Текст книги "Пленительные объятия"

Автор книги: Ферн Майклз

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 24 страниц)

Камилла вспомнила, как Стефан, неся на руках свою безропотную, ко всему уже равнодушную супругу, спускался по лестнице к ожидавшему их у крыльца экипажу. Отец поднял ее с постели с поразительной легкостью, настолько сильно матушка похудела и высохла, став лишь жалкой тенью той девушки с живыми и яркими глазами, чей портрет висел над камином в гостиной. Наконец Стефан усадил жену в экипаж и захлопнул за ней дверцу. Леди Лэнгдом повернулась к окну и посмотрела на дочь, которая стояла на выщербленных, словно бы изглоданных временем ступеньках крыльца и обливалась слезами. Но – Боже милосердный! – в первый раз за последние несколько месяцев Камилла увидела, что в глазах матери появилось осмысленное выражение. Медленно, нечеловечески медленно женщина подняла с колен свою иссохшую узловатую руку и, прежде чем карета тронулась, успела помахать дочери на прощанье.

Девочка сквозь слезы смотрела вслед удаляющемуся экипажу, надеясь, что ее мать еще вернется и снова станет о ней заботиться, как прежде. Но, увы, ничего подобного не произошло ни в тот скорбный день, ни после…

К тому моменту, когда извозчик въехал наконец на Нью-Куин-стрит, где располагалась контора Тайлера, Камилла уже успела привести себя в порядок: тщательно стерла слезы, пригладила волосы, легкими движениями пальцев расправила складки на своем темно-коричневом бархатном платье, которое надела именно для того, чтобы угодить Синклеру-младшему (Тайлеру нравились богатые, насыщенные цвета).

Случилось так, что, когда Камилла выпрыгнула из экипажа на Нью-Куин-стрит, Тайлер подошел к окну и выглянул на улицу. Он очень удивился, что девушка решилась выехать из дома в такую ненастную погоду, хотя, насколько это было ему известно, страшно боялась грозы. Между тем уже слышались глухие раскаты грома, и буря явно набирала силу. «Похоже, Камилле опять нужны деньги, – с кислой ухмылкой подумал Тайлер. – Иначе в такой мерзкий денек ее невозможно было бы вытащить из дому!»

Синклер прикинул в уме, какую примерно сумму он мог бы одолжить, а потом украдкой заглянул в бумажник. Продав через подставных лиц ван дер Рису его же собственный груз, Тайлер умудрился сколотить себе целый капитал. Однако Камилле не следует давать больше, чем она обычно просит. Десяти-двенадцати фунтов, пожалуй, будет достаточно. Во-первых, всяк сверчок знай свой шесток, а во-вторых, он не должен вызвать подозрения ни у девчонки, отличающейся, кстати, мнительностью, ни у ее пронырливого папаши.

– Здравствуй, дорогая, – поприветствовал посетительницу Тайлер.

Внезапно Синклер сгреб девицу в объятья и с бешеной страстью поцеловал ее.

– А теперь, – воскликнул он, с притворным возмущением оттолкнув от себя Камиллу, – когда ты получила то, чего добивалась, уходи отсюда! Дай мне остаться наедине с моими счетами и гроссбухами.

Ничуть не обескураженная этой шутовской выходкой, юная леди Лэнгдом не спеша поправила прическу и примирительно улыбнулась.

– Перестань, Тайлер, ты же прекрасно знаешь, зачем я здесь. Не городи чепухи… Отцу опять изменила удача в карточной игре, и мы с ним чуть ли не голодаем. Не мог бы ты одолжить мне немного денег, хотя бы только для того, чтобы купить поесть.

– В самом деле, Камилла? – бесцеремонно расхохотался Тайлер. – Странно, по твоему цветущему личику не скажешь, что вы плохо питаетесь.

– Естественно, ведь румяна, увы, несъедобны. Они годятся лишь на то, чтобы натирать ими мои посеревшие, впалые щеки. Но, поверь, Тайлер, я действительно голодна!

– Ну а мне какое дело? Иди к Ригану, под его крылышком ты куда быстрее сможешь отъесться, чем здесь!

