Текст книги "В те грозные годы"

Автор книги: Федор Лисицын

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 25 страниц)

Вместе с Антони Иденом прибыло более двадцати английских, американских и других корреспондентов. Иностранные гости осмотрели город, побывали в тех местах, где проходили наиболее ожесточенные бои, собственными глазами увидели огромное количество брошенной немецко-фашистскими войсками боевой техники, побеседовали с местными жителями. После всего увиденного Идеи вынужден был признать, что подвиг советских войск «поистине великолепен». Затем англичане были приглашены на обед. Он, помнится, проходил в одноэтажном небольшом домике на Ленинградской улице, в одном из немногих уцелевших после боев. Во время обеда гости, особенно корреспонденты, задавали Никанору Дмитриевичу Захватаеву самые разнообразные вопросы, в большинстве своем не имевшие никакого отношения к разгрому немецко-фашистских войск в районе Клина. Спрашивали, например, о событиях давно минувшей русско-японской войны, об отдельных операциях первой мировой. У нас создалось такое впечатление, что они просто хотели убедиться, насколько советский генерал эрудирован в военной истории.

Н. Д. Захватаев сначала терпеливо и подробно отвечал на все их вопросы, но потом, выбрав удобный момент, заметил:

– Наша беседа, господа, увела нас в далекую историю. Может быть, мы все-таки вернемся к сегодняшней действительности?

– Да-да! – заулыбались гости.

– Уважаемые господа, – продолжил начштаба армии, обращаясь прежде всего, конечно, к Идену и сопровождавшему его генералу Нею, – если это не военная тайна, го хотелось бы знать, когда вы думаете активизировать боевые действия на Западном театре войны?

Вопрос, как говорится, застал их врасплох. Английский министр иностранных дел предпочел промолчать, делая вид, что ему, дипломату, не следует ввязываться в разговор о делах военных. Генерал Ней тоже молча пожал плечами. Корреспонденты просто переглянулись между собой и с подчеркнутым старанием занялись обедом. На этом своеобразная пресс-конференция закончилась.

31 декабря в газете «Красная звезда» было опубликовано сообщение агентства Рейтер о поездке Идена на подмосковный фронт. В нем говорилось: «Идеи в сопровождении генерала Нея посетил фронт северо-западнее Москвы. Они видели, что осталось от красивого города Клина после отступления немцев, а также убедились, как плохо одеты в условиях русской зимы недавно захваченные немецкие пленные, с которыми они разговаривали. Они также имели возможность убедиться, насколько уверены в победе молодые русские генералы, с которыми они встречались».

В сообщении агентства приводились и слова Идена. Он, в частности, сказал: «Я был счастлив увидеть некоторые из подвигов русских армий, подвигов поистине великолепных». Респектабельные английские гости правильно подметили, что солдаты и офицеры немецко-фашистской армии, которые еще совсем недавно бешено рвались в Москву, а теперь бежали в обратном направлении или сдавались в плен, были экипированы явно не по сезону. О «плохо одетых в условиях русской зимы немецких солдатах» англичане с заметным сочувствием говорили и во время обеда в Клину. И в то же время они предпочитали не распространяться о том, что в период той же самой «русской зимы» фашистские захватчики лишили крова тысячи и тысячи советских мирных жителей – женщин, детей и стариков. Например, за один только день 17 декабря гитлеровские варвары, отступая, в полосе действий нашей армии сожгли дотла четыре подмосковные деревни. А всех сельчан, кто пытался тушить огонь, беспощадно расстреливали.

Кстати сказать, по мере своего дальнейшего отступления фашисты действовали еще более жестоко. В деревне Плаксиво они на глазах у населения облили горючим пятерых захваченных в плен раненых красноармейцев и сожгли. В населенном пункте Свистуха гитлеровские изверги заживо сожгли более ста раненых бойцов и командиров Красной Армии. А в деревне Гордино захваченного в плен красноармейца П. Н. Тимошенко, отказавшегося выдать врагу военную тайну, эсэсовцы привязали к дереву, распороли ему живот, затем облили бензином и подожгли.

