Текст книги "Дневники казачьих офицеров"

Автор книги: Федор Елисеев

Соавторы: Павел Маслов,Михаил Фостиков
сообщить о нарушении

Текущая страница: 30 (всего у книги 34 страниц)

ТЕТРАДЬ ПЯТАЯ

Соотношение сил – добровольческих и казачьих

Отойдя до Ростова к концу декабря 1919 года, вернемся назад и посмотрим, каковы были силы Добровольческой и Казачьих армий к моменту кульминационных успехов их. Чтобы не впадать в ошибки и быть беспристрастными, сведения эти мы почерпнем из капитального труда главнокомандующего генерала Деникина «Очерки Русской Смуты».

«Состав Вооруженных Сил Юга России, с мая по октябрь 1919 года, возрастал последовательно от 64-х до 150-ти тысяч. Таков был результат нашего широкого наступления.

Из этого состава около 20-ти тысяч оставались на Черноморском побережье против Грузии и в Терско-Дагестанской области против горцев, Азербайджана и Астрахани».[258]258
  Там же. С. 118.


[Закрыть]

«Вооруженные силы располагались, – пишет генерал Деникин,

• ВОЙСКА КИЕВСКОЙ ОБЛАСТИ (генерал Драгомиров[259]259
  Драгомиров Абрам Михайлович – р. 21 сентября 1868 г. в С.-Петербурге, сын генерала. Окончил Пажеский корпус (1887), академию Генштаба (1893), вышел в Л.-Гв. Семеновский полк, командир 9-го гусарского Киевского полка (с 1910 г.). В Великой войне начальник Сводной кавалерийской дивизии, командир Сводного кавалерийского корпуса (ноябрь 1914 г.), ордена Святого Георгия 3-й и 4-й ст., командир 9-го армейского корпуса (1915), командующий 5-й армией (1916), главнокомандующий армиями Северного фронта (1917). Председатель Особого совещания при главнокомандующем ВСЮР (октябрь 1918 г. – сентябрь 1919 г.), командующий войсками Киевской области (сентябрь – декабрь 1919 г.), председатель кавалерской думы ордена Святого Николая Чудотворца (с 19 сентября 1920 г.). В эмиграции в Югославии, Франции, умер в Ганьи под Парижем 9 декабря 1955 г.


[Закрыть]) – 9 тысяч, впереди Киева и по р. Десне у Чернигова включительно.

• ДОБРОВОЛЬЧЕСКАЯ АРМИЯ (генерал Май-Маевский) – 20 с половиной тысяч, от Чернигова к Орлу и до Дона (у г. Задонска).

• ДОНСКАЯ АРМИЯ (генерал Сидорин) – 50 тысяч, от Задонска, до устья р. Иловли.

• КАВКАЗСКАЯ АРМИЯ (генерал барон Врангель) – 14 с половиной тысяч – в районе Царицына, имея часть сил против Астрахани, на обоих берегах Волги.

• ОТРЯД из состава войск Северного Кавказа (генерал Драценко[260]260
  Драценко Даниил Павлович – р. в 1876 г. Окончил Одесское пехотное юнкерское училище (1897), академию Генштаба (1908), вышел в 37-й пехотный Екатеринославский полк, в Русско-японской войне. В Великой войне полковник, начальник разведывательного отделения полевого штаба Кавказской Отдельной армии, орден Святого Георгия 4-й ст. (1916), начальник штаба 39-й пехотной дивизии (март 1916 г.), генерал-майор (1917). В Добровольческой армии и ВСЮР, начальник группы войск в Чечне, заставившей капитулировать части Красной армии и чеченцев под Алхан-Юртом (март 1919 г.), начальник 1-й Конной дивизии, командующий группой войск Астраханского направления (1919), представитель главнокомандующего ВСЮР в Батуме (1920), в Русской Армии начальник штаба в десанте на Кубань (август 1920 г.), командующий 2-й армией (сентябрь – октябрь 1920 г.), генерал-лейтенант. В эмиграции в Югославии, командир 1-й бригады в Русском Корпусе (11 мая 1942 г.), умер в 40-х годах.


[Закрыть]) – 3–5 тысяч против Астрахани с юга и юго-запада».[261]261
  Деникин А. И. Указ. соч. Т. 5. С. 230.


[Закрыть]

«Всего на противобольшевистском фронте Киев – Орел – Воронеж– Царицын – Астрахань мы имели 98 тысяч против 140–160 тысяч большевиков»,[262]262
  Там же.


