Текст книги "Свет молодого месяца"

Автор книги: Эжени Прайс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 18 страниц)

Письмо Мэри открыло ему возможность хотя бы попытаться вернуться к своим прежним стремлениям – быть независимым человеком, но таким, какого он сам мог бы уважать. Он ехал Домой, чтобы начать все сначала. Не важно, как получится, впервые после Йеля он чувствовал, что поступает правильно, что он делает верный шаг.

Он скомкал письмо в плотный шарик и бросил его в темнеющую воду.

Проследив глазами за крохотным клочком бумаги, покачивавшимся в мутной реке, и затем исчезнувшим из виду, он глубоко вдохнул чистый, влажный воздух и тихонько усмехнулся, потому что первое судно, на которое он смог купить билет в Джорджию, было шхуной «Мэри».

ГЛАВА XXIV

«Сара» было новое судно на знакомом маршруте от Дэриена до Сент-Саймонса. Во всяком случае, для Хорейса оно было новым – чистый, невысокий белый пароход, лучше ухоженный, чем «Южная Каролина» или «Магнолия». Пока садилось солнце, он стоял на маленькой палубе для пассажиров и смотрел, как большой шар тускнел, переходя из ярко золотистого в оранжевый, потом в красный цвет, и опустился к болотам; на небе с множеством тонких, узких облачков остались розоватые полосы с бледно-зеленым отблеском по краям. Воздух стал темно-золотистым, он был теплый, мягкий, ласковый. Родные места.

Он нервничал. Было бы нечестно отрицать это, а он твердо решил быть честным с собой и, по возможности, быть честным по отношению к другим. В такую погоду менее чем через час капитан Стивенс приведет свой красивый маленький пароходик к пристани в Джорджии. Когда они вошли в Олтамаху, он вспомнил кипарисы, маячившие как привидения в ту дождливую мятежную ночь много лет тому назад. Впервые за всю свою зрелую жизнь он был убежден, что избрал правильный путь. Что бы ни ожидало его впереди, он будет помнить об этом.

Хорейс был единственным пассажиром у капитана Стивенса, и он подумал, что было бы хорошо подняться в рубку, чтобы познакомиться с этим румяным датчанином, приехавшим на Сент-Саймонс во время его отсутствия. Приобрести нового друга будет очень кстати, – ведь, он окажется в окружении стольких старых друзей, которые потеряли с ним всякую связь.

Поднявшись на лесенку к рубке, он на минуту остановился, чтобы составить мнение о капитане, который сидел, потихоньку напевая, свободно наклонив свои тяжелые, широкие плечи над деревянным рулевым колесом, послушным его мускулистым рукам. «Он примерно моего возраста», – подумал Хорейс, и, улыбаясь, отметил различие в их внешности.

Капитан Стивенс был великаном, он был весь массивен и фигурой, и конечностями. Он понравился Хорейсу с первого знакомства в Дэриене. Это был открытый, прямой человек.

– Славное суденышко, капитан, – сказал он, перекрывая шум машины.

Великан повернулся с улыбкой.

– А вы подойдите сюда и возьмите руль, Гульд. Не соблазняйтесь только его красотой. – Он говорил с сильным датским акцентом, по голосу чувствовалось, что он легко смеется.

Хорейс взял гладкое, полированное колесо и сел на капитанское место.

– Вам придется помогать мне, капитан. Я привык к реке, но я, безусловно, не рулевой.

Наклонясь под низким потолком, Чарльз Стивенс стоял позади него и примерно на расстоянии мили давал Хорейсу точные указания. Он знал воды вокруг Сент-Саймонса так, как будто он вырос там, а не в далекой Дании. Поворачивая рулевое колесо «Сары» согласно указаниям Чарльза Стивенса, Хорейс думал о том, было ли этому уверенному человеку когда-нибудь нужно, чтобы его успокаивали по какому-нибудь поводу. Испытывал ли он когда-нибудь страх перед кем-нибудь или чем-нибудь? Они входили в пролив Баттермильк и капитан Чарльз взял руль.

– Лучше здесь я возьму, Гульд. Вы любуйтесь пейзажами. Вы совсем скоро окажетесь, наконец, дома.

Хорейс нахмурился.

– Откуда вы знаете, что я еду домой?

– Вы забыли, что я уже больше года живу на вашем острове. Этого достаточно, чтобы знать о вас все, друг мой. На Сент-Саймонсе все знают о вас.

