Текст книги "В те грозные годы"

Автор книги: Федор Лисицын

От автора

Время не стоит на месте. Все дальше в прошлое уходят события Великой Отечественной войны, но годы не властны над памятью. По-прежнему в сердцах ветеранов былых сражений, всего послевоенного поколения советских людей вдохновляющим примером живет самоотверженная борьба нашего народа за честь, свободу и независимость социалистического Отечества. Победа, одержанная в жестокой битве с немецко-фашистскими захватчиками, дает нам сейчас возможность под руководством КПСС успешно строить коммунистическое общество, героическим трудом множить богатства Родины, крепить ее экономическое и оборонное могущество во имя мира на земле.

Как ветерану минувших сражений мне часто приходится встречаться с рабочими и колхозниками, с юношами и девушками, с воинами и пионерами, рассказывать им о славных боевых делах бойцов, сержантов, командиров и политработников 1-й и 3-й ударных армий, в рядах которых в качестве начальника политического отдела я прошел через всю войну. Люди всех возрастов с большим вниманием слушают воспоминания фронтовиков. В героике войны они черпают силы для новых и новых свершений.

Все это и побудило меня взяться за перо, чтобы систематизировать свои многочисленные устные и печатные выступления, объединив их в книгу воспоминаний о боевом пути 1-й и 3-й ударных армий. Естественно, речь пойдет о том периоде, в течение которого я находился в каждой из них.

Я не ставил перед собой цели подробно анализировать боевые операции. Главное мое стремление при работе над книгой – как можно ярче, убедительнее и доходчивее рассказать о людях, их повседневном ратном труде, воинском мастерстве и совершенных ими боевых подвигах. Большое место в воспоминаниях отведено показу форм и методов партийно-политической работы в условиях боевой действительности, передовой роли коммунистов и комсомольцев в боях.

Сбором и уточнением материалов для книги я занимался около десяти лет. Побывал в местах наиболее крупных сражений, работал в Центральном архиве Министерства обороны СССР. Неоценимую помощь оказали мне и бывшие воины 1-й и 3-й ударных армий – бойцы, сержанты, офицеры и генералы. От них получил множество писем с воспоминаниями, советами, предложениями и пожеланиями. За все это я им сердечно благодарен.

Глубокую признательность выражаю также генералу армии С. П. Васягину, генерал-полковнику Г. В. Средину, генерал-лейтенанту А. М. Шевченко, полковнику В. А. Воронову, которые любезно ознакомились со всеми или отдельными главами рукописи, высказали свои замечания и пожелания.

Глава первая. Самый долгий год

Легкий учебно-тренировочный самолет шел почти над самой землей. Погода была явно нелетной. Небо, сплошь закрытое хмурыми тучами, временами обрушивалось на землю снежной крупой, жесткой и холодной. Внизу мела поземка. Летчику приходилось тратить немало усилий, чтобы не сбиться с маршрута. Меня, однако, все это мало волновало. Из головы не выходил навязчивый вопрос: почему вдруг такой срочный вызов в Москву?

Без малого пять месяцев, с самого начала войны, я был на Южном и Юго-Западном фронтах. Сначала – начальником одного из отделов политуправления фронта, затем – заместителем начальника политотдела 6-й армии. И вдруг вот этот вызов…

На «уточке» – так пилот называл свою не очень-то приспособленную к дальним перелетам машину – добрался до Воронежа. Оттуда, уже на боевом самолете, до Москвы. С Центрального аэродрома связался по телефону с заместителем начальника управления кадров Главного политического управления (ГлавПУ) РККА Н. А. Романовым.

– Завтра все узнаете, Федор Яковлевич, – ответил он на мой вопрос о причине вызова, – а сейчас поезжайте в Военно-политическую академию, там переночуете. Встретимся утром. Возможно, армейский комиссар Мехлис примет вас часов в девять-десять.

Однако случилось так, что с утра начальник Главного политуправления выехал в Центральный Комитет партии, и обещанного мне Н. А. Романовым приема пришлось дожидаться весь день.

