Текст книги "Журнал «Если», 2002 № 10"

Автор книги: Филип Киндред Дик

Соавторы: Джо Холдеман,Андрей Синицын,Владимир Гаков,Павел (Песах) Амнуэль,Эдуард Геворкян,Виталий Каплан,Грегори (Альберт) Бенфорд,Олег Овчинников,Дмитрий Караваев,Дэвид Лэнгфорд
сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 23 страниц)

ВЕЧНАЯ ВОЙНА

Мало найдется в американской science fiction авторов, чьи жизнь и творчество в такой степени определялись пережитой войной, как Джо Холдеман. Совсем не героической, тем более не парадной предстает она со страниц ere романов и рассказов; напротив, кровавой, грязной и бессмысленной бойней, в которой лишь немногим суждено стать героями, тогда как большинство окончательно деградирует, превращаясь в нерассуждающую, тупую, убойную силу, теряющую всякое представление о том, за что, собственно, она дерется.

Джозеф Уильям Холдеман родился 9 июня 1943 года в Оклахома-сити (штат Оклахома). Детство его прошло в постоянных разъездах: отец работал врачом и часто менял место работы, так что будущий писатель еще до окончания школы успел пожить и на Аляске, и в Пуэрто-Рико, и в Новом Орлеане, и в столичном Вашингтоне… Об Аляске память Джо сохранила воспоминания весьма далекие от джек-лондоновской романтики: неожиданно взбесившийся домашний медвежонок, который чуть было не загрыз мать и был застрелен; какая-то обезумевшая пациентка, гонявшаяся за отцом с ножом в руках; живодеры, отстреливавшие бродячих собак в Анкоридже. Правда, Джо Холдеман мог бы припомнить и другие картины: первые истории, читанные матерью на ночь, и первые книги, проглоченные за один присест вместе со старшим братом Джеком (также будущим писателем-фантастом), наконец, первую подзорную трубу, подаренную родителями на день рождения.

А в городе Бетесде (штат Мэриленд), где семья наконец обосновалась надолго, десятилетний Джо уже сам читал лекции о звездах и планетах юным сверстникам. В плату за лекцию – десять центов с носа – входил еще и халявный стакан газировки. К тому времени юный вундеркинд не на шутку увлекся еще и химией, и, как он вспоминал впоследствии, «родители проявляли невероятное терпение, снося все мои домашние эксперименты, которые чаще всего заканчивались взрывами». Таким образом, будущее Джо Холдемана определилось уже в школе: после ее окончания он поступил в местный университет и окончил его с дипломами физика и астронома.

Дальше способного молодого ученого ждала научная карьера, однако сразу же после поступления в аспирантуру Холдеман получил повестку: шла война во Вьетнаме. Сначала, с согласия родителей и молодой жены, Гэй Поттер, он не собирался никак реагировать, благо в тот момент находился в Канаде. Однако, подумав, все-таки явился на призывной пункт.

Причины столь серьезного решения Джо Холдеман внятно не объяснил до сих пор. В своих интервью и автобиографии он ссылался на то, что к тому времени уже определенно решил когда-нибудь слетать в космос: «А это значило: выполнить задание правительства, послужить своей стране; с такими планами на будущее мне показалось нелогичным отказать правительству…» А во время первого приезда в нашу страну в 1982 году к тому времени уже известный писатель, автор «Вечной войны», на прямой вопрос автора этих строк ответил с солдатской прямотой: «Молодой был, глупый».

Как бы то ни было, в конце февраля 1968 года инженер-электрон-щи к Джо Холдеман был отправлен во Вьетнам и откомандирован в состав 4-ой дивизии морской пехоты. А спустя полгода тяжело ранен во время взрыва обнаруженного в джунглях склада боеприпасов. Большинство однополчан Холдемана разнесло в куски, а ему повезло – он остался жив, хотя врачи извлекли из его тела более 200 осколков. Провалявшись в госпитале несколько месяцев, Холдеман был комиссован, награжден орденом Пурпурного Сердца и отправлен домой.

После демобилизации 26-летний ветеран и инвалид войны поступил в аспирантуру Университета штата Айова в Айова-сити, собираясь стать инженером-компьютерщиком. Однако аспирантуры не закончил (в 1975 году он все-таки защитил в том же университете диссертацию, но уже на факультете языка и литературы), решив начать нелегкую карьеру профессионального писателя.