Творя все это, фашистские головорезы пытались запугать советских людей, поставить их на колени, принудить не оказывать помощь наступающим войскам Красной Армии. Однако их бесчеловечная жестокость приводила к прямо противоположным результатам. Местные жители, пренебрегая опасностью, еще более активно помогали советским воинам. В одном из полученных нами политдонесений с бронепоезда № 73, подписанном старшим политруком И. Н. Краскевичем, сообщалось, например, о таком факте.

В результате прямого попадания снаряда паровоз бронепоезда вышел из строя. Капитан Малышев направил своего заместителя С. Ф. Знаменского на станцию Дмитров с заданием срочно найти другой паровоз. Гитлеровцы в это время почти непрерывно бомбили станцию, вели артиллерийский обстрел. Казалось, здесь не должно быть ни одной живой души. И вдруг… стрелочница дает отмашку – спокойно, неторопливо, будто это происходит в мирное время. А затем подбегает к Знаменскому и докладывает:

– Маша Литиевская. Нахожусь при исполнении служебных обязанностей на вверенном мне посту.

Совсем молоденькая девчонка, скорее даже подросток, в мужском ватнике и подшитых валенках. Знаменский с удивлением посмотрел на нее и спросил:

– Как же ты оказалась здесь одна?

– А я не одна, – ответила стрелочница. – Видите, сюда идет и начальник станции.

И правда, по снежному насту к прибывшему военному торопливо шагал рослый мужчина в деревенском полушубке. Подошел, почти по-уставному отрапортовал:

– Авдолетов, начальник станции. В связи с возможной эвакуацией основную станционную аппаратуру по заданию горкома партии привел в нерабочее состояние. А некоторые детали, которые трудно изготовить на новом месте, забрал с собой, вот они.

– А нет ли у вас тут паровоза? – не надеясь на положительный ответ, спросил Знаменский у Авдолетова.

– Есть. И паровозная бригада при нем. На всякий случай придержали. Сбегай, Маша, за машинистами, – обернулся он к Литиевской.

Девушка побежала куда-то в сторону разбитых вагонов. II вскоре вернулась вместе с машинистом Андреем Петровичем Дорониным, его помощником Иваном Ивановичем Лавровым и кочегаром Иваном Васильевичем Мирошниченко.

– Можете вы передать нам паровоз? – обратился к машинисту Знаменский.

– А зачем он вам? – посмотрел на него Доронин.

– Бронепоезд у нас остался без паровоза. Понимаете?

– Все ясно, товарищ командир. Сейчас будет. Забирайте его вместе со всей нашей бригадой.

Так паровозная бригада А. П. Доронина влилась в экипаж бронепоезда и не раз проявляла мужество и отвагу в боях. А стрелочница Маша Литиевская (Мария Тимофеевна Барсученко)тоже поехала со всеми вместе к бронепоезду и под огнем врага четко обеспечивала его маневрирование.

Или вот еще один памятный случай. В деревне Свистуха, той самой, где гитлеровцы заживо сожгли более 100 советских военнопленных, 13 раненых красноармейцев находились в избе престарелой колхозницы Елизаветы Ивановны Кузнецовой. Фашисты каким-то образом узнали об этом и решили расправиться с ними. Когда палачи подошли к дому, Елизавета Ивановна сказала им, что у нее лежат только больные тифом ее сестра и золовка.

Услышав слово «тиф», гитлеровцы не решились войти в избу патриотки. А вскоре деревня была освобождена нашими войсками.

За свой патриотический поступок Елизавета Ивановна Кузнецова по представлению Военного совета и политотдела армии была награждена медалью «За отвагу».

Аналогичный подвиг совершила и землячка Е. И. Кузнецовой – учительница начальной школы из соседнего села Каменка Зинаида Михайловна Петрова.