Хорейс почувствовал, что у него внутри все сжалось.

– Надеюсь, они дадут мне возможность начать жизнь заново.

Капитан Стивенс провел свое судно в пролив и, откинувшись назад на стуле, взглянул на Хорейса.

– Начать заново всегда сложно, Гульд. Не думайте, что вам будет легко. Сент-Саймонс – очень маленький мирок.

– Как вам удается, капитан, – вам, человеку откровенному, – находиться среди южан с их сладкими речами?

Чарльз усмехнулся.

– Когда я только что приехал сюда, – думаю: они действительно искренне говорят эти прекрасные слова? или они говорят просто для того, чтобы это красиво звучало, как музыка? Ха! Я вас обижаю, Гульд?

– Уж только не меня, – засмеялся Хорейс.

– Я имел дело с северянами, южанами, людьми с запада, креолами, европейцами, городскими ловкачами, деревенскими неотесанными парнями, – может быть, мне будет нелегко понимать мою семью. Жители прибрежной Джорджии говорят на своем особом языке. Вы говорите как жители Сент-Саймонса, но без – как бы это сказать – без патоки.

– Спасибо. Это мне довольно приятно.

– А, не правда ли, Стивенс, это удивительные места?

– Вам здесь больше всего нравится?

– Больше, чем где бы то ни было, из тех мест, где я был.

– Вы рады, что возвращаетесь домой, Гульд?

Хорейс ответил не сразу.

– Мне хотелось бы никого не видеть, кроме моей семьи, несколько недель. Но – да, я рад, что я уже почти там.

– Я тоже рад, что уже почти там, потому что я влюблен.

– Поздравляю! Кто эта барышня?

– Мисс Сара Дороти Хей. Видите? – Он указал толстым пальцем на имя «Сара», выведенное и внутри и снаружи рубки пилота. – Я назвал ее именем первое, мое собственное судно. А-а, она первая красавица острова. Она самая красивая женщина, какую Господь вообще создавал когда-либо.

– Сара Дороти Хей? Я помню ее, когда она только приехала сюда из Англии, она была тогда маленькой девочкой, приехала с тетей и дядей – Фрюинами.

– Ну, теперь она не маленькая девочка, поверьте мне. Ей девятнадцать лет и она прелестная женщина. Так что держитесь на расстоянии, Гульд! – Он согнул свои мощные бицепсы. – Предупреждаю. Близко не подходите.

Хорейс засмеялся.

– Даю честное слово. Совершенно не думаю о женитьбе.

– Я тоже совсем не думал о женитьбе, но Сара Дороти Хей совершенно перевернула мои планы.

Они были уже в виду Сент-Саймонса, и Хорейс сказал:

– Наверное, милые дамы на острове сплетничают по поводу гульдовского блудного сына, который уехал из родного дома ради того, чтобы вести безнравственную жизнь на реке.

– Как вы думаете, чем они занимаются?

– Сплетничают.

– Они – живые дамы. Так как вы думаете, они могут удержаться от сплетен?

– Нет.

– Не обращайте на них внимания, Гульд, и пусть себе говорят. Они забудут со временем, раз вы вернулись. Вас забудут, найдут другого о ком говорить. – Он ухмыльнулся. – Может быть, обо мне.

– Вас здесь приняли приветливо, капитан Стивенс?

– О, да, и о, нет. И то и другое одновременно. Но я человек независимый и когда-нибудь я буду владельцем самого преуспевающего пароходства от Чарлстона до Флориды. Когда я куплю мою прекрасную шхуну «Великолепный», начнут говорить: «А, этот капитан Стивенс, он человек стоящий».

– У вас новое судно на примете?

– Уже выплатил двести долларов за него. Года через четыре или меньше оно будет мне принадлежать. Оно будет принадлежать мне, а также мисс Саре Дороти Хей.

– Завидую вам.

– Почему? Вы можете так то же самое сделать.

– Что сделать?

– Быть стоящим человеком. Приобрести то, что вы хотите, что сделает вас независимым.

– Не знаю. Но постараюсь обязательно.

Чарльз Стивенс протянул руку, широко улыбаясь.

– Мы оба будем независимыми людьми, Гульд.

Хорейс пожал его большую, жесткую руку.

– Правильно. Мне двадцать пять лет. Сколько вам лет, капитан?