Последние два десятилетия Джо Холдеман живет на два дома. Один семестр – в Кембридже (штат Массачусетс), где ведет творческие курсы по научной фантастике в знаменитом Массачусетском технологическом институте (MIT), а оставшуюся часть года проводит с семьей в своем доме во Флориде, где написана большая часть его произведений.

Писать Холдеман начал еще в университете – причем, как ни странно, совсем не фантастику: первыми пробами пера стали стихи и реалистические романы (ряд их он впоследствии опубликовал под псевдонимом). Но уже в 1967 году студент-выпускник физического факультета попробовал себя в близком по духу жанре science fiction. А в 1969-м в сентябрьском номере журнала «Galaxy Science Fiction» появился первый фантастический рассказ Холдемана – «Вне фазы».

Год спустя начинающий автор принял участие в работе знаменитого семинара по научной фантастике в Милфорде (штат Пенсильвания), которым руководили известные писатели – недавно скончавшийся Даймон Найт и его супруга Кейт Вильхельм. «Кроме нас, никому не известных дебютантов, – вспоминал Холдеман, – в работе семинара принимали участие Бова, Диксон, Эллисон, Лаумер, Вулф, Будрис, Спинрад… Правила были таковы: каждый из «семинаристов» был обязан заблаговременно прочитать произведения, которые предлагались на обсуждение; по утрам и после обеда – «круглые столы»; на них каждый имел возможность высказаться, но не дольше 10 минут; в заключение последнее слово давалось автору обсуждаемого произведения. Друзья и супруги участников в зал, где проходило обсуждение, не допускались. Все правила, за исключением последнего, регулярно нарушались… Сказать, что этот семинар полностью изменил мою жизнь, – значит, ничего не сказать. Больше всего это относится к людям, которых я встретил».

Странно было бы ожидать, что вьетнамский опыт не наложит отпечаток на все творчество Джо Холдемана. Непосредственные впечатления от войны нашли отражение в реалистических и автобиографических книгах – дебютном романе «Год войны» (1972) и вышедшем спустя двадцать с лишним лет романе «1968» (1995). Что же касается научной фантастики, то в ней писатель попытался обобщить личный военный опыт, показав Войну вообще, войну как извечное родовое проклятие человечества. И не только человечества: возможности жанра позволяли говорить о войне как о феномене, присущем любой форме разумной жизни во Вселенной.

Один из лидеров антимилитаристского направления в американской НФ, он постоянно полемизировал с коллегами из противоположного лагеря – Робертом Хайнлайном, Джерри Пурнеллом и другими. Для Холдемана война была изначально и всецело абсурдной и античеловечной, и никакие привходящие обстоятельства не могли отменить или хотя-бы как-то «облагородить» ее. Что, разумеется, не мешало проявлениям таких индивидуальных качеств, как героизм и самопожертвование.

Драматическим проблемам человека на войне, то есть в ситуации заведомо античеловеческой, посвящена собранная Холдеманом тематическая антология под программным названием «Хватит заниматься войной» (1975), а также многие его собственные ранние научно-фантастические рассказы и повести. Среди последних – знаменитая антимилитаристская повесть «Герой» (1972), мотивы и образы которой видны в самом известном романе Холдемана «Вечная война» (1974). Роман сразу же принес автору-дебютанту «золотой» дубль – «Хьюго» и «Небьюлу», а также австралийскую премию «Дитмар».

Роман написан в резкой и неприкрытой полемике с известным романом Хайнлайна «Звездный десант». У того, как помнит читатель, космическая война в будущем – дело чести и гражданского долга для землян обоего пола (и даже самого гражданства, ибо на него могут претендовать лишь те, кто реально повоевал за земную федерацию). А для героев Холдемана, космических наемников, завербованных неведомыми звездными рекрутерами, война – просто работа. Рядовой Уильям Манделла, от имени которого ведется рассказ, вместе с такими же ландскнехтами переносится в чуждое им будущее, а затем еще в одно и еще (механизм подобных перемещений хорошо знаком физикам-теоретикам и любителям научной фантастики: черные дыры), постепенно теряя всякое представление, за что и против кого он воюет. И каким был мир, который он покинул, отправившись на эту вечную войну. Абсурдность ситуации подчеркивается еще и тем обстоятельством, что солдаты постоянно рискуют прибыть на новое поле брани (в новое пространство-время) с изрядно устаревшим оружием. В конце концов этот непрекращающийся абсурд войны приводит героя к единственному разумному решению: хватит заниматься войной.