– Дорогой мой! – взмолилась Камилла. – Не будь таким жестоким и, пожалуйста, не заставляй меня повторять просьбу дважды!

– Ну хорошо, хорошо, не буду. Десять фунтов тебя устроят? Больше пока не могу предложить. Месяц на исходе, и нужно во что бы то ни стало выплатить служащим жалование.

– Десять фунтов? – вскричала Камилла. – Ничего лучшего ты не мог придумать?! Говорю тебе, Тайлер, у нас в доме не найдется и корки хлеба!

– Хорошо, пусть будет двенадцать фунтов.

– Пятнадцать и ни пенни меньше!

Тайлер поморщился, но все-таки достал из бумажника требуемую сумму.

– Камилла, – проговорил он с самым серьезным видом, – неужели ты и впредь всегда будешь получать то, чего хочешь?

– Всегда, особенно если очень захочу, – ответила девушка, выхватывая из рук у Тайлера деньги и пытаясь при этом заглянуть в его наполовину раскрытый бумажник.

– Пожалуй, именно этим качеством я больше всего восхищаюсь в тебе. Уж если ты положишь на что-нибудь глаз, то рано или поздно своего добьешься.

– Отцовская выучка, – пробормотала Камилла, запихивая купюры в сумочку. – Ты уверен, что не можешь больше одолжить? Портниха буквально изводит меня просьбами выплатить ей наконец деньги.

– Я тебя, значит, и накорми, и одень? Брось, Камилла. Ведь очень скоро твой Риган будет заботиться об этом. Наберись терпения.

– Господи, я и не знала, что ты такой ревнивый!

– Да, черт побери, ревнивый! – взорвался неожиданно Тайлер. – Если бы твой дорогой папаша не имел на тебя такого огромного влияния, у нас все могло бы сложиться по-другому. Баронессу раздражало не то, что у тебя нет ни пенни, а лишь твоя склонность к пересудам и сплетням да нелепая преданность своему бестолковому отцу. Ради него ты могла бы, пожалуй, продать каждого из нас, Синклеров, причем по самой бросовой цене.

– По-твоему, за эту никчемную баронессу или трясущегося от старости сэра Чарльза можно выручить у работорговцев приличные деньги? Из всех троих только ты один принес бы мне прибыль. Я вижу, как выпущенный на волю Тайлер-младший шатается где-нибудь по улицам Вероны и зарабатывает себе на жизнь в качестве жиголо при богатых графинях. Видишь, – сказала Камилла, игриво наматывая на палец свой золотистый локон, – я умею не только браниться, но и хвалить твои таланты.

Она подошла к Тайлеру ближе и провела рукой по широкой мужской груди, почувствовав, как бешено бьется у него сердце. Синклер взял ее за кисть и утонул в бездонных глазах девушки.

Внезапно послышался резкий удар грома, и за окном вспыхнула молния. Камилла вся сжалась от страха и прижала лицо к груди Тайлера. Он ласково обнял ее и поцеловал.

Синклер подвел Камиллу к широкой, обитой кожей кушетке. Он не зажигал в комнате огня, поэтому матовые всполохи молний, освещая помещение, придавали ему интимный, уединенный вид.

Не прекращая с жадностью целовать свою тайную супругу, Тайлер умудрился сбросить с себя жилет, а с Камиллы – ее легкий жакет. Потом девушка, раздраженная неуклюжестью своей одежды, в которую волей-неволей приходилось наряжаться в ненастную погоду, заторопилась и уже через минуту осталась в блузе и нижней юбке.

Расправившись с одеждой, Камилла повалила Тайлера на кушетку и оседлала его. Под ее решительным натиском в мужчине не могло не проснуться самое жгучее желание. Он обнял девушку, и та выгнулась ему навстречу. Чистота и непорочность этой дивной груди поразили Синклера, едва он стянул с возлюбленной кружевную сорочку. Сколько же времени прошло с тех пор, как они в последний раз были вместе? Кажется, это было еще до того, как Риган пожаловал в Лондон!

Восхитительно-белая кожа Камиллы как будто светилась в сумеречной мгле комнаты. Медленно, не спеша, назло своему желанию, которое все труднее ему было сдерживать, Синклер коснулся кончиками пальцев этого великолепного тела. Юбка неожиданно задралась, и он чуть не задохнулся от восторга при виде безупречно изваянных, сливочно-белых бедер.

