Текст книги "Маг. Биография Паоло Коэльо"

Автор книги: Фернандо Морайс

Хватило одного семестра, чтобы стало понятно: колледж Санто-Инасио для Пауло больше ничего не значил. «Я всегда был плохим учеником, а теперь стал хуже некуда». Оценки в табеле подтверждают, что Пауло не преувеличивал. Он стал одним из последних в классе, и с каждым экзаменом его результат снижался. На первых ежемесячных контрольных его средняя оценка оказалась чуть выше пяти баллов благодаря весьма спорной девятке по химии. В мае средняя оценка опустилась до 4,4 балла, а в июне грянул гром. Результат упал до 3,7, Педро и Лижию пригласили на собрание в колледж. Новости оказались ужасающими. Один священник зачитал супругам пятую статью устава Санто-Инасио – родителям следовало подписывать этот документ при переходе чада из класса в класс. Согласно этой статье, ученики, недобравшие переходный балл, подлежат отчислению. Священник без обиняков изложил суть: если в следующем семестре Пауло не возьмется за ум и не нагонит упущенное, он провалится на экзаменах, будет отчислен из одного из самых уважаемых и престижных учебных заведений Бразилии, а это – несмываемое пятно на репутации. Есть только один способ избежать этого и избавить ученика и его родителей от позора: пусть Педро и Лижия по собственному желанию заберут Пауло из Санто-Инасио и переведут в другую школу. Обычно Санто-Инасио не идет на такие уступки. Но в данном случае колледж готов сделать исключение, поскольку Пауло – внук Артура Арарипе Жуниора, мастера Туки, одного из тех, кто был среди первых (1903 года) выпускников Санто-Инасио.

Педро и Лижия пришли домой очень расстроенными. Они знали, что Пауло потихоньку курит, от него частенько пахнет спиртным, и кое-кто из родни стал жаловаться, что он подает дурной пример другим детям.

– Этот мальчик просто опасен, – шушукались тетушки. – Он собьет с пути своих младших кузенов.

Но до сих пор «странное поведение» Пауло было внутрисемейной проблемой, а вот исключение из Санто-Инасио стало бы настоящим – и громким! – скандалом, который во всеуслышание доказал бы неспособность родителей воспитывать сына. Если ребенок, как любил повторять инженер Педро, – визитная карточка семьи, у супругов Коэльо были все основания чувствовать себя опозоренными. Физическое насилие в то время считалось естественной составляющей бразильской семейной педагогики, но Педро и Лижия никогда не били сына – наказывали его строго, но к рукоприкладству не прибегали. Объявив о решении перевести Пауло в колледж Эндрюс, где он должен был и дальше заниматься точными науками, отец добавил, что отныне лишает его не только отдыха на каникулах, но и карманных денег. Если ему нужны деньги на сигареты и пиво, пусть ищет работу.

Перевод в колледж Эндрюс был задуман как наказание, но на деле вышло наоборот. Пауло пришел в восторг от новой школы. Колледж Эндрюс являлся не только светским и несравненно более либеральным, чем Санто-Инасио, но и смешанным – в нем учились вместе и мальчики, и девочки. А еще там устраивались политические диспуты, действовали кружки, киностудия и даже любительский театр, в который Пауло поступил раньше, чем познакомился со всеми преподавателями. Годом ранее он решился сделать первый шаг в мир драматургии: на выходных по случаю Дня поминовения усопших заперся в комнате, задавшись целью сочинить пьесу. Пауло выходил только к обеду и ужину, а родителям говорил, что готовится к переходным экзаменам. Через четыре дня он поставил последнюю точку в пьесе «Урод». Претенциозно назвав ее «petit guigno[18]18
  Маленький гиньоль (фр.).


