Текст книги "Слоны и пешки. Страницы борьбы германских и советских спецслужб"

Автор книги: Феликс Саусверд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 33 (всего у книги 34 страниц)

Я не останавливаюсь здесь подробно на деле Абеля: все это описано и в книгах Дж. Донована «Незнакомцы на мосту» (М.: Терра, 1998) и К. Хенкина «Охотник вверх ногами» (М.: Терра, 1991), причем в последней Вильям Фишер раскрыт как обаятельная человеческая личность, жившая в трагедийное время. Еще бы, кому не знать Вилли: Фишер и Хенкин дружили со времен войны и до смерти Вилли!

Фактография Хенкина уникальна, повторяюсь, его книгу надо прочитать, это интересно, но его выводы, оценки… Подчас они до предела ироничны, саркастичны, язвительны. Но, наконец, попросту поверхностны. В его оценках проступает собственная горечь, его разочарования проецируются на Вилли, которого, как мне кажется, он ревновал к «недалекой» разведке и даже к его семье. Хенкин – участник войны в Испании, в те годы идеалист коммунистического движения, – начинал работать в советской разведке во время Отечественной, поэтому и сошелся с Вилли, который дал ему полезные советы как избавиться от осточертевшей ему, Хенкину, службы. Тот прожил несладкую, сломанную жизнь, его первая жена, к примеру, следила за ним, была агентом МГБ, в конце концов он эмигрировал из СССР. Я его отлично понимаю, в его случае жизнь прошла мимо. Сочувствую. Но у нас с ним есть отличие: он пишет о разведке с точки зрения дилетанта, много почерпнувшего из разговоров с Вилли, но не почувствовавшего работу своим горбом. Я пишу с позиций тридцатилетней службы в системе безопасности. Чтобы не быть голословным о суждениях Хенкина, приведу пространную цитату из упомянутой его книги.

«…Именно Эмиль Голдфус такой, каким мне удалось его увидеть глазами его друзей и соседей по Фултон-стрит в Бруклине, неотличим для меня от Вилли Фишера, в самых лучших и человечных его проявлениях. Было у Вилли одно качество – редкое и ценное, которое всю жизнь делало его «белой вороной» в шпионской среде, качество, единственно способное противостоять инерции его «партийного мышления» и позволившее ему избежать нравственного склероза, качество, которому он позволил расцвести в Бруклине, способность к дружбе, к теплоте и искренности, к человеческим отношениям, свободным от утилитарных и корыстных соображений. Это свойство уже само по себе делало его, по сути дела, непригодным для неосторожно избранной в юности профессии. Оно в последние годы и увело его на расстояние световых лет от того, чему он напрасно отдал свою жизнь.

И произошло это потому, что, прожив несколько лет жизнью Эмиля Голдфуса, он оставаясь Вилли Фишером, вынес свою «партийность» за скобки, и она ему самому стала постепенно чуждой» (Хенкин К. Охотник вверх ногами. М.: Терра, 1991. С. 151). Как говорят теперь – конец цитаты.

Когда я прочитал этот пассаж, я вначале ничего не понял. Т. е. понял смысл сказанного, но до меня не дошло: это серьезно? Я вчитался еще и еще раз. К кому же относятся эти нормальные качества Вилли, делающие его «белой вороной»: дружба, теплота, искренность и т. д., к нему одному? Здесь К. Хенкин явно недопонимает: нормальный нелегал это более чем умный нормальный человек, причем для него самого в более сложном, чем просто нормальном обществе. Он иностранец с подложными документами, и он должен быть как все вокруг там, в чужой стране. Здесь, в этой стране в коридорах власти, раньше на Лубянке, затем в Ясенево, ходят начальники этих нелегалов или «легалов», которые и иностранными языками владеют слабо или просто плохо и никогда не смогут исполнить роль тамошнего Вилли, а такого, как он, не пустят. И его не пустили в кресло, полагающееся ему по уму.

«Солидное» рассуждение у К. Хенкина. И я на него отвечу подробнее, избегая полутонов.

Что же, все эти качества разведчику-нелегалу или «легалу» не нужны? А чем завоевывать людей?

Деньгами? Качествами наоборот? Враждою, неприязнью в противоположность дружбе? Холодностью и лицемерием взамен теплоты и искренности? Официальным, формальным отношением вместо человеческого? Меркантильностью, выгодой вместо свободы от корыстных соображений?

