Текст книги "Маг. Биография Паоло Коэльо"

Автор книги: Фернандо Морайс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 35 страниц)

9
Третья попытка с мужчиной убеждает Пауло: он не гомосексуалист

Судя по непринужденности, с какой Пауло обращался с женщинами разного разбора – от проституток Манге до элегантных кокоток «Пайсанду», – можно было предположить, что он человек сексуально раскованный. Но такое впечатление обманчиво. Гомосексуализм, который в театральном мире цвел пышным цветом, не встречая ни порицания, ни осуждения, возбуждал в Пауло тайное сомнение, – такое, что не доверишь даже дневнику, – а что если у него действительно «проблемы с сексом», как и предполагала некогда мать? Или, выражаясь яснее, не гомосексуалист ли он? Хотя двадцатилетие было уже не за горами, секс оставался для Пауло областью темной и загадочной. В отличие от множества бразильских мальчиков того времени его первый опыт однополой близости случился с Мада, преждевременно созревшим и не по возрасту опытным, а не с кем-либо из сверстников-друзей по схеме «ты мне – я тебе», или, как говаривали тогда в Рио, «напополам». У Пауло никогда не возникало желания интимной близости с мужчиной, даже фантазий таких не бывало. Иногда впрочем, завидев группки друзей-гомосексуалистов, беседующих о чем-то в перерывах между репетициями, он краснел, и его душу будоражили вопросы: «А что если правы они? И верный выбор сделали они, а не я?»

Жизнь научила его, что лучше первым нырнуть в ледяную реку, а не мучиться в ожидании своей очереди. Надо не терзаться бесконечными сомнениями, а прибегнуть к единственному способу решения проблемы: попробовать самому. Он вычитал у Карла Маркса что-то вроде того, что «практика есть критерий истины» и взял эту формулу на вооружение – словно получив еще один стимул выполнить принятое решение. Однажды вечером, еще на дедушкиной квартире в центре, набравшись храбрости, Пауло решил разрубить этот узел. Несколько часов слонялся он по гейским барам на задах душных галерей «Аляска» и «Менескал», шатался по Копакабане. Выпил несколько порций виски – и наконец решился. В каком-то кромешном аду, подобравшись у стойки к парнишке-ровеснику – профессионалу из тех, что приходят подзаработать, – Пауло сразу взял быка за рога:

– Привет, как дела? Я здесь, чтобы пригласить тебя в постель. Не хочешь пойти со мной?

Он был готов ко всему, но ответ поразил его:

– Нет. С тобой – не хочу.

Если бы паренек вдруг ударил его по лицу, неожиданность была бы меньшей. Как так – «нет»? Он же платит! Однако тот уже отвернулся, а Пауло так и застыл на месте со стаканом в руке. В следующем кабачке он предпринял было новую попытку, но, сраженный вторым отказом, решил не продолжать подобных экспериментов. А спустя месяц, погрузившись в лихорадочную профессиональную деятельность, он, кажется, забыл об этом вовсе.

Если Коэльо-прозаик начал свою карьеру с оглушительного провала, то этого нельзя сказать о Коэльо-драматурге. Первой попыткой его выступления на сцене, еще в детском театре, была постановка киноклассики – инсценировка картины «Волшебник страны Оз». Он не только взялся писать пьесу на основе сказки Лимана Франка Баума, но стал режиссером и актером, выбрав для себя роль Льва. Средств на реквизит и костюмы не было, и он просто подрисовывал себе усы, привязывал к голове два тряпичных уха, а хвостом служила веревка, пристроченная к штанам. Кисточку хвоста Пауло то и дело обматывал вокруг пальца. От киноверсии, на самом деле, там осталась всего лишь песня «Где-то за радугой», остальную музыку сочинил Антонио Карлос Диас по прозвищу Какико, музыкант и актер, с которым Пауло делил гримерку на «Капитанах песка». Ко всеобщему изумлению, «Волшебник страны Оз» не только окупил расходы на постановку и зарплату артистов и персонала, но и дал прибыль – эти деньги Пауло, преодолевая всяческие соблазны, будет сохранять для новых постановок Его имя в анонсах на газетных полосах было непреложным свидетельством успеха; так в один день 1967 года имя Коэльо появилось на страницах трех разных изданий о культурной жизни Рио. В театре «Арена» он был автором и режиссером спектакля «Сокровище капитана Беренгундо»; в «Санта-Терезинье» афиша гласила, что он драматург постановки «Аладдин и волшебная лампа», а в театре «Кариока» он выступал как актер в «Крылатом ягуаре» Валмира Аялы.

