Текст книги "Последняя кантата"

Автор книги: Филипп Делелис

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 16 страниц)

45. THOMASKIRCHE

Здесь мудрость. Кто имеет ум, тот сочтет число зверя, ибо это число человеческое: число его шестьсот шестьдесят шесть.

Откровение Иоанна Богослова, глава 13, стих 18

Лейпциг, наши дни

Самолет приземлился в Лейпциге вскоре после полудня. Паскаль де Лиссак, едва вернувшись из Нью-Йорка, отказался от отдыха, чтобы сопровождать Летисию. К этой поездке он отнесся весьма скептически, но сразу понял: Летисию не остановит ничто. Смирившись с неизбежностью, он попытался принять все как есть. Был с ними и Пикар-Даван, к которому Жиль Беранже отнесся просто как к случайному спутнику в поездке. А тот, решив отправиться в Лейпциг, оставил запланированные дела, сочтя, что он давно не оказывался в такой волнующей ситуации. В полете он беседовал с Жилем о жизни Баха в должности кантора в Лейпциге, о музыкальном даре своей дочери, об административном устройстве немецких княжеств в XVIII веке и о будущем семейных банков. При других обстоятельствах он бы заинтересовал комиссара.

Жилю стоило больших усилий отговорить инспектора Летайи ехать с ними. И теперь его грызли сомнения. Конечно, доводы Летисии относительно «Музыкального приношения», в которых он, еще раз обсудив их с ней, признал обоснованным каждый этап, вели прямо в древнюю столицу Саксонии. Но даже если предположить, что они и впрямь на пути к секрету Баха, кто может сказать, приведет ли это в замешательство убийцу или убийц? Еще его очень беспокоила полученная Летисией записка с угрозой смерти, особенно после того, как он отыскал, откуда эта цитата:

Но где премудрость обретается?

и где место разума?

Не знает человек цены ее, и она

не обретается на земле живых.

Эти слова из Книги Иова, глава 28, стихи 12 и 13. Тревожащего сочинения из Ветхого Завета, в котором Иов спрашивает себя, почему справедливый Господь поражает праведников. Оно содержит темное место – главу 28, – и Библейская школа в Иерусалиме даже сомневалась, согласуется ли она с остальным текстом. Это место прославляло Мудрость, недоступную человеку, несмотря на его усилия и его открытия. Убийца выбрал отрывок самый угрожающий. На этот раз Жиль не захотел поделиться своей находкой с Летисией, но он знал: если ключ к секрету «Музыкального приношения» действительно находится в Лейпциге, возможно, убийца очень скоро перейдет к действиям…

Что же касается Летисии, то с начала расследования она никогда не испытывала такого оптимизма, как сейчас. Она была уверена, что успех близок, и счастлива, что Паскаль смог поехать с ней. Скорее бы все наконец закончилось!

Получив багаж, Жиль и Летисия хотели сразу отправиться по тем местам, где жил Бах, но Жорж Пикар-Даван настоял, чтобы сначала они пошли в отель «Астория», где забронировали комнаты. Через окна такси они смотрели на город, принимавший современный вид после воссоединения. Магазины, банки, рекламы бросались в глаза, но обновление города еще не было завершено, о чем свидетельствовали многочисленные леса на реставрируемых зданиях. Отель «Астория», расположенный неподалеку от вокзала, казалось, был на перепутье между стремлением к стандартам лучших западных отелей и тоской по гостиничному хозяйству для командированных партийных работников. Жиль согласился на короткую передышку для всех, чтобы можно было приготовиться к выходу, и назначил встречу в холле отеля через полчаса. В шесть часов все четверо встретились около администратора.

– Я уже обеспечил нам помощь гида из «Архива Баха», он расположен напротив церкви Святого Фомы, – объявил Жиль. – Ее зовут Биргита Майер, она ждет нас там через десять минут. Мы можем пойти пешком, ведь центр Лейпцига невелик.

