Текст книги "Пленительные объятия"
Автор книги: Ферн Майклз
сообщить о нарушении
Текущая страница: 20 (всего у книги 24 страниц)
ГЛАВА 24
Рэн шла через лужайку позади дома и мурлыкала себе под нос песенку. Утро выдалось ясное. Солнце играло на ухоженных цветниках. Желтое, доходившее девочке до лодыжек платье трепетало в такт слегка раскачивающимся под мягкими порывами ветра бархатцам.
Рэн сняла с себя туфельки и чулки, внимательно оглядевшись при этом по сторонам, чтобы, чего доброго, не попасться на глаза фрау Хольц, которая всеми силами старалась обучить ее приличным манерам. Однако Рэн нравилось шлепать босиком по росе и вдавливать в рыхлую, словно бы губчатую землю свои ступни, сладко немеющие от холода.
Сначала девочка вышла в сад, разыскивая Якоба, который, как она надеялась, поможет нарезать ей свежих цветов для хозяйки. Старика нигде не оказалось, и Рэн подумала, что он задержался на кухне у фрау Хольц, пожелав выпить еще одну чашку кофе. «Ну и прекрасно», – улыбнулась она, ликуя, что сад на время предоставлен ей в безраздельное владение. Действительно, он уже успел стать для Рэн ее маленьким раем. Зеленая лужайка, пышные, ухоженные клумбы, небольшая беседка – все эти угодья казались девочке столь же огромными и прекрасными, как Сент-Джеймский парк. Выросшая в городских трущобах, Рэн сейчас просто упивалась красотами природы и заботливостью окружающих.
Она шла по саду, насвистывая себе под нос какой-то нелепый, ею самой выдуманный мотивчик, останавливаясь иногда, чтобы сорвать цветок, и не замечала, что с другой стороны живой изгороди вслед за ней движется высокий седовласый мужчина. Наконец в том месте, где обе тропинки пересекались, девочка столкнулась со Стефаном. Первым ее движение было вырваться из объятий господина и бежать куда-нибудь без оглядки. Однако Стефан крепко держал свою добычу и не собирался так просто выпускать ее из рук.
– Очаровательная малышка в не менее очаровательном саду, – елейным голоском пропел старый распутник. Под его ботинками отвратительно хрустел гравий, и девочка поняла – поскольку раньше никаких шагов не было слышно, – что хозяин осторожно двигался вслед за ней по мягкой траве, боясь спугнуть жертву.
– Ты что, боишься меня, деточка? – спросил Стефан, кончиками пальцев взяв Рэн за подбородок и заглянув ей в глаза. – Не надо бояться. Когда-то у меня тоже была маленькая девочка, такая же, как ты. Теперь она выросла и даже вышла замуж. Ее зовут Камиллой.
Рэн никогда раньше не слышала, чтобы хозяин упоминал о своей дочери, и ей стало любопытно.
Старик, похоже, никак не мог оторвать взгляда от ног девочки, и та, заметив это, поскорей одернула платье, немного смущенная. Всю жизнь она бегала босиком по улицам Лондона, но до сих пор еще никто не смотрел на ее ноги с таким выражением, с каким смотрел хозяин.
– А где же твои чулки и туфли? – спросил Стефан.
Рэн махнула рукой в сторону беседки, откуда брала начало живая изгородь и где она оставила свои вещи.
– Будь хорошей девочкой, сбегай и принеси их сюда. Я помогу тебе одеться. Я всегда помогал моей маленькой Камилле завязывать ремешки на сандалиях.
Рэн поначалу колебалась, но потом, уступив настояниям господина, сбегала к беседке и почти сразу же вернулась, неся в одной руке туфли, а в другой – тонкие белые чулочки.
– Я, между прочим, могу и сама их надеть, – горделиво заявила Рэн. – Я целую неделю училась завязывать шнуровку и теперь могу сделать это даже с закрытыми глазами.
– Ах, я так любил помогать своей маленькой Камилле! – вздохнул Стефан, опечалившись. – Но теперь она выросла, и я ей больше не нужен!
Не переставая болтать, Стефан проводил Рэн в самый укромный уголок сада и, мягко надавив на худые девчоночьи плечи, усадил ее на скамейку. Потом он встал на одно колено подле малышки и с удвоенным жаром принялся повествовать о своей Камилле.