– Двадцать шесть. Обогнал вас на год, но только на один год.

– Вы обогнали меня больше, чем на один год. Но я догоню. Не знаю, каким образом, но догоню.

Небо потемнело. На пристани Джорджии зажигали костры, и Хорейса вдруг охватило невыносимое нетерпение.

Часть третья

ГЛАВА XXV

– Сын, ты пробыл здесь с нами десять дней. Десять счастливых дней для меня. Я не уверен, сумели ли мы тебе передать, как мы рады.

Хорейс посмотрел через обеденный стол на отца и постарался улыбнуться ему. Но на глаза навернулись слезы. Отвечать на радость старика было труднее, чем видеть его постоянные страдания.

– Я чувствую себя по-настоящему дома, папа, – сказал он хриплым голосом, – вы все просто замечательно ко мне относитесь. Это мне надо было бы чувствовать себя неуверенно.

– Чепуха, – сказала Мэри. – Никому не надо быть ни в чем неуверенным. Я так счастлива, что меня даже не беспокоят денежные трудности. – Она похлопала брата по руке. – Ты дома, – и, раз ты вернулся, вернется и достаток! Хочешь еще черничного варенья, которое мама Ларней сварила?

– А есть еще горячие сухарики?

– Да, сэр, масса Хорейс, – минутку!

Хорейс и Мэри засмеялись.

– Она опять подслушивает под дверью столовой, – пожаловался Джеймс. – Надо это прекратить.

– Мама Ларней это от любви делает, папа, – упрекнула его Мэри. – Она, голубушка, так рада, что Хорейс дома, что не может пропустить ни единого его слова.

Ларней быстро вошла и сразу направилась к Хорейсу, приподняв салфетку с блюда, до краев полного сухариками, от которых поднимался пар.

– Мальчик Ларней хочет еще сухариков, и никто не запретит, и у меня еще сковорода, могу сразу поставить на огонь.

Хорейс взял две штуки, воткнул нож в масло, которое она держала, и широко улыбнулся, но не смог ничего сказать. Опять выступили на глазах слезы, но Ларней выручила его.

– Говорю я, масса Хорейс тонким стал, можно насквозь видеть. Еще черничного варенья?

– Ой, мама Ларней, хватит, – засмеялся он. – У меня фигура как следует. Если я буду много есть твоей стряпни, мне придется покупать новые костюмы. А я этого не могу, – мы обеднели, разве ты не слышала?

Он увидел прежнее ее, знакомое, полное мужества движение – Ларней выпрямилась в полный рост.

– Ларней слыхала, масса Хорейс. Но мы и раньше поднимались снова.

Хорейс стал серьезен.

– Конечно, мама Ларней, поднимемся.

– Не так это будет легко, сын, – сказал его отец. – И я считаю, что тебе пора узнать все, как есть. Я хочу, чтобы ты поехал со мной завтра на встречу всех плантаторов острова с мистером Кингом прежде, чем он уедет в Огасту.

– А что происходит в Огасте, папа? – спросила Мэри.

– Коммерческий съезд всего нашего штата, чтобы постараться найти какое-то решение, пока не поздно. Я рад, что там от нас будет выступать Кинг. Времена сейчас нелегкие. Мне жаль, что ты вернулся в такой тяжелый момент, Хорейс, но это не меняет положения вещей. Ты поедешь со мной, сын?

Хорейс знал, что Ларней наблюдает за ним. Он посмотрел на Мэри, чтобы она подсказала ему, как ответить. Но она тоже внимательно смотрела на него с тем же выражением на лице. Обе женщины, видимо, ожидали от него чего-то, но чего именно? О, он знал о высоких тарифах, о том, что промышленная революция зажимает Хлопковые Штаты, но он еще не был готов быть втянутым в эти дела. Глядя на отца, он впервые после возвращения ощутил внутреннее сопротивление. Томас Батлер Кинг был убежденным сторонником прав Штатов. А для южанина права Штатов означали только права Хлопковых Штатов. Хорейс проехал по всем полям Сент-Клэр и Блэк-Бэнкс, видел полегший урожай. Он знал, что была прекращена оплата звонкой монетой и цены на хлопок падали с каждым днем. Эти обстоятельства были ему совершенно ясны, но еще не время было ожидать, что он примет участие в собрании такого типа, какое, он знал, будет происходить завтра в Убежище у Кингов. Он слишком долго отсутствовал. Ему надо сначала полностью ощутить себя дома. Он даже еще не решился поехать в церковь, в то единственное воскресенье, которое он провел дома. Если он поедет на встречу, он там увидит сенатора Кинга и Демиров, и Хассардов, и Бена Кейтера и Джона Вилли, и Джона Каупера впервые с тех пор, как он уехал в школу, когда ему было четырнадцать лет.

