Текст книги "Дневники казачьих офицеров"
Автор книги: Федор Елисеев
Соавторы: Павел Маслов,Михаил Фостиков
Жанры:
Биографии и мемуары
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 34 страниц)
18 июня, прибыв к себе на бивак, я принимаюсь за организацию частей:
• казаков Баталпашинского отдела свожу в одну часть и называю – 1-й Хоперский полк (135 человек с пятью пулеметами);
• казаков Лабинского отдела – в 1-й Лабинский полк (150 человек с двумя пулеметами);
• формирую отдельный Терский отряд (95 человек) – все эти части конные;
• всех пеших свожу в 6-й Кубанский пластунский батальон (48 человек).
Всего в составе частей набралось 428 человек и до 50 офицеров. Спешно организую тыл в поселке Хасаут-Греческий, где открываю лазарет.
Сформированные мною кадры частей дали первый отряд, который называю «Армия возрождения России» (название очень громкое, но для противника меткое). Конечно, организовываю штаб с отделениями: оперативным, административным и политическим. За неимением офицера Генштаба, беру на должность начальника штаба полковника Туполева, которого раньше не знал как следует, а лишь по словам других. В этом выборе сделал свою первую ошибку, так как в полковнике Туполеве я не нашел помощника – это был писарь и, как потом выяснилось, совершенно безавторитетный человек. Заведующим административно-политическим отделом я наметил полковника Проскурина, отличного офицера и работника.
Командирами полков назначены: 1-го Лабинского – есаул Ковалев, 1-го Хоперского – есаул Ларионов,[65]65
Ларионов Петр – из казаков ККВ. Окончил 4 класса Михайловского Воронежского кадетского корпуса. В Великой войне Георгиевский крест 4-й ст. Окончил 1-ю Тифлисскую школу прапорщиков (1915), сотник 3-го Кавказского полка ККВ (с 14 февраля 1917 г.), есаул (1920).
[Закрыть] храбрый, отличный офицер, 6-го батальона – есаул Балуев, достойный командир пехотной части, но очень строгий и резкий. Командиром конной бригады (1-й Лабинский и 1-й Хоперский полки) назначаю полковника Старицкого, он же и мой помощник.
С первых же шагов стало заметно отсутствие кадровых офицеров (на Кубани многие из них были арестованы, а те, кто оставался, скрывались). Вначале у меня было всего четыре кадровых офицера. Но усилием всех нас, чинов кадра, работа все же продвигалась вперед. Высылка разъездов, сторожевое охранение были налажены. По станицам шли приказы, призывы и наши программы борьбы против большевиков. Особенной нужды в политической программе не было (так это мне казалось), так как народ на Кубани жаждал освобождения от коммуны и большевиков. Борьба была провозглашена за изгнание большевиков-коммунистов, за твердую власть на местах, прекращение насилия, грабежей, охрану религии и Учредительное собрание как результат нашей борьбы.
Население к моему начинанию сначала отнеслось недоверчиво – живой силы у меня было слишком мало, особенно в начале восстания, но продовольствие моим сборщикам давали охотно, а зачастую станицы сами высылали необходимое для жизни.
Надо заметить, что горные станицы не испытывали всего гнета большевиков, так как охранялись присутствием небольших групп в лесах. Большевики это учитывали и, чтобы не у. еличивать «лагерь зеленых», относились к населению горной полосы предупредительно: особых реквизиций не производили, а когда объявляли реквизиции рогатого скота, которым население было богато, люди этой полосы были под моей защитой.
Большевики между тем начали засылать своих шпионов в мой район, но они вылавливались и предавались нашему суду. Население не горной полосы Кубани не могло пройти ко мне легко, и прорывались лишь отдельные бойцы. Скажем, в станице Кардоникской жители в массе относилось ко мне отлично, но в боевые части шли немногие, говоря, что, мол, когда начнется борьба, то «мы выйдем к вам». Поэтому мне приходилось готовить население через офицеров – жителей этой или иной станицы. Работа была поручена начальнику гарнизона станицы Кардоникской, войсковому старшине Маслову,[66]66
Маслов Павел Максимович – см. предисловие.