[Закрыть] в духе Алуизио Азеведо», он записал в дневнике:

В этой пьесе я изображаю судьбу урода в обществе. Это история отвергнутого юноши, который кончает жизнь самоубийством. Сцены разыгрывают силуэты, а четыре менестреля декламируют стихи о чувствах и действиях персонажей. В промежутке между первым и вторым актом в глубине сцены кто-то поет медленную боссанову, чей текст связан с действием первого акта. Я нашел удачные мизансцены. Уже в этом году пьеса будет поставлена здесь, в зимнем саду.

Критическое чутье оказалось сильнее самолюбия, и через неделю Пауло уничтожил свой первый драматургический опыт, удостоив его эпитафии всего из пяти слов: «Она плохая. Скоро напишу другую». Именно как автор пьес, хоть и неизданных, Пауло вошел в 1964 году в любительский театр колледжа Эндрюс. А что касается школьной жизни, преподавателей, зачетов – все это, видимо, нисколько его не интересовало. В тех редких случаях, когда Пауло считал необходимым упомянуть о школьных занятиях в дневнике, появлялись короткие неутешительные заметки: «Учусь плохо, грозит провал по геометрии, физике и химии… Никак не могу взяться за учебники, постоянно отвлекаюсь, чаще всего – на всякую ерунду… Уроки, мне кажется, тянутся все дольше… Честное слово, я не знаю, что со мной происходит, и описать это словами не могу». Признавая, что плохо учится, Пауло несколько приукрашивал действительность. На самом деле он неуклонно катился вниз.

Завораживающий мир театра влечет к себе Пауло столь же сильно, как отталкивает школа, где его дела идут все плачевней

В октябре, за два месяца до конца года, оценки по всем предметам были у него ниже пяти баллов. Отец решил, что пришло время натянуть вожжи и выполнил обещание: кузен Илдебрандо Гойе Нето выхлопотал Пауло место учетчика на предприятии, занимавшемся очисткой входа в порт Рио-де-Жанейро. Зарплаты не хватало даже на транспорт и сигареты. Каждый день после уроков Пауло бежал домой, обедал, садился на автобус и ехал в Санто-Кристо, центральный район Рио, расположенный у пристани. Буксир доставлял его на драгу, где Пауло весь остаток дня отмечал мелом на дощечке каждый черпак драги, которая забирала с морского дна отбросы и вываливала их в баржу. Эта деятельность казалась Пауло совершенно бессмысленной и напоминала миф о Сизифе, обреченном бесконечно втаскивать на гору камень, который тут же скатывается обратно. «Эта работа не имеет конца, – записал Пауло в дневнике. – Только подумаешь: „Все!“, как в тот же миг все начинается снова». Наказание не принесло никакого результата, Пауло продолжал учиться плохо, а узнав, что может остаться на второй год, написал об этом весьма легкомысленно: «Приятель сказал, что у меня будет переэкзаменовка по математике. Но утро такое прекрасное, такое музыкальное, и я счастлив. Господи, как хороша жизнь! Господи, как она хороша!» Ведомость в конце года подтвердила худшие опасения: средняя годовая оценка 4,2 балла означала провал по всем предметам.

А Пауло с каждым днем становился, казалось, все безразличнее к этому миру. Он покорно работал на землечерпалке и совсем не обиделся, когда на Рождество родители подарили ему всего-навсего перочинный ножик. Его интересовала только литература, причем в любых своих формах и жанрах, будь то романы, пьесы или стихи. Да, и стихи тоже, потому что, отказавшись на несколько месяцев от поэзии, он вновь принялся самозабвенно версифицировать. После долгих раздумий он пришел к выводу, что вовсе не стыдно писать стихи в ожидании часа, когда он сможет перенести на бумагу роман. «У меня для романа такой сюжет! Но, черт побери, мне никак не сочинить хорошее начало, а для того чтобы продолжать, не хватает терпения, – жаловался Пауло и тут же заключал, смирившись: – Но я избрал для себя именно эту профессию». Ближе познакомившись с соседями в Гавеа, Пауло обнаружил еще нескольких юношей и девушек, интересовавшихся литературой и книгами. Всего их оказалось пятнадцать, и они создали литературный клуб «Рота 15» – название составили из начальных слогов названия улицы Родриго Отавио, пересекавшей улицу Падре Леонел Франка, где стоял особняк семьи Коэльо. Юные литераторы собирались в угловом доме неподалеку. Пауло оказался столь плодовитым поэтом, что, когда клуб «Рота 15» решил напечатать на ротапринте коллективный сборник, будущий писатель представил подборку из тринадцати стихотворений, среди которых была и премированная «Тринадцатилетняя женщина». Справка об авторе гласила: «Пауло Коэльо начал литературную карьеру в 1962 году, писал небольшие заметки, затем обратился к поэзии. В 1963 году был принят в Академию литературы Санто-Инасио и тогда же получил высшую премию этого литературного объединения». Деятельность клуба «Рота 15» закончилась скандалом – Пауло уличил казначея в том, что тот истратил общие деньги, купив билет на шоу французской поп-дивы Франсуазы Арди, выступавшей тогда в Рио.

