Текст книги "Слоны и пешки. Страницы борьбы германских и советских спецслужб"

Автор книги: Феликс Саусверд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 34 страниц)

Допрос

Федин вечный вопрос «что это дает», помимо утилитарного подхода – делать или лучше не делать, имел и положительную сторону: все подвергалось сомнению, даже вещи весьма безобидные и однозначные. Шуточки шефа по поводу парижского варианта, как окрестили смелый план, до Феди дошли, Казик постарался, и теперь Федор Петрович стал более внимательным, чтобы, как он выражался, «по милости Конрада не влезть в новые истории». Франц тоже переживал по поводу этого плана, в душе надеясь, что шеф пересмотрит свой подход к нему, но заботы по сбору улик в отношении Зарса потребовали от него и Казика полной отдачи. О шуточках вспоминали только стоя в очереди в тесном буфетике учреждения, для расширения которого в здании места не находилось, так как начальство в нем не обедало.

Самым простым оказалась экспертиза документов о результатах наблюдения за домиком матери Зарса и получаемой политохранкой информации о подпольной деятельности прокоммунистических групп: шрифт был идентичным. Эксперты утверждали об этом с категоричностью, которую Конрад и Казик приветствовали, а Федор сказал, что это дает кое-что, но Зарса на этом совпадении не припереть. И он был прав, к шрифтам господин бухгалтер лично отношения не имел.

Надо было искать Пуриньша, требовалось найти что-то, на чем подловили Зарса в юные годы, если гипотеза шефа была верной. Неплохо было встретиться и с Вайводом, если он был еще жив.

Конрад искал долго и упорно любые данные, касающиеся мест работы Зарса. Их к началу тридцатых годов было не много: шофер, спичечная фабрика «Везувс», магазин готовой одежды, пивной завод «Алдарис». Зарс занимал небольшие должности, но шли они по восходящей линии, правда, с одной осечкой. На фабрику он поступил помощником бухгалтера, а попросту говоря, счетоводом, в магазине работал кассиром, затем был уволен и возник снова на пивном заводе младшим бухгалтером. Разглядывая этот послужной список, Конрад сравнивал его с известной детской игрой «Цирк», где надо было бросать кубик, на гранях которого были точки – от одной до шести, и фишки, в зависимости от выпадения очков, двигались то вперед на одно, два поля, ускоряя свой бег, если встречалась ведущая вверх лестница, поднимаясь на ряд-два выше, то съезжали вниз по веревке, на которой спускался незадачливый клоун. Конраду казалось, что увольнение из магазина было схожим со скольжением вниз, а должностной подъем на заводе означал чью-то мощную поддержку. Тем более, что по существующим правилам, при поступлении на должность кассира кандидат вносит значительный денежный залог.

Покрутился он вокруг этого вопроса изрядно: просмотрел в архиве имевшиеся документы по фабрике, магазину и заводу, проштудировал уголовную хронику в газетах за время, когда там работал этот клоун, извините, господин бухгалтер. Ничего полезного не обнаружилось. Хотя нет, не совсем точно. Оставался зримый туман, неясность вокруг ничтожного в мире события – увольнения из магазина в безработицу.

Надо было беседовать, но с кем? Особого выбора не было, годы и война разметали людей. Нужны были не просто там работавшие, а те, кто трудился рядом с Зарсом. Идя по цепочке, от одного сотрудника завода к другому, Конрад расспрашивал их о бывших владельцах до тех пор, пока один из собеседников с-недоумением не спросил его самого, мол почему бы ему не поговорить с главным бухгалтером Лидумсом, который знал всех, начиная от владельцев и кончая последним служащим. Эта находка ошеломила Конрада, удивила Казимира и заставила Федора бросить свою сакраментальную фразу: «Посмотрим, что это нам даст, – строго спросив при этом: – Ты что, сразу не мог обнаружить этого главбуха?»

Конрад развел руками и ответил: – Не мог додуматься, что Либрехт и Лидумс одно и то же лицо. В тридцатые годы, вплоть до тридцать девятого, главбухом числился Либрехт, и он в Риге не проживает. Я проверил. В 1939 году главбух изменил свою немецкую фамилию на латышскую – Лидумс, а я думал, что появился новый главбух и его не искал среди живущих, так как он не будет знать, что происходило в начале тридцатых. Не додумался, одним словом.