[Закрыть] – заключает генерал Деникин.

Из этих цифровых данных видим, что Донское войско выставило на фронт чуть больше половины бойцов всего Юга России.

Кавказская армия, по существу чисто КУБАНСКАЯ, которую составляли три Кубанских конных корпуса, две Кубанские пластунские бригады, 2-я Терская казачья дивизия и некоторые конные полки горцев Северного Кавказа, оказалась малочисленной.

В «Кубанском календаре», изданном в Белграде штабом войска, сказано: «Как выяснилось по подсчету в 1919 году, Добровольческая армия на 85 процентов состояла из кубанцев, численность которых временами доходила до 110 тысяч бойцов».[263]263
  Кубанский календарь. Белград. 1931. С. 54.


[Закрыть]

«В Гражданскую войну, к концу 1919 года, под ружьем было около 110 тысяч кубанцев», – повторил генерал В. Г. Науменко в карте Кубанского края, изданной в 1961 году в Америке.

Указав столь внушительную силу Кубанского войска «под ружьем» в 1919 году, оба издателя не отметили, где же находилась столь значительная сила войска?

Конечно, в эту цифру входили все тыловые части, учреждения и управление войском, но все же на фронте, по книге-сводке генерала Деникина, кубанцев было только 14 тысяч, составлявших Кавказскую армию.

Придем к ним на помощь:

а) с весны 1919 года и до конца его 1-я Кавказская казачья дивизия генерала Шкуро все время находилась в составе Добровольческой армии генерала Май-Маевского. Дивизию составляли четыре полка кубанцев;

б) с лета того же года и до конца в Добровольческую армию входила 2-я Кубанская пластунская бригада генерала Геймана и 1-й Кубанский стрелковый полк полковника Туненберга;[264]264
  Туненберг Ростислав Михайлович – из дворян, командир роты Киевского военного училища, капитан. Первопоходник, в Добровольческой армии и ВСЮР, командир 1-го Кубанского стрелкового полка, полковник (1918), командир 2-й бригады 2-й пехотной дивизии с оставлением командиром полка (с 11 марта 1919 г.), генерал-майор (с 15 июня 1919 г.), начальник участка на Перекопе (март 1920 г.), в Русской Армии командир бригады 34-й пехотной дивизии (май 1920 г.). Умер в Советской России в 1920 г.


[Закрыть]

в) в Заднепровье находились 2-й Таманский и 2-й Лабинский полки Кубанского войска, потом ушедшие в Польшу с отрядом генерала Бредова;[265]265
  Бредов Николай Эмильевич – р. в 1873 г., из дворян. Окончил 1-й Московский кадетский корпус (1889), Константиновское военное училище (1891), академию Генштаба (1901). В Великой войне командир 21-го армейского корпуса, генерал-лейтенант. В Добровольческой армии и ВСЮР, в Киевском центре (с 25 ноября 1918 г.), с июля 1919 г. по март 1920 г. – начальник 7-й, 15-й пехотных дивизий, командующий войсками в Киеве, Одессе, командующий Отдельной Русской добровольческой армией в походе из Одессы в Польшу (январь – февраль 1920 г.). В эмиграции в Болгарии, в 1945 г. выдан в СССР.


[Закрыть]

г) 3-й Запорожский и 3-й Уманский полки находились на Черноморском побережье против «зеленых» в районе Туапсе;

д) 3-й Кавказский и 3-й Черноморский полки находились в северо-западной части Ставропольской губернии как полицейская сила.

О строевых частях Терского казачьего войска у генерала Деникина в книге почти ничего не сказано.

Наверстаем этот пробел и по эмигрантской печати, и по расспросам участников, офицеров Терского войска:

а) 1-я Терская казачья дивизия действовала на Украине и потом, с 1-й Кавказской казачьей дивизией (Кубанской), составила 3-й Конный корпус генерала Шкуро, который входил в состав Добровольческой армии;

б) на Украине действовала 2-я Терская пластунская бригада, входившая также в состав Добровольческой армии. Потом она отошла в Польшу с генералом Бредовым;

в) 2-я Терская казачья дивизия входила в состав Кавказской армии;

г) на Тереке оставались 3-я и 4-я Терские казачьи дивизии, которые действовали на Астраханском направлении и против горцев;

д) на Тереке находилась и еще одна Терская пластунская бригада.

