Текст книги "Свет молодого месяца"

Автор книги: Эжени Прайс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 18 страниц)

У нее сияли глаза.

– Бог выполнил свое обещание!

– Ты не возражаешь против того, чтобы жить в одном доме со всеми женщинами Вилли?!

– Ты же там будешь, не правда ли?

Он обнял ее.

– Я не достоин тебя. А уж ты, безусловно, заслуживаешь лучшего, чем это мотание туда и сюда, как я делал в течение всей нашей с тобой жизни.

Дебора высвободилась из его объятий, пробежала по кухне к его конторскому столу, взяла гусиное перо из стакана с дробью и вытянула табуретку у стола.

– Почему ты ждешь, мистер Гульд, дорогой?

ГЛАВА XXXVI

Дебора не была уверена в том, что миссис Вилли и Маргарет Вилли одобряют новые занавеси, которые она сшила для комнат на третьем этаже в Поселке, но веселая, хотя и со странностями мисс Хериот Вилли тащилась на третий этаж на своих ревматических ногах почти каждый день, чтобы увидеть, какую новую «фантазию» придумала Дебора.

– Уверяю вас, голубушка, не думала я, что еще увижу этот этаж в таком виде снова. – Миссис Хериот осмотрела помещение с наклонной крышей, кое-где спускавшейся так низко, что Хорейс стукался головой, если забывал нагнуться.

– Мы здесь спали в детстве, знаете ли. Моя кроватка была в том самом углу у окна, где спит ваша Джесси. О, у нас здесь бывало весело и шумно. – Она подмигнула и подтолкнула локтем Дебору. – Наверное, и вам с мужем бывает здесь очень весело?

– О да, мистер Гульд любит посмеяться и пошалить, даже когда он очень устал, как обычно в это время.

Мисс Хериот посмотрела искоса.

– Вы считаете, что мама слишком загружает его работой?

– Просто он очень умелый плантатор, и не выносит, чтобы земля пропадала зря. А вашей маме хорошо с нами?

– Да, насколько ей вообще может быть хорошо. Клянусь вам, я только один раз видела, чтобы моя мать улыбнулась с тех пор, как старый Хассард хладнокровно убил моего брата. Совершенно хладнокровно. И остался себе на свободе, да еще и женился на следующий год.

– Мисс Хериот, мы говорили о том, довольна ли ваша мать работой мистера Гульда.

– О, – она щелкнула пальцами. – О да, о мистере Гульде. Какой он красивый, широкоплечий, достойный человек! Как вы считаете, он так же высок ростом, как был Мистер Каупер?

Дебора улыбнулась.

– Не совсем.

– Бедный мистер Каупер. Ему пришлось уехать с Сент-Саймонса и поехать умирать к сыну на материке. Но вот уж человек, который умел не падать духом, несмотря на все беды, которые ему пришлось вынести. Сын и дочь умерли, и бедная миссис Каупер тоже. Я никогда не забуду того, Что он сказал в церкви в воскресенье после похорон его дочери Изабель, а вы знаете, ее похоронили в тот же день, когда бедняге пришлось продать шестьдесят своих негров. А он любил своих черных, поверьте мне. Так что в то воскресенье у него было очень тяжело на сердце. Он стоял около своего дуба, – это было до того, как отец вашего мужа стал почтмейстером в Джорджии. Он у меня прямо перед глазами, – его седая грива развевалась по ветру, – вы знали, что он был когда-то рыжим?

– Нет, не знала. Но что же мистер Каупер сказал в тот день, мисс Хериот?

Ну, так вот и вижу его, как он прислонился к дереву. «Мисс Хериот, – сказал он, – я совсем как бедный Иов. Все мои беды обрушились на меня сразу. Но раз Господь обещал позаботиться о своих ягнятах, я осмеливаюсь надеяться, что он немного поможет и этому ободранному барану».

Они обе засмеялись, и Дебора выразила надежду, что мать мисс Хериот когда-нибудь вспомнит, как надо смеяться.

– Слишком поздно, дорогая. В этом доме никто не смеется, кроме нас с вами. Вы это заметили?

– Мистер Гульд смеется.

– Не часто. Теперь нет. Я нисколько не беспокоюсь, довольна ли мама вашим мужем.

– Не беспокоитесь?

