Текст книги "Маг. Биография Паоло Коэльо"

Автор книги: Фернандо Морайс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 35 страниц)

В марте он приступил к работе в качестве художественного продюсера и на протяжении нескольких месяцев вновь тянул лямку сотрудника звукозаписывающей компании. Поскольку он терпеть не мог вставать рано довольно часто по утрам, часов в десять, его будил телефонный звонок секретарши, сообщавшей, что его ищут и не могут найти. Из дома в офис, расположенный на Барадо-Тижука, он ехал за рулем собственного автомобиля – скромного «Форда-корсела» – и целый божий день проводил нескончаемые совещания и встречи с певцами и музыкантами, с сотрудниками и журналистами, специализирующимися в этой сфере. В кабинете беспрерывно звонил телефон; надо было одновременно направлять и контролировать оборот документов, подписывать в печать эскизы конвертов, отвечать от имени знаменитых артистов на письма фанатов.

Вернувшись на родину, Пауло становится сотрудником «Фонограма». С Сидни Магалом

С Вануссой

С Раулем Сейшасом они, как уже было сказано, соседствовали, но прежней близости не было. В конце года «закадычных врагов» удалось заманить в студию компании WEA с которой сотрудничал Рауль, чтобы попытаться воскресить союз, потрясавший некогда Бразилию. Попытка провалилась. Выброшенный на рынок в начале 1979 года долгоиграющий диск «Девственный лес» (Пауло принадлежат там тексты пяти песен – «Иуда», «Предсказания», «Вовремя», «Сохрани свои страх» и «Магия любви») не набрал и десятой доли того, что принесли «Гита» и «Десять тысяч лет назад».

Слава, сопутствовавшая им в 1973–1975 годах, осталась позади, но Пауло всем сердцем усвоил урок, преподанный Раулем: «Сочинить песню – значит уложить в двадцать строчек историю, которую люди будут слушать раз по десять, и их не затошнит», и уже не зависел от партнера. Помимо этих пяти песен, в течение 1978 года он написал слова еще примерно к двадцати композициям; работал и с теми, кто оставит заметный след в истории бразильской поп-музыки, писал сценарии и режиссировал шоу. Когда режиссер Педро Роваи решил снять полнометражный порнофильм «Латинский любовник», в авторы сценария был, разумеется, приглашен Пауло Коэльо.

Как всегда бывало с ним при его хрупкой нервной организации, если работа получалась – душа пела, и наоборот. Так происходило и теперь. Но безоблачное небо профессиональной деятельности покрывалось хмурыми тучами, едва он попадал домой. Взаимное недовольство перерастало во все более ожесточенные и частые скандалы, сменявшиеся отчужденным молчанием: супруги Коэльо порой не разговаривали друг с другом сутками. В феврале 1979-го Пауло решил в одиночку совершить морскую прогулку в Патагонию, а когда на обратном пути его трансатлантический лайнер зашел в порт Буэнос-Айреса, позвонил Сиссе и предложил расстаться. Любопытно, что он, придающий такое значение «знакам», столь чуткий к совпадениям, лишь кажущимся случайными, не заметил, что ровно три года назад, тоже из аргентинской столицы и тоже по телефону предложил ей руку и сердце.

Фактически развод датируется 24 марта того же 1979 года, когда Сисса покинула квартиру на Сенадор-Эузебио, а расторжение брака произошло 11 июня в суде, расположенном метрах в пятидесяти от церкви Святого Иосифа, где проходило венчание. Процедура едва не сорвалась: в самый последний момент Сиссе пришлось бегом покупать чулки, ибо предстать перед судьей в джинсах не разрешали правила. Кроме того, адвокат забыл предоставить какой-то документ, так что супруги были вынуждены «позолотить ручку» делопроизводителю и получить свидетельство о расторжении брака с черного хода. Когда наконец препятствия были преодолены. Пауло и Сисса как цивилизованные люди отметили свой развод в ресторане. Каждый из них по-своему отозвался об этом событии. Пауло записал в дневнике:

Не знаю, вправду ли она так близка к отчаянию, но плакала сильно. Для меня моральная травма оказалась незначительна. По окончании этого искуса я отправился заниматься своими делами в другие кабинеты, помещения, миры. Ужинал с давно позабытым удовольствием, и это связано не с разводом, а – с кухаркой, вкусно меня накормившей.