– Надо думать, – строго сказал Федя.

– Надо, – согласился Конрад и пошел в гости к Лидумсу.

Лидумс жил в районе улицы Артиллерийской, занимал небольшую трехкомнатную квартиру. Встретил Конрада настороженно, выслушал о цели визита – поговорить о бывших сослуживцах – и сказал: «Давайте поговорим, но не здесь, а в кафе, рядом с моим домом. Вы ждите меня, я оденусь и через пятнадцать минут буду там. Днем в кафе народа мало, мы спокойно все обсудим».

Конрад согласился. В кафе, так в кафе.

Через пятнадцать минут туда вошел изящно одетый Лидумс: в выутюженном костюме, с галстуком бабочкой, с платочком в кармашке пиджака.

– Видите ли, моя жена парализована и уже девятнадцать лет находится в кресле, разъезжает понемногу по квартире, но в основном сидит у окна, при ней говорить неудобно, особенно людям вашей профессии, – улыбнулся он грустно.

Конрад рассматривал его с интересом, тем более, что шанс выведать правду, скрывавшуюся в тумане лет и разного рода наслоений, был не очень-то крепким, скорее, он равнялся возможности выигрыша по облигации, функционирование которых к тому же заморозили до лучших времен. Он внимательно посмотрел на Либрехта-Лидумса. Тот слегка выжидающе улыбался. Он выглядел на свои шестьдесят пять. Взгляд был умным и ироничным, в глазах таилась озабоченность. «Жизнь складывалась у него не блестяще», – подумалось Конраду, и он повел беседу неторопливо. Вначале обсудили дела завода вообще, затем перешли к кадровой политике его владельцев. Конрад ожидал, что Лидумс «выплеснет» что-нибудь сам о своем бывшем подчиненном.

– Видите ли, – говорил Лидумс, – служащих было мало, все работали на одном и том же месте по многу лет. Хозяева их подбирали сами. Тогда на отделы кадров не тратились, как сейчас. Хозяин сам звонил на предыдущую работу новенького, выспрашивал все о личности, привычках. Вы хотите узнать, как принимали людей, занимавшихся политикой? – он задумался. – Плохо принимали. Вовсе не брали. Бойкотировали, говорите вы? Да, что-то в этом роде. Хозяева предприятий писали запросы в политуправление о том или ином человеке. Оттуда или вообще не отвечали, что значило – можете делать с ним все, что хотите, или лаконично, в одну строчку: такого-то брать на работу не советуем. И все. Конечно, это прежде всего касалось левых, – подтвердил он мысль Конрада.

– Скажите, вы помните Зарса? – двинулся вперед Конрад.

– Еще бы не помнить! – воскликнул Лидумс. – Он у меня вот здесь сидел, – и он постучал себе по шее.

– Причина?

– Вы понимаете мало-мальски в бухгалтерских делах? – вопросом ответил Лидумс.

– Думаю, что да.

– Представьте себе бухгалтерию, состоящую из трех человек: главный, его помощник и кассир. Что здесь основное? Доверие. Полное и безраздельное, – спросил себя и ответил Лидумс. – Место помощника освободилось. Погиб он, под трамвай попал. Похоронили. Стал я подыскивать ему замену. Нашел. Кругом безработица. Выбирай только. С почти законченным экономическим образованием. Навел справки. Все нормально. Хотел представить главе фирмы. Отнес бумаги, человек за дверью ждал. Хозяин почитал, хлопнул по ним рукой и сказал, что бумаги оставьте, человека отпустите; подождем. Хорошо, ждем. Ждем месяц, ждем второй. Наконец хозяин зовет, у него вот этот Зарс сидит. Я взял его с собой, поговорили. Ничего не понимаю: образование – гимназия, практик, по всем статьям ниже моего кандидата. Где раньше работали, спрашиваю. В каком-то универсальном магазине, кассиром, уволился три месяца тому назад. Поговорили, раскланялись. Звоню в этот магазин, спрашиваю по-свойски своего коллегу – главбуха, что натворил этот Зарс, почему ушел, а теперь ищет работу? Тот мнется, но рассказывает, что где-то три месяца тому назад Зарс сидел в зале на кассе, его позвали к телефону, он побежал переговорить, оставив кассу на кого-то из продавцов. В этот момент к ней подлетели двое налетчиков, схватили приготовленную к сдаче в сейф выручку и сбежали. Правда, через пару дней их нашли, деньги тоже, но Зарсу предложили уйти. Я к хозяину, спрашиваю, что, мне вы не доверяете, а этому, непонятно кому, оказываете такое почтение, и он будет находиться рядом с сейфами! Хозяин меня взялся успокаивать, потом прикрикнул, что вопрос не подлежит обсуждению, что так надо, мы его берем и точка. И никому ни слова. Взяли. Работал он неплохо, проработал два года, ушел в мебельную фирму, и чем-то еще она занималась, экспортом леса за границу, по-моему. Вот и все.