Загипнотизированная его мягким голосом и отчасти увлекшаяся рассказом о жизни другой маленькой девочки, Рэн позволила Стефану надеть ей на ноги чулки. Прежнего смущения как не бывало. Хозяин смотрел прямо в глаза крохе и продолжал усиленно работать пальцами, не забывая, естественно, потчевать свою жертву наспех состряпанной байкой. Однако когда Рэн вдруг посмотрела на старика и заметила до крайности нелепое выражение его лица, она вдруг испугалась чего-то – чего-то такого, что пока еще не могло быть высказано в словах. Со Стефаном происходили странные вещи. Язык у него начал вдруг почему-то заплетаться, губы пересохли, глаза заволокло мутной пеленой. Даже чулками он как-то перестал интересоваться. Его пальцы жадно блуждали по гладким бедрам девочки.
Рэн в ужасе уставилась на Стефана, уже не слушая, что он там бормочет. От испуга она задрожала.
Девочке вспомнилось, как однажды, когда она улеглась спать на скамейке в аллее, из темноты вдруг выплыла интересная парочка – проститутка и ее клиент. Они разбудили Рэн, но той хватило ума никак не обнаружить себя – ни шорохом, ни тем более вскриком. Проститутка прислонилась к стене ближайшего дома, и мужчина с жадностью набросился на ее тело.
Мужчина всем своим телом приник к проститутке и как-то судорожно задергался, хрипя при этом и иногда выкрикивая бранные слова. На его лице, освещаемом луной, появилось то же самое выражение, которое Рэн видела сейчас на лице своего господина.
Едва пальцы Стефана стали подбираться к ее паху, девочка вскочила со скамейки и во весь дух бросилась бежать к дому.
* * *
Дни шли за днями, и фрау Хольц все больше привязывалась к своей воспитаннице. Они с Рэн хлопотали с утра на кухне, помогали Якобу в оранжерее, болтали с ним и Виллемом, нанявшимися к Стефану в качестве конюха и садовника, но не подававшими виду, что знакомы здесь с кем бы то ни было. По вечерам, подоткнув девочке одеяло, добрая немка рассказывала ей пленительные истории о том, как живут люди на Островах Пряностей.
– Фрау Хольц, расскажите мне, пожалуйста, про морскую ведьму. Это моя любимая история. Не хочу обижать вас, но вот уже второй вечер вы говорите лишь о том, как сажали ореховые деревья. Мне хочется чего-нибудь другого… Как вы думаете, я стану такой, как Морская Сирена, когда вырасту? Ах, интересно было бы узнать, где она сейчас. Скажите, фрау Хольц, эта красавица нашла наконец свое счастье?
– Думаю, нет, малышка. Морская Сирена всю жизнь любила лишь одного человека, но он ей не ответил взаимностью.
– А что случилось потом?
– Это только одному Богу известно, моя милая.
– Ах, она представляется мне такой прекрасной, когда вы мне о ней рассказываете. А этот человек, которого Сирена любит, тоже, как мне кажется, очень хорош собой. Ну почему, почему Господь, о котором вы говорили мне, что он очень добр и милостив, не захотел помочь им?..
– Возможно, Бог помогает лишь тем, кто сам не пытается навредить себе, – пробормотала фрау Хольц. – Но, вообще-то, я не знаю, почему, – добавила она, крепко обняв девочку и легонько похлопав ее по спине. – Пора спать, моя дорогая. Когда ты вырастешь, то станешь такой же красивой, как Морская Сирена. Гляди, твои щечки уже налились румянцем, волосы пышные, ухоженные, глаза блестят… Вот как сразу хорошеешь, когда тебя окружают заботливые и добрые люди. Не бойся, деточка, когда ты подрастешь, то встретишь мужчину столь же прекрасного, как тот, которого любила Морская Сирена, и, может, будешь даже более счастливой, ведь он тоже тебя полюбит на всю жизнь!
– Хорошо бы! – вздохнула Рэн и неожиданно добавила: – Знаете, я должна помочь мисси-мэм, – так она называла Сирену, – мне стыдно жить у вас в такой роскоши и ничем не помогать при этом. Ах, было бы здорово, если бы сегодня мне опять приснилась Морская Сирена. Она с каждым разом становится все красивее, почти как мисси-мэм. Спокойной ночи, фрау Хольц, и большое спасибо за кипяченое молоко.