– Какой в этом смысл? Больше никто не взялся бы. Я беспокоюсь о том, захочет ли ваш муж оставаться у нас, пока мама не скончается. Когда она уйдет, мы, наверное, продадим все. Но сейчас просителями являемся мы, а не вы.

* * *

Хорейс встретил Джима у развилки, где дорога на Поселок соединялась с дорогой к Кауперу. Никто из них не поздоровался.

– Куда собрался, Джим?

Голос брата звучал напряженно, нервно.

– Мне надо поговорить с тобой, Хорейс – обо мне.

– Хорошо. Можно прямо здесь, не сходя с лошадей?

– Все равно.

Хорейс ждал, чтобы Джим начал первым. Если у Джима было что сказать, пусть он скажет сам, без нажима с его стороны.

– Я хочу, чтобы ты вернулся домой.

– Домой?

– Домой в Блэк-Бэнкс. Это твой дом в большей степени, чем мой.

У Хорейса забилось сердце.

– Пожалуйста, брат, пожалуйста, вернись.

– Папа говорит, что у тебя был хороший урожай в этом году, Джим. Почти такой же, как у него. Это хорошо по нашим временам. Ты не нуждаешься в моем присутствии. Зачем ты будешь платить мне, раз сам все можешь сделать?

– Потому что я хочу, чтобы в доме были люди, – крикнул Джим. – Хочу, чтобы были твои девочки, чтобы слышать их голоса. Хочу сидеть за обеденным столом с людьми, которых я знаю! Боже мой, не могу же я обедать с неграми!

Хорейс пытался вспомнить этого сломленного жизнью, озлобленного человека таким, каким он когда-то был – находчивым, привлекательным, даже в своем высокомерии. Он и теперь был высокомерен, как правило, но это было пустое, беспомощное высокомерие человека, потерпевшего поражение, бросавшегося на всех – особенно на негров, – чтобы привлечь внимание к себе.

– Я должен обсудить это с Деборой, – заявил Хорейс категорическим тоном.

– Ничего подобного! Эта куколка сделает все так, как ты ей велишь.

– Я никогда не велю ей ничего.

– Ладно, ладно, знаю что ты очень благороден. – Он криво улыбнулся. – Я не это имел в виду. Просто я думаю, что Дебора захочет переехать, если ты хочешь. Я не могу себе представить такую жену, но тебе как-то удалось найти именно такую. Ты ее все-таки спросишь? И скажи ей – я так дьявольски одинок, болтаясь в этом большом доме, я... не уверен, что я могу наделать, если ты не вернешься.

Не ожидая ответа, Джим пришпорил лошадь и уехал домой.

– Ты будешь продолжать управлять полями миссис Вилли, если мы вернемся в Блэк-Бэнкс? – спросила Дебора, когда Хорейс рассказал ей. – Она надеется на тебя.

Он встал со своего кресла перед камином в верхнем этаже дома Вилли.

– Ты же понимаешь, что буду. Она бы разорилась, если бы я бросил ее.

– Тогда переедем сразу же.

Он посмотрел на нее. Она сидела, поджав ноги.

– Ты не раздумывала, правда?

– Нет.

– Но, Дебора, ты думаешь, мы сможем устроить семейное гнездо, такое, как мы хотим для наших детей, если будем жить с Джимом?

– Мы можем попробовать. А когда-нибудь, дорогой, твой брат сможет решиться продать нам Блэк-Бэнкс.

– Ха, за что это?

– За деньги. Нам немного не хватало бы на первый взнос. Не забывай, что у нас уже есть больше восьмисот фунтов.

Он улыбнулся.

– Откуда у тебя эта уверенность, миссис Гульд?

– У всех ирландцев она есть.

– Ты знаешь, как Джим относится к вопросу продажи Блэк-Бэнкса. На это вообще не надейся.

– Ну, хорошо, не буду, – во всяком случае, говорить не буду. Но я уже сказала Богу, что надеюсь, и не могу теперь взять это назад. Мы переедем, да?

Он опять сел.

– Да. Думаю, мне удастся это к сентябрю. Пожалуй, лучше хоть на таких условиях жить в Блэк-Бэнксе, чем владеть любым другим имением.

– Мне хотелось бы, чтобы наш третий ребенок родился в Блэк-Бэнксе, – сказала Дебора. У него был такой удивленный вид, что она рассмеялась. – А ты что же, думал, что я просто растолстела, мистер Гульд, дорогой?