– Я подумал, что хорошо было бы взять в коляску старого Джона Каупера, – сказал его отец. – Он настоящий друг.

Хорейс знал, что чем дольше он молчит, тем труднее будет дать ответ, за исключением простого «да» или «нет».

– Ты действительно собираешься остаться и помогать нам, не правда ли, Хорейс? – настаивал отец.

Он не смотрел на Ларней, но был уверен, что она сжимает и разжимает руки как и Мэри.

– Сын?

– Да, сэр. Я собираюсь остаться.

– Тогда ты отвезешь меня завтра?

Даже рискуя обидеть отца, он решил быть честным.

– Можно мне задать вопрос, сэр?

– Спрашивай.

– Мне надо принимать участие в этом собрании.

Он увидел, что отец нахмурился.

– Это твое дело.

– Тогда я поеду с тобой завтра к Кингам.

Он скорее услышал, чем увидел, что Ларней дважды тихонько хлопнула в ладоши, с облегчением.

– Масса Хорейс, я еще намажу сухарик.

– Нет, спасибо, мама Ларней.

Он встал.

– Я больше не голоден. Можно мне уйти, папа?

– Конечно, сын, – сказал отец и, повернувшись, смотрел, как Хорейс вышел из комнаты.

Внезапно ему захотелось знать, что они скажут о нем, когда его нет в комнате. Он остановился на лестнице так, чтобы его не видели, и слушал.

– Папа! Неужели тебе обязательно надо было так прижать его к стене? – спросила Мэри.

– Да, дочка, надо было. Джим уезжает на Север, и кроме Хорейса у меня теперь никого не остается.

– Джим возвращается на Север?

– Да. Он завтра утром едет пароходом в Саванну. Через две недели будет день рождения Джеми, и Джим говорит, что даже Алиса не может помешать ему увидеться с сыном в день его рождения.

– О, нет, папа! Джим нам очень нужен.

Джеймс Гульд вздохнул.

– Ну, теперь здесь Хорейс, и я думаю, что на этот раз он покажет себя зрелым человеком. Это необходимо. Больше нам не на кого надеяться.

ГЛАЗА XXVI

Хорейс окинул взглядом большую удобную гостиную в коттедже Кингов, построенном в восемнадцатом веке и до сих пор служившем главным зданием Убежища. Как он помнил, в течение многих лет они собирались построить более обширный дом, но он сомневался, что этот план будет когда-нибудь приведен в исполнение. Даже независимо от денежных вопросов, мистер Кинг принимал такое деятельное участие в политике и так подолгу бывал в отсутствие, что Анне-Матильде Кинг вполне хватало дела по управлению большой плантацией без помощника. Хорейс в душе надеялся, что Кинги всегда будут жить в коттедже, построенном без определенного плана. С тех самых пор, как он себя помнил, сборища в Убежище были веселым событием, и вид двускатных крыш и веранды со ставнями относились к одним из самых приятных воспоминаний детства.

Кроме Кинга, в комнате сидели девять владельцев плантаций, – он всех их помнил. Блестящие, довольно своеобразные братья Хассард; красивый, дружественный Джон Вилли из Поселка; Джозеф Демир из Хэррингтон-Холла; мягкоречивый Бен Кейтер из Келвин-Гроув; заслуживающий доверия доктор Грант из Отлэндс; близкий друг его отца Джон Каупер с мыса Кэннон и британец капитан Джон Фрейзер из Гамильтона, – все знакомые лица, теперь стареющие, и все, по крайней мере, внешне, принимающие его как своего; вместе с тем, именно их благосклонное отношение усиливало в нем чувство отчуждения. Ведь, все годы, пока он отсутствовал, они жили на Сент-Саймонсе. При том, что их интересы были достаточно культурны и разнообразны для такой провинциальной жизни, все же центром их была земля, которую они любили и от которой зависело их общественное и имущественное положение. Он знал, что ему тоже придется каким-то образом стать одним из них. Он старался вернуться к ним как можно скорее, но не собирался разыгрывать увлеченность, которой не чувствовал. Он никогда не станет осмотрительным, занятым только проблемами Хлопковых Штатов. Он останется американцем, любящим и верящим в Союз всех Штатов, Севера и Юга.