Тайлер крепко прижался к Камилле, и она сразу же поняла, какой силы страсть смогла пробудить в нем. Синклер ощутил жар, исходящий от Камиллы. Он чувствовал, что никогда не смог бы насытиться ласками своей возлюбленной. Свежесть ее кожи, необыкновенная податливость тела, обжигающее дыхание, неуловимый и в то же время безошибочно узнаваемый запах – все, казалось, было создано лишь для того, чтобы соблазнить его, разжечь в нем страсть и навсегда подавить желание иметь какую-либо другую женщину! И когда Камилла наконец слилась с ним в одно целое, он испытал такое чувство, будто ступил на давно знакомую, горячо любимую и никому более не ведомую тропу. Тропа эта вела в поистине райский сад… Темно-карие глаза Синклера восторженно вспыхнули, когда он вошел в нее, а она негромко застонала от наслаждения. Он нашептывал Камилле на ухо ласковые слова, говорил, что любит ее и что никогда и никому не отдаст.

В один и тот же миг они оба взлетели на головокружительную высоту, охваченные той самой любовью, что, как сказал поэт, «движет солнце и светила»…

* * *

Дождь все еще барабанил в окна, когда Камилла поднялась с кушетки и принялась торопливо одеваться. Вновь послышались раскаты грома. Но девушка не испугалась. Нежась в объятиях Тайлера, она не вспомнила бы о разбушевавшейся стихии, даже если бы молнии испепелили весь Лондон. Ей также не было страшно отправляться в грозу домой, однако торопиться не имело смысла. Вот если бы она, как обещала, могла заплатить в срок кухарке и тут же выдать ей денег на покупку провизии, то, конечно, следовало бы уехать отсюда немедленно, а с этими жалкими пятнадцатью фунтами… Впрочем, Камилла уже начинала чувствовать острый голод: желудок явно готовился поднять бунт, возмущенный тем, что с самого утра так ничего и не прибавилось к ломтику хлеба с вареньем и тощей фазаньей ножке.

– Ты уверена, Камилла, что должна ехать прямо сейчас? – спросил Тайлер. – Ты ведь, кажется, не любишь грозы?

– Но еще больше я не люблю сидеть голодной, так что уж лучше мне отправиться домой. Может, где-нибудь перекушу по дороге. Кстати, прости, милый, но я не помню, поблагодарила ли тебя за те деньги, что ты мне одолжил?

– Более чем щедро! – довольно двусмысленно ответил Тайлер. – Ты совсем еще ребенок, моя дорогая. Ты еще не научилась получать, не давая ничего взамен. Так или иначе, но тебе всегда приходится платить, разве я не прав?

– Хотелось бы думать, – выпалила Камилла, поняв намек, – что наша встреча стоит дороже пятнадцати фунтов.

– Ну, деточка, – решил солгать Тайлер, чтобы сделать больно своей подруге, – я мог бы ничуть не хуже развлечься и на Роттен-Роу, причем всего за несколько шиллингов.

– Так, значит, туда тебе и следовало отправляться, а на сдачу как раз прихватил бы сифилис! Интересно, как тебе это понравится, если я шепну на ушко баронессе, что ее сын частенько наведывается в публичные дома, да еще на самых грязных окраинах города?

– Я бы на твоем месте этого не делал, – улыбнулся Тайлер.

– Тогда, может, мне следует послать все к черту и рассказать твоим драгоценным родителям, что мы с тобой уже третий год как тайно обвенчаны и что ты просто дожидаешься их кончины, после которой немедленно назовешь меня своей супругой!

