Текст книги "Журнал «Если», 2002 № 10"

Автор книги: Филип Киндред Дик

Соавторы: Джо Холдеман,Андрей Синицын,Владимир Гаков,Павел (Песах) Амнуэль,Эдуард Геворкян,Виталий Каплан,Грегори (Альберт) Бенфорд,Олег Овчинников,Дмитрий Караваев,Дэвид Лэнгфорд
сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 23 страниц)

Но особо раздумывать об этом было некогда: «скорая» застряла на развороте, притиснутая двумя маршрутками, пришлось транспортировать старика до машины. Потом… было что-то потом…

А вот о наглядном греховедении, верь не верь, я не вспомнил ни разу. И не от страха я решил тогда вернуться, не из желания выпросить прощение. Просто потребность испытывал сильную хотя бы раз в жизни сделать что-нибудь правильно и до конца.

Я выждал пол минуты, предоставляя писателю возможность вдоволь намолчаться, и спросил:

– Это случилось вчера утром?

– Вчера. – Игнат кивнул, и оконное стекло отозвалось коротким дребезжащим звуком.

– Но чай во время проповеди ты… не пил?

Я прекрасно знал ответ и тем не менее спросил. Я по жизни задаю чертовски много ненужных вопросов. Особенно сегодня.

Зачем я вообще сюда приехал? Что надеялся выяснить? Только не это!

– Не пил. – Игнат покачал головой. – Ты правильно догадался, чай тут ни при чем. Здесь что-то другое… – И, предвосхитив новый ненужный вопрос, добавил: – Я не представляю, что это может быть. Слишком уж фантастично оно действует.

– Получается, со мной тоже…

Я не решился продолжить. Потер виски указательными пальцами. В горле было сухо, в чашке – пусто.

– Еще чаю? – угадал хозяин. В его взгляде, когда он развернулся от окна, я заметил сочувствие.

– Хуже всего, – размышлял Игнат; совершая манипуляции с чайниками, – что я так и не решил, как к этому относиться. С одной стороны, казалось бы, вот оно – средство сделать человека лучше. Причем средство, в отличие от наивных книжиц с поучительным подтекстом, высокоэффективное. Срабатывает почти мгновенно, как граната. И с той же примерно силой воздействия. Но с другой стороны… Я забыл, ты с сахаром?

– А? – встрепенулся я. И, сообразив, ответил: – Спасибо, без.

– Так вот, с другой стороны, – он выставил на стол дымящиеся чашки, – когда человека насильно стараются сделать лучше, получается, как правило, наоборот. Ведь это насилие, согласись. Способность, которую мы с тобой приобрели… а вернее сказать, свойство, поскольку его проявление не зависит от нашей воли, так вот, это свойство – безусловно, дар, но разве мы о нем просили? Я не просил, ты тоже…

– Ну я-то, может, все-таки… – слабо запротестовал я.

Писатель посмотрел на меня в упор. Уже не с сочувствием – с жалостью.

– Хотел бы я тебя успокоить, – сказал он, – но боюсь посинеть лицом. Скорее всего, зацепило нас всех. Всех, кто позавчера ближе к вечеру оказался в малом концертном зале Центрального Дома Энергетика. Обидней, если накрыло только первые три ряда. – Игнат усмехнулся. – Или не обидней, наоборот… – Он закусил губу и пожаловался потолку: – Не могу решить!.. Я не представляю, на что это может быть похоже, каков его механизм действия. Что это – продвинутый гипноз? Излучение? Вирус? Не могу понять… И это пугает, очень пугает…

А я молчал, тупо наблюдая, как мои пальцы снова и снова пытаются подцепить с поверхности стола чайную ложечку, такую скользкую…

– Плохо? – спросил писатель.

Тени плясали на столе: Игнат, возвращаясь с чаем, задел головой свисающую с потолка лампочку; и от этого казалось, что раскачивается сам стол и предметы на нем.

– Да, – признался я. – Такое ощущение, что реальность уплывает куда-то. Как будто там, за стенами рушится мир, а мы сидим здесь в безопасности…

– На трибуне! – Игнат неожиданно подмигнул. – Чаек попиваем за неимением пива… – Он встряхнул меня за плечо. – Проснись! Мир уже давным-давно рухнул! В строго отведенном для этого месте, где-то в районе Тихого океана.