По мере того, как длился рассказ, в Конраде что-то расслаблялось, появилось чувство облегчения и какого-то благодушия, дескать, вот и нашлась та самая ниточка, за которую мы тебя теперь дернем, господин бухгалтер, наш дорогой Зарс с невинным лицом. «Как все просто, – подумал Франц. – Надо было только найти где покопать поглубже, и кусочек правды откопали».

– Скажите, – спросил он, – почему хозяин взялся ему покровительствовать?

– Этого я не знаю. Прошел слух, что Зарс ухаживал за племянницей босса, но так или нет – не ведаю. Хозяин не обязан отчитываться, да и какая мне разница, – ответил старик.

Поблагодарив за беседу и предупредив, что бывшего финансиста возможно пригласят к ним запротоколировать сказанное, Конрад тепло с ним распрощался и поспешил на службу.

Когда Конрад рассказывал об итогах своего изыскания, Федор сдвинул брови и выпятил вперед подбородок, что по определению Казика означало признак наивысшего умственного напряжения, затем сказал:

– Я же говорил, говорил тебе: тщательно изучи окружение, и вот, пожалуйста, результат. Правда, результат небольшой и неизвестно, что он даст. Сейчас твоя основная задача – вести это дело на допросе таким образом, чтобы Зарс заговорил. Подумай. Я – у начальника отдела, – скороговоркой проворковал он и, расставшись с Конрадом у дверей кабинета, побежал в известном направлении.

Казимир, потянувшись, оторвался от кучи наваленных дел и спросил:

– Что я буду иметь, если дам тебе фотографии таинственного Пуриньша и его братика?

– Рассказ о первом грехопадении нашего несравненного Зарса, идет? – улыбнулся Конрад.

И оба стали обсуждать результаты, как говорили в их кругу, «раскопок древностей».

На следующее утро, как всегда в одиннадцать утра, Зарс появился в кабинете Конрада. Судя по внешнему виду бухгалтера, он отлично выспался, был спокоен, его взгляд выражал озабоченность – ведь неспроста сюда не вызывают – и какую-то ранее невиданную Конрадом скуку: «Ну, сколько можно вызывать и все без толку?»

В противоположность ему Конрад волновался больше обычного: первая, ознакомительная серия бесед с Зарсом, когда Франц выуживал по крупицам обстоятельства его жизни, прошла, можно сказать, в пользу господина бухгалтера. Ничего, кроме фамилий сослуживцев, а также людей, занимавшихся подпольной деятельностью, в которой он и сам участвовал и которые подтверждали его деятельность, Конрад не узнал. Эти крупицы он берег, лелеял, не бросал их в огонь словопрений с Зарсом, где по одной они сгорели бы; напротив – развивал производные от них и группировал полученные данные для решающего разговора «с нашим любимцем», как окрестил его Казимир. Имея кое-какие доказательства, Конрад просто-напросто побаивался их растерять: ведь это был его первый серьезный опыт, и он помнил слова шефа, что на таких, как он, возлагаются кое-какие надежды.

– Что ж, начнем, пожалуй, – сделал он первый ход королевской пешкой, правда, на одно поле.

– Я думал, что мы уже к концу приближаемся, – изволил пошутить Зарс.

– Не опережайте событий, – посоветовал Конрад, – все еще впереди.

– Не понимаю, сколько можно терзать человека, – обиженно заметил господин бухгалтер.