Детские пьесы, конечно, приносили кое-какие деньги, но вожделенной славы можно было добиться лишь в настоящем взрослом театре. Резонанс, полученный «Капитанами песка», подчеркнул это достаточно ясно. В марте Пауло пригласили участвовать в большой постановке: речь шла о мюзикле «Трехгрошовая опера» Бертольда Брехта и Курта Вайля, чей перевод был заказан академику литературы Раймундо Магальяесу Жуниору. Режиссура поручалась Жузе Ренато. Спектакль имел громкий успех в Сан-Пауло, в труппе играли знаменитости, и актерский ансамбль Рио-де-Жанейро, также состоявший из звезд первой величины, выступал не хуже. Представление было приурочено к торжественному открытию театра «Зал Сесилии Мейрелес» в районе Лапа. Пауло играл слепого попрошайку – роль маловыразительную, но имя его стояло в программе рядом с именами великих. После долгих репетиций все были готовы к премьере. Накануне актеров, занятых в спектакле, пригласили в телестудию самого влиятельного канала Рио, чтобы они сыграли одну сцену в прямом эфире. В назначенный час выяснилось, что отсутствует актер Освалдо Лоурейро, исполнявший в спектакле зонги, и лишь Пауло знает наизусть текст «Баллады Мэкки-Ножа». И вот, его номер стал гвоздем телепередачи! Успех «Трехгрошовой оперы» еще больше укрепил его в убеждении, что он верно выбрал себе профессию.

Он вновь поселился в родительском доме, название спектакля не сходило с афиш – и вот тогда-то бес гомосексуальности опять принялся его искушать. На сей раз инициатива шла не от него, а от артиста лет тридцати, тоже занятого в спектакле. По правде сказать, они уже сталкивались раза два, не более, но однажды после представления тот подошел и спросил напрямик:

– Хочешь, пойдем ко мне?..

Застигнутый врасплох неожиданным предложением, Пауло согласился:

– Пошли.

Ту ночь они провели вместе. Несмотря испытанное волнение, Пауло, как он вспоминал позднее, чувствовал скорее отвращение, как бы видя себя со стороны в объятиях мужчины, когда они занимались сексом и поочередно овладевали друг другом. На следующий день Пауло вернулся домой в еще большем смятении, чем раньше. Он не почувствовал никакого удовольствия и продолжал терзаться, пытаясь понять, гомосексуален он или нет. Несколько месяцев спустя он вернулся к решению этой задачи и на сей раз выбирал объект для новой попытки из коллег по сцене. В гостях у одного из артистов, в квартирке на Копакабане, Пауло вновь ощутил ужасное стеснение, когда партнер предложил принять вдвоем ванну. Всю ночь Пауло было неловко. Солнце уже заглядывало в окна квартирки, когда им наконец удалось совершить задуманное, и Пауло Коэльо убедился – теперь уже навсегда – в том, что однополая любовь не для него.

Удивительно, но человек с серьезными сомнениями относительно собственной половой ориентации продолжал пользоваться феноменальным успехом у женщин. Он расстался с Марсией, прекратил встречи с Ренатой и продолжал жить гражданским браком с Фабиолой, которая, кажется, день ото дня становилась все краше. Двоеженец-скороспелка, он к тому же воспылал страстью к Женивалде из штата Сержипе. Некрасивая, но обворожительная, Жени своими речами пьянила слух «интеллектуалов», завсегдатаев злачных мест «Пайсанду» и «Цеппелина». После месяца ежедневной бесплодной осады ему удалось наконец привезти ее на выходные в дом дяди Жузе в Араруаме. Как же удивился Пауло в первую ночь, когда Жени, такая на вид опытная, зрелая, всезнающая женщина, шепотом попросила его действовать осторожно и бережно, ибо он – ее первый мужчина. Подходящих мест для свиданий не было, и их «медовые месяцы» прошли, хоть и не в комфорте, зато плодотворно – в самом прямом смысле слова: в начале июня Жени позвонила и сообщила, что ждет от него ребенка. И Пауло вдруг понял, что хочет стать отцом, но не успел ей в этом признаться, как она заявила, что собирается сделать аборт. Он предложил встретиться и поговорить, но Жени была непреклонна – решение окончательное, к тому же она желает поставить точку в их отношениях. После чего она бросила трубку и исчезла, словно ее никогда и не существовало.