Спустя без малого двадцать лет Джо Холдеман написал еще два романа, продолжающие «военный» цикл, хотя и не составляющие, несмотря на схожие названия, формальной трилогии: «Вечный мир» (1997), принесший второй дубль, «Хьюго» и «Небьюлу», а также Мемориальную премию имени Джона Кэмпбелла, и «Вечная свобода» (1998). Кроме того, тема войны явно или подспудно присутствует в таких романах писателя, как «И вспомнятся мои грехи» (1977) [8]8
  На русском языке опубликована также первоначальная повесть «В соответствии с преступлением» (1985; другое название – «Подлежит расследованию»), из которой вырос указанный роман. (Здесь и далее прим. авт.)


[Закрыть]и «Тьмы нет» (1983). Последний роман, созданный в соавторстве с братом, Джеком Холдеманом, один из критиков окрестил «хайнлайновским «Космическим кадетом», но написанным не выпускником военной академии (Хайнлайном), а реально повоевавшим «гражданским» (Холдеманом)».

Проблемам ближайшего будущего, постоянно балансирующего на грани ядерной войны, посвящена и трилогия, состоящая из романов: «Миры» (1981), «Миры разделенные» (1983) и «Достаточно миров и времени» (1992). Если в произведениях, отмеченных выше, автор описывает состояние войны как пусть трагическую, но свершившуюся данность, то в романах трилогии главной мишенью Холдемана становится причина этих войн – политика. В «Мирах» Холдеман предпринимает попытку еще одной масштабной демифологизации – на сей раз не «героики» ратного дела, а политики, точнее сказать, политиканства, то есть деятельности лживой, грязной и циничной. Герои трилогии – такие же разменные фигуры в сложных партиях политических элит, какими являются герои «Вечной войны» и прочих антивоенных произведений Холдемана на картах звездных стратегов.

Среди других крупных произведений Джо Холдемана можно отметить также экспериментальный роман «Мост мысли» (1976). Это очевидное подражание хорошо известным литературным примерам, в первую очередь прозе Джона Дос Пассоса, а из научной фантастики – роману Джона Браннера «Стоять на Занзибаре». Однако изощренная форма сыграла с автором злую шутку: под лавиной стилистических экспериментов оказалось почти погребено содержание. Само по себе любопытное: в романе описан мир, где телепортация и телепатия принесли его обитателям не утопию, а лишь дополнительные проблемы. [9]9
  Для библиографов можно сообщить также, что Холдеман написал два романа из серии «Звездный путь»: «Планета правосудия» (1977) и «Мир без конца» (1979).


[Закрыть]

Произведения малой формы Джо Холдемана, лучшие из которых составили сборники «Бесконечные сны» (1979), «Имея дело с будущим» (1985) и другие, также собрали внушительный урожай высших премий: рассказы «Трехсотлетие» (1976) и «Других таких слепцов нет» [10]10
  В русском переводе опубликован в «Если» № 2, 2002 г. под заголовком «Слепая любовь».


[Закрыть](1994) принесли автору еще по одной премии «Хьюго», а рассказ «Могилы» (1992) – очередную «Небьюлу».

После успеха «Вечной войны», Джо Холдеман быстро выдвинулся в первые ряды поколения американской science fiction, пришедшего в эту литературу в 1970-х. Однако, как это часто случается на книжном рынке, статус «хорошо продаваемого» автора привел и к легко предсказуемым негативным последствиям – если считать таковыми социальную конформность и стремление, пусть и неосознанное, подстроиться под вкусы читателя (вместо формирования оных). Холдеман стал писать глаже и чище, но если его первые книги взрывали общественные стереотипы, то последние явно под них подстраиваются. Это относится к романам «Инструмент торговли» (1987), «Покупая время» (1989) и отчасти к «Розыгрышу Хемингуэя» (1990), переписанному из одноименной повести, принесшей автору третий «золотой» дубль.