В свою очередь Сесилия, отказавшаяся делить с бывшим мужем что бы то ни было, включая даже «совместно нажитое имущество», на часть которого по бразильским законам имела право, сформулировала свои мысли и чувства в краткой записке, написанной по-английски и отправленной Пауло по почте. И без промаха попала в его ахиллесову пяту:

По моему мнению, едва ли не главная проблема из всех, что мешали нам жить, возникала в постели. Я никогда не понимала, почему ты не думаешь обо мне. Все могло быть гораздо лучше, если бы я чувствовала, что ты заботишься и омоем наслаждении. Но этого не было. Никогда не было. И очень скоро твои ощущения тоже стали мне безразличны.

Для человека, чья эмоциональная стабильность столь зависела от сочувственного понимания, от женщины, призванной помочь ему справиться с бушующими в душе бурями, окончание брака означало скорое наступление депрессии и беспросветной меланхолии. И это было не из-за отсутствия женского внимания, скорее напротив. Но теперь он вбил себе в голову, что женщины похищают у него энергию, которую следует направить на литературное творчество. «Да, я познал многих, очень многих, – писал он, – но все они были женщины-вампиры. С этим покончено навсегда».

Больше всех по поводу развода сына переживала Лижия. Отвлекшись от праздничных хлопот по случаю Пасхи, она отправила сыну письмо, убористо напечатанное на машинке через один интервал. Не похоже, что оно написано «дурой», как не раз аттестовал свою мать Пауло, – изящный стиль, безупречно правильный язык, и потом, люди такой категории имеют весьма слабое знакомство с психоаналитической терминологией. Мать настаивает, что брак распался по его вине, из-за его вечной неуверенности в себе и неспособности признать, как много он потерял:

Мой милый мальчик,

У нас с тобой много общего: в том числе – способность изливать свои чувства в письмах. По этой причине сегодня, в день Воскресения Христова, я посылаю тебе эти строки в надежде, что они поддержат тебя. Или, по крайней мере, – чтобы ты знал, что я очень люблю тебя и потому страдаю, когда тебе плохо, и радуюсь, когда ты весел и счастлив.

Как ты, должно быть, догадываешься, я беспрестанно возвращаюсь мыслями к вашему с Сиссой разводу. Нет нужды говорить, что это – твое и только твое дело, и мне бы лучше помолчать. И я даже не уверена, что решусь отправить это письмо.

Повторяя, что хорошо тебя знаю, я исхожу исключительно из своего материнского чутья, ибо многое в тебе сформировалось, к сожалению, без нашего участия и не у нас на глазах, а потому укрылось от нашего внимания. В детстве ты был постоянно удручен, а потому и возникла необходимость разрыва связей с самыми близкими людьми, потребность сломать все схемы и все начать с нуля. И тебе удалось освободиться, хотя ты боязлив, не уверен в себе, подвержен тревогам и страхам. Да, удалось! И еще как удалось! Но ты высвободил и то, что было подавлено, а теперь сам не можешь с этим справиться и совладать.

Я не слишком хорошо знаю Сесилию, но все же она казалась мне очень здравомыслящим и трезвым человеком. Сильной Бесстрашной. Чуткой. Простой. Думаю, для тебя было тяжким испытанием, когда она, как свойственно невротикам, начала возвращать тебе усвоенные у тебя же черты – твою зависимость, твои чудачества, твои недостатки… Она не пожелала и дальше подставлять плечо под чужое бремя, и вот равновесие супружества нарушилось. Не знаю, каков был ваш последний разговор, но ты воспринял его как отторжение, как нелюбовь и не пожелал выдержать это. И есть лишь один способ решить проблему – понять ее. Ты однажды сказал мне, что не умеешь проигрывать. Но жить полной жизнью можно лишь в том случае, если принимаешь и победы, и поражения.

