмента лишь пишущей машинкой. Этого было достаточно, чтобы вселить в меня надежду. И я решила, что свободна… и в какой-то мере стала свободной.

– Потрясающе! Революция! – с горячностью закричал Пьер.

– Да, Пьер, потрясающе! Но я боюсь огорчить тебя, убеждая, что придерживалась классических правил письма. Или… почти! Я дала себе волю в стретте.[37]37
  Стретта – тесное проведение темы несколькими голосами в фуге – тема вступает в последующем голосе до того, как она закончилась в предыдущем голосе. – Примеч. авт.


[Закрыть]

– Летисия, – вмешался Морис Перрен немного чересчур светским тоном, – не могли бы вы доставить нам огромное удовольствие и исполнить вашу фугу на фортепьяно?

– И не думайте об этом, Морис! – Летисия даже вскочила. – Я не суеверна, но все же! Представьте себе, что жюри заваливает меня, в то время как вы сегодня вечером аплодировали моему творению! И как же ваша репутация в таком случае?

– Дорогая Летисия, я не могу аплодировать произведению, которое я, как понимаю, недостоин услышать, – ответил Морис и, взяв руку Летисии, поцеловал ее.

Этот жест Мориса еще больше, чем его слова, вывели Пьера из себя.

– Да, потому что ваш суд скорый и безапелляционный! – взорвался он. – Разве не вы в прошлом году угробили мою «Гробницу Шёнберга»? Вы вылили на нее столько грязи после первого же концерта, что все последующие были отменены! Я даже не уверен, что вы прослушали больше пяти тактов, несмотря на все то, что написано в вашей писанине! В вашем приговоре, должен я уточнить!

– Пьер, успокойся, пожалуйста! – с негодованием воскликнула Летисия. – Я не знала о ваших разногласиях. Мне очень неловко. Нет, Морис! Ничего не говорите! Давайте лучше сменим тему, иначе вы отравите мне вечер!

Паскаль, который, немного отдалившись от всех, разглядывал дорогие переплеты в книжном шкафу, пришел на помощь Летисии:

– Мне очень нравится ваша библиотека. Вы черпаете вдохновение в книгах?

– Не делайте выводы по книгам, что стоят там. Их выбирал, покупал и расставлял в основном мой отец…

– Да, – подтвердил Жорж Пикар-Даван. – Вы, верно, находите ее немного… патерналистской. Но я хотел, чтобы у Летисии были сочинения корифеев западной мысли. Я уверен, что придет день, и они станут способствовать ее вдохновению…

– Библия, «Божественная комедия», «Дон Кихот», Шекспир… – перечислил Паскаль. – Главные сокровища человечества…

– Да, но в моей спальне есть другой шкаф, – сказала Летисия. – Там и «фундаментальные сочинения» вроде «Тысячи и одной ночи», и мои любимые авторы: Флобер, Пруст, Джойс…

– Я считал, что сегодня – музыкальный вечер, – перебил ее Пьер, наливая себе шампанского. – Подумать только, сейчас, в конце двадцатого века, еще пишут фуги, словно ничего не произошло со времен славного папаши Баха! Ныне вашу гениальность определяет ваше умение пользоваться компьютером! Я не открою вам ничего нового, если скажу, что сегодня многие сочинения созданы не без помощи компьютера. Решающему экзамену нужно было бы подвергнуть Иоганна Себастьяна – дать ему компьютер и посмотреть, что он сотворит!

– Полно, будьте серьезны! – запротестовал Морис Перрен. – Компьютер, безусловно, имеет место при композиции, но он никогда не заменит истинный интеллект. Он никогда не сможет найти идею: это дело человеческого разума.

– Ошибаетесь, ваша честь! – театральным тоном с явным удовольствием продекламировал Фаран. – Вы говорите о будущем, согласно вашему разумению, абсурдными гипотезами, в то время как реальность уже превосходит их! Вы никогда не слышали об искусственном интеллекте?

– Да, безусловно! Но применение его в музыке мне представляется абсолютно невозможным!

– Невозможным? Прекрасно, я докажу вам обратное. Я разработаю на компьютере тему экзамена Летисии. Или, пожалуй, нет! Королевскую тему! И вы увидите, что машина выдаст партитуру еще более прекрасного сочинения, чем «Музыкальное приношение».

– Vanitas vanitatum![38]38
  Суета сует! (лат.)


[Закрыть] – вздохнул Морис. – А каково ваше мнение, профессор?

– О, боюсь, что мсье Фаран говорит о вещах, в которых я полный профан, – ответил Огюстен Дюпарк, впервые за весь вечер оживившись. – Но, пожалуй, я склоняюсь к вашему мнению. Желание подменить человеческий разум искусственным интеллектом представляется мне более чем безрассудным. И потом, одно дело – разработать заданную тему, и совсем другое – создать тему оригинальную.

– Простите меня, – вмешался в спор Жорж Пикар-Даван, – но я не вижу смысла в этой затее: пожалуй, стоило бы лучше разработать тему Летисии, чем тему основы «Музыкального приношения». И тогда, после объявления результата, мы смогли бы сравнить работу современной машины с ее сочинением. Прости, дорогая…

– Право, сегодня меня никто не щадит!

– Мне не кажется, что это хорошая идея, – высказал свое мнение Паскаль.

– Если вы думаете, что меня постигнет разочарование, то не бойтесь, я переживу это, – заверила Летисия. – Итак, Пьер, что ты решил? Какую тему выбираешь?

– Я согласен с твоим отцом, но не хотел бы еще больше огорчить тебя, потому что, уверен, компьютерное сочинение будет лучше. И сам не знаю, что выбрать…

– Никаких колебаний! – отрезала Летисия и пошла к входной двери за своей сумочкой. – Бросим жребий!

Она достала монетку в один франк.

– Оставьте, не надо, – запротестовал Морис Перрен. – Это просто ребячество!

– Оборот – королевская тема; лицо – ее обратное звучание, то есть тема экзамена! – заключила Летисия, подкинула вверх монету и на лету поймала ее.

Все окружили ее, чтобы увидеть, когда она разожмет ладонь, как легла монетка.

– Оборот! Значит – королевская тема! – радостно воскликнула Летисия.

Жорж Пикар-Даван посмотрел на монету в ладони дочери и неожиданно даже для себя самого сказал:

– Удача в жребии никогда не изменит судьбы.

– Это слова Булеза?

– Почти, – ответила Летисия.