Томас Батлер Кинг, в возрасте около сорока лет, как предполагал Хорейс, с незначительной фигурой, но динамичный, привлекающий внимание, стоял сбоку от камина и демонстрировал свой ораторский талант. Он повторно, по пунктам, рассказывал людям, уже отлично знавшим об этом, о тяжком положении Юга в его борьбе с Федеральным правительством в Вашингтоне. Он говорил, что причиной презренной зависимости Хлопковых Штатов от Севера являются протекционистские тарифы, дискриминационная политика Вашингтона, и – главным образом – отсутствие инициативы среди южных плантаторов и торговцев. Это, видимо, было целью коммерческого съезда в Огасте, где Кинг будет представлять их, он войдет в комиссию по резолюции, будет выступать в обсуждении и участвовать в составлении памфлетов для популяризации нового движения, которому предстоит освободить Юг от господства Севера.

– Это все прекрасно звучит, – сказал Джеймс Гульд, во время короткой паузы, – но что определенное предложит комиссия по резолюции?

– Да, – Джон Вилли был, видимо, доволен, что мистер Гульд сказал свое слово.

– Слова дешевы. Мы, южане, известны, Кинг, нашей болтливостью, а вот что именно мы должны сделать?

Послышался легкий шум одобрения. Только Хассарды сидели с бесстрастным выражением лиц, совершенно одинаково скрестив ноги.

– Я скажу вам одну вещь, которую мы должны сделать, – заявил Томас Батлер Кинг. – Для того, чтобы прекратить полную зависимость от Севера, нам нужно установить прямую торговлю с Европой.

Опять возник шум, на этот раз выражавший удивление.

– Прямую торговлю между Югом и Европой? – спросил Джозеф Демир.

– Да, Демир, – сказал Кинг. – Таким образом, прибыль от наших рынков не уходила бы из нашей прекрасной области, прибыль приходила бы сюда, а кредит и импортные товары можно было бы получать через местные коммерческие организации.

– Мне кажется, на организацию этого уйдет много времени. – Джеймс Гульд говорил негромко. Хорейс был горд прямотой отца, его пониманием реального положения вещей. Безусловно, для долгих, многословных переговоров времени не было.

– Это потребует времени, мистер Гульд, но вот поэтому-то и нужно, чтобы наши цели были известны, нужно, чтобы прямо-таки кровь закипела у наших плантаторов и торговцев, их надо возбудить, чтобы они поняли, что мы должны действовать, защищая себя, иначе нас предадут забвению федеральные тираны в Вашингтоне.

– Мне кажется, член Конгресса, ты здорово стараешься быть избранным на работу в городе, который ты так ненавидишь, – усмехаясь, сказал Бен Кейтер.

– Я совсем не ненавижу место, где находится Федеральное правительство, Бен. Не забудь, я родился на Севере, но мне надоело его господство. Я стал южанином по собственному выбору, и я не могу представлять свой избирательный округ в Хлопковых Штатах, если буду избран в Конгресс Соединенных Штатов, пассивно допуская их обнищание. То, что я старался сказать вам, джентльмены, это не против Федерального правительства, а в защиту нашего любимого Юга.

Хорейс не вслушивался в каждое слово, их было слишком много, но это он услышал и всей душой надеялся, что это правда.

– Если мы сможем установить прямую торговлю с Европой, – сказал Кинг, – мы сможем, хотя бы в отношении экономики, отделиться от Севера.

Слово «отделиться» заставило Хорейса сконцентрировать внимание.

– Мы должны стать экономически независимыми от тамошних людей. Как устраивать наши дела, знаем только мы сами. Индустриальная революция на Севере вызывает проблемы, совершенно отличные от нашего сельскохозяйственного образа жизни. Мы – большая страна, – настолько большая, что уже больше не похожи друг на друга, Север и Юг, ни в каком отношении, исключая нашу лояльность объединенной форме управления.

– Еще раз извините, мистер Кинг, – прервал его Джон Вилли, но для меня это звучит так, как будто вы предлагаете нечто вроде южного национализма.

Доктор Томас Хассард вскочил, свирепо уставившись на Вилли.