– Ничего не поделаешь, – поздоровавшись и поздравив меня с благополучным прибытием, сказал Николай Александрович. – Придется ждать. Прошу никуда не отлучаться. Кстати, расскажите, как там у вас на юге дела?

Я коротко охарактеризовал обстановку в полосе боевых действий 6-й армии, где в последние дни установилось относительное затишье.

– У вас там, говорите, сравнительно тихо? – задумчиво не то переспросил, не то повторил мое утверждение Романов. – Оно и понятно. Все, что возможно, гитлеровское командование сосредоточило сейчас здесь, под Москвой. Тяжело тут, очень тяжело.

Во время нашей беседы в кабинет Романова вошел худощавый, среднего роста дивизионный комиссар. Тепло поздоровавшись с Николаем Александровичем, он на мое приветствие кивнул головой.

– Прошу познакомиться, Константин Федорович, с заместителем начальника политотдела шестой армии полковым комиссаром Лисицыным, – сказал Романов.

Дивизионный комиссар теперь уже крепко пожал мне руку, назвал свою фамилию:

– Телегин.

«Так вот он какой, Телегин, член Военного совета Московского военного округа и Московской зоны обороны!» – подумал я, а вслух сказал:

– Очень рад познакомиться с вами, товарищ дивизионный комиссар.

Я много слышал о Константине Федоровиче Телегине как об одном из видных политработников Красной Армии, участнике гражданской войны, боев на озере Хасан и Карельском перешейке.

– Так вы с Юго-Западного, товарищ полковой комиссар? – обратился ко мне Телегин. – Там воюет немало моих друзей. Правда, кое-кого из них, к сожалению, уже нет в живых…

Константин Федорович присел к столу, как-то незаметно завладел беседой. Теперь разговор перешел на более близкую и, естественно, волнующую всех тему – о боевой обстановке под Москвой.

Телегин живо откликнулся на мое замечание о том, что в столице стало как-то уж очень тихо и малолюдно.

– Это только кажется, что тихо, – возразил он. – Москва живет и трудится для фронта. Верно, людей на улицах поубавилось. Но ведь так к должно быть – в городе осадное положение. И толпы на улицах совсем ни к чему. Меньше людей, больше порядка.

В те трудные для страны дни, когда я так неожиданно оказался в Москве, все советские люди находились под впечатлением доклада И. В. Сталина, произнесенного им на торжественном заседании в честь 24-й годовщины Октября, и его речи на Красной площади во время военного парада. Оба выступления Верховного Главнокомандующего широко обсуждались на промышленных предприятиях, в учреждениях и в войсках. Призывы партии, изложенные им от имени ЦК ВКП(б), были восприняты как боевая программа дальнейшей мобилизации сил советского народа на разгром врага, вселяли глубокую веру в неизбежность поражения немецко-фашистских захватчиков, в грядущую победу.

– Военная обстановка, сложившаяся на подступах к столице, исключительно тяжелая, – продолжал К. Ф. Телегин, – но Москва, как видите, живет, трудится.

Я попросил его рассказать, как готовился парад войск, состоявшийся 7 ноября на Красной площади.

– Идея проведения парада принадлежит не нам, не Военному совету округа, а Центральному Комитету партии, лично товарищу Сталину, – ответил Константин Федорович. – А что касается подготовки, то это делалось как обычно, только в строжайшей тайне.

Многое из того, что я услышал от Телегина, было для меня открытием. Об ожесточенных боях, о мужестве и героизме защитников столицы конечно же было известно – об этом ежедневно писали газеты, сообщалось по радио. А вот разговор с дивизионным комиссаром К. Ф. Телегиным помог мне еще глубже войти в обстановку, острее осознать, какой грозной в те дни была опасность, нависшая над Москвой.

Наша беседа продолжалась недолго. Примерно через час Константин Федорович попрощался. Вскоре по телефону куда-то вызвали и Николая Александровича Романова.