Лижия.

NB: Как видишь, я по-прежнему очень скверно печатаю на машинке. И все же решила рискнуть. Результат налицо.

Мой милый сыночек, сегодня я много молилась за тебя. Молилась, чтобы Господь даровал тебе уверенность выстроить свою жизнь собственными руками. И чтобы она и впредь была такой же, какой была до сих пор, – полной сознательных и честных свершений, и чтобы в ней было побольше радостных и счастливых минут.

Крепко целую тебя.

Письмо Лижии сыну после его развода с женой: «Но жить полной жизнью можно лишь в том случае, если принимаешь и победы, и поражения»

Как он сам писал на первых страницах дневника, нет ничего нового под солнцем. И как уже не раз бывало в его жизни единственным способом компенсировать горечь этого поражения была работа. И тут, в апреле 1979 года, когда еще и месяца не прошло после развода, на него как с неба свалилось приглашение перейти к главному конкуренту «Филипс» – в «Си-би-эс», – и в этом приглашении содержался многообещающий намек на возможность в скором времени занять пост художественного директора американской звукозаписывающей корпорации. После целой череды провалов в личной жизни и в профессии – неудача альбома «Девственный лес», блиц-роман с Энеидой, творческое бесплодие, обнаружившееся в Лондоне, крах супружества – приглашение казалось бальзамом на душу; прежде всего в случае своего перехода Пауло вновь оказался бы в самом центре поп-культуры Рио и Сан-Пауло. Впрочем, когда он начал работать на новом месте, обнаружилась новая и весьма неприятная черта его личности: высокомерие. Одной из поставленных перед ним задач была реорганизация художественного департамента, и он повел себя весьма ретиво. «Да, это правда, – вспоминал он впоследствии. – Я выказал никогда не проявлявшуюся прежде спесь на грани грубости, устраивал нагоняи подчиненным, командовал, ругался и вел себя весьма авторитарно». Дошло даже до того, что, боясь злоупотреблений, он отказывался подписывать счета и платежные ведомости, если они не внушали ему доверия.

Не ведая, что собственными руками роет себе могилу, Пауло нанимал одних, увольнял других, урезал сметы, сокращал штаты, подливая таким образом масла в и без того уже жарко полыхавший огонь амбиций и ущемленных самолюбий. А покуда он на свой страх и риск проводил операцию «чистые руки», вокруг него сплелась целая сеть интриг. Силки сработали в понедельник, 13 августа 1979 года, когда исполнилось два месяца и десять дней его работы в новой ДОЛЖНОСТИ: около полудня он явился в офис, и его неожиданно вызвали к президенту «Си-би-эс» по Бразилии, аргентинцу Хуану Трудену. Тот ожидал его, стоя посреди кабинета, с улыбкой на устах. Протянув руку, он произнес одну-единственную фразу:

– Друг мой, вы уволены.

И больше ничего. Ни тебе «здравствуй», ни «прощай». Удар был ошеломителен не только по форме, в которую была облечена отставка, но еще и потому, что она знаменовала собой крах карьеры. «Меня уволили с самого высокого менеджерского поста, сбросили с вершины, и нечего было рассчитывать, что можно отступить, перегруппироваться и стать тем, кем я был прежде, то есть начать с начала, – вспоминал Пауло много лет спустя в интервью Музею образа и звука. – В Бразилии существовало всего шесть компаний подобного профиля, и должности, на которые я мог претендовать, были заняты». Прежде чем собрать вещи, он сочинил длинное обиженное письмо Трудену, где писал, что из-за огрехов в организации и порочной структуры «Си-би-эс» «артисты, сотрудничающие с корпорацией, имеют в настоящее время несчастье котироваться на бразильском рынке ниже всех остальных». И завершил с драматическим пафосом, воспользовавшись чеканной формулой, которой некогда поразил воображение своих соотечественников президент Жанио Куадрос в своем письме-отречении:

И те же самые тайные силы, что повинны в моем увольнении, когда-нибудь будут уничтожены силой истины. Ибо ладонью солнца не закроешь, сеньор Хуан Труден!

