Текст книги "Журнал «Если», 2002 № 10"

Автор книги: Филип Киндред Дик

Соавторы: Джо Холдеман,Андрей Синицын,Владимир Гаков,Павел (Песах) Амнуэль,Эдуард Геворкян,Виталий Каплан,Грегори (Альберт) Бенфорд,Олег Овчинников,Дмитрий Караваев,Дэвид Лэнгфорд
сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 23 страниц)

Я засекал время – на самом деле разгрузка занимает почти сорок минут.

9.

Присутствие капитана и сержанта ничего не изменило в нашем повседневном житье-бытье. Мы по-прежнему были предоставлены самим себе; наши начальники только наблюдали за Нами, но ни во что не вмешивались.

После того как мы закончили фундамент, нам понадобился всего день, чтобы возвести сам бункер. Он был серым, прямоугольным, ничем не примечательным зданием; единственными его заметными чертами были четыре окна-блистера и округлый люк воздушного шлюза. На крыше был укреплен на турели сверхмощный лазер. Оператор – язык не поворачивался назвать его стрелком – сидел в специальной кабинке и Держался за рукоятки, снабженные автоматическими предохранителями. Пока оператор крепко сжимал их, лазер не стрелял, но стоило отпустить рукоятки, как он сам наводился на любой движущийся воздушный объект и открывал огонь. Предварительное обнаружение целей обеспечивалось за счет смонтированной рядом с бункером антенны километровой высоты.

Только предприняв подобные меры предосторожности, мы могли надеяться отразить атаку – ведь горизонт на Хароне был слишком близким, а человеческие рефлексы – недостаточно быстрыми. К сожалению, лазер нельзя было сделать автоматическим полностью, поскольку – по крайней мере теоретически – не исключалась возможность появления своего корабля.

Наводящий компьютер был способен регистрировать до двенадцати воздушных целей, появляющихся одновременно, удерживать их и поражать, начиная с самой крупной. Все двенадцать целей могли быть уничтожены нашей установкой в течение секунды.

Лазерная установка была защищена от вражеского огня несколькими слоями абляционного теплозащитного материала, который прикрывал все основные узлы и механизмы, за исключением кабины оператора. Но ведь на рукоятках имелись автоматические предохранители, наподобие рычагов экстренного торможения, какие раньше делались в поездах. Их еще называли «рычаг мертвеца». Расчет был безупречен: один человек на крыше жертвует собой, чтобы защитить восемьдесят в бункере. В армии очень любят подобного рода арифметику.

После того как бункер был готов, половина из нас постоянно оставалась внутри и, поочередно практикуясь с лазером, чувствовала себя самой настоящей мишенью. Вторая половина, как правило, отправлялась «в поле» на маневры. Примерно в четырех километрах от нашей базы находилось озеро замерзшего водорода. Чаще всего мы отправлялись именно туда, чтобы учиться держаться на его коварной поверхности.

На поверку это оказалось не так уж сложно. Стоять на водородном льду все равно нельзя, поэтому нужно было просто падать на живот и скользить, – по возможности в нужном направлении.

Если кто-то подталкивал испытуемого, начать движение было проще простого. В противном случае приходилось работать руками и ногами до тех пор, пока силы инерции (трение практически отсутствовало) не позволяли человеку в скафандре набрать скорость. А набрав скорость, оставалось только катиться вперед до тех пор, пока «лед» не заканчивался и человек не падал с него на твердую землю. Упираясь в лед руками и ногами можно было даже менять направление скольжения, но только не затормозить. Именно поэтому мы старались разгоняться не особенно сильно и принимать перед финишем такое положение, чтобы вся сила удара не приходилась на шлем.

Кроме «фигурного катания» на маневрах мы занимались тем же, что и на базе «Майами»: тренировались в стрельбе и взрывном деле, отрабатывали координацию групп во время атак цепью и клином. Через неравные промежутки времени мы также запускали в направлении бункера учебные роботы-мишени, и нашим операторам приходилось от десяти до пятнадцати раз на дню демонстрировать свое умение отпускать рукоятки лазера, как только на пульте вспыхивал тревожный сигнал.

Как и все остальные, я тоже отсидел в кабине оператора свои четыре часа. Конечно, я нервничал, но только до того момента, когда увидел, как это просто. Вспыхнула лампочка, я выпустил рукоятки, лазер сам повернулся на цель, и как только робот показался над горизонтом – вз-зт! Капли расплавленного металла, разлетающиеся во все стороны на фоне ночной черноты космоса, смотрятся очень красиво. В целом же – ничего интересного.