– Ты что, хочешь, чтобы они лишили меня наследства? Не надо меня пугать. Странно только, что когда я сам хотел им во всем признаться, ты и твой папаша меня всячески от этого отговаривали. «Не делай глупостей! Не делай глупостей!» – без конца твердил сэр Лэнгдом, и я в самом деле думал, что он заботится о моем благополучии. Однако теперь нам с тобой известно, что это не так. Если б родители лишили меня наследства, то и твой дражайший папенька тоже теперь ковырялся бы в навозных кучах. Нет, он не о моем благополучии пекся, а о своем собственном. Он знал, что барон и баронесса, выдай он меня, запросто с ним расстались бы. Между тем в светских кругах с ним до сих пор обращаются как с равным лишь благодаря поддержке моего отца, в том числе и денежной. Не будь этого, лондонский свет чурался бы Стефана, словно прокаженного… Впрочем, хотелось бы знать, как далеко простирается твоя преданность папеньке. Через два года мне исполнится двадцать пять, и тогда я уже буду законно претендовать на твои руку и сердце. Неважно, женится на тебе Риган или нет, но я объявлю о своих правах на тебя, Камилла! Но ты, кажется, мне не веришь?

– Ты не посмеешь! Ты и дальше станешь делать вид, будто между нами ничего нет. Мой отец постарается, чтобы все бумаги были уничтожены. Ты ничего не сумеешь доказать.

– О, еще как сумею! Ты забыла, что свидетельство о браке находится у меня на руках. Там помимо наших с тобой подписей имеется также и подпись твоего отца, давшего согласие на брак. Что касается мнения света, то, как ты знаешь, мне на него наплевать. Гораздо больше меня заботит родительское мнение. А небольшой скандал будет даже полезен. Пострадаете только ты и твой отец. Когда-то я умолял тебя не затевать весь этот фарс с венчанием, но ты настояла на нем. Пойти против отцовской воли тебе, однако, не хватает решимости. Так что придется расплачиваться за все это постоянным ожиданием момента, когда я нанесу решительный удар.

– Ерунда, у тебя просто не будет шанса исполнить свою угрозу! Сэр Лэнгдом убьет тебя раньше, чем ты это сделаешь. Не далее как сегодня утром отец пообещал сделать меня вдовицей. Берегись, Тайлер, ты же знаешь, как он искусно владеет шпагой и как отважен, когда дело доходит до настоящей схватки!

Камилла резко повернулась на каблуках и выбежала на улицу, с грохотом закрыв за собой дверь.

«Господи, как все это глупо! – подумал Тайлер с невеселой усмешкой. – И Камилла, и Стефан полагают, что Риган сказочно богат. Тот, в свою очередь, считает богачами их. Честное слово, эти трое стоят друг друга. Однако любопытно будет посмотреть, что произойдет, когда выяснится истинное положение дел…»

Тайлер подошел к окну и выглянул на улицу. Камилла уже ступила на подножку наемного экипажа… Мужчина почувствовал укол ревности в сердце. Он действительно любит эту девушку, хотя в том, возможно, и нет никакого смысла. Почему бы ему в самом деле не пойти к родителям и не рассказать всю правду? Разве что-то изменится, если они и впрямь лишат его наследства?

Тайлер, увы, понимал, что изменится очень многое, и прежде всего в отношении к нему Камиллы. Сама без гроша за душой, она никогда бы не вышла замуж за нищего… Единственное утешение, которое можно найти в недавней перепалке, – это то, что девчонка и за Ригана также собирается выйти по расчету. Ей в данном случае человек не важен – важны деньги…

ГЛАВА 16

Деревья в Сент-Джеймском парке оделись первой клейкой листвой. Кинг-стрит, на которую выходил окнами дом Сирены, превратилась едва ли не в самую оживленную улицу города. Лондонские леди дни напролет рылись в шкафах, извлекая оттуда более легкие, преимущественно пастельных тонов, платья. Портнихи и белошвейки также переживали весеннюю лихорадку, с необычайным усердием занимаясь своим ремеслом. Экипажи во всей округе были начищены до блеска. Под стать им оказались кони – крепкие, холеные, в нарядных сбруях и с лоснящимися боками. На Лондон словно бы набросили легкую, прозрачную мантию, сотканную из солнечного света. В самом воздухе носилось ощущение праздника.

