Текст книги "Слоны и пешки. Страницы борьбы германских и советских спецслужб"

Автор книги: Феликс Саусверд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 34 страниц)

Дьяконов вышел…

У Елены наступили необычные дни – она выходила замуж. Она жила с сестрой Анной в небольшой квартирке на улице Артиллерийской. Обе работали на швейной фабрике, зарабатывали плохо, и если бы не старики-родители с их посылками из деревни, то было бы совсем туго.

Сложилось так, что их скромная обитель, расположенная в пятнадцати минутах ходьбы от лагеря, стала одним из центров, где собирались служаки из «Украинского национального батальона», поначалу лишь переодевавшиеся здесь в штатское, чтобы чувствовать себя свободней при вылазках в город. Затем контингент гостей стал постепенно расширяться: бывали здесь и беглецы из лагеря, которых снабжали одеждой и отправляли в другие более стабильные убежища, а куда они девались потом – никто не вспоминал. Не к чему было запоминать их имена, да и никто их не спрашивал. Самым актуальным делом было доставание, подгонка и перелицовка старой одежды, вечно нужной для «клиентов», как шутливо называли выходцев из лагеря.

Сейчас Елена с Анной подшивали белое подвенечное платье, а Ольга и Тамара распаривали и разглаживали какие-то старые пиджаки и брюки, принесенные не ко времени, чтобы затем аккуратно сложить их в стопку и убрать подальше с глаз: от обысков никто не был застрахован, а ответить на вопрос, зачем двум молодым хозяйкам мужские носильные вещи, – было не просто.

Разговор вился вокруг предстоящей свадьбы. Ольга никак не могла уразуметь происходящего и все удивлялась:

– И в такое время замуж собралась, Ленка?

– Если война, так по-твоему время остановиться должно, – ответствовала за подругу Тамара.

– Кто венчать будет – не знаю, – недослышав вопроса и вынув булавки изо рта, ответила Елена. – У двух священников Леша вчера был, те ни в какую, говорят, документов у жениха толком нет, не можем, говорят, нарушать германские законы. Вся надежда на стариков, привезут масло, мясо, смотришь – и попы дрогнут.

– Тоже в плен пойдут. К нам только, – добавила Анна. Все громко расхохотались.

– Хорошо, я понимаю – свадьба. Это день, два. Неделя, наконец. Как жить дальше? Кругом война, все мы в ее котле варимся. У твоего Леши и бумаг вон нет, одна форма непонятного войска лишь на спине, – гнула свое Ольга.

– Война войной, Оля, а жизнь-то идет. Господи! Да я такого парня встретила, принца настоящего, во сне или в кино видела таких, и чтоб я отказалась от своей судьбы ради этой паршивой войны? Со временем к нашим сами уйдем. Вначале к старикам погостить. Там, в Латгалии, поближе к Белоруссии, народ воюет. Раз Лешка здесь выжил, то и там выдержит. А я рожать там буду. Вот так, – изложила свои замыслы Елена.

– Смелая ты, – покачала головой Ольга.

– Не было бы войны – не встретила бы я своего мальчика красивого, а теперь из-за той же войны от него отказываться и сохнуть? Нет уж, дудки! Любовь одна, и никому, кроме нас двоих, до нее дела нет. Ни войне, ни…

– Ладно, ладно, сдаюсь, – замахала руками Ольга на зардевшуюся от спора Елену.

– Послушай, Тома, – переводя разговор на другую тему, спросила Анна, – твой Шабас точно привезет наших стариков со всем их добром? Время уже, – кивнула она на часы.

– Раз Иван сказал, то сделает. Знаешь, как сейчас поезда ходят? Бесконечно опаздывают. К себе в вагон он их возьмет, и все в порядке будет. Со своим проводником как за каменной стеной, – ответила Тамара.

И точно, в дверь позвонили. Анна бросилась открывать, однако вошел Кириллыч. Он поздоровался, сказал Елене, какая та сегодня красавица, и отозвал в коридор Ольгу.