Однако, лично зная Джо Холдемана на протяжении двух десятилетий, я не теряю надежды на его скорый возврат к той фантастике, с которой он начал свое восхождение в литературе. Острой, будоражащей, страстной. О том, что Джо Холдемана многое решительно не устраивает в сегодняшней Америке, свидетельствуют, в частности, два последних романа трилогии «Миры» [11]11
  Второй – «Вечный мир» – вышел на русском языке под откровенно дезинформирующим названием «Проект «Юпитер». См. мою рецензию в журнале «Если» № 5, 2001 г.


[Закрыть], требующие отдельного разговора. А также обстоятельства биографии писателя, с которых я начал разговор: для тех, кто побывал на фронте, война никогда не кончается.

Вл. ГАКОВ

БИБЛИОГРАФИЯ ДЖО ХОЛДЕМАНА

(Книжные издания)

________________________________________________________________________

1. «Год войны» (War Year, 1972). Реалистический роман.

2. «Вечная война» (Forever War, 1974).

3. «Мост мысли» (Mindbridge, 1976).

4. «И вспомнятся мои грехи» (All My Sins Remembered, 1977).

5. «Планета правосудия» (Planet о Judgement, 1977).

6. Сб. «Бесконечные сны» (Infinite Dreams, 1979).

7. «Мир без конца» (World without End, 1979).

8. «Миры» (Worlds, 1981).

9. «Миры разделенные» (Worlds Apart, 1983).

10. В соавторстве с Джеком Холдеманом – «Тьмы нет» (There Is No Darkness, 1983).

11. Сб. «Имея дело с будущим» (Dealing with Future, 1985).

12. «Инструмент торговли» (Tool of the Trade, 1987).

13. «Покупая время» (Buying Time, 1989). Выходил также под названием «Долгий стиль жизни» (The Long Habit of Living).

14. «Розыгрыш Хемингуэя» (The Hemingway Hoax, 1990).

15. «Достаточно миров и времени» (Worlds Enough and Time, 1992).

16. Сб. «Вьетнам и другие инопланетные миры» (Vietnam and Other Alien Worlds, 1993).

17. «1968» («1968», 1995). Реалистический роман.

18. Сб. «Других таких слепцов нет» (None So Blind, 1996).

19. «Вечный мир» (Forever Peace, 1997).

20. «Вечная свобода» (Forever Free, 1998).

21. «Пришествие» (The Coming, 2000).

Олег Овчинников
СЕМЬ ГРЕХОВ РАДУГИ

_{Иллюстрация Олега ВАСИЛЬЕВА}

Цвет нулевой, пока естественный

Места мы заняли в третьем ряду, вровень со сценой, которая возносилась над зрительным залом метра на полтора. Сядь мы ближе, пришлось бы постоянно задирать голову, чтобы уследить за действом. Впрочем, пока следить не за чем. Сцена пуста, музыканты ушли и унесли с собой инструменты. Только барабанщик доверчиво оставил без присмотра ударную установку – нетранспортабельна. Пустые микрофонные стойки изогнулись журавлями, поклоном провожая покинувших зал зрителей. Пара опрокинутых колонок валялась на исшарканном полу, значит, концерт удался.

Вот только меня на нем не было.

Маришка предусмотрительно села рядом с проходом, чтобы «спрыснуть по-тихому, если что». Я опустился слева, а место по другую сторону от меня уже занимал какой-то небритый тип в болотного цвета джинсах и черной кожаной куртке. При нашем приближении тип ничего не сказал, но покосился так, что я невольно спросил:

– Не занято?

Вопрос прозвучал глупо. Зал был практически пуст и казался вымершим.

– Нет, – ответил тип и положил руки на сумку, которую держал на коленях. – Вакантно.

– Начну храпеть – толкни в бок, – шепнула Маришка. – Только нежно. – Она откинулась на спинку, вытянув ноги под сиденье впереди стоящего кресла.

Через пару минут после нас подошли двое. Затем еще один – щупленький мужичок среднего возраста, все остальное – рост, телосложение – ниже среднего, на носу – очки. Типичный «интель».

Тип, сидящий слева, каждого вновь пришедшего встречал одинаково недобрым взглядом и провожал до места посадки. Так сопровождает самолеты служба наземного наблюдения. В нелетную погоду.

Когда в зале появилась немолодая женщина с двумя бесформенными пакетами в руках, у типа вырвалось чуть слышное:

– Господи! Сколько же идиотов вокруг!