Произошло это при следующих обстоятельствах. На подступах к селу разгорелся сильный бой, поэтому многие его жители еще до того, как гитлеровцы ворвались в Каменку, ушли в отрытые в лесу землянки. Там же вместе с матерью и маленькой дочкой пряталась от фашистских бандитов и Зинаида Михайловна. Когда затихли выстрелы, 3. М. Петрова решила пробраться в село за продуктами. Было уже довольно темно, поэтому молодая учительница торопилась. К тому же и мороз в этот вечер заметно покрепчал.

У околицы села Зинаида Михайловна вдруг услышала стон, затем негромкий мужской голос: – Сестричка, помогите… Замерзаем.

Петрова бросилась на голос и увидела лежащего на снегу в одном белье раненого красноармейца. Он коротко поведал ей, что в бою за Каменку фашисты захватили в плен человек тридцать наших бойцов, в основном раненых. Тех, кто еще держался на ногах, увели в тыл, а тяжелораненых раздели до белья и бросили вот здесь на снег – все равно, мол, при таком морозе долго не проживут.

«Как же быть? – подумала учительница, выслушав бойца. – Если я помогу ему и другим, перетащу их в село, а об этом узнают фашисты, они непременно расстреляют меня, маму и дочку. И в то же время…»

Для долгих размышлений времени не было. Красноармейцы в самом деле замерзнут. Будь что будет! Ведь это же наши, советские люди!

И Зинаида Михайловна принялась за дело. Прежде всего подтащила раненых к большому кусту, чтобы хоть немного укрыть их от ветра. А что дальше? Куда их теперь девать? В селе наверняка гитлеровцы. «Увидят, что спасаю красноармейцев, меня же первую и застрелят, а потом и их добьют», – промелькнула в сознании пугающая мысль. Однако руки продолжали делать свое дело…

Одного за другим Петрова перетащила раненых в полуразрушенное здание сельсовета, самое ближайшее от того места, где обнаружила красноармейцев. Ее никто не заметил. В изнеможении опустилась на какой-то ящик, обвела взглядом помещение: окна выбиты, печь разрушена. Мороз почти такой же, как и на улице. Немного отдышавшись, принялась таскать солому и сено, благо, что стог стоял почти рядом, за домом. Затем пробралась к своему дому, принесла кипятку, старые одеяла, немного вареной картошки, хлеба.

Красноармейцы обогрелись, подкрепились едой и почувствовали себя несколько лучше. И все же Зинаида Михайловна боялась за них. Ведь надо бы сделать перевязки, но под рукой ничего нет. Опять побежала домой, принесла две чистые простыни, разорвала их на полосы, перевязала раненых. Теперь, кажется, все. Только вот холодно, а печь разрушена. Вспомнила, что в доме есть еще одна комната, под самой крышей. Может, там сохранилась печка?

Поднялась, открыла дверь и… отпрянула назад. Показалось, что в комнате кто-то есть. И действительно, из темноты послышался негромкий голос:

– Заходите, не бойтесь.

Говоривший чиркнул спичкой. На мгновение комната осветилась, и Зинаида Михайловна увидела незнакомого молодого человека. Как потом оказалось, это был В. Ф. Юрьев, скрывавшийся в сельсоветском мезонине от гитлеровцев.

Вместе они перенесли раненых в теплую комнату. Несколько дней 3. М. Петрова ухаживала за ними, а когда наша 55-я стрелковая бригада вновь освободила Каменку, передала их на попечение военных медиков.

Военный совет фронта наградил мужественную патриотку орденом Красной Звезды.

Вскоре о благородном поступке молодой учительницы из Каменки рассказала на своих страницах газета «Правда». Как-то в перерыве между боями политрук одного из подразделений прочитал эту статью бойцам.

– Прочтите еще раз, товарищ политрук, – вдруг обратился к нему пожилой красноармеец.

– Зачем? Ведь все же слышали. Судя по статье, добрая душа у этой молодой учительницы из Каменки. Не побоялась смерти, спасла людей.