– Смешно, – констатировал я, как только до меня дошло, что речь идет всего-навсего о затопленной космической станции. Подкрепить слова улыбкой не было сил. Мысли, как бревна по мокрому склону, уныло скатывались в одну сторону: – Зачем?! Зачем я туда пошел? И на что купился, главное? На календарик!

– Не ты один… – Писатель оторвался от табуретки, потянул с холодильника книжку в белой мягкой обложке.

– Самиздат? – спросил я.

– Не знаю. Наверное: я купил ее за десять рублей. Но тексты встречаются очень любопытные… – Игнат в задумчивости перелистнул пару страниц. – Да, закладка досталась мне в нагрузку.

Между страницами примерно в середине книги торчал уголок знакомой – до боли в сжатых челюстях! – радужной бумажной полоски.

– Как? И у тебя? – Я нетерпеливо потянул за краешек, оставляя писателя без закладки. – Откуда?

– Я же говорю, приобрел вместе с книгой. В прошлую субботу, на книжном рынке в «Игровом».

– А у кого? – Неясная надежда заставила закладку в моей руке затрепетать.

– У мужика одного, – пожал плечами Игнат. – Он такой… Неопрятный, кажется, нерусский. И говорит очень странно… Предложите разрешить, говорит. Да я и до того пару раз его там видел.

– И ты молчал!

Я вскочил на ноги, и это доставило мне удовольствие. Хоть какое-то действие, а действовать в данной ситуации было гораздо лучше, чем сидеть и медленно увязать в болоте мрачных мыслей.

– А что? – напрягся писатель.

– Так, – сказал я. – Сегодня рынок работает? До скольки?

– До двух, наверное. А что такое?

– А сейчас… – Я бросил взгляд на настенные часы, совсем забыв, что они стоят. – Мы успеваем?

– Не исключено. – Писатель сверился с наручными.

– От тебя до рынка… – я прикинул, – часа два?

– От меня до любого места часа два. Минимум.

– А если на такси?

– Дешевле на самолете, – невесело пошутил Игнат. – А к чему такая спешка?

– Нам нужно поговорить с этим… распространителем. Задать кое-какие вопросы.

– Нам? – Писатель в задумчивости посмотрел в окно и без желания согласился. – Хорошо. Хотя я не думаю, что от этого будет толк. Даже если тот мужик торгует там каждый день. Даже если он знает ответы на твои вопросы.

Прежде, чем вернуть закладку хозяину, я исподтишка взглянул на слово, напечатанное на голубом фоне. Этим словом оказалось РАВНОДУШИЕ.

Хорошо, что не «уныние», подумал я. Иначе естественным цветом для Игната Валерьева стал бы голубой.

Да. Это был бы ужас. Ведь совершенно неясно, перед кем в таком случае каяться!

Цвет четвертый, зеленый

«Опоздали! – подумал я, вглядываясь в лица суетливо сворачивающих торговлю книжников. – Наверняка ушел! А может, его сегодня и не было. Может, он только по субботам…»

Но тут Игнат без предупреждения затормозил, наклонился и потянул прямо из рук продавца какую-то книжку, которую тот собирался уже убрать в коробку. Заглянув через плечо, я прочел название. «Замок Ругна». Чушь какая-то!

– Ты чего? – спросил я. – В другое время нельзя было…

– Тише, – шепнул писатель. – Спугнешь. – И кивнул, но как-то странно, затылком куда-то себе за спину.

Я выглянул из-за писателя, как из-за ширмы, и обрадовался: стоит, малахольный! Самый крайний в ряду книготорговцев, стоит, притулившись к панельно-кафельному возвышению. Все в том же своем полу-пальтишке, полу – не пойми чем. В руке – сложенные веером несколько брошюрок, похожих на ту, что я видел на писательской кухне. У ног… бесформенный серый мешок.

К мешку прислонен картонный лист с надписью: «Каждая покупка – 10 рублей. Плюс календарик в подарок». Явно не сам писал, грамотей, попросил кого-то.

– Окружаем. – Я принял руководство на себя. – Я зайду сзади.

Прошел будто бы в задумчивости мимо субъекта, остановился чуть позади и подал Игнату знак. Действуй!

И Игнат начал действовать. Четким шагом он подошел вплотную к распространителю, сунул руку во внутренний карман куртки и достал календарь-закладку. Резким движением поднес к лицу субъекта и процедил с холодной угрозой в голосе:

– Это ваше?