Пауло считал себя достаточно зрелым поэтом и уже не довольствовался публикациями в местных газетках и клубных сборниках. Ощущая себя ветераном, он решил, что настало время взлететь повыше. Его мечтой было прочесть о себе хвалебный отзыв – или хотя бы упоминание – в престижной рубрике «Писатели и книги», которую вел в известной многотиражной газете «Коррейо да манья» пернамбуканец Жозе Кондэ, способный создать или погубить репутацию одной меткой фразой. Нелюбезный Жозе Кондэ отмечал тогда свое соавторство в выпускаемой издательством «Сивилизасан бразилейра» серии «Семь смертных грехов» – он участвовал в ней наряду с такими фигурами, как Гимараэнс Роза, Отто Лара Резенде, Карлос Эйтор Кони и Лижия Фагундес Телес, не считая прочих знаменитостей. Пауло восхищался жестким стилем Кондэ и надеялся, что зоркий глаз критика рассмотрит в его произведениях искру таланта. Он дополнил новыми стихотворениями подборку, опубликованную клубом «Рота 15», красиво отпечатал ее на машинке, тщательно переплел и отправил в редакцию «Коррейо». В следующую среду – день выхода рубрики «Писатели и книги» – Пауло побежал в газетный киоск, горя желанием узнать, что же написал о нем Жозе Кондэ. Потрясение было таким сильным, что он вырезал соответствующий столбец, вклеил его в дневник и снабдил пометкой: «Неделю назад я послал Жозе Кондэ свои стихи с просьбой высказаться о них. А сегодня прочел в газете вот это». Пауло имел в виду постскриптум колонки из десяти строк:

Бойким юнцам, стремящимся во что бы то ни стало обратить на себя внимание и опубликовать свои книги, стоило бы вспомнить, что Карлос Друммонд де Андраде выпустил за пятнадцать лет всего три маленьких сборника, содержащих в общей сложности 144 стихотворения… А недавно один критик подчеркнул, что Эрнест Хемингуэй не менее двадцати раз переписал свой маленький шедевр «Старик и море».

Пауло понял намек, и его сразила такая агрессивность. Совсем недавно он благодарил Бога за дарованное ему счастье – открытие призвания, – но теперь самоуверенность сменилась мучительными сомнениями. «Может, я зря упорствую, желая стать писателем? – размышлял он. – Может, писатель из меня не получится?» Но все же Пауло сомнения отметал. Его друг обливался ледяной водой, чтобы не потерять веру в Бога, и Пауло решил не поддаваться слабости и бороться за осуществление мечты. Он тяжело перенес удар, нанесенный Кондэ, но не собирался сдаваться. Целый день он не мог думать ни о чем другом, кроме литературной рубрики. Вечером, чтобы немного отвлечься, он решил посмотреть знаменитый американский сериал о докторе Килдэре, молодом враче, которого играл Ричард Чемберлен. Пауло выключил телевизор, не досмотрев серию до конца, и записал в тетради:

В сегодняшней серии о докторе Килдэре директор больницы сказал ему: «Я не должен был пытаться изменить вашу жизнь, Джим. Все мы с рождения созданы для своего идеала». Я применил эти слова к профессий писателя и решил стать им.