– Я считаю это замечание ненужным и нелояльным.

– Нелояльным чему? – спросил Джон.

– Нашему хозяину, прежде всего, раз это его предложение – и по отношению к Югу. Наше положение в Хлопковых Штатах невыносимо. Так не может продолжаться, и я со своей стороны не собираюсь сидеть и слушать, как горячая молодежь пренебрежительно отзывается здесь обо всем, что нам дорого.

Джон Вилли рассмеялся. Хорейсу тоже было смешно, на он сохранил серьезное выражение лица. Присутствующие разговаривали теперь между собой, так что он улавливал только отдельные фразы: «Вилли ничего особенного не сказал, обсуждение должно быть открытым», «Человек имеет право сказать то, что думает, включая и вас, Хассард».

Кинг хлопнул в ладоши, чтобы восстановить порядок.

– Надеюсь, мы все имеем право выражать свои мнения вполне мирно. Это свободная страна, наша Конституция гарантирует свободу слова, – но она также гарантирует права отдельных Штатов! Нам надо выступить с заявлением не против нашего национального правительства, а за права Хлопковых Штатов, гарантированных Конституцией. Мы протестуем только против тирании существующей Федеральной администрации, она явно в сговоре с промышленным Севером против нас.

По пути домой с отцом и Джоном Каупером Хорейсу было интересно услышать, что скажет его отец.

– Ну, сын, ты все время молчал.

– Да, сэр.

– Я тоже, Джеймс, – сказал Джон Каупер. – Но мне бы хотелось знать, Хорейс, какое впечатление мы на тебя произвели после стольких лет.

– Да, – присоединился отец, – какими мы тебе показались?

Хорейс ухмыльнулся, раздумывая, как ответить.

– Вы показались южанами, разгневанными – в различной степени.

Джон Каупер усмехнулся.

– Я думал, молодой Вилли и Хассард дадут друг другу по физиономии, не правда ли?

Джеймс вздохнул:

– Хассард так приходит в неистовство из-за этих неприятностей с границей владений. Чтобы Джон Вилли ни сказал, это все бесит Хассардов. Мне иногда кажется, что они ненавидят его.

– Да, и Джон Вилли тоже им спуску не дает, – сказал Джон Каупер.

– Я думал, что это уже все закончено теперь, – заметил Хорейс.

– Нет, это все продолжается, – его отец покачал головой. – Хуже, чем раньше. Боюсь, что это теперь перешло в личную вражду между двумя семьями.

– Да, Джеймс, так это и есть, и мне это очень не нравится. Очень не нравится. Такая ненависть, как натягивающийся нарыв, может отравить нас всех.

– Что ты думаешь об идее Кинга установить прямую торговлю с Европой, Джон?

Мистер Каупер глубоко вздохнул и медленно выдохнул, прежде чем ответить.

– Я не уверен. По первому впечатлению похоже, что мы могли бы осуществить то, что предлагает Кинг. Он очень способный человек. Но я согласен также с точкой зрения молодого Вилли. Это действительно было похоже на национализм – южный национализм. Я против этого.

– Я тоже, – убежденно сказал Джеймс Гульд.

Хорейс почувствовал облегчение. Вся эта идея независимых действий со стороны Юга беспокоила его, хотя в плане экономики это звучало хорошо – для Юга.

– Ну, – философствовал Джеймс Гульд, – и любят же они поговорить, южане.

– Да, Джеймс, очень даже. А интересно, будут ли они когда-нибудь действовать. Наверное, мне следовало сказать – интересно, будем ли мы когда-нибудь действовать.

– У тебя осталось ощущение незаконченности, Джон?

– Да, Джеймс, я ушел с ощущением незаконченности.

То же чувство было и у Хорейса. Но, против воли у него возник интерес, хотя бы настолько, чтобы надеяться, что будет найден более удачный способ разрешить проблему.

ГЛАВА XXVII

В Новый, 1838 год, в Розовой Горке шел непрерывный поток посетителей, пришедших поздравить Гульдов с Новым Годом, – и посмотреть на Хорейса, вновь находящегося в доме отца.

– Не обращай на них внимания, брат, – повторяла Мэри в промежутке между посетителями, – они скоро к тебе привыкнут, и ты будешь просто обычной фигурой нашего пейзажа, как мы все.