Сказано было шепотом, практически про себя, но я услышал. И потому спросил:

– Вы кого имеете в виду?

Тип обернулся и уставился на меня. Серые глаза прищурены, закушен вислый левый ус.

– Не волнуйтесь, не вас, – успокоил. – Вам, похоже, просто спать негде. Я про тех, кто приходит в такие места сознательно. Кто сам обманываться рад… – Подумав, добавил: – Копирайт – Пушкин.

– Уверены, что сознательно? Может, они тоже забрели сюда случайно?

– Если бы! Некоторые здесь явно не по первому разу. Взгляните вон на тех пигалиц! Пудреницы для мозгов! Правда, таких немного. Видимо, организация из новых. По крайней мере я о ней раньше не слышал.

– А вы в таком случае что здесь делаете? – поинтересовался я.

Тип перестал жевать ус, расправил пальцами.

– Материал собираю. О тоталитарных сектах.

– Для диссертации?

– Для романа.

Я посмотрел на собеседника с несколько большим интересом. Спросил:

– Инженер душ человеческих?

– Скорее, санитар.

Лаконичность его ответов слегка раздражала. Должно быть, рядом со мной сидел настоящий мастер диалога.

– И от чего лечить собираетесь?

– Как обычно. От глупости. Тупости. Ханжества.

– Чванства, – сладко зевнув, произнесла Маришка, не открывая глаз.

– Что? – не понял писатель.

– Я спросила, много ли у вас книжек.

– Вообще-то не очень. – Он, поколебавшись, расстегнул сумочку на коленях, с заметным усилием извлек толстую пачку листов. На вид – вдвое больше сумочки и в пол кило весом. – Вот. Сегодня из издательства вернули.

На титульном листе крупно выведено начало заглавия «Обреченый на…», остальное скрыто рукой писателя. Вторая «н» в слове «обреченный» вписана красной шариковой ручкой.

– Велели исправить и дополнить? – спросил я.

– Просто вернули. – Писатель пожал плечом.

– А другие – нормальные книжки у вас есть? – не очень тактично поинтересовалась Маришка.

– Пока нет.

Маришка потянулась, простирая руки далеко за голову, а ноги устремляя еще дальше, чуть ли не до сидений первого ряда. Конечно, станет она спать, когда рядом есть кто-то, кого можно безбоязненно поставить на место. Совершенно безбоязненно. В моем понимании писатель – человек смирный, если и закатает кого в асфальт, то только в собственном воображении.

– Тогда вы не писатель, – Маришка мило улыбнулась. – Вы – рукописей!

Я криво усмехнулся – обращенная к соседу половина лица осталась бесстрастной. Писатель, промучавшись с минуту, убрал непризнанный шедевр в сумочку и снял куртку, под которой обнаружилась темно-синяя толстовка с надписью «Русская фантастика». Фантастику я, в принципе, уважаю. Поэтому примирительно спросил:

– Вы уверены, что то, куда нас пригласили – тоталитарная секта?

– Абсолютно. В Москве других нет, – авторитетно подтвердил он.

– Полный контроль над членами организации, иерархическая система подчинения, замкнутость в рамках своей идейки – вот основные признаки тоталитарной секты. Плюс чисто русский, привнесенный колорит. – Он скривился. – Заставь дурака Кришне молиться – так он и харю об раму расшибет. Так что будьте предельно осторожны, выход из этой системы стоит гораздо дороже, чем вход.

– Ну, вход-то был бесплатным, – пошутил я.

– Напрасно иронизируете, – обиделся писатель. – Вы просто никогда не видели, как они людей зомбируют.

– Как телепузики? – восхитилась Маришка.

– Что телепузики? – Наш собеседник явно был сбит с толку.

– Ну, они же зомбируют детей. – Маришка щелкнула меня по носу и прописклявила: – Привет, Тинки-Винки!

– Пока, Ляля! – в тон ответил я.

– Тинки, а чего это ты такой фиолетовый?

– Чернил перебрал, – сказал я и самоустранился. Погрузился в себя.

Что мы делаем здесь и сейчас? Интересный вопрос.

Относительно «сейчас» все достаточно ясно. Просто вовремя не заменили батарейки на настенных часах. В итоге на трехчасовой концерт любимого исполнителя безнадежно опоздали, а до того, который случится в семь, ждать еще почти два часа.