– Ты что такой озабоченный, случилось что? – спросила она.

– Да. Дьяконова отправили в Саласпилс, – Кириллыч был лаконичен.

– Боже мой! За какие грехи? Он никуда не встревал.

– Все, сволочи, припомнили. Главное же сегодня приключилось. Вот именно за то, что верен был присяге и ни в какие их формирования не лез.

Кириллыч поведал об утреннем представлении на плацу.

– Пойдем в ту комнату, поговорим, – Ольга потащила приятеля.

Вновь затрещал звонок. Вошли Леша Мартыненко и двое мужчин в гражданской одежде: один крепыш с жилистой шеей, похожий на друга Ольги и Кириллыча Федора, второй – светловолосый, молодо выглядевший. Ольга встречала их раньше, но серьезных разговоров с ними, несмотря на все ее желание, вести не приходилось. Крепыша звали Иваном Рагозиным, второго – Петей. Сегодня Ольга и Кириллыч хотели с ними поближе познакомиться и посмотреть, чем они могут помочь их группе.

– А где вы Федора потеряли? – спросила Елена.

– Он забежал колечки забрать, – ответил Леша. Подойдя к невесте, полуобнял ее и, наклонившись к уху, что-то зашептал. Та счастливо засмеялась и поцеловала его.

Ольга залюбовалась парой. Они действительно смотрелись. Хрупкого сложения, гибкий, с серыми глазами с поволокой и широкими длинными бровями Алексей и темная, большеглазая Елена, которую несколько портил лишь тяжелый подбородок, когда она, стараясь быть серьезной, сжимала губы. Но сейчас она была сама радость жизни, хотела быть со своим суженым-ряженым, как звала Алексея младшая сестра Анюта из-за его «опереточной» формы.

Пришедшие прошли во вторую комнату, вскоре к ним присоединился Алексей, оставив сестер и Тамару доканчивать платье. Прибежал Федор, принес обручальные кольца. Все стали их рассматривать.

– Все с тобой, Леха, окольцевали тебя, теперь никуда не сбежишь, – сказал Рагозин.

– Мне и бежать хочется только сюда и никуда больше, – ответил жених. – Сегодня после утреннего представления принц Чарлз долго мне внушал, что теперь я буду его ближайшим соратником, дескать, солидность придает только брак. Обещал, если надо, то и со священником поможет.

– Не хватало еще, чтобы немец искал тебе православного служителя божьего, – смиренным голосом произнес Федор, забирая кольца и укладывая их в коробочку. – И вообще, я уже обо всем договорился с отцом Иаковым из Гребенщиковской общины. Он согласился обвенчать. Я ему такого наплел, такого! Что буду поставлять ему детей на крещение от рожденных в бараках членов нашего воинства. Сказал, что где-то в мае он может рассчитывать на твое с Еленой потомство! Ведь так? – продолжал треп Федор.

– Не загадывай, Федя, не надо, это плохая примета, – заметила Тамара.

– Что же здесь плохого? На майские праздники как раз пополнение прибудет. Здесь радоваться надо! Отметим день солидарности как следует, – подл голос Рагозин.

– До них дожить еще надо. Как-никак девять месяцев еще, да и если отпраздновать, то более существенным образом, – заметил Кириллыч.

– Что будет, братцы, к тому времени? – Леша заложил ногу на ногу и стал раскачиваться на стуле.

– Если ты о своем наследии, то лучше девочка, чем мальчик, – заметила Ольга. – Девочкам не надо служить в армии…

– И сидеть в лагере, – мягко, с интонацией украинского языка докончил Петя. – Я думаю, у немцев сейчас невеселые времена. Был я в госпитале ихнем, уборщиков туда возил, они видели много танкистов обгоревших. Бои под Курском идут сильные.

– Говоришь, под Курском? Значит, рядом с моей стороной – я из-под Белгорода. Но что-то не верится о больно великих боях там. У наших и танков толком раз-два и обчелся, – заметил Рагозин и сделал паузу.