Увольнение (как он потом узнает, с формулировкой «по профессиональной непригодности»), с ликованием встреченное всей когортой врагов, которых он успел нажить за этот краткий срок, принесет ему унижения и в дальнейшем. Через несколько дней он встретится на светском мероприятии с Антонио Коэльо Рибейро, только что назначенным президентом «Филипс», откуда Пауло ушел попытать счастья в «Си-би-эс». Увидев его, Рибейро при всех бросил ему в лицо:

– Только блефовать и умеешь!

Десять месяцев спустя за дверь выставили и самого Рибейро. Наш герой, когда до него дошло это известие, вынул из ящика своего стола некий сверток, который хранил там с того дня, как получил публичное оскорбление, и отправился домой к обидчику. Едва тот открыл дверь, Пауло поспешил объяснить, чем вызван его визит:

– Помнишь, что ты сказал, когда меня уволили? Так вот, теперь ты можешь повторять эти самые слова, глядя себе в глаза.

Он развернул обертку и протянул Рибейро настенное зеркало, где поперек стекла крупными буквами было написано: «ТОЛЬКО БЛЕФОВАТЬ И УМЕЕШЬ!». Потом повернулся, сел в лифт и был таков.

Пришло время зализывать раны. Его выкинули на обочину мира шоу-бизнеса (имя Пауло Коэльо появилось в прессе лишь к концу года, когда журнал «Фатос & Фотос» поместил репортаж, озаглавленный: «Вампирология: Корифей этой науки есть ныне и в Бразилии»). Корифеем был он, ныне представлявшийся высоким специалистом в этой области и во всеуслышание объявлявший, что пишет сценарий для полнометражного блокбастера, который, впрочем, так никогда и не был снят. Неожиданное увольнение из «Си-би-эс» едва не добило его, еще не оправившегося от драматического разрыва с женой: свежая рана кровоточила, и исцелять ее в одиночку было ему не под силу. Погруженный в одиночество, казавшееся безысходным, он метался между полубредовыми помыслами о своем величии и тягостным ощущением затравленности. Порой то и другое укладывалось в его дневнике в рамки одной фразы:

Мне с каждым днем все труднее осуществлять мой великий идеал – стать знаменитым и почитаемым, стать тем человеком, который создаст Книгу Века, Мысль Тысячелетия, Историю Тысячелетия.

Это могло показаться всего лишь обострением давней параноидальной шизофрении или маниакально-депрессивного психоза – именно такой диагноз ставили заботившиеся о его душевном здоровье врачи, начина с Бенжамина Гомеса. Но дело было в том, что близился конец года – время традиционного подведения итогов – а тридцатидвухлетний Пауло пока так и не добился исполнения своей мечты. Иногда он соглашался понизить планку и готов был признать себя просто писателем – одним из многих, таким, как все. «Время от времени мне хочется сочинить эротический рассказ, и я знаю, что он наверняка будет напечатан, – отмечает он в дневнике. – Да, я мог бы вдруг взять и посвятить себя исключительно этому жанру, который сейчас, после того как сняли запрет на порнографические журналы, пользуется в стране и спросом, и успехом. Я мог бы писать под прозрачным псевдонимом». Но вслед за подобными планами неизбежно и тотчас возникали вопросы. Ну, допустим, он начнет писать эротику. Зачем? Чтобы заработать денег? Он уже зарабатывал деньги, а счастливее не стал. Стараясь не оставаться наедине со своими проблемами, которые на самом деле больше никого не касались, он вернулся к прежнему занудливому нытью: раньше он не писал, потому что был женат, а Сиссе его планы были безразличны. Теперь не пишет потому, что остался один, и это ему мешает.

Вынашиваю прежние планы – они все еще не умерли во мне. Я могу в любую минуту воскресить их, надо только найти женщину – женщину моей жизни. Как я хочу, чтобы она поскорее отыскалась…

<…> Я очень, очень одинок. Я не могу быть счастлив, если рядом со мной нет женщины.