Строевые части Терского войска были широко разбросаны главным командованием на четыре фронта, разорвались между собой и не представляли компактной войсковой силы.

В подробностях об этом хотелось бы прочитать написанное терскими военачальниками и участниками.

«В начале октября 1919 года Вооруженные Силы Юга России занимали фронт параллельно нижнему плесу Волги до Царицына и далее по линии, примерно, Воронеж – Орел – Чернигов – Киев– Одесса. Этот фронт прикрывал освобожденный от советской власти район, заключавший 16–18 губерний и областей, пространством в 810 тысяч квадратных верст, с населением в 42 миллиона жителей»,[266]266
  Деникин А. И. Указ. соч. Т. 5. С. 126.


[Закрыть] – пишет генерал Деникин.

Если взять фронтовую силу, которую выставили Донское, Кубанское и Терское казачьи войска, то их окажется не менее 75 процентов всех сил армий Юга России, то есть «белых войск».

И эту массу войск, главным образом конницу, выставили только три области, пусть только из 16 губерний южной России, самой богатой и многонаселенной. И на 42 миллиона населения казаков было около 4 миллионов.

И эти области были казачьи. И ореолом славы и напряжения было войско Донское, сумевшее создать свою Донскую казачью армию и два года держать главный фронт, на который, как выразился в печати выдающийся войсковой атаман Всевеликого войска Донскою, генерал Петр Николаевич Краснов,[267]267
  Краснов Петр Николаевич – р. 10 сентября 1869 г. в С.-Петербурге, казак ст. Каргинской ВВД, сын генерала. Окончил Александровский кадетский корпус (1887), Павловское военное училище (1889), Офицерскую кавалерийскую школу, вышел хорунжим в Л.-Гв. Атаманский Наследника Цесаревича полк, полковник (19 марта 1910 г.), командир 1-го Сибирского атамана Ермака Тимофеевича полка СибКВ (23 июня 1911 г.). В Великой войне командир 10-го Донского казачьего полка, генерал-майор (2 ноября 1914 г.), командир 3-й бригады Кавказской Туземной конной дивизии (с 1 апреля 1915 г.), командующий 2-й Сводной казачьей дивизией (16 сентября 1915 г.), 1-й Кубанской казачьей дивизией (10 июня 1917 г.), 3-м кавалерийским корпусом (24 августа 1917 г.), орден Святого Георгия 4-й ст. (30 декабря 1915 г.). Войсковой атаман ВВД (4 мая 1918 г. – 2 февраля 1919 г.), генерал от кавалерии (26 августа 1918 г.), в Северо-Западной армии (22 июля 1919 г.). В эмиграции в Германии, Франции, во Второй мировой войне начальник Главного Управления Казачьих Войск (31 марта 1944 г. – май 1945 г.), выдан в СССР, казнен 16 января 1947 г.


[Закрыть] «вся красная Русь идет на Дон».

И Донское войско отразило натиск красных армий. И недаром в их войсковом гимне поется:

 
Всколыхнулся, взволновался
Православный Тихий Дон…
 

И заканчивается такими горделиво-призывными строками:

 
Славься, Дон, и в наши годы,
В память вольной старины,
В час невзгоды – честь свободы —
Отстоят твои сыны.
 

Генерал Деникин пишет: «На главном театре – по Дону и Салу – к началу января 1920 года было сосредоточено 54 тысячи бойцов и 289 орудий. Из них:

– Донская армия – 37 тысяч.

– Добровольческий корпус – 10 тысяч.

– Кавказская армия – 7 тысяч».[268]268
  Деникин А. И. Указ. соч. Т. 5. С. 268.


[Закрыть]

Из этих цифр видно, что Донская армия уменьшилась только на одну четверть своего состава, Добровольческая и Кавказская армии уменьшились ровно наполовину. К сему надо пояснить, что, по сводке Донской армии, в Добровольческий корпус генерала Кутепова входил Сводный Кубано-Терский корпус генерала Топоркова в 1580 шашек при 16 орудиях и 96 пулеметах, «выделенный из состава Кавказской армии в резерв Главнокомандующего»,[269]269
  Там же. С. 264.


[Закрыть] как пишет сам генерал Денинин.

К этому времени малочисленные 2-й Кубанский конный корпус генерала Науменко и наша 1-я Кавказская казачья дивизия генерала Шифнер-Маркевича были уже на Кубани для усиления своих рядов и в сводку фронтовых частей не входили.