Должно быть, именно по этой причине грядущие «выпускные экзамены» не особенно нас беспокоили. Всем казалось, что они будут не особенно отличаться от того, чем мы занимались каждый день.

10.

База «Майами» нанесла удар на тринадцатый день нашей стажировки на ночной стороне планеты. Две ракеты, движущиеся со скоростью около сорока километров в секунду, появились над горизонтом одновременно с двух противоположных сторон. Первую ракету лазер испарил без особых проблем, однако прежде чем он успел поразить вторую, она успела приблизиться к бункеру на каких-нибудь восемь километров.

Наша группа как раз возвращалась с маневров и находилась на расстоянии километра от бункера. Я бы, наверное, так и не успел увидеть, что случилось, если бы именно в это время не смотрел в сторону бункера.

Вторая ракета была уничтожена практически мгновенно, но ее раскаленные обломки продолжали лететь в прежнем направлении. Одиннадцать из них попали в бункер. Как нам удалось установить впоследствии, события развивались в следующем порядке:

Первой погибла Ухуру, наша чернокожая красавица Ухуру. Осколки, пробив стену бункера, поразили ее в спину и шею. Она умерла мгновенно. Когда давление в комнатах упало, установка жизнеобеспечения пошла вразнос. Фридмена, который по случайному стечению обстоятельств оказался напротив основного вентиляционного отверстия, швырнуло вперед и с такой силой ударило о противоположную стену, что он потерял сознание. Бедняга умер от декомпрессии, прежде чем на него успели натянуть скафандр.

В бункере поднялся небольшой ураган, однако все остальные сумели с грехом пополам забраться в скафандры. Одному Гарсии не повезло – его скафандр, пробитый в двух местах, больше не защищал от вакуума и мороза.

Когда мы добрались до бункера, оставшиеся в живых уже выключили установку жизнеобеспечения и заваривали с помощью ручных лазеров пробоины в стене. Один из парней пытался убрать с пола все, что осталось от Ухуру – я слышал, как он то всхлипывает, то сдерживает позывы к рвоте. Гарсию и Фридмена уже вынесли из бункера, чтобы похоронить. Поттер докладывала капитану, как идет восстановление бункера. Сержант Кортес отвел всхлипывающего рядового в уголок и занялся останками Ухуру сам. На помощь он никого не позвал, а добровольцев не нашлось.

В качестве последнего испытания нас без церемоний загнали в корабль с гордым названием «Надежда Земли» (на самом деле это была такая же переделанная для военных нужд «скотовозка», на какой мы прибыли на Харон) и отправили на Старгейт с ускорением чуть больше одного «жэ».

Путешествие казалось бесконечным – оно длилось целых шесть месяцев субъективного времени, и мы буквально подыхали со скуки. Одно хорошо – эта поездка не была такой изматывающей и тяжелой физически, как перелет на Харон. Капитан Стотт, впрочем, заставлял нас ежедневно вспоминать нашу подготовку и зубрить инструкции, и под конец мы почувствовали себя совершенно измочаленными.

Планета Старгейт-1 была очень похожа на Харон – на его темную сторону. Здешняя база была гораздо меньше, чем «Майами», и по размерам лишь немного превосходила построенный нами на Хароне бункер. Нам предстояло провести здесь почти неделю, чтобы помочь переоборудовать и немного расширить помещения базы. Личный состав был нам рад – в особенности обе местные женщины.

Сразу после прибытия мы собрались в тесной маленькой столовой, где начальник базы «Старгейт-1» субмайор Уильямсон сделал обескураживающее сообщение.

– Устраивайтесь поудобнее, – обратился он к нам. – Только слезьте со столов, на полу достаточно места. Я примерно представляю, через какие испытания вам пришлось пройти на Хароне. Не хочу сказать, что вы зря потратили время, однако должен предупредить: там, куда вы направляетесь, будет несколько жарче. – Он выдержал паузу, давая нам время осмыслить услышанное. – Алеф Возничего – первый из открытых нами коллапсаров – обращается вокруг нормальной звезды Ипсилон за двадцать семь земных лет. Противник оборудовал свою опорную базу не на планете-портале, а на планете, вращающейся по орбите вокруг Ипсилона.