Хорейс улыбался и старался, ради Мэри, быть равнодушным. «Это все ничего. Пусть себе смотрят и видят, что у меня по-прежнему две ноги, две руки, два уха, два голубых глаза и один гордый гульдовский нос».

Они засмеялись и тронули кончики своих носов указательными пальцами, как в детстве, когда что-то угрожало чему-либо, связанному с именем Гульд. Но Хорейсу не было все равно. Осторожные взгляды, которые молодые барышни бросали на него исподтишка, более откровенный интерес их мамаш, бабушек и теток вызывал у него недоумение, он спрашивал себя, чего они от него ожидают. «Я безусловно чем-то разочаровываю их. Все они больше интересуются мной, когда приезжают, чем когда прощаются».

– Я стараюсь понять, что ты должен чувствовать, – сказала Мэри, когда они проводили Демиров и Грантов. – Но не надо, чтобы это отразилось на твоем отношении к ним. Постарайся понять их точку зрения также.

Темные глаза Мэри смотрели на него умоляюще, и он сообразил, что начинает понимать ее трудное положение как его сестры, – абсолютно преданной, жалеющей и его, и соседей.

– А миссис Эббот даже и не приехала, не правда ли? – сухо спросил он.

– О, совсем не из-за тебя, Хорейс. Уже если была на острове женщина, которая держала себя лояльно и справедливо по отношению к тебе, так это миссис Эббот. И чтобы я от тебя ни одного плохого слова о ней не слышала!

Он засмеялся.

– Слушаю, мэм. Она как раз единственная не появилась сегодня, и я просто так сказал.

– Если ты просто так сказал, пусть так и будет. Она удивительно себя вела по отношению к тебе. Никогда не критиковала, никогда не пробовала утешать нас сентиментальными уверениями, что ты скоро вернешься. Она – одна из тех немногих людей, кого я знаю, кто умеет здраво смотреть на вещи, не перевертывая ничего, не давая волю воображению и никогда, никогда не осуждая.

– Звучит как гипсовая статуя святой.

– Совсем она не святая. Подожди, ты еще с ней познакомишься.

– Ладно, – он усмехнулся. – Не прокатиться ли нам верхом по лесу?

У конюшни, пока Джули седлал лошадь, Мэри стояла и смотрела, как Хорейс седлает Долли; она наслаждалась видом брата, гладившего и похлопывавшего свою любимую лошадь.

– О, Хорейс, я кажется к этому никогда не привыкну.

– К моему неуклюжему обращению с. седлом? Я этому выучусь опять. Она относится к этому терпеливо.

– Нет, дурачок, я не о седле, я о тебе. – Она порывисто обняла брата за плечи, когда он нагнулся, проверяя ремни подпруги. – Хорейс, Хорейс, ты вернулся и останешься дома.

Он выпрямился:

– Да, сестра, что бы ни случилось, я вернулся домой.

– Готово, мисс Мэри, – весело сказал Джули, выводя Питера из конюшни. – Приятно видеть, вы вдвоем опять верхом.

– О, Джули, это так хорошо, правда? Это самое лучшее, что может быть. – Мэри подняла руки над головой и завертелась так быстро, что ее юбка для верховой езды закрутилась широкими волнами.

– Слушаю вас обоих и чувствую себя вернувшимся героем, а не блудным сыном. Вы это лучше прекратите, а то я так распущусь, что из меня получится то самое, на что все рассчитывают.

Мэри топнула ногой.

– Хорейс Банч Гульд, чтобы я больше таких речей не слышала, понял?

– Да, мэм. – Он засмеялся. – Как ты ее выносил все это время без меня, Джули?

– Она хорошая, масса Хорейс, – серьезно ответил Джули. – Мисс Мэри хорошая. Вы слушайте только нас. Мы знаем, что вам хорошо.

– Вот, – торжествовала Мэри. – Это решает вопрос?

Короткий испуганный крик со стороны дороги на Джорджию пронзил тишину сонного дня. Все трое посмотрели друг на друга, пораженные, утратившие дар речи. Еще крик, полный ужаса, и еще, и третий, – резкий, животный, и потом долгий, затихающий стон, покорный, наконец затих.

– Что это? – крикнула Мэри.

Хорейс молча вскочил на лошадь и поскакал к дороге. Джули быстро подставил сложенные руки, чтобы Мэри села на лошадь, она поехала за братом по дорожке, которая вела к Розовой Горке и на дорогу к Джорджии, где Хорейс остановил лошадь, чтобы ориентироваться.