<…> Я устал искать. Мне нужен кто-то… Если бы рядом была та, кого я люблю, все можно было бы снести.

Казалось, что всеми этими жалобами Пауло лишний раз подтверждает правоту старинной пословицы: «Хуже слепца тот, кто не хочет видеть». Ибо та, кого он так ждал и искал, уже больше десяти лет была у него на глазах и за все это время не удостоилась даже такой малости, как приветливая улыбка или хотя бы рукопожатие. Удивительно, впрочем, и то, что этот опытный женолюб не разглядел, как хороша эта миниатюрно-изящная брюнетка с фарфоровой кожей и мягким взглядом. Кристина Ойтисика и Пауло Коэльо познакомились еще в 1968 году при следующих обстоятельствах: ее дядюшка Маркос посватался к Соне, сестре Пауло.

По требованию доны Лижии на ужине, устроенном в честь обручения, все женщины должны были быть в вечерних платьях, мужчины – в черных костюмах. Исключения не сделали и для Пауло, который в ту пору носил черные патлы до плеч, а на празднестве производил впечатление не то нанюхавшегося, не то обкуренного, но в любом случае – крепко подсевшего на наркотики. В последующие годы они несколько раз пересекались на семейных торжествах и обедах, однако интереса друг к другу не проявляли. Отчасти, быть может, потому, что в числе этих торжеств была свадьба Пауло и Сиссы, где присутствовала и Кристина, породнившаяся с ними через своего дядюшку. Когда же в 1979 году Соня повела брата на рождественский ужин в дом родителей Кристины, та была обручена с Висенте, молодым миллионером, владевшим, помимо прочего, еще и огромной яхтой. И все же судьба распорядилась так, что именно ей, Кристине Ойтисика, выпал жребий стать той женщиной, которую так ждал Пауло. Через неделю после сочельника двое соединились – вероятно, уже навсегда.

В январе 1980-го года происходит новая встреча Пауло с Кристиной Ойтисика: начинается «история любви», преодолевшая грань веков

20
Пауло теряет интерес к сексу, деньгам, кинематографу и даже к творчеству

Кристина, по окончании начальной школы учившаяся в Колежио Беннетта, где воспитание давали в духе традиционных протестантских ценностей, интересовалась только библейскими историями на уроках закона Божьего: все прочие предметы не давались ей категорически – никогда, ни за что, ни в какую – так что колледж пришлось оставить и кочевать из школы в школу, а потом, подобно Пауло, и вовсе махнуть на это рукой. В шестнадцать лет родители формально освободили ее от своей опеки, согласившись на некую юридическую процедуру, предусмотренную для тех несовершеннолетних, которые желали стать «правоспособными» и сдать экзамены на аттестат зрелости, пройдя менее чем за год курс и гимназии, и колледжа. После этого она вернулась в Беннетт, где появились специальные классы, дающие высшее образование, и стала заниматься там изобразительным искусством и архитектурой. В конце 1979 года, когда в рождественский сочельник Пауло появился в ее доме, Кристина как раз работала в архитектурной компании.

Крис

Ее родители, Кристиано и Паула, оставаясь искренне верующими католиками, придерживались самых либеральных воззрений, в том числе и на воспитание дочери. Хочешь ходить в школу – ходи. Не хочешь – не ходи. Желаешь вместо уроков в кино – на здоровье. С какого-то момента она стала приводить в дом своих возлюбленных и оставлять их до утра, что не встречало со стороны родителей ни возражений, ни нареканий. Впрочем, справедливости ради следует оговориться, что число счастливцев, удостоенных ее благосклонности, было невелико: красавица Кристина была девушкой строгих правил: в свое время получила первое причастие, характером обладала задумчивым, любила читать и часами слушать протестантские хоралы, доносившиеся с площади Машадо, на каждом углу которой стояло по лютеранской церкви. Сперва слушала, а потом и сама стала петь в хоре. Раз или два в неделю вместе с другими певчими – как правило, людьми «из низов» – она встречалась в условленном заранее месте и исполняла для прохожих гимны и псалмы. При этом умудрялась не сделаться ни ханжой, ни святошей. Была вполне современной девушкой из Рио-де-Жанейро: смотрела в «Пайсанду» последние фильмы, одевалась в «Биббе», моднейшем бутике на Ипанеме, в «промышленных количествах» потребляла виски в баре «Ламаз». Кристина посещала это заведение каждый вечер, возвращаясь домой под утро не вполне уверенной походкой. «Моим наркотиком было спиртное, – признается она много лег спустя. – Я просто обожала пить».