– Это моя дочка, – сказал тот же красноармеец. – Душа у нее действительно добрая. Зина с малых лет к доброте и заботе о людях приучена, потому и в учительницы пошла. Жалко, что не пришлось свидеться с ней. Часть наша наступала южнее Каменки.

– Ну, это дело поправимое, – сказал политрук бойцу. – Раз так уж случилось, доложу командиру части, попрошу, чтобы вам предоставили краткосрочный отпуск.

И, несмотря на то что продолжались бои, командование части предоставило отцу Зинаиды Михайловны Петровой десятидневный отпуск. Он побывал в родной Каменке, поздравил дочь с высокой наградой, повидался с женой и внучкой.

Я встретился с Зинаидой Михайловной спустя много лет после войны. Она продолжала учительствовать в той же школе, где работала в довоенную пору, имела уже двух взрослых дочерей. К Зинаиде Михайловне часто обращались юные следопыты, и она добрым словом, советом и делом помогала им в благородном занятии – поисках известных и неизвестных героев войны. Сейчас она на пенсии.

Довелось побывать мне и в Угличе, где тогда проживал один из спасенных 3. М. Петровой красноармейцев – Александр Анисимович Новиков. Это он первым обратился тогда, в студеную зимнюю ночь, за помощью к молодой учительнице. Более двух лет лечился боец Новиков в госпитале. Жизнь ему врачи спасли, но вот сильно обмороженные ноги вынуждены были ампутировать. Александр Анисимович трудился в производственной артели, принимал активное участием общественной работе и с чувством глубокого уважения вспоминал о своей спасительнице. Как дорогую реликвию хранил ее фотографию, которую много лет назад Зинаида Михайловна прислала ему в госпиталь.

В борьбе против немецко-фашистских оккупантов Красной Армии помогали не только взрослые, но и дети. Помнится, вернулся в поарм из только что освобожденной деревни Спас-Коркордино начальник оргинструкторского отделения Д. А. Медведников и, прежде чем доложить о проведенной в частях партийно-политической работе, рассказал нам о таком случае. Наши подразделения завязали бой на окраине деревни. Гитлеровцы хотя и сопротивлялись, но, видимо, уже подумывали о бегстве. Ибо еще загодя забрали колхозных лошадей, сани. Все держали наготове. Водители прогревали моторы машин.

В спешке никто из них не обратил внимания на двух подростков: пятнадцатилетнего Виктора Мотылева и его младшего брата Александра. А те незаметно делали свое дело: у одной из машин отвернули гайки на колесах, у саней перерезали какие-то крепления, попрятали упряжь, приготовленную гитлеровскими повозочными. В результате фашистам так и не удалось воспользоваться колхозными подводами. А автомашина, у которой ребята отвернули гайки, тоже вскоре вышла из строя. В довершение всего Виктор Мотылев метнул в отступавших вражеских вояк где-то раздобытую им гранату, убив двух и ранив нескольких гитлеровцев.

– Надо бы наградить ребят за смелость и отвагу, – закончил свое сообщение Дмитрий Аполлопович.

По нашему представлению Военный совет фронта наградил Виктора Мотылева медалью «За отвагу», а его младшему брату Александру объявил благодарность.

В моем фронтовом блокноте сохранились и такие записи о мужественных поступках и подвигах юных патриотов:

«Пионерка Высоковского района Аня Чесалина помогла 91 советскому бойцу выйти из окружения».

«Два подростка – Анатолий Алексеев и Виктор Кирсанов – изъявили желание пойти в разведку в занятый оккупантами Волоколамск и доставили оттуда ценные сведения о противнике».

«Комсомолка, ученица школы совхоза имени Кирова, Рая Ионова предупредила наше наступавшее подразделение о том, что улица в Лотошине, по которой бойцы продвигались вперед, заминирована немцами. Вызвали саперов. Рая сама повела их к минному полю. При этом допустила неосторожность – опередила саперов и погибла, подорвавшись на мине. Посмертно награждена орденом Красной Звезды».