Так Пауло неожиданно для себя снова оказался в трудном положении. Взволнованный известием о беременности, а потом и внезапным исчезновением Жени, он бросился на поиски и узнал, что его возлюбленная вернулась на родину, в город Аракажу, где и намеревалась совершить задуманное. Страстно желая отговорить ее, он впал в депрессию: невозможно было ни разыскать женщину на расстоянии в две тысячи миль, ни связаться с нею. Изредка случались всплески эйфории. Именно это состояние – страница за страницей – фиксировал дневник, свидетель его бессонных ночей:

Я дышу одиночеством, облачаюсь в одиночество, испражняюсь одиночеством. Полное дерьмо. Я никогда не чувствовал себя так одиноко. Даже в те горькие и бесконечные дни моей покинутой юности. Что ж, одиночество мне не в новинку. Вот только я здорово устаю от него. В скором времени я совершу нечто безумное, что ужаснет мир.

Хочу писать. Но для чего? Зачем? Я один, экзистенциальные вопросы занимают мой мозг, и во всей этой какофонии я различаю одно желание: умереть.

Драматические отрезки жизни чередовались у него с радостными событиями. Редкие и достаточно короткие, эти мгновения оптимизма фиксировались без малейшего намека на скромность:

Настал мой час рождать, и он уже воспет в стихах, которые я сотворил в клинике. Этим утром я рождаюсь с первым лучом. Пришла пора явить миру, кто я таков.

До середины 1967 года мир, еще не знавший, кто таков Пауло Коэльо, уже рисковал потерять его, судя по частоте депрессивных всплесков и той настойчивости, с которой он твердил о смерти и самоубийстве. В конце июня, вновь промучившись бессонницей всю ночь, он совершил необдуманный импульсивный поступок. Спрятал дневник в ящик стола, запер дверь ключом на два оборота, убедился, что она действительно закрыта, – и начал крушить все подряд. Первой под руку попалась шестиструнная гитара – он разбил ее в щепки о письменный стол с таким грохотом, что это походило на взрыв бомбы. В тот ранний час, в обычный день – около шести утра в четверг – соседей, вяло собиравшихся на работу, до смерти перепугал шум в доме Коэльо. Отломанным грифом Пауло вдребезги разнес красный проигрыватель, коротковолновый радиоприемник и продолжал сеять разрушение, круша все на своем пути.

Ничего целого уже не оставалось, а ярость еще не была утолена. Пауло подобрался к стеллажу с книгами и смел на пол собрания сочинений, начиная с «Приключений Шерлока Холмса». Он начал рвать книги европейских писателей одну за другой, затем перешел к полкам с томами бразильских авторов… Поэзия, проза, философские сочинения – все летело на пол, уже покрытый растерзанными книгами. Пауло ворвался в ванную и, орудуя грифом гитары как дубинкой, вдребезги расколотил зеркало туалетного шкафа. Когда грохот на миг стих, он услышал, как отец просит его открыть дверь. Он не внял отцовским просьбам. Сорвал и разодрал в мелкие клочья два плаката, что висели на двери, – с текстом молитвы святого Франциска Ассизского и «Барбарой», стихотворением Жака Превера. То же самое он сделал с постерами – репродукциями картин, украшавшими комнату: «Махой обнаженной» Гойи, «Садом наслаждений» Босха и «Распятием» Рубенса. Запыхавшись, Пауло заметил, что уцелел лишь один предмет: белое кресло, в котором он привык «плакать либо созерцать звездное небо», как он однажды написал. Инструмента, чтобы разбить его, под рукой не оказалось, и, недолго думая, он распахнул окно и с грохотом выбросил кресло в садик. И лишь когда в комнате не осталось ни одной целой вещи, решил открыть дверь. Он только успел понять, что ломился к нему уже не отец: его быстро зафиксировали два санитара, а один из них вколол ему в руку инъекцию сильнодействующего транквилизатора.