Лиззи не стала ждать переезда в Блэк-Бэнкс. Их третий ребенок родился в августе, за месяц до отъезда из Поселка, и когда Хорейс подъехал в коляске к Орендж-Гроув, чтобы привезти тетю Эббот, она лежала во дворе около куста камелии. Она была мертва.

Дебора не пыталась скрыть свое горе. Но вместе с тем она была против изменения их планов из-за этого. Мэри Эббот хорошо воспитала ее. Ее тетя часто говорила: «Когда приходит горе, человеку свойственно плакать», и приступы рыданий Деборы были похожи на летние ливни – они наступали внезапно и часто, и были короткими. Высморкавшись и осушив глаза, она улыбалась, и жизнь продолжалась в бодром настрое. Они собирались переехать в Блэк-Бэнкс, и она знала, что тетя Эббот ни в коем случае не хотела бы помешать этому счастливому событию. Иногда она плакала, купая детей, но это не отвлекало ее, она была всегда внимательна, и девочек не пугали ее слезы. «Они тоже когда-нибудь испытают горе, – сказала она Хорейсу, – дети должны знать, что в жизни бывает печаль.

Возвращение Деборы вернуло радость в Блэк-Бэнкс, и Адам и Ка пели за работой. В негритянском квартале обсуждали возможность теперь, когда масса Хорейс вернулся, попросить устроить в конце работ по хлопку угощение из поджаренной на воздухе туши и празднество.

– Мы вроде воскресли из мертвых, мисс Дебора, – заявила Ка. – Этот масса Джим – не любит пения, не любит смеха, и шуток, – он не любит жизни. Хоть бы вы и масса Хорейс велели мне сделать что-то очень трудное, потому что только так можно сказать «спасибо» за то, что вы вернулись.

– Неправильно это, масса Хорейс, – сказал однажды Адам, когда они седлали Мейджора для поездки в поля Вилли, – неправильно это, сэр, что вы едете на эту другую землю. Так же, как неправильно, что вы больше не ездите на старой Долли. М-масса Джим неправильно управляет нашей землей.

– Это не мое дело, Адам. Мисс Дебора и дети, и я – мы только живем в Блэк-Бэнкс. – Я что-то заметил, Адам, – сказал Хорейс. – Посмотри-ка на меня. Ты стал заикаться. Когда это началось?

Адам смущенно усмехнулся.

– Я-я-я не знаю, масса Хорейс.

– Ты не заикался перед моим отъездом. Ты уверен, что не знаешь, почему ты теперь заикаешься?

– Да, сэр.

– Ничего не случилось, о чем бы ты хотел мне сказать?

На лбу Адама появилась глубокая морщина; он взглянул на Хорейса и быстро отвел глаза.

– Н-ну, немножко, масса Хорейс.

– Что-то немножко случилось? Достаточно, чтобы вызвать у тебя нервное заикание?

Адам сорвал лист магнолии и начал свертывать его.

– Адам! Ты всегда был легко возбудим, ты никогда не мог долго спокойно стоять, но теперь это резко усилилось. В чем дело?

Адам разрывал лист на неправильные куски.

– Посмотри на меня, Адам. Ты собираешься жениться?

Стройный негр шагнул к Хорейсу.

– О, масса Хорейс, вы хороший человек, – хороший человек.

– Кто это, Адам? Кто женщина, на которой ты хочешь жениться? Она, что ли, не хочет идти за тебя?

– О, сэр, да, сэр, он-на х-хочет в-выйти за м-меня, н-н-но...

– Но что?

– М-масса Джим, – он опустил голову.

– Совсем ничего не понимаю. Джим был бы доволен, если бы ты женился, у тебя были бы дети. Это прибавило бы тебе ценности для него. Почему ты говоришь, что мой брат не согласен?

– Это – это М-Мина, масса Хорейс. Она у К-Кингов.

Это меняло дело. Адам был наиболее надежным из работников в Блэк-Бэнксе и, конечно, его часто посылали с поручениями в Убежище Кингов. Ему удалось каким-то образом познакомиться с Миной, одной из лучших служанок миссис Кинг.

– Мы с ней гуляли четыре раза, масса Хорейс, – четыре раза. – У Адама лицо просветлело от воспоминаний. – Я спрашиваю ее, ей н-нравится г-говорить со мной, и она говорит, очень нравится. – Его лицо потемнело и он сжал руки. – М-масса Джим, он говорит, забыть М-мину и жениться на женщине Гульдов. – Его глаза наполнились слезами. – М-мне только Мину нужно, масса Хорейс.