С планом города в руке Жиль возглавил небольшую группу. Они прошли через подземный переход, разукрашенный граффити, и вышли на безликое пространство. В окружении социальных жилых домов какая-то туристическая фирма тщетно восхваляла достоинства района. Прямо за ним открывалась большая площадь, более приятная, где старые дома в стиле барокко соседствовали с современными постройками. Бывшая ратуша занимала весь северный край. Проходя вдоль нее, Жорж Пикар-Даван вспомнил, что именно здесь свирепствовали некогда советники Лейпцига, на которых так жаловался Бах.

Летисия радостно указала на колокол, что венчал здание на другой стороне площади.

– Я узнала ее, это церковь Святого Фомы!

– Да, – подтвердил Жиль, сверившись с планом. – Это она.

Они ускорили шаг, и скоро перед ними предстала величественная церковь Святого Фомы. Ее широкая крыша, замкнутая острым углом, что характерно для поздней готики, подавляла другие части строения, добавленные в течение веков. Получилось не очень красиво. Но церковь стала значительно больше.

Жиль почувствовал волнение Летисии и легонько сжал ее руку. Жорж Пикар-Даван думал, почему хоры расположены не на возвышении в главной части церкви. Жиль предложил всем следовать за ним. Около статуи Баха у южного фасада церкви стояла женщина с короткими волосами и светлыми глазами. Она решительно направилась к четырем посетителям. Биргита Майер трудилась над диссертацией по музыковедению в Лейпцигском университете и оплачивала свои занятия, работая гидом в «Архиве Баха». По просьбе Жиля она начала свой рассказ:

– Вы находитесь во дворе церкви. Церковь Святого Фомы была заложена в двенадцатом веке, но то, что вы видите сейчас, принадлежит главным образом веку пятнадцатому. Иоганн Себастьян Бах служил здесь кантором, иными словами, учителем музыки, двадцать семь лет, с тысяча семьсот двадцать третьего года и до своей смерти в тысяча семьсот пятидесятом году. Он жил при школе Святого Фомы, она находилась на том месте, где сейчас вы видите вон то здание.

Она указала на мрачное строение начала века, в котором располагались службы суперинтенданта лютеранской церкви Западного округа Лейпцига.

– А школы Святого Фомы уже нет? – с тревогой спросил Паскаль.

– Нет, она была перестроена еще во времена Баха, но разрушена в тысяча девятьсот втором году.

– Вот как! – воскликнул Паскаль и обернулся к Летисии: – Надеюсь, то, что вы ищете, находилось не там…

Жиль не смог удержаться от недовольной гримасы, но Летисии это удалось.

– А что осталось от эпохи Баха? – спросила она.

– Кроме самой церкви, только два дома на площади… Там, где мы с вами встретились, раньше был каменный колодец, но он уже тоже исчез…

– Давайте войдем в церковь, – решительно сказал Жиль.

Биргита нагнала его и спросила:

– Ваш друг сказал, будто вы что-то ищете? Что именно?

– Еще сам не знаю… 396. Вам это число о чем-нибудь говорит?

– 396? Нет, ни о чем.

Но тут они были захвачены музыкой – играл большой орган, установленный на центральной кафедре. «Третья соната», определила Летисия, взволнованная мыслью, что Бах именно здесь сочинял и играл это произведение. Если сама церковь не представляла собой ничего исключительного, то атмосфера, царившая в ней, навевала мысли о прошлом и чувство благоговейности, их в той или иной мере испытывал каждый входящий, и это ощущение еще больше усиливали звуки органа. Биргита подвела своих спутников к хорам, отгороженным красным шнуром, и показала им на могильную плиту в центре, на которой были выбиты слова:

ИОГАНН СЕБАСТЬЯН БАХ

– 396… Свою смерть… – раздумчиво проговорил Жиль.