– Не скажи, не скажи. Ты служил в артиллерии? – воскликнул Федор.

– Командиром зенитно-пулеметного взвода был, – ответил Иван.

– А я танкистом. Только через месяц после начала войны без машины остался. Хреновая была тачка – БТ-6 называлась. Бронь на жесть была похожа. Но на полигоне рядом гоняли новую модель – Т-34. Вот это класс! Наш Кочанов, знаете, танкист этот обожженный? – спросил Федор. Все мужики кивнули. – Так вот, он успел повоевать на «тридцатьчетверке», рассказывал, что пушка в нем бьет по цели с полутора километров, а немецкие – только с полукилометра.

– Ну это ты загибаешь, Федор, – Иван подмигнул, – если так, то от немцев ничего и не останется.

– В январе наши блокаду под Ленинградом прорвали? Прорвали! От немцев в следующем году мало что останется. Сейчас тем паче под Курском они трещат, – авторитетно произнес Кириллыч.

– Что вот от нас останется? – покачал ногой Леша.

– Почему ты так грустно? – тихо сказала Ольга.

– Да ничего веселого нет, Ольга. Кто мы есть, а? Кто ответит? Нарушившие памятку красноармейца. Так? Русские в плен не сдаются, – ответил Алексей. – А мы все?

– Это ты брось. Попали, так попали. И здесь воюем. Шапирограф достали? Будем листовки печатать. Динамит достанем – рванем так, что небу жарко будет. Как у вас приемник, тянет? – спросил он у вошедшей Анны. Та кивнула утвердительно.

В это время раздался звонок. Народ поспешил в прихожую. Приехали старики Елены. В комнате остались Ольга, Иван, Кириллыч, Федор.

– Послушай, Иван, – начала Ольга, – ты все можешь и знаешь.

– Все только боженька на небе знает, да черти в аду. Что я могу знать? Как скрыться от ищеек ихних, да где безопасно ночь провести. Бегаю с места на место как заяц, – ответил тот.

– Брось, не темни. С партизанами ты знаком? – вмешался Федор.

– Ты даешь, Федя! Какие такие знакомства? Я же у тебя на глазах все время, а партизаны вон где. Нет у меня прямых выходов на них. Так, через дружков окольных приветы идут туда-сюда. Побывать бы у них – другое дело. А так…

– Предположим, нам что-то передать надо. Сделаешь? – спросила Ольга.

– Ну как так сразу передать? Несерьезно, ребята. И что передать? – поинтересовался Иван.

– Конечно, не о свадьбе Лехи с Леной. Кое-что о немецких объектах, военных, для нашей авиации наводку на цели. Скажем так, – сформулировал Кириллыч.

– Это здорово! – воскликнул Иван. – Но надо подождать, ребята. Я собираюсь в те края, но где-то в следующем месяце. Тогда и решим, а?

– Ладно, – не сговариваясь ответили Ольга и Федор.

– Вы с Иваном, как два брата, – обращаясь к Федору, сказала Ольга. – Так быть похожими!

– Это все война, – сказал Кириллыч. – Все перемешала. Есть людские типы очень схожие, но живут в разных концах страны и никогда не встретятся. На войне, когда земля дыбом встала, то раз – и рядом очутились!

– Не поэтому, Кириллыч. Он, – кивнул Федор на Ивана, – с Белгородчины. Я – из-под Харькова. Одной землей вскормлены, поэтому и похожи.

– Вот благодаря войне рядом и оказались, – не сдавался Кириллыч.

– Пора, ребята, и честь знать. Пойдем, – встала Ольга.

– Да подождите, перекусим и пойдем. Я и не знаю, к кому в эту ночь попаду. Накормят ли? – заявил Иван.

Вошла Анна с тарелкой, на которой лежали хлеб, сыр, холодное мясо. Все заговорили разом, славя родителей невесты и их хозяйство.