– По этой дороге, – крикнула Мэри. – Это звучало около источника.

– Иди домой, сестра!

– Нет.

Питер взял с места галопом, Долли за ним; на расстоянии нескольких сот ярдов они разбрасывали из-под копыт ракушки и поднимали пыль, но у родника останавливать лошадей не было надобности: обе встали на дыбы, ржали и пятились при виде и запахе искалеченного маленького черного тела, раскинувшегося на дороге ничком. Руки были под телом, тонкая нога загнута вверх, и кровь обильно текла из пяти глубоких ножевых ран, обнаживших мышцы и позвоночник.

– Боже правый, это маленькая Среда! Хорейс, ее убили!

Он смотрел на искалеченное тельце, невольно удивляясь силе крика, исходившего от такой маленькой девочки.

– Кто это сделал, Мэри? Кто мог совершить такое? – Хорейс подбежал к краю густого леса. Несколько стеблей потемневшей осоки и немного саженцев эвкалиптов недавно были сломаны. – Тот, кто это сделал, убежал, видимо, в лес по направлению к Эбботам, – шепнул он, – у него вдруг пропало желание говорить громко.

Кто-то позвал Мэри по имени, и, повернувшись, они увидели, что к ним по дороге спешат миссис Эббот и маленькая Дебора. Они быстро подошли к своим соседкам, и Хорейс поддержал женщину, которая, казалось, вот-вот упадет в обморок. Мэри обняла Дебору и повернула ее спиной от кровавого зрелища.

– Он – он в нашем лесу, – шепнула Мэри. – Мы – слышали – крики. Посади ребенка на Долли с собой, брат, – сказала Мэри, – и отвези ее к нам. Я привезу миссис Эббот. Тебе надо взять ружье и несколько человек с собой.

Хорейс помог миссис Эббот сесть на лошадь с Мэри, поднял испуганную девочку на Долли, вскочил на нее сам, и, крепко держа Дебору одной рукой, поехал по возможности быстро к конюшне.

Менее, чем через час Хорейс, Джули и его отец, муж Ларней Джон развернулись по берегу ручья Денбар на земле Эбботов. Все были вооружены. У Хорейса был пистолет Джеймса Гульда, у Джули и Джона – кремневые ружья. Закон Джорджии запрещал неграм иметь огнестрельное оружие, но Джули и Джон были людьми надежными и хорошо знали и лес и болота, а это сейчас было необходимо.

Они решили начать свои поиски в высоких камышах вдоль соленого ручья, а также в сухом болоте, – человек мог вполне спрятаться там, лежа ничком. Первые несколько минут после того, как они разошлись, Хорейс слышал шаги Джули по сухому валежнику к югу от себя, и шаги Джона к северу. Потом они ушли далеко, и мысль, что он может встретиться с убийцей один на один, сильно поразила его. Сердце у него колотилось, когда он дошел до северного берега ручья Денбар и притаился в высокой траве, прислушиваясь. Он никогда раньше не замечал, сколько неожиданных звуков слышно в болоте. Все травы шелестели по разному, когда ветер, с наступлением прилива, дул и пробирался среди сухих, жестких стеблей. Внезапное кудахтанье болотной курочки вызвало дрожь во всем его теле. Откуда-то из болота, совсем недалеко от него поднялась стая дроздов-белобровиков и начала звенеть и свистеть на лету подобно сотням колокольчиков и дудок. Они улетели к югу и снова опустились в болото, и он почувствовал облегчение, ничего невозможно было расслышать из-за гама, поднятого дроздами. Небольшие крабы удирали из-под его сапог; он брел у края воды, внимательно следя за высокой травой на другом берегу узкого ручья. Этот человек мог подползти к нему сзади по сухому болоту, а он не мог следить в нескольких направлениях одновременно. Он был рад, что начинается прилив. Если этот негр спрятался в мокром болоте или близ него, прилив выгонит его. Хорейс ждал, взведя курок пистолета, и чувствуя, как у него пульсирует кровь в горле. Он ничего не увидел и решил осторожно пробраться вниз по берегу ручья, чтобы быть уверенным, что убийца не прячется в траве на противоположной стороне. Он мог потом вернуться и обыскать болото, находившееся позади него. Мысль, что этот человек может быть следит за ним сзади в этот самый момент, вызвала у него озноб. Но он заставил себя продолжать поиски.