– Это третье место погребения Баха, – уточнила Биргита, чем невольно убила главную надежду Жиля. – Его прах был перезахоронен здесь в тысяча девятьсот пятидесятом году.

– А есть ли в церкви какие-либо предметы, связанные с Бахом? – спросила Летисия.

– Связанные с Бахом? Личных вещей нет… Но вот распятие там, перед кафедрой… эти капители… но я не совсем понимаю, что вы хотите…

– Мы хотели бы знать, что осталось… – несколько нетерпеливо оборвал ее Жиль.

– Полноте, друзья мои, – вмешался Жорж Пикар-Даван, – спокойнее! Вспомним Баха: «Ищите и найдете». Я предлагаю разделиться и обследовать каждый квадратный сантиметр церкви. Что же касается вас, мадемуазель, – обратился он к Биргите, которая с удивлением смотрела на него, – то теперь вы должны знать, что мы ищем нечто, имеющее отношение к числу 396! 3, 9, 6.

Жорж Пикар-Даван не вызвал бы большего недоумения молодой немки, если бы объявил ей, что они ищут инопланетян. Ошеломленный вид Биргиты вызвал легкую улыбку Жиля. Он пошел осматривать правое крыло церкви. Паскаль увлек Летисию на кафедры, а ее отец вместе с Биргитой поднялся на хоры.

Тихие звуки органа вдруг чудесным образом усилились и наполнили всю церковь музыкой. Волшебные флюиды, исходившие от инструмента, казалось, замедляли шаги людей. Уверенность, что развязка близка, покидала Жиля, и он уже начинал думать, что они ничего не найдут. Минут через пятнадцать он увидел Паскаля и Летисию, они спускались с кафедры. Летисия выглядела грустной, обескураженной. Проходя через центральный неф, Жиль увидел Жоржа Пикар-Давана, тот жестами – теперь орган уже заглушал голоса – объяснял что-то Биргите, как можно было догадаться, тайны готической архитектуры.

Жиль и сам не знал, почему свернул налево, почему еще раз решил осмотреть мраморный монумент, установленный в память Даниэля Лайшера, бывшего бургомистра Лейпцига. Он не знал, почему среди множества скульптур в стиле барокко он обратил внимание именно на эту деталь. Он и сам не услышал своего вопля, но пальцем показал на огромную скульптурную композицию. Застыв перед ней, он крикнул: «Здесь! Это здесь!»

Все слабея и слабея, отзвучало эхо последнего аккорда, музыка стихла. Летисия подбежала к Жилю, они позвали остальных.

– Что случилось? – задыхаясь, спросил Паскаль. – Это же сцена казни Даниила, брошенного в ров со львами. Сейчас мы ее исследуем…

– Внизу!.. Смотрите внизу!.. – бормотал Жиль.

Нужно было отойти, чтобы охватить взглядом все три части монумента. Биргита вернулась к своей обязанности гида и начала рассказывать:

– Этот монумент возведен в тысяча шестьсот двенадцатом году в память члена Городского совета Лейпцига Даниэля Лайшера. Он состоит как бы из трех частей. Внизу вы видите сцены, представляющие казнь Даниила, святого покровителя Даниэля Лайшера, скульптуру которого можно видеть на самом верху монумента, а между ними, обратите внимание, сцена из Откровения Иоанна Богослова…

Но ни Жиль, ни Летисия уже не слышали продолжения. Число 3 и Апокалипсис… вот здесь-то они и откроют секрет Баха. Средняя часть представляла зверя в день Страшного суда перед лицом Человечества.

– Не будем обольщаться, – умерил их пыл Жорж Пикар-Даван. – Сюжеты из Апокалипсиса часто встречаются на памятниках…

– Да, – согласилась Биргита, – но в данном случае есть дополнительный мотив. Вы знаете, что в эпоху барокко были распространены различные игры с числами и…

– Все это так, – неуверенно прервала ее Летисия, – но о каких числах вы говорите?