– Ждите звонка, – предупредил он меня, собираясь уходить. – Если я не смогу быстро вернуться, к Мехлису вас проводит старший инструктор.

Оставшись в кабинете заместителя начальника управления кадров один, я включил радио. Круглый репродуктор сначала чуточку похрипел, покапризничал, затем разразился бодрым военным маршем. За маршем пошли песни, главным образом довоенные, неоднократно звучавшие по радио в мирные дни. Потом диктор ровным, хорошо поставленным голосом стал читать очередную сводку Совинформбюро. Она, как и в предыдущие дни, была тревожной. Сообщалось, что на дальних и ближних подступах к столице продолжаются тяжелые оборонительные бои, назывались некоторые хорошо знакомые мне, москвичу, населенные пункты, оставленные нашими войсками. И все же уверенный голос диктора, передаваемая по радио музыка как-то ободрили меня, я знал, верил, что Москва выстоит, выдержит натиск врага.

Продолжая слушать радио – теперь диктор рассказывал о героическом труде москвичей для фронта, для победы, – я записал в блокнот некоторые самые важные, на мой взгляд, сведения. Мысленно рассудил: «Пригодятся. Кое-что можно будет использовать в ходе партийно-политической работы независимо от того, где придется воевать. Боевой обстановкой под Москвой и положением в самом городе интересуются на всех фронтах».

П. А. Романов вернулся уже вечером. Снимая шинель, спросил:

– Не вызывали? Никто не звонил?

– Нет.

– Придется еще ждать.

Вызов последовал незадолго до полуночи. Вместе с Романовым мы вышли на улицу. Было морозно. Мела поземка. Погода казалась более суровой еще и потому, что в городе совершенно темно – ни одного освещенного окна. Поеживаясь от обжигавшего лицо ветра, торопливо зашагали в сторону улицы Кирова. Время от времени в кромешной тьме вспыхивали слабые огоньки спичек или карманных фонариков – это патрули проверяли у прохожих документы. Несколько раз пришлось предъявлять свои служебные удостоверения и нам.

– Почему мы идем пешком? До улицы Кирова можно было бы гораздо быстрее доехать на метро, – заметил я.

– Поезда метро сейчас не ходят. Станции используются в качестве бомбоубежищ.

Начальник Главного политического управления армейский комиссар 1 ранга Л. 3. Мехлис принял нас почти тотчас же. В его кабинете царил полумрак, потому что горела одна лишь настольная лампа. Мы четко доложили ему о прибытии.

Лев Захарович сидел за большим столом. В ответ на доклад о прибытии молча кивнул на стоявшие перед столом кресла, приглашая садиться. Затем включил верхний свет, окинул нас внимательным взглядом, сообщил, что принято решение о назначении меня начальником политотдела одной из армий резерва Ставки Верховного Главнокомандования.

– В какую конкретно, узнаете позже, – заметил он, завершая короткий разговор. – Из Москвы никуда не отлучаться. В самое ближайшее время мы вас вызовем, будет подписан приказ о назначении.

«Из Москвы не отлучаться!» А мне позарез нужно съездить в Горький. Там сейчас моя семья. Жена в госпитале, только что перенесла тяжелую операцию. Выходит, с поездкой ничего не получится. Хорошо, если удастся дозвониться в госпиталь по телефону.

В общежитие Военно-политической академии вернулся во втором часу ночи. Там в довольно просторной комнате вместе со мной располагались еще несколько старших политработников, тоже вызванных главным образом с Южного и Юго-Западного фронтов за новыми назначениями. Естественно, меня они встретили расспросами. Но что я им мог ответить? С должностью вроде бы уже ясно, но вот в какую армию и когда? Оставалось только гадать.

Между тем обстановка под Москвой все больше обострялась. 15 ноября немецко-фашистские войска предприняли новое наступление на советскую столицу. Соединения и части Красной Армии, ослабленные в многодневных боях, с огромным трудом сдерживали натиск врага, а на отдельных участках фронта даже вынуждены были несколько отойти. Обидно чувствовать себя в подобной ситуации не у дел!