Бывало, что негры с разных плантаций женились, но это было неудобно, а некоторые плантаторы считали, что это рискованно. Джим должен был думать именно так. Он не хотел бы, чтобы Адам отпрашивался для отлучек в Убежище. Это было все, что Хорейс мог сказать Адаму; он подавил свое негодование против брата и всех рабовладельцев вроде него. Согласно их собственным нормам, их чувству превосходства над черными, они хорошо обращались с рабами. Они их хорошо кормили, помещали их в жилища, достаточно пригодные для проживания, одевали их тепло, чтобы они были сильны и здоровы. Время от времени могли подарить в награду кусок яркой ленты для женщин или табак для мужчин. Но если негр влюбился, – это было забавно, это могло быть поводом для шуток, – но к этому нельзя было относиться серьезно.

– Хотел бы я принадлежать вам, масса Хорейс, – прошептал Адам грустно. – Оч-чень хотел бы п-принадлежать вам.

– Ну, а я не хочу, – огрызнулся Хорейс. – Не хочу никем владеть.

Чтобы не сказать чего-нибудь лишнего, он быстро вскочил на лошадь и ускакал к Поселку, на работу в полях миссис Вилли.

В жаркие, напряженные рабочие месяцы тысяча восемьсот пятьдесят первого года Хорейс все больше беспокоился об Адаме, волновался из-за своей не вполне устроенной жизни и тревожился из-за ухудшающегося характера Джима. Палящая жара, давившая их всех, начала уменьшаться с наступлением ноября, но его внутренняя тревога усилилась. Джим начал пить – не слишком много, но достаточно, чтобы он стал еще более безразличен, еще менее заинтересован в урожаях в Блэк-Бэнксе. Хорейс понимал, что для того, чтобы получить хороший урожай в будущем году, ему придется сеять и в Блэк-Бэнксе, и на полях Вилли.

Прохладным днем в конце февраля он увидел капитана Чарльза Стивенса, скакавшего по дороге к Блэк-Бэнксу, и радостно выбежал навстречу другу.

– Привет, редкий гость, – крикнул он, когда капитан сошел с лошади и подошел к нему; широкая нижняя часть лица капитана была окаймлена бородкой. Он протянул Хорейсу свою большую руку.

– Ты выглядишь весьма величественно и впечатляюще, капитан, в этих новых бакенбардах на подбородке.

– Ну, Гульд, я так считаю, – когда человек собирается добавить еще одно судно к своему флоту, надо иметь соответствующий вид. Мисс Сара терпеть не может эту бороду. Уверяет, что она щекочет. Но видишь – никакого признака усов, – только маленькое украшение на моем упрямом подбородке.

Хорейс засмеялся.

– Что тебя привело сюда в такое время, капитан? Ты не зайдешь к нам?

– Нет – сидеть в гостях некогда. – Он шарил во внутреннем кармане куртки. – Я привез письмо для мисс Деборы, – из Англии. Я подумал, что это может быть что-нибудь важное.

Хорейс осмотрел письмо.

– «Брэдфорд и Брэдфорд, Уайтхейвен, графство Камберленд, Англия». Хм. Понятия не имею, что это такое. Ну, моя жена все равно сейчас занята, кроит платья для работников. Так что передумай, идем в дом.

– Хотелось бы мне, да дома у меня скандал. Не знаю, грех это или нет молиться о том, чтобы черная старуха умерла поскорее? Если моя старая Грейс еще долго проживет, она меня сведет в могилу.

– Грейс все пугает твоих детей?

– Теперь грозится, что съест их! Уверяет, что в Африке ела детей, что они вкуснее, чем земляные орехи. Утверждает, что мясо белых детей еще вкусней. Я думаю, старая ведьма не опасна, просто у нее неладно с головой. Но она пугает мою жену, а дети вопили, когда я уезжал. – Он вскочил на лошадь. – Просто я подумал, что письмо может быть очень срочное, и не стоит ждать до воскресенья, когда твой отец забирает почту.

– Ты хороший сосед, – благодарно сказал Хорейс.

– Все дела в порядке, Гульд? Все возишься с землей Вилли?