Об этой планете нам известно очень мало. Я могу только сообщить, что тамошний год составляет семьсот сорок пять суток, диаметр планеты – примерно три четверти земного, ее отражающая способность равняется 0,8, а это, по всей вероятности, означает наличие сплошного облачного покрова. Мы не можем сказать точно, какая температура держится на поверхности планеты, однако, судя по расстоянию от Ипсилона, там гораздо жарче, чем на Земле. Нам также не известно, придется ли вам сражаться на дневной или на ночной стороне, на экваторе или на одном из полюсов. Атмосфера планеты, скорее всего, непригодна для дыхания, но вас это не должно особенно волновать – ведь вы будете в бронекостюмах.

Ну вот, теперь вы знаете об этой планете ровно столько, сколько и я. Вопросы?

– Разрешите, сэр?.. – протянул Штейн. – Теперь мы знаем, кудалетим… Может быть, кто-нибудь скажет, чтонам предстоит делать, когда мы туда попадем?..

Уильямсон пожал плечами.

– Это будет решать ваш капитан – или ваш сержант, а также капитан «Надежды» и корабельный тактический компьютер. Пока мы не обладаем достаточной информацией, чтобы планировать для десанта конкретные боевые задачи. Вас может ждать долгая и тяжелая битва, а может – простая прогулка. Не исключено, что тауранцы захотят заключить мир… – (Кортес громко фыркнул.) – В этом случае вам вообще ничего не придется делать, вы будете всего лишь присутствовать на планете в качестве, так сказать, нашего основного аргумента, с помощью которого мы сможем добиваться более выгодных условий. – Субмайор бросил на Кортеса снисходительный взгляд. – Впрочем, повторяю: никто ничего не может утверждать наверняка.

На следующее утро – как, впрочем, и каждое утро, что мы провели на Страгейте-1 – мы с трудом выбрались из постелей, облачились в скафандры и отправились на строительство «нового крыла». Предполагалось, что со временем «Старгейт» превратится в координационный тактический штаб с многотысячным персоналом, охраняемый несколькими тяжелыми крейсерами класса «Надежда», откуда будет осуществляться руководство всеми боевыми действиями. Но когда мы только прибыли туда, база представляла собой два бункера с персоналом в два десятка человек. Впрочем, когда мы улетали, те же двадцать человек размещались уже в четырех бункерах. После подготовки на ночной стороне Харона эта работа была сущим пустяком, поскольку мы могли работать при свете; кроме того, после каждой восьмичасовой рабочей смены имели возможность отдохнуть в одном из бункеров. И наконец, никакие нападения роботов в качестве выпускного экзамена нам больше не грозили.

Когда «челнок» снова доставил нас на борт «Надежды», все мы были немного опечалены. В конце концов Старгейт оставался последним простым и безопасным заданием перед столкновением с тауранцами. А как справедливо заметил в самый первый день субмайор Уильямсон, никто не мог знать наверняка, на что это будет похоже.

Вдобавок большинство из нас не испытывало особого энтузиазма по поводу предстоящего коллапсарного прыжка. Правда, нас уверяли, что если не считать состояния невесомости, мы ничего особенного не почувствуем, но меня это не убедило, так как в бытность мою студентом-физиком я прослушал курс общей теории относительности и теории гравитации. Правда, в те времена наука еще не располагала конкретными данными – Старгейт открыли, когда я учился на последнем курсе, однако математическая модель представлялась достаточно понятной.

Как нам теперь было известно, коллапсар Старгейт представлял собой правильную сферу радиусом в три с небольшим километра и находился в состоянии перманентного гравитационного коллапса. С точки зрения теории, это означало, что поверхность звезды проваливается по направлению к центру со скоростью, близкой к скорости света. Релятивистский эффект, напротив, перемещал ее в обратном направлении – во всяком случае, он создавал иллюзию того, что поверхность все еще находится на своем месте… так реальность становится иллюзорной и субъективной, когда изучаешь общую теорию относительности или буддизм. Та же теория пространственно-временного континуума предполагала наступление такого момента, когда один конец нашего корабля будет находиться непосредственно над поверхностью коллапсара, в то время как другой его конец окажется от него на расстоянии километра – в нашей системе координат. В любой нормальной вселенной это вызвало бы приливное напряжение, которое разорвало бы корабль пополам, после чего мы превратились бы в еще одну тысячу тонн вырожденной материи, бесконечно стремящейся в никуда вместе с теоретической поверхностью коллапсара, и в то же время в одну триллионную долю секунды достигли бы его центра. (Платите денежки, господа, и выбирайте свою систему отсчета – какая кому больше нравится.)