Тип вздрогнул, с перекошенной физиономией повернулся ко мне – я расправил плечи, надежно перегораживая узкий проход, – снова к Игнату и залепетал:

– Не нравится? Плохо? Могу поменяться… Нэ-э-э… Без «ся». Смотрите!

Он с готовностью развязал тесемки мешка, Игнат машинально подался вперед, чуть склонившись над распахнутой горловиной…

Я ничего не успел сообразить, писатель, на мой взгляд, не успел даже удивиться, когда пыльный мешок вдруг оказался у него на голове. Субъект толкнул нас одновременно, меня – задней частью корпуса, а Игната – обеими руками в грудь. И если мне удалось устоять на ногах, то лишенный зрения писатель, размашистыми движениями цепляясь за воздух, сделал несколько шагов назад и налетел спиной на продавщицу учебных принадлежностей, тщетно пытающуюся загородить своим худым телом разложенный на клеенке товар.

Автор непроданного пока бестселлера оставил свой автограф, похожий на след от ботинка, на обложке школьной «прописи». Захрустели шариковые ручки под ногами работника пера. Покатился по проходу свалившийся с подставки глобус. А из перевернутого мешка к ногам писателя радужными снежинками посыпались календарики и закладки.

Подозрительный тип тем временем попытался нагло смыться. Наклонившись вперед, он побежал по проходу, догнал катящийся глобус и перепрыгнул через него.

Я бросился следом. Ну что, как любит повторять Маришка, старость против опыта? Хотя, если разобраться, я и старше-то ее всего на полгода…

В груди теплом разлилась эйфория. Все просто и ясно. Если враг бежит, следовательно, он… враг! Нормальный, живой враг, которого нужно догнать, обездвижить, по желанию набить морду. А не какая-нибудь мистическая сущность, не загадочная ожесточенная субстанция, не внутренние голоса… Иными словами, с ним приятно иметь дело.

В прыжке я умудрился удачно отфутболить глобус его хозяйке: аккуратный удар пяточкой куда-то в акваторию Атлантики – и слегка испачканная игрушка откатилась к ее ногам. Усталое лицо продавщицы выражало нерешительность: начать орать сейчас или подождать, пока мы отбежим на безопасное расстояние?

Выбегая из зала в соседний, я услышал краем уха, как освободившийся от мешка Игнат пытается откашляться и извиниться одновременно.

– Стоять! – заорал я во весь голос, возбуждаясь от погони. – Эй, впереди, задержите кто-нибудь!

И книжники охотно отвлеклись от сборов и преградили дорогу убегающему субъекту. Понятное дело, украл что-нибудь. Опять же, хоть какое-никакое, а развлечение.

Спасаясь от их цепких рук, субъект ушел вправо, на безлюдную лестницу, и стал подниматься, перепрыгивая через две ступеньки и негромко всхлипывая при каждом прыжке.

Здесь я и настиг его, неотвратимый, как кара небесная. Схватил за грудки брезгливо вытянутыми руками, притиснул к стенке, так что голова субъекта затылком несильно ударилась об угол фанерной таблички с объявлением: НЕ КУРИТЬ И СУМКИ НЕ СТАВИТЬ! Тип охнул, щеки его противно задрожали.

– Ну все, мужик! – заговорил я. – Ну, сейчас… – И вдруг осознал горькую иронию своего положения.

Мне же нельзя врать! Вернее, это бесполезно: пустые угрозы субъект распознает в момент… Еще и каяться перед ним, чего доброго, придется.

Немая сцена длилась дольше минуты, пока двумя пролетами ниже не раздался голос писателя.

– Александр! – позвал он. – Вы здесь… – Заключительное «апч-хи» заменило знак вопроса.

– Здесь, здесь! – крикнул я через плечо. – Без тебя не начинаем.

Тип в моих руках еще более съежился, увидев Игната – и было отчего! Лицо писателя покраснело, как будто он только что придушил кого-то. Или наоборот, это его кто-то душил, старательно и неумело. Из карманов куртки торчало несколько помятых закладок.

Я быстро отвернулся, чтобы не рассмеяться, и совершенно искренне сказал:

– На твоем месте, мужик, я бы испугался.