[Закрыть] и коменданту станицы, хорунжему Нагубному. Действительно, в последующих событиях население станицы меня не обмануло.
В конце июня 1920 года я установил связь с отрядом войскового старшины Князева, действующего в районе станицы Надежной (90 человек), и есаула Лычева[67]67
Лычев Дмитрий Иванович – из казаков ККВ, в Великой войне за боевые отличия произведен в прапорщики, хорунжий 2-го Лабинского полка ККВ (на 1 января 1917 г.), есаул (1920).
[Закрыть] у станицы Ахметовской (100 человек). Были посланы мелкие разъезды в горы Майкопского отдела, но они нашли там лишь небольшие группы по 10–15 казаков, которые из районов своих станиц уходить не хотели.
Большевики забили тревогу, их разъезды после коротких перестрелок убегали, распространился слух, что у меня собрано 8–12 тысяч казаков, всюду мои силы преувеличивали и распространяли сказки о моих зеленых казаках. В горы большевики ехать боялись, и горный район (станицы Кардоникская, Зеленчукская, Сторожевая и Преградная) был фактически под моей властью. В станицах были выбраны атаманы и назначены мной коменданты.
Единственным притоном коммунистов был Тебердинский курорт, где они свили себе прочное гнездо под видом курортных лечебных заведений. Для ликвидации Тебердинского гнезда 29 июня мной была выслана сотня 1-го Лабинского полка под командой сотника Бара (не казак, но служил в Астраханских казачьих частях). Сотня в составе 85 человек выступила с приказанием пройти горной тропой к курорту, ночью окружить коммунистические общежития, арестовать всех и, забрав имущество, деньги и продовольствие, возвратиться по реке Теберде до селения Георгиевско-Осетинского, откуда напрямую горной дорогой прибыть на бивак.
Но первый блин вышел комом, главным образом потому, что офицеры после жизни в лесах отдельными группами, видимо, отвыкли выполнять точно приказания, да и я, назначая для исполнения заданий офицера, не знал его хорошо. Было же исполнено следующее: сотник Бар, выведя сотню с бивака по горной тропе, спустился раньше времени в Тебердинское ущелье, а именно у Верхнетебердинского аула, откуда по шоссе дошел до курорта (15 верст), так что некоторые коммунисты, узнав о приближении казаков, бежали. К сотне по дороге пристало много карачаевских «шакалов» – грабителей, и поэтому при захвате общежитий произошел грабеж и убийство ими всех большевиков, деньги были разграблены, были взяты запасы сахара, чая, муки, медикаментов, белья и прочего.
На обратном пути сотник Бар дошел до осетинского селения, где все перепились аракой (водкой собственного изготовления у горцев), и не свернул в горы, а прошел прямо в станицу Кардоникскую, где спьяну и заночевал. На рассвете на станицу было произведено нападение милиции Баталпашинского отдела, сотня была захвачена врасплох, и хотя потом оправилась и прогнала милицию, но морально пострадала и потеряла 15 человек убитыми. Начало плохое, подрывающее наш авторитет и доверие у населения, которое потребовало от меня энергичных и строгих мер.
По прибытии сотни на бивак весь отряд по случаю дождей я перевел в покинутое жителями селение Лысогорка (жители – иногородние, присоединившиеся в 1918 году к большевикам, а при очищении Кубани от красных в 1919-м ушли с ними). В этот же день, 2 июля, ко мне прибыл хорунжий Маслюк[68]68
Маслюк – во ВСЮР хорунжий 1-го Кубанского полка 2-й Кубанской казачьей дивизии генерала Фостикова.
[Закрыть] и офицер для связи с войсковым старшиной Князевым. Хорунжий Маслюк прибыл с несколькими бойцами из состава передавшихся казаков советского конного полка на нашу сторону (240 человек).
Дело было так. В станице Исправной стоял 2-й советский конный полк отдельной бригады 34-й пехотной дивизии. Состоял он исключительно из казаков, сдавшихся на Черноморском побережье, и управлялся 40–45 коммунистами. Этот полк имел задачу: разведка в горных станицах и лесах и вылавливание зеленых. Казаки полка имели связь с зелеными казаками, одиночным порядком убегали в лес, а уже при мне из сдавшегося разъезда был послан урядник, с целью уговорить полк перейти к нам.