Страннее другое: почему мы в конце концов оказались здесь, а не в соседней бильярдной?

Должно быть, все дело в личности человека, пригласившего нас на встречу, слишком уж она была нетипичной.

Он отловил нас у входа в билетные кассы, куда мы спешили уже просто по инерции, прекрасно понимая, что простым вращением часовой стрелки не повернуть время вспять. Преградил путь, привлек к себе внимание, сказав:

– Нэ-э-э…

Он не был похож на агента-распространителя торговой фирмы, участника MLM-тусовки или возбужденного адепта новой русской церкви с иностранным спонсором и гимнами на двух языках. Непричесанный, небритый, неопрятно одетый. Откровенно нерусский. Больше всего, если честно, он был похож на бомжа. В ранней стадии запущенности – не безнадежного.

– Хотите открытку? – спросил он и помотал головой. – Нэ-э-э… Календарик. Полезно всегда знать день.

– Извините, мы опаздываем, – сказала Маришка.

– Знать день, – раздраженно повторил он, и не думая уступать дорогу. – Или месяц. Февраль или… Нэ-э-э… Ноябрь. Чтобы не путать.

– Денег нет, – отрезал я. И справедливости ради уточнил: – Лишних.

– Денег нет? – эхом отозвался он и неожиданно обрадовался. – Нет денег – хорошо! Не надо… Вот!

Тип сбросил на землю большой серый мешок, который до того болтался у него на плече. Нагнулся и опустил лицо в раскрытую горловину, высматривая нечто.

– Пора! – шепнула Маришка и дернула меня за локоть. Но тип уже вынырнул из мешка.

– Возьмите! – сказал он. – Я нашел. Можно брать.

И протягивает мне руку. В грязных дрожащих пальцах – прямоугольная бумажная полоска, слава Богу, чистая и очень яркая. Никакого рисунка, просто вся полоска равномерно закрашена разными цветами, границы между которыми размыты, один цвет плавно перетекает в другой. Мы называем такую закраску градиентной. Внутрь каждого одноцветного сегмента вписано какое-то слово, но мелкие буквы на подрагивающем листочке не разглядеть.

– Календарик? – удивилась Маришка. – Больше похоже на закладку.

– Закладка, так, – серьезно кивнул тип и неуклюже перевернул полоску на ладони. – А так – календарик. Двое вместе. Нэ-э-э… Двойная польза.

– За те же деньги? – спросил я.

– Деньги… – повторил тип и поморщился, так что мы с Мариш-кой отчетливо поняли, что деньги – вздор, деньги – мусор, не в них счастье.

– Возьми, – посоветовала она. – Быстрее будет.

Я покорно взял бумажную полоску веселенькой расцветки из рук субъекта. Вернее, попытался взять, но тот неожиданно не отпустил.

– А вы придете? – спросил с надеждой.

– Куда еще?

– Туда! – Он указал движением бровей неопределенное направление. – Там вам нравиться. Будет.

– Где там? – начал раздражаться я.

– Здесь, прямо здесь… Направо потом. По лестнице. Там вход.

Из бормотаний назойливого типа я в итоге заключил, что направить нас он пытается прямиком в малый концертный зал. То есть туда, куда мы и без него добрались бы, только на пару часов позже.

– Давай сходим, – предложила Маришка. – Выспимся заодно.

– Сейчас, – согласился я. – Только билеты куплю. – И ценный приз, календарик-закладка перешел ко мне, а осчастливленный незнакомец радостно пропустил нас в кассы.

– Вам нравиться… Будет, – донеслось сзади. – Обязательно. Нэ-э-э… Скоро.

Когда мы пять минут спустя снова оказались на улице, его уже нигде не было. Только большой серый мешок лежал у самого входа рядом с урной, в том месте, где его бросил незнакомец.

– Сюрный типчик, – прокомментировала Маришка. – Жалко его. Не с его внешностью и знанием языка наниматься в зазывалы. Не придет же никто.

– Не скажи, – возразил я. – Может, на жалость и был расчет. Мыто с тобой уже идем.

