Текст книги "Последняя кантата"
Автор книги: Филипп Делелис
Жанр:
Триллеры
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 16 страниц)
31. ПОДОЗРЕВАЕМЫЙ
Париж, наши дни
– Летисия! Нельзя сказать, что до тебя сегодня легко добраться.
Паскаль де Лиссак пытался пробраться к столику, где сидели его приятельница и комиссар Беранже. Его шерстяное пальто выглядело таким старомодным среди джинсов, да и прическу надо было взлохматить, чтобы иметь успех в этом кафе. Добравшись до цели, он поцеловал Летисию.
– Сотрудник консерватории сказал мне, что видел, как вы направились сюда. Прими мои поздравления, дорогая.
– Спасибо, Паскаль. Я сегодня такая счастливая: это конец одного этапа и начало нового. Как бы мне хотелось, чтобы Пьер разделил со мной мою радость…
– О, конечно… – сказал Паскаль и добавил с некоторой горечью: – Но, я вижу, мсье Беранже уже радуется твоему успеху.
– Комиссар продолжает расследование, – строго ответила Летисия. – А ты, Паскаль, нарушил мой приказ.
– Да, Летисия. Но что делать? Я не мог сидеть и ждать…
– Ты прелесть!
– Хм… – хмыкнул Жиль. – Пожалуй, я вас оставлю.
– Нет, почему же? Мы еще не закончили наше исследование королевской фуги.
– Ах, вы еще занимаетесь и этой дьявольской фугой! – в досаде воскликнул Паскаль. – Я-то думал, что музыка облагораживает нравы, а не провоцирует преступления.
– Не надо рассматривать музыку слишком упрощенно, – с улыбкой заметил Жиль, – вы же знаете, что она может выражать самые сильные страсти, смятение тела и мысли, может заставить человека с оружием поддаться ее воздействию…
– Все это мне известно, – перебил его Паскаль, – но я не знал, что вы, скорее, антимилитарист. Наконец… Так какое место «Музыкального приношения» вы обсуждали?
– Мы раздумывали над пометами Баха на партитуре. Они весьма загадочны.
– Думаю, ни одна из них не имеет отношения к убийству. Тогда в чем интерес? – спросил Паскаль.
– «Ищите и найдете», – продекламировал Жиль.
– Простите?..
– Нет, нет… – рассмеялась Летисия и объяснила, почему Жиль вспомнил это изречение.
– Хорошо, – ответил Паскаль. – Предположим, что Пьер нашел что-то необыкновенное в королевской фуге, ведь сообщение, которое он оставил на автоответчике Летисии, позволяет думать об этом, но какую связь это может иметь с убийством? Вы не станете мне возражать, если я скажу, что не убивают из-за открытия в музыковедении…
– Нет, не думаю, – согласился Жиль. – Но вот вы, Летисия…
Паскаль напрягся, услышав, что комиссар называет Летисию по имени.
– Вы, Летисия, утверждаете, что для профессионалов какой-нибудь музыкальный отрывок может быть важнее, чем что угодно другое.
– Да, – подтвердила Летисия. – Я сказала вам это по поводу спора, который возник между Пьером и Морисом Перреном.
– Кстати, о Морисе Перрене… – начал было Жиль и осекся, словно смущенный присутствием Паскаля де Лиссака.
– Я могу оставить вас, – предложил Паскаль, заметив замешательство комиссара.
– Ну почему же? – спросила Летисия, сжимая руку Паскаля.
Жиль отвел глаза. Смех и разговоры вокруг, запах пива и табака, распоряжения хозяина и шум находящихся под кайфом – все это стало для него вдруг невыносимым.
– Кстати, о мсье Перрене, когда я допрашивал его, у меня сложилось четкое впечатление, что он отнесся к спору с Пьером Фараном очень серьезно и, главное, что он был крайне взволнован сообщением Фарана по поводу фуги.