– Что вы, что вы, как можно, – съехидничал Конрад. – Мы предоставили вам почти трехнедельные каникулы, во время которых терзался я. Скажите, что же произошло после налета на кассу универсального магазина, которую вы так беспечно бросили? – внезапно спросил он, всем своим видом показывая, что детали самого налета его не интересуют.

Удар был силен. Конрад увидел, как Зарс побледнел и стал хлопать глазами. Ему действительно сделалось нехорошо. «Дознался, чертов сын», – засверлило у него в голове.

– Не все так безвозвратно ушло в небытие, как вам хотелось бы. Бумаги, шрифты машинок, люди, которые ими пользовались, имеют свойство оставаться, и я их нашел, Зарс. Так что, давайте, выкладывайте о вашей афере с кассой, – и Франц постучал по темно-синей папке.

– Какой афере? Кассу правда грабанули, но я был ни при чем, – промямлил тот. «Наконец-то, – подумал Конрад, – и разговоры о событии материализуются и приобретают очертания факта».

– Вы знаете, что такое быть выкинутым за недоверие, когда кругом безработица? – жалостливая нота прозвучала в голосе Зарса.

– Слышал. Что же вам приказали сделать, чтобы не оказаться в тюрьме или безработным? Чем вам следовало помочь этому господину? – Конрад бросил на стол фотографии Пуриньша. Франц скорее импульсивно двинул в дело тяжелую фигуру, нежели рассчитал варианты: делать это сейчас или позже. Выпад удался. Зарс, бросив взгляд на фото, обмяк и замолк минуты на две. Он явно растерялся, увидев, что Конрад перебирает еще какие-то бумаги в папке, из которой вылетела и бахнулась на стол эта фотография и в которой были еще какие-то листки, тем более, что эта темно-синяя папка-скоросшиватель во время предыдущих вызовов на столе не фигурировала.

– Поймите, все решалось в два дня и ночь, и я вначале понял, как и любой другой, что это был настоящий грабеж и меня вышибут из магазина за то, что я покинул кассу и оставил выручку. Потом дело повернулось таким образом, что я соучастник, ибо один негодяй показал, что он по голосу звонившего узнал голос моего знакомого, вызывавшего меня к телефону ранее. Передо мною замаячила тюрьма. Любому кассиру звонят друзья, и мы всегда отлучались… Поверьте, сначала я не соображал ничего, все запуталось: я соучастник, мне специально позвонили, я вышел из кассы, оставил вместо себя продавца, но тот не имел права влезать в кассу, где была кнопка тревоги, он остался стоять рядом, охранять, и тут эти разбойники хапнули деньги. Это был конец всему. День и ночь меня давили, показывали тюремные снимки – вот, мол, твое будущее. Затем сказали, что этих двоих поймали, и они дают показания, что я дал им идею грабежа, предложили очную ставку с ними. А потом появился вот этот, – он кивнул на фото, – сама любезность, пообещал все дело закрыть, если… – Зарс замолчал минут на пять.

– Что «если», – давая возможность отдышаться Зарсу после самого длинного его монолога за пять встреч, произнес с пониманием с сочувствием Конрад.

– Если я буду делиться с ними информацией о всех подозрительных незнакомцах, поселяющихся у нас с матерью и в домах рядом с нашим. Вначале он, – кивок на фото, – сделал вид, что грабители магазина именно в нашем районе и околачивались, даже около нашего дома, что их интересуют подобные «фрукты», которые выследили меня, сделали свое черное дело с ограблением, а теперь оговаривают меня. Я разозлился и сказал: «Ах так, ладно, помогу». Он, – опять кивок на фото, – заверил, ладно, мы тебя выпустим, дело закроем, в магазине тебе не работать, пока послоняйся так, а потом мы тебя пристроим, в обиде не останешься. Я уехал из Риги месяца на два по подпольным делам, предупредил, чтобы на меня не рассчитывали в связи с этой заварухой. Вернулся – меня за глотку: где был, с кем встречался, что замышляют твои знакомые, выкладывай. Тут до меня дошло, что влип я, что он, – опять кивок на фото, – никакой ни сотрудник криминальной полиции, а из политической полиции, и что все дело они разыграли, но было поздно, – Зарс понурил голову.