Не имея своей Кубанской армии, наше войско было разбросано своими дивизиями и полками, как и Терское войско, по разном фронтам.

Отход дивизии по Кубани

Дивизия в станице Кущевской. Она переполнена тыловыми войсками, обозами, бесчисленными беженцами. Невообразимая грязь кубанского чернозема на улицах. Она буквально по колена лошади-. Станица большая и богатая.

С учения возвращаются казаки-малолетки. Их свыше полусотни. Под ними молодые, хорошо упитанные и отлично вычищенные строевые кони. Они просят повода. Против наших казаков «от Воронежа» эти казачата-малолетки выглядят просто мальчиками. Милые безусые лица, еще не видавшие горя и порохового запаха боя. Мне их стало жаль, севших в седла, в казачий строй в такую лихую годину. Но они были бодры и веселы, не зная, что их ждет «завтра».

Переночевали. Дивизии приказано перейти в станицу Шкуринскую. Идем. Кругом равнинное снежное поле. Тишина.

Вошли в станицу. Разведя полки по квартирам, спешу в свой штаб полка. Широкий двор. В нем амбар, сараи, базы для скота. Большой дом. Двор зажиточный, но «по-степному», то есть примитивно все в нем.

Въехав во двор, слез с седла. И вдруг ординарцы доложили, что сена и зерна для лошадей хозяин не дает даже и за плату, не говоря уже о пище для казаков. Это меня больше чем возмутило.

– Ты кто таков? – спрашиваю молодого хозяина, вызванного мною.

– Хозяин… а што? – отвечает он мне по-мужичьи.

– Сколько тебе лет? – желая узнать его возраст.

– А зачем Вам?., ну, двадцать четыре, а што? – немного смущенно отвечает он, видя мой строгий вид и какую-то подозрительность в моих вопросах.

– Так, значит, ты казак 1-го Запорожского полка?., почему же ты не в полку?., почему ты не на фронте, когда твой год призван?.. Ты, значит, дезертир? – закончил я свою тираду грозных слов.

Он сразу же «все понял», потупив глаза вниз. В это время подошел его старший брат, казак лет тридцати пяти. Отец у них умер, и он в хозяйстве «за отца». Это был крупный белолицый мужчина с рыжей бородкой, подстриженной «лопаточкой». Безусловно, он был служивый, возможно, что не только урядник, но урядник Конвоя Его Величества, так как говорил чисто по-русски и имел хороше обращение.

– Почему твой брат не в полку? – спокойно, но твердо спрашиваю его.

– Он в отпуску, господин полковник… – отвечает «брат за отца» и тут же очень внимательно добавляет: – А если что Вам надо из фуража иль покушать, то все у нас есть. Пожалуйста, располагайтесь как дома.

– Иди отпусти сена и зерна! – говорит он своему младшему брату тоном приказания и, видимо, лишь для того, чтобы убрать его с моих глаз.

Так нас встретила вторая кубанская казачья станица – своих строевых братьев-казаков, отошедших в седле и с тяжелыми арьергардными боями от самого Воронежа. И если крестьяне русских губерний по пути нашего отступления всегда безотказно давали казакам просимое, за что сотни и расплачивались, то здесь, в своем краю, отказ казака казаку был совершенно недопустим. В таких случаях я был строг и определенен. И своих строевых казаков в обиду не давал. Потом опишу и другие подобные случаи по ходу событий.

Дивизию почему-то перебросили дальше на запад, в станицу Конеловскую. Здесь были тыловые части и обозы корпуса генерала Кутепова. Я был на одном из собраний старших начальников, не выше чина полковника. Как о них сказать? По-моему, их смущало пребывание в казачьей станице. Здесь нельзя им было чувствовать себя «хозяевами положения», как это было в русских губерниях, в селах, при полном бесправии и крестьян, и старост сел, деревень.

Здесь, в доме хозяина-казака, даже и у женщин-казачек надо все просить, спрашивать. А станичный атаман!.. Это не был боязливый староста села. Он был всегда из видных урядников, серьезный, умный, хозяйственный и довольно пожилой. Он всегда в черкеске, при погонах подхорунжего и при шашке с офицерским темляком. Он был по выбору всей станицы военно-администратИвным главой десяти-пятнадцати-двадцатитысячного населения станицы. Бывали станицы и до сорока тысяч населения. Как такому маститому атаману сказать «ты» или «я тебе приказываю!». Да он такого приказания и не исполнил бы. Добровольцы были словно сняты с высокого пьедестала.