– Да, – добавил Паскаль. – Я не был лично знаком с Морисом Перреном до того, как Летисия представила его на той злосчастной вечеринке, но сейчас, как и у вас, у меня такое чувство, что в тот момент он по-настоящему был задет вызовом, который бросил ему Пьер Фаран.
– Интересно, продолжайте, – сказал Жиль.
– Так вот… Это трудно объяснить, но мне думается, что, сам того не зная, Пьер Фаран затронул щекотливую для Мориса Перрена тему. Что-то очень дорогое для него. Но это всего лишь интуиция. А что ты думаешь, Летисия?
– Я не знаю. Да… возможно.
– Ладно, извините меня, – добавил Паскаль, – но мне непременно надо уезжать. Я уже откладывал встречу с нашими друзьями из бюджетного ведомства, но еще раз не могу: вы же знаете, эти люди невыносимы… Я не провожу тебя, Летисия…
– В этом нет необходимости, я на машине.
– Тогда до скорой встречи, дорогая. До свидания, комиссар.
– До свидания.
В своем кабинете в Доме радио Морис Перрен работал со страстным увлечением. Солнце уже начало угасать, но он не поднимал головы от бумаг. Он снял пиджак и лихорадочно делал пометки в партитуре, то и дело обращаясь к старинным книгам, которые взял из книжного шкафа. Он уже приближался к цели, в этом не было сомнения.
Этот молодой комиссар, который так озадачил его, сам того не понимая, укрепил его в том, о чем он подумал с самого начала. Он попытался связаться с ним, но ему сказали, что комиссар уехал. Тогда он позвонил Летисии, но ее тоже не оказалось дома. И тут он вспомнил, что сегодня – день объявления результатов конкурса. Он оставил ей победоносное сообщение на автоответчике, прося срочно позвонить ему.
Перрен думал, как лучше выразить знаки зодиака – в буквах или символах. В сомнении он использовал и то и другое, не зная, впрочем, теми ли же рисунками они обозначались в Пруссии в XVIII веке. Потом он установил, что зодиак не имеет отношения к этой проблеме, и открыл другой том, с которого с силой сдул пыль.
Вот этот том, вне всяких сомнений, – то, что нужно. Теперь Перрен был уверен, что решение кроется в десяти загадочных канонах, и он начал лихорадочно считать ноты и такты.
Он не смог закончить свою работу.
Словно во сне Морис увидел, как он приближается, и с упреком подумал, что напрасно принял дозу кокаина.
И тут же вспомнил, что он не нюхал его уже более недели.
Мгновение спустя он явственно почувствовал, как его сердце пронзает шпага.
32. ПОСЛЕДНЕЕ СООБЩЕНИЕ
МУЗЫКА. Заставляет о многом думать. Смягчает нравы. Исключение: «Марсельеза».
Гюстав Флобер. Лексикон прописных истин
Париж, наши дни
Комиссар Беранже с трудом прокладывал себе путь к кабинету Мориса Перрена. В коридоре толпился народ, и все хотели знать, что произошло. У двери, охраняемой полицейским, горько рыдало очаровательное создание с длинными светлыми волосами, которые ниспадали до низа самой короткой в мире мини-юбки. Это была Зоэ, секретарша Мориса Перрена.
Морис Перрен сидел в своем кресле, слегка склонившись к столу. Из уголков губ вытекла струйка крови, большое красное пятно виднелось на рубашке у сердца.
Эксперты службы криминалистического учета уже закончили работу. Жиль подумал, что его коллега Маршан не скрывал радости, когда передавал ему дело о первой смерти. Комиссар просмотрел разложенные на полу книги, перерытые полки в шкафу. Ни одна из книг непосредственно не имела отношения к Баху, и хотя множество партитур Иоганна Себастьяна усеивали пол, «Музыкального приношения» среди них не было. Монографии о Бахе аккуратно стояли на полках.