– Да уж, бойся нас! – вступил в игру писатель. – Особенно меня. Это с моего молчаливого согласия происходит большинство преступлений на свете. – И закусил губу, чтобы сдержаться, не выдать источник цитирования. Вовремя скорченная рожа пришлась как нельзя кстати.

– Я боюсь, боюсь, – запричитал тип, то ли кивая, то ли кланяясь.

– Значит, теперь ты готов ответить на наши вопросы?

И снова полукивок-полупоклон в ответ.

– Как, – сказал тип, – вы меня находите? – Я успел возмущенно раскрыть рот на ширину среднего яблока, когда тип исправился: – Нэ-э-э… Нашли. Как?

– Я сказал: ответить на вопросы, а не задать! – уточнил я, легонько встряхнув допрашиваемого.

Игнат зачерпнул из карманов пригоршню мятых бумажек, оглушительно чихнул и спросил:

– Откуда у вас это?

– Это? – субъект с ужасом покосился на календарики в руках писателя. – Это не мне… Мое. Я только по средам. Нэ-э-э… Посредник.

– Понятно. Посредник, – серьезно кивнул Игнат. – И это не ваше. А чье? Кто вам это передал?

Посредник молчал, умоляюще глядя на закладки. «Исчезните, – говорил его взгляд. – Вам же самим нравиться… Будет».

– Как его зовут? – настаивал Игнат.

– У него… нэ-э-э… много имен. Тысяча.

– Ага, – сказал я. – Теперь уже тысяча три. Добавились самаритянин, толстый и сектоид.

– Самаритянин – нет! – испуганно зашептал тип. – Он не самаритянин!

Ну слава Богу! Хоть какая-то определенность…

– Где он живет хотя бы? Где вы с ним встречаетесь? Получаете товар?

– Везде. Он везде. Нэ-э-э… Как сказать? Везде…

– Вездесущ? – осторожно предположил писатель.

– Да! – Глаза посредника вспыхнули огнем экзальтации. – Вездесущ!

И, будто бы слово это пробило некую брешь в языковом барьере, тип заговорил вдруг быстро, возбужденно, глотая окончания и выплевывая приставки, и при этом совершенно невозможно было понять, о чем. Лишь изредка мелькало в этой словесной каше знакомое выражение, пару раз мне удалось расслышать странное сочетание, похожее на «месить месиво», что нисколько не приблизило меня к пониманию общего смысла речи.

Не выпуская типа из рук, я повернул голову к писателю, и на фоне нескончаемой невнятной исповеди мы вполголоса обменялись репликами – будто бы в скобках.

(«А ведь убогий не врет…» «С его дикцией это не обязательно». «Я имею в виду, если бы он говорил неправду…» «Это да. При условии, конечно, что ему приходилось общаться с самаритянином». «А ты допускаешь иную возможность?» «Нет. Пожалуй, нет». «Следовательно, приходится признать, что он говорит правду». «Или то, что считает правдой». «В смысле?» «Ну…» «Какое кощунство! Запудрить мужику единственную извилину!..» «В одном ты оказался прав. Мы ничего не добьемся от этого юродивого. Даже если он будет знать ответы и от всей души захочет с нами поделиться». «Да уж…»)

– Чего он вам сделал?

Вот такой взгляд на ситуацию мне нравится. Два молодых парня, неслабых и решительных, зажимают в темном углу третьего, и тут же само собой напрашивается: «Чего он вам сделал?»

А кто, собственно, спрашивает? Я обернулся…

В трех метрах от нас стояли два типа в одинаковых джинсовых комбинезончиках – как Чип и Дейл, если бы те были не бурундучками, а, как минимум, медведями-людоедами. Их фигуры внушали подспудное уважение. Типы взирали на сцену экзекуции с искренним любопытством.

– Охрана! – одними губами прошептал Игнат.

– Да так… Мы у него приобрели кое-что. По ошибке… – ответил я небрежно и вместе с тем как можно ближе к истине. – Теперь вот хотим вернуть, так он брать отказывается.

– А на много приобрели-то? Может, помочь? – вызвался один из близнецов.

– Да нет, спасибо. Мы уже поняли, что много из него не вытрясешь.

– Ну, смотрите…

Медведи расступились, освобождая проход нам с Игнатом, и снова сомкнули ряд перед попытавшимся проскочить между ними посредником.

– У меня нет, – услышал я, спускаясь по лестнице. – Ничего, кроме. Только это. Хотите… Нэ-э-э… Календарик? Всегда полезно знать день.