Атаман Конеловской станицы, бородатый урядник лет пятидесяти, небольшого роста, широкий в плечах, спокойный и заботливый для нужд войны, он был замучен подводной повинностью для передвигающихся частей. В Конеловской простояли несколько дней. Я не раз был в станичном правлении, и мне было очень жаль этого доброго и заботливого атамана-казака.

Дивизии приказано было идти на станцию Тихорецкая через Уманскую и Павловскую станицы.

Дивизия выступила. Самый тяжелый путь был до Уманской. Здесь было мало снега, и потому обозы потонули в липкой грязи. В дороге брошены все сани. В станицу вошли вечером. Она удивила нас своим городским видом, постройками в центре. Нарядное и вместительное станичное правление, школы и, как редкость на Кубани, главная мощеная улица.

«Неужели и сюда дойдут большевики, в эту прекрасную казачью станицу?» – думал я, рассматривая хорошие нарядные дома богатых казаков, крытые цинковым железом.[270]270
  По установлению советской власти, станица Уманская, как и многие другие на Кубани, в 1932 г. была занесена на «черные доски». Это означало немедленное прекращение подвоза товаров, всякой торговли – с закрытием магазинов и вывозом из них всего «до последнего гвоздя», взыскание «всех долгов». Станицы окружались войсками Красной армии и ОГПУ, превращались в резервации (никого не впускали и не выпускали) и обрекались на голодомор. В дальнейшем станицы заселялись красноармейцами и сотрудниками НКВД.
  Дабы стереть всякую память о казачестве, станицы переименовывались. Уманская до сих пор носит имя Ленинградская. По подсчетам командования германских войск, пришедших в 1942 г. на Кубань, казаков там насчитывалось лишь 10 процентов.


[Закрыть]

На следующий день дивизия двигается в станицу Павловскую. Проходим небольшую Атаманскую станицу и вышли за околицу. Влево от нас, в стороне, идет казак в черкеске. Он остановился, взял винтовку к плечу и выстрелил в сторону станицы. Это меня возмутило. Нажав коленями на тебеньки седла, вихрем подскочил к нему и крикнул:

– Ты почему стреляешь – такой-сякой?

Казак повернулся ко мне лицом, спокойно посмотрел на меня и отвечает:

– Эх, господин полковник!., все пропало!., пропала и моя Атаманская станица!., вот я и стреляю с горя, уходя из нее… я сам урядник… и ежели хотите – нате мою винтовку. А я выстрелил от горя… Простите меня, господин полковник!.. – добавляет он и, сняв папаху с коротко остриженной головы, поклонился мне, как бы еще больше желая показать этим, какое у него горе.

Он был выпивши. Я его понял.

– А куда же ты идешь? – желая успокоить его, спрашиваю.

– Да иду туда, куда и все… а там… што будет… – тихо ответил он.

– Ну, иди с Богом… только не стреляй больше… ты понимаешь – можешь кого-нибудь убить случайно… и тогда что? – утешаю его.

– Да я в воздух стрелял, господин полковник!., што я, маленький… не понимаю! – как бы уже обиженно закончил он.

В станице Павловской

Дивизия идет вдоль полотна железной дороги в Павловскую. Станица там очень богатая. Квартирьеры отвели мне большой кирпичный дом. Он полутораэтажный, высокий. Двор окружен непроницаемым забором с растворчатыми воротами и массивной калиткой. Через них не видно, что делается во дворе. Во дворе же большой дощатый амбар, какие-то сараи. Двор небольшой, но все в нем капитальной постройки, все чистое, нарядное, почти городское. Это меня удивило. Хозяин, видимо, не простой землероб. Поднявшись наверх, в передней меня встретил плотный телом казак, лет пятидесяти, в бешмете и с запорожскими усами.

Очень почтительно, совершенно без воинской натянутости, он встретил меня, назвав «господин офицер», провел в залу, просил располагаться и немедленно же удалился в следующую комнату, очень чистую кухню, где хозяюшка что-то уже стряпала для меня и полкового адъютанта.

Зала – совсем городская, но на стене много казачьих снимков, к которым я и обратился. На одном из них группа станичных атаманов в парадной форме Кубанского войска и с насеками в руках. Среди них я узнал и своего хозяина дома. «Вон он кто!., поэтому так и независим», – решил я.