И думать об этом было не столько страшно, сколько неприятно.

Но те, кто успокаивал нас, оказались правы. Мы стартовали от Старгейта-1, провели несколько корректировок курса, а потом просто падали в течение часа или около того.

Потом прозвенел тревожный звонок, и двойная тяжесть вдавила нас в амортизационные подушки. Корабль начал тормозить – мы находились на вражеской территории.

11.

Мы тормозили при двух «жэ» почти девять дней, когда произошло первое столкновение. Мы очень страдали, лежа в наших амортизирующих креслах, поэтому мало кто из нас обратил внимание на два легких толчка – это «Надежда» выпустила две ракеты. Примерно пять часов спустя затрещал и ожил интерком:

– Внимание всему экипажу! Говорит капитан… – Первый пилот «Надежды» Куинсана был всего лишь лейтенантом, но на борту крейсера, где ему подчинялись все, включая капитана Стотта, он имел право называть себя капитаном. – Кстати, «окорока» [6]6
  «Окорока», «шкварки» – прозвище американских солдат во Вьетнаме.


[Закрыть]из багажного отсека тоже могут послушать…

Мы только что атаковали противника двумя пятидесятибеватонными тахионными торпедами и уничтожили как вражеский корабль, так и неопознанный объект, который был запущен в нашу сторону примерно тремя микросекундами раньше.

Противник преследовал нас на протяжении последних ста семидесяти девяти часов по корабельному времени. Во время атаки вражеский корабль двигался со скоростью чуть большей, чем половина скорости света относительно Алефа Возничего, и находился на расстоянии всего около тридцати астрономических единиц от «Надежды Земли». Относительно нас противник двигался со скоростью равной 0,47 световой, так что меньше чем через девять часов мы непременно совпали бы в пространстве-времени… – (Столкнулись бы – поняли все.) – Обе торпеды были запущены в семь часов девятнадцать минут по бортовому времени и уничтожили противника в пятнадцать-сорок. Обе тахионные боеголовки сдетонировали на расстоянии не больше тысячи километров от целей.

Насколько эффективными оказались запущенные с «Надежды» ракеты, можно было судить хотя бы по тому, что они приводились в движение при помощи замедленной тахионной реакции. Иными словами, их двигатели представляли те же тахионные бомбы, контролируемые специальным замедляющим устройством. Ускоряясь с постоянной перегрузкой в сто «жэ», они разгонялись до релятивистских скоростей и детонировали, когда вблизи оказывалась какая-либо масса – в данном случае, это была масса корабля тауранцев.

– …Мы не ожидаем повторения атаки со стороны других кораблей противника, – продолжал тем временем капитан. – Через пять часов наша скорость относительно объекта Алеф будет равна нулю, после чего мы развернемся в обратную сторону. Возвращение займет семьдесят два дня…

В ответ послышались разочарованные стоны и приглушенные проклятия. Разумеется, мы не услышали ничего нового, но никому не хотелось лишний раз вспоминать о неприятном.

Прошел еще месяц, прежде чем мы воочию увидели планету, которую нам предстояло атаковать. Странно было ощущать себя пришельцем из космоса, но факт оставался фактом: чтобы защитить Землю, нам предстояло выступить именно в этой роли, так как, по большому счету, на этой планете мы были такими же чужаками, как и тауранцы.

Планета представляла собой ослепительно-белый полумесяц, плывший в космосе на расстоянии двух астрономических единиц от Ипсилона. Когда до нее оставалось около пятидесяти астрономических единиц, капитан вычислил примерное местоположение вражеской базы, и «Надежда» легла на новый курс, держась так, чтобы от тауранцев нас заслоняла вся масса планеты. Это, однако, не означало, что мы приближались незаметно. Противник предпринял три атаки, которые нам удалось отбить – и все же под прикрытием планеты мы чувствовали себя в большей безопасности. Впрочем, к нашей роте это относилось лишь до той поры, покуда мы оставались на борту. После высадки на поверхность планеты в безопасности мог себя чувствовать только экипаж «Надежды» – отнюдь не мы.