– Что ты теперь собираешься делать? – спросил я Игната.

– Не знаю. А ты?

– Тоже не знаю. Если Пашка не найдет никаких зацепок, буду, наверное, ждать воскресенья.

– Пойдешь на проповедь?

– Конечно. А ты разве нет?

– Не знаю, – повторил Игнат, возвращая платок. – Я скажу тебе, если надумаю. Ты телефон оставь…

– Записывай, – сказал я. – Или запоминай. Он у меня вообще-то простой…

Уже на эскалаторе погруженный в свои мысли писатель тряхнул головой, будто отгоняя наваждение, и пробормотал:

– Да ну, бред какой-то!

– Ты о чем?

– Нет, невозможно! Не мог же он в самом деле так сказать.

– Как? – Я почему-то сразу догадался, что речь идет о посреднике. – Ты про юродивого? Этот что угодно мог сказать. Тебе что послышалось?

– Я, конечно, могу ошибаться, но мне показалось… Погоди, тут самому бы выговорить. Кажется, он сказал: «Миссия мессии – в усекновении скверны».

– Ого! – Я чуть не свалился со ступеньки. – На его месте я бы не злоупотреблял каламбурами. А ты уверен?

– Нет, конечно! Но он повторил это по меньшей мере четырежды!

Хоть я и вернулся из «Игрового» сильно за полдень, Маришка дожидалась меня в постели. Только сон, как она однажды призналась, примиряет ее с этой многоточие, многоточие, многоточие реальностью!

Еще на разлепив до конца глаза, поспешила нажаловаться:

– Представляешь, постоянно фиолетовая! Только кто-нибудь позвонит в студию, только разговоришься, и – хоп! Хоть скафандр надевай с темным стеклом! Я уж умаялась всякий раз перед слушателями извиняться. А если свет в студии не включать, я диски начинаю путать. Сегодня вместо «Время не ждет» запустила из базы «Время, вперед» – это полный назад! Продюсер до этого дремал за пультом, тут вскочил, подумал, что восемь утра. Пришлось выгонять в коридор. Не знаю, что они там все про меня думают… Тебе звонила каждые полчаса, но куда там! Все время занято.

– Я в Сети рылся, – оправдывался я. – Искал писателя. Он, кстати, оказался неплохим парнем. Временами – так очень даже забавным.

– Я вспомнил лицо Игната после ингаляции над пыльным мешком и не сдержал улыбки. – Просто он чересчур замкнут в себе. Такое ощущение, что Игнат сознательно сделал доступ к красотам своей души максимально затруднительным для окружающих.

– Это от него ты научился так выражаться? – съехидничала Маришка. И вдруг без перехода уткнулась носом в мое плечо.

Бедная! – подумал я.

Возможно, пустословие и грех, но как быть тем, для кого этот грех – неотъемлемая часть работы? Труженикам разговорного жанра? Ладно диджеи и прочие ведущие развлекательных программ, без них, в случае чего, можно обойтись, но как же врачи-логопеды, преподаватели риторики, адвокаты, политики в конце концов?

Впрочем, это я хватил: без последних, пожалуй, обойтись еще легче, чем без диджеев. И все равно… Бедная!

Чтобы как-то успокоить, поведал ей о событиях сегодняшнего утра. И тех нерадостных выводах, к которым пришли мы с Игнатом.

– Ладно, – сказала она, оттаивая. – Милые бранятся – только чешутся. Тебе спинку, кстати, почесать? Так ты теперь, получается, один из нас? Из цветных? Ну, мало ли, в чем твой Валерьев уверен. Сам-то вон, отметился… голубь! А ты что же никак себя не проявишь? Может, ты святой? Вот здесь – чувствуешь? Чешется? Ну точно, святой! Крылья режутся… Как бы нам тебя проверить?.. Придумала! Ты убей кого-нибудь, а потом извинись по-быстрому. Есть у тебя кто-нибудь на примете? Ну, кого не жалко? Нет, меня нельзя, я сегодня еще не молилась.

Встрепенулась вдруг.

– Стоп! Я не много говорю? Посмотри, с лицом у меня…

Нахмурилась.

– И все-таки это ужас, когда даже с родным мужем поговорить – страшно.