23 ноября – новый вызов. На этот раз меня принял заместитель начальника Главного политуправления корпусной комиссар Ф. Ф. Кузнецов.

– Вы назначены начальником политотдела первой ударной армии, – сообщил он. – Немедленно свяжитесь с ее командующим генерал-лейтенантом Василием Ивановичем Кузнецовым и членом Военного совета бригадным комиссаром Дмитрием Емельяновичем Колесниковым. Их вы найдете в гостинице «Москва». Кстати, в ближайшие дни в армию прибудет второй член Военного совета секретарь МК ВКП(б) Яков Сергеевич Колесов. Армия заканчивает формирование. Прибывающие в нее войска развертываются в районе Загорск, Дмитров, Яхрома. Все. Можете приступать к работе.

Так, значит, моим командиром будет Василий Иванович Кузнецов! С ним я знаком не первый год. Еще задолго до войны, командуя 3-й армией, штаб которой дислоцировался в Гродно, он неоднократно приезжал к нам, в 17-ю стрелковую дивизию, где я был тогда начальником политотдела. Василий Иванович любил при случае поговорить по душам с политотдельцами, с политработниками частей и подразделений, высказать им свои всегда очень деловые, конкретные замечания по вопросам партийно-политической работы. Старый коммунист и опытный военачальник, он видел в полит-органах, партийных и комсомольских организациях самых надежных помощников командиров в обучении и воспитании войск. Именно эта общность взглядов и способствовала нашему с ним сближению еще в довоенные годы.

…Поднявшись на четвертый этаж самой большой в ту пору столичной гостиницы, постучал в дверь номера, в котором, по сообщению дежурной, остановился генерал-лейтенант Кузнецов.

– Войдите! – послышался из-за двери немного хрипловатый, так хорошо мне знакомый голос.

Командарм был не один. Вместе с ним за столом, с которого почти до самого пола свисала карта Западного Подмосковья, сидели уже знакомый мне член Военного совета армии бригадный комиссар Д. Е. Колесников и генерал-майор, которого я раньше не встречал.

– А вот и начальник политотдела! Как раз вовремя, – поднявшись из-за стола и пожимая мне руку, сказал Василий Иванович. – Знакомьтесь, товарищи, Федор Яковлевич Лисицын, – представил он меня присутствовавшим.

– Рад познакомиться! – протянул руку генерал-майор. – Начальник штаарма Захватаев Никанор Дмитриевич.

Бригадный комиссар Д. Е. Колесников, пе поднимаясь из-за стола, дружески кивнул мне, сказав командарму:

– Мы с товарищем Лисицыным последние дни жили под одной крышей, в общежитии Военно-политической академии. Так что успели подружиться. Очень рад, что вместе будем продолжать службу.

– Ну вот и хорошо, – пробасил, как бы подводя итог знакомству, В. И. Кузнецов. – Теперь за дело, товарищи. Время не ждет. Присаживайтесь к столу, Федор Яковлевич. Продолжим наш разговор о самых неотложных задачах.

А они на первом, необычайно быстром этапе формирования армии и сосредоточения ее частей на исходном рубеже, по мнению командарма, заключались в том, чтобы соответствующим образом встретить прибывающие войска и скрытно, втайне от противника, подтянуть их к переднему краю. Кроме того, следовало возможно полнее ознакомиться с политическим и моральным состоянием бойцов и командиров каждого соединения, выяснить их боеготовность. Заботливый военачальник, В. И. Кузнецов обратил наше внимание на необходимость принятия самых решительных мер по обеспечению личного состава зимним обмундированием и обувью.

Перейдя затем к изложению боевых задач армии, командарм не без гордости отметил, что 1-й ударной предстоит сражаться на одном из самых ответственных и трудных участков фронта – на главном направлении.