– Все вожусь. Миссис Вилли очень больна сейчас. Когда она умрет, дочерям придется расстаться с землей. Я думаю, они уедут с острова. У них двоих вместе взятых нет столько предприимчивости, как у матери.

– А как у тебя будет, когда она умрет, Гульд?

– Не знаю. Понятия не имею.

ГЛАВА XXXVII

– О, это грустно, – сказала Дебора, прочитав послание из Англии, – по виду похоже на официальный документ. – Мой дядя, капитан Роберт Данн, умер.

– Мне очень жаль, дорогая, – сказал Хорейс.

– Ну, я совсем его не знала, но он хотел удочерить меня после смерти отца. Милая тетя Эббот об этом и слышать не хотела, слава Богу, а иначе я бы не стала твоей женой. Но он, видимо, был добрым человеком. – Она передала письмо Хорейсу. – Прочитай, мистер Гульд, дорогой, и объясни мне. Это написано ужасно по-юридически.

Хорейс внимательно прочел письмо и нахмурился.

– Что там такое, дорогой? – спросила она. – Что-то скверное?

– Твой дядя оставил тебе тысячу фунтов.

С минуту она молча смотрела на него.

– Тысячу фунтов? Ой, мистер Гульд, дорогой, мы богачи! – Он все еще хмурился. – В чем дело? Тебе не нравится, что мы внезапно разбогатели?

– О, деньги – приятная вещь, безусловно, но не таким путем. Содержать тебя – моя обязанность.

– Но это подарок в знак любви от доброго старика, с наилучшими намерениями. Мы можем – о, муженек мой, мы теперь можем поговорить с твоим братом – у нас почти две тысячи! Ты понимаешь, что Бог послал нам почти две тысячи?

– Ужин на столе, мисс Дебора, – сказала Ка, стоя в дверях. – Как только я позову массу Джима, я принесу маисовую лепешку.

– Спасибо, Ка. Мы сейчас придем.

– Я не голоден, – сказал Хорейс.

– Проголодаешься. Твое любимое – маисовая лепешка. О, мистер Гульд, давай, поговорим с мистером Джимом сразу?

– Нет! Нет, Дебора, я не собираюсь дать ему возможность отказать мне. Ни слова за обедом о деньгах, ясно?

– Да, сэр, ясно. Впрочем, неясно, но я обещаю не говорить об этом ни слова.

Как только его брат вошел, Хорейс определил, что им предстоит неприятность. Его брат был одет в свою визитку, по крайней мере двенадцатилетней давности, обтрепанную, мятую, слишком свободно сидевшую на его похудевших плечах. На сером жилете не доставало одной пуговицы. Он был опять нетрезв, он был небрит, но волосы у него, густо намазанные маслом, были с двух сторон приглажены и кончались завитками.

– Ну, добрый вечер, влюбленная парочка. – Он поклонился, торжественно уселся, развернул салфетку и посмотрел на Хорейса, потом на Дебору со снисходительной улыбкой.

– Добрый вечер, мистер Джим, – осторожно сказала Дебора. – Надеюсь, вы голодны. Мистер Гульд говорит, что он не хочет есть, но я думаю, захочет. Ка сделала маисовую лепешку.

– О, в таком случае к мистеру Гульду вернется аппетит, без сомнения.

Хорейс старался говорить дружелюбно.

– Как сегодня шла работа, брат?

– Ну, масса Гульд, – он растягивал слова, – эти черные, они хорошо работали сегодня, сэр.

Джим откинулся на спинку стула, жалкая тень прежнего Джима, который вызывал у всех смех, когда изображал негров. У всех, кроме Хорейса. Даже когда он был маленьким мальчиком, ему было неловко, когда Джим начинал свой «негритянский номер». А сегодня Хорейсу хотелось ударить его.

– Они все тук, тук своими мотыгами и поют старые песенки, как полагается хорошим веселым ниггерам.

Ка вошла из кухни и принесла маисовую лепешку.

– Не правда ли, Ка? Ведь вы все, старые верные негры, пели веселые песни весь день и сбивали лепешку и резали хлопок? – Джим хотел схватить Ка за ее длинную юбку, но промахнулся.

Хорейс встал.

– Сядь, дорогой, – прошептала Дебора.

– Нет, мисс Дебора. Пусть мой брат постоит. Хочу на него минутку посмотреть. Разве он не представляет собой типичного доброго, благожелательного аристократического южного плантатора? Посмотрите на него. Мой трудолюбивый, добросовестный братец, живущий за счет чужих доходов!