Эти положительные качества «…делали его… непригодным для… профессии»? Да как бы не так! Вот без них лицо и становится Хэйханеном, провокатором Азефом. Вилли неосторожно избрал профессию в юности!? Да полноте! Не он избрал, его избрали со всеми еще нераскрывшимися у него в 1927 году качествами – он согласился! В разведку у нас никогда сами не нанимались! В этом-то и парадокс жизни в разведке или контрразведке: тебя выбирают и ты должен по замыслу Бога, но не кадровиков обладать всеми теми качествами, какими обладал покойный Вилли. Однако беда, драма в том, что очень немногие владели этими качествами. Тем не менее нелегалы, да и лучшая часть «легалов» этими качествами обладают. Иначе, как работать? С чем идти к людям? Представьте себе, с другой стороны, такую фигуру одиозную, как Крючков, который занимался канцелярской работой, был секретарем у Ю. В. Андропова. Затем Юрий Владимирович сделал его, чтобы самому лично руководить разведкой, заместителем начальника разведуправления и еще через интервал – начальником такового. Крючкова по телевизору мы видели беспрерывно, вплоть до августа 1991 года. Его речи, подготовленные невидимками из КГБ, в которых он все время хотел как лучше… народ оболванить, слушали, читали и балдели. Крючков не таился – гласность, так гласность. Его все как родного узнали. О нем, как о знакомом, легче говорить. Еще бы – председатель КГБ! Фигура! И только о нас заботится: как сделать, чтоб нам лучше жилось!

Скажите – вы представляете себе, чтобы с таким, как он, в условиях повседневной зарубежности, в том же Бруклине, о чем поминает К. Хенкин, какой-нибудь иностранец, даже встречавший советских русских или евреев, пошел бы на контакт? Да от одного его выражения глаз, в которых сквозит подозрительность, веет недоброжелательностью. Он и Горбачева предал, и путч организовал. А провокации в отношении Ельцина? А статья в итальянской «Републике», а подслушивание телефонных разговоров президента России?

Нет, я не ушел в сторону от Марка-Фишера. Просто я довел действие до театра абсурда: да, Вилли – не белая ворона, он трудяга, и сейчас за границей безусловно рискуют головой такие же, как он: с умом, доброжелательностью (иначе ни к кому они в гости не попадут, никому они не будут интересны). Нет, такие как Крючков ни в разведке, ни в любой системе управления не нужны, но беда, что их – инвалидов ума, циников, извините, хитрожопых карьеристов, расчетливых накопителей – полным полно. И отсюда вопрос риторический: могут ли такие начальники отыскать и привлечь на работу в систему людей с качествами Вилли? Ответ: маловероятно или нет, не могут. Иначе бы не было столько предательств. Между прочим тех, о которых мы знаем. А неизвестных на сегодня?

Однако вернемся к июню 1957 года. После ареста Марк должен был ответить на вопрос кто он и выдать хоть какую-нибудь легенду приезда в США. Он и выдал, что жил по фальшивым документам, что он советский гражданин, что во время войны обнаружил в каком-то жилище пятьдесят тысяч долларов и переместился на Запад. В Копенгагене приобрел паспорт гражданина США и в 1948 году очутился в Нью-Йорке. Он назвал себя Рудольфом Ивановичем Абелем, попросил сообщить о себе в советское консульство. В письме Марк изложил обстоятельства своего ареста. «В полученном вскоре ответе его не признали гражданином СССР. Это было правильно с точки зрения политики Советского Союза. Другого ответа он не ждал. Но так случилось, что советский консул, – пишет в предисловии к книге «Незнакомцы на мосту» полковник в отставке Д. П. Тарасов, – не счел нужным довести содержание этого письма до сведения Центра, а просто подшил его к делу. Таким образом цели, которую преследовал Марк, достичь не удалось» (Донован Дж. Незнакомцы на мосту. М.: Терра. 1998). Мне кажется, Тарасов в концовке лукавит. И вот почему. Зная порядки в консульских отделах посольств, в отдельных консульствах, могу засвидетельствовать, что сотрудник консульской службы далеко не самостоятельная личность. О письме такого содержания в любом случае он не может не известить сотрудника резидентуры Комитета госбезопасности, а тот резидента или зама. Это при условии, если сам консульский работник не из КГБ. Дело в другом. Было принято решение откреститься от Марка-Абеля: мол, мы шпионажем не занимаемся, хотя из дела торчали не только уши, но ноги и все остальные части тела живого Хэйханена. Свалим это на ту эпоху, на 1957 год, как изящно выкручивается Д. П. Тарасов в 1992 году (хотя даты написания предисловия нет): «…это было правильно с точки зрения политики Советского Союза…». Что правильно: то, что письмо подшили к делу или не признали Абеля советским гражданином? Но ведь ответ все-таки американцам прислали о непризнании Абеля гражданином СССР, и это на основании подшитого в папке письма Абеля? Что-то не сходится. Значит, подписывал ответ американцам несчастный стрелочник-консул по распоряжению правительства и в обход резидентуры и Центра? Но такого же не бывает! И Тарасов, если он бывший сотрудник разведки, должен был это знать! Хорошо, допустим, что Тарасов написал правду, но в американских газетах появились сообщения об аресте Абеля, снабженные фотографиями… Фишера. И что? Тот же консул… не дает хода всем газетам? Их не читают в Москве? Господи, не надо спасать мою душу, спасайте своего человека! Наконец, третье обстоятельство. На странице 18 в той же книге Тарасов пишет, что после ареста перед Марком встал вопрос: за кого же себя выдавать, и он неожиданно, я подчеркиваю – неожиданно, вспомнил о своем близком покойном друге Рудольфе Ивановиче Абеле… Я в это внезапное, неожиданное просветление его ума не верю. Не из тех он, кто в последний момент влетает на подножку последнего вагона уже тронувшегося от перрона поезда.