– О подсчете чисел в имени и фамилии знатных людей. Придавая каждой букве ее порядковое число в алфавите, мы находим, что Ratsherr[155]155
  Ratsherr – член Городского совета (нем.).


[Закрыть] Daniel Leicher = 216, а 216 – 6x6x6. Можно предположить, что из-за этого Лайшер решил, что его число как-то связано с Апокалипсисом…

Биргита была удивлена тишиной, которая последовала после ее слов. Каждый быстро сообразил, какая связь между числом Баха 396 и числом 216: это всего лишь разные формы гематрии одного и того же числа зверя из Апокалипсиса…

– Секрет Баха здесь, в этом нет ни малейшего сомнения, – тихо проговорил Жиль, – но нам еще нужно заставить «заговорить» эти статуи…

Предложение вызвало живую поддержку. Летисия сказала, что нужно изучить текст длинной эпитафии. Ее отец спрашивал, не лучше ли будет расчленить части монумента. Его предложение напугало Биргиту, и она отправилась предупредить об этом директора «Архива Баха».

Ни всяческие манипуляции с многочисленными мраморными фигурками, ни расшифровка текста эпитафии с помощью чисел «Музыкального приношения» не принесли никакого результата. Жорж Пикар-Даван снова предложил связаться с администрацией города, чтобы заставить памятник раскрыть свой секрет, но Жиль воспротивился этому. Все четверо пошли в левый неф и сели на скамью, откуда продолжали рассматривать монумент, и им казалось, что бесчисленные элементы барокко посмеиваются над ними.

– Все это абсурд! – сказал Паскаль. – Просто смешно! Пора кончать, Летисия…

С этими словами он с такой силой сжал запястье Летисии, что она едва не вскрикнула. И она снова почувствовала напряжение, объяснить которое нельзя было только их поисками. Ей стало не по себе.

Неожиданно снова заиграл орган. Это была «Пассакалья» в до минор. Органист еще не успел сыграть первые такты, как Летисию вдруг осенило. Она повернулась к Жилю:

– Пять нот! Это пять нот дают подступ к секрету! Аккорд уменьшенной септимы – символ смерти… для монумента!

Она вскочила, подбежала к главной кафедре церкви и поднялась на нее. Отец и Паскаль недоумевающе смотрели на нее, а Жиль подошел к скульптуре. Звуки «Пассакальи» вдруг смолкли, а через несколько секунд прозвучали пять первых нот королевской темы. Это Летисия заняла место органиста. Она сыграла всю тему, которая никогда еще не была исполнена ею так умело и драматично. Слишком форсированная, она словно бы не походила на самое себя, но было совершенно очевидно, что Летисия и не заботилась об эстетике музыки. Она сыграла пять нот синхронно, наполнив церковь разнозвучным аккордом уменьшенной септимы. Ее отец сделал вид, что он затыкает уши, а два туриста торопливо покинули церковь.

И перед неверящим взглядом Жиля монумент вдруг ожил. От резонанса скрытый механизм повернул коринфскую колонну слева. Два свитка упали на пол.

46. ФАЛЬШИВАЯ НОТА

Лейпциг, наши дни

На секунду Жиль застыл, с недоверием взирая на свитки, выпавшие из тайника. Летисия оборвала игру и спустилась с кафедры, Паскаль и Жорж Пикар-Даван подошли к монументу.

Жиль наклонился и поднял два пергаментных свитка, перевязанных красной шелковой бечевкой.

С необычайными предосторожностями он развернул один из них. Это была написанная от руки партитура кантаты, которая называлась «Una Sancta Ecclesia».[156]156
  «Единая Святая Церковь».


[Закрыть] Сверху, слева, были начертаны буквы SDG, Soli Deo gloria, а внизу, справа, подпись Иоганна Себастьяна Баха.