Мы ужинаем с хорунжим Галкиным. Девочка, видимо дочка, лет десяти – двенадцати, подает нам кушанье из кухни. Подаст, поставит на стол с шаловливой улыбкой дитяти, которая «все знает», и немедленно же, быстро уйдет на кухню, поглядывая на нас оттуда и все улыбаясь.

– Как фамилия твоего папы? – спрашиваю ее, задержав за руку.

– Гурбич, – отвечает она.

– А брат у тебя есть?

– Да… он есаул Корниловского полка, – ясно ответила она.

От этих слов у меня все перевернулось в душе. Хорунжий Турбин[271]271
  Гурбич – казак ст. Павловской ККВ. В Добровольческой армии и ВСЮР, командир сотни Корниловского конного полка, есаул (1919).


[Закрыть] прибыл с эшелоном в двенадцать казаков на пополнение в Корниловский полк в село Дивное на Маныче, перед Святой Пасхой 1919 года. Эшелон привел хорунжий Иван Троян.[272]272
  Троян Иван Николаевич – казак ст. Вознесенской ККВ, в Великой войне урядник конвоя наместника на Кавказе. В Добровольческой армии и ВСЮР, сотник Корниловского конного полка (1919).


[Закрыть] Гурбич был интеллигентный офицер, остроумный, но самое главное, говорили, что он сын члена краевой рады, кажется, даже члена краевого правительства; вообще – сын видного общественного деятеля на Черноморье. Оказывается, я был «у своих», почти родственников.

Я вызываю отца и мать к себе, рассказываю им об их сыне, о себе и прошу поужинать вместе на радостях. Хозяюшка, милая и приятная, по-европейски «гранд-дама», улыбаясь, наотрез отказалась сесть, показав, что она занята на кухне. «Старик» согласился. Этому старику тогда было, думаю, не больше пятидесяти лет. Он был совершенно свежий и лицом, и здоровьем. Мне было тогда 27 лет, а Галкину 20–22. Для нашего возраста, и по станичному понятию, Гурбич был «старик», которому требуется оказывать почет и уважение.

Он почти ничего не ел, кое-что спрашивал для поддержания разговора за столом, как хозяин дома, и отвечал на наши вопросы.

Он не верил в возможность победы нашей над большевиками, а следовательно, считал бесполезным продолжать войну против них. Услышав столь странное и страшное его определение, я с волнением спрашиваю его:

– А что же делать дальше тогда?..

– Что?.. Надо мириться с большевиками… Это наилучший исход… Сил нет!.. Казаки драться не хотят… они устали… Мы это здесь, в станицах, хорошо видим, – произнес он очень спокойно, деловито и, видимо, продуманно.

Услышав это, я будто «опьянел». «Мир с большевиками… а атаманские фотографии на стене… как голые факты казачьей контрреволюции», – пронеслась мысль в голове. Простят это красные?

– А как же Вы лично?.. Останетесь? – рублю ему.

– Да… останусь, – спокойно ответил он.

Я в полном недоумении. В моей голове это совершенно не вмещалось. Он бывший станичный атаман, очень зажиточный казак, у него городского вида и обихода дом, он член рады, сам внешне видный, как полковник старого времени, благообразный, спокойный, выдержанный, и вдруг – у него мир с большевиками… и он сам остается в станице.

Все это я высказал ему тут же, а он, спокойным жестом руки указывая на стены дома, на семью, что на кухне, и потом на двор с богатыми постройками, на вместительный амбар, крытый цинковой жестью и наполненный зерном, тихо произнес:

– Ведь этого же всего не унесешь с собою?.. А одному бежать – какой смысл?

Наш разговор прервал пожилой казак, прибывший из станичного правления. Называя очень почтительно Гурбича по имени и отчеству, он говорит, что его зовут на станичный сбор старики, где будет решаться вопрос, «чи обылизувать козакив, чи остатця у станыци».

– Вот видите, полковник, казаки стоят на распутье. Но большинство их думает, как и я, – сказал он и пошел одеваться в «чэкминь».

Неожиданное пополнение в дивизию

Мне нужно было поговорить по аппарату со штабом 2-го Кубанского корпуса, находившегося в станице Леушковской. С адъютантом скачу на станцию Сосыка. Переговорил и стою с несколькими офицерами на платформе, как бы отдыхая от тяжелых дум в культурном уголке. К нам подходит какой-то сотник в крытой шубе-черкеске, при полном офицерском вооружении и в темных очках.