Начну с малого. Вилли называет себя Р. И. Абелем. И все родственники, и друзья настоящего Рудольфа должны всполошиться, но тут же успокоиться увидев в иностранных газетах и услышав по радио об его аресте, тем более, что он по данным К. Хенкина умер в 1957 году и похоронен в Москве на немецком кладбище. «Ах, это не наш Рудольф, но подумайте, какое совпадение: фамилия, имя и отчество», – воскликнут близкие. Чуть увеличим значимость действий Псевдоабеля после ареста. Его жена, вступившая в переписку с американскими властями, называет себя Еленой Абель, проживающей в ГДР. Ну как в СССР?! Невозможно, из СССР – не шпионят, вот немцы – да. В письмах жены появляется и Лидия Абель, дочь Вилли, а на самом деле – дочь настоящего Рудольфа. В весточках, получаемых от жены, Вилли находил какие-то известия от своих руководителей: вокруг ключевых слов, известных ему и Центру, скомпоновывался невинный текст от жены. Были такие слова, признавался Вилли своему другу Хенкину. Следовательно, слова «Р. И. Абель», «Копенгаген», «50 тысяч долларов» или другие могли нести смысловую нагрузку для Центра. И в первую очередь присвоенная заранее (предположим, во время отпуска 1955 года) фамилия Абель. Вспомним, что будучи на отдыхе Вилли докладывал о художествах Хэйханена и вопрос о чрезвычайных способах сигналов опасности не мог не возникать. Со стороны Вилли ключевым было – «…я полковник Абель Рудольф Иванович…», о полковнике знал на американском континенте только Хэйханен, значит предал он. «Я Абель» – это сигнал опасности для всей сети Марка, ибо он арестован. Так что утверждение Тарасова о спонтанности выбора фамилии-псевдонима «Абель» для прикрытия во время ареста неверно, такие вещи не могут не отрабатываться заранее. Насколько сложной оказалась конструкция жизни Вилли, история его подбора в разведку, ухода из нее, вторичного приглашения, подготовка к засылке в США, работа там, включение в число его помощников потенциального предателя Хэйханена, промашки Центра, неспособность вывести Фишера из опасной зоны, нудное отпирательство, что Абель – это не наш гражданин, что затянуло его возвращение домой и т. п., настолько прямолинейным оказалось создание усредненного робота – Хэйханена, с одной извилиной, да и то прямой. Хэйханен погиб в автомобильной катастрофе в США через четыре года после суда. И это справедливая судьба. «Благодаря» Хэйханену и своим начальникам Вильям Фишер был вычеркнут из активной жизни: с 1957 по 1962 годы он находился в американской тюрьме, а затем почти десять лет – не у дел в Москве. В Центр его на работу не взяли, лишь консультировал, пробавлялся лекциями: ведь побывал в лапах у американцев, не так ли? О! Никто в такой закулисной мотивировке не признается, с пафосом и негодованием ее отвергнут. Но это так.[7]7
  Однажды Фишер встретил на Лубянке своего старого приятеля по работе – радиста Эрнста Кренкеля, гремевшего в 30-е годы в связи с зимовкой на Северном полюсе группы Папанина. Кренкель спросил: «И кем ты здесь?» – имея в виду КГБ. «Музейным экспонатом», – ответил Вилли.