– Немцы пытаются обойти столицу с севера и юга, чтобы сомкнуть танковые клещи восточнее Москвы, – говорил он. – Этот замысел немецко-фашистского командования столь очевиден, что не требует каких-либо дополнительных разъяснений. Гитлеровцы и сами не скрывают этих намерений. Они считают, что захват Москвы, по существу, уже предрешен. Нам и нашим соседям по фронту предстоит не только остановить дальнейшее продвижение противника северо-западнее Москвы, но и, обескровив, погнать его затем на запад. Отсюда и вытекает задача всех задач – в короткий срок подготовить войска армии к решительному контрнаступлению. Таково требование Ставки и Генерального штаба. Оно должно быть положено в основу всей практической деятельности Военного совета, штаба и политотдела армии.

После непродолжительного обмена мнениями совещание у командующего закончилось.

– К двадцати ноль-ноль возвращайтесь снова сюда, в гостиницу, Федор Яковлевич, – предупредил меня командарм. – Вместе поедем на передовой КП в Дмитров. А Никанор Дмитриевич – в Загорск, на основной КП.

С работниками политотдела 1-й ударной я познакомился в одной из комнат ГлавПУРа. Их мне поочередно представил назначенный на должность заместителя начальника поарма старший батальонный комиссар Дмитрий Петрович Макеев. Среди политотдельцев кадровыми военными были лишь немногие: сам Макеев, инструкторы батальонный комиссар М. И. Голубчиков, старший политрук В. К. Донской и еще несколько человек, которые перед войной окончили военно-политические училища. Остальные же были призваны из запаса, но в большинстве своем уже успели повоевать, что в значительной мере обогатило их прежний, гражданский опыт политической работы с людьми.

В целом коллектив поарма произвел на меня хорошее впечатление. Что же касается нехватки у некоторых опыта, то, подумалось, фронтовая действительность не замедлит восполнить этот пробел. Главное – в дружной работе, в отношении к порученному делу. А что товарищи будут работать с полной отдачей сил, в этом не было никаких сомнений.

Подробно проинформировав своих новых подчиненных о состоявшемся у командующего армией совещании, поставив перед ними конкретные задачи партийно-политической работы на период формирования, я дал указание старшему батальонному комиссару Д. П. Макееву перебазировать политотдел в Загорск, а сам вернулся в гостиницу «Москва», где меня ждал В. И. Кузнецов.

На передовой командный пункт мы выехали с ним поздно вечером на изрядно потрепанной эмке. Сквозь черную бумагу, которой были заклеены фары, свет почти не пробивался. Но, как видно, водитель был опытный, прекрасно знал дорогу, вел машину уверенно.

Некоторое время ехали молча. Мне даже показалось, что Василий Иванович дремлет, откинувшись на спинку сиденья. Неожиданно он повернулся ко мне, сказал:

– Знаете, Федор Яковлевич, а нам здорово повезло! Сегодня я ознакомился в Генштабе со списком соединений и частей, которые войдут в состав нашей армии. Многие из них формировались на Урале и в Сибири. А своих земляков-уральцев и сибиряков я прекрасно знаю. Эти будут драться зло. Кроме того, с Дальнего Востока со дня на день должны прибыть морские стрелковые бригады, сформированные из моряков Тихоокеанского флота. В основном из добровольцев. Тоже надежная сила. Замечательное пополнение направляет к нам и Москва – лыжные батальоны, курсантские подразделения, два дивизиона «катюш». Вот только танков и ствольной артиллерии пока еще маловато. Но будем просить Ставку и фронт. Надеюсь, помогут и в этом.

Он снова замолчал, вглядываясь в темень ночи за ветровым стеклом. Я понимал, что сейчас все его мысли, как и мои, заняты заботами о сформировании армии, чтобы как можно быстрее включиться в сражение у стен столицы и, возможно, даже принять участие в контрнаступлении. Правда, оно, это контрнаступление, оставалось еще мечтой, желанием, надеждой. Но его необходимость, реальность диктовались всем ходом событий. Стягивание резервов Ставки к рубежам Московской зоны обороны говорило о том, что ждать этого осталось уже недолго.