Вошел инспектор Летайи, с ним еще один полицейский в штатском, это был их коллега из Семнадцатого округа, пришедший для порядка подтвердить передачу досье.
– Так вы говорите, что предыдущее убийство было такое же? Тогда, дорогой коллега, не хотел бы я оказаться на вашем месте…
Сочтя это формулой вежливости, полицейский удалился, немного погодя тело жертвы унесли носильщики.
– Данные обследования, Летайи?
– Да, патрон, в наши дни пуленепробиваемый жилет уже вышел из моды. Надо срочно возвращаться к старинным доспехам…
– Справедливо, инспектор. А если на минутку оставить вопрос о нашей безопасности?
– Ладно, я сказал бы, что в таком муравейнике, как Дом радио, личность, прогуливающаяся со шпагой, право, не должна была остаться незамеченной. Я исхожу, разумеется, из того, что Пьер Фаран и Морис Перрен были убиты одним и тем же оружием.
– Ваша гипотеза заслуживает внимания, и я думаю, нам не придется долго ждать, чтобы получить подтверждение тому. А следы, свидетели?
– Пока никаких следов. Я потребовал помощников, чтобы опросить весь персонал, включая тех, кто покинул свое рабочее место раньше обычного.
– Очень хорошо. И о чем же вы их спрашиваете?
– Не видел ли кто-нибудь человека со шпагой восемнадцатого века…
– И лошадь.
– Со шпагой или с чем-нибудь, что могло бы скрывать ее.
– Это уже лучше.
– Два таких театральных убийства, патрон, и за такое короткое время, это все же чересчур…
– И я так считаю, Летайи. Тем более что Перрен был моим единственным подозреваемым.
Пока шел допрос, комиссар тщательно обследовал кабинет, но ничего существенного не обнаружил. Документы, лежащие на письменном столе, не представляли интереса. Ноты новых сочинений соседствовали с неоконченными отзывами на тот или иной диск или концерт, которые Перрен превозносил до небес или безжалостно поносил. Безусловно было одно: развивая свои таланты критика, он вряд ли приобретал только друзей. «Надо будет уточнить, много ли музыкантов имели веские основания убить его». Но он тут же отказался от этой мысли: маловероятно, что какой-нибудь композитор или недовольный исполнитель найдет шпагу, чтобы отомстить. В крайнем случае рояль, выброшенный в окно, как в одном мультфильме, но шпага – это несерьезно…
Вернувшись в кабинет, инспектор Летайи с недоумением заметил на губах комиссара Беранже легкую улыбку. Он не стал спрашивать, с чего бы это, и сразу приступил к отчету:
– Морис Перрен отослал свою секретаршу утром. Она прогулялась по Большим бульварам и к семи часам вернулась забрать свои вещи, перед тем как уехать домой. На всякий случай она заглянула в кабинет патрона попрощаться с ним и обнаружила его мертвым. Все были потрясены, но только три человека вошли в кабинет до прихода полиции. Что же касается персонала, то никто не видел человека со шпагой, ни даже с ножнами или с чем-то, куда можно спрятать шпагу. Несколько человек ушли с работы еще до того, как начали опрос. С ними поговорят завтра. Внизу полно народу, так как идут две многолюдные записи. Одна – в холле – для телевизионной передачи, вторая – для концерта на Студии 101. Там полно людей, которые не работают постоянно в этом здании…
– Репетиция, – оборвал его комиссар.
– Что вы хотите сказать этим, патрон?
– Я имею в виду, что идет репетиция сегодняшнего вечернего концерта.
– Да, да, мне так и сказали.
– В таком случае у нас есть ножны, Летайи.
Инспектор в недоумении сдвинул брови.
– Футляр для контрабаса!
– Да, или даже виолончели, для тромбона.
– Если кто-нибудь видел виолончелиста в коридорах на административных этажах, это было бы неплохо, – заметил Летайи.