…Когда на рождественском ужине в доме Ойтисика допивали последний кофе, за окнами было уже темно. Пауло, весь вечер не сводивший глаз с Кристины, сумел с помощью двоюродного брата Сержио Вегелина вызнать, что на вечер у нее не назначено никаких встреч. И когда расходились, закинул удочку – но не впрямую, а опять же с помощью кузена: попросил, чтобы тот пригласил их обоих в «Пайсанду»: там с огромным успехом шел тогда «Манхэттен» – новый фильм Вуди Аллена. Кристина, растерявшись, не знала, что ответить, а когда пришла в себя, уже сидела в кинотеатре – и не в «Пайсанду», где все билеты оказались распроданы, а в «Кондоре» – и смотрела «Аэропорт», старый фильм, выпущенный больше десяти лет назад. Пауло в течение тех двух с лишним часов, что длился сеанс, вел себя как истинный джентльмен, не сделав даже попытки хотя бы взять Кристину за руку. Когда они вышли из темного кинозала на улицу, их ослепила и оглушила феерическая вечерняя Машадо, больше напоминавшая улицу где-нибудь в Бомбее: жонглеры, акробаты, хироманты, гадальщики по картам Таро, предсказатели судьбы, глотатели огня и, разумеется, сразу несколько религиозных хоров, которые стоя под деревьями, одновременно пели псалмы. Пауло и Кристина остановились перед лже-факиром, чье туловище – явно выкрашенное анилином – было несколько раз обвито жуткого вида отвратительной рептилией метров шести в длину. Это была исполинская сукури – разновидность удава, неядовитая змея, способная, однако, задушить теленка или человека, целиком, не жуя, заглотнуть добычу и несколько недель переваривать ее. Преодолевая страх и омерзение, они приблизились, и Пауло так непринужденно, словно справлялся, который час, спросил Кристину:

– Я сейчас поцелую эту гадину, а ты за это поцелуешь меня. В губы.

– Собираешься целовать такое чудище?! Ты с ума сошел! – не поверила своим ушам Кристина, но, поняв, что он не шутит, приняла вызов, – Ладно. Если так сделаешь, я тоже тебя поцелую.

И к ужасу не только своей спутницы, но и всех окружающих, и самого факира-заклинателя, он сделал два шага вперед, обеими руками обхватил голову змеи и поцеловал. Потом на глазах – вытаращенных от изумления – десятков зевак повернулся, обнял Кристину и прильнул к ее губам затяжным голливудским поцелуем, который был встречен настоящей овацией присутствующих. Пауло сорвал не только поцелуй. Эту ночь они с Кристиной провели вместе – в его квартире на улице Сенадор-Эузебио.