По моему поручению инструктор-информатор поарма завел специальный журнал, в который регулярно записывал все поступавшие к нам сведения о помощи местных жителей Красной Армии. И эти записи велись не для простого учета. Наши штатные агитаторы и лекторы использовали их при подготовке своих выступлений перед личным составом, докладов и бесед о советском патриотизме. Должен сказать, что эти примеры героизма оказывали сильное мобилизующее воздействие на бойцов и командиров.

В дни боев под Москвой к нам в армию несколько раз приезжал секретарь МК ВКП(б), организатор партизанского движения на временно оккупированной врагом территории Московской области Б. Н. Черноусов. От него мы получали подробные сведения о боевых делах народных мстителей в Лотошинском, Солнечногорском, Волоколамском и других районах области. Военный совет и политотдел армии поддерживали также тесную связь и с Дмитровским подпольным окружкомом партии, который возглавлял С. П. Афанасьев, с секретарями Дмитровского горкома ВКП(б) А. И. Макаровым, Солнечногорского горкома Е. А. Барановым, Клинского горкома А. Н. Кидиньш, председателем Дмитровского исполкома райсовета И. В. Кириллиным, с командирами партизанских отрядов В. А. Дробышевским, В. Г. Коруновым и другими. Это позволяло нам иметь ценные разведданные о противнике, оборонявшемся на данных участках фронта.

А там, где позволяла обстановка, живую связь с партизанскими отрядами осуществляли непосредственно командиры и военкомы бригад, полков, лыжных батальонов, что в ряде случаев позволяло обеспечивать боевое взаимодействие между нашими наступающими войсками и партизанскими подразделениями.

Личный состав армии проявлял большой интерес к сообщениям о боевых действиях партизан, радовался их успехам. Бойцы и командиры наяву убеждались в том, что война против немецко-фашистских захватчиков действительно становится всенародной. А это имело огромное воспитательное значение.

Громя и преследуя врага, войска 1-й ударной армии все дальше продвигались на запад. 16 декабря ее передовые подразделения освободили Высоковск. 18 декабря 84-я стрелковая бригада овладела крупным населенным пунктом Теряева Слобода. К исходу 19 декабря главные силы армии и соседей слева вышли на реки Лама и Руза – сильно укрепленный промежуточный рубеж обороны противника. Крупного успеха добились и войска 20-й армии, 20 декабря освободившие Волоколамск.

Реки Лама и Руза были скованы льдом. Однако преодолеть их с ходу не удалось ни нашей, ни соседним 20-й и 16-й армиям. С высоких западных берегов гитлеровцы всякий раз встречали атаки советских воинов таким интенсивным огнем изо всех видов оружия, что поредевшие за время боев наши подразделения вынуждены были отходить на исходные позиции.

Вскоре стало очевидным, что без тщательной, всесторонней подготовки прорвать ламско-рузский рубеж обороны противника невозможно. Требовалось перегруппировать силы, определить наиболее перспективный участок прорыва вражеской обороны и быстро, в течение нескольких дней, обеспечить на направлении главного удара значительное превосходство над противником в силах и средствах.

Подготовка к прорыву ламско-рузского оборонительного рубежа началась в первых числах января 1942 года. Командование нашей армии сразу же приступило к перегруппировке войск с задачей сосредоточения главных сил на ее левом фланге. Пока производилась эта перестановка, действовавшие на правом фланге наши отдельные части продолжали с боями продвигаться вперед и в ряде случаев добивались успеха. В частности, неплохие результаты оказались у 62-й морской стрелковой бригады под командованием полковника В. М. Рогова.

В эту бригаду я приехал в ночь под Новый год. Военным советом армии мне было поручено на месте разобраться, насколько справедливы претензии ее командования к армейским тылам в отношении неполадок в материально-техническом и продовольственном обеспечении. Вместе со мной в бригаду прибыла группа представителей тыловых частей.