Открыв глаза после отключки, он узнал этот облупившийся потолок: его снова поместили в палату на девятом этаже в частной клинике доктора Эйраса. Как только Пауло очнулся, санитары подвели его к лифтерам, чтобы предупредить:

– Вот тот самый пациент, что сбежал отсюда в прошлом году. Сторожите его хорошенько, и на сей раз будьте начеку.

В клинике ничто не изменилось. Не хватало только Флавио – племянника министра, который пытался убить себя виски и спреем с духами, а все остальные, включая заику и мнимого немого Луиса Карлоса, товарища по бегству, остались на месте. Лица – те же, что и всегда. Прежними были и мучения. В первый день Пауло подвергли сеансу электрошока столь тяжелому, что когда Фабиола спустя несколько часов пришла его проведать, он все еще лежал без сознания, на губах пузырилась слюна, а лицо страдальчески кривилось. Несмотря на ласку и заботу возлюбленной – теперь, помимо родителей, его в больнице навещала только Фабиола, – Пауло так и не смог выбросить из головы исчезнувшую Жени и ребенка.

Через неделю, после трех сеансов электрошока подряд, Пауло вновь замыслил побег. И снова компаньоном выбрал Луиса Карлоса – тот в очередной раз решил, что с него хватит. Шанс появился в тот день, когда врач из бригады доктора Бенжамина санировал Пауло полость рта и увидел, что у юноши режется зуб мудрости. Врачу показалось, что он совершил гениальное открытие:

– Я знаю, в чем твоя проблема: все дело в зубе, он у тебя режется и давит на голову. Это тебя нервирует и вызывает все эти кризисы. Я попрошу нашего дантиста, чтобы он вырвал зуб, и на этом все закончится.

Пока искали фельдшера, чтобы сопровождать пациента в стоматологическую поликлинику доктора Эйраса, Пауло встретил Луиса Карлоса и предупредил его:

– Сейчас или никогда! Меня поведут к стоматологу, а я попытаюсь скрыться. Смотри, может и тебе удастся. Если все пойдет как надо, встречаемся через час в кафе перед входом.

По аллеям между корпусами клиники его сопровождал фельдшер. У дверей кабинета тот глянул на часы и договорился с зубным врачом: удаление займет около получаса, он пока сходит в туалет и тут же вернется, чтобы отвести пациента в корпус душевнобольных. Однако прием не занял и пяти минут. Быстро осмотрев Пауло рот и постукав по зубам пинцетом, врач отпустил больного:

– Не знаю, кто придумал эту глупость! С каких это пор с катушек слетают от зуба мудрости? Можешь посидеть пока в коридоре и подождать фельдшера.

Час настал. Пауло, стараясь не привлекать внимания, опустив голову, проскользнул по коридорам корпуса, быстро прошагал по больничной рощице, влился в толпу посетителей и медперсонала у входа – и через пару минут оказался на свободе. Он припустил бегом в кафе на перекрестке улиц Ассунсан и Маркиза Олинды. К его удивлению, Луис Карлос ждал его с бокалом пива в руке – только на это и хватило мелочи, завалявшейся в его карманах. Они отметили свой подвиг взрывами хохота и пришли к выводу, что отсюда надо сваливать, пока их не хватились. На самом же деле охрана клиники опять оказалась не на высоте: врачи заметили исчезновение парочки лишь два дня спустя, 9 июля. Пауло ухитрился продать наручные часы кассиру в баре, но торговаться не было времени, и он выручил за них всего триста новых крузейро (шестьсот пятьдесят реалов по курсу 2008 года) – меньше половины действительной стоимости. Беглецы прошагали три квартала по улице Маркиза Олинды, присели на травку насыпи и несколько часов молча сидели, наслаждаясь бесплатной и неописуемой красотой ослепительно прекрасного пляжа Урка на фоне горы Корковадо. Тот же вид открывался из окон клиники, только теперь его не загораживала решетка. Пауло посвятил Луиса Карлоса в свои планы:

– Пойду на автостанцию, куплю билет до Аракажу. Мне надо разыскать любимую – она ждет или ждала от меня ребенка. Если хочешь, поехали вместе: денег, что мы выручили за часы, нам хватит.