Выйдя втроем, Ольга, Федор и Кириллыч остановились в проходном дворе чуть-чуть поболтать, прежде чем разбежаться по домам: Ольга – к Веронике и Густаву, Кириллыч – в казарму, Федор – дальше всех – в Яунмилгравис, где жил в доме старого рыбака, к которому его устроил Густав.

– Ну и как вам Иван? – спросил Кириллыч.

– Толковый мужик, осмотрительный, – сказала Ольга.

– Торопиться не любит, все обдумывает. Не треплив. Может, действительно в следующем месяце удастся связаться? – выложил Федя и хлопнул по плечу Кириллыча.

– Тише ты, а то от радости из штанов выпрыгнешь, – поморщился тот. – Чую, что все у нас с Ванькой получится. Дело он знает, провернет как надо.

– Пусть завтра Густав ко мне приедет, – сказал Федор.

– Хорошо, – ответила Ольга.

– И предупреждаю: ему придется, может быть, две ночи у меня пробыть. За одну не управимся.

– Ты уже к себе перенес? – спросила Ольга.

– Да. Все в сарае сложил. Ночью надо перевезти на этот чертов остров. Предупреди Густава, чтобы ничего с собой не тащил: ни сапог, в общем – ничего. Незаметней будет. А то после взрыва поиски пойдут, обратят внимание на приезжего в тот вечер рыбака. Мало ли что, – ответил Федя.

– А ты сам? – уточнила Ольга.

– Что я? Я уже, считай, там местный, примелькался. Густав же, как протопает через поселок, – всех ворон испугает. Его там не раз видели. Да еще с сапогами сорок седьмого размера на плече, – Федор старался предусмотреть, откуда может возникнуть опасность. А мне, наверно, надо будет оттуда сматываться. Ничего не попишешь.

– Взрывчатки не хватит? – спросил Кириллыч.

– Должно хватить, но окончательно Сергей определит завтра. Минер все-таки. Если не хватит, то мы с Густавом и с тобой махнем на тот склад в Межапарке. Докупим, – ответил Федор.

– За какие шиши, денег же больше нет, – Кириллыч вопросительно посмотрел на Ольгу.

– Шабас достал ящик шнапса, сойдет, – ответила Ольга.

– Но это же для свадьбы, – возразил Кириллыч.

– Для свадьбы есть пол-ящика. Обойдутся, – ответила Ольга.

– Когда поедем? – спросил Кириллыч.

– Если Серега скажет, что не хватает, то завтра вечером. Идет? – сказал Федор.

– Ладно, все ясно, разошлись, – объявила, подведя черту разговору Ольга. – Я завтра весь день сижу в конторе на телефоне. Если что, то звоните буду связывать вас друг с другом. До скорого! – она попрощалась, и подпольщики разошлись.

В намеченные Федором и Ольгой дни взрыв склада на островке Даудера в Яунмилгрависе организовать не удалось. Не так все было просто, казалось. Живя неподалеку от объекта, Федор ведал многое: и время выгрузки с барж горючего порядок складирования бочек и канистр, и путь, которому можно было безопасно подойти к островку, и место, куда сложить припасенный тол, и практическое отсутствие охраны склада, если не считать двух-трех солдат, не появлявшихся на береги ночью. Будто бы все выяснил Федор, бывший командир Красной Армии, а ныне находившийся бегах пленный, по-прежнему готовый к бою на любой позиции. Однако приехавший к Федору в тот вечер Сергей, в прошлом году еще офицер-минер а теперь выдававший себя за красноармейца, отпущенного из лагеря и работавшего в железнодорожной мастерской, забраковал план нападения. Он сказал обескураженным Федору и Густаву, что тола явно маловато, что не дело растягивать «представление» на два дня, ибо в два раза повышается опасность обнаружения. Подошли – заложили – подожгли – уплыли – и с приветом. Стойте на берегу и смотрите как грохнет, – таково было его резюме. Пришлось вновь мотаться и выклянчивать тол по крохам. «Для глушения рыбы», – так объясняли солдатам вермахта свои просьбы Кириллыч и Ольга. После очередной добычи взрывчатки, Ольга привозила солдатам по несколько рыбин, которые доставал Густав у знакомых рыбаков. Все были довольны.