Рэн закуталась в одеяло и, пробормотав несколько коротеньких молитв, которым выучила ее домоправительница, закрыла глаза.
Несколькими часами позднее, когда девочка уже крепко спала, к ней комнату прокралась некая таинственная тень. Осторожно и почти беззвучно неожиданный визитер подошел к окну, в котором торчала яркая круглолицая луна, и задернул шторы. Невидимкой зловещая тень вернулась к постели девочки и, аккуратно, дюйм за дюймом, стянув с нее одеяло, жадно ощупала обнажившееся тельце ребенка.
Стефан – а это был именно он! – опустился на колени и обнял Рэн. Когда бедняжка проснулась и в ужасе выкатила глаза, старик мгновенно зажал ей рукой рот.
– Молчи! Понимаешь? И слова чтоб не слышал!
Девочка попыталась высвободиться из объятий Лэнгдома. Господи, как она его ненавидела!
Старик оказался удивительно сильным. Как ни билась Рэн, ей так и не удалось сбросить с себя хваткие, цепкие руки Стефана.
Лэнгдом засмеялся негромким, но поразительно-гадким смехом и с жадностью припал губами к ротику ребенка, в то же время поглаживая ей бедра и настойчиво пытаясь раздвинуть их ребром ладони. Девочка подумала, что вот-вот умрет от омерзения, когда у нее во рту оказался влажный и толстый, как кляп, язык Стефана. Она вся съежилась в комок, еще раз попыталась лягнуть ножкой своего обидчика. Совершенно неожиданно тот вдруг отпустил ее.
– Запомни, – прошептал он хрипло, – никому ни слова! Если ты проболтаешься, например, фрау Хольц, то старуха тут же вылетит на улицу. А если расскажешь своей драгоценной мисси-мэм, то я ее просто искалечу. Все ясно?
Рэн молча кивнула, и старик вышел из комнаты так же бесшумно, как появился.
Девочке захотелось немедленно удрать из этого дома, но она понимала, что не должна делать ничего подобного. Ее внезапное бегство огорчит фрау Хольц и Сирену, огорчит ничуть не меньше, чем если бы Лэнгдом исполнил свои угрозы!
Может, надо попросить, чтобы на дверь в ее комнату поставили засов? Обняв колени, Рэн со всей серьезностью обдумывала сложившееся положение. Домоправительнице, конечно, захочется узнать, зачем это вдруг ей понадобился засов на дверь. Что тогда надо отвечать? Что она страшно боится привидений? Глупости! Фрау Хольц не поверит… Да и в глубине души Рэн знала, что никакие замки и засовы не смогут удержать хозяина…
ГЛАВА 25
Стефан пребывал с утра в приподнятом настроении и без умолку болтал за ленчем. Сирена слушала его вполуха, но не перебивала. Она вообще добросовестно старалась казаться дружелюбной с тех пор, как Лэнгдом наконец полностью предоставил ее самой себе и больше уже не являлся по ночам во всеоружии своей извращенной страсти.
– Скажи, дорогая, – осведомился он, расправляясь с бараньей отбивной, – какие у тебя планы на ближайшие дни?
– Какие у меня могут быть планы, Стефан, – проговорила Сирена, – если я не выхожу из дому вот уже вторую неделю?
– Значит, никаких? Прекрасно. Я тут решил устроить для тебя небольшую экскурсию. Жду через полчаса в холле. Пожалуйста, не опаздывай.
– Но, чтобы одеться соответствующим образом, я должна знать, куда мы едем.
– Ты и так хорошо выглядишь, дорогая, – елейным голоском пропел Стефан. – Это просто небольшая прогулка – вот и все.
– Ну тогда, может, перенести ее на завтра? – начала было Сирена. – У меня, если честно, страшно болит голова и…
– Я, кажется, сказал уже, что через полчаса жду тебя в холле! – рявкнул Стефан, с грохотом бросая нож на тарелку. – Не заставляй меня по несколько раз повторять одно и то же. Иди собирайся!