Заику пугала столь дальняя поездка, но других предложений не было – как и какого-либо пристанища, – и он принял приглашение. Междугородний автобус компании «Экспресс Параибы» до столицы штата Сержипи отправлялся лишь в восемь утра на следующий день, и сообщники переночевали на скамейках автовокзала. На билеты ушло восемьдесят новых крузейро, и еще хватило запастись едой в дорогу – дорога была длинная, а их двое. Луис Карлос хотел узнать, что они будут делать, прибыв на место, но Пауло успокаивал его:

– Вот когда окажемся на месте, тогда и будем об этом думать.

Проехав по территории штатов Рио-де-Жанейро, Минас-Жерайс и Баия с остановками в пятнадцати городах, два дня спустя, утром 9 июля 1967 года, беглецы прибыли в столицу штата Сержипи. Только в Аракажу Луис Карлос узнал, что у Пауло нет ни адреса, ни телефона Женивалды – и вообще никаких сведений о ней. В стосемидесятитысячном городе Пауло знал только Марио Жоржи Виэйру, молодого поэта и активиста подпольной Бразильской коммунистической партии (БКП): его имя сообщила ему студентка мединститута и пропагандист культуры Илма Фонтес.

Благодаря невообразимым ухищрениям спустя сутки Пауло с комфортом устроился в доме журналиста Маркоса Мути. С ним был друг, которого он представлял всем как своего «немого секретаря». Время от времени он выступал со статьями на социальные темы в местной прессе – то как «студент университета и актер», то как «молодой драматург из Рио», но всегда его имя сопровождалось необычными историями:

Появившийся в артистических кругах Сержипи театральный автор Пауло Коэльо известен тем, что недавно в Рио вместе с Пауло Аутраном поставил пьесу «Царь Эдип». Похоже, Коэльо прибыл в наши Палестины для ознакомления с «молодняком» и желает сеять новые семена на скромной ниве наших сценических искусств.

Через неделю безуспешных поисков он потерял надежду вновь встретить Жени. Он услышит о ней лишь спустя много лет: тогда она действительно сделала аборт, а еще какое-то время спустя погибла под колесами машины, совсем молодой. Потерпев фиаско на пути к единственной цели, приведшей его в Аракажу, Пауло нужно было возвращаться в Рио-де-Жанейро, но его так хорошо принимали, что он остался. Обласканный как звезда, он дал пространное интервью, опубликованное в «Газета де Сержипи». Читателям его представили так:

9-го числа к нам прибыл необыкновенный человек Лохматый, небритый, тщедушный, он выглядит весьма необычно, но в голове его роится множество идей, он преисполнен надежд и огромного желания распространять искусство по Бразилии и для бразильцев. Артист. Двадцатилетний парень, принадлежащий к одной из самых блестящих семей Рио-де-Жанейро, он ушел из дому, движимый любовью к искусству. Этот Разум обращен к Человечеству.

Защищенный расстоянием (или – как знать? – хранимый высшими силами, что так милостивы к безумцам, детям и индейцам), Пауло ничего не боялся и использовал газету, чтобы впервые куснуть военную диктатуру – или, что гораздо серьезнее, тогдашнего президента республики маршала Артура да Коста-и-Силва. «Я не собираюсь молчать лишь потому, что какой-то пижамный маршал схватился за ружье и провозгласил себя защитником нравственности и свободы народа, а сам и знать не знает, что такое свобода, – заявил он, явно злоупотребляя доверием интервьюера: казалось, это скорее манифест, чем интервью. – Я ехал за тысячи миль в Аракажу не для того, чтобы обрести покой. Я не буду лгать самому себе и тем, кто рядом со мной». Отклик на его запальчивость был лучше некуда. Грянул резонанс такой силы, что «Газета де Сержипи» заказала Пауло статью о политике, обещав поставить ее в субботний выпуск.