– Необходимо сделать все возможное, Федор Яковлевич, чтобы каждый боец, каждый командир и политработник был готов защищать Москву до последней капли крови, – негромко произнес Василий Иванович Кузнецов, когда мы уже въезжали в Дмитров. – Сейчас, пока армия продолжает формироваться и сосредоточиваться на боевом рубеже, это главное и самое важное.

Передовой командный пункт был расположен в здании одной из средних школ города. Ночью здесь состоялось первое заседание Военного совета армии. На нем были заслушаны доклады командира 29-й стрелковой бригады полковника И. П. Федотова и ее военкома батальонного комиссара А. П. Хвенина. Первые подразделения этой бригады только что прибыли из Горьковской области и разгрузились в Дмитрове.

Заседание продолжалось недолго, как раз столько, сколько было нужно для принятия практического решения о неотложных задачах на период завершения формирования. На другой день, 24 ноября, большинство ответственных работников управления 1-й ударной армии и ее штаба выехали встречать прибывающие части. Вместе с ними отправились в войска и три группы работников поарма. Одну из них, ту, что ехала в 29-ю бригаду, возглавил я сам, вторую – мой заместитель старший батальонный комиссар Д. П. Макеев, третью – начальник оргинструкторского отделения батальонный комиссар Д. А. Медведников. Перед группами была поставлена одна задача – на месте оказать командирам и политработникам деловую помощь в подготовке личного состава к предстоящим боям, ознакомиться с боеготовностью частей, проверить их материальную и техническую обеспеченность. Иначе говоря, нужно было провести такую работу, на которую, по самым скромным подсчетам, требовалось суток семь-восемь. Но мы знали, что времени у нас крайне мало, поэтому старались работать оперативно.

А помощь требовалась немалая. И не только в организации партийно-политической работы. Как оказалось, войска армии более чем на две трети были укомплектованы бойцами, призванными из запаса. Следовало в короткий срок наладить их боевую подготовку. Многие части и соединения но были еще обеспечены зимним обмундированием и обувью, а морозы в те дни уже достигали 25–30 градусов. Во многих полках ощущался острый недостаток в автотранспорте, не было должным образом налажено снабжение печеным хлебом.

Разумеется, все эти и другие недостатки по мере возможности устранялись на местах соответствующими отделами и службами. Но решение некоторых вопросов им было просто не по силам. И вот тут нельзя не вспомнить добрым словом начальника тыла армии генерал-майора Дмитрия Ивановича Андреева, который в сложных условиях того времени проявлял исключительную работоспособность, энергию в разрешении насущных вопросов снабжения армии всем необходимым.

Огромное внимание сколачиванию частей, укреплению их боеготовности уделял лично командующий армией. Политорганы, партийные организации, в свою очередь, оказывали в этом отношении командирам деловую, конкретную помощь.

Кстати, партийная и комсомольская прослойка в большинстве вошедших в состав армии соединений и частей была довольно высокой, достигая в некоторых бригадах 30–40 процентов общей численности личного состава. Так, например, в одной из них – 50-й стрелковой – насчитывалось 693 коммуниста и 826 комсомольцев. Здесь в каждой роте имелись полнокровные парторганизации. Тогда же из Москвы в армию дополнительно прибыло две тысячи политбойцов, имевших достаточно высокую общеобразовательную и политическую подготовку. Впоследствии, в ходе боев, именно за счет коммунистов-москвичей у нас постоянно пополнялись кадры политруков рот, парторгов подразделений.

Вся партийно-политическая работа в армии с первого же дня проводилась под девизом: «Отстоим родную Москву, разгромим фашистских оккупантов!» Очень хорошо настроение и атмосферу тех дней выразил поэт Михаил Светлов. В одном из своих стихотворений, напечатанных в армейской газете, он писал:

 
Пусть будет страх в бою тебе неведом.
Запомни, друг, таков закон войны:
Лицом вперед – услышишь гром победы,
Лицом назад – проклятие страны…
 
 
Рассказ о нас – о преданных Отчизне —
Ты сыну, как былину, передашь,
Чтоб помнил он, как присягали жизни,
Стояли насмерть! – в этом подвиг наш.
 