На положении рядовых в полку было и несколько белых офицеров (хорунжий в их числе), которые, узнав, что я уже начал восстание, условились с казаками о сдаче. Ночью, перебив нескольких коммунистов, в том числе политкома, забрали четыре пулемета и присоединились к войсковому старшине Князеву, как находящемуся ближе к ним.
Этой изменой большевикам был нанесен удар, и они начинают усиливать террор в отношении казаков. Зеленых же этот переход подбодрил. Через офицера связи был выслан Князеву приказ о подчинении мне и переименовании отряда во 2-й Лабинский полк, с назначением его командиром полка.
По устройстве на Лысогорке было созвано общее офицерское собрание. На нем я ознакомил всех с моими взглядами на приемы борьбы с большевиками, на вопросы пьянства, грабежа населения, насилия и что успеху в борьбе и агитации среди населения может помочь лишь присутствие в наших частях и у офицеров полного согласия с таковыми взглядами. Было написано постановление, которое подписали все офицеры, а потом и каждый офицер, вновь прибывающий, расписывался на постановлении.
В нем перечислялись преступления, за которые офицер подвергался смертной казни. Преступления эти следующие: побег с позиции, побег из отряда, неподчинение приказам, грабеж, пьянство, насилие и оскорбление религии. Затем на втором собрании я предложил казакам самим выработать для себя меры наказания, ознакомив их с содержанием постановления офицеров.
Мое предложение было встречено криками «ура!», казаки постановили:
• казнь за все перечисленные преступления, кроме пьянства;
• за пьянство – в первый раз 25 плетей, в другой 75 плетей, а в третий – смертная казнь.
Местное население с обоими постановлениями было ознакомлено (нарочно). Приказом же было отдано запрещение выделки араки, прекращения грабежей, насилий и мести, помощи большевикам, какая бы она ни была. Виновные из населения в неисполнении постановлений были наказаны, а несколько расстреляны (позднее). Части переродились и походили на воинские части мирного времени, а местное население пошло мне навстречу, и в станицах, которые занимал впоследствии, прекратилось пьянство, самодельная выделка водки, а грабежи, воровство и насилие совершенно исчезли.
3 июля от разъезда, высланного на Красногорскую, получено донесение, что станица занята пешими и конницей красных (два полка), прибывшими из Баталпашинска, и что передовые части их выдвинулись в направление на Кардоникскую и сбили наш ночной разъезд. К ночи этого же дня разъезд усиливается, и ему дается приказание: в случае движения противника отходить через Кардоникскую по дороге на Лысогорку; закрепляясь на каждом рубеже, заставить противника развернуться и через час прислать донесение на мое имя.
Ночь прошла тревожно, надо было решить – принять бой или нет. Вступив в открытый бой с красными, надо было разбить их во что бы то ни стало, так как это будет первый бой, а победа красных сулила бы мне полный провал начатого святого дела. Решаюсь принять бой и вырабатываю план действий.
На рассвете получаю донесение, что красные перешли в наступление и гонят мою передовую полусотню. Трогаясь в путь по хребту на Кардоникскую, успеваю вовремя. Красные с хребта разделились на две группы: первая небольшая, приблизительно около полутора эскадронов, преследует по хребту несколько казаков, оторвавшихся от полусотни, а вторая большая, около 800 человек, преследуя мою полусотню, заняла станицу. Из станицы бегут в разные стороны казаки, и партия их (от 30 до 40 человек), верхом отстреливаясь, направляется через реку Хасаут к хребту у реки Маруха. Их преследует эскадрон красных, а главная масса бросается за моей полусотней.
Через час после прибытия моих конных частей мокрые от пота прибежали пластуны, с которыми я редкой цепью занимаю позицию у хребта, передав им все четыре пулемета. Конные части выстраиваю развернутым фронтом с резервом в полусотню в изгибе дороги и даю по одному взводу на фланги позиции.