– Подпись его, в этом нет никакого сомнения, – прошептала Летисия. – Это неизвестная кантата. Она из числа той сотни кантат, которые так и не были найдены…

– Но почему она написана на латыни? – удивился ее отец. – Все кантаты Баха написаны на немецком…

– Исключение, наверное, как «Магнификат» или «Месса си-минор», – напомнил Жиль. – Но о чем нам это говорит?

Передав первый манускрипт Летисии, он осторожно развернул второй. Это был текст на немецком языке, тоже подписанный Бахом и датированный 29 мая 1729 года, но перевести его Жиль не смог. То же самое и с тем же результатом попытался сделать Жорж Пикар-Даван. Летисия предложила обратиться за помощью к экспертам «Архива Баха». Жиль с живостью одобрил это, а Паскаль воспротивился, считая, что не стоит так уж сразу рассказывать об их находке.

Они вышли из церкви, пересекли площадь и вошли в дом, где находился «Архив». Биргита встретила их несколько тревожным взглядом. Увидев в их руках какие-то бумаги, она спросила, что это, и, узнав, тотчас же решила присоединиться к их расследованию. Сначала она хотела положить манускрипты в надежное место и проконсультироваться с директором «Архива», но по настоянию Жиля согласилась сначала прочесть их сама. Она провела всех на второй этаж, в так называемый «летний зал», предназначенный для камерных музыкальных концертов, где находилась и копия инструмента эпохи Баха.

Биргита положила оба манускрипта на крышку инструмента и начала изучать партитуру.

– Да, это подлинная кантата Баха… Неизвестная… Но главное… Здесь что-то есть еще… О, это невозможно!..

На ее лице явно читалась тревога. Она отложила партитуру, чтобы прочесть текст второй рукописи.

Четверо французов жадно смотрели на нее, пытаясь догадаться, что там, в тексте, который она медленно, с трудом читает. Она тихо пробормотала несколько невнятных слов, из которых они поняли только одно: unmöglich – невероятно…

– Что там? – в нетерпении спросил Жиль. – О чем этот текст? Он действительно принадлежит Баху?

– Да, да… Безусловно, это его рука…

Биргита снова взяла манускрипт и внимательно перечитала его. Лицо ее было сурово. Закончив чтение, она долго сидела молча, не реагируя на многочисленные вопросы. Наконец она повернулась к Летисии.

– Бах обратился в католическую веру… Все сто исчезнувших кантат – католические. Осталась только одна… «Una Sancta Ecclesia»…

Четверо французов ошеломленно переглянулись. Наконец Летисия сказала:

– Секрет Баха… и последний музыкальный подарок…

Иоганн Себастьян Бах, которого всегда считали певцом лютеранской веры, обратился в веру католическую… Было из чего снова вспыхнуть религиозным войнам. Жорж Пикар-Даван высказал гипотезу, что Бах мог сделать это под чьим-то влиянием или же это просто шутка. Паскаль согласился с ним. Он подошел к Летисии, обнял ее.

– Нет, – решительно опроверг Жиль. – Налицо убийства, и они доказывают нам обратное. Мотивом для них может быть только стремление не дать раскрыть этот секрет Баха. Фанатичное утаивание правды о вере композитора…

– Но в таком случае было бы разумнее уничтожить доказательства этого обращения, чем мешать его раскрытию… – сказал отец Летисии.

– Конечно, – согласился Жиль. – Но если убийца не знал, где находятся доказательства? Он знал лишь одно: «Музыкальное приношение» ведет к раскрытию тайны, но как оно поможет найти эти манускрипты… Он мог только убивать тех, кто искал и приближался к разгадке, из страха, как бы они не достигли успеха в том, в чем сам он потерпел крах.

– Но мотив?.. – спросил Паскаль.

– Мотив религиозный, безусловно, – ответил Жиль. – Следовало поддерживать официальную версию о страстном протестантизме Иоганна Себастьяна. Убийца может принадлежать только к протестантской вере.

– Нет! – вскричала Биргита. – О чем вы, в конце концов, говорите? Об убийствах? И вы подозреваете лютеранскую церковь?