– Где здесь начальник 1-й Кавказской казачьей дивизии? – обращается он к нашей группе.

Голос этого офицера показался мне очень знакомым. Галкин указал на меня.

– Господин полковник!.. Сотник Курукалов с пополнением конных казаков в 125 человек прибыл во вверенную Вам дивизию, – рапортует он спокойно, отчетливо выговаривая слова, и смотрит «обыкновенно» мне в глаза.

Услышав фамилию Курукалов, я смотрю на этого сотника уже не спокойно. Я его узнал.

– Откуда же Вы их привели, сотник?

– Из Баталпашинского отдела, господин полковник. Мы прибыли еще вчера и здесь ждали дивизию, – все так же спокойно отвечает он, и вижу, меня он совершенно не узнает.

С тех пор прошло девять с половиной лет. В 4-й сотне 1-го Екатеринодарского кошевого атамана Чепеги полка нас было семеро вольноопределяющихся. Василий Курукалов осенью 1910 года заканчивал свой двухлетний срок службы. Он был станичный учитель своей Чамлыкской станицы и среди нас, семи, считался самым старшим и самым серьезным. Я же только что поступил в этот полк и сотню, был самым младшим, самым маленьким и… не серьезным. Мне было семнадцать лет. Он тогда много читал, делал выписки из прочитанного, был серьезен, умен до философских вопросов включительно. Меня он очень любил и оберегал от шалостей. Все мы жили на частной квартире, кстати сказать, в очень богатом доме Полуяновых, у отца будущих кубанских большевиков-братьев. Ян Полуян был средний. Две их сестры также ушли в их красный лагерь. Они были коренные и богатые казаки станицы Елисаветинской, имея в своей станице хутор в поле.

Приняв от него рапорт и расспросив все официально, приближаюсь к нему, подаю руку и произношу:

– Ну, здравствуй, Василий, дорогой! – обнимаю его и целую в губы.

Он совершенно растерялся, как и мои офицеры, смотрят на меня и не понимают – в чем дело?

– Что?.. Не узнаешь, старина? – весело говорю ему. – Федя… с Кавказской… вольноопределяющийся 4-й сотни 1-го Екатеринодарского полка в 1910 году.

– Так точно, господин полковник! – еще неуверенно отвечает он. Забыл ли он это или по воинской привычке держится официально.

– Ну вот что, Василий! Сейчас едем прямо ко мне на квартиру и закусим на радостях.

– Слушаюсь, – вновь почтительно отвечает он, взял руку под козырек.

Мне становилось и досадно и смешно.

Мы у меня, в доме Гурбича. Последний еще не вернулся со станичного сбора. Я снимаю папаху, Василий меня рассматривает и… признает.

– Но как Вы возмужали, господин полковник! – произносит он. – Но черты лица – те же, – добавляет он.

Мы закусываем. Где-то достали спиртное. Я уговорил-приказал Василию Курукалову, сотнику, называть меня по имени и отчеству, но он никак не мог этого усвоить. А «ты» у него совершенно не выходило для произношения.

Как жаль, что подобное пополнение казаков пришло так поздно. Под Воронеж!.. Под Воронеж надо было Кубанскому войску слать свои тысячи казаков, а не тогда, когда мы оставили даже и Ростов-на-Дону!.. Вот оно – отсутствие своей войсковой военной силы – КУБАНСКОЙ АРМИИ! Войсковой аппарат со слабой волей оказался…

Поздно вечером вернулся Гурбич.

– Ну вот, господин полковник… станичный сбор решил не уходить. Все остаются в станице. Но кто хочет – может идти с войсками. Никто этому препятствовать не будет. И иного исхода нет хозяйственным казакам, – произнес он.

С чувством большой грусти я покидал наутро следующего дня богатый и гостеприимный дом Гурбича, члена краевой рады, который решил «остаться» и жить в мире с большевиками. Это было, конечно, великое заблуждение, но в то же самое время, уходя от них, надо было бросить все, может быть, поколениями Гурбичей нажитое хозяйство, окультивированное во всем, и идти в полную неизвестность! И на сколько времени? Бросить жену, детей… Жуткий вопрос для всего хозяйственного казачества.

Судьба самого Гурбича мне неизвестна.