Отступающей полусотне, с присоединившимися к ней казаками станицы, даю приказ упорно задерживать противника и дать нам время организовать оборону пути и хребта вблизи кургана. Через короткое время на кургане появляется большой красный значок и красные, спешенными и конными частями, переходят в наступление на мою позицию. Даю приказ пластунам вести редкий огонь, ибо патронов от 50 до 80 на человека. Противник стремительно идет вперед, пластуны усиливают огонь, но красные, густой цепью заняв хребет, начинают спускаться и подходят к пластунам на 500–700 шагов; начинается усиленная перестрелка на флангах. В моей коннице всего 180 человек.
Думаю: «Если за правое дело я дерусь – то красных разобьем, а нет – умрем все в атаке». Становлюсь перед строем, снимаю папаху, казаки, как один, следуют моему примеру, осеняют себя крестом. Пластуны открывают максимальный огонь, а я во главе конницы с криками «ура!» бросаюсь в атаку. Конные фланги делают так же, пластуны, оставшись позади, бросаются вперед.
Красные обомлели, не ожидая вообще отпора, начинается сплошная рубка противника, он в панике бежит, «товарищи» бросают все, вплоть до верхней одежды. До самой Кардоникской продолжается преследование врага с рубкой, в самой станице оставшиеся казаки, видя бегство красных, открывают стрельбу по бегущим. Противник совершенно теряет голову и в панике бежит на станицу Красногорскую. Преследовать дальше посылаю одну сотню, которая гонит их до самой Красногорской и возвращается. Противник разгромлен, несмотря на его многочисленность, взято 10 пулеметов, 300 винтовок, около 200 лошадей, много патронов. Потери в живой силе: у красных убито свыше ста человек, у меня (Бог помог нам!) всего пять человек ранеными, ни одного убитого.
Казаки в частях и жители ликуют, наш престиж поднимается. Бой закончился к 14 часам, а уже к вечеру слух о нашей победе распространился далеко в глубь Кубани, за 90–100 верст знали (как нам позже говорили) о разгроме красных. Этот бой, кроме морального подъема частей, признания жителей, дал мне новых бойцов-казаков кардоничан, которые, приняв в этом бою активное участие, не могли больше оставаться в станице. С этого дня в станице Кардоникской формируется сотня конницы в 150 шашек и сотня пластунов в 200 человек. Части устали, и я решаюсь в первый раз ночевать в станице.
4 июля ко мне под вечер явился казак Попов из станицы Удобной, прибывший через перевал из Сухума (Грузия), и доложил мне, что в Сухуме имеется представитель Кубанского правительства, находившегося в Крыму, полковник Налетов, который имеет связь с правительством и генералом Врангелем.
Получив такие сведения, я ночью же написал донесение Кубанскому атаману и генералу Врангелю о начале моей работы, о положении на Кубани и просил спешно, насколько возможно, прислать оружие, патроны и медикаменты. Кроме того, командировать ко мне представителей от Кубанского правительства и главнокомандующего, дабы ориентировать меня в обстановке, так как о происходящем в Крыму я ничего официально не знал.
С начала моего ухода в горы (прошло уже почти четыре месяца) я питался лишь слухами и известиями из большевистских газет, доходящих до передовых частей отряда. Донесение это было послано с поручиком Дибижевым (грек, житель аула Хасаут-Греческого).
5 июля части, пополнив свои ряды казаками станицы Кардоникской, перешли на бивак в Лысогорку, куда под вечер прибыл ко мне нарочный из Хасаут-Греческого и привез с собой мою родную сестру Александру Архиповну Орлову, чей муж-офицер был убит большевиками в 1918 году. (Перед моим отъездом из Армавира я перевез свою мать и сестру с шестью детьми в станицу Лабинскую, где их никто не знал, но из Лабинской, по занятии ее большевиками, семье пришлось переехать в Баталпашинск, где осталась жить моя сестра, а мать прибыла в родную станицу Кардоникскую.)
При свидании с сестрой я узнаю следующее: как только большевикам стало известно о моей работе в горах, был произведен обыск у всех моих родственников в Баталпашинской, у сестры нашли мою карточку и ее с детьми и некоторых родственников арестовали. Сестру ко мне прислали (оставив детей под арестом) уговорить меня прекратить восстание, после чего мне предлагалось уехать, куда я хочу, и даже предлагалось перейти на их сторону.