Облегчив душу, Лэнгдом вновь принялся за еду. Сирена смотрела, как двигаются у него желваки на скулах, как кривятся перепачканные жиром губы, и просто сгорала от ненависти к супругу.
– Но я тоже не люблю повторять, милый. Поверь, мне и в самом деле не хочется никуда ехать сегодня.
На этот раз Стефан и ухом не повел, продолжая сосредоточенно пережевывать отбивную.
– Кстати, дорогая, – сказал он, словно бы внезапно вспомнив о чем-то, – ты не замечала, что у нас в последнее время начали пропадать драгоценности? Я, например, все утро искал сегодня свои золотые часы-луковицу, но так нигде их и не нашел. Скажи, у тебя самой не исчезают вещи – ну там, предположим, из ящиков туалетного столика или еще откуда-нибудь, а? Точно?! Хм… А как давно ты знакома с этой стоической фрау Хольц?
Сирена едва не задохнулась от злости.
– Нет, мой милый, этот номер у тебя не пройдет, – процедила она сквозь зубы. – Тоже мне, попал пальцем в небо! Да я готова поклясться в честности фрау Хольц.
– У тебя слишком мягкое сердце, Сирена. Если дело дойдет до судебного разбирательства, то там с первого взгляда поймут, что ты слишком многое прощала своим слугам. Что касается фрау Хольц, то она, увы, уже немолода, а там кто его знает, что за блажь может втемяшиться в голову старухе… Почему бы и не стянуть у госпожи какую-нибудь вещицу? Боюсь, дорогая, что душевная мягкость и разные прочие сантименты – это не совсем та основа, на которую опирается наше законодательство, и если хозяину покажется необходимым в чем-либо обвинить слугу, то суд ни при каких обстоятельствах не выскажется в пользу последнего.
Сирена вскочила из-за стола и направилась к выходу. Как хорошо, что по ее тайному распоряжению Ян и Виллем уже начали готовить «Дух моря» к отплытию! Всего лишь две недели оставалось жить в этом ужасном доме, а там – назад в Батавию!
– Куда ты собралась, моя милая? – спросил Стефан. – Ленч еще не закончился!
– Но ведь ты же сам только что сказал, чтобы я шла собираться, – возразила Сирена и, наградив супруга презрительным, ледяным взглядом, величественно удалилась.
* * *
В экипаже испанка сразу приникла к окну, но Якоба нигде не было видно. На козлах уселся кучер, нанятый лично Стефаном. Рэтбоун устроился на запятках.
День выдался удивительно ясным и теплым. Лондонцы, отнюдь не избалованные солнечной погодой, высыпали на улицы. Из пабов то и дело доносились звуки музыки и голоса певцов.
Экипаж направлялся прямиком к городским окраинам, и Сирена никак не могла взять в толк, куда и зачем везет ее Стефан. Старик объяснил маршрут кучеру уже после того, как она взобралась на сиденье, так что цель поездки оставалась загадкой. Сначала двинулись параллельно Чаринг-Кросс по Пэлл-Мэлл – в направлении Уэтстон-парк, что на Хай-Холборн. Затем возница взял резко вправо и покатил по Грейс-Инн-Лейн. Сирена посмотрела на мужа с недоумением.
– Если хочешь знать, дорогая, то мы сейчас уже неподалеку от Годпис-Роу. Это в районе Кларкенуэлл-Грин.
Заметив, что его слова ничего не говорят супруге, Стефан снисходительно улыбнулся.
Экипаж подъехал к воротам какого-то мрачного, сложенного из серого камня здания. Сирена высунулась в окошко и прочитала надпись на привинченной к арке металлической табличке.
Бедлам!
Испанка вскочила на ноги, ударившись головой о верх экипажа, и набросилась на мерзко ухмыляющегося Стефана, желая выцарапать ему глаза.
– Успокойся, дорогая, иначе тебя здесь и впрямь сочтут сумасшедшей и посадят в клетку!
– Выпусти меня отсюда! Ты сам безумец! Во всем Бедламе, наверное, не найдется более безнадежного идиота!