Надежды на то, что формирование армии будет завершено без помех, не оправдались. 24–26 ноября гитлеровцы заняли Клин, Солнечногорск, Рогачево. Их передовые части продолжали продвигаться в направлении Дмитрова и Яхромы. В один из этих дней на передовой командный пункт 1-й ударной прибыл командующий 30-й армией генерал-майор Д. Д. Лелюшенко (на названную армию командование Западного фронта возложило ответственность за оборону канала Москва – Волга в районе Дмитрова). На срочно созванном у нас заседании Военного совета Д. Д. Лелюшенко сообщил: в настоящее время город прикрывается всего лишь ротой танков да несколькими малочисленными стрелковыми подразделениями, командование 30-й армии не располагает резервами для усиления обороны на этом направлении. Вывод очевидный – нужна помощь. Хотя наша армия тогда не была еще включена в состав войск фронта, оставалась в резерве Ставки Верховного Главнокомандования, генерал-лейтенант В. И. Кузнецов приказал командиру 29-й стрелковой бригады И. П. Федотову прикрыть участок между Дмитровой и Яхромой. Одновременно в только что прибывшую к нам 50-ю стрелковую бригаду был послан командир связи с приказом о ее сосредоточении в районе Яхромы к 10.00 28 ноября.

Вечером 27 ноября командарм дал указание проверить состояние обороны на участке 29-й бригады. Почти одновременно с группой работников штаба туда же выехал и старший батальонный комиссар Д. П. Макеев. Но неподалеку от Яхромского моста через канал, как потом доложил Дмитрий Петрович, его машину обстреляли немецкие автоматчики, и он вынужден был вернуться назад. А вскоре в политотдел армии позвонил военком бригады батальонный комиссар А. П. Хвенин и доложил, что у того же моста гитлеровцы захватили в плен работника их штаба майора В. Я. Дементьева.

– Откуда у вас такие сведения? Вы убеждены, что майор Дементьев действительно в плену? – спросил я.

– Да. К сожалению, это так, товарищ полковой комиссар. Сведения точные.

Из дальнейшего разговора с ним выяснилось следующее. В штаб прибежал красноармеец Ерушников, водитель газика, на котором майор Дементьев ехал в 1-й лыжный батальон, располагавшийся на левом фланге бригады – в районе деревни Семешки. Он-то и рассказал военкому о том, как был захвачен в плен Дементьев. Когда гитлеровцы начали стрелять, причем почти в упор, из засады, водителю удалось выскочить из машины и под покровом темноты скрыться. Майор же, вероятно, получил ранение и не смог выбраться: его схватили подбежавшие фашисты.

Конечно же Ерушников с перепугу мог что-то и напутать. Но ведь и машину моего заместителя старшего батальонного комиссара Д. П. Макеева тоже обстреляли при подъезде к Яхромскому мосту. Выходит, что гитлеровцы уже на восточном берегу канала и захватили заминированный мост!

Спустя час стали известны подробности переправы фашистов через канал. 27 ноября с наступлением темноты части 7-й танковой дивизии врага, воспользовавшись неприкрытыми стыками в нашей обороне, ворвались в Яхрому, захватили мост через канал и заняли две деревни – Перемилово и Семешки. Отдельные группы противника стали просачиваться в направлении Пушкино и Загорска. Северо-западнее Яхромы 2-й батальон 29-й стрелковой бригады попал в окружение.

О создавшейся критической обстановке генерал-лейтенант В. И. Кузнецов доложил в Ставку Верховного Главнокомандования. Несколько минут спустя командарма вызвал к аппарату ВЧ И. В. Сталин. Я присутствовал при этом разговоре и прекрасно помню его содержание.