В последний день года он (предварительно заглянув в «Книгу перемен») предпринял еще одну атаку, предложив Кристине встретить Новый год в своем маленьком и очень симпатичном загородном доме (шестом в списке объектов его недвижимости), который недавно приобрел в курортном городке Кабо-Фрио, находившемся в получасе езды от Араруамы, где так часто бывал в детстве. Пятидесятиметровое белое шале с красными окнами и черепичной крышей было точь-в-точь таким, как остальные 74 дома, которые входили в закрытый кондоминиум «Кабана-Клуб», выстроенный архитектором Ренато Менескалом, братом Роберто. Перед отъездом Пауло рассказал Кристине, что прошлой ночью ему приснилось, будто кто-то несколько раз повторил одну и ту же фразу: «Не проводи новогоднюю ночь на кладбище». Поскольку тайный смысл предупреждения никто из них разгадать не смог, а ночевать среди надгробий местного кладбища они не собирались, сон был предан забвению. Но едва Пауло и Кристина появились в Кабо-Фрио, оба почувствовали нечто странное, разлитое, казалось, в воздухе, но что именно это было, определить не смогли. Это был не дурной запах и не что-то вещественное, скорее то, что Пауло называл «отрицательной энергией». К ночи послышались неясные шорохи – тоже непонятного происхождения: создавалось впечатление, будто какое-то существо – человек или животное – ходит по комнатам, хотя, кроме них, в доме никого не было. Сбитые с толку и слегка напуганные, они отправились ужинать. А когда в ресторане рассказали об этом феномене мэтру, услышали объяснение, от которого у обоих волосы стали дыбом:

– Вы из «Кабана-клуб»? Ничего удивительного, ведь ваш кондоминиум стоит на месте индейского кладбища! Когда рыли котлованы под фундамент, обнаружили скелеты сотен индейцев, но работ не прекратили и построили дома буквально на костях. У нас в Кабо-Фрио все знают: место нехорошее.

Вот это да! Теперь понятно, о чем так настойчиво предупреждал его во сне неведомый голос, твердя, чтоб не оставался в новогоднюю ночь на кладбище! Пауло и Кристина переночевали в отеле, а в дом зашли лишь белым днем, да и то на минутку – забрать вещи. Уже через несколько недель шале было продано за те же 4 тысячи долларов. Время показало, что призраки не смогли омрачить отношения Пауло и Кристины. Порвав с прежним возлюбленным, она перевезла из родительского дома в квартиру на Сенадор-Эузебио свои наряды, кое-что из мебели и личных вещей, и среди прочего – орудие производства, чертежную доску, с помощью которой зарабатывала на жизнь. Так начался их супружеский союз: он хоть и не был освящен церковью и зарегистрирован в префектуре, оказался на диво прочен и, перевалив за грань веков, продолжает оставаться незыблемым и в третьем тысячелетии.

Впрочем, поначалу совместная жизнь была нелегка. Кристине, столь же чуткой к интерпретациям знамений и примет, ежедневно расставляемых жизнью, не понравилось, что, едва переступив порог квартиры, она наткнулась на жизнеописание графа Дракулы, лежавшее на аналое, куда во время мессы возлагают Священное Писание. Нет, у нее не было предубеждения против вампиров или вампирологии – она любила «ужастики», – но подобное кощунство возмутило ее до глубины души: как можно использовать для забавы элемент церковной утвари?! Тем более что это наверняка заполняет дом негативной энергией. Она была так потрясена, что сейчас же вышла на улицу, из первого автомата позвонила баптистскому пастору, с которым привыкла советоваться, и рассказала ему обо всем. Они вместе помолились – по телефону же – и Кристина, прежде чем вернуться домой, сочла нужным зайти в церковь. Она успокоилась лишь когда Пауло наставительно разъяснил ей, что его интерес к вампирологии не имеет ничего общего с сатанизмом, О.Т.О. и идеями Алистера Кроули.

– Миф о вампире возник лет за сто до появления Христа. А с поклонниками тьмы я давным-давно не поддерживаю никаких связей.

На самом деле он и вправду еще в 1974 году порвал с сатанистами Марсело Мотты, но по-прежнему продолжал во всеуслышание объявлять себя знатоком творчества Алистера Кроули. Позднее он даже написал для журнала «Планета» пространную статью об английском колдуне – а Кристина проиллюстрировала статью своими рисунками. Подобное сходство вкусов – или родство душ – не спасло от бурь и штормов, неизбежных в начале брака. Пауло, хоть и обнаружил способность быть удивительно галантным – он, например, провел с нею уикенд в президентских апартаментах «Копакабана Палас Отеля», самого дорогого и фешенебельного в Рио – однако по-прежнему терзался сомнениями: Кристина – это и есть та «чудесная спутница», которую он ждал столько лет? Даже убедившись в том, что она и впрямь, по выражению доны Лижии, «золото, а не девочка», он все же опасался, что они оказались вместе по одной и той же тщательно скрываемой причине, и имя ей – «параноидальное желание убежать от одиночества». Но хотя Пауло и твердил, что боится увлечься и потерять голову, его пробивал холодный пот при одной мысли, что он может лишиться Кристины.