В пятницу, однако, стало известно, что по городу рыщут два субъекта – разыскивают «того типа, что прибыл из Рио», намереваясь его убить. Пауло стало ясно, что это родственники Жени, готовые кровью смыть позор девушки, и его бесстрашие мгновенно улетучилось. Он бросился паковать вещи и уже совсем было собрался бежать, как вдруг заика напомнил ему о статье, обещанной газете. Пауло открыл кожаную сумку, что носил через плечо, и достал оттуда вырезку из газеты Рио-де-Жанейро, которую подобрал со скамейки на автовокзале Виториа-да-Конкиста в Баие, где они останавливались на пути в Аракажу. Он попросил у хозяев пишущую машинку и перепечатал слово в слово одну заметку, бичующую военную диктатуру за упразднение гражданских свобод в Бразилии. Заголовок Пауло оставил, лишь поменял имя автора. Там, где раньше стояло «Карлос Эйтор Кони» – так звали писателя и журналиста, прославившегося мужеством, с которым он обличал военных на страницах «Коррейо да Манья» с первых дней переворота, – он начертал «Пауло Коэльо де Соуза». Кроме того, он истратил все деньги, отложенные на обратную дорогу. Его знакомые в штате Сержипи, спустя много лет узнав, что их тогда обманули, станут с возмущением рассказывать иную версию его поспешного отъезда из Аракажу.

Газеты Аракажу представляют Пауло как выдающегося драматурга из Рио-де-Жанейро. Прежде чем скрыться из города, он копирует статью Карлоса Эйтора Кони, направленную против военной диктатуры, и подписывает ее: «Пауло Коэльо де Соуза»

– Он и его немой секретарь две недели сутками напролет курили траву и больше ничего не делали, даже не умывались, – вспоминала Илма Фонтес, – потому-то Пауло Коэльо и выгнали из дома Маркоса Мути.

Две недели без душа – это Пауло не впервой, но вот наркотики в июне 1967 года были для него новостью.

Парочка отправилась в столицу штата Баия без гроша в кармане. Они прошагали десять километров до ворот с вывеской «Общественные работы сестры Дулсе» – благотворительной организации, известной всей Бразилии. Отстояв среди нищих с алюминиевыми мисками в руках длинную очередь, чтобы получить дневную порцию супа, они подступили к столику, за которым беглецов приняла сама сестра Дулсе. Пауло объяснил маленькой монахине с грустными глазами, что ему нужны деньги на два автобусных билета до Рио. Лучшим доказательством того, в какое положение попала эта парочка, служили их лохмотья, и монахиня без лишних слов написала на листке с грифом своей организации мелким почерком:

Эти 2 парня просят бесплатный проезд до Рио.

Сестра Дулсе – 21/7/67.

Оставалось лишь обменять записку в окошечке автовокзала на два автобусных билета. В Баии любой клочок бумаги за подписью монахини служил, так сказать, «ваучером» и обменивался на тарелку еды, больничную койку для родственника или, как в случае с нашими героями, на автобусные билеты. Сорок часов пути из Салвадора в Рио Пауло разрабатывал план книги о том, как сбежал из психиатрической лечебницы и скитался по северо-востоку Бразилии. Впрочем нет – даже не книги. Со своей всегдашней манией величия он предполагал написать не менее девяти книг по двенадцать глав в каждой. К концу поездки у него все тома были упорядочены, а главы поименованы («Подготовка побега»; «Мои товарищи по скитаниям»; «Сын генерала»; «Мои длинные волосы и короткий ум других»; «Пистолет Педро, или Когда баиянцы какают»; «Ночлег в керосиновых канистрах при +70 по Фаренгейту») – эта работа заняла пятнадцать страниц дневника. Но весь проект так и остался проектом. На автовокзале в Рио он трогательно простится с Луисом Карлосом и направится домой, а его лже-немой – назад, в психушку, где во имя вожделенной пенсии он собирался терпеть все, что потребуется для роли безумца. До пенсии же ему оставалось несколько месяцев, поэтому оба понимали, что шансы на новую встречу невелики.