– Да, конечно. Задай этот вопрос персоналу, тем, кто заинтересован в расследовании. Но это может быть только так, Летайи. Ведь не призраком же убит Морис Перрен…
Комиссар не знал, как сообщить эту новость Летисии. Он был не очень деликатен при их первой встрече, когда речь шла о Пьере Фаране, и ему не хотелось снова оказаться бестактным.
Едва Жиль вошел в квартиру, не успел он даже слова сказать, как Летисия взяла его за руку и провела к маленькому столику из палисандра, на котором находился ее телефонный автоответчик.
– Как я рада, что вы пришли. Послушайте, что, вернувшись домой, я услышала. Это передал мне Морис Перрен.
Она нажала кнопку, и зазвучал голос Мориса Перрена: «Добрый день, Летисия, я понял, для чего могла служить фуга. Я еще не пришел к окончательному выводу, но это уже не за горами. Я вам перезвоню, дорогая».
Сияющая Летисия повернулась к Жилю.
– Это прекрасно, не правда ли? Я думаю, он…
Она осеклась, увидев взгляд комиссара, и поняла – что-то случилось. Жиль в нескольких словах рассказал ей, избавив от некоторых подробностей. Летисия молча села.
– Как такое возможно? Кто мог убить Мориса?
Комиссар Беранже спокойно ответил:
– Кто убил его? Так это же ваш автоответчик…
33. SOLI DEO GLORIA[119]119
Единому Богу слава (лат.).
[Закрыть]
В мелодии глубокой, старинной, мужественной, незнакомой ему слышалось все соединенное воедино прошлое.
Джеймс Джойс. Улисс
Лейпциг, июль 1747 года
День еще не занялся, и вокруг была полная тишина. Склонившись к партитуре, которую освещало дрожащее пламя свечи, он записывал последние ноты с детской радостью. Пожалуй, он сможет уже завтра отослать Фридриху последнюю часть. Теперь там уже было все. Даже больше, чтобы слушатели могли когда-нибудь понять его сочинение. Впрочем, что ему до того? Скрытое или нет, послание было здесь. Оно «существовало». Не сотворенное, а рожденное в муках. Но если люди до сих пор не догадались о его присутствии среди нот, не заметили его в партитуре, не сумели понять его язык, то Он знает. В Своем бесконечном знании мира только Он может правильно оценить его попытку передать свою такую ужасную и такую прекрасную тайну.
Он вспомнил тот весенний день, когда они на рассвете пришли и разбудили его. Небо было безоблачно, еще чувствовалась свежесть ночи. Прохлада ворвалась в дом, когда он открыл им. Он тряхнул головой, чтобы прогнать неприятные воспоминания. А теперь час был радостный, поскольку он только что сбросил со своих плеч гнет, давивший на него. Он отложил свое перо, подошел к распятию, преклонил перед ним колена и прочитал последний псалом, самый любимый:
Он еще долго стоял на коленях, опустив руки вдоль тела и склонив голову, так что невозможно было понять, склонил он ее от усталости, изнеможения или просто в знак покорности перед Господом. Последний псалом властвовал над ним всю его жизнь. Его кантаты, его мессы и его «Страсти» были его гордостью, и он еще помнил каждую ноту этих сочинений, погубленных безумием людей.
Иногда он пел их для самого себя и для своего Бога, пел молча, только в мыслях. Тем, кого удивлял в эти минуты его взгляд, Анна Магдалена кратко говорила, что он может пребывать так, в безмолвии, в глубоком раздумье, долгое время.
А на самом деле он молился, напевая про себя свою музыку. Его внутренний слух был настолько совершенен, что он отчетливо слышал партию каждого инструмента, сопровождающего хор или солирующего.
Сначала, когда он начал эти упражнения, он делал их для того, чтобы не утратить контакт со своими прежними сочинениями. В то время он сожалел, что не слышал их в исполнении своих, пусть даже посредственных, музыкантов. Но вот уже многие годы он считал, что безмолвное исполнение, лишив его физической радости играть или дирижировать самому, позволило ему сконцентрироваться на главном в музыке. На ее божественной природе. Бог был Чистым Духом, и его, Баха, молитва, которую он пел про себя, была, в сущности, духовной музыкой.