[Закрыть] Я не нахожу слов для такой несправедливости. Помилуйте, ни Фишер, ни Молодый (Лонсдейл), ни Ким Филби на работу в центральный аппарат приглашены не были, а Филби не удосужились даже присвоить звание офицера – только агента. А он все-таки был то ли вторым, то ли третьим человеком в разведке Англии и тоже десятилетиями пахал на нас. Так что нелегал – это уже преступник на своей работе в стране командировки и человек, которому не стоит верить в своей стране…

Лонсдейл

В 1954 году, через шесть лет после Вилли, был послан за границу на нелегальную работу для начала в Канаду Гордон Лонсдейл (настоящее имя Конон Трофимович Молодый). Он с детства владел английским языком, поскольку начиная с семилетнего возраста, с 1929 по 1938 годы, прожил у родственников в Калифорнии. Его разведывательная подготовка, личные данные, деловые приемы на поле частного бизнеса были блестящими. Достаточно упомянуть, что позже в Англии, куда он перебрался в 1955 году, он стал одним из директоров компании по прокату игральных автоматов, которая приносила прибыль и в фонды КГБ. Хочу подчеркнуть – хватка у него была.

Не обижая Абеля, у каждого были свои задачи, я бы оценил связи Лонсдейла в Англии на порядок выше и острее, он успешно внедрился и растворился в английском обществе, в том числе проник в среду британских разведчиков на курсах по изучению китайского языка в Лондоне. Он мог в случае надобности сыграть любую роль, выйти на любого нужного человека. Москве, безусловно, все это нравилось, но… хотелось большего. Ну как же, надо выжать из успешно складывающейся ситуации максимум возможного. «Активизировать Лонсдейла надо», – хрюкнул кто-то из начальства. Но возможно, идею стали ваять и с подачи карьериста-подчиненного: «Имеется реальный шанс проникнуть на военно-морскую базу Портленда, где управление подводных вооружений занималось испытанием подводного оружия и оборудования для обнаружения подводных лодок. Это из тематики ВПК (Военно-промышленной комиссии ЦК КПСС). Перспективное дело! Там работает Шах – Гарри Хафтон. Нам все о нем известно. Что? Материалы да, у нас, в английском отделе. Не помните? Ах не знаете? Он в начале пятидесятых служил унтер-офицером в аппарате военно-морского атташе английского посольства в Варшаве… Вот досье на него…» За буквальность фразы не ручаюсь, но примерно так кто-то докладывал кому-то.

О эти досье! Эта заключенная в них фактура! Ну не ложатся факты в прогнозируемую ситуацию! Не сочетается одно с другим! Короче – не лезет! Но внутренний шепоток подсказывает: «Не лезет? Засунем. Не сочетается? Подгоним. Не ложатся? Уложим. Не надо паниковать, все утрясется».