Хорейс шагнул к нему.

– Брат! – Джим почти кричал во весь голос. – Брат! Почему ты не спросишь у нашего старика, не купит ли он для тебя Блэк-Бэнкс? Иначе у тебя никогда не будет собственной земли.

Дебора быстро встала и взяла Хорейса под руку.

– Ты любишь эту проклятую землю, а я ее ненавижу. Ты из нее извлекаешь прибыль, а я разоряюсь. Ну, – Джим понизил голос, – конечно, я знаю, у тебя нет денег, чтобы купить ее самому. Ты, ведь, такой добросердечный, великодушный христианин, ты только хочешь работать и выматывать себя ради других. Это превосходно, но не очень практично. Так что, может быть, можно убедить старика еще раз раскошелиться, и тогда вы могли бы быть масса и миссис милого Блэк-Бэнкс.

«Джим пьян – говорил себе Хорейс. – Мой брат озлоблен и одинок, и измят жизнью, и – пьян. Надо молчать. Надо молчать».

– Или ты предпочитаешь работать для трех старух, которые удерживают тебя лестью? Не знаю, чего бы я не отдал за маленькую похвалу. Может быть я бы отдал тебе Блэк-Бэнкс, братец, за одно словечко одобрения.

Гнев Хорейса иссяк быстрее, чем накапливался, он устало сел, и Дебора рядом с ним.

– Я совсем не заинтересован в том, чтобы папа что-то мне покупал, Джим. Пожалуйста, прекрати этот разговор.

– С удовольствием. Я просто немножко поразвлекался. Папа и не смог бы купить эту землю. У него урожай был не лучше моего. А его умелый сын не занимался родными местами, он работал для трех дур.

В этот вечер Дебора и Хорейс очень долго сидели перед камином. Никто из них ни слова не сказал о внезапной вспышке красноречия Джима. Она почитала ему из его любимых стихов Джона Донна, надеясь успокоить, помня предупреждение тети Эббот о том, что надо дать мужчине время, чтобы прийти в себя, остыть. Она понимала, что Джим был способен даже святого вывести из себя, а ее любимый святым не был. Она поручила его Богу, и через некоторое время он успокоится. Бога даже Джим не мог вывести из себя.

– Хочешь, я прочту коротенькое стихотворение о Боге? – спросила она.

– Нет, – резко ответил он. – Во всяком случае, не сегодня, Дебора. У меня и так есть о чем подумать. Я пока оставляю Бога тебе.

– О, но ты этого не можешь.

– Почему же?

– Потому что он всеобщий Бог. Твой так же, как мой.

Хорейс устало улыбнулся.

– Может быть.

– Нет, не надо говорить «может быть».

– Ну хорошо, пусть так. Но ты возьми на себя молитвы, а тревожиться буду я.

– Но мы – одно целое, мистер Гульд, дорогой, а молитва и тревога вместе не соединяются. Бог сказал, что он заботится даже об упавшем воробье, так что тревожиться грешно.

– Значит у тебя муж грешник. – Он зевнул. – И усталый. У меня завтра трудный день в Поселке.

– Тысяча фунтов принадлежит тебе, мистер Гульд, дорогой...

– Мне сейчас только хочется лечь спать, Дебора, и не говорить ни о чем.

* * *

Как только Мэри узнала о наследстве Деборы, она приехала в Поселок и разыскала Хорейса.

Он помог ей сойти с лошади, поцеловал и спросил:

– Каким это образом, черт возьми, ты узнала об этих деньгах?

– Ларней сорока на хвосте принесла.

– Как ты думаешь, они, может быть, знают и какие сны нам снятся? Но я рад, что ты здесь. Ты мне нужна.

– Немедленно поговори с Джимом о продаже Блэк-Бэнкса.

Он отбросил ветку на краю поля.

– Забудь об этом, сестра.

– Но миссис Вилли долго не проживет, Хорейс, – ей за восемьдесят и у нее больные почки. Это означает, что она может умереть очень скоро. И что ты тогда будешь делать?

– Я не знаю.

– Конечно, если бы ты был согласен, мы с папой платили бы тебе за все, что ты все еще делаешь в Нью-Сент-Клэр.

– Благотворительности мне не надо, даже от тебя и папы.

Она так долго молчала, что он был вынужден посмотреть на нее. Ее глаза выражали и любовь и возмущение.