– Да возьми же себя в руки! – строго приказал сэр Лэнгдом. – Мы приехали просто на экскурсию – вот и все, честное слово! Я и без тебя сюда частенько захаживал, чтобы полюбоваться на некоторых особенно живописных придурков. Удовольствие получаешь колоссальное, а платишь сущие пустяки. Многие в городе так развлекаются. Всего за полпенни ты попадаешь в совершенно иной, не похожий на наш мир. Идем, тебе понравится!
Они вышли из экипажа, и стражник, распахивая обитые железом двери, улыбнулся Стефану как своему давнему знакомому. Сирена видела, что старик отсчитал мужлану несколько монет, среди которых, как показалось ей на миг, блеснула золотая гинея.
Тем временем Лэнгдом достал из жилетного кармана надушенный льняной лоскут и приложил его к носу. Как только испанка вошла внутрь здания, она сразу же поняла, зачем он это сделал. Там царил ужасный смрад, воняло какими-то гниющими овощами и человеческими экскрементами. Лэнгдом повел ее вниз по переходу, и, по мере того как они спускались, запахи становились совершенно непереносимыми, Даже стражник, замедлив шаги, надел на лицо марлевую повязку, до тех пор болтавшуюся у него на груди, точно какой-то глупый слюнявчик.
– Ничего, скоро привыкнете, – приглушенно расхохотался он, глянув на сморщенное, багровое, со слезящимися глазами лицо Стефана.
Углубляясь в недра Бедлама, Сирена перебирала в памяти все когда-либо слышанные ею рассказы об этом ужасном месте. Люди говорили, что когда помешанные, мол, становились слишком тихими и спокойными, полностью замыкаясь в себе, то стражники начинали морить их голодом, обвязывать мокрыми простынями, бить, таскать за волосы – короче, издеваться как только можно, пока те не выйдут из себя и не сделаются буйными. Только в таком состоянии, видите ли, сумасшедшие способны собирать публику, а значит, и приносить доход…
Сирена была так перепугана, что поверила бы сейчас любым россказням. До ее слуха долетали вопли и стоны больных, их скулеж и рычание. Однако еще страшней оказались те камеры, откуда не доносилось ни звука. В них сидели совершенно невменяемые существа с пустым выражением в блеклых, водянистых глазах, со спутанными волосами и сгорбленными спинами – жалкие останки того, что некогда могло называться людьми…
– Ну, как тебе здесь нравится, дорогая? – осведомился Лэнгдом и, не получив ответа, продолжал: – Конечно, поначалу никому не нравится, но потом… Знаешь, некоторые умудряются жить тут очень недурно. При условии, разумеется, что у них есть заступники вне этих стен, заступники, которые были бы согласны оплачивать здешней прислуге уход за их подопечными.
Сирена продолжала хранить молчание и твердо шагала вперед, стараясь не смотреть по сторонам, чтобы не видеть прорубленных в стенах окошечек и припадавших к решеткам лиц.
Стефан свернул направо.
– Сюда, моя дорогая, – пробурчал он, хватая супругу за руку. – Я тут кое-что хотел показать тебе.
Стражник подвел их к двери находившейся в самом глухом конце коридора камеры и отодвинул засов. Сирена заглянула внутрь и поначалу ничего не могла понять, но потом, когда Стефан с каким-то странным блеском в глазах указал ей на кожаные ремни, семихвостые плети, деревянные гвозди, обычно загоняемые под ногти, утыканные металлическими шипами ошейники и помятые ведра, из которых жертву окатывают водой, чтобы привести ее на время в чувство, – Сирена все поняла и пришла в ужас. Лэнгдом с таким увлечением, с такой обстоятельностью рассказывал ей о палаческом инвентаре, что она сразу догадалась: старик не раз бывал здесь, в камере пыток, и наблюдал за тем, как истязают несчастных безумцев…
– Может, пойдем отсюда? – взмолилась Сирена, чувствуя, что вот-вот упадет в обморок.
– Как ты сказала? – переспросил Лэнгдом, доставая из жилетного кармана часы и глядя на циферблат. – Ах да, конечно, пойдем. Уже пора! Тут есть еще кое-что, способное, на мой взгляд, заинтересовать тебя.
Сирена покорно последовала за супругом, полагая, что чем меньше будет выказывать недовольства, тем скорее окончится для нее эта ужасная экскурсия.