Тонкая складочка между бровями и челкой разгладилась, только когда она снова заснула. Лишь после этого я тоже смог забыться неспокойным сном.

Но, несмотря на это, проснувшись через шесть часов, я чувствовал себя совершенно выспавшимся. Может, и впрямь становлюсь святым? Вот уже и потребности естественные отмирают.

Однако некоторые события наступившего дня заставили меня всерьез усомниться в собственной святости и на некоторое время распрощаться с мыслью о неброском скромненьком нимбе 58-го размера.

«Интересно, – думал я на следующее утро, – смог бы, к примеру, Гай Юлий Цезарь одновременно сушить волосы феном, рисовать губы на лице и огромной ложкой тырить у меня творог?»

Хм… Он-то, может, и смог бы, да только кто б ему дал?

А вот Маришка при всем этом умудрялась еще и разговаривать:

– А чей это звонок чуть было не поднял меня с постели? – спросила она.

– Пал Михалыча, естественно. Кажется, он решил сделать телефонные приветствия в семь утра хорошей традицией.

– И что сказал? – Вопрос был задан явно с целью отвлечь мое внимание, пока огромная расписная ложка совершала новый маневр над наполовину разграбленной тарелкой.

– Да ничего особенного. Так, обменялись новостями…

Вернее, добавил про себя, информацией об их отсутствии. Я поведал Пашке о «голубом периоде» в творчестве Игната Валерьева и о квесте с элементами аркады в «Игровом». Пашка поделился собственными сомнительными успехами.

Администратор ЦДЭ по-прежнему пребывает где-то вне досягаемости средств телефонной связи. Секретарша не знает, что думать и куда отсылать назойливых посетителей. Готова обратиться за помощью к милиции, благо последняя почти всегда под боком. В принципе, трое суток со дня исчезновения сегодня истекают, так что можно и в розыск. Правда, толку от него… А вот писатель твой огорчил, огорчил… От единственной приличной версии с отравлением из-за него приходится отказываться. Хотя отравления, знаешь, разные бывают, иногда не обязательно что-нибудь есть или пить, можно и через дыхательные пути. Сектанты со времен «Аум Синрике» это любят: запудрят мозги, напустят туману… Ну и что, что на всех по-разному действует? Мало ли, как это связано с деятельностью мозга… Да хоть бы и подкорки! Сейчас биохимии какой только нет. Говорят, синтезировали мужской феромон убойной силы. Брызнул по капле за каждое ухо – и сотни гордых красавиц прямо на улице бросаются к твоим ногам. А ты говоришь, подкорка. Этот аттрактант, кстати, на втором этаже в ЦУМе продается под видом туалетной воды. «Апполон» называется. Я сегодня буду в центре, может, тебе взять пару флаконов?.. Ну а мне так тем более без надобности. А вот с календариком твоим… Хе-хе…

«Что?» – оживился я. Остатки сна разлетелись в мелкие клочья.

«Вечером, – не преминул поиздеваться Пашка. – Поговорим об этом вечером. Я к вам заеду часиков в восемь, идет?»

Маришка отложила наконец в сторону фен и тюбик помады, осведомилась:

– Ну, и куда ты поведешь меня, такую красивую?

Я бросил взгляд на часы и попробовал порассуждать вслух.

– В такую рань? Значит, ночные клубы уже закрыты. В казино полным ходом идет подсчет фишек. В ресторанах – только манная каша с бутербродами. А как насчет оздоровительной утренней прогулки в парке? Можно в кроссовках.

Красота поникла. Обреченно подсела к столу, протянула руку за огромной, явно запрещенной Женевской конвенцией ложкой.

– У тебя помада на губах, – напомнил я.

– Теперь уже не важно. – Грудь под тонкой водолазкой приподнялась в глубоком вздохе.

И все-таки она беспокоилась о накрашенных губах и потому, поднося ложку ко рту, устрашающе широко разевала рот, как будто, прежде чем съесть несчастный творог, хотела хорошенько его напугать.

Да уж, судя по времени, затраченному на укладку и макияж, простой прогулкой в парке она сейчас не удовлетворится. Я притворно вздохнул. Если красота требует жертв, то лучше, не споря, выполнить ее требования. Иначе кто потом спасет мир?

– Может, в кино? Кажется, в киноцентре на Синей Бубне будет что-то интересное. В двенадцать тридцать. То есть…

Она посмотрела на часы и закончила:

– Надо спешить.