– А почему поздно? Мог и отказаться.

– Да? Как отказаться? Вы что думаете, они дураками были? У них все бумаги отработаны были, по которым я соучастник, магазин – пройденный этап, впереди минимум – безработица и максимум – тюрьма. Это с одной стороны. С другой – они с меня обязательство взяли – помогать им. И вот я между двух огней оказался.

– Допустим, тюрьма – это для слабонервных, – возразил Конрад, – никто с такой липой в суд бы не пошел. На испуг вас взяли.

– Может быть. Это теперь все легко обсуждать, тридцать лет прошло. А тогда? Да что говорить! – Зарс дернул головой и понуро уставился в пол. Наступила пауза.

– Как звали этого типа? – кивнул Конрад на фото, оставшееся лежать на столе.

Заре, не поднимая головы, бросил:

– Для меня он был вначале Смилгой, потом стал Пуриньшем. Его настоящая фамилия, наверное, Пуриньш. Так я его по телефону дома и в управлении вызывал.

– Номер телефона домашнего?

– 2-23-07 и 2-23-36, последний служебный.

– И как долго?

– Что долго? – не понял Зарс.

– Вызывали. До какого года? – пояснил Конрад.

– До тридцать седьмого или чуть раньше.

– Что же, вас бросили?

– Бросили.

– Вы знали, что к матери приезжали люди из Москвы?

– Догадывался, полагал, но точно не знал. Мать о постояльцах ничего не рассказывала, я с вопросами не лез, ни к ней, ни к ним. Игра есть игра, но иной пластинку московскую оставит, другой – книжку. Как не догадаться?

– Как же вы связь с Пуриньшем поддерживали?

– Без нужды меня не таскали. Если было что стоящее, я ему звонил, надо было – встречались.

– Стоящее – это человек у матери?

– Да.

– Сколько же людей вы им показали?

– Я им не показывал. Я давал приметы, говорил, когда уходит из дома, когда приходит, и все. Остальное – их дело. Может, они из соседних домов смотрели, кто их знает.

– Так скольких вы приметы дали, – подлаживаясь под стиль Зарса, спросил Конрад.

– Четырех или пяти, не помню.

– Это за сколько лет?

– За шесть, наверное. До 1937 года. Потом меня бросили.

– Ах вот как! И почему же бросили?

– Вы же знаете, что в Москве творилось. Приезды иссякли.

– Вы считаете тех четырех-пяти, кто в доме останавливался?

– Да.

– Но по Латвии всего, в связи с вашими разъездами?

– Знаете что? Дайте мне передохнуть, – первый раз попросил пощады господин бухгалтер.

– Сейчас дам. Скажите, деньги за оказываемое содействие вам платили? – как можно учтивее спросил Конрад.

– Да, платили.

– Хорошо, прервемся, я пока отпечатаю протокол того, о чем вы мне сейчас поведали, а вы пока отдохните. Продолжим потом.

Конрад стал печатать, в то время как господин бухгалтер, прикрыв глаза, думал о чем-то своем: о молодости, о выданных им людях, о Пуриньше, да мало ли о чем?

Бросив на него взгляд, Конрад отметил, как в памяти у него возникла фраза шефа: «Пуриньш плюс Зарс во время войны». Что же, связка подходящая. Но об этом не сейчас, позже, все в одну кучу валить незачем.

Закончив протокол, Конрад позвонил Федору, того на месте не оказалось. Казимир, выселявшийся на время бесед с Зарсом в соседний кабинет, сказал, что Федор у начальника отдела и что как только Конрад сделает протокол, им велено там собраться.

– Так что пошли, – пробежав глазами протокол, заключил Казик и, хлопнув друга по плечу, добавил: – Молодец, доканал нашего любимца.

Начальник отдела встретил их приветливо и, указав на вращающуюся бобину магнитофона, сказал:

– Пока вы как заяц на барабане стучали на машинке, мы с Федором Петровичем послушали запись беседы с Зарсом. Неплохо, неплохо! Но каков негодяй, каков негодяй!

У начальника отдела, которого все называли ласково по отчеству Онуфриевичем, были два полярных определения людей: какой негодяй и какой хороший человек, и он припечатывал их, как почтовый штемпель на конвертах.