Планета вращалась относительно медленно – продолжительность местных суток составляла десять с половиной земных, – и поэтому точка зависания «Надежды» находилась от базы в ста пятидесяти тысячах километров по прямой. Имея между собой и противником шестьдесят тысяч километров горных пород и девяносто тысяч километров космического пространства, флотские могли чувствовать себя достаточно уверенно, но для нас это означало почти секундную задержку связи между нами и бортовым тактическим компьютером. За время, пока нейтринный луч полз сначала туда, а затем обратно, человек на поверхности мог погибнуть раз десять.

Наши приказы – довольно обтекаемые и расплывчатые – предписывали атаковать и захватить вражескую базу, стараясь при этом повредить минимум оборудования и техники чужаков. Нам также было приказано захватить живым по крайней мере одного тауранца, однако ни при каких обстоятельствах мы не должны были попадать в плен сами. Впрочем, в данном случае решение зависело не от нас. Тактический компьютер посылал кодированный импульс, и крупинка плутония в силовой установке скафандра начинала самопроизвольно расщепляться. А одной тысячной ее мощности было достаточно, чтобы человек и скафандр превратились в быстро расширяющееся облако высокотемпературной плазмы.

Нас разместили в шести разведывательных кораблях, – по одному отделению из двенадцати человек в каждом, – и мы стартовали к планете с перегрузкой в восемь «жэ». Каждый корабль двигался по своей собственной, тщательно рассчитанной «случайной» траектории и должен был сесть в точке рандеву в ста восьми километрах от вражеской базы. Одновременно с нами запустили четырнадцать автоматических беспилотных кораблей, единственным назначением которых было сбивать с толку противовоздушные оборонительные системы тауранцев.

Посадка прошла почти идеально. Только один корабль получил незначительные повреждения – взрывом у него сорвало порядочный кусок абляционной обшивки, однако разведчик не только благополучно сел, но и был в состоянии вернуться на «Надежду» при условии, если он не начнет слишком разгоняться в атмосфере.

Корабль, в котором находился я, спускался по зигзагообразной траектории и оказался в точке рандеву первым. Все прошло как по маслу; единственная подстерегавшая нас неприятная неожиданность заключалась в том, что пункт встречи оказался на глубине четырех километров под водой.

Я почти слышал, как компьютер, оставшийся на «Надежде» в девяноста тысячах миль от нас, кряхтит и скрежещет, пытаясь справиться с этой информацией. Пока он думал, мы садились, как на твердую землю: погасили скорость тормозными ракетами, выпустили шасси-«салазки», опустились, коснулись воды, подскочили, снова коснулись воды, снова подскочили, снова коснулись… и начали быстро погружаться.

Возможно, имело смысл довести дело до конца и сесть на дно – в конце концов, корабль имел обтекаемую форму, да и вода как-никак была ничем не хуже любой другой жидкой среды, однако корпус разведчика не обладал достаточной прочностью, чтобы выдержать давление четырехкилометрового водяного столба. К счастью, с нами в корабле был сержант Кортес.

– Сержант, пусть этот чертов компьютер придумает хоть что-нибудь, да поскорее, иначе мы все…

– Заткнись, Манделла, заткнись и уповай на Господа.

Потом послышался громкий хлюпающий вздох, за ним другой, и я ощутил, что кресло-амортизатор начало давить мне на спину. Это означало, что корабль всплывает.

– Воздушные мешки?..

Кортес не удостоил меня ответом – может быть, просто не знал.

Похоже, я угадал правильно. Поднявшись до глубины десять – пятнадцать метров, мы повисли неподвижно. Сквозь смотровую щель над нами была видна поверхность океана, похожая на выкованное из серебра зеркало. Глядя на нее, я невольно задумался, каково это – быть рыбой и иметь возможность каждый день видеть крышу своего мира.

Потом неподалеку от нас плюхнулся в воду второй разведчик. Разбив серебряное зеркало, он, окруженный облаком пузырей и водяных вихрей, начал проваливаться в пучину, слегка кренясь на корму. Потом под его дельтовидными крыльями вспухли воздушные мешки. Корабль остановился, затем начал всплывать и наконец замер почти на одном уровне с нами.

Сколько-то времени спустя все наши корабли покачивались под водой на расстоянии нескольких сот метров друг от друга, напоминая стаю уродливых рыб.

– Говорит капитан Стотт, – зазвучал в переговорных устройствах голос нашего начальника. – Слушайте меня внимательно. Берег находится в двадцати восьми километрах от нашей нынешней позиции в направлении вражеской базы. До берега мы доберемся в разведывательных кораблях, перегруппируемся и начнем продвижение пешим порядком. Вопросы есть?