– Ты серьезно? – Маришка недоверчиво вскинула брови. – Ну-ка, дай посмотреть! – Ловко выхватила закладку-календарик, перевернула закладочной стороной вверх. – Убийство, воровство, прелюбодеяние… – нахмурившись, прочитала она. – Надеюсь, это не программа вечера?

За этими воспоминаниями я совершенно перестал слушать писателя.

Вот так со мной всегда! Недаром Маришка говорит, что мы – идеальная пара. Одну хлебом не корми, дай только потрепаться ни о чем хотя бы полчасика, другой как уйдет в себя – так с концами, даже записки не оставит, когда ждать обратно.

Хорошо, что писатель, кажется, не заметил моей отлучки.

– Или вот, к примеру, секта мунитов, – увлеченно вещал он. – Не тех, которые с двумя «н», мунниты-лунопоклонники, их еще в 97-м разогнали. Эти с одной, последователи Великого Отца Сан Мен Муна. Те, что ратуют за супружескую верность. Вы могли их видеть. Подходят обычно парами, юноша и девушка, и спрашивают, как вы относитесь к добрачным связям. Если ответишь правильно, дают конфетку.

Я окончательно вышел из прострации, чтобы спросить:

– И как надо отвечать?

– Никак, – заметно стушевался писатель. – В смысле, плохо.

– Кстати, – шепнула в самое ухо Маришка, – а ты как относишься к добрачным связям?

– Никак, – признался я со вздохом. – С тех пор, как женился на тебе – никак.

– Умница! Вернемся домой – получишь конфетку, – прошептала она, затем обратилась к писателю: – Что-то не страшно у вас получается. Что плохого в отказе от добрачных связей? А в супружеской верности?

– Ничего, – согласился писатель, но саркастическим изгибом усов дал понять: продолжение следует. – На первый взгляд, ничего. Это потом выясняется, что свою любовь член секты должен искать внутри секты. Вернее, она сама его найдет: духовный наставник укажет ему его вторую половину, когда придет время. А время придет не быстро. Сначала будущие муж и жена отправляются в разные концы света миссионерствовать, вербовать новых членов секты. Лишь через три года они могут вернуться домой и счастливо воссоединиться. Только предварительно духовный наставник произведет над невестой несложный обряд инициации.

– То есть?.. – уточнил я и тут же пожалел об этом.

– Благодать, – скривил губы писатель, – первоисточником которой является преподобный Мун, передается от человека к человеку исключительно половым путем.

– Обесцветит, – глядя в сторону, пробормотала Маришка.

– В смысле? – Писатель с интересом перегнулся через подлокотник.

– Три дня назад в эфире я дала слушателям задание. Придумать русский эквивалент термина «дефлорация». Самой распространенной версией стало «обесцвечивание». Срывание цветка. Хотя мне лично больше нравится «обесцеливание». – Через паузу – пояснение: – Цель-то в жизни как-то теряется.

– Вы на радио работаете?

– Ага, на Новом. Марина Циничная, «Ночные бдения».

– Приятно… – сказал писатель, однако ответного представления не последовало.

Маришка склонила голову мне на плечо. Даже с ее фамилией иногда не сразу удается примириться с цинизмом окружающей реальности. Признаться, меня тоже слегка покоробило описание брачных ритуалов мунитов.

Маришка оправилась первой. У нее это уже профессиональное. Ночному диджею и не такое приходится выслушивать в прямом эфире.

– Хорошо хоть, тебя мне никто не назначал. – Она взглянула на меня снизу вверх и погладила ладошкой мое колено.

– С ума сошла? – пробурчал я и оглянулся по сторонам. Народу прибыло, пора бы и начинать. – Мы же в церкви!

– Не в церкви, а в секте, – поправила Маришка. – Черные мессы, жертвоприношения, кровь невинных девственниц… – Мечтательно закатила глаза и неожиданно воскликнула: – Ого! Вот это по-о-опик! – Взгляд ее при этом был направлен на сцену.

Я посмотрел в ту же сторону и подумал: вот уж воистину!

Цвет седьмой, фиолетовый

Вот только почему попик? Не в клобуке и рясе – в пиджачке и жилеточке, то и другое не застегнуто. Да и не смогли бы они застегнуться на выпуклом и округлом, как глобус, животе! Под жилеточкой – белая сорочка и бабочка. Классический типаж оперного исполнителя нарушали кроссовки – синие, с тремя белыми полосками.