– Ага! – Я кивнул и оторопело поглядел на тарелку с… теперь уже из-под творога.

– Ничего, – облизав ложку, успокоила меня Маришка. – Покидать стол следует с чувством легкого истощения.

Рядом с остановкой скользили по тонкой ледяной корочке воробьи, от холода молчаливые и похожие на клубки шерсти. Мы пропустили один пустой автобус и влезли в переполненную маршрутку, рассудив, что время в данном случае важнее комфорта. Расселись кое-как, заняв вдвоем полтора места; поехали.

Мое внимание привлек листок бумаги, свисающий с потолка кабины. УВАЖАЕМЫЕ ПАССАЖИРЫ! – призывал текст. – ВОДИТЕЛЬ ГЛУХОЙ! ОБ ОСТАНОВКАХ СООБЩАЙТЕ ГРОМКО И ЗАРАНЕЕ. Слово «глухой» было подчеркнуто маркером, на редкость неровной чертой. Должно быть, у него и со зрением не все в порядке, подумал я, усмехнулся и только после этого перевел взгляд на пассажирку, сидящую напротив.

И некоторое время недоумевал: что привлекло меня в ней? Ну молодая, ну симпатичная – девочка-студентка в черном шерстяном пальто. На плече рюкзачок, на коленях – раскрытая книжка. Но все это – еще не повод неприкрыто пялиться на нее вот уже вторую минуту!

В конце концов до меня дошло, что так гипнотически притягивает мой взгляд – прическа незнакомки! Ее волосы удивительны: неопределенного цвета, то ли темные, то ли каштановые, они струятся по плечу, по черной шерсти пальто, вниз, к коленям, и один особенно любопытный локон близоруко скользит по раскрытой странице.

Зачем?.. Тоскливо заныла, казалось бы, давно затянувшаяся рана. Зачем Маришка остригла волосы?

То есть, разумеется, я отлично помню оба ее аргумента. Во-первых, шампунь, которого уходило по полфлакона через день. А во-вторых, такой длины волосы не вязались с имиджем популярного диджея. Она ведь ведет не только программы на радио, но время от времени и дискотеки в клубах.

Не поворачивая головы, я посмотрел на Маришкино отражение в зеркальце водителя. Короткая челка, не доходящая до бровей, аккуратно простриженные лакуны вокруг ушей. Маришка поймала мой изучающий взгляд, преломила и отразила в вопросительном: «У?».

«Нет, ничего», – я покачал головой и опустил глаза, скрывая следующую мысль. Скучать по тебе, когда тебя нет, легко и естественно. И стократ мучительнее тосковать по тебе, когда ты рядом!

Сидящая напротив девушка пошевелилась. Взгляд ее остался прикован к книжным страницам, но переменилось положение ног, и теперь в разрезе пальто я мог видеть левую ногу, от колена и ниже, скрестившуюся с правой, зацепившуюся за нее мыском сапожка. И я, хоть отдавал себе отчет, что пялиться на посторонние женские ноги еще неприличнее, чем на прическу и лицо, не в силах был наступить на хвост собственной мысли.

Кстати, и ноги у них очень похожи, Маришкины и этой девушки. На первый взгляд.

Я скосил глаза вниз, но на Маришке по случаю ветреной погоды был надет длинный плащ, а под ним джинсы, так что детальное сравнение я отложил на потом, удовольствовавшись пока тем примерным результатом, который подсказывала мне память. А помню я многое…

Удар острым локтем в бок – средство, на мой взгляд, слишком радикальное. Но действенное; оно мгновенно вывело меня из задумчивости. Я моргнул, чтобы сфокусировать взгляд, и вернулся из прошлого сентиментальных воспоминаний в настоящее.

Мало-помалу окружающая реальность обрела четкость. Судя по виду за окном, до «Тополево-Кленова» нам оставалось еще минут пять. Зачем было толкаться? Разве что Маришка задела меня случайно, спросонок.

– Ты чего? – спросил я.

– Я?! – негодующе прошипела Маришка. – Это я чего?!

Тем временем объект моего интереса, длинноволосая и длинноногая студентка, отложив книжку, нагнулась вперед и сочувственно спросила:

– Вам плохо?

Однако какой приятный тембр. В растерянности повернулся к ней.

– Пока нет, – ответила за меня Маришка деревянным голосом. – Но сейчас будет.