Сирена к этому времени успела сделаться настоящей светской львицей, известной в самых аристократических кругах. Если рядом с ней не было сэра Лэнгдома, его место всегда старался занять Тайлер Синклер. Домогались ее общества и некоторые другие джентльмены. Сирена редко кому отказывала в общении. Но когда поклонники вдруг начинали клясться ей в любви до гроба, она мягко, но решительно отстраняла их от себя. Сеньорита не хотела завязывать с кем-либо из них серьезных отношений. Да что там серьезных – никаких отношений вообще! Тайлер был ее другом. Она любила появляться с ним вместе на балах или светских раутах, но и только. В остальном их связь была чисто платонической. Что касается Стефана, то он тем более ни на чем не настаивал, хотя с виду казался франтом и даже прикидывался опытным донжуаном. Однако в компании Сирены старик всегда выглядел немного испуганным, всегда был настороже, словно бы одно неверное движение, одно случайно оброненное слово с его стороны – и он навеки будет изгнан из столь любезного ему общества.

Впрочем, сэр Лэнгдом был вполне доволен и тем, что сделался постоянным спутником сеньориты Кордес. Его статус в глазах света заметно вырос, однако Стефан был далек от мысли, что обязан всем этим своим собственным заслугам или же обаянию. Он понимал, что, если б не Сирена и не оказываемая ей бароном и баронессой поддержка, ничего подобного ему добиться не удалось бы.

Да, сеньорита Кордес была нарасхват среди лондонской знати. Даже хозяйки относительно закрытых салонов требовали, чтобы она их непременно посетила. Впрочем, Сирена не оставалась в долгу. Она платила за гостеприимство тем, что устраивала у себя на Кинг-стрит роскошные балы и званые обеды, у многих вызывавшие зависть своим размахом и непринужденным изяществом.

Тайлер внимательно следил за развитием отношений Лэнгдома и Сирены. Одно время он хотел выложить ей все, что знал о Стефане, но потом передумал. Сеньорита Кордес была достаточно опытной и весьма искушенной в сердечных делах женщиной. Она и сама могла постоять за себя в случае необходимости, поэтому любое вмешательство в свою жизнь расценивала как бестактность и грубость.

«До свадьбы Ригана и Камиллы остается еще девять дней, – как жернова, ворочалось в мозгу у Тайлера. – Наверняка пригласят и меня. Интересно, как мне следует себя повести? Сделать ли вид, что между мной и Камиллой ничего не было?»

На какое-то мгновение Синклеру стало жаль ван дер Риса: этот бедолага тужится изо всех сил, чтобы наскрести денег на свадьбу и не ударить в грязь лицом. Но, с другой стороны, он ведь разделит ложе с Камиллой! Узнает, как мягка ее кожа, как податливо тело, как… Нет, Тайлер ненавидел голландца, ненавидел так же сильно, как пылко любил юную леди Лэнгдом. Синклер чувствовал себя беспомощным. Если родители узнают, что он тайно женат, то без особых раздумий и угрызений совести лишат его наследства. Да, они всегда любили свое дитя, во всем его баловали, но это… это было уже слишком. Остается лишь дожидаться своего двадцатипятилетия, но к тому времени Камилла, наверное, успеет сделаться матерью и будет качать на руках маленького ван дер Риса!

* * *

Точно мириады светлячков отражались в чернильно-фиолетовой воде Темзы береговые огни. Была середина мая, и парад Королевской флотилии вновь сделался гвоздем сезона. Каждый год, согласно традиции, король, его двор и специально приглашенные гости собирались в Уайтхолле и затем спускались к реке, где их уже дожидался целый выводок украшенных гирляндами и расцвеченных бумажными фонариками барок. В течение всей прогулки слух высочайших особ услаждало пение менестрелей. На бакенах, отмечая маршрут флотилии, горели смоляные факелы. Берега были запружены народом, желавшим поглазеть на суверена и его придворных.

Наконец, пройдя под Лондонским мостом, вереница судов остановилась. Пассажиры перебрались на мост для того, чтобы перекусить в специально разбитых для угощения гостей шатрах и потом немного потанцевать под музыку, исполняемую все теми же менестрелями.

Поскольку родители Тайлера, барон и баронесса Синклер, находились за границей, в Шотландии, он решил воспользоваться присланными для них приглашениями и явился на торжества с Сиреной. Ночь была теплой, но не душной: с Ла-Манша постоянно дул легкий бриз. Король Чарльз вел себя с гостями на редкость приветливо и обходительно, без всякой заносчивости беседовал с ними, интересовался, как идут дела в их поместьях.