Наша первая серьезная размолвка произошла несколько дней назад, когда Крис отказалась ехать со мной в Араруаму. И я вдруг с ужасом подумал, что ей ничего не стоит ускользнуть от меня. Я сделал все, чтобы удержать ее, и пока мне это удается – она рядом. Я люблю ее: она вселяет в мою душу покой и мир, и я чувствую, что мы можем попытаться что-то сделать вместе.

Все эти метания, неизбежные при начале совместной жизни, не помешали им 22 июня 1980 года, в пасмурный воскресный день, освятить свой союз званым обедом для родителей, родственников и немногочисленных друзей, устроенным в квартире на улице Сенадор-Эузебио. Кристина позаботилась о том, чтобы создать антураж в стиле хиппи, и на каждом пригласительном билете написала строчку из псалма или изречение из Писания, украшенное собственным рисунком. Единственный, кто не откликнулся на приглашение, был баптистский священник, которому она звонила в тот день, когда обнаружила на аналое книгу о Дракуле.

В июне 1980-го Кристина иллюстрирует стих из псалма, превращая его в приглашение на свадьбу

Эклектичные вкусы Кристины, похоже, помогли ей и Пауло лучше понимать друг друга, легче ладить между собой. К моменту знакомства она уже могла счесть себя специалисткой по картам Таро и – хоть без той одержимости, что была присуща Пауло – часто заглядывала в «И Цзин», чьи пророчества умела толковать. Когда Пауло прочел «Книгу медиумов» Аллана Кардека, чета решила проверить собственные дарования в этой области. Подобно тому, как когда-то Пауло ставил опыты с ЛСД на Жизе, теперь он пытался через посредство Крис расшифровывать потусторонние послания. Исследование привело к новым открытиям, а те повлекли за собой и новые страхи.

Мы поставили несколько опытов. Начали на прошлой неделе, едва я кутил книгу. Крис выступала в роли медиума, и мы сумели получить кое-какие элементарные сообщения. Пребываю в глубоком смятении. Мое понимание суши вещей претерпело радикальные изменения после того, как я с помощью научных методов пришел к убеждению: духи существуют. Существуют и окружают нас.

Спустя много лет Кристина будет уверять, что все эти эксперименты прошли удачно. «Я убеждена, что стол и в самом деле двигался, – вспомнит она. – И я сумела даже „психографировать“ какие-то тексты». Подозрение в том, что она – медиум, укрепилось с той минуты, как ее стали навязчиво одолевать необъяснимые чувства, стоило лишь зайти в ванную в квартире на Сенадор-Эузебио. Это были непонятные, совсем ни на что не похожие ощущения, в которых ей самой трудно было разобраться и о которых она тогда никому не рассказывала. Дело было в том, что ей не раз приходила в голову мысль открыть газ, заткнуть все щели и покончить с собой. Однажды во второй половине дня, в понедельник, 13 октября, она оставила свой планшет и зашла в ванную. В тот момент тяга к самоубийству казалась неодолимой. И Кристина, сдавшись, решила положить конец своей жизни. Но опасаясь, что смерть от удушья окажется слишком мучительной и долгой, предпочла прибегнуть к таблеткам. Неторопливо и спокойно вышла из дома, взяла такси и отправилась на Жардин-Ботанико, в родительский дом, где, как она знала, хранился запас транквилизатора, который принимала мать – то ли сомалиума, как запомнилось Кристине, то ли валиума, как утверждает Пауло. Впрочем, как бы ни называлось лекарство, она высыпала в рот содержимое флакона, написала мужу прощальную записочку и рухнула на кровать.