Воодушевленный собственной смелостью, Пауло сочинил вариацию стихотворения Редьярда Киплинга «Если…»:

 
Если ты в состоянии просить и друзей и врагов
дать тебе шанс,
Если, услышав «нет», ты в состоянии понять
это как «может быть»,
Если ты в состоянии начать с самого низу
и извлечь пользу из того немногого, что имеешь,
Если ты в состоянии совершенствовать себя
каждый миг и, поднявшись наверх, не уступить
честолюбию,
Ты станешь писателем.
 

Вознесшись в свои заоблачные высоты, Пауло с тоской думал о перспективе снова сесть за школьную парту. Стремясь избежать этой муки, он разработал план, который мог бы избавить его от колледжа на пару лет: надо постараться получить зарубежную стипендию и на какое-то время уехать из Бразилии, как это уже сделали некоторые его соученики. Родители Пауло вновь обрели бы надежду, если б ему удалось стать участником очень популярной в то время программы культурного обмена «Америкен филд сервис». Судя по оценкам, Пауло неплохо успевал по английскому (особенно в сравнении с другими предметами), а это уже полдела. Две недели он потратил на сбор документов: справки из школы, фотографии, рекомендательные письма. Когда начались отборочные испытания, из семи претендентов группы, в которую входил Пауло, осталось вначале четверо, а потом его и еще двоих допустили к решающему экзамену: собеседованию, – разумеется, на английском языке – с проверяющим из Штатов.

В назначенный день Пауло так волновался, что, сев перед экзаменатором – девушкой приблизительно его возраста, – ощутил глухой толчок в глубине груди. Забыв о неверии, он мысленно воззвал к Богу, молясь, чтобы тревога оказалась ложной. Но нет – у него действительно начинался приступ астмы. Из легких вырывался хриплый свист, глаза вылезли из орбит, он судорожно ощупывал карманы в поисках ингалятора. Пауло пытался что-то сказать, но из горла неслось лишь сипенье. Американка и сама окаменела от ужаса. Через несколько минут все прошло, Пауло удалось взять себя в руки и пройти собеседование, но он покидал аудиторию с плохим предчувствием: «Боюсь, астма сыграла со мной злую шутку». И действительно, за месяц до предполагаемого отъезда ему сообщили телеграммой, что он не прошел по конкурсу. Но Пауло не чувствовал себя побежденным – он приписал отказ не неудаче на собеседовании, а тому факту, что мать ездила в США: «Думаю, они отдают предпочтение тем, чьи родственники никогда не бывали в Соединенных Штатах, – написал он и добавил, как та лисица из басни: Очевидно, они решили, что для Америки у меня слишком могучий интеллект».

В это же время Пауло охватила новая страсть. На сей раз – в образе реальной девушки из плоти и крови: кареглазой длинноногой Марсии. Пауло в свои семнадцать лет даже по бразильским меркам был малорослым и худым. При росте в метр шестьдесят девять, который остался у него на всю жизнь, он весил всего пятьдесят килограммов – на десять меньше нормы. Будущий писатель не отличался приятной наружностью и самокритично это признавал: «Я некрасив, тощ, лишен обаяния и неспособен заинтересовать женщину, – повторял он десятки раз с небольшими вариациями в интервью, которые давал впоследствии. – Из-за моей внешности у меня развился комплекс неполноценности». Большинство юношей ходили в рубашках с короткими рукавами, щеголяя крепкими мускулами, а Пауло носил только строгие рубашки с длинным рукавом, чтобы замаскировать узкие плечи и слишком тонкие руки. Огромный кожаный пояс, несуразно смотревшийся на тщедушной фигурке, поддерживал линялые джинсы, обтягивавшие, как того требовала мода, худые ноги. Образ довершали металлические очки с тонированными стеклами, позднее ставшие фирменным знаком Джона Леннона. Волосы у Пауло закрывали уши и свисали почти до плеч, а немного погодя он отрастил жидкие усики и что-то вроде остренькой мини-эспаньолки под нижней губой.