Было морозно. Дул сильный порывистый ветер. Деревня, где располагались тогда штаб и политотдел бригады, была сильно разрушена. В избах, оставшихся целыми, были полностью выбиты стекла. И хотя тепла в таких жилищах было немного, уставшие за' день краснофлотцы и красноармейцы заполнили их до предела.

Противник периодически вел по деревне артиллерийский огонь. Ему время от времени отвечала наша минометная батарея. Но, казалось, никто не обращал внимания на разрывы снарядов. Оно и понятно, дело привычное.

Зашел в одну из полуразрушенных изб. В ней разместились на отдых человек тридцать бойцов и командиров. Все места, где только можно было прилечь или присесть, были заняты. В русской печи, занимавшей добрую четверть избы, ярко горел огонь, но дым почему-то шел не в трубу, а тянулся к завешенным тряпьем оконным проемам.

Еще при подходе к дому сквозь выбитые окна я услышал оживленный разговор, который вели между собой находившиеся в нем морские пехотинцы. Но при моем появлении наступила тишина.

– Что замолчали, друзья? О чем беседовали? – поздоровавшись, спросил я.

– Да так, товарищ полковой комиссар, ни о чем особенном, – после непродолжительной паузы ответил за всех молоденький лейтенант. – Сначала о сегодняшнем бое говорили, о родных, знакомых. Словом, кто о чем. Вроде тихо пока, вот и занялись воспоминаниями. В бою-то особенно не разговоришься, а мы, моряки, поговорить любим. Вот и сейчас краснофлотец Сергеев рассказывал о своей службе на эсминце, а мы слушали. А до этого прошлый Новый год вспоминали, новогодние елки и все такое.

– Фашисты всю ночь ракетами лес освещают. Вот он какой, нынешний-то Новый год, – бросил кто-то из дальнего угла хаты.

Постепенно разговорились. От воспоминаний перешли к делам насущным. Я коротко рассказал о боевой обстановке в полосе армии, о намерении противника закрепиться и задержать наше наступление на реке Лама.

Как раз в то время, когда беседа подходила к концу и я уж было собрался пройти в политотдел соединения, в избу вошел военком Д. И. Бессер. Увидев меня, он доложил, что 3-й батальон бригады освободил деревню Званово и с ходу ворвался в Теребетово.

По усталому и вместе с тем необычайно оживленному лицу Бессера, по его лукаво улыбавшимся глазам нетрудно было догадаться, что он чего-то недоговорил.

– Продолжайте, товарищ военком. Я слушаю вас.

– У меня все. Остальное к бою прямого отношения не имеет.

– А что остальное?

– Да так, пустяки. Когда батальон ворвался в Теребетово, мы обратили внимание на одну избу, что на самой окраине деревни, на берегу речки Лобь. Комбату Кузьме Романовичу Ерошкевичу она показалась подозрительной: окна плотно занавешены, за избой – несколько машин. Не штаб ли? Послали туда группу автоматчиков и саперов. Подобрались наши ребята, открыли дверь, а в избе, как говорится, дым коромыслом. Несколько подвыпивших немецких офицеров готовятся к встрече Нового года. На двух составленных вместе столах множество всякой закуски, бутылки с вином. В углу сверкает разноцветными огнями новогодняя елка. Ну, офицеров ребята обезоружили, захватили в плен, а возле избы Кузьма Романович поставил часового, чтобы до конца боя никого не впускал в нее. Когда бой закончился, комбат пригласил отличившихся при освобождении деревни краснофлотцев, красноармейцев и командиров на новогодний праздник. Правда, Новый год еще не наступил, но все равно выпили вина, поздравили друг друга с победой.