– Что будем делать с нашим любимцем, так вы его называете? – обменялся он улыбками с Казимиром и, не ожидая ответа, продолжал: – Я тоже бывал в тех местах, где негодяй действовал, но его не помню, а с некоторыми из подпольщиков в одной волости вырос. По фамилиям их припоминаю, но столько лет пролетело. Да. Вот такие деятели буквально взрывали нашу молодость изнутри, а мы что? Лопухами были, считали всех окружающих братьями и сестрами. Такие вот негодяи протаптывали нам дорожки в тюрьмы, как козлы-провокаторы. Вы знаете, кто такие козлы-провокаторы? – обратился он к Конраду. – Нет? А вы, Казимир? Тоже нет? А говорят, что вы все знаете!

– Он знает все, что в учреждении делается, – поддернув плечи вверх, встрял в разговор Федор, – но не больше.

– Федор, не надо мести, не мсти за «парижский вариант», так, кажется? – неожиданно обратился начальник отдела к Казику. Тот автоматически кивнул. Все рассмеялись. – Так вот, – продолжил Онуфриевич, – в Средней Азии во главе отары овец, шествующей на мясокомбинат, идет козел. Он ведет их, вводит через ворота, потом его выводят через другие и ставят во главе следующей отары, а тех – забивают. Отсюда пошло – козел-провокатор. Ясно? Ладно, проехали. Давайте предложения.

– Предложение одно – арестовать и начать следствие, – сказал Федор.

– Ваше мнение? – обратился Онуфриевич к Конраду.

Франц помедлил.

– Я не уверен, нужно ли сейчас арестовывать. Он начал давать показания, у меня с ним неплохой контакт. Он разговорится еще больше. И затем, насчет нового кодекса: если не будет статьи об уголовной ответственности за сотрудничество с охранкой, то его надо будет выпускать. В проекте кодекса этой статьи нет.

– Все? – спросил Онуфриевич. Конрад кивнул утвердительно головой. – Сомнения, сомнения, – побарабанил по столу пальцами Онуфриевич. – Ладно. Продолжаем обмен мнениями. Что думаете вы? – обратился он к Казимиру.

– Я думаю как и вы, – ответил тот. Все опять засмеялись. Но Казик не смутился. – И попробую развеять сомнения нашего уважаемого Франца, – сказал он. – Во-первых, сейчас действует старый кодекс, а это закон, даже если его через месяц отменят. Новый примут еще через год, так пускай он поживет у нас, сговорчивее будет. Во-вторых, состав преступления налицо, доказательства весомые Конрад собрал, господин бухгалтер показания дает. Ему, естественно, будет совестно. Ведь остатки совести у него есть, не всю же он пропил? И вот, раскаиваясь, придет он домой и повесится. Что тогда? Надо арестовывать, а контакт сохранится, куда он денется, – подытожил свои мысли Казимир.

– Я согласен с этими доводами, тем более, что они нами выношенные, так сказать. Но право на сомнение мы же имеем? Я колеблюсь, потому что не знаю: будет ли он более откровенным по периоду войны, находясь на свободе или в камере. Хотим мы или не хотим, но вот сейчас он рассказал о своей провокаторской работенке, а мы его – раз и под арест, чтобы ему легче было. Да? Завтра думать начнет, делиться с нами своими «подвигами» или нет. Вот я в чем сомневаюсь, – закончил Конрад.

– Не лишено смысла, мыслишь по деловому, – ободрительно хмыкнул Онуфриевич. – Ты как, Федор?

Тот свел брови и дернул плечами, напрягся, всем видом показывая, что его подчиненные не могут не быть на высоте при таком руководителе, и сказал:

– Зарса надо отдавать в распоряжение следователя, и он будет его разматывать по сегодняшним материалам. Все остальное следователя пока интересовать не должно. Это наши догадки, и мы сами повозимся вокруг них. Следствие его арестует, это же ясно.

– Единогласно, – подвел итоги Онуфриевич, – не будем мудрить. Обмен мнений показал, что я смело могу испросить аудиенцию у шефа. Все свободны. Оставьте мне протокол, – бросил он Конраду.