Сестра, зная абсурдность предложения моих врагов, была уверена, что я не пойду на соглашение, но под угрозой принуждена была ехать. Узнав мое твердое решение продолжать борьбу, благословила меня и спешно уехала.
Просьбе остаться у меня уступить не могла, так как ее дети были заложниками, и просила не беспокоиться за нее – она была уверена, что большевики не позволят насилия в отношении к ней. Зная проклятых, я не ожидал ничего хорошего, но помочь ей был не в силах, так как, дав клятву своим подчиненным продолжать борьбу, не мог изменить. Моя совесть, офицерская честь и долг требовали от меня продолжать начатую работу. Сестра уехала – я чувствовал себя ее предателем.
Генерал М. Л. Фостиков. Стара Пазова (Хорватия), 1943 г.
Атака казаков на турецкую батарею. Кавказский фронт Великой воины. Рис. А. Панина
Походный Атаман Казачьих войск Великий князь Борис Владимирович с генералом Баратовым (слева от него, в белой папахе) на джигитовке 1-й Георгиевской сотни 1-го Уманского полка ККВ. За ними подъесаул Фостиков (и светло-серой папахе). Правее Великого Князя – начальник штаба Походного Атамана генерал Богаевский (в шинели). Персидский фронт, ноябрь 1916 г.
Хорунжий В. М. Сазонов (ст. Новотроицкой Лабинского отдела ККВ) – ординарец штаба генерала Фостикова в походе на Царицын. 1919 г.
Подхорунжие и вахмистры ст. Кармалиновской Лабинского отдела ККВ, прошедшие с генералом Фостиковым Гражданскую войну. Слева направо: Ефим Мартов, Василий Донсков, Иван Брежнев, Игнат Брежнев. Вранье (Сербия), 1921 г.
Казак Л.-Гв. Кубанских сотен. Сербия, 20-е годы
ГРАЖДАНЕ Кубани, Дона, Терека и Ставропольской губернии
Седые горы Кавказа приютили десятки тысяч честных сынов РОДИНЫ, создавших собою крепкую духом и любовью к Родине «АРМИЮ ВОЗРОЖДЕНИЯ РОССИИ». Цель армии уничтожить коммунизм и водворить на РУСИ строгий народный порядок через УЧРЕДИТЕЛЬНОЕ НАРОДНОЕ СОБРАНИЕ.
Народная армия начала свои работы на западном и юго-западном фронтах и в средних губерниях России. Под ее натиском стонет жидовский приспешник коммунистов, он зовет себе на помощь Кубанскую молодежь; приказно мобилизуя ее, он влечет ее на верную гибель.
Дорогие Кубанцы, не давайте своих сынов в красную армию, ибо их там ожидает сырая могила, шлите их иод покровом леса в ряды НАРОДНОЙ АРМИИ. Наш долг, наша святая обязанность поднять могучую руку честного гражданина, пока она не связана цепями коммунистическаго рабства, и освободить Родную КУБАНЬ от жидопскаго ига – коммуны. Мы призываем тех, кому ужасны субботники, кому страшно новое крепостное право – работа на коммунистов, кому страшна голодная смерть.
Все на защиту. Время не ждет. Проклятый коммунист слаб иод ударом НАРОДНОЙ АРМИИ, он чувствует гибель и, огрызываясь в свои предсмертные часы, градом посыпет ужасные беды на вольную голову КУБАНЦА, ДОНЦА и ТЕРЦА. Спешите в родные торы. Все задело. Пора.
Избранный народом. Командующий НАРОДНОЙ АРМИЕЙ, Генерал-Майор [подпись М. Фостикова].
Анапа 1920 г.
Баталпашинский и Лабинский отделы ККВ – территория боевых действий «Армии возрождения России» генерала Фостикова. 1920 г.
Образцы погон в частях «Армии возрождения России» генерала Фостикова. 13/26 августа 1920 г. (РГВА. Ф. 192, он. 3, д. 1475, л. 18).
Слева направо.