Стефан остановился возле какой-то камеры, откуда не доносилось ни звука и в дверном окошечке не было видно света.
– Здесь, – торжественно проговорил супруг, – первая леди Лэнгдом провела остаток своих дней.
Прежде чем Сирена успела понять, что происходит, Стефан крепко схватил ее за запястье и втолкнул в камеру, дверь которой услужливо распахнул стражник.
– Нет! Нет! – завизжала испанка, валясь на пол. – Это безумие! Стефан, не надо!
Когда Сирена вскочила на ноги, ключ уже повернулся в замке дважды, в окошечке мелькнула довольная физиономия Стефана, и это было последнее, что ей удалось увидеть.
Внезапно в углу камеры зашелестела солома. Испанка поняла, что ее поместили с другими заключенными. Глаза понемногу привыкли к темноте, и Сирена уже сумела рассмотреть в ней три женские фигуры. Трудно было сказать, сколько времени находились несчастные в Бедламе, но, судя по их облику, прошла целая вечность с тех пор, как они в последний раз видели солнечный свет и дышали свежим воздухом: все три были жалкими, изможденными созданиями, одетыми в вонючие лохмотья и нещадно истязаемые вшами. Сирена стала горячо молиться про себя, чтобы Господь либо немедленно вызволил ее отсюда, либо поскорее лишил рассудка… Одна из женщин скорчилась вдруг на соломенной подстилке и захохотала, в то же время глядя на новенькую полными ненависти глазами.
Сирена отступила, заняв единственный свободный угол в камере. Тусклый свет горевшего в коридоре факела позволял кое-как изучить окружающую обстановку – каменные стены, покрытые слизью, забросанный гниющими объедками пол, пропитанные мочой соломенные подстилки… Нервы натянулись как струны, и испанка подумала с тоской, сколько же пройдет еще времени, прежде чем она ко всему этому привыкнет…
Внезапно одна из женщин набросилась без всякого предупреждения на Сирену и сорвала с нее легкую накидку. Другая – самая старшая – сбила испанку с ног и овладела туфлями. Третья, следуя примеру подруг, стянула с новенькой платье, отползла подальше в угол и заурчала по-звериному над своей добычей.
Сирена кое-как поднялась на ноги, но тут, словно бы по команде, все три вновь разом налетели на нее. Стало понятно, что речь идет уже о жизни и смерти… Испанка собралась с силами, замахнулась и ударила кулаком по голове одну из нападавших. Та заскулила как побитая собака и отползла в угол. Остальные оказались более упорными, но скоро Сирена и их одолела. Она стояла прямо посередине камеры, готовая отразить, если надо, любую атаку…
Воцарилась тишина. Испанка, уверившись в окончательности своей победы, обошла по очереди всех трех сокамерниц и вернула себе накидку, туфли и платье. Женщины не возражали, видимо, проникшись уважением к противнику. Сирена понимала, что они не ожидали обнаружить в ней такую силу, и молила Бога избавить этих троих от желания сразиться вновь.
Прошло несколько часов, прежде чем коридорные начали разносить по камерам воду и смахивающую на помои баланду. Послышался лязг подаваемых в дверные окошечки мисок и деревянных кружек. Компаньонки Сирены также уловили недвусмысленный шум в коридоре и стали скрестись, слюноточа, в дверь.
После обеда, от которого испанка, разумеется, отказалась, она просидела еще несколько часов, привалившись к стене, но не отваживаясь заснуть, чтобы, чего доброго, эти сумасшедшие опять не совершили нападения. Единственным желанием Сирены было поскорее вырваться отсюда и бежать, бежать, пока не станут подламываться ноги!
Потом коридорные снова принесли еду. Снова послышались вопли и стоны помешанных, снова заскрежетали поднимаемые на дверных окошечках решетки… Когда Сирена увидела выданную ее сокамерницам жиденькую кашицу в деревянных плошках, то подумала, что уже, должно быть, утро. Итак, она провела в Бедламе почти целые сутки, пялясь во тьму и всеми силами отгоняя от себя сон! Глаза постоянно поворачивались в сторону тускло горевшего в коридоре факела. Тело страшно болело, ноги затекли, хотелось пить, есть, хотелось… Впрочем, только чудо могло спасти ее!