Сбежав из психиатрической клиники, Пауло прибывает в Баию без гроша в кармане и благодаря сестре Дулсе получает бесплатный билет до Рио-де-Жанейро

Если бы родители не поменяли тактику, они могли бы еще встретиться. Не прошло и года с последней госпитализации, как будущий автор бестселлеров опять впал в жесточайшую депрессию и вновь разгромил свою комнату. Вначале все было в точности как прежде – и грохот, и разгромленная мебель, – но финал оказался иным. На сей раз, открыв дверь, он встретил не санитаров со шприцем и смирительной рубашкой, а молодого и приятного на вид врача, который деликатно осведомился:

– Можно войти?

То был психиатр Антонио Овидио Клемент Фажардо; это из его кабинета пациенты обычно направлялись на лечение в частную клинику доктора Эйраса. Едва Лижия и Педро услыхали шум и грохот в комнате сына, они позвонили доктору Бенжамину, но разыскать его не удалось. Случай был весьма срочный, и их соединили с доктором Фажардо. В разговоре с Педро Коэльо врач запросил основные данные на больного:

– Вооружен?

– Нет.

– Алкоголик?

– Нет.

– Употребляет наркотики?

– Нет.

– Что ж, тем легче…

И теперь, стоя на пороге, Фажардо настойчиво повторил:

– Можно войти?

Необычный вопрос обезоружил Пауло.

– Войти сюда? Разве вы пришли не затем, чтобы забрать меня в психушку?

Врач с улыбкой ответил:

– Только если вы сами пожелаете. Но вы мне так и не ответили. Могу я войти?

Присев на кровать, врач вначале осмотрелся, словно оценивая размер ущерба, но как ни в чем ни бывало продолжил:

– Разгромил-таки всё? Изрядно. Великолепно.

Пауло не понимал, что происходит. А врач говорил лекторским тоном:

– То, что ты разрушил, было твоим прошлым. Превосходно. Отныне его больше нет, значит, начнем думать о будущем. Идет? У меня такое предложение: ты приходишь ко мне на консультацию два раза в неделю, и там мы с тобой беседуем о твоем будущем.

Пауло удивленно отвечал:

– Как же так? У меня был приступ буйного сумасшествия, а вы не собираетесь меня госпитализировать?

Врач оставался бесстрастен:

– Все мы немного с приветом, все без исключения, и я тоже. У каждого в голове свои тараканы, но это еще не повод чуть что сажать людей в психушку. Ты не душевнобольной.

Лишь с этого момента в семье Коэльо воцарился покой. «Я полагаю, что мои родители были убеждены: я человек пропащий, и потому пусть лучше я проведу всю оставшуюся жизнь на их иждивении, но – у них на глазах, – вспоминал Пауло спустя много лет. – Они знали, что я опять стану якшаться с дурной компанией, но им и в голову не приходило вновь упрятать меня в больницу». Но сын не собирался всю жизнь оставаться под родительским крылом. Он был готов принять любой вариант, лишь бы не пришлось возвращаться в дедово жилище в центре города с его давящей атмосферой. Компромиссное решение о том, где ему жить в ближайшие месяцы, тем не менее вновь исходило от дедушки с бабушкой. За несколько лет до этого мастер Тука и бабушка Лилиза переехали поближе, в район Гавеа, и над гаражом у них имелась однокомнатная пристройка с удобствами и отдельным входом. Если захочет внук и, естественно, если согласится инженер Педро, – можно устроиться там.

Внук хотел – да так, что отец еще не успел ничего сказать, а он уже перевез в новое пристанище все, что уцелело от разгрома в его комнате: кровать, письменный стол, немного одежды и пишущую машинку, благоразумно спрятанную от греха подальше еще в июне. Почти сразу он понял, что попал чуть ли не в преддверие рая: мало того, что бабушка с дедушкой были крайне щедры, он мог входить и выходить, когда заблагорассудится, а также принимать у себя кого захочет в любое время суток. В разумных пределах, понятно. Либерализм простирался до таких пределов, – вспоминал Пауло много лет спустя, что, скорее всего, именно в той пристройке он впервые попробовал и марихуану.