– Вовсе нет, – заверил ее Жиль. – Есть много фанатизма и за ее пределами. Я склоняюсь к какой-нибудь раскольнической церкви, к какой-нибудь секте с протестантскими корнями…

– Хм… дело не в этом, – проговорил Жорж Пикар-Даван. – В отличие от католической церкви в протестантской нет единства, но в ней нет и иерархии, и среди бесконечных и различных теоретических…

– Уверяю вас, мсье, – с улыбкой уточнил Жиль, – я не собираюсь совершить тур по планете, чтобы допросить всех. Нет, все гораздо проще, потому что кое-что об убийце мы знаем…

Жиль сделал многозначительную паузу и продолжил:

– Он завязал довольно тесные отношения с вашей дочерью, чтобы узнать код ее телефонного автоответчика… Мотив у нас есть: защита секрета Баха. Побудительные причины убийств мы знаем: религиозный фанатизм. Еще мы знаем, что убийца часто бывал у Летисии еще до начала этого дела… Наконец…

Жиль с задумчивым видом оборвал себя, не закончив фразы, подошел к фортепьяно, открыл крышку инструмента и заиграл королевскую тему. Он не смотрел на клавиши, он смотрел на Летисию. На пятой ноте он сделал ошибку и сыграл си-бемоль.

– Си-бекар!

Ошибку могли бы заметить Летисия или Биргита, но это было сказано не женским голосом. Все взгляды обратились к тому, кто произнес эти слова, произнес раздраженно, почти с угрозой.

– Спасибо, мсье де Лиссак! – воскликнул Жиль. – Верно, си-бекар. А я думал, что вы ничего не понимаете в музыке. Судя по всему, вы хорошо изучили эту партитуру. И уже давно…

На лице Паскаля не отразилось ни малейшего волнения.

– Но, Паскаль… объясни мне наконец!

Паскаль взял Летисию за руки и заглянул в ее глаза.

– А что ты думаешь? Тебе не кажется, что с тех пор, как ты работаешь над этой темой, я мог выучить ее всю, до последней ноты?

– Да, конечно, дорогой… но отпусти меня! Ты делаешь мне больно!

– Не отпущу! Ты должна мне верить! Что ты знаешь об этом полицейском?

– Оставьте ее! – приказал Жиль.

– Ни за что! И не приближайтесь!

Его тон был угрожающим. Жиль дрогнул: в чужой стране, оружия у него нет. Нависла тишина. Тяжелая, давящая, она подчеркивала и сомнения, и подозрения. Но еще она создавала видимость последней отсрочки.

– Помочь вам, мсье де Лиссак? Хотите? – предложил Жиль. – Вы желаете, чтобы я сам рассказал, что вы совершили и почему это совершили?

– Нет, это ничего не даст, – проговорил наконец Паскаль, отпуская Летисию. – Теперь все кончено. Как же мог Бах предать нас? Вот этого я не могу себе объяснить. Да, мы устраняли тех, кто слишком приблизился к тайне.

– Нет, Паскаль! Это невозможно!..

– Да, Летисия… Тебе этого не понять. Иоганн Себастьян – символ Реформации, слава протестантизма… И он должен был остаться им…

– Ценой убийств? – прорычал Жиль.

– Что значит убить кого-то? Это просто отправить его предстать перед судом Создателя! Конечно, вы называете это фанатизмом, но для меня это слово не имеет смысла. Я анабаптист, кем была и мать Иоганна Себастьяна. С незапамятных времен наша церковь благодаря излишней болтливости его сына Иоганна Кристиана знает, что Бах присоединился к католическим догмам и что он спрятал где-то доказательство этого. С помощью «Музыкального приношения» под предлогом, будто он желает передать секрет Фридриха Второго немецким композиторам, Иоганн Себастьян на самом деле хотел передать им свою тайну.