Задумавшись о том, каким образом Стефан объяснит фрау Хольц отсутствие супруги, и не найдя для этого отсутствия хоть сколько-нибудь вразумительных причин, Сирена поняла, что он не сможет так просто оставить ее здесь. А ведь существуют еще так называемые охотники за достопримечательностями! Ну конечно! Испанка быстренько сосчитала, загибая пальцы, какой сегодня день. Оказалось – пятница. Значит, завтра суббота! Искатели острых ощущений не преминут явиться и, заплатив свои полпенни, отправятся на экскурсию! Разумеется, кто-нибудь узнает ее, ведь это в основном люди светские, бывающие в модных салонах, на балах, званых обедах… Сирена попросит, конечно небезвозмездно, передать весточку фрау Хольц, а там уже узнают Ян и Виллем, а там уже… Словом, ее вытащат отсюда! Как-нибудь изловчатся!
Потом вдруг Сирена поняла, что рано радоваться. Пусть даже она встретит завтра кого-нибудь из знакомых – ну и что? Почему они должны поверить ей? Почему не расхохочутся при виде какой-то сумасшедшей, выдающей себя за леди Лэнгдом? Да, положение безнадежно…
Сирена закрыла глаза, почувствовав, что сокамерницы только и ждут, как бы снова наброситься на нее и отобрать одежду. Может быть, даже раздеть донага… Какая, впрочем, теперь разница?! Пусть раздевают, пусть даже станут убивать – она не шелохнется! Уж лучше смерть, чем провести остаток своих дней в Бедламе!
Когда в замке вдруг загремел ключ, Сирена этого даже не услышала. Чьи-то сильные руки вытащили ее из камеры, и до тошноты знакомый голос произнес:
– Ну что, с тебя достаточно, дорогая? Обещаешь мне быть хорошей девочкой? Если да, тогда мы поедем домой; если нет, то погостишь здесь еще немного. Ну, чего же ты молчишь?
– Обещаю, – пробормотала Сирена, опустив голову и понимая, что отныне и навсегда она сделалась рабыней.
– Вот и чудесно! – захохотал Стефан. – Идем… Фу-у, – поморщился он, делая шаг в сторону. – Не обижайся, конечно, но мне кажется, что тебе надо срочно принять ванну. Нельзя же так вонять, моя милая… Если ты и впредь не будешь о себе заботиться, то мне придется делить ложе с другой, более душистой женщиной. Просто ума не приложу, как я поеду с тобой в одном экипаже?!
По возвращении домой фрау Хольц первым делом выкупала Сирену и потом уложила ее в постель. В глазах у старушки стояли слезы, но она не сказала ни слова, чтобы лишний раз не причинять боль своей госпоже.
* * *
Однажды ночью Стефан – это было еще до поездки в Бедлам, как раз тогда старика назвали шулером и выпроводили из казино – так вот, однажды ночью Стефан разбудил Сирену и, пригласив ее в громадный зал, где обычно устраивались балы, заставил взять в руки рапиру. Испанка как могла отнекивалась, делая вид, что совершенно не умеет обращаться с этим оружием, однако Лэнгдом настоял. С тех пор подобные занятия, к вящему огорчению испанки, проходили чуть ли не каждую ночь. Появилась бессонница. Стефан, похоже, хотел до конца раздавить свою супругу и поэтому выказывал особое рвение, вновь и вновь вызывая ее на поединок. Сирена не возражала. Она слишком хорошо запомнила Бедлам. Просто утвердить свое превосходство было для Лэнгдома явно недостаточно: это превосходство – в данном случае мужчины над женщиной – и без того оговаривалось английскими законами. Ему хотелось большего.
«Дух моря» был уже почти готов к отплытию, но когда фрау Хольц рассказывала об этом хозяйке, то взгляд дивных изумрудно-зеленых глаз Сирены становился странно рассеянным. Вообще, стоило лишь домоправительнице завести речь о бегстве из Англии вместе с Рэн и командой, испанка начинала заламывать руки и плакать навзрыд. Она боялась, что Стефан найдет ее и снова упрячет в Бедлам, теперь уже навечно. В конце концов фрау Хольц отказалась от всяких попыток внушить госпоже какое-либо решение, понимая, что в этом больше вреда, чем пользы.