Вопросов не было, но кое-кто вздохнул с облегчением. Как-никак вместо ста восьми теперь нам предстояло преодолеть всего восемьдесят километров, а мы давно научились радоваться каждому пустяку, облегчавшему наше незавидное положение.

Стравив воздух из мешков, мы на двигателях поднялись на поверхность и пролетели остававшиеся до берега километры по воздуху. Это заняло всего несколько минут. Как только корабль коснулся земли и замер, я услышал гудение компрессоров, уравнивавших давление воздуха в кабине с атмосферным давлением снаружи. Прежде чем они закончили свою работу, рядом с моим креслом-амортизатором открылся длинный и узкий десантный люк. Выкатившись на крыло корабля, я соскользнул на твердую землю. По уставу мне давалось десять секунд, чтобы найти подходящее укрытие, и я со всех ног бросился по гравию й гальке к зарослям довольно высоких, но редких кустов с зеленовато-голубыми скрюченными ветками. Нырнув в чащу, я оглянулся, чтобы посмотреть, как будут стартовать корабли. Уцелевшие корабли-автоматы (мы потеряли всего два) медленно поднялись примерно на сотню метров над землей, потом с оглушительным грохотом ринулись в разные стороны, в то время как настоящие корабли-разведчики медленно соскользнули обратно в воду. Не знаю, быть может, это действительно был удачный тактический ход, но от сознания того, что все пути к отступлению отрезаны, мне стало очень не по себе.

Мир, в котором мы очутились, выглядел не слишком привлекательно, хотя это и был не тот низкотемпературный ад, к которому нас готовили. Низкое небо тусклого грязновато-серого оттенка сливалось со встававшим над морем туманом, так что различить, где кончается вода и начинается воздух, было нелегко. Невысокие волны мерно накатывали на пляж, усыпанный черными камнями; при пониженной силе тяжести, равной трем четвертям земной, их движение выглядело особенно медленным и томным. Даже с расстояния шести десятков метров я отчетливо слышал стук и скрежет потревоженных прибоем камешков.

Температура воздуха равнялась семидесяти девяти по Цельсию. Даже при пониженном атмосферном давлении этого не хватало, чтобы море закипело, но над линией прибоя – там, где вода накатывала на нагретую гальку – поднимались султаны белого пара. Глядя на них, я невольно задумался, сколько продержится человек, если окажется под открытым небом без скафандра. Что убьет его раньше – жара или низкое содержание кислорода, парциальное давление которого составляло всего одну восьмую земного? А может, первым доберется до несчастного какой-нибудь смертоносный микроорганизм…

– Говорит Кортес. Всем собраться возле меня. – Сержант стоял на берегу чуть левее и делал круговые движения поднятой вверх рукой. Я зашагал к нему через кусты. Они показались мне слишком ломкими и тонкими, словно каким-то образом умудрились высохнуть в здешнем насыщенном влагой воздухе. Никакого прикрытия они, конечно, не давали, но чисто психологически находиться в зарослях было значительно комфортнее, чем на открытом месте.

– Выдвигаемся на северо-восток, направление – 0,05 радиан, – отрывисто скомандовал сержант. – Поведет первое отделение. Отделения два и три держатся позади него на дистанции двадцать метров справа и слева соответственно. Седьмое штабное отделение пойдет в середине в двадцати метрах позади второго и третьего. Пятое и шестое отделение прикрывают тыл и фланги. Всем ясно?

Всем было ясно. Выстроиться «клином» мы могли бы, наверное, даже во сне.

– Тогда пошли, – заключил сержант.

Я находился в седьмом, штабном отделении. Капитан Стотт назначил меня сюда вовсе не потому, что я должен был отдавать какие-то приказания и кем-то руководить, просто я считался специалистом в области физики.

Теоретически штабное отделение было самым безопасным, так как со всех сторон его прикрывали шесть обычных подразделений. В эту группу назначали только специалистов, которых из тактических соображений надлежало беречь больше остальных. Командовал всеми Кортес. Чавес был лучшим мастером по ремонту скафандров в полевых условиях. Старший полевой хирург Уилсон (который был дважды доктором: врачом и доктором медицинских наук) должен был оказывать раненым медицинскую помощь. Попал в штабной взвод и радиоинженер Теодополос – он обеспечивал надежную связь с нашим капитаном, который предпочел остаться на орбите.