В политотделе бригады мы вместе с военкомом Д. И. Бессером провели совещание, на котором кроме политотдельцев присутствовали многие политработники подразделений, офицеры тыла. Речь шла главным образом о конкретных мерах по устранению недостатков в обеспечении личного состава питанием. Зима стояла морозная, в таких условиях регулярное снабжение бойцов и командиров переднего края горячей пищей приобретало особое значение. Мне не один раз приходилось убеждаться, насколько повышалось боевое настроение личного состава, если на передовую регулярно доставлялись завтраки, обеды, чай. Истина, казалось бы, простая, не требующая особых доказательств, но тем не менее о пей постоянно приходилось напоминать.

Подготовка к прорыву ламско-рузского рубежа была завершена 9 января. А вечером этого же дня мы получили приказ командующего фронтом: с утра 10 января приступить к выполнению боевой задачи.

На главном направлении должны были действовать части и соединения 20-й армии. Здесь, на участке прорыва, наше командование обеспечило значительное превосходство в силах над противником. Так, в артиллерии мы превосходили его в три с половиной раза; в минометах – в четыре; в танках – в два и в пехоте – в три раза.

Рано утром 10 января после мощной артиллерийской подготовки вперед двинулись танки и стрелковые части. Однако выбить гитлеровцев из укреплений на западном берегу Ламы удалось не сразу. В первые дни боев наше продвижение было совсем незначительным.

Судя по всему, немецко-фашистское командование придавало этому рубежу исключительное значение. Позже станет известна директива Гитлера от 16 декабря 1941 года, в которой он требовал от командования группы армий «Центр» «заставить войска с фанатическим упорством оборонять занимаемые позиции, не обращая внимания на противника, прорывающегося на флангах и в тыл наших войск». Вероятно, именно этой директивой руководствовался командир 23-й фашистской пехотной дивизии, требовавший в одном из своих приказов, захваченных нашими разведчиками, защищать позиции на Ламе до последнего человека.

Сопротивление врага было сломлено лишь 15 января, после пяти суток ожесточенных боев. В тот же день вечером я с небольшой группой армейских политработников побывал во 2-й морской гвардейской стрелковой бригаде (так с 5 января стала именоваться наша бывшая 71-я морская стрелковая бригада). На КП этого соединения как раз находился начальник штаба армии генерал Н. Д. Захватаев. В нескольких словах он обрисовал мне обстановку, пояснил, что бригаде приказано продолжать преследование отступающего противника, не давая ему ни малейшей передышки.

Вместе с командиром, военкомом, начальником политотдела бригады мы решили провести в подразделениях короткие митинги, распределили, кто и где будет выступать. Моряки-гвардейцы с воодушевлением встретили приказ о ночном наступлении. К утру 16 января они выбили гитлеровцев еще из нескольких населенных пунктов и продвинулись на 10 километров.

Значительного успеха добилась в те дни и 62-я морская стрелковая бригада. Ее воины, взаимодействуя с артиллеристами и танкистами, к исходу 16 января освободили районный центр Лотошино. Таким образом, 1-я ударная вышла на рубеж Лотошино, Аксаково, Пленицыно.

Бои продолжали носить столь же ожесточенный характер, как и в начальный период контрнаступления наших войск под Москвой. Гитлеровское командование все еще надеялось остановить советские войска, поэтому и требовало от своих солдат и офицеров фанатического сопротивления, особенно при обороне наиболее важных в тактическом отношении пунктов. Однако его планы неизменно терпели провалы. Теперь уже сказывалось не только наше превосходство в силах и средствах, но и то, что командный состав Красной Армии приобрел определенный опыт ведения наступательных боев, научился лучше, чем прежде, разгадывать и срывать замыслы врага.

В этой связи хочется сослаться на такой, пожалуй, наиболее характерный для того периода пример. Командованию 62-й морской стрелковой бригады стало известно, что в ночь на 16 января гитлеровцы собираются перебросить танки и пехоту в район Раменье, станция Шаховская. Вероятно, они намеревались создать на подступах к этой станции свой оборонительный заслон. Необходимо было во что бы то ни стало сорвать этот замысел врага.