Взрыв прогремел на две недели позже после срока намеченного в тот раз в подворотне дома Елены. 27 августа 1943 года тысячи канистр и бочек с бензином взорвались и полетели высоко над землей и водой. Горящая масса шлепнулась в реку, а пламя продолжало бушевать на поверхности воды. Для того чтобы прогорело полторы тысячи тонн горючего, так необходимого немецким танкам, ходившим на дорогом бензине в отличие от наших «тридцатьчетверок», кормившихся соляркой, потребовалось три дня и две ночи.

Гордые успехом Ольга, Федор, Густав, Кириллыч, Сергей ходили с победным видом. Они могли позволить себе лишь перемолвиться друг с другом о первом успехе и с усмешкой сравнить этот взрыв с салютами, которые стали в это время практиковаться в Москве, о чем они узнали из передач советского радио. Они никому не проговорились о своей причастности к проведенной акции, и это продлило их жизнь. Они поклялись себе молчать, и первое время никто и не предполагал, что «пятерка» замешана в этом деле. Не знали об этом ни Иван Рагозин, ни другие люди из СД, гестапо, абвера, которых чиновники данных учреждений бесконечно вызывали на встречи, инструктировали, учили, распекали, угрожали, в общем, делали все от них зависящее, чтобы выйти на след злоумышленников.

Рагозин сдался в плен 27 июня 1941 года добровольным порядком. На тот пятый день войны он – лейтенант Красной Армии, командир взвода зенитно-пулеметной роты, отбившись от своих, шел во главе небольшой группы бойцов, хорошо вооруженной, состоящей из физически здоровых молодых людей, не отягощенных ранениями, контузиями, голодом и прочими напастями. Рагозин отверг предложение бойцов вступить в бой со встреченными фашистами, первым бросил оружие и поднял руки. Он содержался в лагерях военнопленных в Минске, Молодечно, Гамбурге, где стал агентом абвера и затем в октябре сорок первого года был доставлен в Ригу. Ему предложили пойти в разведшколу, привезли даже в нее, находившуюся неподалеку от города, но от учебы он отказался, заявив о своей неподготовленности. Тогда его и направили в лагерь № 350, в распоряжение Вагнера, где тот присвоил ему фамилию Панченко. Летом сорок третьего было инсценировано, что из лагеря он бежал, обитает на различных квартирах в Риге, достал себе документы на фамилию Панченко и… участвует в подпольной деятельности. Именно под этой фамилией он числился в списках партизанской бригады в качестве разведчика, причем с августа сорок третьего. Возможно, в данном моменте желаемое выдали за действительное – свой человек, разведчик в Риге. Звучит? Но так было. Рагозину-Панченко верили. Верили в лагере Вагнер и пленные, верили в Риге настоящие подпольщики, поверили и в отряде. Он же служил только абверу в лагере и гестапо в Риге, а всех остальных предавал…

Когда штурмбанфюрер Ланге позвонил в Таллин Панцингеру, выехавшему туда на ознакомление с обстановкой, и доложил о взрыве склада с горючим, тот не заорал, не запсиховал, как делал это его предшественник Пфифрадер, но будничным тоном спросил:

– Сколько было там горючего?

– Полторы тысячи тонн, в основном бензин для танков, господин оберфюрер.

– Да, – протянул тот. Последовала небольшая пауза. – Выходит, потеряли целый эшелон с горючим. Считайте – проиграли танковое сражение. И где? В столице Остланда. Не так ли, Ланге?

– Согласен с вами, господин оберфюрер.

– Имеются ли идеи, кто, к этому делу причастен?

– Пока ничего определенного нет, абсолютно ничего. Очевидно, какая-то новая группа, – ответил Ланге.

– Очевидно, – откликнулся Панцингер. – Вот что. Свое возвращение я убыстрю. Вернусь через три дня. Надо быть там, где рвется. И вот что, Ланге. Если обнаружите злоумышленников, не торопитесь их брать. Подождите моего возвращения. В Берлин сообщили?