– Хорейс, Хорейс, почему ты не хочешь стать мужчиной?

– Я не хочу стать несамостоятельным мужчиной!

– Это ты так думаешь, а на самом деле все по-другому. Нет абсолютно никаких причин не поговорить с Джимом теперь, когда у тебя есть эти деньги.

– Я не хочу дать ему возможность отказать мне. Ему это доставило бы огромное удовольствие.

– Брат, выслушай меня и не говори ни слова, пока я не кончу. Дебора хочет иметь много детей. Сейчас она ожидает еще одного. Она именно такая женщина, которой следует иметь детей. Но неужели они вырастут, не помня ни одного дома, как своего собственного? Что же важнее – твое глупое самолюбие или возможность для твоих детей вырасти с сознанием, что у них корни надежно закреплены в определенном месте, которое всегда будет для них домом? Что, Хорейс, что важнее?

Он не ответил ничего, но почувствовал, что какая-то дверь, до сих пор прочно закрытая, начинает медленно открываться. Надо как-нибудь ее захлопнуть. Неужели он всю жизнь будет жить, соглашаясь, чтобы сестра толкала его к каждому важному решению?

– У тебя есть все на свете, брат, за что ты должен быть благодарен. Ты должен каждый день благодарить Бога за такую жену как Дебора, Я уверена, ты этого не понимаешь, а иначе ты бы сейчас считался с ней, а не думал бы о себе. У тебя есть возможность купить свою землю, а ты не хочешь пальцем шевельнуть, потому что ты упрям и самолюбив, и – боишься! Сердись сколько хочешь, но я слишком люблю тебя, чтобы не попытаться вколотить немного смысла в твою голову. Есть в моих словах смысл?

В них был такой явный смысл, что он почувствовал, что теряет почву, – как будто все, на что он опирался с момента возвращения на остров, покинуло его. Он медленно подошел к большому сосновому пню и сел. Если бы только Мэри уехала – сейчас же, – чтобы то, что казалось неизбежным, произошло, когда он один. Он охватил голову руками и закрыл глаза, как будто для того, чтобы отдалить момент, когда должен увидеть себя, каким он был – он гордился своей настойчивостью, он был неблагодарен, он несся по дороге, которую считал единственно правильной, – и жалел себя за то, что постоянно находился на окраине жизни, между тем, как сам постоянно старался оставаться там, потому что хотел защитить себя от унижения. Никогда еще ему не случалось чувствовать себя в таком безвыходном положении, и его несколько облегчало, хотя одновременно и пугало то, что он считал виноватой Дебору. Нет, не Дебору, а ее тихие разговоры с Богом. Он пытался убедить себя, что Дебора обратилась к Мэри с тем, чтобы заставить его поступить так, как она хотела. Дверь еще немного раскрывалась. Этот было неверно, и он знал это. Дебора не стала бы говорить ни с кем, кроме своего Бога. Может быть, Мэри тоже ему молилась? Почему они считали, что он нуждается в их молитвах? Разве он не работал изо всех сил? Разве он не принял важных мер для улучшения их истощенной земли? Разве к нему не приезжали другие фермеры, чтобы получить совет относительно севооборота, селекции семян, эрозии почвы? Разве он не добился лучших результатов на нескольких акрах земли Вилли, чем Джим на всем пространстве Блэк-Бэнкса? Разве истощенная земля на острове Блайз не стала более плодородной благодаря его работе?

Он не открыл глаз, когда Мэри уехала. «Почему я должен спрятать самолюбие и просить Джима продать?» – Он сказал это вслух, но это была просто жалоба, а не разумный вопрос.

Хорейс встал. Если человек молился, есть ли это проявление слабости? Просит помощи, если сам не может найти выхода? Кто будет знать, если он попытается? Конечно, Бог будет знать, но когда он обнаружил, что он не возражает против того, чтобы Бог знал о его слабости, его упрямой гордости, он ощутил охватившую его доброту, окружившую его защищающей тишиной. Легкий ветерок качнул стройные дубы в зарослях и коснулся его лица. Одинокая ворона, отбившаяся от стаи, закричала у реки.

– Бог? – Его голос звучал неуверенно, непохоже на обычный. – Бог? – Широко раскрытыми глазами он смотрел в заросли. – Мне нужна помощь, – сказал он просто, и подождал.