Командир бригады полковник В. М. Рогов поставил перед 8-м лыжным батальоном задачу – под покровом темноты выдвинуться на шоссе Лотошино – Шаховская, устроить там засаду и разгромить колонну врага на полпути к станции. Во втором часу ночи военком батальона И. Д. Ковязин, возглавлявший засаду, принял по рации сообщение разведчиков – в сторону станции Шаховская движется легковая машина. Ее лыжники подбили, сбросили в кювет, а ехавшего в ней штабного офицера доставили в штаб бригады. На допросе он показал, что перебрасываемая в район станции группа в составе 10 танков и 15–20 автомашин с пехотой выйдет из пункта временной дислокации ровно в четыре часа утра.

Получив эти данные, политрук И. Д. Ковязин сделал соответствующий расчет. Для уничтожения танков была выделена 3-я рота. Лыжники расположились вблизи шоссе группами по 3–4 человека в каждой на небольшом расстоянии друг от друга. Их задача состояла в том, чтобы уничтожить все танки врага по возможности одновременно.

В четыре часа утра наблюдатели, находившиеся примерно в пяти километрах от основных сил лыжного батальона, сообщили, что по шоссе движутся один танк и грузовик с фашистской пехотой. Это была, естественно, разведка. А за ней должны двигаться главные силы. Поэтому полит рук Ковязин приказал пока не обнаруживать места засады, пропустить танк и грузовик.

Его расчет оказался верным. Через несколько минут на шоссе действительно появилась основная колонна врага. Как только танки и автомашины с пехотой поравнялись с нашей засадой, в них полетели гранаты и бутылки с горючей жидкостью. На шоссе запылали сразу семь крестастых бронированных чудовищ. Среди вражеских пехотинцев началась паника. Три оставшихся неповрежденными танка открыли бешеную стрельбу из пушек и пулеметов. Но лыжники располагались в так называемой мертвой зоне – на обочине шоссе, и огонь врага нашим воинам был не страшен. К тому же вскоре они уничтожили и эти танки. Пехота тоже сопротивлялась недолго. К шести часам утра бой был закончен. Его итог: 10 уничтоженных фашистских танков, более 100 убитых солдат и офицеров противника, 150 пленных.

Как в данном, так и во многих других случаях военная хитрость и внезапность были лишь одним из тактических средств ведения боя. Успех же в конечном счете достигался благодаря мужеству, бесстрашию и отваге абсолютного большинства бойцов и командиров. О высоком моральном духе личного состава красноречиво свидетельствует хотя бы такой факт. Только в ночь перед этой засадой более двадцати красноармейцев и командиров 8-го лыжного батальона подали заявления с просьбой о приеме их в ряды ВКП(б). Примерно столько же заявлений поступило и в бюро ВЛКСМ.

Хочется особо подчеркнуть, что, оказываясь даже в безвыходном положении, наши бойцы и командиры до конца оставались верными воинскому долгу, проявляли мужество и героизм, несгибаемую стойкость.

…Разведывательное подразделение 62-й морской стрелковой бригады, в котором служил краснофлотец Николай Кудряшов, ночью ворвалось в село Малеево и завязало бой с гитлеровцами. В ходе его Николай увидел, что возле одного из домов фашисты спешно грузят в машину какие-то ящики. «Не иначе штабные документы, – решил краснофлотец. – Нужно попытаться отбить их». Он смело бросился к дому, огнем из автомата уничтожил часового и солдат-грузчиков, а в окно метнул гранату. Но в этот момент и сам был тяжело ранен. Гитлеровцы схватили истекающего кровью Кудряшова. Позже от местных жителей мы узнали, что фашисты в течение нескольких часов изуверски пытали Николая, стремясь вырвать у него интересующие их сведения. Но на все вопросы краснофлотец неизменно отвечал: «Советские моряки никогда не были предателями! Ничего вы от меня не добьетесь!» Комсомолец Кудряшов погиб как герой. В незабываемые дни Московской битвы командиры, политработники, партийные и комсомольские организации широко популяризировали подобные примеры мужества и отваги среди личного состава.