В общем, ничего поповского. Разве что лицо… Кудри до плеч, окладистая бородка и большие выразительные глаза – хоть сейчас пиши с него икону. Жаль, не умею я, только иконки к программам. Но они 16 на 16 точек, всей доброты лица не передашь. Доброты и раздобрел ости.

Вошедший поразительно легко приблизился к краю сцены, отставил в сторону микрофонную стойку, и над залом поплыл солидный баритонистый рокоток. Такому микрофон только помешал бы. «Добрый самаритянин!» – невольно подумалось.

Таким я его и запомнил. Имя-отчество, которым он представился, немедленно вылетело из головы.

После представления и приветствия самаритянин сказал:

– Как вы уже, должно быть, знаете, то, чем мы здесь занимаемся, называется цветодифференцированной эсхатологией.

– Теперь понятно, почему их в Центральный Дом Энергетика пустили, – прокомментировал в левое ухо писатель. – Аббревиатуры совпадают.

– А чтобы не перегружать голову терминологией, – широко улыбнулся самаритянин, – мы назовем то же самое по-простому: наглядное греховедение.

– Ненаглядное мое грехове-едение, – пропела тихонько в правое ухо Маришка.

Я попытался отрешиться от нашептываний неугомонных соседей и сосредоточиться на словах самаритянина. Говорил же он следующее:

– Ну, тему наглядности мы прибережем на десерт, а пока поговорим о грехах. И заповедях. Вот, скажите, может кто-нибудь из вас назвать десять библейских заповедей?

– Не убий! – негромко воззвал со своего места интель.

– Не укради! – откликнулся кто-то сзади.

– Не возжелай… – неуверенно парировал интель. Происходящее начинало напоминать аукционные торги.

– Чего? – насмешливо спросил самаритянин. – Чего не возжелай?

Интель опустил очки долу, припоминая.

– По правде сказать, уже неплохо, – похвалил самаритянин. – Обычно вспоминают еще «не прелюбодействуй» и на этом, глупо хихикая, замолкают. Хотя на самом деле смешного мало. Каждому из вас в той или иной степени знаком текст десяти заповедей, кто-то слышал краем уха, кто-то читал вполглаза, но вспомнить их сейчас, все десять, не сможет, наверное, никто.

В это время слева от меня раздалось нарочито-негромкое:

– Не лги! Вернее, не лжесвидетельствуй. А также Бог един и не сотвори себе кумира, кроме Бога, имя которого не поминай всуе. Почитай отца с матерью и день субботний. То есть в российском варианте – воскресный.

Писатель перечислял заповеди монотонно, глядя в пол. С моего места было видно, как он один за другим загибает пальцы.

– Ученый малый! – похвалил самаритянин, изгибом бровей выражая приятное удивление. – Но педант…

Руки, на которых кончились пальцы, сжались в кулаки.

– Копирайт – Пушкин! – процедил со злостью мой сосед.

– Так вот, за редким исключением, – самаритянин шутливым поклоном выделил писателя из массы зрителей, – никто из присутствующих не в состоянии вспомнить все десять заповедей. Что тогда говорить об их соблюдении… – Вздохнул тяжело, придавив бабочку оперного певца подбородком. – То же самое со смертными грехами, хотя их всего-то семь. Ну, похоть, ну, алчность, а что дальше?

Повисла пауза. Некоторые сосредоточенно пытались вспомнить. Писатель просто молчал. С вызовом.

– Чванство? – робко предположила Маришка.

– Вот-вот, – рассмеявшись, покачал головой самаритянин. – Оно же гордыня. Кроме того – это вам для общего развития, – к грехам отнесены чревоугодие, леность, ярость и зависть. Запомнили?

Зал прореагировал нестройно и неоднозначно.

– А теперь забудьте! – блеснув белозубо, разрешил самаритянин и подмигнул зрителям. – Все забудьте. И заповеди, которые как приняли две тысячи лет назад, так с тех пор и не пересматривали. И грехи, которые непонятно кто и за что назвал смертными. Было, конечно, в притчах Соломоновых упоминание о семи человеческих пороках, которые ему лично, Соломону, глубоко несимпатичны. Но придавать им статус смертных грехов – это, мягко говоря, чересчур. А поговорим мы с вами лучше о семи смертных заповедях.