Наконец он поднялся с колен и бросил взгляд на свою партитуру. Потом подошел к ней, взял перо и обмакнул его в чернила, начал было писать, но передумал. Перед ним промелькнули три буквы, которые он уже ставил на большинстве своих текстов:
S D G, Soli Deo gloria
Но не раскроет ли эта аббревиатура слишком многое? Официально это произведение светское. Конечно, он уже писал эти буквы на светской музыке, но в данном случае…
Он решил не писать их и в досаде отложил перо.
Выйдя из рабочего кабинета, он вернулся в церковь. Солнце уже начинало всходить, но город еще не подавал никаких признаков жизни. Идя в главный неф церкви Святого Фомы, он принялся считать на пальцах свои сочинения. Впервые, и это его забавляло. Он уже сбился со счета, но те, к которым возвращался много раз, были самые значительные.
Церковь была пуста и погружена в полутьму. В ней был тяжелый дух. Дойдя до алтаря, он свернул налево. Ладонью погладил черный мрамор статуй. Сегодня ему казалось, что они гримасничают больше, чем когда-либо. Он улыбнулся и процитировал слова Христа, обращенные к святому покровителю этой церкви: «Ты поверил, потому что увидел Меня; блаженны не видевшие и уверовавшие».[121]121
Евангелие от Иоанна, глава 20, стих 29.
[Закрыть]
34. КОД ДОСТУПА
Париж, наши дни
– Как так – мой автоответчик?
– Да, так оно и есть, это может быть только он, – сказал Жиль, продолжая раздумывать.
– Помилуйте, это же абсурд! – воскликнула Летисия.
– Но ведь его можно прослушать на расстоянии, не так ли?
– Да, но нужно знать код…
– Который вы наверняка где-нибудь записали, желая быть уверенной, что не забудете его.
– О! – вскричала Летисия, закрывая рот рукой. – Я думаю, что…
И она бросилась к большой записной книжке в обложке с палехскими миниатюрами, лежащей на телефонном столике. Летисия открыла ее, и Жиль через ее плечо мог прочесть код, который она действительно записала на форзаце: «1211».
Летисия посмотрела на комиссара. Она могла прочесть его мысли. Убийца самовольно воспользовался ее автоответчиком. Он пользовался им когда хотел и, совершенно очевидно, с завидной регулярностью. Так, прослушав его, он узнал, что Пьер Фаран нашел секрет королевской фуги. Таким же образом он узнал, что Морис Перрен почти пришел к тому же результату, и сделал из этого тот же вывод. У жертв была досадная потребность оставлять сообщения на ее, Летисии, автоответчике.
Летисия отключила аппарат и села на диван рядом с Жилем.
– По-видимому, можно проследить последовательность событий, – сказал наконец комиссар. – Вас не затруднит, если я напомню их?
Ей хотелось ответить: «Да, затруднит», но она никогда не отступала перед трудностями.
– Давайте, – сказала она.
– Убийца с вами знаком. Он мог войти сюда, чтобы узнать код. Зачем? Этого я пока еще не знаю. Есть одно, что объединяет жертв с вами, а именно: до вечера пари они, по существу, не знали друг друга. А убийца вас знал, именно вас, но еще не знал, возможно, своих будущих жертв.
– Вы думаете, убийца был у меня в тот вечер?
– Это более чем вероятно.
– Но, послушайте, это невозможно, нас было всего шестеро: мой отец, Пьер Фаран, Морис Перрен, профессор Дюпарк, Паскаль де Лиссак и я. Теперь нас осталось только четверо, так кто же мог сделать это?
– И больше никого не было? Никого, кто бы зашел на несколько минут или кто звонил по телефону в тот злосчастный вечер?