Остальные члены штабной группы также подбирались, исходя из их подготовки, специализации или личных склонностей и талантов, которые при обычных условиях не имели бы никакой военной ценности. Но нам предстояло столкнуться с врагом, о котором никто ничего не знал, поэтому предсказать заранее, что может потребоваться в конкретной боевой обстановке, не мог никто. Как уже упоминалось, меня назначили сюда, так как в роте я был лучше всех знаком с физикой. Роджерс была квалифицированным биологом. Тейт – химиком; кроме того, он был наделен редкостными экстрасенсорными способностями – в тестах Райна он имел самый высокий показатель. Боэрс мог бегло говорить на двадцати одном языке и при этом расцвечивал свою речь самыми заковыристыми идиомами. Петров, как показали психологические тесты, отличался полным отсутствием ксенофобии. Китинг был опытным акробатом. Дебби Холлистер – за глаза ее часто называли Везучей Холлистер – была талантливым экономистом и также показывала высокие результаты в тестах Райна.

12.

Сразу после высадки мы включили камуфляж «джунгли», но нам почти сразу стало ясно: эта маскировка никуда не годится. На фоне бледной немочи, которая заменяла здесь растительность, мы были заметнее, чем арлекины в настоящем лесу. Поэтому Кортес сначала приказал нам переключить скафандры на черную «космическую ночь», но и этот вариант был не лучше, так как свет Ипсилона, просеиваясь сквозь облака, падал одновременно со всех сторон, и в «лесу» не было никаких теней, если не считать нас.

После непродолжительных экспериментов самым удачным был признан пустынный камуфляж цвета засохшего верблюжьего навоза.

По мере того как мы удалялись от побережья, ландшафт почти не менялся. Сухие палки с несколькими колючками на вершине (разновидность местных деревьев) встречались теперь реже, но они стали толще и были не такими ломкими. У их подножий курчавились спутанные лианы все того же синевато-зеленого оттенка, которые образовывали вокруг ствола плотные, хотя и невысокие конусы диаметром до десятка метров. Изредка среди колючек на верхушках деревьев виднелись изящные бледно-зеленые цветы размером с человеческую голову.

Примерно в пяти километрах от моря стала появляться трава. Она росла не сплошным ковром, а, как будто уважая права территориальной собственности деревьев, огибала их, оставляя широкую полосу голой земли вокруг каждого лианового конуса. У края этих полос ее стебли были низкими и тонкими, но по мере удаления от стволов трава становилась гуще и выше, местами доставая до человеческого плеча. Здесь мы изменили камуфляжную раскраску скафандров на яркий зеленый цвет, каким пользовались на Хароне для лучшей видимости. Теперь, если мы держались самых высоких зарослей травы, заметить нас даже с небольшого расстояния было нелегко.

Шагая сквозь эти заросли, я не мог не думать о том, что неделя подготовки в южноамериканских джунглях принесла бы нам куда больше пользы, чем месяц на Хароне. Быть может, мы бы не научились ничему особенному, но по крайней мере не вымотались бы до последней степени и сберегли силы для решающего боя. Впрочем, пониженная сила тяжести на этой планете была нам большим подспорьем – в особенности после двойной гравитации, от которой мы так страдали на корабле. В первые сутки после выброски мы преодолели больше двадцати километров. Единственной формой жизни, встретившейся нам по дороге, были черные черви размером с палец со множеством жестких реснитчатых ножек, похожих на щетину сапожной щетки, которые не представляли ни малейшей опасности. Роджерс, правда, сказала, что здесь могут водиться и крупные животные, иначе деревьям не понадобились бы шипы, поэтому мы старались держаться настороже и были готовы к неприятностям как со стороны тауранцев, так и неведомых тварей.

На второй день на острие клина выдвинулось второе отделение под командованием Поттер; для нее же зарезервировали главную частоту, поскольку именно ее люди должны были первыми столкнуться с неожиданностями. Так и случилось.

– Сержант, докладывает Поттер! – услышали мы все. – Наблюдаю движение прямо по курсу.

– Всем залечь!

– Уже!.. Мне кажется, они нас не заметили.

– Первое отделение! Подтянуться ко второму отделению с правого фланга. Четвертое – слева. Не высовывайтесь. Когда займете позицию – доложить. Шестое отделение прикрывает тыл. Пятое и третье – подойти к штабной группе.