Марсия была на год моложе Пауло и жила почти по соседству на углу улиц Родриго Отавио и Падре Леонел Франка. Она тоже училась в колледже Эндрюс и была членом клуба «Рота 15». Светлые прямые волосы, кукольный носик, узкий разрез глаз – несмотря на строгий надзор отца и старшего брата, она считалась отъявленной кокеткой и одной из самых соблазнительных девушек в группе. Будущий автор бестселлеров был о себе столь низкого мнения, что не замечал заинтересованных взглядов девушки, в которых сквозило восхищение, когда он спорил с другим «интеллектуалом» группы – Алсидесом Линсом, или Сидиньо – о книгах, фильмах и театральных постановках. Хотя большинство участников клуба не слишком хорошо понимало значение термина, все они считали себя экзистенциалистами. У Пауло не было ни шикарной одежды, ни машины, он не отличался физической силой, но Марсия с удовольствием слушала, как он пересказывает отрывки из прочитанных книг или декламирует стихи известных поэтов. Однако Пауло не подозревал о симпатии девушки, пока она не решила взять инициативу в свои руки.

Вечером 31 декабря 1964 года Пауло завершил очередную тетрадь дневника следующей грустной фразой: «Сегодняшний день, последний день 1964 года, завершается стоном, скрытым в ночи. Год не принес ничего, кроме горечи». По-прежнему мрачный и подавленный, через два дня он вместе с группой отправился в театр «Арена» в Копакабане смотреть пьесу «Мнение», в которой выступала певица Нара Леан. Приятели расселись в разных местах зала, и Пауло оказался рядом с Марсией. Когда погас свет и прекрасная Нара запела первые куплеты знаменитой «Злости» Жуана Вале, девушка ощутила легкое, словно вздох, прикосновение. Не оборачиваясь, она скосила глаза и увидела руку Пауло рядом со своей. Марсия сплела пальцы с пальцами Пауло и нежно пожала их. Будущий писатель испытал ужас, близкий к панике: вдруг сейчас начнется приступ астмы? Но ничего страшного не случилось, и он успокоился. «Я был уверен, что сам Господь приблизил руку Марсии к моей руке, – вспоминал он впоследствии. – А если так, Ему было незачем насылать на меня приступ». И он дышал, как все нормальные люди. Между ним и Марсией вспыхнула подлинная страсть. После спектакля Наре пришлось несколько раз спеть на бис зонг, в котором она протестовала против военной диктатуры, установившейся в Бразилии девятью месяцами раньше. Держась за руки, пользуясь темнотой, парочка пробралась между креслами и выскользнула из зала. На улице еще было слышно, как Нара в четвертый раз поет на «бис» начальные строчки «Мнения».

Они разулись и, по-прежнему не разнимая рук, пошли босиком по песку пляжа Копакабана. Пауло обнял Марсию и попытался поцеловать ее, но девушка мягко отстранилась:

– Меня никто еще не целовал в губы.

Пауло ответил с самоуверенностью бывалого донжуана:

– Не беспокойся, мне это не впервой. Тебе понравится.

Под звездным небом жаркой бразильской ночи двое лжецов слились в долгом поцелуе, о котором будут ностальгически вспоминать и через сорок лет. 1965 год не мог начаться лучше. Роман с Марсией вселил в душу Пауло умиротворение, какого юноша не ощущал никогда раньше ни в Араруаме, ни в Белене. Пауло витал в облаках и даже не огорчился, узнав, что не занял призового места на стихотворном конкурсе, который спонсировал Национальный институт Мате. «Какое имеет значение, дали премию, не дали, – проявляя истинное величие души, писал он, – для того, кого любит такая девушка, как Марсия?» Страницы его дневника заполнялись теперь рисунками: два сердца с именами влюбленных, пронзенные стрелой Амура.