– Нет, никого.
– Мне придется еще раз допросить всех четверых.
– Но, в конце концов, это несерьезно! Зачем одному из нас – а я вижу, вы подозреваете и меня, – убивать Пьера и Мориса? Просто абсурд!
– Я еще не знаю почему, но абсолютно убежден, что оба убийства имеют отношение к королевской фуге. Или, точнее, к секрету, что она таит в себе. Вспомните слова Мориса на вашем автоответчике: «Я понял, для чего могла служить фуга». Главное – не сама фуга, а то, что в ней таится, что она прячет от наших глаз, чего они не умеют увидеть, или от наших ушей, чего они не умеют услышать.
– Согласна, но если вы хотите сказать, что убийца должен был знать о пари, чтобы войти в список ваших подозреваемых, в таком случае мне жаль, но я должна вам сказать, что список окажется немного больше, чем вы предполагаете. Известно, что Пьер назавтра рассказал о споре многим музыкантам, желая посмеяться над Морисом, который, как он утверждал, не узнал тему «Музыкального приношения». Что вы скажете на это?
– Это, безусловно, удлиняет список, но ведь нужно быть знакомым с вами, чтобы войти к вам и посмотреть код доступа вашего автоответчика.
– Боюсь… чтобы узнать код, нет необходимости приходить ко мне.
Под вопрошающим взглядом комиссара Летисия сходила за своей сумочкой. Она открыла ее, достала маленькую записную книжку в обложке из розовой кожи и протянула Жилю. Комиссар раскрыл ее и прочел код, записанный на первой же странице сверху, как и в книжке с телефонами, что лежала на столике.
– Нельзя сказать, что вы обладаете свойственной женщинам осторожностью, – заметил Жиль. – Вы так же обращаетесь с кодом своей кредитной карточки?
– Да, но она лучше спрятана. И потом… вы не можете упрекать меня в том, что я не предусмотрела, что когда-то эти цифры станут причиной смерти двух моих друзей…
– Нет, разумеется.
– Мне жаль, что не я ваш главный подозреваемый.
– Это много лучше, чем быть им. Итак, если все резюмировать, убийца скорее всего музыкант, он знал о пари, знал код вызова автоответчика на расстоянии, человек, который не хотел, чтобы был раскрыт секрет, таящийся в главной теме «Музыкального приношения». Оно было сочинено двести пятьдесят лет назад Бахом по просьбе Фридриха Второго. Вы согласны?
– Полностью.
– Хорошо, мы можем еще добавить, что убийца сумел добыть ваш код или прямо здесь, в квартире, или, что менее вероятно, где-то вне ее, порывшись в вашей сумочке.
– Да, и так как это, очевидно, музыкант, он мог это сделать где угодно, где мы бываем: в концертном зале… в консерватории…
Казалось, Летисия смутилась, произнеся последнее слово, Жиль заметил это, но промолчал. Установилась тишина, и он сознательно затягивал ее. Казалось, его собеседница все больше и больше нервничает. Наконец комиссар сказал:
– Чтобы продвинуться в расследовании, нам надо раскрыть секрет королевской фуги, но я вижу только одного человека, который мог бы это сделать.
Летисия взглянула на Жиля.
– Я? – неуверенно спросила она.
– Да, вы.
Летисия на минуту задумалась. Дрожь пробежала по ее телу при мысли, что надо будет пойти путем Пьера и Мориса до…
– Вы затаитесь в квартире и продолжите свои изыскания. Необходимая охрана будет обеспечена круглые сутки. Вам не придется выходить и отвечать на телефонные звонки.
– А если мне потребуются какие-то материалы?
– Мы пошлем человека, он отыщет их для вас.
Летисия провела рукой по волосам и теперь уже глубоко задумалась. Не только потому, что у нее не было выбора, но из чувства долга перед своими погибшими друзьями она решительно ответила:
– Я согласна.