Через минуту, он заметил яркое красочное пятно – красное, зеленое, голубое – на ближнем молодом дубке, где на ветку опустилась птичка «чудесница». Она сидела неподвижно, это был блестящий комочек, живой, но бесполезный, если не считать красоты его оперения и звучания серебристого голоса. Если Богу было угодно создать эту птичку только ради ее красоты, то, может быть, Он считал нужным, чтобы человек жил в доме, который доставлял бы ему радость, который мог любить так, как он любил Блэк-Бэнкс. Он знал, что «чудесницы» обычно сидят очень долго, но эта сидела дольше, чем те, которых он видел раньше, и он смотрел на нее, и его душа раскрывалась, в ней росло признание творческой прихоти, создавшей эту крохотную птичку. Когда наконец красочное пятнышко исчезло, он решительно подошел к лошади, поднялся в седло и поехал не к Вилли, как ранее намеревался, а домой в Блэк-Бэнкс, чтобы разыскать Джима.

Неделю спустя спокойно, без каких-либо эмоциональных встрясок, путем чисто деловой сделки Джим продал ему весь Блэк-Бэнкс за две тысячи двести долларов, включая большой дом и всех негров.

– Этой суммы наличными более чем достаточно, чтобы начать жизнь в Техасе, – сказал Джим, облегченно подписывая купчую, росчерком, напоминавшим прежнего Джима. – Так это просто. Не понимаю, почему мы так долго ждали, брат.

– Это моя вина, – сказал Хорейс. Ему хотелось сразу побежать к Деборе, но сейчас важнее был Джим. – Что ты будешь делать в Техасе, Джим, ты уже решил?

– Понятия не имею, но это новая провинция. Может быть, там человек может начать жизнь заново. Почем знать? Может быть, попробую заняться снова хлопком. Может быть, хватит у меня дурости, чтобы жениться снова.

– Ты... ты в разводе с Алисой?

– Уже больше трех лет. Не считал нужным шокировать население на Сент-Саймонсе. Тебе я говорю именно на случай, если я такой дурак, что попытаюсь снова. Не хочется, чтобы ты считал своего милейшего братца двоеженцем. – Он протянул руку. – Удачи тебе, Хорейс. Когда я трезв, ты мне нравишься. Сожалею, что слишком часто прикладывался к бутылке. От этого не становится лучше.

Хорейс пожал ему руку.

– Тебе тоже удачи, Джим. Мне жаль, что ты не хочешь подождать появления нового ребенка.

– Боюсь. Вдруг это будет мальчик. Мне этого не перенести.

– Ты уверен, что правильно делаешь, – уезжаешь, не прощаясь больше ни с кем?

– Все знают, что мои чемоданы отосланы вчера, зачем затягивать тяжелое прощание? Я понимаю, что это кажется безобразием, но я не в состоянии говорить последнее «прощай». Особенно, раз папа болен. Ведь это действительно будет последним прощанием.

– Тогда, я думаю, лучше тебе уехать сразу. Дебора с минуты на минуту вернется из Розовой Горки. С нею может и Мэри приехать.

– И оставить больного папу? Это не в правилах нашей сестрицы. Но ты прав. Я затягиваю отъезд.

– Хочешь, чтобы я проводил тебя к лошади?

– Нет.

Они опять пожали руки друг другу, Джим взял свой саквояж, нахлобучил старую касторовую шляпу, вышел в последний раз через парадную дверь по широким ступеням и пропал из вида, повернув за первый поворот извилистой дороги. Хорейс смотрел из высокого окна его собственного дома.

ГЛАВА XXXVIII

Предчувствие Джима подтвердилось. Новый ребенок был мальчиком, его назвали Хорейс Эббот Гульд. В доме целыми днями шли приготовления к празднеству, задуманному на тот день, когда ему исполнится месяц.

– А когда я родилась, мама, тоже были гости? – спросила шестилетняя Джейн.

– Нет, милая, но это не потому, что мы не были тебе так же рады. У нас тогда не было своего дома и денег было немного.

– А теперь у нас очень много денег?

– Нет. – Твой папа еще выплачивает дяде Джиму за дом и землю. Но у папы очень хорошо идут дела – лучше, чем у большинства плантаторов, – потому что он так все умеет. И его теперь назначили членом приходского правления.

– Тебе нравится, мама, когда я хожу в гости с тобой?

– Да, конечно. Также нравится, как ходить в гости с папой.