1 ряд: первые два – хоперцы, сотник и приштый (поле белое, выпушка, просвет и нашивки красные, звездочки серебряные, шифровка черпая); третий и четвертый – лабинцы, хорунжий и мл. урядник (поле белое, выпушка, просвет и нашивки черные, звездочки серебряные, шифровка у хорунжего серебряная, у мл. урядника черпая).
2 ряд: первый – стрелки (поле черное, выпушка красная, шифровка желтая): второй – пластуны (поле черное, выпушка белая, шифровка желтая); третий и четвертый – артиллеристы (поле зеленое, выпушка, просвет и нашивки белые, звездочки серебряные, пушки черные).
3 ряд: первый конвой (жгут белый с черным); второй – штабы отделов и учреждений (поле белое, выпушка и просвет черные); третий штаб армии (поле белое, выпушка черная, просветы зеленые); четвертый – штаб дивизии (поле зеленое, выпушка и просветы красные, звездочки серебряные).
Описание погон выполнено составителем.
Посадка на морские суда и отправка в Крым частей армии генерала Фостикова, октябрь 1920 г. (РГВА. Ф. 192, оп. 3, д. 1438, л. 3)
Конвой командира Сводного Кубанского корпуса генерала Фостикова (в центре). Остров Лемнос, 12 декабря 1920 г.
«Старому соратнику Генерал-Лейтенанту Фостикову на добрую память. Ген. Врангель. 19 февраля 1921 г.» (надпись на фотографии)
Кубанский Войсковой Атаман генерал В. Г. Науменко и генерал М. Л. Фостиков. Остров Лемнос, 27 марта 1921 г.
Генерал-лейтенант М. Л. Фостиков. Вранье (Сербия), 1921 г.
Прибытие частей Сводного Кубанского корпуса в г. Вранье (Сербия). 1 июня 1921 г.
Смотр казачьим частям. Вранье (Сербия), июнь 1921 г.
Военная и гражданская администрация с командиром корпуса генералом Фостиковым. Вранье (Сербия), июнь 1921 г.
Генерал Фостиков с чинами Кубанской казачьей дивизии. Сербия, 30 апреля 1923 г.
Казаки на работах, слева – генерал Фостиков. Южная Сербия, 20-е годы
Генерал Врангель с офицерами Кубанской казачьей дивизии и сербской администрацией.
Второй слева – генерал-майор В. К. Венков; в центре (за штатским) в черной папахе – генерал-майор Д. В. Репников; рядом в фуражке – начальник дивизии генерал-майор В. Э. Зборовский; четвертый справа (в защитной гимнастерке) – генерал-лейтенант М. А. Фостиков. Кочане (Сербия), август 1925 г.
«Его Превосходительству на долгую и добрую память от команды кубанских джигитов. Алексей Букреев» (надпись на обороте фотографии, адресованная генералу М. А. Фостикову)
Казаки, прошедшие с генералом Фостиковым Гражданскую войну. Справа – подхорунжий Степан Дзюба. Сербия, 20-е годы
Чины Кубанской казачьей дивизии на похоронах генерала Врангеля. Белград, 6 октября 1929 г.
Венки и памятные знаки к гробу генерала Врангеля. Белград, 6 октября 1929 г.
Генерал Фостиков с семьей и джигитами. Вранье (Югославия), 1932 г.
Генерал Фостиков (слева) с джигитами. Сербия, 1932 г.
Пирамида джигитов. Сербия, 1932 г.
Сыновья генерала Фостикова: Норис (верхом в центре) и Георгий (верхом справа) с казаками. Вранье (Югославия), 1932 г.
Вечером 6 июля от моей полусотни, расположенной в Красногорской, получено донесение, что конница красных, выбив полусотню из станицы, заняла ее. Выслав на ночь усиленное охранение на полпути от Кардоникской к Красногорской, остальные части за ночь передвинул ближе к Кардоникской.
С рассветом 7 июля красные повели наступление конницей (два конных полка и конная милиция – всего до 900 шашек) на мой передовой заслон. Согласно приказанию он медленно отступал и, развернувшись на широком фронте, принудил противника разорваться на три группы и в таком виде подойти к Кардоникской, где и был атакован конницей станичного гарнизона (войсковой старшина Маслов) и пехотой 6-го пластунского батальона.