Досье Хафтона было переполнено грязью. Выпивоха, бабник, малограмотен, в Варшаве спекулировал антибиотиками, кофе и всем чем мог на черном рынке. Наживался, накачивался спиртным, выбросил жену из дома в прямом смысле этого слова, та сломала ногу… Не выдержав всех художеств Хафтона, посольство откомандировывает его в Англию, где он первым делом разводится с женой, а поселяется в передвижном домике на колесах. Его доходы – небольшая пенсия за службу во флоте и зарплата маленького клерка. Лонсдейлу поручается: встретиться с Хафтоном, передать ему привет от знакомого по посольству США в Варшаве, выступив при этом в качестве помощника американского военно-морского атташе в Лондоне. Назвав себя Алеком Джонсоном, Лонсдейл (при его-то способностях к перевоплощениям) блестяще осуществил знакомство и стал получать секретные сведения, используя легенду: англичане не выполняют соглашения с ВМС США об обмене научно-технической информацией, ты нам это дело восполнишь в неофициальном порядке, а мы в долгу не останемся – вот денежки. Последнее обстоятельство стало решающим. Хафтон потащил документы пачками, привлек к этому свою подругу, работавшую там же. Все были довольны. Но… Хафтона перехватила контрразведка. Как она вышла на него, я не знаю. Предатель Олег Гордиевский вспоминает, что англичанам помог агент ЦРУ, сотрудник польской службы безопасности Михаил Голеневский. Может это так, а может и нет. Легенду Лонсдейла о том, что он помощник военно-морского атташе США, нельзя признать удачной, так как она камуфлировала СССР, но рассчитана была на один-два, ну три эпизода встреч и расставание, а не на долговременную основу общения. В газетах, журналах на Западе постоянно появляются снимки с дипломатических приемов. Должен ли был Хафтон увидеть, что его друга, капитана второго ранга Джонсона, попросту Алека на них нет? Почему? Болтануть об этом «удивительном рядом» он мог и своей подруге, а о знакомстве с атташе США мог трепануть своим друзьям за выпивкой в пабе. И дошло это так или иначе до адреса контрразведки. «Откуда у Хафтона такое знакомство? Да ни с кем из атташе США он не встречается, мы же всех их знаем. И Джонсон – не Джонсон (если у американцев и был Джонсон)», – так подумали английские контрразведчики, когда до них добралась история о добром Алеке, с помощью которого Хафтон вскоре приобрел настоящий домик и из вагона убрался. Хафтон в кабаках пропивал больше, чем зарабатывал, и не мог не привлечь к себе внимания. На этом погорели до него десятки агентов. Но даже и это не имеет значения. Хафтон, будь он проклят, не поставил для Лонсдейла знака опасности, не предупредил его. Более того, раскололся сразу, выложил все и вместе с подружкой «сдал» Лонсдейла контрразведке 7 января 1961 года на уличной встрече, причем любовница сунула Лонсдейлу прощальный пакет с секретными документами. Для усиления крепости доказательственной базы Шах помог сделать поверженному Лонсдейлу мат. И я уверен, что сигнал опасности у Хафтона в запасе был, но до него ли дипломированному алкашу и спекулянту? Таков был финал: для Центра – операции, для Лонсдейла – трагедии. В Москве кто-то получил ордена, Лонсдейл – 23 марта 1961 года – 25 лет тюрьмы, Хафтон и его подруга – по 15 лет. В 1964 году Молодого обменяли на английского агента Винна, как острили англичане – «русскую акулу на английскую кильку».

Так что же произошло, если отбросить все частные замечания? Ясновидящий Центр внедрил в агентурную группу Лонсдейла потенциального предателя, что было видно по досье на Хафтона со времен Польши. Гордиевский (в написанной в соавторстве с К. Эндрю книге «КГБ: История внешнеполитических операций от Ленина до Горбачева»), рассказывая о торжественной церемонии похорон Молодого в Москве в 1970 году (а он умер в 48 лет), которую посетил и Ю. В. Андропов, заканчивает так: «…Один из его современников, проработавший пятнадцать лет в Западной Германии с горечью пожаловался: «Молодый был неудачником. Дело он завалил, а вытащить его было ой как недешево. Я пятнадцать лет проработал и не попался, а про меня никто и не слышал». Гипотетически мне бы хотелось заметить этому достойному экс-нелегалу: «Но у вас-то, дорогой, Хафтона в сети не было, а то…»

…Лонсдейл знал, что идет на риск, когда устанавливал первичный контакт с Хафтоном, он мог назваться и греческим консулом (смуглым он был, но это ирония), ибо для Шаха основным было появление дядюшки с деньгами. Верил ли он в легенду невыполнения его родиной обязательств перед США? Сомневаюсь. Но за большие деньги, сидя в бедности, он сделал вид, что поверил: не поверишь – не получишь. Вся эта легенда являлась самообманом для тех, кто ее обсасывал и утверждал в Москве. Провал Лонсдейла и проживавших в предместье Лондона супругов Питера и Хелен Крогерт (исчезнувших из США Мориса и Лоры Коэн), которые технически обеспечивали Лонсдейла (у них обнаружили мощный радиопередатчик, шифроблокноты, семь паспортов и т. д.) и получивших по двадцать лет тюрьмы, – это еще одно подтверждение тому, что нельзя опираться на моральных уродов типа Хафтона. Это мины, которые имеют свойство взрываться. Но о взрыве, устроенном Хэйханеном, Центр успел забыть. Лонсдейла брали на горячем – Хафтон с подругой притащили на встречу с ним целую кучу секретных документов… Эффектная концовка партии!