Но счастье оказалось недолгим. Еще до конца лета родители Марсии узнали, кто ее возлюбленный, и приговор их звучал безапелляционно: только не он. Девушка пожелала узнать почему, и мать ответила с убийственной откровенностью:

– Ну, для начала, он настоящий урод. Не понимаю, что могла найти такая девушка, как ты, в таком безобразном и нескладном парне. И потом – ты любишь веселиться, ходить на вечеринки, а он даже танцевать не умеет, стесняется пригласить девушку. Его интересуют только книги. И вид у него болезненный…

Марсия возразила, что Пауло здоров. У него астма, но таких людей миллионы, и эту болезнь можно вылечить.

– Хорошо, астму можно вылечить, – стояла на своем мать, – но у него могут быть и другие болезни, и он, чего доброго, еще и тебя заразит. И потом, мне сказали, что он экзистенциалист и коммунист.

Однако Марсия не собиралась отказываться от своей любви. Она все рассказала Пауло, и они решили бороться вместе. Стали встречаться тайком дома у общих друзей. Надежного места не было, и минуты близости случались у них крайне редко – где-нибудь в укромных уголках лагуны Родриго Фрейтас – да и то дело не заходило слишком далеко. Пауло пытался в таких ситуациях вести себя непринужденно и уверенно, хотя на самом деле его сексуальный опыт был более чем скудным, чтобы не сказать – ничтожным. За несколько месяцев до этого, воспользовавшись отсутствием родителей, отправившихся в кино, Пауло сумел уговорить хорошенькую горничную Мадалену, недавно нанятую доной Лижией, подняться к нему в спальню. Восемнадцатилетняя Мада оказалась достаточно умелой, чтобы дебют Пауло не принес ему разочарования.

Узнав, что их дочь продолжает тайком встречаться с «этим выродком», родители удвоили бдительность и запретили Марсии разговаривать с Пауло даже по телефону. Но вскоре обнаружилось, что Пауло и Марсия прятали под подушками будильники, поставленные на четыре часа утра и шептали в ночной тишине слова любви, прижавшись губами к трубке. Расплата за ослушание была жестокой: девушку на месяц заперли в доме. Но Марсия не сдалась: служанка помогала ей передавать возлюбленному записки, в которых указывалось точное время, когда девушка будет стоять у окна своей комнаты, выходившей на безлюдную улицу. Однажды утром, проснувшись, Марсия посмотрела в окно и увидела объяснение в любви, выведенное на асфальте огромными буквами: «М., я тебя люблю. П».

Когда истек срок наказания, мать снова пошла в атаку: Пауло не подходит Марсии, твердила она, их любовь не приведет ни к чему хорошему, у парня нет перспектив, нет будущего. Но упрямица стояла на своем: она от любви не откажется, она хочет выйти за Пауло замуж. Услышав это, одна тетушка намекнула Марсии, что у такого хилого юноши вряд ли хватит сил выполнять должным образом супружеские обязанности: «Ты ведь понимаешь, о чем я говорю, милая? Брак, секс, дети… Сомневаюсь, чтобы такой тщедушный и хилый мужчина мог вести нормальную жизнь!» Но Марсия пропускала все эти грозные предупреждения мимо ушей. Месяц заточения прошел, и она снова стала видеться с Пауло. Влюбленные нашли идеальное место для встреч – церковь Непорочного Зачатия поблизости от их домов. Чтобы не возбудить подозрений, в церкви они садились не рядом, а друг за другом, и разговаривали шепотом. Но несмотря на все предосторожности, отец Марсии выследил их, с руганью притащил дочь домой, где подверг наказанию, соразмерному вине, – отхлестал ремнем.