Противник не выдержал нашей атаки и начал поспешно отступать к Красногорской. В 6 верстах от станицы атакован моей обходящей конницей (1-й Лабинский, 1-й Хоперский полки и Терский отряд) под командой полковника Старицкого, бежал через Красногорскую на станицу Усть-Хомутинскую, где соединился с красной пехотой (306-й пехотный полк), идущей на помощь коннице. Наша конная бригада стала на отдых в станице Джегутинской.
Бой 7 июля дал мне небольшие трофеи: один пулемет, около 10 винтовок, четыре-пять тысяч патронов, несколько лошадей; потери красных 20–30 человек, у меня один раненый. Их конница была так сильно потрепана, что в последующих боях начала действовать осторожно и нерешительно. Мои же части воодушевились и осознали свою силу.
Преследование закончилось вечером, передовая сотня разместилась в Красногорской, а все остальные вернулись на бивак поближе к Кардоникской. Уже на биваке получено донесение от сотни из Красногорской, что около эскадрона конницы красных, поддержанной пехотой, сбило охранение в Красногорской. Позже узнали, что станица с боем перешла в руки красных, а наша сотня отошла на высоты в 9 верстах от Кардоникской. Ночью красные продвинулись и заняли высоты, занимаемые моей сотней.
На рассвете 8 июля к войсковому старшине Маслову снова прибыла со стороны Красногорской моя сестра, которую выслали ко мне для переговоров. Сестра привезла мне бумагу от комбрига 34-й советской дивизии и председателя ревкома с предложением сдаться. Об условиях состоятся переговоры, по занятию их пехотой станицы Кардоникской, для чего я должен выбрать нейтральную зону, где и произойдет моя встреча с делегацией красных из Екатеринодара. Если я не соглашусь на это – никто из моих родственников, уже арестованных, не будет пощажен; в случае же моего сог гласил мне были обещаны все «блага земные».
Сестру на этот раз я не видел, но ответ написал, что ни в коем случае не пойду на сдачу, а если большевики будут насильствовать над семьей и родственниками моими и моих казаков, то мы при занятии станиц никого из советских служащих с семьями не пощадим. Ответ был отправлен до начала боя за станицу Кардоникскую.
Ввиду предполагаемого наступления красных ночью с 7 на 8 июля все части были подведены к кургану Веселому (назван казаками «курганом Фостикова»).
9 июля бой начался в 9 часов утра. Пехота красных (306-й пехотный полк 34-й дивизии) при 15 пулеметах, поддержанная конницей в два эскадрона, быстро продвинулась к станице и заняла ее окраину по реке Кардоник.
До этого момента бой с нашей стороны велся одной сотней, которая, отходя перед противником на довольно широком фронте, растянула красных, и они, не видя перед собой никого, кроме отходившей сотни, сосредоточили все силы, атаковали станицу и заняли ее.
Как только противник оказался в станице, я решил немедленно атаковать его, для чего конную бригаду направил в обход со стороны Красногорской, а остальные части (6-й батальон пластунов и подготовленную пехоту станицы 300 бойцов и конных из станицы 200 человек) оставил при себе за курганом Веселым. К моменту занятия пехотой красных южной окраины станицы моя обходящая бригада заняла дорогу на Красногорскую, сбив резерв красных, состоящий из двух рот пехоты. Противник, занимающий станицу, заволновался, в это же время части, оставшиеся при мне за курганом, быстро подошли, атаковали и взяли станицу.
Большевики, поспешно отступая, были атакованы моей конной бригадой со стороны дороги Кардоникская – Красногорская и сбиты к горам Джангур, где были снова окружены с юга той же бригадой, от станицы Кардоникской пластунами, а с севера гарнизонной конницей. Противнику оставался открытым лишь путь на кручи горы Джангур, куда он и направился, подвергаясь все время с фланга нашему огню и атакам. (Такая тактика – растянуть малыми силами противника, а потом атаковать его «облавой» внезапно и быстро – не раз спасала мои отряды во время восстания, когда наши силы численно были гораздо меньше противника.)