– Так точно.

– Хорошо. До встречи.

Панцингер положил трубку и задумался. Он не ожидал спокойствия на новом месте. Но чтобы после двух недель его пребывания, да еще в центре Остланда! Вот вам и цифра 2! Дурное начало деятельности, а на носу приезд рейхсфюрера Гиммлера, до которого остается только две недели с хвостиком. Начало визита 15 сентября, цейтнот. Голова у Панцингера шла кругом.

В Ригу он вернулся через два дня и тотчас провел совещание руководящих сотрудников обеих возглавляемых им служб. Панцингер не любил длинных речей. Он придерживался стиля своего учителя Мюллера, основанного на краткости, волевом подходе и умении вникнуть в главное звено решаемой проблемы.

– Господа, – начал оберфюрер, – я ознакомился с обстановкой на месте, изучил основные документы, направленные моими предшественниками в Берлин. Проделана великолепная работа. Ликвидирован целый ряд подпольных коммунистических групп с претенциозными названиями: «Рижская антифашистская организация», «Рижская рабочая коммунистическая организация», «Латвийская антифашистская организация». Привлечены к суровой ответственности и обезврежены тысячи врагов рейха. Это направление является генеральным, и мы все, сообща, будем и дальше проводить его. Однако, господа, имеется и ряд просчетов, на которые мне указали перед отъездом сюда обергруппенфюрер Кальтенбруннер и группенфюрер Мюллер.

Панцингер передал указания руководителей РСХА об активизации агентурного проникновения в Ленинград и в подпольное антифашистское движение в Прибалтике.

– Смотрите, что получается у нас здесь. Возникающие группы врагов рейха саморекрутируются из местных красных активистов и военнопленных. Делаются попытки внедрить в них людей Москвы. В свою очередь, эти группы ищут контакты с так называемыми партизанскими объединениями. Говорят, их стали называть уже бригадами. Не знаю точно так ли это, но все происходит у нас под носом, в радиусе каких-то трехсот километров. К чему я клоню? Я бью в одну мишень, в десятку: нам необходимо агентурно проникнуть в новые подпольные организации в провинциях Остланда, с целью последующего проникновения в места базирования партизан и в Ленинград. Мы не можем позволить себе довольствоваться лишь сиюминутным успехом – отправить к праотцам их детей-грешников, я имею в виду ту или иную группу. Мы не можем разрешить себе направлять свои выстрелы в молоко вокруг круга мишени. Только в цель, только в десятку! В этом случае мы будем владеть обстановкой. Вы ознакомились с обзором по «Красной капелле». Вы можете себе представить, какой урон нанесла нам эта широко разветвленная организация, функционировавшая несколько лет. Отчего же так случилось? Мы не имели в ней своих людей, мы не проникли в нее, вот вам и просчет. Крупный промах. Поэтому здесь мы просто обязаны в потоках пульсирующих механизмов связи местных групп с партизанами, Москвой, Ленинградом внедрить своих протеже. Как говорят французы, «On n’est train que par les siens» – изменником может стать лишь свой человек, – Панцингеру не хватило здесь родного языка. – Именно в таком плане следует использовать недавно выявленную организацию, о которой доложил мне штурмбанфюрер Ланге… – и оберфюрер стал развивать вслух свои мысли о коварной комбинации, которую исподволь выносил в уме за время пребывания в Риге. Дюжина гестаповцев внимала своему новому шефу с удовлетворением: изощренность оратора действовала умиротворяюще на их души циников. Каждый из них прикидывал деловые качества своих агентов, способных пойти на дело и стать для противника своим человеком. Пуриньшу Панцингер импонировал: его методы отличались гибкостью, были коварны и эффективны. Пуриньшу захотелось разделить свое восхищение новым начальником с Тейдеманисом, но тот сидел с таким тупым выражением, что Александр брезгливо поморщился и отвернулся.