Однако девушка, несмотря ни на что, решила продолжать роман с Пауло, стать его невестой и выйти за него замуж. Если родители Марсии были против, то и родители Пауло тоже не пришли в восторг от его выбора. Приятели Пауло часто устраивали у себя дома вечеринки, и вот однажды он уговорил Педро и Лижию разрешить ему провести одну вечеринку у них. Но дело закончилось скандалом. Увидев, что сын танцует со своей возлюбленной «щека к щеке», инженер Педро приблизился, стал перед ними, скрестив на груди руки и испепеляя их взглядом. Обиженная Марсия прервала танец и, извинившись перед Пауло, отошла к группе друзей. А инженер продолжал следить за соблюдением приличий. Если юноша в танце прижимался к девушке или обнимал ее ниже талии, он повторял свою бестактность: становился перед парой, скрестив руки, и ждал, чтобы «это безобразие» прекратилось. К тому же в доме царил строгий «сухой закон» – по воле хозяина все спиртные напитки, включая легкое пиво, были под запретом.

Эта вечеринка стала первой и последней в розовом особняке семьи Коэльо. Но ничто, даже оскорбительное поведение отца, не могло нарушить счастья Пауло. Приближался день рождения Марсии, ее роман с Пауло длился уже несколько месяцев, и мать решила с ней поговорить. Разуверившись в эффективности «кнута», она решила действовать методом «пряника» и выложила свой главный козырь:

– Если ты порвешь с этим парнем, мы пойдем в лучший бутик Рио, по твоему выбору, и ты купишь там все что захочешь.

Мать рассчитала верно: тщеславие и страсть к нарядам были слабостью дочери, и все же первой реакцией на предложение был отказ:

– Это просто бессовестный шантаж.

Но поразмыслив, девушка пришла к выводу, что принесла достаточно жертв во имя любви. И она, и Пауло в глубине души понимали, что их роман обречен. Они были несовершеннолетними, несамостоятельными, полностью зависели от родителей, и надеяться им было не на что. А уж если капитулировать, то хотя бы задорого. И Марсия согласилась. Прочитав письмо, в котором она сообщала об окончании их романа, Пауло разрыдался и поведал дневнику о своем великом разочаровании – ведь в его фантазиях их любовь с Марсией должна была кончиться так же трагично, как любовь Ромео и Джульетты: «Я думал, Гавеа станет бразильской Вероной, но можно ли представить себе что-нибудь более печальное, чем когда тебя меняют на пару платьев?»

Покинутый своей Большой Любовью именно так, с заглавной буквы, Пауло писал в дневнике о Марсии, – он снова впал в депрессию. Родители, обеспокоенные состоянием сына, сжалились над ним и отменили запрет на каникулы, наложенный из-за провала по математике: Пауло отпустили праздновать карнавал с двоюродными братьями. Пауло приехал в Араруаму автобусом в пятницу вечером и весь уикенд пребывал в крайне мрачном расположении духа: на карнавальных балах ему даже не хотелось смотреть на девушек. Но в понедельник вечером он все-таки принял приглашение троих друзей выпить пива в баре рядом с домом дяди Жозе. Когда стол был уже завален картонками под стаканы, одному из друзей Карлиньосу – пришла в голову идея:

– Родители в отъезде, а машина ржавеет в гараже. Если кто-то умеет водить, можно покататься.

Хотя Пауло никогда в жизни не садился за руль, он отважился заявить:

– Я умею.

Друзья расплатились, пошли к Карлиньосу и вывели машину из гаража. Когда они выехали на главную улицу, по которой дефилировали танцоры школы самбы, в городе внезапно вырубилось электричество, и все погрузилось во тьму. Но Пауло ехал дальше, лавируя между прохожими и ряжеными. Внезапно он увидел прямо перед собой толпу каких-то подозрительных личностей. Растерявшись, Пауло вильнул в сторону, прибавил газу – и тут кто-то из приятелей закричал:

– Осторожно!

Но было уже поздно. Все почувствовали, как бампер обо что-то ударился, а Пауло продолжал жать на педаль акселератора под испуганные крики спутников:

– Гони, Пауло! Гони! Живей давай! Ты задавил мальчишку!