Никоим образом не контролируя сына и не получая жалоб на его поведение от бабушки с дедом, отец через несколько месяцев предложил Пауло занять местечко поудобнее. Если ему интересно, он может снова пожить один, но уже не в квартирке мастера Туки, а в прекрасных апартаментах, которые дон Педро получил в виде гонорара за строительство здания на улице Раймундо Корреа в районе Копакабана. Такая щедрость насторожила Пауло; и в самом деле, вскоре выяснилось, что за подарком скрывался далеко не бескорыстный, чтобы не сказать «шкурный», интерес отца: истинная его цель состояла в том, чтобы выкурить из квартиры жильца, неаккуратно платившего за поднаем. По закону договор о субаренде мог быть расторгнут лишь в случае, если владелец передавал недвижимость родственнику первой очереди. Предложенной комбинацией Коэльо-старший убивал сразу двух зайцев. Но как обычно, отцовская доброта оговаривалась некоторыми условиями: Пауло мог пользоваться только одной из трех спален, прочие пустовали под замком. Входить следовало только с черного хода: парадный был закрыт, и ключ был у отца. В наследство от прежнего жильца остался старый холодильник, который неожиданно взревывал и содрогался, к ужасу непосвященных, хотя в остальном работал как следует. Пауло оставалось лишь приобрести в ближайшей лавке несколько лампочек, недорогую кровать, книжную полку – и готово, можно въезжать.

Если период жизни, проведенный в дедовой квартире, был, мягко говоря, мрачноват, то улица Раймундо Корреа оставила по себе самые приятные воспоминания. Появлялись и исчезали разные возлюбленные, но Фабиола оставалась ему верна. Ей приходилось подавлять в себе ревность и терпеть разных «Ренат, Жени и Марсий, которые приходили и уходили». Она утешалась следующим соображением: «В трудную минуту именно я была рядом с ним просто по любви – из чистой любви». Много лет спустя мировая знаменитость Пауло Коэльо с грустной отрадой будет вспоминать то время:

Я пребывал в чрезвычайно радостном и светлом состоянии духа, пользуясь своей свободой так, чтобы в конце концов жить как подобает «творческой натуре». Я окончательно бросил учение и посвятил себя исключительно театру и барам, любимым интеллигенцией. Целый год я делал именно то, что хотел. Вот тогда-то Фабиола и вошла в мою жизнь раз и навсегда.

Драматург и в жизни, он превратил столовую новой квартиры в мастерскую сценографа, художника по костюмам и режиссера. И привел соседей в полное недоумение, намалевав по-итальянски на входной двери парадного, которым никогда не пользовался, фразу, начертанную у адских врат в поэме Данте Алигьери: «Lasciate ogni speranza, voi che entrate»[24]24
  Входящие, оставьте упованья (ит., пер. М. Лозинского).


[Закрыть]. Пауло переводил пьесы, ставил их и сам в них играл. Самые успешные постановки покрывали убытки от прочих и позволяли больше не зависеть от родителей.

Когда же, выражаясь фигурально, в сундуке показывалось дно, он старался снискать себе хлеб насущный за ломберным или бильярдным столом, играя в покер и синуку[25]25
  Искаженный бразильским произношением снукер – разновидность бильярдной игры.


[Закрыть] или на тотализаторе в «Жокей-клубе». Он наконец получил среднее образование, но поступать в университет не спешил. В конце 1968 года решил попытать счастья в не испробованном им доселе амплуа и стать продюсером. И сам написал инсценировку классического «Питера Пэна», собирался сам его поставить и сам в нем играть, однако с отчаянием убедился, что сбережений не хватит на приобретение даже самого необходимого для постановки. Это открытие было подобно ушату ледяной воды. Он тяжело переживал поражение, но однажды вечером к нему явилась Фабиола, раскрыла сумку и выложила на кровать пачки банкнот, скрепленные резинкой, – более пяти тысяч новых крузейро, что-то около двадцати тысяч реалов по курсу 2008 года.