– Но ее должны были бы раскрыть давным-давно… – заметил Жорж Пикар-Даван.

– Нет. Иоганн Себастьян не передал своему сыну ключ к разгадке. Нашла ключ Летисия, и это привело к доказательству обращения Баха, оно хранилось в церкви Святого Фомы. Сам Иоганн Кристиан перешел в католичество, когда жил в Милане, и он передал секрет своего отца Моцарту, но только секрет, а не метод дешифровки «Музыкального приношения», он его не знал…

– Выходит, вашей церкви было известно это?

– Да, через англиканского архиепископа, который был нашим посланником при дворе Георга Третьего и пользовался доверием Иоганна Кристиана.

– А Моцарт сумел расшифровать «Приношение», – добавил Жиль. – Сам католик, он хотел обнародовать свое открытие, и ваши единоверцы тех времен убили его…

– Да, верно. Дело в том, что хотя он нигде не опубликовал результатов своих поисков, наша церковь жила в постоянном страхе, что он найдет и доказательства.

– По тому же сценарию все произошло и сто пятьдесят лет спустя с Антоном Веберном, разве не так?

– Все точно так же.

– А сейчас дело ускорил конкурс по фуге…

– Да, главная причина – фанфаронство Дюпарка. Он – мой единоверец, и ему пришла в голову блестящая мысль устроить это испытание с фугой. Я его предостерег, но у него были веские аргументы: сам он не нашел ключа, «Музыкальное приношение» игралось уже более двухсот пятидесяти лет, и никому в голову не пришло, что в нем что-то кроется. Не будь этого глупого пари, что предложил Фаран, мы не были бы здесь сегодня…

– Кто убил Фарана и Перрена? Дюпарк или вы?

– Дюпарк. Он одно время часто общался с Летисией, был в нее влюблен… И, услышав, как Фаран сказал, что он что-то нашел, запаниковал. Потом, правда, он понял, что за такое короткое время Фаран мог обнаружить только ошибку в уменьшенной септиме. Но его любопытство подтолкнуло к действию Перрена, и сценарий повторился. Не будь первого убийства, ни Перрен, ни Летисия не начали бы своих поисков.

– Вы предоставили следить за ней старому порочному профессору… которого убили, когда ему грозил арест. И кто же вы после этого?

Паскаль презрительно усмехнулся:

– Хватит, комиссар… вы прекрасно знаете, что на этот вопрос я не отвечу. Но как вы догадались… обо мне?

Лицо Паскаля отражало одну лишь крайнюю усталость.

– У меня не было доказательств, – ответил Жиль. – И было два подозреваемых: вы и мсье Пикар-Даван…

– О! – возмутился последний. – Я не вижу, что могло…

– Мне жаль, это может вас огорчить, но в начале расследования я подозревал даже Летисию… И еще я думал, что убийца в вечер пари был у Летисии. Всего лишь гипотеза, разумеется, но она укрепилась, когда стала ясна роль автоответчика. Убийца был близок к Летисии и интересовался «Музыкальным приношением». Следовательно, было весьма вероятно, что он присутствовал на этом вечере. Потом смерти сузили круг подозреваемых…

– Но тогда… вы не имели доказательств? – сказал Паскаль, внезапно оживившись. – Если бы я не поправил ваше си-бемоль…

– Да, у меня не было доказательств. Да, если бы вы не поправили меня, я не мог бы арестовать вас сегодня. Но не обольщайтесь: это был бы всего лишь вопрос дней. Религиозные мотивы со всей очевидностью проявила цитата из Книги Иова в записке с угрозой, которую вы послали Летисии. А вы были одним из немногих, кто знал, что мы в консерватории…

Паскаль опустил взгляд, казалось, он стал совсем безразличен к своей судьбе. Летисия рыдала в объятиях отца, ей казалось, что все это – дурной сон, сейчас она проснется… Но Жиль вернул ее к действительности:

– Все кончено. Мы возвращаемся в Париж.