Однажды ночью Стефан явился к Сирене с бриджами и мужской рубашкой, которая, впрочем, пришлась бы впору только подростку. Испанка покорилась желанию супруга, и с тех пор эти плотно облегающие бриджи и невероятно тесная рубашка, три верхние пуговицы которой пышногрудая Сирена никак не могла застегнуть, стали ее постоянным костюмом для занятий фехтованием. Мягкие ажурные чулки и мужские туфли на низком каблуке довершали наряд.
Ночь выдалась теплой, и Лэнгдом распахнул окна в просторном зале, выходившие прямо на обсаженную липами улицу. Послышался цокот копыт по булыжной мостовой и нетерпеливые выкрики извозчика, понукавшего свою клячу двигаться быстрее. Сирена подошла к окну, глянула вниз, и на лице ее появилось умильное выражение.
– Ну, чего ты там высмотрела? – гаркнул на нее Стефан. – Держи! Вот твоя рапира! Мы начинаем…
Сирена сжала эфес в руке и почувствовала непреодолимое желание пронзить клинком сердце Лэнгдома. Господи, какое удовольствие доставил бы ей вид истекающего кровью супруга!
– Вот умница! Именно эти искорки я и мечтал увидеть в твоих глазах! – обрадовался Стефан. – Надеюсь, мы сегодня с пользой проведем время. Мне кажется, ты хорошо усвоила все те уроки, что я тебе преподал!
Сирена мотнула головой, чтобы отбросить с лица распущенные волосы, мешавшие ей видеть противника, и сделала первый выпад.
– Ты забыла сказать «ан гарде», моя дорогая, – с неудовольствием покачал головой Стефан, без всяких усилий отбив удар. – Это не по правилам. И не будь мы мужем и женой, я бы подумал, что ты хотела убить меня!
Лэнгдом перешел в наступление, однако Сирена защищалась мастерски и отбила все предпринятые учителем атаки.
– Похоже, мои уроки не прошли для тебя даром. Твое проворство впечатляет!
Испанка сделала решительный выпад и коснулась груди Стефана острием своей рапиры, снабженным, впрочем, защитным наконечником.
Лэнгдом не на шутку перепугался и вновь ринулся в атаку, желая выяснить, что это было: простая случайность или Сирена на самом деле достигла некоторых высот в искусстве фехтования. Испанка угадала мысли своего супруга и сочла наиболее разумным в данной ситуации уступить ему. Одержав верх, Стефан расплылся в улыбке: дескать, и у величайших мастеров бывают ошибки, однако же это ничуть не умаляет их достоинства.
Супруги снова скрестили шпаги, и снова Сирена поддалась. Впрочем, сердце ее бешено колотилось от радости и по жилам растекалось ощущение восторга! Да, это был настоящий триумф, ради которого стоило потерпеть несколько недель, когда тебя вытаскивают из постели и заставляют по два-три часа размахивать рапирой. Стефан теперь окончательно уверился в своих силах, в своей победе. И пускай! Сирена уже успела до мелочей изучить, как ведет себя муж во время поединка. Если он закоснеет в своих приемах и ухватках, то рано или поздно – если, конечно, подвернется удобный случай – это будет стоить ему жизни… В первый раз за последнее время для Сирены забрезжила надежда!
Когда занятия окончились, испанке страшно захотелось пить. Она спустилась на кухню и, к своему изумлению, обнаружила там Рэн. Девочка сидела за столом и с чавканьем поедала громадный кусок торта.
– Ты что здесь делаешь в такое время? – спросила Сирена. – Тебе уже давно пора спать!
– Я никак не могла уснуть, мисси-мэм, – пробормотала девочка, потупив глазки. – Я проголодалась.
Господи, могла ли она признаться своей благодетельнице, что по всему дому прячется от хозяина, только бы тот не застал ее в постели и не начал бы лезть со своими гадкими поцелуями?!
Внезапно Сирена увидела зловещую тень у двери. Стефан! Испанка осторожно налила себе в кружку молока и села подле ребенка.
Едва Лэнгдом вошел, ухмыляясь, в кухню, Рэн сразу вся съежилась, уронила на пол недоеденный кусок торта и начала как-то странно всхлипывать.