И я заработал второй удар в бок.

– Нам пора, – сказала она. – Быстро! – Почти закричала: – Остановите здесь!

Глухой водитель сбавил ход и обернулся.

– Прям здесь?

– Да.

Я выбрался на заиндевелый газон, отошел от маршрутки шага на три – и не успел обернуться. Поскольку внезапно получил удар в спину, не сильный, но неожиданный. Я резко развернулся и как раз успел перехватить в движении два сжатых кулачка, уже занесенные для нового удара.

– Да что с тобой? – воскликнул в недоумении.

– Со мной? – Маришка тоже кричала, и оттого, что старалась делать это негромко, не привлекая лишнего внимания, голос ее звучал особенно страшно. – Со мной? – И вдруг: – Пр-р-релюбодей! Возжелал, да? – Гнев кривил ее губы и искал выхода.

– Ерунда какая! – начал я и, еще не договорив, понял, что нет, не совсем ерунда, потому что руки… мои собственные руки, которыми я удерживал Маришку, сейчас казались чужими. Руками инопланетянина, злобного похитителя земных девушек.

– И все равно ерунда, – упорствовал я, не успев как следует испугаться. – За возжелание желтеют, а я…

– Возжелал, – с угрюмым удовлетворением констатировала Маришка и перестала бесноваться. – Желтыми становятся, когда желают что-то чужое. А эта пигалица – явно ничья, своя собственная. И двигала тобой не зависть, а банальная похоть. Думаешь, я не заметила, как ты на нее пялился? Заметила… Сначала раздел взглядом, потом снова одел – в невесомое кружевное или наоборот в скрипучую кожаную сбрую, что уж там тебе ближе.

Я молчал, не в силах оторвать взгляд от своих рук. Они не были зеленые – зеленоватые. Обычного цвета плюс эдакая легкая зеленца. И ногти – приятного лаймового оттенка. И крохотный шрамик на тыльной стороне левой, обычно незаметный, сейчас налился зеленым, как бороздка на поверхности смятой промокашки, куда стекли пролитые чернила.

Неужели все сейчас видят меня таким? Или это только обман зрения? Не исключено, что эффект усиливается, когда смотришь сквозь зеленые контактные линзы.

– Посмотри, – попросил я, – какого цвета у меня глаза?

– Бесстыжего!

Я отпустил Маришку, и она осталась на месте, не убегала и больше не дралась. Просто стояла и смотрела, как будто мы давно не виделись.

Итак, вот и до меня докатилась эта волна. Сработала бомба замедленного действия. Пробился наружу еще один росток из тех семян, что заронил нам в души добрый самаритянин.

Но.за что? Я знаю, обмануть самого себя проще простого, но в дан-ном-то случае обмана нет. Не прелюбодействовал и даже не планировал. Да и как вы представляете себе любовное действо в переполненной маршрутке, где даже сесть по-человечески невозможно? Хотя…

– Не усугубляй, – посоветовала она, вглядываясь в мое лицо. – Ты и так уже зеленый, как крокодил Гена.

– Что?

– Я говорю: кончай думать о своей головоногой! У тебя же все на лице написано!

– Нормальные у нее ноги, – рассеянно возразил я. – Не длиннее твоих.

И подумал: «Неужели теперь пара пристальных взглядов и фривольных мыслей – уже прелюбодеяние? Но ведь тогда…»

– Эй! – отчаянно крикнул я и бросился к проезжей части. – Стой! – Но поздно. Маршрутки давно простыл и след.

Некоторое время я тупо смотрел вслед потоку машин, спешащих в сторону метро. Затем прошел мимо Маришки и потерянно опустился на низкую металлическую оградку, отделяющую газон от тротуара.

– Вспомнил, что не взял телефончик? – глумливо поинтересовалась Маришка.

– Как я теперь? – спросил я оптимистичным, как у ослика Иа, голосом. – Всю жизнь таким буду? Где я ее найду, чтобы извиниться? Дай зеркальце!

Зеленый! Весь, даже лицо. Бледно-зеленое, но все равно… С такой рожей – хоть в Гринпис, хоть на собрание уфологов!

И тут какой-то паренек, то ли ненаблюдательный, то ли бесстрашный, остановился рядом и сказал: «Здравствуйте!», еще не подозревая, насколько он не вовремя.