…Василий Иванович взял трубку. В комнате установилась такая тишина, что голос И. В. Сталина был хорошо слышен. Он сказал примерно следующее:

– Прорыв обороны в районе Яхромы и захват противником плацдарма на восточном берегу канала представляет серьезную опасность для Москвы. Примите все меры к нанесению контрудара по прорвавшейся группировке противника. Остановите продвижение, разгромите и отбросьте его за канал. На вас лично возлагаю руководство контрударом.

– Задача понятна. Будет выполнено! – ответил Кузнецов.

– Об исполнении доложите, – снова послышалось в трубке.

Контрудар командарм решил нанести силами 29-й и 50-й стрелковых бригад при поддержке бронепоезда, 123-го танкового батальона и 38-го дивизиона «катюш». Лично поставил им боевую задачу.

Этой же ночью я встретился с комиссаром 29-й стрелковой бригады А. П. Хвениным, начальником политотдела К. С. Литовских и военкомом штаба А. П. Губанковым. Дал им указания, что необходимо сделать для мобилизации личного состава на трудный первый бой: где возможно, провести митинги, а главное – сердечно, по-товарищески поговорить с людьми, напомнить каждому о высокой ответственности за выполнение приказа Верховного Главнокомандующего. На рассвете вместе с военкомом бригады я побывал в двух ее батальонах, на месте убедился, что с личным составом уже проведена соответствующая подготовка. В одном из батальонов состоялся десятиминутный митинг. Во всех отделениях командиры и политработники провели с бойцами и сержантами беседы, до каждого довели боевую задачу, цель контрудара – разгромить врага и остатки его отбросить на западный берег канала. С теми воинами, которые ранее не участвовали в боях (таких в бригаде было немного), командиры и политработники, активисты партийной и комсомольской организаций проводили индивидуальные беседы, постарались ободрить их, морально подготовить к преодолению опасностей и трудностей, поделились с ними личным боевым опытом.

50-ю стрелковую бригаду мы вместе с В. И. Кузнецовым встретили на марше; она выдвигалась в район Яхромы от села Костино. Командарм уточнил ей задачу. Военком бригады К. А. Назаров и начальник политотдела С. Е. Стрельцов доложили мне о проведенной за ночь партийно-политической работе. В подразделениях бригады состоялись митинги, партийные и комсомольские собрания. Речь на них шла главным образом о том, что столица нашей Родины – Москва в опасности. Отстоять, защитить ее, остановить врага и здесь, у стен столицы, начать разгром гитлеровских захватчиков – эта задача, о которой говорил Председатель ГКО И. В. Сталин на торжественном заседании Московского Совета в честь 24-й годовщины Октября и на параде войск на Красной площади 7 ноября, была доведена до каждого бойца, сержанта и каждого командира.

Первым в бой с прорвавшимся через канал противником вступил бронепоезд под командованием капитана Ф. Д. Малышева. Его поддерживал огнем артдивизион из 29-й стрелковой бригады. Началось с того, что на рассвете 28 ноября бронепоезд по приказу командарма вышел со станции Вербилки на перегон Дмитров – Яхрома.

– Как только мы миновали железнодорожную будку и двинулись в сторону Яхромского моста, по броне защелкали пули – фашисты открыли огонь сразу из нескольких пулеметов, – рассказывал после боя командир второй бронеплощадки старший сержант А, И. Жуков. – А потом, смотрим, из лощины танкетка выползает, а за ней – не меньше батальона вражеской нехоты. Ударили по ним из пушек. Все равно лезут. Усилили огонь. Ну, тут и не выдержали гады, откатились в лощину. В это время с противоположной стороны бронепоезд танки атаковали. Здесь уж вступили в дело артиллеристы первой площадки. Там, в наиболее опасном месте, находился и наш командир капитан Малышев. Потом туда же перебрался и военком Краскевич. Гитлеровцам, видать, очень хотелось уничтожить бронепоезд, но не получилось…