Прогулка по реке удалась на славу, и Сирена, идя об руку с Тайлером по Темз-стрит, чтобы отыскать дожидавшийся их экипаж, все еще хохотала над некоторыми особенно остроумными замечаниями своего спутника.

Кареты длинной вереницей вытянулись вдоль улицы, захватив даже часть Бридж-стрит. Это напомнило сеньорите Кордес о недавнем происшествии у Пассажа, когда ее чуть было не переехал тот загадочный, но явно злонамеренный извозчик. При одной мысли о том, что с ней могло тогда произойти, Сирена вздрогнула, а кровь медленнее потекла в ее жилах. Не было оснований подозревать, что наезд был совершен умышленно, и все же свирепая физиономия кучера, яростно нахлестывающего лошадей, время от времени возникала в сознании натерпевшейся страха женщины.

– Ну-ка, вернись, ты, вонючка! – послышался внезапно грубый мужской голос, заглушая далекие звуки праздничной жизни. – Вернись, кому я сказал!

Тайлер покрепче прижал к себе Сирену, чтобы защитить ее от возможных посягательств (та часть Лондона, где они находились, славилась обилием воров и головорезов).

– Вернись сюда немедленно! – опять раздался крик, и внезапно, без всякого предупреждения, из-за угла Сент-Мартинс-Лейн появилась какая-то едва различимая в темноте фигурка и сломя голову бросилась прямо на Тайлера и Сирену. В тусклом свете уличных огней им удалось кое-как разглядеть худенькое, едва прикрытое лохмотьями тело ребенка – девочки лет десяти, с выпученными от страха глазами, убегавшей от своего преследователя. Действительно, за ней несся лакей в расшитой золотой тесьмой ливрее, и на поверхности его бог весть откуда взявшейся дубины играли зловещие огненные блики.

– Я догоню тебя, догоню, маленький вонючий бесенок!

Неожиданно ребенок с размаху налетел на Сирену и сразу же запутался в ее юбках. Испанка, словно тигрица, охраняющая своего детеныша, обняла чумазую беспризорницу и почти с наслаждением вдохнула затхлый запах ее обносков и давно не мытой, растрепанной головенки.

– Пожалуйста, мэм, отпустите меня, иначе он убьет меня! – завизжала девочка, оглядываясь на лакея.

Сирена заглянула в слишком большие для изможденного лица глаза ребенка и увидела в них не только выражение испуга, но и жуткое одиночество, тоску, безысходность. Подобное выражение бывает в глазах затравленного зверя. Вывернувшись из рук своей заступницы, в чью помощь она, вообще-то, не верила, девчонка во весь дух побежала прочь, шлепая босыми пятками по булыжной мостовой.

Тем временем лакей со зверским выражением лица уже поравнялся с Тайлером, явно намереваясь продолжить погоню за девчонкой.

– Останови его! – закричала Сирена. Мысль о том, что этот здоровенный, грубый мужлан мог сделать с ребенком, приводила ее в ужас.

Тайлер бросился за лакеем, в два счета нагнал его и одним ударом повалил на землю. Они боролись недолго: холоп очень скоро смекнул, что сражается с кем-то из господ, и немедленно прекратил сопротивление.

– Простите, сэр, – смиренно пробормотал он и добавил вопросительно: – Могу я теперь встать?

Тайлер молча поднялся с земли, и вслед за ним тотчас вскочил на ноги лакей, торопливо отряхиваясь и все еще лепеча извинения за причиненные досточтимому господину неудобства.

– Да прекрати ты! – грозно прикрикнула на него Сирена. – Это теперь не имеет значения. Скажи лучше, зачем ты гнался за девочкой?

– Простите, что побеспокоил вас, миледи, – повернулся к ней лакей, – но эта маленькая мерзавка спряталась в карете моего господина и обрезала золоченые пуговицы с подушек сиденья. Когда я застал ее за этим занятием, она плюнула мне в глаза. Стерва, честное слово, стерва! – добавил он со злостью.

– Как ты разговариваешь с дамой? – грозно проговорил Тайлер. – Одумайся!

Лакей виновато опустил голову.