Отступление красных, наконец, перешло в сплошное бегство через крутизны, бросалось все, солдаты для облегчения стаскивали с себя форму, оставаясь в белье. Ночь спасла противника, и он ушел на станицу Джегутинскую, оставив мне 11 пулеметов, много винтовок, весь обоз с вещами солдат и командиров, потеряв убитыми 103 человека. Мои потери насчитывали 6 казаков убитых и 8 раненых (убит подъесаул Федосеев – лихой и разбитной казак).
Этот бой поднял особо высоко настроение всего состава, а население снова убедилось в силе нашей армии, как уже в то время называлась моя повстанческая группа. Большевики опять-таки уверились в наших быстрых победах среди гор и в опасностях, которые в дальнейшем их ожидают.
10 июля все части переведены на новый бивак в Широкую балку. Из района Баталпашинска и Белого Ключа прибыли ко мне около 150 казаков с лошадьми и оружием. Под вечер получил донесение от горцев аула Хасаутского о том, что аул Касаевский занят пехотой красных (около 600 человек) с двумя орудиями, которая наступает вверх по реке Малый Зеленчук на занятую нами станицу Кардоникскую. За два дня до этого я был предупрежден, что красные хотят во что бы то ни стало разбить меня наступлением именно со стороны реки и станицы Красногорской.
11 июля с рассветом в аул Хатажукаевский выслана полусотня с целью скрытой и детальной разведки аулов Касаевского и Тебердинского. Части снова пополнились прибывшими казаками станицы Зеленчукской (85 человек). Разъезд обнаружил движение противника из станицы Джегутинской на Красногорскую (400 человек пехоты, два конных эскадрона, три орудия, около десяти пулеметов). Также получено донесение, что красные имеют связь постами летучей почты между Джегутинской и аулом Касаевским. Вечером того же дня красные заняли без боя Красногорскую и аул Касаевский. Для встречного боя приказываю:
1. Конная бригада (1-й Лабинский и 1-й Хоперский полки) без двух сотен со мною должна на рассвете атахсовать аул Касаевский и разбить красных.
2. Войсковой старшина Маслов с дивизионом 1-го Хоперского полка, конницей и пехотой станицы Кардоникской должен внезапно напасть на Красногорскую и разбить группу противника, находящуюся там.
3. 6-й пластунский батальон должен находиться в резерве у Кардоникской для защиты станицы.
Получил вторично донесение, что красные 12 июля поведут наступление на Кардоникскую со стороны Касаевского и Красногорской.
С темнотой я с группой выступил и за ночь прошел по дороге через гору Шисса до аула, на рассвете по плану атаковал аул Касаевский, где, к сожалению, ночевала лишь головная часть противника, а главные их силы ночевали в Ловско-Зеленчукском. Атакованный противник бежал частью на Ателжухинское, а частью через Эльбурган, потеряв десятка три убитыми.
Головные части моей бригады, переправившись через реку Зеленчук, преследовали противника, подобрав их обозы с патронами, оружием и питанием. Оставив две сотни для дальнейшего преследования, я с остальными частями отошел к аулу Хатажукаевскому, где получил снова донесение, что наш разъезд (сотня), высланный из Касаевского на Красногорскую через Джангур, уничтожил два поста летучей почты красных, а остальные бежали в Красногорскую и, окруженные частями войскового старшины Маслова, спешно отступили дальше.
Посты красной летучей почты, преследуемые нашим разъездом из Касаевского, добрались до своих и своим появлением и рассказами о бегстве Касаевской группы, видимо, внесли панику в ряды красных. Наши части двинулись на Красногорскую (задание Маслова) и атаковали противника около Кубанского моста у самой станицы. Совершенно потеряв голову, противник бежал на Джегутинскую, оставив нам у Кубанского моста три горных орудия (одно испорченное) со 120 снарядами, три пулемета, патроны и значительный обоз.
Между тем около Джегутинской бежавший противник подвергся внезапной атаке находившейся там группы казаков под командой сотника Попова, который преследовал его вплоть до станицы Баталпашинской. Сотник с казаками многих порубил, забрал у противника все оружие, снял с пленных обмундирование и подобрал остаток обозов. К 8 часам вечера мои части собрались на биваке Широкая балка для отдыха.