– Интересно, где тебя самого носило, если девчонка умудрилась забраться в карету? – спросил Тайлер. – Готов побиться об заклад, что ты торчал в какой-нибудь пивной и преспокойно потягивал себе эль, а?

По тому, как лакей снова потупился, Сирена поняла, что Синклер попал в самую точку.

– Меня просто замучила жажда, милорд, – начал оправдываться слуга. – А за девчонкой я погнался из-за пуговиц, ведь они стоят половину моего годового жалования. К тому же – дети, жена, их надо кормить. Да и господин не обрадуется, ой, не обрадуется! – прибавил он, тоскливо глядя в том направлении, куда скрылась девочка.

– Дай ему пять фунтов, Тайлер, – сказала Сирена с презрением в голосе, – этого ему вполне хватит, чтобы оплатить стоимость пуговиц. Не скупись, дорогой, я не хочу, чтоб этот холоп снова погнался за ребенком, как только мы отойдем в сторону.

Молодой человек достал из кармана золотой соверен.

– Леди слишком щедро тебя наградила, – нахмурился он. – Мне лично кажется, что было бы неплохо, если б твой господин все-таки понял, какой ты бездельник. Вот, – сказал Тайлер, кладя монету на ладонь лакею, – получи. И давай проваливай отсюда, а малышку оставь в покое.

– Хорошо, сэр! Спасибо, миледи! – подобострастно залепетал слуга и, поклонившись, повернул назад, в сторону Сент-Мартинс-Лейн.

На обратном пути Тайлер внимательно присмотрелся к Сирене. Было заметно, что сцена с лакеем и беспризорницей сильно ее огорчила. Но удивительно, что испанка в какой-то миг действительно походила на тигрицу, защищающую своего детеныша!

Сирена догадывалась, что ее молчание вызывает недоумение у Тайлера, но ничего не могла с собой поделать. Почему-то образ маленькой нищенки, преследуемой мужланом, пробудил воспоминания о Михеле, несмотря на все различия между ее собственным ребенком, пухлым, кудрявым, развитым не по годам, и этим жалким тощим созданием со спутанными грязными волосами. Впрочем, того, как девочка зарылась в юбки Сирены, хватило, чтобы разбудить в последней материнские чувства, а вместе с ними и боль утраты.

Сеньорита закрыла глаза и сжала губы, стараясь не разрыдаться. Она вспомнила прикосновение детских рук, вспомнила душистый запах волос Михеля, ясную улыбку, пухлые розовые щечки и с новой силой ощутила пустоту в своем сердце.

Экипаж уже подъехал к дому, и, прежде чем Тайлер успел выйти и предложить руку своей спутнице, Сирена спрыгнула на дорожку и стремглав бросилась к крыльцу. На глаза наворачивались слезы, из груди готов был вырваться вопль тоски и скорби. Испанка хлопнула дверью и побежала вверх по лестнице, наступая себе на юбки и едва не падая. Она закрылась в комнате и рухнула, рыдая, на кровать. Ей нужно было побыть одной и выплакать, выкричать всю свою ненависть к кровожадной судьбе, похитившей Михеля…

* * *

Якоб удобно устроился в саду под раскидистым платаном и затуманенными ромом глазами смотрел на возню рабочих, думая, не следует ли и ему предложить свою помощь. Один взгляд на бутылку, зажатую в руке, – и решение принято: нет, не следует. Зачем работать, когда можно просто немного выпить? Чрезвычайно довольный собой, Якоб приложился к горлышку и сделал несколько жадных глотков.

Яростные проклятия, выкрикиваемые чьим-то резким и хриплым голосом, рассеяли хмельную дрему старого матроса. Он открыл для начала только один правый глаз и скорчил гримасу. Черт их всех побери! Что там опять стряслось? Он открыл другой глаз. Господи, неужели нельзя даже прикорнуть на минутку? До чего же незавидная у него участь! Чем больше платят за работу, тем жарче эти бездельники спорят между собой. Якоб поклялся обо всем сообщить капитане, как только вновь сможет твердо стоять на ногах. Пока же он пьян, не стоит соваться со своими наблюдениями к Сирене. Сейчас можно было лишь постараться немного унять шум в голове. Что за подлый мужской жребий – вечно мучиться от похмелья…

Внезапно в густых тисовых зарослях послышался какой-то треск. Уж не фрау ли Хольц следит за ним, желая опять пристать со своими нравоучениями? Посмотрим, посмотрим…

Якоб протер глаза и чуть не вскрикнул от изумления: Дик Блэкхарт! Господь Всевышний! Почему же тогда у него не кружатся над головой ангелочки с арфами в руках? Нет, фрау Хольц была права, когда предупреждала своего друга о вреде пьянства и о том, какие страшные видения могут зарождаться в мозгу, изъеденном горячительными напитками! Хотя, с другой стороны, откуда старухе знать обо всем этом?

С трудом встав на четвереньки и при этом не выпуская бутылки из рук, Якоб попытался подползти ближе к живой изгороди. Так и есть: Дик Блэкхарт жив и здоров! Якоб готов был поклясться, что на этот раз слабые стариковские глаза не обманывают его и что он не бредит спьяну.

– Гром и молния, – проворчал старик, – ты? Что ты здесь делаешь?

Нечеткая мужская фигура слегка пошевелилась, а затем бесшумно исчезла в гуще зарослей. Якоб на минуту зажмурился, потом снова открыл глаза: никого! Он тупо посмотрел на бутылку с ромом и с силой швырнул ее в сторону живой изгороди. Если всякий раз, когда он будет прикладываться к чарке, ему станет являться Дик Блэкхарт, то лучше завязывать с выпивкой. И немедленно. Только трезвые душеспасительные беседы с фрау Хольц и крепкий кофе! И ничего больше.

Якоб улыбнулся, довольный тем, что у него такая сильная воля, и потом, прислонившись к дереву, снова задремал.

* * *

Тем временем Сирена и ее экономка прогуливались по саду, с одобрением отмечая, как быстро и хорошо идут работы по приготовлению к бал-маскараду. Прежние владельцы особняка, судя по всему, отдали определенную дань садоводческому искусству, так что оставалось лишь нанять несколько опытных работников, чтобы и впредь поддерживать здесь гармонию.

Погода стояла по-прежнему ясная, пышная трава на газонах была сухой. На клумбах распустились первые весенние цветы, густо зазеленела аккуратно подстриженная живая изгородь. Фруктовые и декоративные деревья также щеголяли свежей глянцевитой листвой. Но самым эффектным среди них было некое странное, уже усыпанное первыми цветами дерево, которое один садовник назвал деревом дождя. Его листья походили на перья фантастической птицы, оплетенные золотой канителью. Они отражали солнце подобно доспехам древнего воина. Именно возле этого сказочного стража Сирена устроила в тени ветвей помост для музыкантов.

Перед фасадом дома выстроился длинный ряд столов, накрытых белоснежными кружевными скатертями. Несколько позднее на них должны были появиться роскошные яства: фазаны, индейки, молодые барашки, сочные окорока и прочее.

– Я сделала так, как вы просили, – сказала фрау Хольц с улыбкой, – и велела кухарке, чтобы все сладкие блюда она приправила мускатным орехом. Отведав их, менеер ван дер Рис подумает, что снова вернулся на Яву. Да и вообще, как я поняла, вечер задуман в яванском стиле: разноцветные бумажные фонарики, множество цветов, даже музыканты, которых вы пригласили…

– Ах, фрау Хольц, вы и представить себе не можете, как трудно было их разыскать. Хорошо, что Якоб посоветовал прочесать пристани и заглянуть на каждый прибывший из Ост-Индии корабль. Старик сказал, что многие матросы – отменные музыканты. К счастью, удалось найти нескольких моряков с Явы и еще двоих-троих с острова Бали. Думаю, их участие в представлении придаст нашему вечеру экзотический колорит.

– И не рассчитывайте пробудить в ван дер Рисе тоску по дому! – фыркнула фрау Хольц, всем своим видом давая понять, что Риган не стоит тех усилий, которые госпожа тратит на подготовку вечера. – Глупости все это! Если бы англичане думали о работе, а не о развлечениях, не было бы такого количества нищих на улицах. Я только и слышу о балах, званых обедах, светских раутах… А теперь и вы туда же!